Текст книги "Я – ярость"

Мама прикрывает глаза и пытается взять себя в руки. Элле невыносимо смотреть, как бабушка злорадствует, растаптывая маму.

– Так нечестно! – вырывается у Эллы, прежде чем она успевает прикусить язык.

Теперь уже бабушка переносит весь свой яд на Эллу.

– О, неужели? Скажи, ты хочешь вернуться домой и жить с больной матерью и жестоким отцом – или поехать вместе с состоятельными бабушкой и дедушкой в Исландию, где у тебя будет шанс на достойное образование и нормальную медицину? – Бабушка драматично вздыхает. – Это нечестно, само собой. Жизнь вообще несправедлива, но ты наверняка уже и так это поняла.

– Что такое «Исландия»? – спрашивает Бруклин. Она даже отстранилась от бабушки, чтобы задать вопрос Элле, ведь последние несколько месяцев именно старшая сестра отвечала на все ее «что» и «почему».

– Такая страна в Европе, – объясняет Элла. – Там холодно, и люди часто едят рыбу.

– Фу! – Морщит нос Бруклин. – Не люблю рыбу! Если только это не рыбные палочки с кетчупом.

– Но у них даже нет паспортов, – с отчаянием в голосе шепчет мама.

Бабушка слегка шевелит наманикюренными пальчиками.

– У судьи много друзей, которые помогут достать все, что потребуется. Мы живем в сложные времена, моя дорогая.

– Мама, даже не думай об этом! – твердо заявляет Элла. Ей хочется обнять мать или хотя бы дотронуться до нее, но инстинкт выживания сильнее: слишком свежи воспоминания о том, как мама может потерять контроль.

– Милая, я…

– Пока ты еще не совсем поддалась эмоциям, напоминаю, что прямо сейчас ты нарушаешь закон, и не один, а сразу несколько, – вежливо говорит бабушка, вытаскивая из кармана смартфон и размахивая им. – Ты должна сидеть на карантине, а не разгуливать по округе с детьми под мышкой, водить машину и вваливаться в дом к пожилым родственникам. Ты представляешь опасность для всех нас.

– Мам… – начинает Элла. Но прежде чем она успевает сказать еще что-то, мама бросается к ней, крепко обнимает и шепчет на ухо:

– Если я не скажу да, то она меня сдаст.

И отступает на шаг. Элла чувствует себя будто маленькая девочка, которую только что бросил самый близкий человек на земле.

– Она не посмеет, – громко говорит она.

– Посмеет, милая. Именно так она и поступит.

Элла знает, что это правда, и все-таки ей не хочется верить, что людям разрешено иметь такую власть, что деньги означают абсолютную вседозволенность. Немыслимо, чтобы мать так отвратительно обращалась с собственной дочерью. Непонятно, зачем вообще бабушка хочет забрать их, ведь прежде внучки ее совершенно не интересовали – разве что в декоративном смысле. Не иначе как она питается чистой злобой.

– Невежливо говорить о людях в третьем лице, когда они стоят рядом с тобой, – с упреком замечает бабушка. – И не нужно сверлить меня взглядами, как будто я какая-то злодейка. Кажется, я вообще единственная из присутствующих руководствуюсь соображениями безопасности. И только у меня есть все ресурсы, чтобы ее обеспечить. Я делаю, как лучше для всех.

– Чушь собачья, – рычит Челси.

– Можешь сколько угодно выражаться, но ты понимаешь, что я права. А если еще не понимаешь, то мне действительно стоит звонить в полицию.

Какое-то время они просто стоят в напряженной тишине, и тут Бруклин нарушает ее.

– Мне надо пописать, прежде чем мы отправимся туда, где холодно и рыбы.

Только когда она убегает в ванную, которая находится на другом конце дома, мама позволяет себе громкий всхлип – один, другой, и тут уже слезы не остановить. Плевать на Ярость. Элла подбегает к ней и крепко обнимает, боясь, что сама расплачется.

– Хорошо, я… Я буду жить в домике у бассейна и…

– Я отзываю это предложение, – высокомерно и холодно заявляет бабушка. – Не думаю, что это хорошая идея. Я потратила достаточно времени, сил и нервов, пытаясь помочь тебе, направить тебя в нужную сторону, – но на сей раз ты сама по себе.

