Текст книги "Все сложно. Жизнь подростков в социальных сетях"

Как читать эту книгу

В этой книге рассматриваются разные вопросы, связанные с участием молодых людей в социальных медиа. В большинстве глав основное внимание уделяется устойчивым опасениям американского общества по поводу молодежных практик и предлагается аргументированное исследование этих проблем. Каждую главу можно прочесть независимо от других, но в совокупности они организованы так, что задают направление движения от индивидуальных и семейных трудностей к более широким социальным вопросам. В заключение обобщаются приводившиеся в книге аргументы, и значение сетевых пабликов для современной молодежи подвергается углубленному анализу.

Как исследователь, которого волнует здоровье и благополучие молодых людей, я попыталась тщательно охарактеризовать детали их повседневной жизни в эпоху резкого повышения значимости социальных средств коммуникации. Я ищу ответы на простые вопросы. Что нового привнесли в нашу жизнь социальные медиа и в каких отношениях она осталась неизменной? Как они улучшают качество социальной жизни подростков и в чем ее ухудшают? Если нам как обществу не нравятся результаты технологического развития, возможны ли конструктивные изменения, позволяющие воспользоваться преимуществами социальных медиа и одновременно ограничить потенциальные злоупотребления?

Гораздо легче понять мифы прошлого, чем разрушить те, что складываются на наших глазах. Но я не боюсь трудностей и надеюсь, что моя книга позволит решить эту более сложную задачу. В последние годы некоторые из тревог относительно социальных медиа начали ослабевать, чему немало способствовало присутствие взрослых в соцсетях (особенно в Facebook). Однако расхожие представления возрождаются с появлением едва ли не любой новой технологии, и многие из них живучи, несмотря на исчерпывающие свидетельства об их недостоверности. По мере того как многие взрослые начинают чувствовать себя в соцсетях (прежде всего в Facebook) все более комфортно, медийные нарративы переключаются на страшилки о таких мобильных приложениях, как Snapchat и Kik. Перед нами разворачивается все та же история, хотя приступы паники связаны с новыми объектами.

Социальные медиа уже оказали воздействие на жизнь многих людей, и важная роль соцсетей в формировании различных аспектов американского общества сохранится. Множество людей недовольны происходящим или ностальгируют о мире, в котором никто не слышал об интернете. Но я была бы очень удивлена, если бы нашелся человек, верящий в то, что Всемирная сеть когда-нибудь исчезнет. Наряду с самолетами, водопроводом, электричеством и автомобилями интернет превратился в фундаментальный факт современной жизни. Это не означает, что он всем доступен, а кроме того, всегда найдется кто-то, не желающий пользоваться Сетью[27]27
  См. статью Лоры Портвуд-Стейсер (Portwood-Stacer. Media Refusal and Conspicuous Non-Consumption).


[Закрыть]. Даже в такой богатой стране, как США, многим гражданам недоступна канализация, а некоторые выбрали для себя жизнь без электричества. Широкое распространение интернета и социальных средств коммуникации в американском обществе не означает, что любой имеет к ним доступ, а также захочет и будет им пользоваться.

Многие аспекты современной жизни опосредованы технологиями, воздействующими и на приобретаемый молодежью опыт, и на ее возможности. Нагнетание страха – плохой помощник для молодых людей, развивающих способности к продуктивному вовлечению в эту реальность. Мы, как общество, платим высокую цену и за страхи, и за утопические воззрения, не учитывающие всей сложности реальной картины. Работая над книгой, я надеялась помочь общественности лучше понять, чем заняты молодые люди, вовлеченные в социальные медиа, и почему мы должны приветствовать их попытки осмыслить окружающий мир.

