Текст книги "Безмолвная честь"

Глава 11

На следующий день они проснулись на рассвете по сигналу трубы и встали в очередь к одной из одиннадцати полевых кухонь. Они уже получили цветные опознавательные карточки.

Есть приходилось по очереди, и еда выглядела как угодно, только не аппетитно. Завтрак включал жидкую кашу, фрукты, яичный порошок и зачерствелые булочки – судя по твердости, их испекли еще на Новый год. Еду лишь с натяжкой можно было назвать съедобной, кормили в основном крупами. После завтрака, прогулявшись по лагерю, они увидели, что множество людей занимается тем же самым, что делали они предыдущей ночью, – убирают навоз, сидят на чемоданах, набивают мешки соломой, стараются отыскать в толпе знакомые лица. Здесь и вправду оказалось несколько знакомых – преподаватели, с которыми некогда работал Так, подруги Рэйко. Кен с облегчением обнаружил, что конюшня, отведенная семье Пегги, находится за углом. Встреча даже с малознакомыми людьми теперь многое Значила для них. Салли увидела двух девочек из своей прежней школы и пришла в восторг. А малышка Тами болтала со всеми подряд, быстро знакомясь с детьми.

Атмосфера решимости чувствовалась повсюду – люди пытались как можно лучше устроиться на новом месте, женщина в соседнем ряду конюшен уже разбивала садик.

– Надеюсь, так долго мы здесь не задержимся, – нервно заметила Рэйко. Они по-прежнему ничего не знали о предстоящем переселении, но Рэйко была невыносима мысль о том, чтобы посадить здесь что-нибудь, пустить корни. Речь шла лишь о выживании.

Днем она отправилась в лазарет, и результаты осмотра ее не порадовали. В лазарет уже попало немало больных – главным образом с болями в желудке и дизентерией. Две сестры сказали Рэйко, что с местной пищей надо быть поосторожнее: много испорченных продуктов, а вода слишком загрязнена. Возвращаясь к себе, Рэйко делилась новостью с остальными. На следующее утро она обещала помочь сестрам в лазарете.

К полудню пол в конюшне почти высох. Кен и Хироко застелили его соломой, а затем внесли внутрь матрасы и чемоданы. Несмотря на чистоту, в конюшне по-прежнему пахло лошадьми.

Когда они заканчивали вносить вещи, появился Питер, и Хироко просияла. Питер сообщил Таку последние новости из университета, привез детям шоколад, печенье и фрукты.

Он не знал, пропустят ли его в лагерь со всеми припасами, и потому постарался не вызвать раздражения у охранников. Тами сразу схватила шоколадку, а Салли взяла яблоко и поблагодарила.

Некоторое время Питер провел с детьми, и Хироко осталась с ним в конюшне, когда остальные ушли обедать. Она сказала, что не голодна, и перекусила шоколадом и печеньем. Сидя рядом с ней, Питер никак не мог поверить, что целым семьям придется жить в страшной тесноте, в конурах, где прежде помещалось по одной лошади. На большее было нечего рассчитывать. Все японские семьи штата согнали на такие же сборные пункты в ожидании переселения.

– Ну как? Сегодня все было в порядке? – с тревогой спросил он, когда остальные ушли. Такео выглядел совсем измученным, но Рэйко немного оживилась, а дети, похоже, уже привыкли к новому месту. Тами почти не плакала, Салли радовалась встрече с подружками, а Кен перестал злиться.

– У нас все хорошо, – спокойно отозвалась Хироко, и Питер крепко сжал ее ладонь. Ему самому было непривычно остаться без друзей. Проезжая мимо дома Танака, он был потрясен, увидев незнакомых людей и чужую собаку. Новые владельцы уже перебрались в дом; Питеру они казались непрошеными гостями, и он поспешил поскорее проехать мимо.

– Не знаю, что мне делать без тебя, – произнес он, глядя в сочувствующие глаза Хироко. – Я буду постоянно приезжать сюда. Если бы мне позволили остаться с тобой! Это единственное место, где мне теперь хочется быть.

