Текст книги "Страх"

Результаты других исследований свидетельствовали, что ограничение по времени снижает способность Разума корректировать суждения, выдвинутые Внутренним голосом. Если гипотеза Словика верна, то эффект противопоставления степени риска и полезности должен сильнее проявиться у второй группы. Именно это и произошло.

В ходе второго эксперимента Словик и аль-Хаками попросили студентов из Университета Орегона оценить степень риска и полезности определенной технологии (в разных версиях опроса это были ядерная энергия, природный газ и пищевые консерванты). Затем студентам предложили прочитать несколько абзацев текста, описывающего ее полезность. После этого их снова попросили оценить степень риска и полезности. Неудивительно, что под влиянием положительной информации респонденты повысили степень полезности технологии примерно в половине случаев. При этом большинство из них одновременно снизили предыдущую оценку степени риска, хотя о рисках в тексте не было ни слова. В следующем опросе студенты должны были оценить только степень риска – результаты оказались аналогичными. Респонденты, после прочтения негативной информации более высоко оценившие риск, который несет с собой технология, понизили и свою предыдущую оценку степени полезности.

Для описания этого явления предлагали разные термины. Словик назвал его аффективной эвристикой. Я предпочитаю называть его Правилом «хорошо – плохо». Сталкиваясь с чем-то новым, Внутренний голос моментально формирует свою оценку – хорошо это или плохо. Эта оценка влияет на последующее суждение: «Способно ли это меня убить? Эта штука кажется хорошей. Хорошее не убивает. Так что нет, повода для беспокойства нет».

Правило «хорошо – плохо» помогает разгадать многие головоломки. Так, в ходе своих исследований Словик неоднократно сталкивался с тем, что люди склонны недооценивать смертельную опасность всех болезней, кроме одной: обычно переоценивают смертельную опасность рака. Возможно, так происходит в том числе из-за Правила примера. Средства массовой информации уделяют раку гораздо больше внимания, чем диабету или астме, так что люди могут вспомнить примеры смертельных исходов, вызванных этой болезнью, даже если это никогда не касалось их лично. Что вы чувствуете, когда читаете слова «диабет», «астма»? Если близкие вам люди от этих болезней не страдают, скорее всего, они не пробудят в вас особых эмоций. А как насчет диагноза «рак»? На вас словно набежала тень. Эта «тень» и есть аффект – «слабый шепот эмоций», как говорил Словик. Слово «рак» может использоваться в языке даже метафорически, означая что-то черное и скрытое глубоко, пожирающее все хорошее, именно потому что оно вызывает сильные эмоции. А эти эмоции определяют наше осознанное суждение об этой болезни.

Правило «хорошо – плохо» помогает объяснить и наше противоречивое отношение к радиации. Люди имеют все основания бояться ядерного оружия, но этот страх распространяется и на ядерную энергию, и на ядерные отходы. Большинство экспертов утверждают, что и то и другое не представляет такой опасности, как ядерное оружие, но людей так просто не переубедить. С одной стороны, мы готовы платить огромные деньги за то, чтобы поглощать солнечное излучение на тропических пляжах, и мало кто возражает против того, чтобы целенаправленно подвергнуться облучению, если врач назначает сделать рентгеновский снимок. Фактически исследования Словика подтвердили, что большинство простых обывателей недооценивают (минимальный) риск от рентгеновского излучения.

Почему мы не переживаем по поводу солнечного загара? Возможно, дело в эффекте привыкания, но и в Правиле «хорошо – плохо» тоже. Представьте: вы лежите на пляже в Мексике. Какие у вас ощущения? Замечательные! Вам хорошо! А Внутренний голос шепчет, что хорошее дело не может быть таким уж опасным. То же самое касается рентгеновского излучения. Это медицинская технология, которая спасает жизни. Это хорошо! И наше восприятие риска притупляется.