– Нет! – рыдает Элла, уткнувшись маме в плечо. – Ты не можешь так просто взять и вышвырнуть ее!

– Все нормально, малышка, – тихонько шепчет мама. – Это только на время. Я найду деньги, сделаю прививку и вернусь за тобой. Обещаю, все будет хорошо.

– Не можешь ты этого обещать! Никто не может!

– Очень жаль, потому что я уже пообещала.

Бабушка стоит всего в метре от них, но кажется, будто она где-то в параллельной вселенной.

– Челси, было бы здорово, если бы ты поехала к вам домой, собрала вещи девочек и закинула их по пути, когда будешь уезжать из города.

Мама поднимает голову. Ее лицо красное и все залито слезами.

– Из города?..

– Здесь деньги не заработаешь, – поясняет бабушка. – Флорида в разрухе. Местный рынок труда – чистый кошмар. Думаю, тебе надо ехать на север и искать удачи там. Ресторанный и гостиничный бизнес весьма неплохо процветают в более холодном климате, где нет комаров.

Мама задыхается от слез, и у Эллы мелькает мысль, не стоит ли опасаться нового приступа Ярости.

– Как ты можешь быть такой холодной, такой черствой?.. У тебя вообще есть сердце?!

Бабушка шагает вперед. Она так близко, что почти может коснуться дочери, и даже протягивает руку, но тут же отдергивает ее, будто вокруг мамы какое-то силовое поле.

– Сердце у меня есть, но, в отличие от тебя, еще и мозги в придачу. И я отлично понимаю, что важнее всего сделать так, чтобы дети были в безопасности, в том числе и от тебя.

Мама вздергивает подбородок.

– Позволь мне хотя бы попрощаться с Бруклин. – На что бабушка закатывает глаза.

– Если тебе угодно.

Мама идет в ванную, и Элла шагает за ней следом. Бруклин внутри, но дверь оставила приоткрытой, напевает песенку (специальную, «для мытья рук») и плещется. Ей нравится причудливое бабушкино мыло в форме цветка.

– Иди-ка сюда, детка, – коротко говорит мама, и в ее словах звучит мрачная решимость. Бруклин вытирает ладошки о полотенце цвета лаванды и бросается маме в объятия. Такой уж у нее характер: малышка живет, танцуя, и просыпается по утрам ради обнимашек и тепла. Элла, в отличие от сестры, всегда была застенчивой и замкнутой, а еще постоянно задавала вопросы так, что это раздражало взрослых.

– Мамочка, почему ты плачешь? – спрашивает Бруклин.

– Милая, ты какое-то время поживешь с бабушкой. Вы обе, и ты, и Элла. Элла будет о тебе заботиться, так что слушайся ее, хорошо?

– Мне больше нравится быть у бабушки без Эллы, – надувается Бруклин.

– Да, потому что тогда никто не остановит тебя и ты объешься сладостями. Но, детка, пообещай мне вести себя хорошо, ладно? Я скоро вернусь за тобой.

Бруклин склоняет голову, отчего ее хвостик смешно покачивается.

– Мы тут на выходные?

– Да, на выходные, – соглашается мама и опускается на колени, чтобы обнять ее. Элла вопросительно приподнимает бровь. Ей совсем не хочется потом объясняться за эту ложь, но мама, кажется, уже совсем без сил. Даже лишняя травинка на плечах переломит ее пополам.

– Я съезжу домой и привезу тебе пижаму, ага?

– Розовую с единорогами! И мою подушку! И зеленое одеяльце, и….

Мама закрывает глаза и утыкается лицом в шею Бруклин, улыбаясь сквозь слезы.

– Я знаю, детка. Я привезу все, что нужно.

Когда Бруклин принимается недовольно дергаться, пытаясь высвободиться, мама встает и вытирает ей личико. Потом она притягивает Эллу к себе, и та цепляется за маму, как утопающий за спасательный круг, вдыхает запахи ее шампуня и духов.

– Напиши мне, что тебе привезти, – тихо говорит мама, и почему-то от этого еще больнее, ведь она должна знать.

– Я люблю тебя, мамзи!

– Я тоже тебя люблю. Прости, что я…

– Нет, не надо… я не могу это слушать.