Хироко с радостью выслушала это, но сочла, что Питер несправедлив к себе. Ему было не место в лагере, и его присутствие только усилит муки семьи. Через семь недель ему предстояло уйти в армию. Но Хироко так и не могла набраться смелости и попросить его больше не приезжать.

– Я рада, – честно ответила она. Она нуждалась в нем, весь день с тревогой ждала его приезда, жила каждой драгоценной минутой их встречи. Постепенно успокоившись, Хироко рассказала Питеру обо всем, что они повидали за день даже о том, что женщина по соседству собралась устроить садик.

– Слава Богу, заставить этих людей пасть духом непросто, – заметил Питер, оглядываясь. Японцы чистили конюшни, приводили в порядок территорию перед ними, отмывали стены и белили их. Отдыхая от работы, мужчины играли в карты или в го – японские шашки, пожилые женщины болтали и вязали, вокруг них играли дети. Несмотря на трудные обстоятельства, в лагере установилась атмосфера надежды и товарищества, Питер ощутил ее даже на краткое время пребывания здесь. Ни от кого он не слышал жалоб, чаще раздавались шутки и смех, и только пожилые мужчины еще не оправились от горя. Они оказались не в состоянии защитить семью от беды. Юноши и мужчины помоложе пылали гневом, как Кендзи. Но в большинстве своем люди просто пытались выжить.

Хироко улыбнулась, наблюдая за Питером, – он стал ее жизнью, особенно после того, как была потеряна связь с родителями. Хироко отчаянно скучала по семье, ей хотелось услышать, что у родителей все хорошо. Она знала только, что Юдзи служит в военно-воздушных войсках. Хироко понимала, что оставаться в неведении придется до конца войны. Часто думая о родителях и брате, она молилась за них. Она даже не знала, сможет ли поддерживать связь с Питером, когда он уйдет в армию. Питер пообещал писать, и Хироко надеялась, что ей удастся получать его письма, и наоборот.

– Ты удивительная женщина, – негромко проговорил Питер, наблюдая, как она ест яблоко, глядя в ее честные, открытые глаза, светящиеся добротой. Ему нравилось, как она хлопочет, вечно чем-то занятая, немногословная, но деловитая, а еще нравилось смотреть, как она играет с Тами.

– Я просто глупая девчонка, – возразила она с улыбкой, прекрасно сознавая свою «второсортность» даже среди своего народа, хотя отец убеждал ее в обратном. Он говорил, что Хироко имеет право на все, что только захочет, и когда-нибудь совершит самый важный поступок в жизни.

– Нет, ты не просто девчонка, – покачал головой Питер, склонился и поцеловал ее, а старушка с мальчиком, проходящая мимо, недовольно отвернулась. В конце концов, Питер был белым.

– Хочешь прогуляться? – спросил он, и Хироко кивнула, бросая огрызок яблока в банку, которую они приспособили для мусора. Все три банки, найденные еще в день приезда, сохранили.

Неподалеку от конюшен был открытый манеж, где раньше прогуливали лошадей, окруженный колючей проволокой. У ворот обычно стояли охранники, но на этот раз их никто не остановил, и Хироко с Питером прошлись по высокой траве, обсуждая прошлое и будущее. Настоящее оставалось неопределенным, и они предпочитали заглядывать вперед, туда, где они когда-нибудь будут вместе. Гуляя, Хироко вспоминала места, где была когда-то. – Киото, горы, куда ездила в гости к родителям отца.

Воспоминания об этих живописных местах доставляли ей утешение, и она задумчиво брела за руку с Питером. Отойдя подальше от лагеря, оба вдруг остановились. Не говоря ни слова, Питер обнял Хироко. Когда-нибудь для них исчезнут все пределы, все ограничения, их никто и нигде не остановит.

Питер мечтал разделить этот день с Хироко – так, чтобы им никто не помешал.

– Как бы я хотел увезти тебя отсюда, Хироко, – печально произнес он. – Я даже не понимал, как счастливы мы были прежде. Я хотел бы… – Он взглянул на Хироко, и она поняла его. Ее тоже мучило это желание. – Я хочу, чтобы мы уехали отсюда и поженились.

