Текст книги "Наследие Дракона"

25

Доносившийся из кузнечных палаток перезвон, который вначале показался ему музыкальным, вскоре перерос в болезненную какофонию, бившую его между ушей каждым ударом молотка о металл.

Хуже того, в воздухе витал густой аромат мяса из коптилен, а его живот был под завязку набит пеммиканом, дорожным хлебом и пресной водой. Его первое взрослое путешествие было проклято трижды: от вашаев доходили слухи о том, что в водах поблизости от Эйш Калумма видели корабли работорговцев, и первой воительнице пришлось вывести свое войско и оставить джа’сайани, ремесленников и неприлично зеленых, едва связанных между собой зееравашани без женского общества.

На поясе Измая висел шамзи, меч Короля Солнца, отлитый из красной стали Выжженных Земель. Мать вручила ему это оружие собственными руками, а потом поцеловала в обе щеки и на глазах у Таммаса и половины племени назвала своим любимым ребенком. Когда Измай попытался ей что-то ответить, синие покровы туара джа’сайани начали хлестать его по лицу и забились в рот. Впрочем, в это мгновение Измай был этому только рад: одежда скрыла его слезы.

Но те времена остались позади. Теперь синие одежды и головной убор джа’сайани, казалось, вбирали в себя всю жару и вонь текущего дня, и все это липло к его телу так же, как плотно прилегавшая к голове повязка, которая, казалось, удерживала каждую горькую мысль, порожденную бессонницей. Его шамзи – выкованное солнцем и пропитанное солью кварабализское лезвие, которым мать отметила его как любимого сына, – был очень тяжел. На самом деле меч не отличался особой тяжестью, но после того, как истаз Аадл заставил их раз за разом проходить три первые формы, плечи Измая горели, как кузнечные горны в полдень, а руки дрожали, словно трава на ветру.

– Хватит! – протрубил наставник.

Он никогда не разговаривал с мальчиками спокойным тоном – если вообще был на это способен – и никогда не обращался к Измаю со словами, в которых не было бы угроз или унижения.

Джазин застонал и уронил свой меч в песок.

– И почему нам всем приходится страдать из-за того, что этот мадждуб не знает своих форм?

Наставник приблизился к мальчикам и с размаху ударил Джазина по губам тыльной стороной ладони.

– Поднимай свой меч, ты, вялый гевад. Давай же. А теперь будешь держать его в позе «Поймай кота» до тех пор, пока я не скажу тебе прекратить.

Джазин стрельнул в ответ таким взглядом, как будто только что запустил зубы в кучу лошадиного дерьма, но поклонился своему истазу и сделал, как было велено.

«Поймай кота» считалась наиболее сложной стойкой, и Измай ее еще не осилил. Следовало поставить одну ногу за другую и перенести вес тела на стопу передней ноги, повернувшись и подняв руки так, будто ты ловишь кошку, которая прыгает у тебя на спине. Прибавьте к этому вес меча… Даже Измай сочувственно поморщился. Не то чтобы это сделало его хоть немного популярнее. На фоне других юношей, большинство из которых готовились стать стражниками лишь будущим летом, он так сильно выделялся своей неумелостью, как выделялись на их фоне его синие одежды полноценного джа’сайани.

Старейшины знать не знали, что им делать со столь юным зееравашани. Измай никогда не тренировался бок о бок с молодняком, еще только мечтавшим стать стражами, но и одевать юношу, связанного с вашаем, в детские белые одежды было немыслимо. В конце концов пришли к компромиссу: Измай будет носить костюм стражника и выполнять некоторые его обязанности, и одновременно пытаться наверстать упущенное, занимаясь вместе с молодыми новобранцами. Такое объяснение ничуть не утешало его новоявленных собратьев, которые годами тренировались плечом к плечу и с презрением относились к его незаслуженному положению и дополнительным нагрузкам, которые навлекала на них его неловкость.

– А ты, – истаз Аадл указал мясистым пальцем в направлении Измая, – тащи свой зад сюда и стой, пока не сможешь выполнить как следует «Обжигающее цветок солнце», не то я собственноручно высеку тебя плоским боком своей сабли. – Он внимательно оглядел ряды мальчишек. – Вы, тупоголовые козлиные отродья, идите и найдите себе какое-нибудь полезное занятие. Немедленно!