Во время написания книги я ориентировалась на широкую аудиторию – ученых и студентов, родителей и педагогов, журналистов и библиотекарей. Многие главы основываются на академических исследованиях, но я не ожидаю, что читатели будут знакомы с использованной мною научной литературой. Там, где это необходимо для понимания моих доводов, приводятся исходные данные. В большинстве случаев я предлагаю обоснования и даю ссылки в примечаниях; в конце книги представлена обширная библиография, которая будет полезна тем, кто захочет углубиться в рассматриваемые проблемы и лучше понять связанные с ними дискуссии.

Предлагая читателям описания различных вопросов, я использую результаты качественных (в том числе этнографических) исследований 2003–2012 гг., а также сведения, почерпнутые из интервью с подростками в 2007–2010 гг.[28]28
  Методология качественных научных исследований, основанная на этнографических подходах, используется обществоведами, чтобы понять и документировать культурные практики. Этнографические исследования выросли из антропологии и применяются во многих других научных дисциплинах. Основная их цель состоит в выявлении и объяснении социального смысла повседневной деятельности. Я избегаю детального описания методологических практик в книге, но те, кто заинтересуется моими методами, могут обратиться к статье «Смысл жизни подростка» (boyd. Making Sense of Teen Life), а также к моему сайту (http://www.danah.org). Читателям, которые хотели бы больше узнать об этнографических исследованиях, посвященных жизни молодежи, я могу посоветовать книгу под редакцией Эми Бест (Best. Representing Youth).


[Закрыть] С учетом контекста работы над книгой и имеющимися данными анализ рассматриваемых вопросов ориентирован главным образом на американскую подростковую культуру, хотя некоторые положения могут оказаться релевантными и в отношении других культур и контекстов[29]29
  Когда речь заходит о культурных практиках, ценностях, людях и нормах, свойственных США, я употребляю термин «американский». Такое применение довольно спорно, так как некоторые ученые используют определение «американский» в отношении контекстов, связанных с Америкой как частью света, то есть относящихся к государствам и Северной, и Южной Америки. Я использую «американский» в более узком смысле как из-за языка моих информантов, так и в связи с отсутствием понятия типа «соединенно-штатский». Когда я ссылаюсь на культурные практики других стран, расположенных в Америке, то использую определения «канадский», «мексиканский», «аргентинский» и т. д.


[Закрыть]. Я полагаю само собой разумеющейся логику капиталистического общества, на которой основывается как американское общество в целом, так и, в частности, развитие социальных медиа, и лишь изредка пытаюсь поставить ее под сомнение. Хотя я считаю, что капиталистические исходные посылки должны быть подвергнуты критике, это выходит за рамки проекта. Принимая культурный контекст, в котором находятся молодые люди, я стремлюсь объяснить их действия в свете современного общества.

Когда я только начинала исследования, результаты которых легли в основу этой книги, сетевые технологии, доминировавшие в киберпространстве, значительно отличались от тех, что используются к моменту окончания работы над рукописью. Даже MySpace – прежде одна из самых известных среди молодежи социальных сетей, на которую я постоянно ссылаюсь, – к 2013 г. стала бледной тенью самой себя. Весьма вероятно, что, когда вы будете листать страницы книги, широкую популярность приобретет что-то еще. Когда я пишу эти строки, Facebook постепенно теряет свое очарование, а силу набирают новые приложения и службы, такие как Instagram, Tumblr и Snapchat. Ландшафт социальных медиа постоянно изменяется, и, возможно, многих из сервисов, упоминающихся в книге, к моменту ее прочтения просто уже не будет. Но сохраняются способности человека к выстраиванию социальных отношений, к асинхронным коммуникациям и к поиску информации в интернете. Следовательно, ссылки на исчезнувшие сервисы ни в малейшей степени не ставят под сомнение аргументы, которые приводятся в этой книге. Примеры могут показаться вам немного устаревшими, но стержневые принципы и практики, описания которых я предлагаю, скорее всего, будут оставаться актуальными еще долгое время.