На другой чаше весов – ядерное оружие. Это очень плохая штука. Это вполне логичное заключение, учитывая, что оно разрабатывалось с целью в считаные минуты стереть с лица Земли целые города. При этом отношение к ядерной энергии и ядерным отходам у простых людей такое же отрицательное, как к ядерному оружию. Когда Словик и коллеги изучали, как жители Невады отнесутся к предложению организовать свалку ядерных отходов в их штате, они выяснили, что люди оценивают риск, который несет хранилище ядерных отходов, так же высоко, как риск от атомной станции или даже полигона для испытания ядерного оружия. Подобное заключение не мог бы сделать и самый ярый противник ядерной энергетики. Оно лишено смысла, если только это не результат крайне отрицательного эмоционального отношения людей ко всему, что содержит прилагательное «ядерный».

Несомненно, Правило примера также играет роль в раздувании страха у широкой публики, учитывая, как быстро мы вспоминаем о катастрофе на Чернобыльской атомной электростанции. При этом популярные страхи даже опережают эти воспоминания, свидетельствуя, что здесь действует еще один бессознательный механизм. Это пример того, насколько ограниченно наше понимание интуитивных суждений. С помощью тщательно разработанных экспериментов психологи могут определить какие-то механизмы, например Правило примера и Правило «хорошо – плохо». Они могут проанализировать обстоятельства в реальном мире и заключить, что действует тот или иной механизм. Но, к сожалению, они не в состоянии, по крайней мере пока, точно сказать, какой механизм что делает. Все, что можно отметить: интуитивные суждения людей о ядерной энергии формируются под влиянием Правила примера, Правила «хорошо – плохо» или под влиянием обоих этих правил.

Мы не привыкли думать о чувствах как об источнике наших осознанных решений, тем не менее результаты исследований не оставляют в этом сомнений. Так, исследования в области страхования показали, что люди готовы заплатить больше за страховку автомобиля, который им нравится, чем автомобиля, который им не нравится. По результатам исследования, проведенного в 1993 году, оказалось, что авиапассажиры готовы платить больше за страхование, покрывающее риск «террористических актов», чем застраховать смертельный случай «от всех возможных причин». С точки зрения логики это лишено смысла, но «террористический акт» звучит пугающе, а «все возможные причины» – нейтрально и пусто. Такая формулировка не трогает Внутренний голос[25]25
  См.: Johnson E., et al. ‘Framing, Probability Distortions, and Insurance Decisions’. Journal of Risk and Uncertainty, 1993.


[Закрыть].

Амос Тверски и психолог Эрик Джонсон отметили, что влияние негативных эмоций распространяется за пределы источника, который их вызвал. Они предложили студентам Стэнфордского университета прочитать одну из трех версий статьи о трагической смерти (причинами смерти были либо лейкемия, либо пожар, либо убийство), при этом в тексте не содержалось информации о том, насколько часто происходят подобные трагедии. После этого они дали респондентам список рисков, включая риск, описанный в статье, и еще 12 других, и предложили оценить, насколько часто каждый из этих рисков может привести к смертельному исходу. Как можно догадаться, те студенты, которые до этого читали статью о смерти от лейкемии, оценили риск летального исхода от лейкемии выше, чем студенты контрольной группы, которые эту статью не читали. Результаты были аналогичными, когда студентам предлагали статьи о пожаре и об убийстве. Однако интереснее всего то, что, прочитав статью, респонденты оценили выше все риски, а не только тот, о котором шла в ней речь. После прочтения статьи о пожаре воспринимаемый риск увеличился на 14 %. После статьи о лейкемии – на 73 %. После истории об убийстве – на 144 %[26]26
  См.: ‘Affect Generalization and the Perception of Risk’. Journal of Personality and Social Psychology, 45. P. 20–31.


[Закрыть]. Статьи с положительной информацией оказали противоположный эффект: восприятие риска снизилось.

