Текст книги "Абонент снова в сети"

Свесив ноги на пол, я потёр кулаками слипшиеся глаза и взглянул на часы. Было ранее утро – полседьмого. Лиля всё ещё спала. От её нынешнего положения исходила большая польза: не возникнет куча лишних вопросов.

Я надел тапочки, и немного шатаясь, направился в ванную. Холодный душ придал мне так необходимый для осуществления моего плана заряд бодрости. Затем я прошлёпал в кухню, заварил крепкий кофе и поджарил пару тостов с яйцом, стараясь не шуметь. Меньше всего на свете мне хотелось разбудить Лилю. Чёрт знает, что может родиться в её голове, если заданные ею вопросы останутся без ответа.

Почти всю вчерашнюю ночь я размышлял над словами Романа. Он упёрто настаивает над возможностью заранее запланированного убийства, цель которого остаётся не ясной только для меня. Материальная выгода? Нет. Месть? Тоже не подходит. Но что бы ни несло совершённое преступление, Роман был мёртв и хочет возмездия. По его словам убийство было совершено его женою, за что ей полагается точно такая же участь. Но свершить наказание необходимо мне, как давнему другу, который по идее должен сочувствовать потере товарища. Разумеется, я являлся им, однако наносить вред людям без существенных доказательств было мне не по зубам.

В какой-то момент возникло непреодолимое желание прекратить заниматься этой ерундой и забыть о случившемся. Я никак не мог найти покоя в мысли, что говорил с покойником. Как только мне приходилось думать о нём, перед глазами тут же появлялась картина его похорон: с затянутого пепельными облаками неба падали мелкие капельки дождя, оставляющие после себя длинные водяные дорожки на керамических портретах усопших. Будто те, плача, сострадали нашей потере. Небольшая группа одетых в чёрное лиц, состоящая в основном из родственников Романа, двигалась вглубь кладбища по узко вытоптанной тропинке. Впереди шло шестеро мужчин, несших на своих плечах тёмный дубовый гроб. Их лица напоминали застывшие на веки выражения статуй. Глаза смотрели вперёд, боясь обернуться назад и встретиться с плачущими женщинами. Тёмная вуаль была не в силах скрыть безумное горе.

Хуже всех выглядела Анастасия Петровна – мать Романа. Окаймленные чёрными кругами глаза, словно завороженные, смотрели на гроб, внутри которого покоился её единственный сын. Дряблые ноги так и норовили спотыкнуться друг об друга или запутаться в полах пальто. Только старческое плечо мужа служило ей верной опорой. Хотя и Иван Никитич не слишком отличался от своей жены: он всячески старался сохранить нейтральность на покрытом глубокими морщинами лице, но слёзы сами собой наворачивались за толстыми линзами очков.

Я, готовый в любую минуту помочь, шёл сзади них, надвинув фетровую шляпу на лоб. Эти двое напомнили мне стариков-родителей с картины Василия Григорьевича Перова. Сердце не выдерживало царившую здесь печаль, и только успокаивающие таблетки, какие горстями принимал я с той самой ночи, помогали мне сохранить безэмоциональность.

Впереди нас показался квадрат свежевырытой могилы. От сырой земли исходил неприятный холод. Рядом уже стоял каменный памятник, держащий на себе серый керамический портрет Романа. Его губы сложены в почти незаметную улыбку, но смотрящие прямо на нас глаза оставались печальными. Он смотрел на каждого из нас по отдельности, как будто желая поделиться своей безысходной печалью. Таким я заставал его в моменты раздумий. Думал ли он сейчас о чём-либо?

Шедшие впереди мужчины остановились у края ямы и поставили гроб на землю, чтобы собравшиеся могли последний раз проститься с покойным. Подняли покрытую дождевыми каплями крышку, явив нашим взорам Романа. На нём был серый классический костюм, чёрные волосы приглажены и зачёсаны назад, перекрещенными руки с выступавшими синими полосками венами лежали на животе. Взглянув на него ещё раз, я вновь подумал, что он просто спит. Лицо выражало только спокойствие.