Не все из нас имеют равный доступ к интернету. Различается и наш опыт действий в киберпространстве. Однако социальные средства коммуникации активно формируют и будут формировать современное общество. Следовательно, чтобы понять сущность социальных медиа и их роль в социальной жизни молодежи, нам придется выйти за границы академических кругов и не обращать внимания на различные страшилки.

Как общество, мы зачастую уделяем чрезмерное внимание тревогам о молодых людях, забыв о том, что патернализм и протекционизм не способствуют превращению подростков в информированных, мыслящих и занимающих активную жизненную позицию взрослых. Независимо от историй, публикуемых в СМИ, большинство молодых людей преодолевают возникающие у них на пути ограничения и – кто‑то раньше, кто‑то позже – приходят к пониманию того, что они собой представляют и кем хотели бы быть. Я высоко ценю созидательные устремления и упорство юношей и девушек, но хотела бы заметить, что их практики и опыт не универсальны и не всегда приводят к положительным результатам.

Моя книга – отнюдь не признание в любви к молодежной культуре, хотя результаты исследования убедили меня, что запас жизненных сил у юношей и девушек куда больше, чем я предполагала. Скорее это попытка убедить взрослых, обладающих властью над молодыми людьми (включая родителей и учителей, журналистов и сотрудников правоохранительных органов, работодателей и военнослужащих), в том, что подростки, участвующие в сетевых пабликах, ведут себя как разумные люди. Однако примириться с жизнью в сетевую эру далеко не просто. И трудно приходится всем.

1. Идентичность
Почему подростки в интернете выглядят такими странными?

В 2005 г. один из университетов Лиги плюща получил заявление о приеме от темнокожего юноши, проживавшего в районе Лос-Анджелеса, известном как Южный централ. К заявлению абитуриента было приложено феноменальное эссе, в котором объяснялось, почему он хочет вырваться из бандитских сетей, опутавших местную общину, и поступить в университет, пользующийся всеобщим уважением. Оно произвело сильное впечатление на сотрудников приемной комиссии: студент, способный преодолевать подобные барьеры, – именно тот, кого они хотели бы видеть в своем учебном заведении. Чтобы поближе познакомиться с абитуриентом, кто‑то из членов комиссии попробовал его погуглить и нашел профиль юноши на сайте социальной сети MySpace. И что же он увидел на страничке молодого человека? Бандитскую символику и неграмотные посты, в которых рассказывалось о его участии в правонарушениях. Этот профиль вызывал только брезгливость.

Я узнала об этой истории от одного из членов приемной комиссии университета. Он начал разговор с простого вопроса: «Почему школьник лжет, если приемная комиссия способна легко найти в интернете истину?» Моей первой реакцией был нервный смех. Я попросила рассказать об обстоятельствах дела и о том, что известно об абитуриенте. В прошлом я разговаривала с подростками из Южного централа и брала у некоторых интервью. Меня всегда поражали трудности, с которыми им приходилось иметь дело, учитывая динамику преступности в этом районе. Испытывая большую неловкость, я предложила альтернативную интерпретацию: возможно, молодой человек вынужден был включить в свой профиль в MySpace символику, характерную для преступного мира, в качестве способа выживания.