До настоящего момента речь шла о том, что неизбежно вызывает сильный эмоциональный отклик, – убийства, терроризм, рак. Однако ученые доказали, что эмоциональная реакция Внутреннего голоса может быть гораздо более сложной. Роберт Зайонц совместно с психологами Петром Винкельманом и Норбертом Шварцем провели серию экспериментов, в ходе которых студентам Университета Мичигана на короткое время показывали китайские иероглифы и сразу после их появления на экране предлагали оценить увиденное изображение по шкале от одного до шести, где шесть означало, что изображение очень понравилось, а единица – что изображение категорически не понравилось. (В эксперименте не принимали участия студенты, знакомые с китайским, корейским или японским языками, так что демонстрируемые изображения не содержали буквального смысла для тех, кто их видел.)

Участникам эксперимента не сказали, что появление на экране каждого иероглифа предваряло другое быстрое изображение. В одних случаях это было улыбающееся лицо. В других – хмурящееся лицо или ничего не означающий многоугольник. Эти изображения появлялись на долю секунды, настолько краткую, что сознание их не воспринимало – это подтверждалось тем, что никто из студентов не сообщил, что видит их. Но даже столь мимолетное появление положительного или отрицательного изображения оказывало значительный эффект на суждения респондентов. Во всех случаях респондентам больше нравились иероглифы, которым предшествовали позитивные изображения.

Очевидно, что эмоции оказывали существенное влияние на респондентов, но ни один из них не отметил, что испытывает какие-то эмоции. По мнению Роберта Зайонца и его коллег, это могло объясняться тем, что система эмоциональной оценки – ядерная энергия: плохо! – спрятана глубоко в подсознании. Таким образом, мозг воспринимает что-то как плохое или хорошее, несмотря на то что сознательно человек не чувствует себя хорошо или плохо. (Когда респондентам задали вопрос, на чем основаны их суждения, они говорили о внешнем виде иероглифов, или что они вызвали у них какие-то воспоминания, или просто утверждали, что они им «просто понравились». Рациональная часть мозга не хочет признавать, что не знает ответа.)

После первого этапа эксперимента Роберт Зайонц и его коллеги перешли ко второму. Теперь они поменяли изображения, предшествовавшие иероглифам, на прямо противоположные. Если в первом раунде перед иероглифом стояло улыбающееся лицо, то во втором раунде его заменило хмурое, и наоборот. Результат оказался неожиданным. В отличие от первого раунда, всплывающие изображения не оказали никакого влияния на суждения респондентов. Студенты придерживались тех ответов, которые дали в первом раунде. Таким образом, исследователи выяснили, что наши эмоциональные оценки имеют устойчивый характер, даже если мы не знаем об их существовании.

Роберт Зайонц еще в ходе более ранних экспериментов обнаружил, что можно вызвать и усилить положительное отношение к чему-либо, если периодически иметь с этим дело. В психологии такое явление называется «эффект узнаваемости», то есть чем лучше мы с чем-то знакомы, тем больше нам это нравится. Это давно поняли крупные корпорации, пусть и интуитивно. В большинстве случаев цель рекламы в том, чтобы название компании и ее логотип как можно чаще были на слуху у потребителей: повышая узнаваемость бренда, повышаешь положительное к нему отношение.

Эффект узнаваемости играет огромную роль в том, как мы воспринимаем риск. Возьмем, например, жевание табака. Сегодня большинству из нас вряд ли доводилось видеть людей, жующих табак, но человек, выросший в условиях, где это было повседневным явлением, скорее всего, отнесется к нему положительно, так как это заложено у него в подсознании. Его эмоции определяют его рациональное отношение к жеванию табака, включая его оценку, насколько это вредно для здоровья. Внутренний голос говорит, что жевать табак – это хорошо. То, что хорошо, не может вызывать рак. Насколько вероятно, что жевание табака приведет к развитию рака? Не слишком вероятно, делает заключение Внутренний голос. Обратите внимание, что этот процесс сродни процессу привыкания, только в этом случае не требуется настолько часто иметь дело с тем или иным явлением. Обратите внимание и на то, что это не теплое чувство, которое может возникнуть при виде коробки для табака, так как она пробуждает воспоминания о горячо любимом дедушке, который постоянно жевал этот табак. Как следует из названия, для «эффекта узнаваемости» не требуется ничего, кроме узнавания. Любимые дедушки для этого не нужны[27]27
  Еще одна удивительная демонстрация этого эффекта: респондентам предлагали выбрать, какая из фотографий им нравится больше. Первая фотография – их портрет как есть. Вторая фотография – их зеркально отраженный портрет. Большинство респондентов отдали предпочтение второй фотографии. Почему? Потому что так они видят себя в зеркале.