– Но мне нельзя уйти отсюда, – рассудительно напомнила Хироко, – а вам не позволят здесь остаться. Нам придется еще долго терпеть, прежде чем мы сможем быть вместе.

Питер знал, что она права. Он был готов бросить работу в университете и уехать с Хироко к ней на родину. Только сейчас оба начинали понимать, какую дорогую цену им придется заплатить за свою нерешительность. Они будут вынуждены ждать, пока не кончится самое плохое, пока не изменится отношение людей. Но до тех пор пройдет немало времени.

Они упустили свой шанс бежать, и теперь предстоит пройти через все испытания.

– Когда-нибудь все будет позади, Хироко. Мы непременно поженимся, – он улыбнулся ей, чувствуя себя совсем юным и глуповатым, – и у нас будет много детей.

– Сколько? – Хироко нравилась эта игра, хотя она до сих пор немного смущалась – ей было странно говорить о собственных детях.

– Шестеро или семеро. – Он усмехнулся, прижал ее к себе и поцеловал. На этот раз поцелуй был страстным и долгим, и Питера вновь охватило желание.

Они стояли в тени покосившегося сарая, солнце садилось, а Питер ощущал податливое тело Хироко. Ему хотелось прижать ее еще ближе, ласкать ее тело, целовать губы, глаза и шею. Он потянулся к ее груди, и Хироко не остановила его, но спустя некоторое время мягко отстранилась. От волнения она едва дышала, а Питер был возбужден гораздо сильнее ее.

– Господи, Хироко, как я хочу тебя! – простонал он, вожделея ее и мучаясь от того, что случилось с ними. Он хотел хоть как-нибудь облегчить ее жизнь, но не мог. Они медленно зашагали обратно к конюшням, но прежде, чем оказались среди людей, Питер вновь обнял ее на открытом поле. Они долго стояли обнявшись. Питер чувствовал ее легкое дыхание, прикосновение узких бедер. На этот раз пламя было готово вспыхнуть, и было что-то неизбежное во всем происходящем, то, что они не пытались остановить.

– Пора возвращаться, – наконец сказала Хироко, ощущая тело Питера так, как никогда прежде, но ее глаза, устремленные на него, были переполнены любовью и доверием, а не сожалением и страхом. Ее желание стало не менее жгучим, чем желание Питера. Они только что упустили единственный шанс, потеряли момент.

Они молча вернулись к остальным рука об руку, и Рэйко с Таком сразу же заметили в них какую-то перемену. В эти дни Хироко казалась повзрослевшей, совсем женщиной, и уверенно принимала любовь Питера. Казалось, она уже принадлежит ему и не боится, что об этом кто-то узнает. Она молча хранила верность Питеру и никогда не снимала узкое серебряное колечко с двумя сердцами, подаренное Питером на Рождество.

– Что давали на ужин? – спросила она, и ей ответили гримасами отвращения, хотя Тами казалась довольной: они получили даже десерт – зеленое желе – и он понравился девочке. При упоминании о желе Хироко рассмеялась. Она вспомнила, как впервые увидела желе в доме родственников и не знала, с какого конца к нему подступиться. Она гоняла прозрачный кубик по тарелке, тот скользил и дрожал, и Хироко пришлось посмотреть, как справилась с ним Тами, добавив к желе взбитых сливок, – такое сочетание сначала вызвало у Хироко тошноту.

Все засмеялись, когда Хироко рассказала о своем замешательстве, а Так начал припоминать забавные истории, случившиеся еще ч те времена, когда он впервые приехал в Штаты. Рэйко рассказала, как странно и неловко чувствовала себя в Японии, куда родители отправили ее учиться. Пока они болтали, из конюшен у дороги донеслось пение. Отовсюду слышались привычные звуки, а заходящее солнце заливало округу ровным неярким светом.

Питер до поздней ночи просидел с ними на деревянных ящиках у двери конюшни. Рэйко и девочки легли спать, Кен отправился в гости к подружке. Так и Питер беседовали. Хироко время от времени подходила к мужчинам, спрашивая, не нужна ли им помощь. Она принесла Таку сигареты и предложила последние запасы из корзины, подаренной Энн. Потом оставила мужчин наедине и вернулась к Рэйко.