Пытаясь поставить себя на место юноши, я поделилась с сотрудником приемной комиссии колледжа своими впечатлениями от Лос-Анджелеса. Интуиция подсказывала мне, что этот молодой человек хорошо ориентировался во взаимоотношениях между преступными и другими группировками в родном городе. Возможно, ему необходимо было так поставить себя, чтобы не превратиться в мишень. Если он не слишком отличался от подростков, с которыми я встречалась, то, по всей видимости, ожидал, что его страничку в MySpace будут посещать одноклассники, члены семьи и знакомые, а не сотрудники приемной комиссии колледжа. Я не была знакома с юношей, но мне показалось, что в эссе, написанном для колледжа, он выразил свои истинные чувства. В то же время он едва ли упоминал о желании поступить в престижный вуз в разговорах со сверстниками: это могло привести по меньшей мере к социальному остракизму, если не к физическому насилию. Еще в 1980-х годах английский социолог Пол Уиллис показал, что в тех случаях, когда молодые люди пытаются изменить свое социально-экономическое положение, они нередко сталкиваются с отрицательной реакцией своих домашних и рискуют оказаться в отчуждении от семьи[30]30
  Книга Пола Уиллиса посвящена изучению глубинной социальной динамики, которая лежит в основе классовой мобильности в Великобритании (Willis. Learning to Labor: How Working Class Kids Get Working Class Jobs). Донна Гейнс попыталась перенести эти идеи на американскую почву с соответствующими коррективами (Gaines. Teenage Wasteland: Suburbia’s Dead End Kids).


[Закрыть]. Такая же динамика (часто в ярко выраженной форме) присутствовала и в сообществах, за которыми я наблюдала в рамках своего исследования.

Мой анализ удивил сотрудника приемной комиссии, и мы долго говорили с ним о проблемах, связанных с саморепрезентацией в сетевую эпоху[31]31
  По мнению Ребекки Раби, проблемы с пониманием юношей и девушек, а также молодежной культуры во многом обусловлены «огромной пропастью» между ними и взрослыми (Raby. Across a Great Gulf?).


[Закрыть]. Не знаю, был ли юноша принят в престижный колледж, но я всегда вспоминаю этот случай, когда вижу, как взрослые неправильно интерпретируют попытки самовыражения молодых людей в киберпространстве. Как я теперь понимаю, рассматриваемые вне контекста действия и слова подростков в социальных медиа воспринимаются взрослыми как по меньшей мере странные, если не загадочные[32]32
  Особенно часто взрослые неправильно интерпретируют и оценивают поступки социально отчужденных молодых людей. Их уязвимость объясняется тем, что взрослые обычно не понимают контекста, в котором приходится действовать таким юношам и девушкам. Например, Мэри Грей утверждает, что сельские подростки-квиры вынуждены искать способы примирения своих конфликтующих идентичностей – как квира и как сельского жителя (Gray. Out in the Country: Youth, Media, and Queer Visibility in Rural America). Во многих случаях взрослые, не имеющие опыта соотнесения обеих идентичностей, ожидают, что подростки сконцентрируются на одной из них. По мнению взрослых из сельской местности, придерживающихся традиционной ориентации, сексуальность не должна обсуждаться, оставаясь немаркированной; в то же время взрослые городские квиры уверены в том, что молодым людям просто следует распрощаться с сельской жизнью. Грей обнаружила, что, несмотря на ожидания взрослых, многие молодые люди находят новые способы примирения конфликтующих групп и соблюдения баланса между несовпадающими нормами.


[Закрыть].

Предполагаемая аудитория важна, независимо от того, какова фактическая аудитория. К сожалению, взрослые в некоторых случаях убеждены в том, что правильно понимают увиденное в киберпространстве, не задумываясь над тем, какой контекст подразумевают подростки, когда выкладывают на своей страничке фотографию или пишут комментарий. Способность понять, что возникает на пересечении контекста, аудитории и идентичности, – одна из основных трудностей для людей, которые хотели бы научиться ориентироваться в социальных средствах коммуникации. Несмотря на то что подростки могут допускать ошибки, они часто идут впереди всех, кто стремится понять, как прокладывать правильный курс в сетевом мире, нормальными составляющими которого являются скрытые контексты и воображаемые аудитории.

Вне контекста

В 1985 г. в США вышла в свет книга «Без чувства места», автор которой, известный исследователь медиа Джошуа Мейровиц, описывает историю американского борца за гражданские права Стокли Кармайкла[33]33
  Meyrowitz. No Sense of Place.