У них нет времени на извинения за все, за что мама должна извиниться, и на все сто тысяч ответных убеждений Эллы, что все нормально, – даже если это не так.

Мама замолкает, и они молча обнимаются – так долго, что в конце концов Бруклин пытается влезть между ними, и хохочет, словно это какая-то игра, и повторяет дурацкие фразочки из рекламы.

Откашлявшись, мама кивает и отворачивается, смахивает слезы. Она становится будто бы выше, превращается из ласковой в жесткую, словно всю имеющуюся нежность она уже истратила на эти прощальные объятия.

– Мы скоро снова будем вместе. Позаботьтесь друг о друге. – Она поднимает глаза, и Эллу до глубины души поражает их абсолютная пустота. Поражает, потому что она чувствует ровно то же. – Что бы ни случилось, не позволяй ей причинить тебе боль.

Элла может только кивнуть сквозь слезы. А потом мама уходит.

18.

Челси ни слова не говорит матери, проходя мимо нее к выходу. Да и что тут можно сказать? Когда кто-то немилосердно вонзает нож тебе в сердце, кажется, что все остальное утратило смысл. Челси не может попросить ее позаботиться о девочках – эта реплика сгодилась бы, если б она оставляла дочерей с бабушкой на невинный уик-энд с ночевкой. К тому же она опасается утратить остатки контроля, если мать скажет что-нибудь в своем духе – злобное и бесящее. И речь даже не о приступе Ярости, нет, слова матери вызывают в ней какой-то первобытный глубокий гнев. В такие мгновения Челси без проблем воображает, как выцарапывает пальцами ее холодные голубые глаза.

Патрисия тоже ничего не говорит ей. Она стоит у стойки, ну просто мраморная статуя, а не женщина: идеальные пальцы обхватывают стакан чая со льдом, губы поджаты, будто она заметила на полу таракана и решает, стоит ли вызвать дезинсектора или лучше просто взяться за огнемет. Телефон лежит рядом, готовый совершить звонок, который лишит Челси всего, – если только она затеет ссору или попытается сопротивляться. Что ж, по крайней мере у нее будет шанс.

В общем, она просто уходит.

Бросает своих дочерей, садится в минивэн, стискивает руки на руле и мечтает не сорваться прямо тут, чтобы кое-кто не увидел это через занавески. Челси с усилием концентрируется на картинке в голове: Элла и Бруклин в Исландии, катаются на толстых пони, привитые, сытые, счастливые и в безопасности. Конечно, Патрисия – это просто самовлюбленная черная дыра в костюме человека, но по крайней мере девочки будут подальше от отца.

О господи, а что если он вернется домой, подаст на развод и потребует опеку? Он едва ли хочет проводить с дочками столько времени (Дэвид вообще не из числа веселых папаш, которые обожают компанию собственных детей), но ведь он может, просто ей назло?

Как сделала мать только что.

Если ему не удастся задушить Челси собственными руками, он с удовольствием сделает это руками адвокатов.

Ему в самом деле нравится причинять ей боль, и Челси осознала это с такой ясностью, что даже смогла остановить его. На время.

По дороге обратно (едва ли она может называть это место «домом», раз больше не собирается там жить) Челси застревает на том же чертовом светофоре и смотрит на нечто, что – она почти уверена – является трупом. Позади стоят другие машины, так что она не едет на красный, хотя очень хочется. Еще хочется позвонить 9-1-1 и сообщить о теле, но поскольку она заражена Яростью и к тому же Хантли объявил на нее сезон охоты – лучше не рисковать.

Даже когда все было еще неплохо, Челси ненавидела этот светофор. Ненавидела эту желтую лачугу, ненавидела представлять, каково было бы остановиться и зайти внутрь. Домик такой крошечный и тесный, что там наверняка застоявшийся за двадцать лет запах тела и пыли от тысячи образцов разных ковров. Кем бы ни был Большой Фред, вывеска его магазина всегда приводила Челси в бешенство.

«ВСЕ, ЧТО Я ХОЧУ НА РОЖДЕСТВО, – ЭТО… НОВЫЕ ПОЛЫ».