Ученики без оглядки разбежались кто куда. Измай не нашел себе друзей среди остальных юношей, и на это не следовало надеяться до тех пор, пока он остается белой вороной из-за своей одежды и связи с Рухайей. Не завел он дружбы и с истинными джа’сайани, мужчинами как минимум вдвое старше его и имевшими с ним мало общего. Их покрытые шрамами тела красноречиво свидетельствовали о том, что новый статус Измая едва ли мог произвести на них впечатление. Таммас с Дайрузом почти сразу же вернулись обратно в Эйш Калумм вместе с джа’акари. Вероятнее всего, его брат и сейчас еще оставался в Городе Матерей, обедал рассыпчатой белой рыбой, завернутой в сладкую траву, и запивал кушанья полным рогом медовухи.

Измай вздохнул и постарался свернуться в «Позу цветка», сведя ноги вместе и слегка покачиваясь. Ему было жарко, он устал и хотел есть, и чувствовал себя скорее как дурак, чем как цветок. Не обращая внимания на ироничную усмешку Джазина, Измай театрально широким шагом переставил стоявшую сзади ногу вперед, поднял руки к бокам, выворачивая кисти в сторону солнца, и легко обхватил пальцами правой руки рукоятку меча. В свой первый день он так часто был близок к тому, чтобы отрезать себе пальцы ног, что истаз Аадл до сегодняшнего утра запрещал ему тренироваться с мечом.

Измай перенес вес тела на стоявшую впереди ногу, попытался сделать поворот… и закончил стойку падением в песок.

Это невозможно, – сказал он себе.

Ничего невозможного тут нет, – весело защебетала Рухайя в подкорке его сознания. – Это всего лишь крайне маловероятно. Ты похож на новорожденного тарбока, который пытается впервые подняться на ноги. В свою очередь это напоминает мне о том… что я проголодалась.

Измай поднялся и отряхнул песок, мечтая набраться храбрости и стащить с себя тяжелый туар. Но когда он в последний раз попытался закрепить свой головной убор без посторонней помощи, дело едва не закончилось самоповешеньем.

– Ты еще ребенок, – сплюнул Джазин. – Наверное, джа’сайани приходится подтирать тебе задницу, раз мамочка далеко и не может тебе с этим помочь.

Измай развернулся и открыл рот. Джазин же и не думал шевелиться. Он держал стойку «Поймай кота» так, будто человеческое тело было создано специально для подобных скручиваний; лезвие его меча сверкало на фоне полуденного неба. Меч был самым обычным, недавно выкованным и похожим на любое другое лезвие, которым вооружались джа’сайани после освоения Двадцатки. Измай почувствовал, как его губы скривились, а в желудке заурчало.

Хочешь, я съем его для тебя? Я и правда проголодалась.

Нет, спасибо. Не хочу, чтобы ты еще и подтирала мне зад. – Он поднял меч.

– Твой рот слишком мал, чтобы говорить о моей матери. – Измай нарочно уставился на Джазина и улыбнулся. – И еще у тебя слишком хорошенькое для этого лицо.

Джазин зашипел, стиснув зубы, и подпрыгнул:

– Значит, ты хочешь скрестить со мной мечи?

Продолжая смотреть на него, Измай достал свой шамзи и презрительно бросил его на песок.

– Ты не стоишь моей стали… ты, слабый гевад.

Услышав это, Джазин завыл и отшвырнул в сторону собственный меч. Юноши в бешенстве ринулись друг на друга.

Точно горные козлики, попавшие в общую яму, – с одобрением отметила Рухайя. – Значит, будете выбивать друг другу мозги. Я слышала, что человеческие мозги – это настоящий деликатес.

Джазин годами тренировался бок о бок с джа’сайани, а Измай был младшим братом в семействе воинов. Возможно, он еще не дорос, чтобы держать «Стойку рыбы», не падая при этом с ног, но его противнику никогда не приходилось драться со старшими братьями и сестрами, а значит, он не успел усвоить уроки борьбы без правил.