– Мне следовало жениться на ней еще несколько месяцев назад, – печально сказал Питер, глядя, как Хироко исчезает в конюшне, словно призрак.

– Когда-нибудь вы поженитесь, – негромко, но уверенно подтвердил Так. Он больше не возражал. Они имели право на счастье, если хотели быть вместе. Таку не хотелось мешать влюбленным. Он наблюдал за ними – в сущности, они были уже женаты, душой и духом. С остальным следовало подождать. – Береги себя, когда будешь в армии. Как думаешь, тебя отправят в Японию?

– Вполне возможно, – согласился Питер. – Приказано явиться в Форт-Орд, но почему-то мне кажется, что нас пошлют в Европу – там сейчас назревают серьезные события.

Мне бы не хотелось воевать против японцев, а потом извиняться за это перед отцом Хироко.

Такео улыбнулся.

– Он тебе понравится – замечательный человек. У него цельный характер, он всегда был неутомимым в работе, старался приобрести передовые взгляды и убеждения. Странно. он так и не смог приехать в Штаты – полагаю, просто не решился позволить себе такой роскоши. Его жена очень милая, но немного старомодная женщина. Хироко во многом похожа на нее. – Но за последние месяцы Хироко заметно изменилась – это видели все. Она стала смелее, меньше вспоминала о прежних привычках. Случай в колледже многому научил ее, она стала более сильной и независимой, а отношения с Питером помогли повзрослеть. – Уверен, когда-нибудь ты познакомишься с ними, – задумчиво продолжал Так, – если, конечно, они переживут войну.

Надеюсь, с ними все будет хорошо. Брат Хироко – почти ровесник Кена, он всего на год старше.

Так беспокоился за сына: в последние дни Кем не скрывал недовольства, утратив все иллюзии насчет своей родины.

Он познакомился со стайкой юношей, которые просто кипели от гнева. Они считали, что родина их предала, что заключение в лагерях – нарушение конституционных прав.

– Возможно, он станет юристом, – с надеждой предположил Питер, а Так улыбнулся.

– Надеюсь.

Ближе к полуночи Питер встал и потянулся – сидеть на деревянных ящиках было неудобно. Он прошел к конюшне попрощаться с Хироко, но, заглянув в дверь, увидел, что она спит на своем самодельном матрасе, завернувшись в одеяло.

Она выглядела так мирно, что Питер долго стоял, глядя на нее, прежде чем тихо повернулся и вышел к Таку.

– Завтра приеду после занятий, – пообещал он перед уходом. Он поступал так каждый день, а в выходные проводил с друзьями целые дни и вечера. Теперь у него не было другой жизни, больше ему нигде не хотелось бывать. Он даже ухитрился пронести мимо охранников кипу бумаг, и Так помог ему исправить учебные планы. Это было единственным занятием Така, и он с жаром предался ему. Пока Так работал, Питер мог больше времени проводить с Хироко.

Рэйко каждый день уходила в лазарет. Они провели в лагере уже две недели, с тех пор прибыло еще несколько тысяч переселенцев. Теперь в лагере собралось более восьми тысяч человек, искать уединенные места, прежде не замеченные другими, становилось все труднее – нельзя было даже посидеть спокойно, не слушая десятка разговоров со всех сторон.

Единственной отрадой Хироко и Питера был дальний конец бывшего ипподрома, поле, заросшее высокой травой, где никто их не видел. Каждый день они бывали там – чтобы прогуляться и побыть вдвоем. Немного побродив, они садились на траву у ограды и почти исчезали в ней. Они сидели, словно дети в своем укромном уголке, смеялись и болтали, забыв обо всем. Для них эти прогулки стали подобны игре.

Питера удивляло, что охрана их не замечает, как и все остальные, но он был рад такому послаблению правил. Они не делали ничего предосудительного, и все же было чудесно, что их никто не замечал в столь многолюдном месте.

Он ложился в траву, болтая с Хироко целыми часами, слушая, как кузнечики стрекочут среди полевых цветов. На краткие минуты, глядя в небо, они делали вид, что свободны, что все идет так, как было бы не случись войны.

