Текст книги "Татуировка"

Про возмездие – Немезиду

– Расскажи мне про Немезиду, – попросил я.

Мы лежали голые на моей широкой кровати и переводили дыхание. Она стала приходить ко мне после того раза. Ночевать. Готовила даже. Не ахти, кстати. Филолог, что ж поделать!

– Да у меня уже губы распухли и болят! – пожаловалась Катя.

– Ну, расскажи! Только без этих научных занудств и умно-глупых сложных слов!

– Знаешь, каждый персонаж греческих мифов – образ собирательный. В разных городах были разные сказания про одного и того же. Давай, я расскажу тебе мою интерпретацию, без каких-то дополнительных вариаций.

– Да как скажешь, Немец! – я звал её «Немец», сокращённо от Немезида. «Немез» как-то не звучало. Вот я и переделал в «Немец». Мне нравилось это на слух, ну например: «Немец, иди сюда, давай поебёмся?» Она не возражала.

– Слушай, дурачок…

Из Хаоса родилась Ночь – Никс (др.-греч. Νύξ, «ночь»). А некоторые говорят, что Хаоса и не было вовсе, сразу была Ночь. Вот из Никс всё и получилось. Ну, не знаю. В любом случае, Никс – кормилица всех богов.

Из Хаоса был рождён и Эреб – Мрак (др.-греч. Ἔρεβος, «мрак»), родной брат Ночи. У Эреба и Никс родились дети: Гемера (День) и светлый Эфир.

– Звучит так, словно у папы и мамы негров родились дети альбиносы!

– Наверное, что-то в этом роде. А ещё Ночь породила от Мрака Танатоса (Смерть), Гипноса (Сон), Керу (Насильственную смерть), Мойр (богинь судьбы), Мороса (Рок и насильственная смерть), Эриду (Раздор), Героса (Старость), Харона (перевозчика умерших в Аид), Гесперид, Мома (Насмешку), Онира (бога вещих и лживых сновидений), Апату (богиню обмана).

Так, не забыла ли я кого-то? Рок, Старость, Смерть, Кончина, Воздержанность, Сон, Сновидения, Амур, Эпифрон, Порфирион, Эпаф, Раздор, Беда, Разнузданность, Евфросина, Дружба, Милосердие, Стикс, Мойры и Геспериды. Как-то так.

– Да, не хило! Семейка та ещё! Люди время даром не теряли.

– Да, семья непростая. Вот возьмём, например, Сон (Гипнос) и Смерть (Танатос) … Они братья-близнецы. Их дома расположены в бездне Тартара рядом с жилищем мамы Ночи-Никс, и Солнце-Гелиос боится смотреть им в лицо. Говорят, что у Гипноса есть ещё жилище в скифской земле, какая-то пещера. Что-то типа дачи. Но кто знает?

– Блин, я знаю. Ресторан «Девятое небо» называется!

– Слушай, дурачок. Гипнос спокоен, тих и благосклонен к людям. Он пару раз здорово прогневал Зевса, но мама его отмазала. Ей Зевс никогда не решался прекословить.

Сон часто изображали в виде крылатого юноши с маком и рогом в руках.

Если Гипнос – белый, то брат его Танатос – чернокожий. Смерть не любит подарки, и греки не приносили ей дары. Его ненавидят боги и люди и у него железное сердце. Культ Танатоса царил в Спарте. Знаешь, как он забирает души у людей? Он подлетает на своих чёрных крыльях и срезает мечом прядь волос с головы умирающего.

– Хорошо быть лысым! – я провёл рукой по своему черепу, обычно выбритому под машинку насадкой номер один, но сейчас уже слегка заросшему.

– Таким он снимает скальп! Шутка. Так вот. Вот такая семья. Правда, некоторые считают, что Эреб ни при чём. Мол, не было кровосмешения между братом и сестрой, а дети все родились у Никс от Тартара. Но мне версия с братом нравится больше.

– Извращенка! Интересно ты рассказываешь. Только, а где же тут Немезида?

– Ах, совсем забыла! Немезида – дочь Никс и Эреба. Это её семья, братья-сёстры.

– Да, тухум ещё тот.