Лишь заметив его, Анастасия Петровна бросилась к гробу, упав рядом с ним на колени и прижав голову сына к груди.

– ГОСПОДИ, СЫНОК! – ревела она во всё горло, поглаживая скрюченными от артрита пальцами его волосы. Слёзы потекли по её щекам, падая на выбритое лицо Романа. Она пыталась произнести что-то ещё, но рыдания исказили речь до непонимания.

Я был не в силах выдержать эту сцену, потому развернулся и чуть ли не бегом направился к своему автомобилю, не обращая внимания на чужие голоса. Взор расплывался от навернувшихся слёз, сердце быстро колотилось в груди, а в ушах всё слышался безумный вопль Анастасии Петровны. Уже тогда я понял, что её крик будет преследовать меня до конца жизни.

И только благодаря этой возникшей картине, благодаря стекающим слезам по обвисшим щекам бедной старухе и душевной агонии, бушующей внутри неё как лесной пожар, я продолжал поиски решения к столь необычной ситуации. Долго пришлось провести мне в объятиях дум, прежде чем достигнуть хоть какого-то умозаключения, не кажущегося мозгу очередной бредней.

Очевидным было то, что без каких-либо доказательств вины Виктории в произошедшем все обвинения в её адрес несущественны. Необходимо было неким образом получить прямое подтверждение словам Романа, однако как именно я не знал до определённой поры. Когда веки вновь стали слепляться и провалы в сознании увеличили частоту своего появления, в голове неожиданно вспыхнул яркий огонёк. Пришедшая ко мне идея была до абсурда элементарна, да так что я чуть не рассмеялся над собственной глупостью.

Как я уже говорил ранее, причина смерти Романа Ильжевского известна только Виктории и патологоанатому, чьё имя знакомо мне. Отсюда следует, что эти двое обладают нужными для меня сведениями. Но Виктория находилась в двух тысячах километров от меня, да и искать доказательства у того, кого хочешь по итогу обвинить в убийстве – не лучшая идея. Таким образом, оставался единственный вариант: вынудить патологоанатома рассказать мне всю правду.

Да только как мне это сделать? Газетные журналисты и корреспонденты местных вестей не раз пытались заговорить с ним, однако тот хранил строгое молчание. Вряд-ли бы он мог сделать для меня исключение.

Но, чёрт побери! Я зашёл слишком далеко, чтобы так просто отступить назад. Если патологоанатом не захочет говорить по собственной воле, то применение грубой силы обязательно развяжет ему язык.

Себя я поймал на мысли, представляя занесенный над плечом кулак и исказившееся в ужасе лицо патологоанатома. Вмиг я оборвал мысленную цепь.

– Это – крайняя необходимость, – тихо сказал я сам себе, отправив последний кусок тоста в рот и взглянув на часы. Без десяти семь.

Я встал из-за стола, отряхнув руки от хлебных крошек, и вышел в гостиную. Вчера у меня было достаточно времени для размышлений – крик старушки, всплывший из глубин памяти как утопленник со дна реки, не давал ни минуты для отдыха. Я постарался продумать каждую деталь в плане, оценить своё положение и положение патологоанатома: следовало бы создать такую ситуацию, из которой он не мог бы так просто отыскать выход – запугать угрозой. Вопрос состоял в другом: хватит ли моей силы воли на такое отчаянный шаг?

Более времени на размышления у меня не было. Следовало встретиться с патологоанатомом как можно скорее, ведь через час он должен сменить ночную смену в морге. Там он будет находиться вне зоны моей досягаемости, и поговорить с глазу на глаз как я запланировал не выйдет. И потому, надев на себя вчерашнюю мятую одежду, так как взять новую не разбудив Лилю не представлялось возможным, я направился к выходу. Но переступив через порог, нечто чёрное вновь промелькнуло в уголке правого глаза, заставив меня невольно вздрогнуть. Как и прошлый раз, я обернулся назад, увидев только холл дома. Солнечный свет, исходивший из кухни, окна которой выходили прямо на восток, лежал на стенах, покрытых обоями зеленоватого оттенка. Дверь, ведущая в ванную, по привычки закрыта. Ничего странного кроме раскрытого телефонного справочника я не обнаружил.