– О чем вы замечтались, Питер-сан? – спросила однажды Хироко, когда они лежали рядом, глядя, как плывут по небу облака. Со времени прибытия в лагерь прошло ровно две недели, наступила середина мая, установилась чудесная погода. Небо приобрело оттенок веджвудского фарфора.

– О тебе, – беспечно отозвался он. – А ты, конечно, мечтаешь совсем не обо мне, дорогая? – поддразнил он засмеявшуюся Хироко.

– Иногда я вспоминаю Киото… места, где бывала в детстве. Когда-нибудь я покажу вам их.

Потом Питер задал вопрос, который до сих пор не осмеливался высказать вслух.

– Ты сможешь быть счастлива здесь – я имею в виду в этой стране?

Возможно, после таких испытаний для нее это окажется немыслимым. Но Хироко задумчиво кивнула. Она и прежде размышляла об этом. Ей хотелось вновь повидать родителей, но еще больше она мечтала быть рядом с Питером.

– Смогу, – осторожно произнесла она, – если мне позволят. Будет трудно жить здесь после войны, – добавила она, вспоминая колледж и тамошних студенток.

– Мы могли бы уехать на восток. В прошлом году меня приглашали работать в Гарвард, но мне не хотелось расставаться с Таком. – Улыбнувшись, он окинул Хироко взглядом – она лежала в траве на боку, словно присевшая на мгновение маленькая бабочка. – А теперь я радуюсь, что отказался.

– Наверное, так и должно быть, Питер, – серьезно отозвалась Хироко. – Может, судьба предназначила нас друг для друга. – Высказанные вслух, слова звучали глуповато, но Хироко верила им. Питер склонился и поцеловал ее, нежно коснулся лица ладонью, провел по шее, а потом сделал то, на что еще ни разу не решался и что считал непозволительным. Но их никто не видел, а Хироко лежала так близко, что он не смог вынести искушения. Теперь у них всего было так мало – мало надежды, мало времени, почти не было будущего, и ему не хотелось упускать то, что им осталось, – ни единого мига. Он медленно расстегнул платье Хироко – лавандовое, шелковое, с застежкой от ворота до подола, напоминающее кимоно. Он собирался расстегнуть всего несколько пуговиц, но пальцы не останавливались, Хироко придвинулась ближе, и вдруг Питер понял, что раздел ее. Под платьем оказалась комбинация персикового цвета, она заскользила под его ладонью и легко спустилась вниз.

Под теплым солнцем Хироко вдруг оказалась совершенно обнаженной, и Питер с изумлением понял, что она не остановила его. Это даже не пришло ей в голову. Питер целовал и ласкал ее, прижимая к себе, а когда почувствовал, что тонкие, проворные пальчики расстегивают рубашку, застонал и стиснул ее в объятиях. Он знал, что давно пора остановиться, хотел этого, обещал себе, но почему-то не мог, а Хироко не отталкивала его. Она хотела быть здесь, рядом с ним, хотела принадлежать ему – и немедленно. Она и без того принадлежала ему всем существом, сердцем и душой, и хотела отдаться ему полностью, прямо сейчас, под летним небом. Это был один из считанных моментов, отпущенных им, и ни один из них не мог решиться упустить такой случай.

Питер распустил ее длинные черные волосы, склонился над ней, и Хироко не издала ни звука, когда он вошел в нее, чувствуя, как его душа устремляется в небо, слитая с ее душой. Они парили в вышине часами, он впитывал ее губами, руками, всем телом, и она отвечала на его ласки. Казалось, прошла целая жизнь, прежде чем они пришли в себя, и Питер тихо вытянулся рядом с Хироко, не разжимая объятий, гадая, сошли ли они с ума или, напротив, остались единственными людьми в здравом рассудке на всей земле. Одно Питер знал наверняка – он безумно любит ее.

– Я так люблю тебя, – прошептал он, и где-то неподалеку защебетала птица, а Хироко улыбнулась ему в ответ. Она была уже не робкой девочкой, а женщиной. – Любимая моя! – выдохнул он и обнял ее как ребенка, с ужасом думая, как быть, если Хироко пожалеет о случившемся. Но в ее глазах не было и тени упрека – только блаженство.