– Ну, слушай, дурачок. Не перебивай. Немезида – дочь Ночи, богиня возмездия, которая раздаёт людям по их заслугам счастье и несчастье. Иногда её изображали с лавровым венком и драгоценной цепью в руке для поощрения достойных, стоящей на мешке с высыпавшимися монетами и драгоценностями. Это означало, что её нельзя подкупить. Но чаще ей в руки давали весы или уздечку – символы контроля, и меч или плеть – символы наказания. Немезида тоже была крылатой, как почти все дети Ночи и Мрака. А ещё у неё была колесница с запряжёнными в неё грифонами. Это подразумевало быстроту и неотвратимость наказания.

Знаешь, я родилась 30 сентября и мой знак – Весы. Прообраз этого созвездия – весы Немезиды. Одна из причин, почему у меня эта татуировка.

Как-то Зевс, превратившись в лебедя, упросил Афродиту стать орлом и преследовать его. Немезида пожалела лебедя и укрыла его на своих коленях. Орёл улетел, а Немезида гладила и укачивала лебедя, а затем заснула. Во время сна Зевс ею и овладел.

А потом родилась Елена.

– Какая? Из-за которой весь сыр-бор разгорелся?

– Она самая – Елена Прекрасная, троянская. Её подбросили боги на воспитание в семью спартанского царя Тиндарея и Леды. Елена была самой прекрасной из женщин, и даже богини завидовали ей. Мужчины сходили с ума от вожделения.

Слава о её красоте разнеслась по всей Элладе.

– Получается, что она была мулаткой?

– Почему?

– Ну, бабушка – Ночь.

– Слушай, а я никогда об этом не думала. Возможно, слушай дальше, куклуксклановец.

– Знаешь, странно это. Выходит, для того, чтобы получилась самая прекрасная женщина, у тебя должна быть бабка Ночь, родившая от родного брата Мрака, и мать Возмездие, изнасилованная Зевсом – верховным Судьёй. Вот она – формула красоты.

– Странный ты. Я никогда не смотрела на ингредиенты красоты под таким углом. Ладно, не перебивай, дай закончить…

– Да кончай, конечно!

– Однажды, когда двенадцатилетняя Елена танцевала в храме Артемиды, её похитили. И украл её никто другой как герой Аттики Тесей (тот самый – убийца Минотавра) со своим другом, царём лапифов Пирифоем, тоже насильником и педофилом.

Её братья Полидевк и Кастор освободили девочку, но дело было сделано, и Елена забеременела. Она родила дочку – Ифигению. Младенца по-тихому отдали в семью Агамемнона и Клитемнестры.

После всего произошедшего Тиндарей, царь Спарты, решил побыстрее выдать Елену замуж. Съехались эротоманы со всей Эллады. Возникла новая проблема: выбор и распри. Её решил Одиссей, один из женишков, кстати. По его предложению Елена сама выбрала себе избранника, а все остальные участники соревнования поклялись ему в верности и дружбе.

Она выбрала Менелая, брата Агамемнона. Того самого, ставшего приёмным отцом её дочери. Менелай был красавчик. Сложно сказать что-то ещё о нём. Елена родила от него дочь – Гермиону.

А потом случилась вся эта история с похищением. Гермионе только-только исполнилось девять лет.

– Это сколько Елене было тогда?

– Давай считать: в двенадцать её выкрал Тесей, значит, примерно, в тринадцать она родила Ифигению, лет в четырнадцать-пятнадцать – свадьба. Хотя, могло быть и раньше. Прибавь девять-десять лет. Года двадцать четыре получается? Допустим, я сделала ошибку, но в любом случае Елене было уже больше двадцати.

Её выкрали, по одной из версий, с Кипра, где она посещала храм Афродиты, по другой – прямо из Спарты.

– Интересно, выбрала бы она Париса, если бы он сватался к ней со всеми другими женихами?

– Не думала об этом. Но Парис был парнем непростым.

– Да, мачо он средиземноморский, изнеженный красавчик, сукин сын!

– Не думаю. Знаешь, он же был Маугли.

– Что, тоже всем кричал: «Удачной охоты»?

– Нет, глупый. Его выкормила собака. Так что он и в правду был сукиным сыном. Затем стал пастухом. Что-то типа ковбоя. За победу над разбойниками его прозвали Александром. Он умел играть на лире. Говорят, что Александру Великому столетия после Троянской войны показывали эту его лиру.

В Париса влюбилась красивая женщина Энона. Умная к тому же: врач и прорицательница. Ну что, похож он на изнеженного мачо?

– Да нет, как-то не очень. Крутой мужик. Из такой грязи сумел подняться. Стал самым крутым ковбоем, сумел взять хорошую женщину, на лире поигрывал.