Измай пригнулся, уходя от удара, точно его нанесла его маленькая сестренка Рудия, и тут же зарядил резвый хук, попав Джазину в лицо. Измай испытал ужас – а заодно и удовлетворение, – почувствовав, как нос старшего мальчика хрустнул под его костяшками.

Это победа, – заметила Рухайя. Она, мягко ступая, вошла в его поле зрения в тот самый момент, когда Джазин, вопя и хватаясь за лицо, упал на колени. Кровь стекала у него между пальцев.

Ты сломал одного из них. Не думаю, что старшие погладят тебя за это по головке.

Рухайя в который раз показала себя знатоком человеческой натуры. Здоровенная рука схватила Измая за шкирку. Его подняли высоко в воздух, а затем начали трясти, словно девчачью тряпичную куклу.

– Ну хватит!

Голос был таким громким, что в ушах у Измая зазвенело.

– Если вам нечем заняться и вы готовы рвать друг другу глотки, то я найду, чем вас занять. Ты. – Он указал на Джазина. – Выгребную яму давно не чистили.

– Он сдомал бде доз! – завыл Джазин, продолжая закрывать лицо руками.

– Такому страшному лицу, как у тебя, это только на пользу. По дороге к выгребным ямам заглянешь в палатку лекаря. Кому говорю, пошел!

Джазин поднял свой меч и спешно удалился, бросив на Измая полный ненависти взгляд.

– А ты? – зыркнул на Измая кузнец. – Я ждал от тебя большей выдержки. Ты сам должен требовать от себя большего. Драться в пыли, словно какой-нибудь чужестранный бродяга… Проливать кровь кузена! Будь ты в два раза больше, я выбил бы из тебя дурь. А будь ты еще и в два раза умнее, мне бы и этого делать не пришлось.

Как Измай ни старался сдержаться, он все равно почувствовал, что в его груди закипает обида.

– Он первый начал.

– Да ну? Неужели ты мне только что это сказал? Ты, любимый сын умм Нурати, брат одного из лучших стражников? – Старший кузнец Хадид по-соколиному прищурился и сплюнул. – Мой юный кузен, давно пора оторваться от материнской груди и отрастить себе парочку своих.

Отрастить парочку грудей? Не знала, что человеческие самцы на это способны.

Измай прикусил щеку, стараясь удержаться от смеха. Ты что, меня в могилу свести хочешь?

Старший кузнец Хадид повернул голову и взглянул на Рухайю. Он разглядывал ее до тех пор, пока она не отвернулась, начав вылизывать пыль между пальчиками.

– А ты? Что бы ни было у тебя в голове, когда ты решила породниться с таким молокососом, теперь он на твоей совести. И ты не имеешь права поощрять такого рода поведение, поняла?

Рухайя вытянула лапу вверх и начала вылизывать свои интимные места. Здоровяк фыркнул.

– Эта парочка безнадежна. Ты хоть понимаешь, что натворил, сын Нурати?

– Я всего лишь защищался. – Измай нахмурился, услышав, как прозвучали его слова: жалко и без особой уверенности. – Имею право.

– Может быть, и имел, когда во рту у тебя были молочные зубы, а женщины обмывали тебе зад, но это время прошло. – Кузнец приблизился к нему вплотную. Измай дернулся только самую малость, когда здоровяк схватил в пригоршню его синие одежды. – Что ты видишь, когда на это смотришь? Что видишь, когда заглядываешь в воду?

Измай уставился на него с растерянным видом.

– Я вижу… туар?

– Да. Ты видишь туар, одежду джа’сайани. – Старший кузнец Хадид отпустил его и глубоко вздохнул. – А что, по-твоему, видит Джазин?

Измай пожал плечами.

– Он видит мальчишку, который получил от этой жизни все, что он сам мечтает заслужить собственными по`том и кровью, и много больше. Ты – сын умм Нурати, самой могущественной женщины во всех племенах, матери шестерых детей. Шестерых! Да еще к тому же ты брат Таммаса Джа’Сайани.

– Ах да, Таммас…

Стоило Измаю произнести это имя вслух, как он почувствовал отвращение к собственному тону. Разве он мог объяснить этому человеку, каково это – расти в тени самого красивого и талантливого юноши в племени? Какая мать не пожелала бы, чтобы ее младший сын больше походил на старшего? Но как только Измай об этом подумал, ему на глаза попался лежавший на песке красный меч, и он тут же испытал угрызения совести.