[Закрыть].

Большинство исследований, касающихся эмоций, проводятся в лабораторных условиях, но когда психологи Марк Франк и Томас Гилович в ходе лабораторных экспериментов получили доказательства, что у людей отмечается устойчивая негативная подсознательная реакция на униформу черного цвета, они перенесли свои научные изыскания в реальный мир. Они обнаружили, что в период с 1970 по 1986 год все пять команд Национальной футбольной лиги, имеющие черную форму, получили больше штрафных ярдов[28]28
  По правилам американского футбола различные нарушения наказываются перемещением мяча в ту или другую сторону на определенное число ярдов. Прим. перев.


[Закрыть], чем средний показатель по всем командам лиги. За тот же период в Национальной хоккейной лиге все три команды, имеющие черную форму, в каждом сезоне получили в среднем больше штрафных минут. Интересно, что те же команды зарабатывали больше штрафных минут даже тогда, когда они играли в своей альтернативной форме – белой с черной окантовкой. Именно такого результата можно было ожидать от исследования на тему эмоций и суждений. Черная форма создает устойчивую негативную ассоциацию с командой, которая не меняется, даже когда она выходит на поле в форме другого цвета. Гилович и Франк нашли почти идеальное практическое подтверждение своей теории в сезоне 1979–1980 годов с командой Pittsburgh Penguins. На протяжении первых 44 игр сезона у команды была форма синего цвета, и среднее штрафное время за игру составляло восемь минут. А в последних 35 играх команда поменяла форму на новую – черного цвета. Штрафное время команды увеличилось на 50 % до 12 минут за игру[29]29
  Означает ли черный цвет спортивной формы, что судьи воспринимали команду более негативно, а потому судили ее строже, чем обычно? Или черный цвет провоцировал более агрессивное поведение игроков? Исследователи пришли к выводу, что оба этих фактора имели место.


[Закрыть].

Еще одно наглядное подтверждение Правила «хорошо – плохо» можно стабильно наблюдать раз в год. В Рождество мы не склонны думать о смерти и считать это время опасным. Хотя стоило бы. По данным Королевского общества по предотвращению несчастных случаев (ROSPA), это сезон падений, возгораний и поражений электрическим током: «В Британии в сезон зимних праздников около тысячи человек попадают в больницу после несчастных случаев с рождественской елкой, еще тысяча – после несчастных случаев в процессе украшения дома и 350 человек – после несчастных случаев с гирляндами». Британское правительство инициировало просветительскую кампанию в СМИ с целью обратить внимание населения, что в праздники на 50 % увеличивается вероятность погибнуть в результате пожара в доме. В США была опубликована колонка от имени заместителя министра внутренней безопасности, в которой он предупреждал, что число возгораний от свечей «увеличивается в четыре раза в период праздников». Рождественские ели стали причиной пожара в 200 домах. В совокупности «в результате пожаров в домах в сезон зимних праздников гибнет 500 человек, ранения получают две тысячи человек, сумма причиненного ущерба превышает 500 миллионов долларов».