«ПЛЯШИ С ДЕВЧОНКОЙ, И ПУСТЬ ПАРКЕТ ГОРИТ ПОД НОГАМИ – ПРОДАДИМ ЗАДЕШЕВО!.. ПАРКЕТ, А НЕ ДЕВЧОНКУ!»

«НЕ УПУСТИ ПАСХАЛЬНЫЕ СКИДКИ – ОНА НЕ БУДЕТ ВОЗРАЖАТЬ, ЧТО ТЫ СМОТРЕЛ НА СТОРОНУ!»

«ДАЙ ЕЙ ТО, О ЧЕМ ОНА МЕЧТАЕТ, – НОВЫЙ КОВЕР!»

Вывески бесят, потому что все они подразумевают одно и то же. Женщины бессильны, они вынуждены сидеть и ждать в надежде на то, что придет большой, сильный мужчина и сделает нечто элементарное – купит им ковер. Женщины – пустоголовые истерички, которых нужно задабривать новым линолеумом. Каждая вывеска – оскорбительная мужская шутка о том, как женщины материалистичны и как легко ими манипулировать.

Кто бы ни отделал Большого Фреда, выглядит это крышесносно.

Буквально, мрачно думает Челси, глядя на тело в клетчатой рубахе и кровавые брызги на уровне головы. Это ужасно, но она надеется, что Большого Фреда уложила женщина.

Дай ей то, о чем она мечтает: лекарство от всего этого насилия над женщинами.

Загорается зеленый, и она едет дальше, абсолютно на автопилоте. Проезжает мимо продуктового магазина, где обычно затаривается, попутно отмечая, как мало машин возле него. Когда Ярость только появилась, люди решили, что это заразно, и, как и в случае с коронавирусом, смели с полок санитайзеры для рук, дезинфицирующие салфетки и туалетную бумагу. Как только они поняли, что болезнь не передается по воздуху, но при этом любой может внезапно впасть в приступ Ярости, то в общественных местах стало гораздо менее людно. Забавно, что американцы не восприняли ковид всерьез, потому что он «почти как грипп», но пандемия, в которой их могут забить до смерти, действительно заставила многих не покидать дома.

В одночасье возникли новые сервисы доставки: сплошь крутые парни, те, кто тащится от адреналина, и те, кто отчаянно пытается заработать хоть сколько-то. Обычный день курьера превратился в приключенческий фильм типа «Индианы Джонса». Кто может, надевает защитное снаряжение и шлемы, носит при себе телескопические дубинки и другие, не совсем законные средства защиты. Власти завалены запросами о разрешении на скрытое ношение оружия. Каждый хочет побыть героем, забывая, что сам может случайно и безо всякой причины превратиться в злодея.

Есть и позитивная сторона: по крайней мере, девочки будут обеспечены всем необходимым. В прихожей у матери Челси заметила бутылки воды и огромные пачки туалетной бумаги. Теперь они устроены, а ей остается только собрать вещи в дорогу и заправить машину, как будто она собралась на отдых. Как будто… о, черт. Куда она поедет? Что будет делать? Искать работу в кризис, когда никто никому не доверяет? Будь на счете больше шестисот долларов, будь их будущее обеспечено в той мере, как обещал Дэвид, Челси купила бы дом на колесах и жила в нем. Вместо этого ей, скорее всего, придется спать на заднем сиденье минивэна в гнезде из подушек и одеял, искривив шею и запихав ноги под переднее сиденье.

Зайдя в дом и осознав, что Дэвида здесь нет, она с облегчением выдыхает. В последнее время удача настолько не на ее стороне, что он вполне мог быть уже тут, поджидать ее с пистолетом в руке. Челси торопится в спальню, чтобы собрать вещи; сердце часто колотится от мысли о том, что муж может вернуться в любую секунду. Его машина так и стоит перед домом, и Челси знает, где он хранит запасные ключи, так что она забирает и их. Как только Дэвид поймет, что она сбежала, он подключит всех друзей, спустит с поводка бешеного пса по имени Хантли – так что пусть хоть на какое-то время у него будут другие заботы.