– Да, Таммас, перед которым ты преклоняешься больше, чем думаешь сам. Ты можешь похвастаться своим семейством… Большинство женщин не способны выносить даже одного ребенка, а у твоей матери – шестеро. Две твои сестры тоже плодовиты, а юный Таммас способен стать отцом трижды, эхуани. От тебя тоже ожидают как минимум одного, а то и нескольких отпрысков. И у тебя есть этот хорошенький зверь… – Кузнец указал подбородком в сторону Рухайи, которая, оторвавшись от своих важных дел, подняла голову и продемонстрировала клыки. – Хоть ты и слишком мал и не заслуживаешь этого.

Ты хвастаешься своим роскошным мечом, обращаться с которым еще не научился, и носишь синие одежды – чтобы заслужить такие же, Джазин работает с пяти лет. Женщины в лагере уже провожают тебя глазами. У тебя есть все, и ты не оставляешь ни капли остальным.

Измай опустил голову, пытаясь сдержать слезы.

– Я так не думаю…

Рухайя лениво поднялась с песка, подошла к юноше, остановилась возле него и принялась тереться головой о его плечо.

Я тебя все равно люблю.

– Ты не задумывался об этом. Я знаю, потому что сам был молодым и твердолобым. – Старший кузнец Хадид почесал свою гладкую черепушку и дернул за одинокую прядь – отличительный знак мастеров. – Но ты уже взрослый мужчина, хочешь ты этого или нет, и несешь ответственность за свои поступки. Самое время оставить ребяческие глупости. Нас слишком мало, маленький кузен, чтобы и дальше прощать тебе детские проказы. Ты ведь понимаешь, как нас мало? Девять кузнецов на все племена. Девять, там где раньше были сотни. Не больше десятка тысяч джа’сайани и, может быть, вдвое меньше джа’акари, и то лишь потому, что среди наших женщин так мало способных к зачатию. Ты помнишь слова? «Я сражаюсь против брата…»

– «…но сражаюсь вместе с братом против кузена…» – продолжил Измай.

– «…и сражаюсь вместе с братом и кузеном против чужаков», – закончил старший кузнец Хадид. – Именно. Вот что я тебе скажу, юный Измай. Сейчас нас, зееранимов, осталось так мало, что нужно дорожить каждой каплей нашей крови. Мы все друг другу братья. Ты знаешь, отчего нас осталось так мало?

– Из-за Сандеринга.

– Верно, из-за Сандеринга. Из-за войн и землетрясений, и кое-чего похуже. Но известно ли тебе, как начался Сандеринг?

Измай никогда по-настоящему не интересовался историей.

– Из-за злого мага? – спросил он наугад. – Он навлек на землю гнев Дракона Солнца Акари или… или что-то в этом роде. Про Сандеринг ходит много легенд.

Он помнил только половину историй, которые ему рассказывали, а понимал меньше половины того, что помнил.

Старший кузнец Хадид потер лицо. Теперь он казался скорее усталым, чем злым. Усталым и грустным.

– Да, легенд много, но суть у них одна. В Атуалоне жил маг, который сам себя прозвал Ка Ату, драконьим королем. Во время войны с Синданом этот король воспользовался магией, которую называли атулфах, но ее оказалось так много, что она высосала из земли всю влагу, как высасывают из скорлупы яичный желток… а потом эта магия обернулась против него. Противостояние между драконьим королем и его противоестественной магией сотрясло землю, выжгло Кварабалу и покрыло северные пустоши льдом. Моря вышли из берегов, затопив одни места, а другие оставив без воды.

– Но ведь это было так давно, – возразил Измай. – Люди выжили и теперь стали сильнее.

– Люди-то выжили, но действительно ли они сильнее, чем были сотню лет назад? Две сотни лет? – Мужчина покачал головой. – Во времена моей прабабки родить могла каждая третья женщина. Теперь же лишь одна из четырех, а то и из пяти женщин способна выносить дитя. Вот от чего мы пытаемся защититься, Джа’Сайани, мой младший брат. Когда ты начнешь проводить перепись, ты год за годом станешь замечать, как слабеет наш народ. Мы вымираем.