Я не призываю начать переживать из-за Рождества. Большинство предупреждений, касающихся сезона праздников, кажутся мне слегка преувеличенными, а некоторые и вовсе смешными, как, например, пресс-релиз ROSPA, призывающий серьезно отнестись к риску «взрыва подливки в микроволновой печи». При этом по сравнению с некоторыми из опасностей, о которых кричат СМИ и беспокоится широкая публика, – среди них нападения акул, «страх незнакомцев», сатанинские культы и герпес – риски, которые подстерегают нас в Рождество, вполне реальны. И все же эти ежегодные предупреждения также ежегодно игнорируются или даже высмеиваются в прессе (взрывающаяся подливка!). Как объяснить такой парадокс? Частично эффектом эмоционального восприятия Рождества. Рождество – это не просто хорошо, это волшебное время. А волшебное не убивает, уверен Внутренний голос.

Тот факт, что при формировании суждений Внутренний голос часто руководствуется моментальной эмоциональной реакцией, имеет целый ряд последствий. Одно из наиболее серьезных – роль справедливости в том, как мы реагируем на риск и трагедию.

Представим себе две истории. Первая: маленький мальчик играет на скользких камнях на берегу моря. Дует сильный ветер, и мама предупреждает ребенка, чтобы он не приближался к воде. Однако после быстрого взгляда, чтобы удостовериться, что мама не смотрит, мальчик спускается по мокрым камням к самой кромке. Он так поглощен своим занятием, что не видит, как на берег надвигается большая волна. Эта волна сбивает его с ног и утаскивает на глубину с сильным течением. Мать видит это и бросается за ним в воду, но следующая волна отшвыривает ее обратно на камни. Спасти мальчика не удается.

А теперь вторая история: женщина живет одна со своим единственным ребенком, маленьким сыном. У нее приличная работа, друзья, она даже помогает местному приюту для животных. Соседи не могут сказать о ней ничего плохого. Вот только никто не знает, что она жестоко избивает своего сына за малейшую провинность. Однажды вечером мальчик сломал игрушку. Женщина начинает методично его бить. Когда ребенок в слезах и крови пытается спрятаться в углу, женщина идет на кухню, берет кастрюлю, бьет ребенка по голове, затем отбрасывает кастрюлю в сторону и приказывает сыну отправляться в постель. Ночью в мозгу ребенка образуется тромб, и к утру мальчик умирает.

Две трагические смерти, две ужасные истории, претендующие на место на первых полосах газет. Но лишь одна из них вызовет шквал эмоциональных писем в редакцию и звонков в студию, и вы сами знаете какая.

Философы и ученые могут спорить о природе справедливости, но для большинства из нас справедливость – это гневное обличение чего-то неправильного и удовлетворение от признания и наказания этого неправильного. Это наша первобытная эмоция. Женщина, убившая своего маленького сына, должна понести наказание. Не имеет значения, что она не представляет угрозы для других людей. Здесь дело не в безопасности. Она должна быть наказана. Эволюционные психологи утверждают, что стремление наказать за неправильное поведение заложено в нас глубоко на подсознательном уровне, так как это эффективный способ предотвратить плохое поведение. «Люди, стремящиеся под влиянием эмоций отомстить тем, кто нанес им обиду, даже с ущербом для себя, больше заслуживают доверия как противники, и меньше вероятность, что их смогут угнетать и эксплуатировать», – убежден когнитивный психолог Стивен Пинкер.

Каким бы ни было его происхождение, инстинкт, заставляющий нас обвинять и наказывать, часто бывает важной составляющей нашей реакции на риск. Представьте себе газ, от которого ежегодно умирают 20 тысяч человек в Европейском союзе и еще тысяча – в США. Предположим, что этот газ – побочный продукт производственных процессов и что ученые точно способны определить, в каких отраслях и даже какие заводы его выбрасывают. Представьте, что эти факты широко известны, но никто – ни пресса, ни активисты по защите окружающей среды, ни само общество – не выражает беспокойства. Многие люди об этом газе даже не слышали, а те, кто слышал, имеют весьма слабое представление о том, что это за газ, откуда он берется и насколько опасен. Их это не интересует.