[Закрыть]. В 1960‑е годы Кармайкл регулярно выступал перед различными аудиториями с речами. При этом он обращался к политикам на языке политиков, а к южным конгрегациям темнокожих – на языке темнокожих. Если Кармайклу предстояло выступление на телевидении или по радио, ему приходилось решать, к какой аудитории обращаться. Он понимал, что, независимо от его решения, часть слушателей или зрителей почувствуют отчуждение. Кармайкл был прав. Его раскатистый пастырский голос, гремевший из динамиков, сразу располагал к оратору темнокожих борцов за гражданские права и заставлял отвернуться представителей белых элит.

Дж. Мейровиц утверждает, что такие электронные средства коммуникации, как радио и телевидение, легко и быстро разрушили обособленные, как казалось, контексты. Публичные фигуры, журналисты, вообще любой, кто регулярно оказывается в центре внимания, должны прокладывать себе пути одновременно в нескольких обособленных социальных контекстах, пытаясь соразмерять слова и их возможную интерпретацию различными аудиториями. Ситуации, когда люди вынуждены действовать одновременно в нескольких обособленных социальных контекстах с разными нормами и, по всей видимости, аудиториями, которые ожидают разной социальной реакции, приводят к разрушению (коллапсу) контекста. Например, представьте себе такую ситуацию. Вы вместе с друзьями зашли в бар, чтобы выпить пива, и видите, как туда же заходит ваш бывший школьный учитель. Кто‑то будет только рад встрече, а кто‑то почувствует неловкость. В сетевых пабликах контекстные коллапсы, подобные второй реакции (неловкость), происходят значительно чаще, чем в реальной жизни.

В наши дни динамика, которую описывает Дж. Мейровиц, уже затрагивает отнюдь не только известных людей, имеющих доступ к средствам вещания. Подросткам, пользующимся социальными медиа, приходится регулярно противостоять разрушенным контекстам и иметь дело с невидимыми аудиториями: это часть их повседневной жизни[34]34
  Последствия контекстного коллапса в сетевых публичных кругах общения подробно анализируются в ряде публикаций, см.: Marwick, boyd. I Tweet Honestly, I Tweet Passionately; Vitak. Impact of Context Collapse and Privacy on Social Network Site Disclosures.


[Закрыть]. Материалы, которые они публикуют в интернете для друзей, могут быть прочитаны учителями. Когда одноклассники юноши начинают обсуждать его товарищей по летнему лагерю, он может обрадоваться расширению дружеского круга, а может почувствовать дискомфорт. Чтобы стабилизировать контекст у себя в голове, подросткам приходится поступать так же, как раньше действовали публичные фигуры: они должны воображать себе аудитории, к которым обращаются[35]35
  Подробный анализ функционирования воображаемой аудитории в социальных средствах коммуникации содержится в статьях ряда авторов, см.: Marwick, boyd. I Tweet Honestly, I Tweet Passionately; Litt. Knock, Knock. Who’s There?; Brake. Shaping the ‘Me’ in MySpace; Baron. My Best Day.


[Закрыть]. Если выступаешь перед неизвестной или невидимой аудиторией, пытаться учесть весь спектр правдоподобных интерпретаций и невозможно, и контрпродуктивно. Вместо этого ораторы воображают себе специфическую подгруппу потенциальных читателей или зрителей и концентрируют внимание на том, как эта предполагаемая аудитория, вероятно, отозвалась бы на то или иное заявление. В результате социальный контекст определяется воображаемой аудиторией. Рассматривая возможность самопрезентации перед обособленными и невидимыми аудиториями, люди должны сосредоточить внимание на том, чтобы избежать контекстных коллапсов или четко определить контекст, в котором они будут действовать.