– Что за бред?! – негромко проговорил я, поспешив покинуть дом и сесть за руль автомобиля.

Но даже в таком положении, стараясь сконцентрировать всё своё внимание на вождении, ужасная мысль не покидала меня. Мне неожиданно показалось, что в доме есть кто-то ещё, помимо меня и Лили.

По дороге в город, почти на самом въезде, минуя указатель с чёрной надписью «БАРНАУЛ», мне вспомнилась книга, прочтенная в один из бесконечно тянувшихся вечеров. Ещё студентом я частенько посещал городскую библиотеку, стараясь провести за чтением нудное время на съёмной квартире. Однажды, на полке книжного стеллажа с зарубежной фантастикой мой взгляд остановился на той самой книге. Потрепанный, слегка порвавшийся сборник страшных рассказов. Не берусь судить, что именно привлекло меня: толи выцветавшая обложка, собравшая на себе самых разнообразных антагонистов подобного жанра – призрак умершей девушки, пристально всматривающийся в читателя, будто обвиняя его в своей смерти, чёрная сущность с ярко горящими глазами, запахнувшаяся в зелёную мантию, гигантская крыса, берущая пример с призрака и точно так же поступающая отрубленная голова некого человека, до смешного напоминающая характерной причёской Альберта Эйнштейна. Угрожающего. Толи само название сборника – «Одержимость», вдохновлённое, думаю, повестью Рамоны Стюарт.

Но неподдельный мой интерес вызвало совсем другое произведение, включенное в данный сборник. Это коротенький рассказ Уильяма Нолана «Звонок с того света», вместившийся всего на несколько страниц. Ситуация, в которую попал главный герой удивительно схожа с моей: умерший друг неожиданно связывается по телефону с ещё живым протагонистом, завязывая непринуждённую беседу, скрывая, таким образом, истинную цель звонка.

Тут уголки моего рта опустились вниз, а сердце учащённо забилось в груди, ибо я вспомнил, зачем он звонил главному герою. «Воспользуйся револьвером» – посоветовал звонивший друг. И самое страшное заключалось в том, что главный герой действительно им воспользовался.

Хотя… понять можно. На такой отчаянный шаг его подтолкнула обречённость собственной жизни: увольнение с работы, отвержение женой-изменщицей, дочерью-наркоманкой и родным братом. Что ещё оставалось делать главному герою? И дальше продолжать жить, слепо надеясь на капризный лик Фортуны? Да и вообще, судя по окончанию рассказа, он вовсе и не сожалел о своём поступке.

Но почему же в этот самый момент я почувствовал волнение? Может… ЧЁРТ! Вдруг меня всего передёрнуло. Случайно дёрнув руль, мой автомобиль – серебристый «ауди сто» девяносто четвёртого года – вильнул влево, чуть ли не выехав на встречную прямую несущемуся на всех парах грузовику кампании «Яшкино». Перепуганный водитель в ответ на мою «дерзость» одарил меня продолжительным сигналом и не одним матом. Благо я не слышал их. Увидел только грозившийся в мою сторону кулак, активно двигающийся рот и его побелевшее лицо.

«Хватит! – мысленно приказал я самому себе, крепче сжав потёртый кожаный чехол руля вспотевшими ладонями. – Всё в порядке, это – просто совпадение». Разумеется совпадение. Однако столь неожиданное воспоминание о, кажется, незначительном моменте в моей жизни, давшее о себе знать именно сейчас заставляет усомниться меня. Уж не свихнулся ли я за вчерашний вечер и ночь? Любой другой на моём месте задумался бы об этом в самую первую очередь.