– Вот и я про то же. Он вообще не виноват был, что три взбалмошные тётки решили сделать его судьёй на конкурсе красоты. Гера, Афина и Афродита пришли к нему за решением спора о прекраснейшей. Тогда как-то честнее было, без ханжеских купальников. Они явились к нему голые. Парис и повёлся на бритую область бикини у Афродиты. Я его не виню. Он же тогда с гор ещё не слез.

– Да, представляю аварца какого-нибудь из деревни под Махачкалой, и тут супермосковские бизнес-виман на «Бентли», но в неглиже! У него бы, наверное, культурный шок был! Стояк на день!

– А потом вещая Кассандра признала в нём потерянного брата, и в одночасье ковбой стал царевичем. На локальном спортивном чемпионате Парис победил в беге, пятиборье и кулачном бою.

– Не хило. Да, крутой.

– В общем, попёрло ему, зафартило несказанно. Когда так везёт – мозги отказывают. Начинаешь верить, что Бога за яйца поймал. Парис снарядил корабль и поплыл за Еленой. Убедил её бросить мужа и, прихватив сокровища Менелая, укрыться в Трое.

– Мужик! Если бабу воровать, то и золото уже для комплекта!

– А дальше – война! Бывшие женишки и рогатый муж против Трои. Парис и здесь отличился. Он убил самого сильного ахейского воина – Ахилла. Продырявил его из лука, и тот истёк кровью.

– Я всё больше его уважаю! Чемпион по боксу, как минимум мастер спорта, стал царевичем, сделал бабки, ебёт самую красивую женщину на свете, убил самого сильного врага! Да к такой жизни стремиться надо! Просто пособие для нашего поколения! Саша Солоник отдыхает!

– Ну, конец не такой весёлый был… Бывший жених Елены и любовник Геракла Филоктет из лука Геракла и его же отравленной стрелой подстрелил Париса. Тот сильно мучился.

– Да, так и бывает обычно. Какой-нибудь пидор всё портит!

– Парис пришёл на гору, где когда-то был лучшим ковбоем, к своей первой, к Эноне. Умолял её вылечить рану, но та отказалась. Не смогла простить измену. Потом передумала, прибежала с лечебными травами, но было поздно. Парис был мёртв.

Одни говорят, что Энона сразу повесилась на дереве над трупом любимого. Другие – бросилась в погребальный костёр Париса и сгорела заживо.

– О, чёрт! Ромео и Джульетта отдыхают!

– А то! После смерти Париса за Еленой опять встали в очередь претенденты на её руку и задницу, но победил брат Париса – Деифоб. Она стала его женой. Перешла по наследству, как предмет. Особой любви между ними, судя по всему, не было, и некоторые говорят, что в момент штурма Трои Елена сама его зарезала.

В ту последнюю для города ночь она пряталась в храме. Менелай нашёл её и хотел убить. Но, увидев её обнажённой, не смог – выронил меч. Даже будучи женщиной Бальзаковского возраста, Елена была Прекрасной.

– Наверное, у него давно не было секса. Что-то мне это напоминает… Типа, кто без греха – пусть первый бросит в неё камень? А что с Еленой потом стало?

– По одной из версий, её повесили на Родосе. Она была кровницей слишком многих семейств. В те времена это было равносильно смертному приговору. Все клеймили её красоту за эту войну.

– Да, а говорят: «Красота спасёт мир!»

– В другом варианте мифа её убила Фетида, мать Ахилла, мстя за сына. Приняла облик тюленя и на обратном пути из Трои утопила. Но я думаю, что всё было по-другому.

– Да ну! И как?

– Тут надо вернуться к истории Ифигении, ну, помнишь? Дочери Елены от Тесея, удочерённой семьёй Агамемнона и Клитемнесты. Из всех дочерей царя Микен она была самой красивой.

– Не удивительно почему…

– Да, папа – герой, убийца, насильник и царь, и мама – самая красивая женщина на все времена, дочь Судьи Богов и Возмездия.

– Ифигения с рождения была обещана богине Атемиде. Для победы в Троянской войне её должны были принести в жертву. К Клитемнестре за ней отправились Одиссей и Диомед. Они обычно исполняли всю грязную работу, киллеры-исполнители при больших боссах. Одиссей солгал, что Ифигению отдают в жёны самому великому воину ахейцев – Ахиллу. И обрадованная Клитемнестра передала им девочку.