Это правда, – голос Рухайи в голове у Измая звучал тягуче и печально. – То же самое среди вашаев. И среди китов, и среди кинов, и даже среди меньших тварей… Мир умирает.

Измай уставился на вашаи.

– Но… что мы можем с этим поделать?

– Что мы можем? Мы можем делать то, что делали испокон веков. Служить и защищать. Вести переписи, отмечать мужчин и женщин, которые способны давать потомство, и предлагать такие союзы, благодаря которым можно будет вырастить еще одно поколение. До сих пор этого было достаточно, или почти достаточно. – Старший кузнец Хадид положил тяжелую ладонь Измаю на плечо и посмотрел ему в глаза с таким глубоким сожалением, что юноша в страхе отступил назад.

– Но почему сейчас?… Что произошло?

– Дело не в том, что произошло, а в том, чему еще предстоит свершиться… А может, это уже началось. Измай Джа’Сайани, всем известно… о твоей симпатии… к Сулейме Джа’Акари, дочери Хафсы Азейны.

– Да…

Неужели об этом знают все? – подумал он в отчаянии.

– Сулейма была ранена. Она может умереть. – Кузнец поднял руку, предупреждая его возражения. – Да, я знаю, ты хочешь, чтобы она жила, но она может умереть по пути в Атуалон или по прибытии в город. Если же она не умрет, если выживет… что будет тогда? Что из этого выйдет, Измай, хранитель народа?

– Если она выживет…

Когда она выживет, – упрямо произнес Измай про себя.

– Полагаю, она встретится с отцом, а затем вернется домой. Она ведь джа’акари.

– Она была джа’акари, Измай. Теперь она – дочь Ка Ату, а у драконьего короля нет наследника. У него остался всего один сын, и этот сын – сурдус… он глух к песням магии. Левиатус не способен управлять атулфахом и потому никогда не сможет быть королем. Неужели ты и вправду веришь, что Ка Ату позволит своей дочери уехать, ускакать в пустыню, чтобы пускать стрелы в заходящее солнце? После стольких лет, которые ушли на ее поиски?

Как-то раз истаза Ани сказала мне – это было много лет назад, – что Хафса Азейна прикончила более сотни человек, чтобы сохранить в тайне местонахождение своей дочери. Более сотни человек, и всех их прислал Ка Ату, пытаясь отыскать ее и заставить вернуться. Веришь ли ты после этого, что Сулейму так просто отпустят? Стоит ей добраться до Атуалона, мальчик, и мы потеряем ее навсегда. Лучше думай о ней так, словно ее уже не вернуть.

– Но ведь повелительница снов очень могущественна, – сказал Измай с изумлением. Он почувствовал, как земля вращается у него под ногами. – Мать ее защитит.

– Защитит? Мальчик, да ты слушал, что я говорил? Ка Ату похож на Спящего Дракона из старых сказок – он так силен, что может расколоть мир надвое и уничтожить всех нас. Его дочери суждено стать Са Ату, Сердцем Атуалона, королевой-колдуньей. Речь больше не идет о том, чтобы уберечь Сулейму от ее отца. Речь идет о том, как бы нам уберечь мир от самой Сулеймы. – Кузнец сжал плечо Измая, а затем позволил своей руке безвольно опуститься. – Мне грустно тебе об этом говорить, эхуани. Я и сам относился к этой девчонке с теплотой.

Измай посмотрел на него еще какое-то время, потом отвернулся и медленно, как будто все это было ему совершенно безразлично, побрел туда, где лежал его наполовину засыпанный песком меч. Юноша поднял клинок и долго смотрел на него, наблюдая за тем, как солнечный свет преломляется и танцует на блестящей стали, чаруя взгляд завитками цвета. Удобный для хватки, хорошо подогнанный по руке, этот меч был прекрасен, и Измаю стало стыдно за свое поведение.

– Лучше бы тебе немного побыть со своей вашаи, – сказал Хадид.

Измай поднял на него удивленный взгляд.

– Что?