Челси забирает его ноутбук и телефон – плевать, что они разрядились и она даже не может их разблокировать. Отодвигает дверцу своей половины гардероба и выгребает все нижнее белье, одежду, которая не нуждается в особо бережном уходе, тонну спортивных штанов, чистые носки, несколько пар удобной обуви, а также несколько красивых, но очень простых и весьма официальных платьев. Ей понадобится работа, но Челси не может вообразить, чтобы в этом странном новом мире она надела юбку-карандаш и туфли на каблуках и превратилась в секретаршу на побегушках у кошмарного шефа. Можно пойти в бариста или официантки – вот бы мать посмеялась.

Челси набивает рюкзаки и мешки для мусора вещами и венчает всю эту гору теплой одеждой – ее единственные пальто, шарф и шапка, которые были закинуты в самый дальний угол шкафа (потому что даже в самые холодные дни в Тампе не настолько холодно). Если мать права и на севере есть работа, то к осени (а ведь она, возможно, будет там и осенью) ей пригодятся теплые вещи.

Челси проходится по дому (по бывшему дому?), и он кажется съемочной площадкой телешоу, которое она раньше боготворила, но не смотрела уже много лет, и теперь видит, как оно испортилось с годами. Все знакомое, вещи и интерьер – но уже чужое. Коробку с маслами «Дрим Виталити» Челси с собой не берет: что бы там ни писали менеджеры по продажам, эти бутылочки не преобразили ее жизнь. Не обезопасили ее. Не сберегли здоровье. Не вылечили. Будь у нее время, она бы разбила каждую чертову стекляшку.

Красивый кухонный стол в лучах солнца – просто кусок рухляди. Винтажные лампы Эдисона – просто стекляшки с проводами. «Корабельный» сайдинг – просто старое дерево. Единственное, что здесь есть настоящего, – это дверь в ванную, испещренная вмятинами и трещинами от ударов биты, которая когда-то принадлежала маленькой девочке. Крови уже нет, но эти следы не лгут.

В кармане жужжит телефон, и Челси натыкается на несколько сообщений, которые пропустила, пока была занята сборами. Список запросов от Эллы (гораздо длиннее, чем Челси в состоянии осилить за столь ограниченное время), плюс дополнения от Бруклин. Нервно поглядывая в окна, она тащится наверх и собирает все по максимуму. Подумывает о том, чтобы и для девочек захватить пару пальто и перчаток, но ведь Патрисия обязательно захочет купить им вещи подороже, чтобы демонстрировать внучек в поездке, будто модных кукол. Челси вытаскивает из шкафов одежду Эллы, собирает ее зарядники и весь хлам из ванной, который ей так необходим для жизни. Находит любимые мягкие игрушки Бруклин и ее зеленое одеяльце. Минивэн уже под завязку забит мусорными мешками с одеждой, содержимое проглядывает через растянутый полиэтилен. Сумки девочек – в багажнике, а вещи самой Челси – там, где полагается сидеть девочкам.

Уже на выходе она припоминает, что ей так и не представилось возможности обыскать комнату Дэвида, ведь девочки все время были дома, а значит – в опасности. Челси радуется своей догадке, когда обнаруживает у него в комоде больше тысячи долларов, плюс скомканные сотенные купюры в бумажнике. Сейф ей не взломать, а следовательно, не получится забрать свои драгоценности, но слава богу, что все семейные документы – паспорта, свидетельства о рождении, карточки соцстрахования, свидетельство о заключении брака – хранятся у нее. Челси забирает всё.

Мысль о том, что документы девочек придется отдать матери, жалит в самое сердце, но Челси сознает, что в Исландии они будут в полной безопасности. В Исландии не было ни одной вспышки Ярости, потому что там нет комаров, а еще потому, что правительство ввело жесткую карантинную программу. У девочек нет паспортов, но мать обещала, что Рэндалл позаботится об этом, ведь у него деньги и связи. Боже, с каким самодовольством она тыкает своими привилегиями в лицо тем, кому повезло меньше! Просто отвратительная женщина.

Челси забирается в машину, которая доверху забита вещами, – и вот тут, наконец, позволяет себе сорваться. Просто, мать твою, слететь с катушек. Она рыдает, и от прерывистых вздохов сотрясается тело, болят плечи и спина. Глаза жжет, в горле все онемело, а от слез и соплей, стекающих по груди, намокает даже лифчик.

Когда телефон звонит, Челси глубоко вдыхает и выдыхает, натягивает маску и готовится совершенно спокойным тоном объяснять Элле, почему задерживается.