Её названный отец Агамемнон пытался отстоять дочь, но Менелай и другие настояли. Так Ифигения, дочь Елены, должна была стать первой жертвой этой войны. Зарезать девочку вызвался прорицатель и шаман Калхант. Руки у него были по колено в крови. Ребёнком больше, ребёнком меньше – это уже ничего не меняло в его чекатиловской судьбе.

В самый последний момент Ахилл выкрал Ифигению и переправил её в Крым. Он был в большом авторитете у скифов. Некоторые считают, что он властвовал над ними. Тавро-скифы сделали девочку жрицей Артемиды. Она должна была убивать чужеземцев во славу богини.

– Убей или будь убитым? Насмешка богов! Она должна быть зарезана во славу Артемиды, а в итоге сама режет по этой же причине!

– Да, так бывает. Слушай, дурачок, не перебивай. Осталось недолго.

Когда ахейцы взяли Трою, то учинили такую бойню, что даже те боги, что их поддерживали, разгневались. Афина отвернулась от своих любимцев, когда узнала, что блаженная Кассандра была изнасилована. Без богов путь домой у многих ахейцев стал длиннее самой войны!

Корабль Менелая и Елены носило по свету и прибило к берегам Крыма. Скифо-тавры взяли их и принесли в жертву Артемиде. Резала их Ифегения. Круг замкнулся: она убила свою мать.

– Думаю, что феминистки всей земли должны требовать замены фрейдовского названия «Эдипов комплекс» на «прецедент Ифигении».

– Ага, на «ифигенский комплекс»!

– Ты мне просто весь древнегреческий эпос рассказала. Бабка – мать – дочь – внучка. Всё катится по наклонной, становится хуже и хуже. Четыре женские судьбы. Классные истории. Шекспир отдыхает. Я-то про Немезиду-Возмездие только спрашивал…

– Дурачок, все эллинские мифы про одно – про Возмездие. Ты, кстати, отдышался?

– Наоборот: задышал чаще и жадно. А что?

– Да так, ничего, – она потянулась и поцеловала меня в плечо. Прямо в татуировку.

Вообще, я заметил, что ей нравилось целовать мою татуировку. Моей татуировке это тоже нравилось. Её лучи всякий раз сокращались и двигались от прикосновения Катиных губ, как свежий труп от разряда током 220 вольт. Хорошо хоть, что моя Немезида этого не замечает.

– Ну, погладь меня рукой, пожалуйста!

Для прикола я протянул правую руку и положил её Кати на живот. Ладонь муравьём-пауком сползла вниз, слегка запутавшись в волосах, и пальцы задели клитор. Катя дёрнулась и резко отбросила мою руку.

– У тебя руки иногда такие грубые!

– Ладно-ладно, тихо, милая…, – я незаметно поменял руку на левую. Она вкрадчиво примостилась у Кати на животе чуть ниже пупка и стала прожигать её теплом.

– Вот так! Вот так! Только не останавливайся, пожалуйста! Да! О, мой Зевс! – невменяемо, и её стало бить лёгкой дрожью, а внизу, в чреслах, началась пульсация.

Моя татуировка на левом плече насмешливо дёргалась, передразнивая судороги Кати. А та на колеснице, запряжённой грифонами, включила пятую скорость и устремилась в небеса.

Аримаспы

«Грифоны не святые, но и не грешники. Не боги, но и не демоны, не герои, но и не злодеи. Сами по себе. Только есть у них одна проблема, и проблему эту зовут АРИМАСПЫ».

Когда я горбатился в городской библиотеке, то нарыл про них следующее. Немного, скажем прямо.

«…Если переводить «Аримаспы» с греческого, то получается «неистовствующие», «воинственные». И чётко слышится производная от имени бога войны Ареса. Некий Аристей из Проконесса (острова в Мраморном море) во второй половине VII века до нашей эры написал эпическую поэму «Аримаспея» о землях, что посетил. Он сообщал о племени, представители которого имеют лишь один глаз, но в остальном ничем не отличаются от всех прочих людей. Эти, как Аристей их назвал, аримаспы постоянно воюют со своими соседями: племенем исседонов на юге и грифонами, которые охраняют золото на границах Гиперборейских гор. «Аримаспея» не сохранилась до нашего времени, но эти сведения известны в передаче Геродота.