Я чуть сбавил скорость и включил радио, чтобы отвлечь мысли. Запела какой-то знакомый женский голос, но его обладательницу вспомнить так и не смог. По правде говоря, я и вовсе не слышал слов. В голове кружился всё тот же надоедливый вопрос: в своём ли я уме? Задаться им пришлось уже не первый раз, и не первый раз я получаю на него ответ: происходящее реально! Об этом свидетельствовал входящий номер Романа. Как бы я не пытался удалить его, знакомые цифры оставались в истории звонков. Поначалу я решил, что мой смартфон завис, но спустя три перезагрузки и тринадцати безуспешных попыток удаления контакта из телефонной книги, я пришёл к выводу, что ошибся. В ушах всё ещё звенели слова моего абонента как колокольный звон в преддверии ночи: «Убей её…».

Но неужто ли я и в самом деле стремлюсь исполнить эту просьбу, не отдавая себе отчёта? Прямо-таки герой Нолана, попавший в тупик. Имеется ли у меня иной выбор действий? Теперь уже нет… Сев в автомобиль, я определил дальнейший исход своей судьбы, выбрал будущие действия, невзирая на протесты здравого разума.

Мой смартфон смерено покоился в бардачке под бумагами с забытым содержанием и иными документами. В любой момент я мог взять его и который раз увидеть номер Романа среди других звонивших. Рядом значилось время звонка: без трёх минут полночь. Именно в двенадцать часов Роман положил трубку. Именно в это время мы и застали мёртвое тело писателя…

Тоже совпадение или эти события неким образом связаны меж собой?

Я постарался сконцентрировать внимание на песне, выкинув из головы все раздумья. Но слова по-прежнему ускользали от меня.

К девяти часам я прибыл на нужный адрес – улица Шукшина, дом тридцать два. Мне несказанно повезло: несмотря на начало рабочего дня, поток машин на городских улицах оказался гораздо милосерднее ко мне. Конечно, пришлось проторчать несколько минут на светофоре, что, кстати, слегка раздражило мои и без того шальные нервы. Благо в бардачке на чёрный день припаслась пачка «Максима». Сигаретный дым ослабил туго натянутое нитью сознание.

Я припарковал свой автомобиль на стоянку в тени молодых берёз, и не спеша вышел из него, любопытно рассматривая девятиэтажное здание. Сколько окон! Такое большое количество, мягко говоря, потрясло меня, хотя видеть мне приходилось гораздо большие строения. Здесь вроде ничего обычного, но в то же время отчётливо чувствовалось волнение. Нет, уже не волнение. Это настоящая тревога! Все эти окна взирали на меня неумолимо и осуждающе, словно видя во мне будущего преступника. Каждый из них готов был заподозрить меня в ужасном деянии, как ненужный свидетель.

Хей, в чём же дело? Я ведь ничего не сделал. С какой стати я должен беспокоится о несуществующем?

Я засунул руки в карманы брюк и медленно направился вдоль дома, не сводя с него глаз. Где-то там сейчас находится Зубцин Григорий Анатольевич, встреча с которым, наконец, рассеет туман этой тайны. Впервые я встретился с ним в морге, куда привезли тело Романа. Он был невысоким мужчиной, лет пятидесяти с ободком поседевших волос на затылке. Вечно суровое лицо, пронизанное неглубокими морщинками, грозный, наполненный холодной расчётливостью взгляд, квадратный подбородок и веснушки на сверкающем лбу. Этакий предатель Горбачёв, только что поступивший на должность Генерального секретаря ЦК КПСС. Зубцин отличался необычным терпением и хладнокровием, позволившим вскрывать трупы без единого намёка на отвращения, а после отправляться на обед, часто мясной.

Я не представлял, с чего следовало начать разговор. Не ходить вокруг да около, а сразу поведать о цели моего визита? С ходу потребовать результаты вскрытия? Нет. Такого же ответа я добился бы, обратившись самому к себе. Зубцин только недоумевая, посмотрит на меня, будто на страдающего шизофренией, и пройдёт мимо. Но другого подхода я не представлял. Патологоанатом ни за что не станет слушать мою пустую болтовню, торопясь на работу. А если он и вовсе давно покинул свою квартиру, решив пораньше поступить на смену? О таком исходе событий я, конечно, не подумал. Мне попросту не хотелось о нём думать, ведь закрытая дверь, храбро принявшая мои тщетные попытки достучаться до жильцов квартиры, означала крах всего плана, потративший на своё создание всю ночь.