– Свежеиспеченные зееравашани, как правило, должны провести вместе какое-то время, чтобы узнать друг друга получше. Может быть, вам с Рухайей стоит прогуляться денек, а то и три? Твой брат сказал бы тебе то же самое, но поскольку его здесь нет… – Здоровяк кивнул. – Ни лагеря, ни домашних дел, ни завистливых глаз, верно? И хоть ненадолго никакого кузнечного звона, а? Но, заметь, я говорю только об одной короткой прогулке. И потренируй свои стойки, пока будешь таскаться по пескам, это очень порадует истаза Аадла.

Он снял с пояса большую кожаную сумку и бросил ее Измаю. Юноше показалось, что сумка набита преимущественно провизией и мехами с водой.

– За короткое время с тобой произошло много изменений, и, осмелюсь заметить, тебе, должно быть, есть о чем подумать. Самому мне гораздо легче размышлять вдали от людей.

Это пришлось бы мне по вкусу. – Рухайя перестала оскорблять старшего кузнеца своими гигиеническими процедурами и села ровно, с интересом навострив уши. – Очень даже по вкусу. Мы с тобой могли бы ходить на охоту и ни с кем не делиться добычей.

Измай кивнул, не в состоянии сказать ни слова – у него в горле появилась оскомина. Кузнец начал было отворачиваться, но вдруг замер, и его грубое лицо озарилось ленивой ухмылкой.

– А знаешь, мы не так уж далеко от Эйд Калмута, Долины Смерти. Когда я был еще мальчишкой, я мечтал ускакать туда и посмотреть на местные развалины, но, конечно же, мне этого не разрешали. Полагаю, никто и не подумал сообщить тебе о том, что это – кхутлани?

– Нет. – Измай вернул меч в ножны. – Но если это запрещено, обещаю, что ни за что…

– Ах-аат! – Кузнец поднял руку в знак предупреждения. – Если никто не догадался сказать тебе о том, что что-то запрещено, едва ли кто-то станет винить тебя за вольность. Я и слышать не хочу о твоих планах, мальчик. Так что иди и побудь со своей вашаи. А когда вернешься к нам, придется тебе навсегда оставить всю эту детскую дурь. Ты посвятишь себя упражнениям. Мы подыщем тебе лошадь, и ты станешь истинным джа’сайани. Заруби себе это на носу.

Измай кивнул.

– Хорошо. Тогда ступай, побудь глупым мальчишкой в последний раз. А когда вернешься, может быть, расскажешь мне сказки о Долине Смерти.

Старший кузнец племени подмигнул Измаю, потом развернулся и зашагал прочь.

Долина Смерти? – Рухайя зевнула и потянулась, вонзив в песок свои длинные черные когти, затем отряхнулась и обнажила клыки в довольной усмешке. – Звучит многообещающе.

Ты – очень странная кошка, – сообщил ей Измай.

Он распустил завязки на сумке и заглянул внутрь. Судя по всему, там был собран трехдневный запас рыбно-джинберрийского пеммикана, который Измай ненавидел больше всего на этом свете, две связки дров и несколько запечатанных воском мехов с водой. Он будет спать под звездным небом, насытившись скромной пищей. Никакой палатки, никакого постельного белья, никаких спутников, если не считать огромной саблезубой кошки, которая никогда не обещала, что не станет его есть.

Лучше не бывает, – подумал Измай.

Лучше не бывает, – согласилась Рухайя.

Юноша повесил сумку на плечо, протянул руку, чтобы почесать мягкий мех на шее Рухайи, и отправился на северо-восток, навстречу своему последнему большому приключению.

Небо было широким и синим, как одежды, которые раздувались и хлопали в порывах слабого ветра по его телу, точно птичьи крылья, заставляя прохладный воздух подниматься вверх по коже. Новые сапоги, еще сохранявшие оттенок белой кости, мягко скользили по песку. Мышцы болели, но эта боль была приятной – результат юности, задора и желания расширять границы собственных возможностей.