Да, звучит абсурдно. Мы бы ни за что не игнорировали нечто подобное. Однако как насчет радона? Это радиоактивный газ, который при высокой концентрации в замкнутом пространстве способен вызывать рак легких. По некоторым оценкам, этот газ ежегодно убивает 21 тысячу человек в США и ЕС. Организации в сфере здравоохранения регулярно проводят информационные кампании о его опасности, но, к сожалению, журналисты и общественные деятели редко проявляют интерес к этой теме, а широкая публика имеет о ней весьма смутное представление. Причина подобного безразличия очевидна: радон содержится в земной коре и почве и из них выделяется в воду и атмосферу. Смерть, которую он вызывает, не носит массового характера. Все происходит тихо и незаметно, при этом никто не виноват. Так что Внутренний голос игнорирует эту информацию. В исследовании Пола Словика те же самые люди, которые дрожали от страха при мысли об источниках радиации, таких как ядерные отходы, присваивали радону очень низкий уровень опасности, несмотря на то что этот газ убил больше людей, чем когда-либо смогут убить ядерные отходы. Природа убивает, но никто ее за это не обвиняет. Никто не грозит кулаком вулканам. Никто не осуждает аномальную жару. Отсутствие грубого нарушения чьих-то прав – одна из причин, почему природные риски кажутся менее угрожающими, чем техногенные.

Правило «хорошо – плохо» показывает, насколько большое значение имеет лингвистический фактор. В конце концов, в окружающем нас мире нет объяснительных подписей и табличек. Когда мы что-то видим или испытываем, мы должны каким-то образом для себя это сформулировать, чтобы придать смысл. Процесс формулирования осуществляется при помощи языка.

Представьте себе порцию приготовленной говядины. Это самый что ни на есть прозаический объект, так что задача по оценке его качества не должна оказаться чрезвычайно сложной. Тем не менее психологи Ирвин Левин и Гари Гает доказали обратное. Исследователи предложили группе респондентов осмотреть и оценить, а затем попробовать и оценить кусок приготовленной говядины со словами, что это на 75 % постное мясо. У второй группы респондентов задание и кусок говядины были такими же, только им сказали, что жирность мяса составляет 25 %. Результат: оценки визуального осмотра респондентов из первой группы были гораздо выше, чем оценки визуального осмотра респондентов второй группы. После того как мясо попробовали, предубежденность в пользу «постного» мяса несколько снизилась, но все равно сохранилась[30]30
  Levin I., Gaeth G. ‘How Consumers Are Affected by the Framing of Attribute Information Before and After Consuming the Product’. The Journal of Consumer Research, December 1988.


[Закрыть].

Вопросы жизни и смерти носят более эмоциональный характер, чем постное или жирное мясо, так что неудивительно, что слова, которые при общении с пациентом выбирает врач, могут оказывать еще большее влияние, чем формулировка в описанном выше эксперименте. Амос Тверски и Барбара Макнейл продемонстрировали это в своем эксперименте в 1982 году. Они попросили респондентов представить, что они – пациенты с диагнозом «рак легких» и им нужно сделать выбор между лучевой терапией и операцией. Одной группе сказали, что шансы прожить год после операции составляют 68 %. А второй группе сказали, что шансы умереть в течение года после операции 32 %. Когда респонденты принимали решение, руководствуясь фразой «прожить год», 44 % из них сделали выбор в пользу операции. Однако когда решение диктовалось вероятностью умереть, процент респондентов, согласившихся на операцию, снизился до 18 %. Тверски и Макнейл повторили этот эксперимент при участии врачей и получили такой же результат. В ходе другого эксперимента Амос Тверски и Даниэль Канеман показали, что, если людям сообщают, что смертность в результате вспышки гриппа может составить 600 человек, решение людей, какую программу выбрать для борьбы с болезнью, в значительной степени зависит от того, были ли результаты программы сформулированы в терминах спасенных (200) или потерянных (400) жизней.