Тут мой взгляд соскользнул с грязно-серых стен на ряд припаркованных автомобилей, принадлежавших видимо местным жильцам. Между чёрной «тойотой» и белым «фольксвагеном» медленно бродил необычно одетый мужчина. Он был наряжен в чёрный как сама ночь костюм-тройку, застёгнутый на все пуговицы. Такого же цвета галстук обвивал его шею, выделяясь на рубашке – единственном белом элементе в одеянии незнакомца. На голове – фетровая шляпа, а на плечах накинут длинный кожаный плащ. Мужчина явно не испытывал дискомфорта от жары.

Я решил подойти к нему, дабы убедиться в своей неправоте насчёт отсутствия Зубцина. Ведь тот мог видеть, как патологоанатом выходил из дома.

– Доброе утро, – поздоровался я с ним, стоящим ко мне спиной.

– И вам того же, – довольно промурлыкал он в ответ и обернулся.

От вида его лица по моей спине невольно пробежал холодок: бледная кожа плотно натянулась на исхудалую физиономию, явив на показ острые скулы. Два чёрных круга, свидетельствовавшие о долгих ночах, проведенных без сна, окаймляли воспаленные с несколькими лопнувшими сосудами запавшие глаза, спрятанные за круглыми линзами очков в стальной оправе. Греческий нос возвышался над плотно сжавшейся полоской рта.

Тонкие губы незнакомца сложились в дружелюбной улыбке, и он спросил:

– Что с вами такое? Выглядите не очень.

Его голос, в отличие от внешности, звучал добродушно и мягко. В каждом слове чувствовался ласкательно-убаюкивающий поток жизни, свежий, заставлявший разум внимать звучащее добродушие. Но разве могут быть такие различия?

– Нет, со мной всё в порядке, – поспешил ответить я, но незнакомец уже уловил смятение во мне. – Просто…

– Просто не привыкли видеть кого-то похожего на меня? – перебил он меня, хитро щурив глазки. – А? – он рассмеялся. – Да ладно вам, я не обижаюсь. В конце концов, не нам дано выбирать себе внешность. Природа дарует её такой, какой посчитает нужным, и лишь немногим дано нарушить эту истину.

– Кто вы? – против воли вырвалось у меня.

– У меня много имён, – улыбка исчезла с лица мужчины, – но я предпочитаю зваться Виктором. Виктор Грач. Оно более чем остальные подходит мне, да и звучит гораздо лучше большинства других, – он внимательно посмотрел на меня, а в частности в глаза. – А вы как-никак Иван Янков? – снова улыбнулся. – Тот самый писатель, написавший о теории возможного присутствия параллельных миров? Я читал её – чудесная книга, скажу я вам.

Я был слегка польщён любезностью Виктора. Редко кто узнавал меня в обыденной обстановке и ещё реже хвалил моё творчество. Книга, вызвавшая почти детский восторг у него, носила название «Я, смотрящий на себя», и да, в ней, в самом деле, описывалась возможность существование параллельных миров. Проще говоря, это – небольшая, влезшая на девяносто четыре страницы научно-фантастическая повесть, описывающая жизнь некогда жившего «счастливчика», желавшего прервать нескончаемое вращение скучного круга повседневности. «Счастье» его заключалось в исполнении долгожданной мечты и «отрывом» от земной поверхности, что и помогло ему нарушить прозрачный барьер, отделявший параллельную вселенную от всем знакомой реальности.

– Я имел дело с множеством подобных историй, – продолжал Виктор. – «Сон смешного человека» Достоевского, «Магические миры» Зана, «Запасной мир» Дроздова, «Черновик» Лукьяненко, книги Митио Каку. Все они одновременно были близки к истине, но в то же время совершили ошибки. Разумеется, ведь никто из ныне живущих людей, даже самые умные и проницательные умы, не могут знать истину. К вам так же это относится, однако не стоит унывать, – в его зрачках блеснула бледно-голубая искорка, либо ею был простой блеск линз, – ваша идея о прозрачной границе между реальностью и её зеркальным отражением имеет место во всеобщих признаниях, – в один миг улыбка Виктора пропала и на лицо опустилась мрачная тень. – Вы хотели о чём-то у меня спросить, не так ли? – он отвернулся, уставившись на задний автомобильный номер «фольксвагена»: А346МК.