Рухайя без предупреждения прыгнула на Измая, предварительно спрятав когти, и толкнула его так, что он покатился с высокой дюны. Юноша перевернулся, путаясь в туаре и дрыгая в ногами в воздухе. Он потерял головной убор, лишился сумки, а заодно и остатков чувства собственного достоинства. Когда Измай наконец приземлился у подножия дюны, зарывшись лицом в твердый песок и дрыгая ногами, Рухайя мысленно засмеялась над ним и пустилась бежать, задрав хвост и как бы приглашая его к игре.

Что еще ему оставалось делать? Измай выплюнул песок, как можно аккуратнее нахлобучил туар и пустился за ней вдогонку. Его ноги горели, когда он взлетал за вашаи на следующую дюну; воздух обжигал легкие, и юноша раскатисто смеялся, предвкушая возмездие.

Они были зееравашани. Весь мир лежал у их ног.

У наших ног, – согласно вторила Рухайя. Она остановилась, красуясь на вершине дюны и продолжая махать хвостом. – Но только если я позволю тебе его со мной разделить. – И она снова бросилась бежать.

Какое-то время они продолжали так забавляться, причем Измай ни разу не смог поймать поддразнивавшую его юную кошку. Они с хохотом убежали от шума, вони и требований человеческого общества, от давления умов других людей, которые смотрели на них и думали: Слишком зеленые, слишком глупые, слишком везучие и шумные. У Измая остались только небо, Зеера и любящая его Рухайя.

Над головой промелькнула тень, и он ни с того ни с сего подумал о Сулейме. Ему померещилось, что она бежит теперь вместе с ними, и это чувство было таким реальным, что казалось, будто еще немного, и она встретит его с мехом украденного меда в одной руке и двумя рожками в другой, и ее улыбка будет шире неба. Измай внезапно преисполнился уверенности, что Сулейма ждет его где-то там, впереди. Но когда он достиг вершины склона и остановился, тяжело дыша, впереди показалась лишь Рухайя.

Ну конечно, он это все придумал. Точно так же, как старший кузнец Хадид, полагавший, будто эта девочка могла представлять угрозу для собственного народа.

Теперь речь идет о том, как уберечь мир от самой Сулеймы.

Измай фыркнул и отбросил туар, стряхнув с него остатки песка, прежде чем свернуть со всей возможной аккуратностью. Туар все еще был ему слишком велик, но, по крайней мере, плотно держался там, где нужно. Уберечь мир от Сулеймы? Может быть, она и была грозой для кухонь и настоящей головной болью для истазы Ани, но опасности точно ни для кого не представляла.

Рухайя бегом поднялась на склон к Измаю и так яростно отряхнулась, что песок посыпался ему в глаза.

Думаешь о своей подружке?

Сулейма мне не подружка.

Как скажешь.

Вашаи слегка блеснула клыками. Измай в ответ показал ей язык.

Нам нужно поохотиться. Я уже устала от дохлой рыбы и вонючего жира. Хочу мяса, мяса с красной кровью, пищащего и горячего.

– За фик! – вслух выругался Измай от отвращения к самому себе. – Я забыл свой лук!

Ох! И как же мы будем охотиться без твоего крохотного лука? – поддразнила его Рухайя. – Теперь-то уж мы наверняка погибнем. Придется упасть прямо здесь, и пускай стервятники выклевывают нам кишки.

Вашаи потянулась, гордо выпустив свои черные когти и показывая каждый сантиметр блестящих белых клыков: Или ты мог бы подыскать нам водопой, где можно было бы поохотиться…

Измай смотрел на нее, с улыбкой качая головой:

Мог бы… если бы хотел.

Она моргнула своими большими сверкающими глазами и замерла в ожидании.

Измай устремил взгляд вдаль и позволил своему ка расцвести в пустынной жаре, раскрываясь, как лепестки терновой розы. Он чувствовал, как смотрит на них сверху Дракон Солнца Акари, ощущал бархатный напев песчаной песни, чуял, как горит точно огнем охваченная Рухайя, и нащупал воду, воду и жизнь, совсем недалеко, в восточном направлении. Там был оазис, хотя и не очень большой.

Измай медленно вернулся в собственное тело и легким бегом пустился в направлении оазиса. Рухайя трусила рядом с ним, иногда с одной, иногда с другой стороны, то забегая немного вперед, то отставая на несколько шагов. От этого последнего трюка у Измая поднимались волоски на затылке.