Роль играет также яркость и образность языка. В рамках одного из экспериментов Касс Санстейн, профессор права из Гарвардского университета, часто использующий психологические выводы применительно к вопросам юриспруденции и общественной политики, задал студентам вопрос, сколько они готовы заплатить, чтобы застраховать себя от риска. Для одной группы риск был описан как «умереть от рака». Второй группе не просто сказали, что они могут умереть от рака, но что смерть будет мучительной, так как «раковая опухоль пожирает внутренние органы». Изменение формулировки определило решение студентов. Чувства берут верх над цифрами. Это происходит почти всегда[31]31
  См.: Sunstein, C. Laws of Fear: Beyond the Precautionary Principle. Cambridge University Press, 2005.


[Закрыть].

Самой наглядной и яркой формой коммуникации служит, безусловно, фотография. Стоит ли удивляться, что ужасные, пугающие снимки не только привлекают внимание и врезаются в память, но и вызывают эмоции, влияющие на то, как мы воспринимаем риски. Одно дело устно предупредить курильщика, что его привычка может привести к раку легких, и совсем другое дело – показать ему фотографию почерневших, изъеденных болезнью легких. По этой причине во многих странах, включая Канаду и Австралию, текстовые предупреждения о вреде курения на сигаретных пачках заменили на ужасные изображения легких, сердца и десен покойных курильщиков. Эти картинки не только вызывают отвращение. Они заставляют больше осознавать риск.

Даже небольшое изменение формулировки способно оказать огромное влияние. Пол Словик и его команда предложили судебным психиатрам – людям, придерживающимся научного подхода, – клиническую оценку состояния психически больного человека, который находится в специализированном заведении (оценка была составлена исследователями). В половине случаев в оценке говорилось, что «такие пациенты в 20 % случаев склонны к совершению актов насилия» после освобождения. Психиатров попросили, основываясь на результатах этой оценки, дать свое заключение – можно ли отпустить этого пациента домой? Из психиатров, читавших эту версию оценки, 21 % отказались это сделать.

Во второй версии оценки говорилось, что «20 из 100 таких пациентов склонны к совершению актов насилия» после освобождения. Разумеется, «20 %» и «20 из 100 пациентов» – это одно и то же. Но выпустить пациента отказались 41 % психиатров, читавших вторую версию. Как такое возможно? Все дело в эмоциональной составляющей фразы «20 %». Это просто статистика, беспристрастная и абстрактная. Что такое «процент»? Его можно увидеть или потрогать? Нет. А вот «20 из 100 пациентов» – это конкретно и реально. За этой фразой стоят живые люди. И в данном случае живой человек может совершить акт насилия. Неизбежный результат этой фразы в том, что она рисует внутреннюю картинку насилия: «мужчина в состоянии аффекта совершает убийство» – так описал это один из участников в интервью после эксперимента. Именно это заставляет сильнее чувствовать угрозу и считать, что содержание пациента под охраной необходимо.

Специалистам в области работы с общественным мнением очень хорошо известно, какое влияние способна оказать формулировка. Так, метод магнитно-резонансной томографии (МРТ) изначально назывался методом «ядерной магнитно-резонансной томографии». Однако определение «ядерная» быстро исключили, чтобы не запятнать подающую большие надежды новую технологию словом с «плохой» репутацией. В политике появилась отдельная область – консультанты, которые занимаются именно такими лингвистическими тонкостями. Двумя самыми наглядными плодами их работы стал переход представителей Республиканской партии США от терминов «снижение налогов» и «налог на наследуемое имущество» к терминам «смягчение налогового бремени» и «налог на наследство».

Правило «хорошо – плохо» способно негативно повлиять на рациональную оценку вероятностей. Ювал Роттенстрейч и Кристофер Си, которые на тот момент работали в Высшей школе бизнеса Университета Чикаго, предложили студентам представить гипотетическую ситуацию выбора между возможностью получить 50 долларов наличными или встретиться со своей любимой актрисой/актером. 70 % респондентов ответили, что предпочли бы наличные. Другой группе студентов предложили гипотетически выбрать между шансом в 1 % выиграть 50 долларов наличными и шансом в 1 % встретиться с любимой актрисой/актером. Результат получился прямо противоположным: 65 % респондентов выбрали шанс встретиться с любимой актрисой/актером. Роттенстрейч и Си объяснили это действием Правила «хорошо – плохо»: у наличных денег нет эмоциональной составляющей, так что шанс в 1 % выиграть 50 долларов воспринимается настолько же малым, как это есть на самом деле. При этом даже воображаемая встреча с голливудской звездой возбуждает эмоции, и шанс в 1 % на поцелуй кажется более вероятным, чем он есть на самом деле.