Если переводить слово «аримаспы» с иранского, то оно будет состоять из корней «арии» – арийцы, люди и «асп» – лошадь, то есть люди лошадей, конные люди, владельцы лошадей. Сохранились строки Аристея о них: «Эти люди живут вверху в соседстве с Бореем, многочисленные и очень доблестные воины, богатые конями и стадами овец и быков. Каждый из них имеет один глаз на прекрасном челе; у них косматые волосы, и они самые могучие из всех мужей».

Меня напрягала «одноглазость», и я пытался найти рациональное объяснение этому. Изображения великанов-циклопов есть в наскальных рисунках Алтая. Возможно, что «одноглазость» лишь символическое обозначение низкой культуры, дикости. Может быть, что вследствие упражнения в стрельбе из лука они каким-то образом закрывали один глаз. Или, допустим, у них выработалась какая-то лицевая асимметрия. По Геродоту, даже само название «аримаспы» означает на скифском «одноглазые», ибо «арии» – это «один», а «маспос» – «глаз». Есть гипотеза, что известия об аримаспах восходят к одному корню с «албасты» (у монгольских народов – «алмас»), мифы о которых распространены у тюрксих и монгольских народов.

А может всё гораздо проще, и «одноглазость» аримаспов – это всего лишь принадлежность к монголоидной расе. Их узкие глазки принимались греками за один? Гунны Аттилы – чем не пример потомков аримаспов? Вряд ли с уверенностью кто-то знал ответы на эти вопросы. Косматые, могучие, одноглазые – враги? Кто бы они ни были, я не хочу с ними встречаться».

(Из записей в моём дневнике, написанных левой рукой).

Я вышел во двор выгулять свою собачку. Она на костях и хрящах, что стал ей подкупать, окрепла и переживала вторую молодость. После случая с двумя бритыми в «ауди» гулял я исключительно во дворе, благо он большой. Было часов 11 вечера и жарко. Вдруг вечно полупьяная соседка с первого этажа и говорит:

– Слышь, чего там за шум у крайнего подъезда? Ты это, сходи, разберись, что к чему…

В мою спортивную бытность меня часто подвозили к подъезду на джипах. Наши борцы хорошо стояли. У них много чего было, ну и подбрасывали меня с тренировки, машины-то собственной не заимел. Вот среди соседей и распространилось мнение, что я – крутой, из братков. А я их в обратном и не торопился убеждать. Зачем? Бандитом было быть модно. Да и вопросов лишних и скандалов пьяных меньше. Уважение простого люда, так сказать. Хотя иногда эта «слава» выходила боком. Как сейчас. Но делать нечего – надо соответствовать.

– Ща разберёмся, – бодро промолвил я и нехотя поплёлся к крайнему подъезду. В памяти заныли недавние занозы: блатные и рэкет.

У крайнего подъезда виднелись три мужские фигуры. Одна из них отличалась атлетичностью и длинными волосами. Человек, кому она принадлежала, был сложен как горная горилла. Его переразвитые руки, широченные покатые плечи бросались в глаза даже на таком расстоянии.

Вдруг он чуть подсел и резко с подпрыгом выбросил правую ладонь в грудь другому. У того ноги оторвались от земли, и он, пролетев метра два параллельно полу, плюхнулся на жопу. Чтобы так от удара люди летали, я видел только в фильме «Универсальный солдат» с Ван Даммом!

Я узнал бьющего – это мог быть только Тайсон! Только у него такой бешеный удар! Я развернулся и побрёл к своему подъезду. Сейчас к Тайсону лучше не подходить, у него там разборки какие-то.

– Да нормально всё, это Виктор из последнего подъезда гуляет! – успокоил я вечно пьяную соседку.

– А он не на зоне?

– Выпустили, наверное.

Тайсон позвонил дня через три, и мы встретились поздно вечером отметить его освобождение.

– Слушай, Вить, а чего там пару дней назад у твоего подъезда суета какая-то была?

– Да не поверишь – Вано из зоны освободился, быковать стал.

Вано я помнил хорошо. Он принадлежал к дворовому поколению, что на 3—5 лет было постарше меня. Однажды, когда мне было лет одиннадцать, на дворовом катке он специально щелканул в меня шайбу. Она вошла мне в грудину, сбив с ног и контузив. Вот я его и запомнил. Для памяти нужен повод, а так она ленивая скотина. Теперь при слове «хоккей» я вспоминаю Вано. Как 80% пацанов этих годов рождения из нашего дома, он ушёл на зону.