К ее огромному удивлению, звонит Джинни.

– Алло?

– Малышка, ты порядке? Я даже отсюда вижу, как у тебя машина трясется.

Челси видит Джинни в боковом зеркале: та стоит через дорогу на подъездной дорожке у своего дома и прижимает к уху телефон. Дэвид всегда говорил, что Джинни сложена как «сортир из кирпича», но Челси она кажется богиней-матерью, вроде тех, которых вырезали из камня в древности: сплошные груди и ягодицы на крошечных ножках. Возможно, Джинни на первый взгляд полновата, но на самом деле она мускулистая и чертовски крепкая, и неважно, каким спортом она занимается, будь то кикбоксинг или зумба, она двигается грациозно и демонстрирует огромную силу мышц. Джинни – учительница физкультуры, летом она обычно работает в местном лагере. Интересно, чем она занимается теперь, чтобы свести концы с концами? Ведь и школы, и лагеря позакрывали.

Джинни, как и Челси, привыкла хвататься за любой шанс.

– Да, у меня все хорошо.

В ответ на эту очевидную ложь Джинни фыркает, и у Челси тоже вырывается смешок.

– Ладно, у меня не все хорошо. Все кошмарно. Но я просто плачу, ничего страшного.

– Тебе ничего не угрожает?

Челси снова бросает взгляд в зеркало: Джинни идет к ней.

– Даже не знаю, как тебе сказать.

– У тебя Ярость? – Должно быть, она слишком медлит с ответом, потому что Джинни заливисто смеется и продолжает: – Да, у меня тоже. Поначалу трудно признаваться вслух, да? Не волнуйся, малышка. Пока ты не чувствуешь приближение приступа или запах перца – все в порядке. Открывай давай.

Джинни стоит возле машины и улыбается, потому что Джинни улыбается всегда. Челси открывает дверь и выходит, сбрасывая звонок. Они не разговаривали уже несколько месяцев – с тех самых пор, как Челси проигнорировала предложение вместе сходить на кикбоксинг. Джинни тоже убирает телефон, но нечто, что она сказала, вызывает вопросы.

– Погоди, при чем тут перец?

Джинни широко распахивает глаза.

– Подруга, да ты не слышала? Они говорили об этом сегодня, была большая пресс-конференция и все такое. Перец – это… как там это называется? В общем, не помню, но если ты заражен, то он вызывает у тебя приступ, провоцирует Ярость. Дело в каких-то молекулах, точно не скажу… В магазинах уже снимают с полок все острое: черный перец, соус сальса, вяленое мясо. Даже перцовые баллончики.

Челси бросает быстрый взгляд в сторону кухни, но Джинни, конечно же, замечает это.

– Ага, забеги и возьми щепотку, если надумаешь. В наши дни это лучший способ самообороны, понадежнее бронежилетов… А ты, похоже, снимаешься с места? Что ж, понимаю. Дэвид зашел слишком далеко?

Из груди у Челси вырывается тяжкий вздох. Это слишком долгая история, и у нее совершенно нет времени ее рассказывать.

– Я позвонила на горячую линию по борьбе с Яростью по поводу него… – начинает она, и Дженни тут же складывает два и два.

– Вот черт! Так вот почему его забрали! И чем же ты занималась с тех пор?

– Сидела взаперти.

– Ох. Потому что у тебя-то в самом деле Ярость… Почему мне не позвонила?

Челси опускает глаза, и Джинни успокаивающе кладет руку ей на плечо.

– Дорогая, ты ни в чем не виновата, ты ведь знаешь? Даже не думай расстраиваться. Я бы сама тебе написала, но Дэвид как-то поймал меня, когда я забирала почту, и сказал, чтоб я «отвалила от тебя на хуй или…», в общем, так и сказал. Я не хотела усугублять ситуацию – вдруг он просматривает телефон? Поджидала удобного случая, чтобы пересечься с тобой на улице… Давненько я жду, а? – Челси не успевает ответить, как Джинни торопится задать новый вопрос: – Погоди, а где девочки?

Каждый вопрос вызывает новый прилив стыда и бешенства, но Джинни она бы могла даже назвать своей подругой, и у нее осталась только Джинни, и что она теряет, если расскажет правду?