– Теперь я ваша, – тихо произнесла она. Питеру даже не приходило в голову, что будет, если она забеременеет. Но они уже ничего не могли поделать. Питер знал, что Хироко девственница, но в момент их страстной любви даже не вспомнил об этом.

– Ты сердишься? – спросил он, тревожась за нее. Он был перепуган тем, что причинил ей боль. – Мне так жаль. – Но жалел он лишь о том, что мог напугать Хироко или заставить ее страдать. Его сердце ликовало.

– Нет, любимый. – Она умиротворенно улыбнулась и потянулась, чтобы поцеловать его. – Я так счастлива, что больше ни о чем не хочу думать, – просто сказала она. – Я знаю, в душе мы уже давно женаты.

Но Питер хотел сделать для нее нечто большее – особенно теперь, когда ему предстояло уехать, однако ничего не мог придумать. Лежа рядом, он медленно застегнул ее платье, а потом поделился с Хироко внезапно пришедшей в голову мыслью. Он хотел, чтобы Хироко кое о чем расспросила в лагере – наверняка здесь найдется тот, кто сумеет им помочь.

– Нам не позволят, – напомнила Хироко о людях, от которых теперь зависела ее жизнь.

– Мы сможем обойтись без разрешения, – решительно заявил Питер. – Оно для нас не имеет значения. – Объяснив, кого должна найти Хироко, он помог ей встать и снова поцеловал. Хироко опасалась, что случившееся с ней оставит заметные следы, но, несмотря на первый раз, она выглядела на редкость благопристойно, когда они возвращались к лагерю по высокой траве. Останавливаясь несколько раз, они целовались, и Питер понимал, что еще никогда в жизни не был так счастлив.

К их возвращению Такео успел закончить работу. Он выглядел довольным и хотел поговорить с Питером. Питер сел, а Хироко исчезла, и когда вернулась, то выглядела свежей, была аккуратно причесана, глаза сияли. Глаза Хироко и Питера встретились поверх головы Така, и оба испытали взрыв возбуждения.

Питер приезжал каждый день, и они уходили подальше от людей, скрывались в траве и забывались в объятиях. Они уже не могли удержаться, не могли пресытиться своей любовью – как не смогли бы даже за тысячу лет. Но у Хироко был план, и через неделю она нашла что искала. Она случайно услышала об этом человеке в лазарете от Рэйко и, улучив минуту, отправилась повидаться с ним.

Он объяснил ей, что это не имеет значения в глазах людей – они будут оправданы лишь перед Богом. Хироко сказала, что больше им ничего не надо. Остальное будет потом. Он не выказал удивления, когда на следующий день Хироко познакомила его с Питером. Его вовсе не смутило происхождение Питера. Старый священник-буддист совершил церемонию, поженив их, перебирая четки и монотонно повторяя те слова, которые слышали родители Хироко двадцать лет назад, и Рэйко с Такео. Эти краткие слова были знакомы Хироко. Священник объявил их мужем и женой пред глазами Бога и человека. Когда церемония завершилась, он низко поклонился и пожелал новобрачным иметь много детей.

Хироко ответила ему низким поклоном и поблагодарила, Питер последовал ее примеру. Он чувствовал неловкость от того, что они не могли заплатить священнику, – деньги или подарки навлекли бы на того неприятности. Питер попросил Хироко объяснить священнику это по-японски – он не знал по-английски ни слова. Поняв, в чем дело, священник заявил, что ему достаточно знать, что пара будет счастлива.

Оба поклонились и заверили старика, что так и будет, и он снова благословил их. Питер удивил Хироко, достав из кармана тонкое золотое кольцо – такое узкое, что оно было почти незаметным, но пришлось Хироко точно впору.

– Когда-нибудь мы устроим официальную свадьбу, – произнес Питер, глубоко тронутый тем, что только что произошло.

– Она уже состоялась, – возразила Хироко, низко поклонилась и произнесла по-японски, что будет почитать мужа всю жизнь.