– О, да… – я слегка замешкался, отвлечённый рассказом Виктора. – Видите ли, мне нужно поговорить с…

– Зубциным, – вновь перебил он меня.

– Точно. А как вы узнали?

– Догадался, – недовольно буркнул Виктор.

Воцарилось минутное молчание. Меня вдруг посетило странное неописуемое ощущение чьего-то присутствия, как когда я выходил из дома. Чей-то зловещий взгляд прожигал во мне дыру, скользя потоком холода в этом самом месте.

Не выдержав давления тишины на мозг, я спросил:

– Он всё ещё здесь?

– Да, он тут. Его жена вместе с внуком отправилась в детский сад пятнадцать минут назад. Григорий же до сих пор сидит за кухонным столом и доедет свой завтрак. Вам повезло: почти двадцать минут он потратил, подбирая галстук к рубашке. Не произойди такой заминки, он уже бы вскрывал очередного мертвеца.

– Но откуда вам всё это известно? – спросил я, пораженный такими подробностями.

– Я много чего знаю, – мне стало не по себе от только что произнесенного.

Виктор присел на корточки и приложил облученную в кожаную перчатку ладонь к цифре шесть в автомобильном номере.

– Владелец этого автомобиля слишком часто нарушает правила дорожного движения, – говорил он, – проезжает на красный свет, не останавливается у пешеходных переходов, выезжает на встречную и обгоняет других водителей. Думаю, этого идиота следует проучить.

Не отрывая ладони от номера, Виктор провёл ею вниз и с довольной ухмылкой отстранил руку. Я, мягко говоря, удивился тому, что открылось моему взгляду: вместо шестёрки была девятка! Уж не показалось ли мне это чудо? Нет, я готов поклясться, что пару секунд назад своими глазами ясно видел цифру шесть. Но как тогда Виктор перевернул её, если подобное действие можно охарактеризовать таким способом? Магия?

– Что вы только что сделали? – спросил я Виктора, и, судя по его тону, вопрос мой явно пришёлся ему не по душе.

– Это – всего лишь одна из моих многочисленных способностей. Боюсь, я не в силах объяснить вам всей сути произошедшего, – он развернулся и грозно взглянул на меня, – да и вряд-ли вы хотели бы вникать в подробности, – и снова та странная искорка мелькнула в зрачках.

Мне вновь почудилось, или с его губ сорвалась прямая угроза? Лицо Виктора необычно потемнело: уголки рта опустились вниз, пристальные глаза наполнились злобой. Смотря в его зрачки, возникало ощущение, будто я глядел в тёмную пасть бездны, куда не отваживались опуститься даже самые яркие лучи солнца. И густой мрак, царящий в бездне, готов вырваться наружу, за пределы провала, и поглотить в себе весь мир.

– На вашем месте я бы поторопился, ведь Зубцин уже домывает свою тарелку, – произнёс Виктор, надвинув шляпу сильнее на лоб так, что тень от полей скрыла глаза.

Точно! Виктор своим разговором об иных пространствах и проделанным «фокусом» с перевёртыванием не ощутимых объектов совершенно выбил из моей головы первоначальную цель поездки в город. Ничего не говоря ему, я развернулся и быстрым шагом направился к дому, думая не столь о встречи с патологоанатомом, сколько о возможности оставить компанию с Грачом. Он действовал мне на нервы, как видом, так и дальнейшим поведением. Им он особенно пугал. Даже повернувшись спиной, стараясь не оборачиваться, я чувствовал на себе его взгляд: неземное прикосновение холода, способное, казалось, пробить насквозь любую физическую материю. Лишь подойдя к подъезду и взявшись за металлическую ручку двери, это ощущение исчезло. И только тогда я позволили себе взглянуть назад, ожидая увидеть недвижимую тёмную фигуру на фоне зелёной травы и нависших крон деревьев. Но там никого не оказалось. Только две мамаши не спеша катили детские коляски, болтая о никому не нужных вещах. Через дорогу, по полосе асфальта, спрятавшейся за молодыми берёзами, в клетчатой рубашке топал юноша, держа на поводке до безумия красивого ретривера. Но нигде не было Виктора! Место меж двух автомобилей было пусто. Словно мой недавний собеседник растворился в воздухе, ибо пешком ему не суждено скрыться из поля зрения.