Случай был анекдотичный, его обвиняли в организации притона в техподполе тринадцатого подъезда. На суде народный обвинитель задал ему дополнительный вопрос:

– Вот вы, Иван Токарев, девушек заставляли танцевать голыми в вашем притоне с какой целью? Из удовлетворения сексуальных потребностей или просто так?

– Да не заставлял я их, они сами напились и танцевать стали… этот, как его… канкан.

– Нет, вы мне ответьте, для удовлетворения сексуальных потребностей или просто так? – на дворе был 1987 год, и слова «сексуальная потребность» были из области иностранного неизвестного языка.

– Да так, просто, – ответил Вано.

За этот ответ ему добавили ещё год зоны к сроку, приплюсовав статью за хулиганство.

– Я, как ты знаешь, сейчас из СИЗО освободился, а он с зоны вернулся, – продолжал Тайсон. – Совпало так. А ведь я его когда-то на зоне принимал: у него первая ходка была, ну, помнишь – за притон, а я уже обжился там тогда. Короче, выделил ему место хорошее в бараке, принял, представил людям.

А сейчас он ко мне на квартиру заходит и говорит: «Ну, чем дышишь?» И это – мне, понимаешь? Строит из себя суперкрутого! Блатной, бля! Я смолчал, так поговорили, вспомнили знакомых общих, спустились на лавочку посидеть у подъезда. Так этот урод не унимается! Авторитетом, блин, себя почувствовал!

Идёт мужик какой-то мимо, никому не мешает. Так нет! Вано ему: «Эй, мужик, закурить есть?». Тот вежливо так отвечает – нет, мол. А этот отморозок не понимает: «А ты всё равно найди!» Я ему говорю: «Слышь, Вано, на тормоза нажми», – а он не реагирует. Мужик тот корочку достаёт красную из кармана и говорит: «Остынь, парень». Хорошо ещё, мент нормальный попался – раскручивать не стал. Ну, я Вано и говорю: «Ты что ж делаешь! Прямо перед моим подъездом меня подставляешь!», – а этот придурок не въехал, ерепениться начал. Вот я к нему и приложился слегка, ладошкой. В чувство привести!

Узнаю Тайсона. Кто-то любит собирать марки, кто-то изготавливает модели самолётов. Тайсон любил драться. Как рыба в океане, которая ищет где вода чище и слаще, так Виктор искал конфликты, проверяя себя на прочность. Как-то в пьяном разговоре он произнёс, что, быть может, является мечом в руке господней, и вся его жизнь – карать, бить. С религией у него были свои сложные отношения. Я предпочитал в них не вмешиваться и перевёл тогда тему разговора на что-то нейтральное. На баб, по-моему.

В этой жизни почти всё оставляет свой след. Не думаю, что в уайлдовском «Портрете Дориана Грея» много вымысла. Драки печатали узоры на теле Тайсона с завидным постоянством. Это и не удивительно: лет до 20 не было такой недели в его жизни, чтобы Виктор не дрался бы на ней раза два как минимум.

Ему разбили бутылку пива о голову, посекли всё лицо. На левом плече у него было два глубоких шрама. Думаю, от ножевого. На левой груди – три вертикальных, словно прочерченных медвежьей лапой. Будто метка от когтей. Катя рассказывала мне про символизм когтей в греческой мифологии, но я забыл их значение. Все кулаки были в шрамах, а его выдающиеся надбровные дуги – в следах сечек, перечерчивающих густые брови.

Но надо признать, что восстановление и заживляемость организма Виктора Тайсона, его болевой порог были просто поразительными. Рассказывали, что в первую ходку он проломил ногой стену в тюрьме. Даже водили экскурсию, и надзиратели с гордостью сообщали, что вот эту стену пробил ударом ноги такой-то-такой-то. При этом Тайсон сломал ногу и на этой сломанной ноге ходил три дня. Только потом её загипсовали. Гипс он носил всего месяц. Его выпускали на волю, и он сказал сам себе, что выйдет без гипса и без костылей. Так и получилось. Виктор срезал с себя гипс и вышел на своих двоих.

В эту историю можно было бы и не верить, если бы не один факт, свидетелем которому я был лично. Как-то в пьяной ярости Тайсон ногой ударил в бетонную плиту, подпирающую козырёк подъезда. Знаете, подъезды девятиэтажек? Козырёк держит бетонная труба-колонна с одного угла, а с другого – прямоугольная бетонная плита. Виктор выбил ногой такую плиту, она упала, перелетев за ступеньки подъездного крыльца. Потом четверо рабочих устанавливали её на прежнее место.