– Моя мама заберет их к себе на какое-то время. Обеспечит их вакциной. А мне надо найти работу.

Джинни хмурится, глядя на горы сумок и пакетов в машине.

– Так просто возьмешь и уедешь?

Челси делает шаг в сторону машины. Да, у нее теперь каждый день по новости.

– Здесь работы нет. Я заражена. Надо поехать на север, туда, где холодно. – Она щурится, глядя на солнце: во Флориде столбик градусника уже перевалил за тридцать градусов. – Холоднее, чем здесь. Надо заработать вдоволь денег, чтобы… – обрывает сама себя. Нет времени объяснять всю историю про мать, деньги и вакцину, – …чтобы удержать себя и дочерей на плаву. Но надо торопиться, Дэвида могут отпустить в любой момент. Я думаю, нам пора прощаться.

Она смотрит на Джинни, думая, будут ли они обниматься или просто кивнут друг другу на прощание. Они вместе пили кофе, ходили по кафешкам, танцевали зумбу. Когда Челси продавала продукцию «Дрим Виталити», Джинни была единственной, кто купил хоть что-то (флакон лаванды и диффузор), и она же была той, кто попросил Челси завязывать уже с этими ее маслами. В последние несколько месяцев их совместной жизни Дэвид постоянно раздражался при упоминании Джинни, и Челси устала бороться с этим, так что в конце концов она начала игнорировать сообщения от подруги.

Странно, но Джинни не хмурится – даже из вежливости, как те люди, которые на самом деле не знают, что сказать. Глаза у нее горят, а в уголках появляются морщинки, как у Санта-Клауса.

– Ты чего? – спрашивает Челси.

– Можешь сказать, что это безумие, но, возможно, есть для тебя работа. Не разовая подработка, а надолго. Платят очень неплохо, и им плевать, что ты заражена, потому что всем обещают дать вакцину.

– Что надо делать?

Для дочерей Челси сделала бы все что угодно, но… есть такая работа, на которую просто нельзя соглашаться.

Джинни достает телефон и показывает имейл. Это даже не письмо, а просто баннер в рассылке. Челси вглядывается и качает головой.

– Бойцовский клуб Ярости?

– Круто звучит, а? – кивает Джинни.

– Да ни за что! Это же опасно!

– Вовсе нет! Прочти, что там ниже.

Но Челси отмахивается и отступает к машине.

– Ты же не всерьез, да? Во время приступа ты просто отключаешься. Превращаешься в монстра. Если у тебя Ярость, то ты в курсе, каково это. Нельзя же друг с другом сражаться, мы друг друга поубиваем!

Джинни, посмеиваясь, убирает телефон.

– Ты не дочитала. Это же как реслинг в категории профи. Все не по-настоящему, ты просто притворяешься, что дерешься. Все в костюмах, декорации на уровне. И тебя научат, что делать.

– Если это то же самое, что и реслинг, то почему бы не нанять профессионалов?

– Да потому, что они хотят, чтобы это выглядело реальным. Драться должны обычные люди, от которых этого не ждешь, а не стероидные качки с идеальными мускулами. Простые смертные, которым не повезло заразиться Яростью и которые выплескивают ее на ринге.

Челси садится на водительское сиденье, не закрывая двери. Закусывает губу.

– Но почему?

– Все жаждут хлеба и зрелищ! Люди в панике, им хочется отвлечься. Ты ведь видела этот старый сериал «Блеск», про девиц, которые занимаются подпольным реслингом? Будет почти то же самое. Мы можем здорово заработать! Кастинг продлится до воскресенья. Я собиралась уезжать завтра с утра, но, если тебе нужно, можем отчалить уже сегодня вечером. – Она засовывает руки в карманы джинсовых шорт и покачивается с носка на пятку. – Никакого опыта не требуется. Малышка, я неделями ходила по магазинам и приносила продукты богатым придуркам – за дрянные чаевые, я тебе скажу! – и буду очень рада шансу заработать реальные деньги, да еще и повеселиться. И получить вакцину. Ведь иначе мы сможем привиться разве что через много лет, такими-то темпами. Разве ты не хочешь убраться к черту от?.. – Она машет рукой в сторону дома Челси. – Разве тебе не хочется отсюда сбежать?