Почему-то я вспомнил наш с ним разговор о параллельных мирах…

Я зашёл в узкую кабину лифта, увешенную различными объявлениями, многие из которых были наклеены друг на друге, и нажал на кнопку необходимого этажа. Металлические двери медленно закрылись, и лифт повёз меня вверх, на седьмой этаж. Я пытался не думать о Викторе, что успешно у меня получилось. Возможно, само сознание стремилось изгнать всё связанное с этой странной личностью. А о продельном трюке я и вовсе предпочёл забыть, как о никогда не существовавшем эпизоде моей жизни. В его жесте просматривались силы, витающие за гранью разумного, не принадлежащие этому миру. Каждое движение наполнялось жутью, и чем больше думаешь о ней – хранишь в своей голове подобную фигуру – тем сильнее понимаешь. Только один вопрос никак не хотел ослаблять свои путы: куда делся Грач? На подсознательном уровне я понимал, что никаким образом он не мог вот так быстро скрыться из вида. Мой путь от припаркованных автомобилей до подъезда дома составил не больше тридцати секунд. Этого времени недостаточно человеку, чтобы скрыться за границей поля зрения, даже если тот перейдёт на бег. Стало быть, он в прямом смысле растворился в пространстве, будто… призрак.

Удивительным для меня не стало собственное отношение к предположенной версии. Ранее я бы назвал её сущим бредом, но после всего произошедшего бреда для меня не существовало вообще. После телефонного разговора с покойником, уничтожавшего за один вечер формировавшуюся долгие дни мою точку зрения, относительно недавних событий, даже в самом нелепом и необычном появился смысл.

Боже! Я ведь не уверен и в правоте своих действий. Должен ли я вмешиваться в размеренно текущий поток, тут же боясь нарушить его течение, когда сами родители Романа предпочли смириться с потерей сына. Ответом на этот вопрос стали раскрывшиеся двери лифта и видневшаяся из проёма дверь квартиры патологоанатома.

Несколько секунд я просто стоял, уставившись на неё, не в силах двинуться. Сердце глухими ударами отдавалось в ушах, руки тряслись, пот струился по лбу. «Нет, назад уже не уйти. Путь отрезан, а дорога тянется лишь вперёд». В подтверждении этому металлические двери вновь закрылись, и лифт, лязгнув, поспешно опустился вниз.

В это же время послышался щелчок отворяемого дверного замка. Ручка с потёртым металлическим покрытием повернулась вниз, уходящая защёлка издала характерный звук, и дверь распахнулась.

«Вот оно, неминуемое – то, ради чего я здесь».

В образовавшемся дверном проёме возникла прямая фигура Зубцина. По его лицу я понял, что мой визит стал для него неожиданностью. Взглянув на меня, патологоанатом невольно вздрогнул. Глаза на мгновение расширились, потеряв строгое выражение, рот чуть приоткрылся, а по лбу протянулось несколько морщинистых полосок. Даже привезенный в ужасном состоянии труп не оказывал на него такого эффекта.

– А, это вы, – произнёс он. Я заметил, как сильно сжалась его левая рука, держащая ручку кожаного портфеля. – Вы меня слегка испугали.

Зубцин попытался вернуть своему лицу привычное выражение угрюмости, что никак не получалось сделать. Пристальный взгляд же, обычно проедающий собеседника насквозь и заставляющий его чувствовать себя в чём-то виноватым, направился в сторону.

– Что вы тут делаете? – сипло спросил он, сглотнув слюну.