Может быть, хватит?

Она снова рассмеялась у него в голове, но перестала его дразнить и, поравнявшись с Измаем, продолжила бежать рядом с ним.

К тому времени, когда они наконец увидели оазис, Измай выбился из сил. Это была жалкая лужица, окруженная парочкой терновых кустов посреди песка. Именно в эти кусты он и сбросил наплечную сумку. Измай вытащил мех с водой и сделал большой глоток. Может быть, вода в этом месте окажется сладкой и он сможет наполнить шкуры заново, а может быть, и нет. В любом случае он не собирался странствовать так долго, чтобы это имело какое-то значение.

Уши Рухайи насторожились, и она напряглась; ее тело задрожало от радостного предвкушения.

Мясо! – Кошка упала на живот, ее задние лапы задергались, точно она была готова в любое мгновение понестись по склону вниз. Измай проследил за направлением ее взгляда, и его сердце подпрыгнуло, как у перепуганного оленя.

Подожди! Подожди! Это не мясо. Это лошадь! И к тому же непростая.

Она была видением, мечтой, сиявшей в открывшемся пространстве, такой же безупречной, как раковина на берегу реки. Лошадь подняла голову, прижала уши к голове, а затем снова подняла их, готовясь к схватке. Измай уставился на нее и наконец после стольких лет понял, что это такое – любовь к лошадям.

Но это не твоя лошадь, – возразила Рухайя. – Она такая молоденькая, такая нежная, такая сладкая!

Вашаи подняла на него взгляд и моргнула, и ее хвост опустился на землю.

Ох, помет и потроха! Ну что ж, если она тебе нужна, так тому и быть. В любом случае любопытно посмотреть, как ты будешь ее ловить.

Рухайя расслабилась, растянувшись на песке. Она сложила лапы под грудью, весело сверкая глазами.

Измай снова повесил сумку на плечо, не желая ее потерять, и сделал глубокий вдох, пытаясь ослабить сковавшее живот напряжение. Его руки тряслись, а во рту так пересохло, будто он снова случайно наткнулся на купающуюся Сулейму. Юноша медленно снял с куртки верхний ремень и связал его конец в простую петлю, а затем с часто бьющимся сердцем зашагал не спеша к воде.

Небольшая кобылка тут же подняла голову и начала следить за его приближением своими большими темными глазами. Она была серой, оттенка вьющегося в небе дыма или речной пены, что собирается возле верб. У нее было гибкое, тонкое тело и ноги, как у танцовщицы. Грива и хвост спускались шелковым водопадом.

Ну хватит, – жалобно попросила Рухайя. – Не нужно искать оправданий для плохих стихов.

Эхуани, – выдохнул Измай. Красота в правде. И именно так он ее назовет.

– Эхуани.

Кобыла пожирала его глазами, раздувая ноздри и впитывая его запах. Она его не боялась, это было ясно.

– Эхуани.

Измай трижды повторил ее имя. Он медленно сокращал расстояние между ними, следя за тем, чтобы его взгляд оставался мягким, а намерения ясными.

Я никогда не причиню тебе вреда, красавица.

Лошадь замерла, словно бледная луна в предрассветном небе, сверкая обещанием весны. Она…

Она ясно дала ему понять, что не собирается быть пойманной каким-то подростком, сколько бы комплиментов тот ей ни рассыпал. Эхуани – теперь это было ее имя – презрительно махнула хвостом, прежде чем развернуться и ускакать, запрокинув голову. Это напомнило Измаю реакцию Сулеймы на тот первый и единственный раз, когда он подошел к ней и, заикаясь, признался в любви.

Рухайя проскочила мимо Измая, оттолкнув его плечом и едва не свалив на землю.

Ну, чего же ты ждешь? – рассмеялась она. – Давай поймаем твою лошадку.

Погоня была веселой. Если бы Измай не израсходовал первую половину своей энергии на утреннюю тренировку, а вторую – на игры с Рухайей, то ему было бы еще веселее. Но в сложившихся обстоятельствах радость вскоре сменилась хмурой усталостью и даже некоторым раздражением при виде того, как Эхуани с явным удовольствием с ним играет.