В боевом подростковом дворовом детстве Тайсон (его тогда так не звали, эту кличку он получил на зоне) развлекался, вминая ударом кулака почтовые ящики.

Удар кулаком у него был бешеным. Он разбивал шесть красных кирпичей. Ставил их друг на друга на два, стоящих ребром, и бил сверху сжатым кулаком, местом между основанием мизинца и запястьем. И я это видел.

Я не видел его почти шесть месяцев, и он сильно изменился. Тайсон отрастил волосы, обычно стригся под насадку. Они у него очень быстро отрастали, тёмно-русые, прямые. Через левую бровь и глаз шёл свежий шрам. Он, очевидно, зацепил какие-то нервы верхнего века, и левый глаз был полуприкрыт. У Тайсона было много шрамов. Как уже сказал, как-то о его голову разбили бутылку пива, всё его лицо было в рубцах. Но заживляемость кожи была просто собачьей. Рубцы рассасывались за полгода. Только после бани на лице выступали белые следы старых шрамов, а так – были почти незаметны. Но этот, через глаз!

– Что у тебя с глазом?

– А, этот, – он было смутился, очевидно, не привык ещё к себе, к такому. – В камере один порезал. Менты не уследили, и тот чёрт пронёс ручку шариковую. Обычную, пластиковую. Нагрел её и спрессовал. Получилось что-то типа пилки для ногтей. Края заточил. Вот ей меня и порезал. Хорошо хоть секущим движением, а не колющим. Конец бы обломал в ране – потом выковыривай! А так, по крайней мере, без заноз, хотя крови было! Теперь верхнее веко до конца не открывается. Говорят, нервы порезаны.

– Что ты с ним сделал, с тем чёртом?

– Да так, – заскромничал Тайсон, – он на кресле-каталке сейчас передвигается. Говорят, ночью с верхних нар упал, ударился. Ноги поломал, и с головой чего-то тоже, непорядок какой-то. Был дебилом, а стал совсем недалёким. Слушай, а ты изменился, волосы, вон, тоже отрастил!

Только сейчас я осознал, что не стригся с момента нанесения татуировки на своё левое плечо. Первый раз я подстригся в четырнадцать лет. В парикмахерской, машинкой с насадкой номер один. Перед первым своим соревнованием по вольной борьбе. Я выиграл. С тех пор всегда стригся на длину двух миллиметров максимум. И вот выясняется, что я уже не стригся вечность. Волосы мои, оказывается, потемнели. В детстве я был светлым, а стал… таким как Тайсон. На ум пришла фраза из моей любимой когда-то книжки «Остров сокровищ»: «Поживёшь среди дёгтя – поневоле запачкаешься». Эту мудрость изрёк Джон Сильвер про своего попугая. Потребности стричься под корень я, почему-то, больше не ощущал.

– Говорят, татуировку сделал? – и Тайсон потянулся к моему правому плечу, чтобы закатать рукав. Он не знал, где находятся мои грифоны. Я отстранился.

Я никому не показывал свою татуировку. Не покажу её и ему. Тайсон не настаивал.

– Смотри, я сделал новый рисунок. Ещё свежий, не зажил! – и он закатал левую брючину.

На всю голень был вытатуирован воин, стреляющий с коня из лука. Лук был длиной в полтора роста. Цветная, в японском стиле, с лёгкой азиатской стилизацией, татуировка красиво легла на кожу сразу под воровской звездой на коленке, подчёркивая анатомию и играя при сокращении мышц. Воин для верности прицела хитро прищуривал один глаз.

– Здорово! – сказал я.

– Пойдём пить?

– Пойдём…

И мы пошли. Ранняя осень средней полосы России хлюпала под ногами. Сырость ночи.

 
– Подкрался сзади вечер.
Весь город им укрыт,
И надо бы развлечься,
Как нам быть?
Я знаю:
Ты услышишь,
Откликнешься на зов.
Я позвоню,
И будь готов!
 