Нередко подростки воображают, что их аудиторию составляют те, кого они выбрали в «друзья» или на кого подписались, независимо от того, кто в действительности ознакомился с их профилем. В теории подростки имеют возможность ограничить свои высказывания так, чтобы они достигали только тех людей, которым предназначались: это делается посредством установок приватности. Эта задача довольно легко решается в MySpace и Twitter, где поменять установки не так трудно. Но уже в Facebook, учитывая непростые и постоянно изменяющиеся настройки приватности на сайте, задача превращается в очень сложную, а может быть, и неразрешимую[36]36
  Например, указанные настройки значительно изменились уже в процессе этого исследования. Подросткам очень трудно понять, как ориентироваться в сети Facebook и, в более общем смысле, в социальных медиа. Изменения в настройках приватности Facebook анализируются в статье Фреда Штутцмана, Ральфа Гросса и Алессандро Аквисти (Stutzman, Gross, Acquisti. Silent Listeners).


[Закрыть]. К тому же у многих подростков имеются достаточные основания для того, чтобы не ограничивать доступ к своему профилю. Некоторые хотели бы оставаться на связи со сверстниками, разделяющими их интересы. По мнению других, настройки приватности не обеспечивают надежную защиту от родительского присмотра, но, с другой стороны, лишают возможности поделиться с друзьями острыми сообщениями. Многие жалуются на родителей, которые любят постоять за спиной сына или дочери, сидящих за компьютером, или на друзей, копирующих и распространяющих обновления, вставляя их у себя на страницах.

Ситуация осложняется тем, что присутствие в воображаемой подростком аудитории некоего индивида совсем не означает, что он действительно читает выкладываемые материалы. Когда социальные медиа предлагают потоки контента (как это делают Twitter, Facebook и Instagram), люди зачастую воображают, что их аудиторией будут пользователи, на которых они подписались в своей ленте. Ничего подобного. Если учитывать лавину контента, которым делятся пользователи, совсем не обязательно, что те, на кого подписан подросток, в ответ подпишутся на его материалы или будут их просматривать. В результате, независимо от настроек приватности, подростки должны хорошо понимать, кто может просматривать их профили, кто действительно их просматривает и как эти люди будут интерпретировать их содержание.

Во многих случаях юноши и девушки не представляют свои аудитории. И дело не в наивности или глупости подростков. Когда люди обмениваются сообщениями и делятся фотографиями с друзьями посредством социальных медиа, в большинстве случаев им трудно все время помнить о том, что за их действиями могут наблюдать другие зрители, воздерживающиеся в данный момент от комментариев. С этой проблемой сталкиваются не только подростки, хотя именно они очень часто подвергаются суровой критике за то, что не принимают в расчет взрослых наблюдателей. Однако, как на вечеринке легко вступить в диалог с кем-то из гостей, забыв об окружающих, так в Twitter очень просто ввязаться в словесную перепалку. Социальные средства коммуникации создают дополнительные трудности, обусловленные прежде всего характером этих технических систем (в первую очередь долговечностью контента и доступностью для поиска). Твиты и обновления статуса доступны не только аудитории, которая в данный момент следит за потоком; они быстро архивируются, что позволяет другим людям ознакомиться с ними позже. Эту информацию можно найти, и тот или иной зритель легко опубликует ее повторно у себя на странице или поделится ею с другими. Таким образом, контекстные коллапсы, с которыми сталкиваются подростки в киберпространстве, происходят не столько в тот момент, когда конфликтующие сторонние наблюдатели одновременно откликаются на некое действие. Гораздо более вероятно, что такой коллапс возникнет некоторое время спустя, когда новые аудитории прочитают сообщения в новом свете.