Роттенстрейч и Си провели еще несколько вариантов этого опроса, но результаты были аналогичными. Например, они разделили студентов на две группы: первой сообщили, что эксперимент будет связан с возможной потерей 20 долларов, а вторую проинформировали, что есть вероятность получить «короткий, болезненный, но не опасный удар электрическим током». Опять-таки потеря денег – это эмоционально нейтральное событие, тогда как удар электрическим током – это, скорее всего, довольно неприятно. Затем студентам сказали, что вероятность неприятного события либо 99 %, либо 1 %, и спросили, сколько они готовы заплатить, чтобы избежать риска.

Когда вероятность потерять 20 долларов составляла 99 %, респонденты были готовы заплатить 18 долларов, чтобы избежать неминуемого риска. Когда вероятность потери 20 долларов снизилась до 1 %, респонденты ответили, что готовы заплатить всего 1 доллар, чтобы избежать риска. Любой экономист был бы от этого результата в восторге. Это рациональная, подтвержденная расчетами реакция на степень вероятности. Однако, когда речь зашла об ударе электрическим током, ответы получились несколько иными. При вероятности получить удар током в 99 % респонденты ответили, что готовы заплатить 10 долларов, чтобы избежать риска, а при вероятности 1 % – 7 долларов. Очевидно, что степень вероятности этого события мало волновала респондентов. Их беспокоил сам риск получить удар током, что очень неприятно, – и они это чувствовали.

Результаты других многочисленных исследований показывают, что даже если мы мыслим спокойно и хладнокровно, мы не склонны оценивать степень вероятности события. Нужна ли мне расширенная страховка на новый телевизор с огромным экраном? Первый и главный вопрос, который я должен себе задать: насколько вероятно, что телевизор сломается и потребует ремонта? При этом исследования говорят, что, скорее всего, я об этом даже не подумаю[32]32
  См.: Hogarth R., Kunreuther H. ‘Decision Making Under Ignorance’. Journal of Risk and Uncertainty, 1995.


[Закрыть]. А если и подумаю, то моя оценка не будет абсолютно логичной. Доказано, что на то, как мы оцениваем степень вероятности, в значительной мере влияет фактор уверенности. Снижение со 100 до 95 % воспринимается как гораздо более значимое, чем снижение с 60 до 55 %, а повышение с нуля до 5 % – как более значимое, чем повышение с 25 до 30 %. Этот фокус уверенности помогает объяснить, почему мы склонны рассматривать безопасность в черно-белых тонах: либо опасно, либо нет, тогда как на самом деле безопасность – это всегда полутона и оттенки.

Все это верно, пока в ситуацию не вмешиваются эмоции: страх, гнев, надежда. Когда человек во власти сильных эмоций, он перестает рационально оценивать вероятность событий. Эмоции сметают со своего пути цифры. В ходе одного из исследований Пол Словик спросил у респондентов, согласны ли они с тем, что риск один на десять миллионов заболеть раком после контакта с химическими веществами слишком мал, чтобы об этом беспокоиться. Объективно это очень маленький риск – гораздо меньше, чем риск быть убитым молнией или чем те многочисленные риски, которые мы полностью игнорируем. Одна треть респондентов не согласились с этим утверждением: они стали бы беспокоиться. Это и есть нерациональная оценка степени вероятности. Парадокс в том, что это явление само по себе очень опасно. Оно легко может заставить человека переоценить риск и в результате сделать что-то глупое, например отказаться от авиаперелетов из-за того, что террористы угнали четыре самолета.