Поблагодарив старого священника и попросив его сохранить тайну, что он пообещал с улыбкой, новобрачные ушли.

Питер улыбался от уха до уха, а Хироко, казалось, стала с ним одним целым. Оба не понимали, как этого не замечает весь лагерь.

– Подожди минутку, – попросил Питер, когда они быстро шагали мимо рядов конюшен. – Я кое-что забыл.

– Что? – Хироко встревожилась, и, не добавив ни слова, Питер обнял ее и поцеловал на виду у всех. Хироко слышала, как вокруг захихикали дети.

– Я забыл поцеловать жену, чтобы официально объявить о нашей свадьбе, – объяснил Питер, и Хироко рассмеялась. Глядя на них, улыбались даже старики: влюбленные были так молоды и неопытны. Хотя Питер не был японцем, все понимали, что они с Хироко счастливы вдвоем.

Несмотря на радость и оживление, момент был очень серьезным для них обоих, и вечером они долго говорили о том, что случилось, и о том, как быть дальше.

Они уже женаты. Хироко то и дело смотрела на кольцо, надев поверх него серебряное, и удивлялась, почему это кольцо никто не замечает. Но ее обручальное кольцо было таким тоненьким, что разглядеть его удавалось с трудом.

Они по-прежнему каждый день уходили гулять и заниматься тем, что приносило им такое блаженство, и, по-видимому, никто не заподозрил их, даже родственники Хироко.

Питер опасался только беременности Хироко. Но желание прогоняло опасения, и каждый раз страсть увлекала Питера, несмотря на все благие намерения.

– Нам следует быть поосторожнее, – однажды упрекнул он себя. Хироко была так прекрасна и чувственна, что Питер терял голову, оставаясь с ней наедине.

– Мне все равно, – отозвалась она, пренебрегая осторожностью, а затем опустила глаза, смущаясь впервые за долгое время, и еле слышно прошептала:

– Я хочу вашего ребенка.

– Только не здесь, дорогая, – возразил он, – позднее. – Но все его добрые намерения, как обычно, оказались забытыми. Питер лежал в траве рядом с Хироко, ощущая лишь ненасытное желание, безграничную любовь и обворожительное тело Хироко. – Я веду себя хуже ребенка, – рассмеялся он, возвращаясь к конюшне. Но эти минуты были единственными, когда оба убегали от реальности, избавлялись от страха и ужасных слухов о грядущих событиях. Через три недели Питер уходил в армию и постоянно строил догадки о том, куда его отправят, что станет с Хироко и семьей Танака, будут ли они в безопасности.

Через неделю после тихой церемонии, когда Питер появился в лагере, его остановили у ворот и попросили пройти в здание администрации. Питер был уверен, что старый священник проговорился. Пытаясь сохранить спокойствие, он спросил, что случилось. Оказалось, власти лагеря хотят узнать, почему он приезжает так часто, с кем встречается и зачем. Им хотелось выяснить политические взгляды Питера и проверить его документы.

Питер показал все документы, что были у него при себе, и сообщил, что является профессором университета. Он объяснил, что Такео Танака работал с ним: сначала – в качестве; руководителя, лотом – ассистента. Питер добавил, что вскоре уходит в армию и для него важно закончить работу над программами. Ему необходима помощь Такео, чтобы закончить дела в университете. Но каким бы вразумительным ни был его рассказ, его продержали в кабинете три часа, заставляя повторять объяснения вновь и вновь. Упоминание о Стэнфорде произвело на чиновников заметное впечатление, но особенно они заинтересовались тем, что Питер преподавал политологию. В конце концов его спасло только заявление об уходе в армию через две недели. Услышав об этом, чиновники, казалось, вздохнули с облегчением.

Прежде чем покинуть здание, Питер попытался выяснить, куда и когда будут отправлены Хироко и ее родственники..

Его собеседник сказал, что понятия не имеет, добавил, что существует десяток лагерей в западных штатах, но сейчас они еще не готовы к приему переселенцев. Некоторое время японцы пробудут здесь, в Танфоране. Этот ответ не удовлетворил Питера.