– Не от моих детей, – говорит Челси. У нее почему-то перехватывает дыхание.

– Ой, да это всего лишь в Деланде, два часа езды отсюда. Давай со мной! Заработаем кучу денег! Платят они и вправду хорошо: гораздо больше, чем курьеру за одну смену. Поверь, здесь никто уже не нанимает работников, а на севере никто не захочет брать на работу человека с флоридским загаром. Тебе нужно получить вакцину. А твоя мама, я думаю, позаботится о безопасности девочек.

В этом Челси не так убеждена. И все же эта идея куда лучше всего, что приходило ей в голову. Ей ненавистна мысль о поездке на север, в незнакомые края, без какой-либо конечной цели, в полном одиночестве. В любой момент у нее могут закончиться деньги, или шина лопнет, или поедет крыша и она убьет кого-нибудь. На зарплату курьера не проживешь, а у нее нет никакой квалификации – только диплом об окончании средней школы и полное отсутствие рекомендаций. Дэвид отрезал все пути отхода, лишил ее всякой надежды на будущее. Интересно, он сделал это нарочно – или это просто следствие его дерьмового желания контролировать каждый аспект ее жизни?

– Мне надо сегодня уехать, Джинни. Я не могу оставаться здесь, когда он…

Джинни нежно касается ее плеча, чуть пожимает.

– Знаю. Я все понимаю. Мне надо закончить со сборами – и можем выдвигаться. Может, тебе это даже пойдет на пользу, а?

Челси кажется, будто она стоит на краю пропасти и смотрит в бездну – бесконечно темную, но в то же время почему-то приветливую. Час назад у нее не было выбора, а вот теперь есть. Пусть это и безумие, но по крайней мере она не будет одна. И у нее будет надежда.

– И надо еще заехать к матери, завезти кое-какие вещи девочкам.

– Конечно. – Джинни улыбается и кивает. – Делай, что должна. Я буду готова ехать через час. Или можешь остаться у меня на ночь: припаркуешься в моем гараже, и Дэвид ничего не узнает. Так ты в деле?

Челси выходит из машины и окидывает улицу долгим взглядом. Этот район должен ощущаться как убежище, как тихий уютный уголок – но, по правде говоря, это тюрьма. Вместо того чтобы протянуть руку помощи своим менее удачливым соседям, ассоциация домовладельцев рассылает письма с детальными претензиями по поводу малейшего нарушения. Кто из них заперся в доме, накупив еды и туалетной бумаги, а кто уехал, кто заболел, кто ранен, кто умер? Наверняка и не скажешь, ведь внешне все в порядке. Если б не газоны, которые давно не стригли, перевернутая машина и куча почерневших обломков, все выглядело бы ровно так же, как и в последние десять лет. Казалось бы, люди, которые живут на одной территории, должны помогать друг другу – но грянул кризис, и все расползлись по углам окончательно.

Нет, ей будет ни капельки не жаль уехать отсюда.

Ее слегка терзает искушение поджечь дом, оставить Дэвида на произвол судьбы, чтобы он оказался в том же положении, что и она сама.

Но нельзя. Как только все вернется на круги своя и страховые компании и суды снова начнут работать в привычном ритме… этот дом – сосредоточение их денег. А Челси понадобятся любые средства, для себя и для девочек, даже если Дэвид будет мешать ей получить то, что по праву ее.

Пусть Брайан хороший адвокат (по крайней мере, довольно жесткий и наглый). Сейчас Челси впервые думает, что, может быть, на новом месте ей повезет встретить другого адвоката, который будет верить в ее права.

– Конечно. Да… То есть я хочу сказать – почему бы и нет? Я вернусь примерно через час.

Джинни даже слегка подпрыгивает от радости.

– Отлично! Тогда я пойду составлять плейлист и наберу еды в дорогу.

По дороге к дому матери Челси наконец-то позволяет себе надежду. Она пытается представить, каково это будет: уехать с Джинни и не думать о том, что у нее за спиной маячит тень Дэвида. Распевать песни в дороге, есть гамбургеры и картошку фри, пить молочные коктейли, играть в слова. Легче представлять, что они собрались в маленькое путешествие. Не настолько «навсегда». Не такое реальное.