– Разве это не очевидно? – ответил я, нахмурившись. Мне не хотелось начинать диалог с формальностей, потому вся моя надежда пала на патологоанатома, но тот похоже не желал идти мне навстречу.

Зубцин мельком взглянул на меня.

– Очевидно?! Я что, по-вашему, всеведущий? – он поправил сползшие на кончик носа очки. – Да и вообще – у меня нет времени на пустую болтовню.

Он попытался обойти меня слева, но я тут же преградил ему путь. Патологоанатом злобно посмотрел на меня, а затем решил снова попытаться уйти от меня справа, однако из этого ничего не вышло.

– ДА ЧТО ВЫ ВООБЩЕ ТВОРИТЕ?! – взревел Зубцин, оплевав моё лицо слюной.

– Не стройте из себя дурака, Григорий Анатольевич, – моё терпение стало угасать от проявленных попыток патологоанатома показать себя с непричастной стороны. Он ведь знал обо всём с самого начала, с того момента, как встретил меня за раскрывшейся дверью, но некий барьер, помешавший ему поведать представителям СМИ правду, заставляет его уклоняться всяческими способами и от меня. – Вы и сами всё прекрасно знаете.

С лица Зубцина исчезла последняя краска, челюсть отвисла в очередном безмолвном оправдании.

– Вы правы, – наконец-то произнёс он после недолгой молчаливой паузы, опустив голову. – Следовало с самого начала обо всём вам признаться, а не брать на себя роль невинной овечки.

Хоть я и знал, что в смерти друга не всё так чисто, как ранее мною предполагалось, слова Зубцина заставили напрячься. Под предлогом признания патологоанатом явно имел в виду неназваные результаты вскрытия тела Романа, но сам факт того, что вот-вот эту тайну суждено узнать и мне, пугал. Каким образом смерть настигла Романа Ильжевского, если в момент его обнаружения на трупе мы не застали ни одного физического повреждения? Ни капель крови на одежде, ни синяков на шее, свидетельствовавших об удушении. Разве что…

– О таких вещах не принято говорить на лестничной площадке, – произнёс Зубцин. Голос его эхом раскатился по пустующим этажам. – Может, пройдём ко мне домой.

Я согласился и проследовал за патологоанатомом, захлопнув по его просьбе за собой дверь.

Квартира Зубцинов была двухкомнатной с приятными глазу бледно-персиковыми обоями. По левую сторону от двери располагалась закрытая комната и, судя по отсутствию на двери стёклышка, ею была ванная. Далее по эту же сторону находилась кухня с виднеющимся в дверном проёме краем холодильника. В противоположном направлении оказалась комната с закрытой дверью, ближе к выходу – гостиная, куда Зубцин предложил мне пройти. По её обстановке, я понял, что проживающая здесь семья обладала таким редким умением вместить как можно больше мебели, затратив меньшее количество свободного пространства. И нельзя сказать, что комната обладала большими размахами. Нет, она была формой чуть вытянутого прямоугольника с выходившим на стояку окном, завешанным толстой шторой. У правой стены вместился гостиный гарнитур: множество нависших друг над другом полочек, державших на себе плотные ряды книг, вазочки, сувенирные безделушки, среди которых я заметил три гигантских ракушки, семейные фотографии в рамках и чёрт знает чего ещё, тумбочка, на которую поместили широкоэкранный телевизор «Элджи», DVD-плеер и коллекцию дисков, состоящую по большей части из детских мультфильмов, два навесных шкафчика, два широких шкафа по бокам необычно выглядевшей конструкции, и висевшее на одном из них зеркало. Туда же поместилось несколько цветочных горшков, плюшевые звери и бесконечное множество других предметов.

Патологоанатом предложил мне сесть на кресло, а сам же опустился на диван, накинутый покрывалом, бросив рядом с собой портфель. Похоже, что домашний уют благоприятно подействовал на него: напряжение постепенно спало, тело обмякло и… Только сейчас я заметил как сильно изменился он – будто бы постарел на несколько лет вперёд. Морщины на лице стали глубже, щеки обвисли, глаза запали, а под челюстью показался второй подбородок.