– Напрасно вы так заботитесь о них, – доверительно обратился к нему лейтенант. – Это всего лишь шайка япошек. Возможно, ваш приятель умный человек, но, поверьте мне, большинство из них тупы как пробки. Половина даже не говорит по-английски.

Питер кивнул, делая вид, что согласен с собеседником, но заметил, что большинство этих людей – граждане Америки.

– Да, можно сказать и так. Они то и дело напоминают про эту чушь вроде иссей, нисей и так далее. Но, по сути дела, все они япошки, которым нельзя доверять. Будьте с ними поосторожнее, – предостерег лейтенант, – да и с вашим приятелем тоже. Полагаю, вы рады тому, что вас призывают в армию. – Он улыбнулся, даже не подозревая, как ошибается. Но Питер не мог скрыть облегчения, когда ему позволили и дальше видеться с Танака и Хироко. Должно быть, те волновались с самого полудня. Рассказав друзьям о случившемся, Питер увидел страх в глазах Хироко и с улыбкой покачал головой, пытаясь успокоить ее.

Охранники ничего не знали про них. Вечером, когда они вновь ушли подальше от людей, трава была влажной, земля – холодной, но их страсть еще никогда не разгоралась так жарко.

Оба отчаянно боялись разлуки. Днем Питер уже думал, что ему запретят появляться в лагере. Никогда в жизни он не чувствовал такой благодарности, как в момент, когда выходил из здания администрации.

Хироко лежала в его объятиях, затаив дыхание, и Питер знал, что она охвачена таким же ужасом.

– Разве я смогу расстаться с тобой? – горестно спросил он.

Теперь он едва мог дождаться, когда кончится ночь и половина дня, чтобы снова увидеть ее. Расставание будет жуткой мукой. С призывного пункта ему прислали предписание: ему предстояло на краткое время остановиться в Форт-Орде, а затем перебраться в Форт-Дикс, штат Нью-Джерси, чтобы пройти подготовку. Значит, Питер не ошибся – его отправляли в Европу, и перед отъездом он уже не сможет побывать в Калифорнии. Им осталось провести вдвоем всего две недели, а потом ждать и молиться – быть может, целую жизнь.

Этим вечером Хироко не могла отпустить Питера, как и он ее, сегодня они слишком переволновались и, когда пришло время возвращаться к конюшням, оба выглядели непривычно молчаливыми и опустошенными. Такео понимал, как трудно будет Питеру расстаться с Хироко, но помочь влюбленным ничем не мог. Они вновь обнялись, а Так повернулся и ушел спать, оставив Питера и Хироко вдвоем еще на несколько минут.

На следующей неделе генерал Девитт с гордостью объявил, что переселение ста тысяч лиц японского происхождения из воинского округа номер один завершено. Десять тысяч японцев было собрано в Танфоране, и они абсолютно не представляли себе, что будет дальше.

К тому времени Питер уволился из Стэнфорда, но даже сражения при Коррегидоре и Мидуэе его не интересовали.

Он думал только о Хироко. Ему осталась всего неделя, и он хотел провести с ней все это время. К счастью, больше его никто не останавливал и не расспрашивал. Он оставлял машину далеко от ворот лагеря, приходил всегда пешком, с открытой улыбкой, не возбуждая лишних подозрений. Он не привлекал внимания к себе, а лейтенант теперь считал его приятелем. Питер ухитрялся проводить в лагере с Хироко по восемнадцать, а то и двадцать часов в сутки.

Когда никто не наблюдал за ней, Хироко гладила золотое колечко и вспоминала день свадьбы. Но как бы крепко они ни сжимали друг друга в объятиях, как бы часто ни говорили, что любят друг друга, страшная минута наступила – последний день, последняя ночь, последний час Вечером она долго лежала в объятиях Питера, глядя на звезды и думая, где он будет завтра. Утром Питер уезжал в Форт-Орд. У них не осталось слов к тому времени, как Питер проводил Хироко к конюшне, ставшей домом ей и ее родственникам. Все уже улеглись спать, но Так ждал пару, желая попрощаться с Питером, – к юноше он уже давно относился, как к брату.