Мы шли и пели песню, и от нас испугано шарахались редкие прохожие:

 
– Зажав в руке последний рубль,
Идём туда, идём туда,
Где нам нальют стакан иллюзий,
И бросят льда, и бросят льда!
И снова будет целый вечер
Глушить толпу гитары звон.
Дым табака укроет плечи,
И будет плавиться капрон!
О—о-о, о-о-о!
Как мне легко, как мне легко!
Что можно выпрыгнуть в окно!
О-о-о! О-о-о!11
  «Вечер», группа «Пикник», альбом «Дым», 1982 год.


[Закрыть]
 

И по тому, как Тайсон пел, я вдруг осознал, что он здорово пьян. Опьянение обычно не сказывалось на его вестибулярном аппарате, понять, что он под градусом не всегда было возможно. Просто он никогда на моей памяти не пел. Никогда.

И вот – вечер. Кабак. А вообще, это наш кабак. Точнее, тайсоновский. Это одна из первых «Баварий» в нашем городе. Совсем впритык к центральному базару. И на счёт «последнего рубля» мы лукавили. У Виктора в «Баварии» был неограниченный кредит.

Ах, да! Забыл упомянуть, основным местом работы Тайсона был базар. Он заведовал, как бы это сказать покорректнее, налоговыми сборами. По официальному статусу бригады Тайсон был офицером. Под его прямым подчинением находилось пять солдат. Бригада, как ни странно, принадлежала не блатным, а бывшему спортсмену Васе Бугаеву. Хотя сейчас уже всё смешалось: спортсмены, блатные. Тайсон неоднократно звал меня работать к себе, но я колебался.

Мы вошли в «Баварию». Я подошёл к официантке Светочке.

– Кто тут сегодня?

– Да вот, – сказала она и мотнула головой.

За столиком сидели трое: русский, маленький кавказец и негр с бельмом на глазу.

– Этот – милиционер.

Я запомнил, что русский – мусор.

Мы сели с Тайсоном за дальний столик и стали пить. Скорость у нас в тот вечер была разная. Где я успевал выпить одну стопку, Тайсон приканчивал три. Он явно торопился. А затем он встал и пошёл к интернациональной троице.

– Здорово, пацаны! Верите мне? Я очень силен!

И где-то я уже это слышал. Тайсон стал грузить русского мента, маленького кавказца и негра с бельмом на глазу. Зная, какой он расист, я приготовился к худшему. Виктор снял свитер и обнажил наколки. Выглядел он внушительно: всё левое плечо и левая грудь были сплошняком покрыты цветным драконом в японском стиле. Несмотря на очень густую татуировку, его шрамы на груди и плече всё равно были различимы. Грудные мышцы у него была как у горной гориллы, как у Боло Янга в фильме «Кровавый спорт» с Ван Даммом. Руки – чудовищной толщины, унизанные, нашпигованные бицепсами и трицепсами, как печёный гусь – яблоками.

Весь этот спектакль со стриптизом не мог не произвести впечатление на интернациональную троицу. Левые пальцы Тайсона синели обновлённым тюнингом, и любой знающий мог прочесть по наколотым перстням, кто перед ним, и почему этот «кто» именно такой.

Уж не знаю в деталях, что там им сказал Тайсон, но русский, негр и кавказец резво засобирались и покинули заведение. Виктор вернулся за столик, с пять минут посидел:

– Выпьем? За то, чтобы демонов на земле было поменьше!

Он осушил стопку, а потом… упал навзничь и замер. Тайсон был мертвецки пьян. Наглухо. И что делать дальше – я не знал. Поэтому вышел подышать свежим воздухом на улицу. Рекламная пауза, блин.

Рекламная пауза не удалась. Ко мне подошёл маленький кавказец.

– Вы на кого наехали? Я Магомеда знаю, я Ибрагима знаю. Да головы ваши по почте матерям вашим пришлём! Стрелку забиваем, понял да!

Скажу без ложной скромности: мне неоднократно предлагали вступить в бригады. То наши, борцы, то блатные. Тайсон вот. Им всем нужен разводящий – тот, кто разводит базар, кто гасит конфликт. У меня к этому был талант. Думаю, это из-за детства. Мой дед, герой войны, здорово напивался и начинал буянить. Учитывая 120 кг его живого веса и пять лет жизни, начиная с семнадцати годов, проведённых в окопах под огнём, это было чревато. Успокаивался он только когда беседовал со мной, со своим маленьким внуком – его неподросшей копией. Успокаивался и слушался. Бабушка специально посылала меня к нему в такие моменты. Основными фразами деда в состоянии алкогольного опьянения были «Ты меня понимаешь?» и «Ты меня уважаешь?».