Когда подростки сталкиваются с разрушением контекста в реальном мире, естественный ответ – замолкнуть. Например, если группа подростков собралась в торговом центре и к ним подходит охранник или чья-то мама, они прекратят любой, даже самый невинный разговор. Собравшиеся могут чувствовать себя вполне комфортно, если свидетелями разговора являются незнакомцы, но внезапное появление людей, обладающих социальным авторитетом, полностью изменяет контекст. В киберпространстве следовать подобной модели гораздо труднее. Как объясняет Саммер (белая девушка, 15 лет, живет в Мичигане), переключать контексты в интернете сложнее, чем где-нибудь в парке, потому что в парке «вы можете видеть, что за люди вокруг вас и тому подобное, – изменить тему очень легко». Поступить так же в киберпространстве невозможно. Во-первых, пользователь не знает, кто сейчас «стоит рядом». Во-вторых, длительность существования большинства социальных обменов означает, что сохраняется запись всего сказанного. Поэтому, когда мама Саммер просматривает ее страницу на Facebook, она получает доступ к множеству взаимодействий, происходивших в течение длительного периода, хотя ничего не знает об их социальном и временно́м контекстах. Саммер не имеет возможности просто изменить тему разговора с друзьями при приближении матери. Переключать контексты легко, если речь идет о непродолжительных социальных ситуациях; в цифровом окружении это не может считаться само собой разумеющимся.

Поскольку социальные медиа довольно часто сводят вместе разные социальные контексты, подростки борются за эффективное управление социальными нормами. Некоторые молодые люди ожидают от друзей и членов семьи, чтобы те с пониманием и уважением относились к различным социальным контекстам и учитывали, что в них встречаются вещи, не предназначенные для сторонних наблюдателей. В то же время всегда найдутся люди, которые не догадываются, что материалы, даже находящиеся в публичном доступе, предназначены отнюдь не для них. Например, с такой проблемой сталкивается Хантер, пользующийся Facebook.

Этот немного странный на вид темнокожий подросток четырнадцати лет живет в бедном районе в центральной части Вашингтона. Он похож на современного Стива Аркела (герой сериала «Дела семейные»). Юноша носит плохо сидящую на нем одежду, массивные очки, дужка которых замотана скотчем, а манерами напоминает ученого-зануду. Ему приходится лавировать между двумя оторванными друг от друга мирами. Своих кузин и сестру Хантер описывает как «гетто», а друзей по спецшколе – как академически мыслящих «гиков», «повернутых» на науке и технике. Эти два мира Хантера пересекаются только в Facebook; поэтому ему регулярно приходится ориентироваться одновременно в обоих. Особенно расстраивают Хантера случаи, когда сестра прерывает его общение с друзьями.

Если я общаюсь с друзьями на Facebook или обновляю статус, больше всего ненавижу, когда люди, которым я не сообщал об изменении, начинают давать свои комментарии. [В моей старой школе] меня всегда называли очкариком. Еще я постоянно слышал, что они никогда не встречали человека с такой черной-черной кожей. Я спросил на Facebook: «Стоит ли обижаться, если мне поставили рингтон “Белый и очкарик”». Это была шутка. Я говорил об этом с одноклассниками, и тут вдруг появляется [моя сестра]: «Эй, младшенький!» И тут я: «Не говори так, я не с тобой разговариваю».

Когда я спросила Хантера, как его сестра или друзья понимают, с кем они разговаривают в обновлениях статуса Facebook, он ответил:

В этом все дело. Иногда приходится трудно, но я думаю, что у каждого своя манера разговора. С сестрой я буду говорить не так, как с одноклассниками или с друзьями из старой школы. Если я скажу, что случайно заснул на уроке мисс К., друзья ответят: «Да, она же такая скучная!» А сестра сразу сделает мне выговор: «Не стоило так делать. Ты должен всегда быть внимательным». Думаю, что, если речь идет об определенном учителе, она должна понимать, что я разговариваю не с ней.

Хантер любит свою сестру, но ее пренебрежение социальным этикетом вызывает у подростка негодование. Он стремится поддерживать с ней отношения и ценит ее присутствие в Facebook. В то же время Хантер отмечает, что общаться с ней довольно трудно, потому что у сестры другие приоритеты, ценности и она иначе принимает решения. Он не желает удалять ее из друзей в Facebook, но Хантера раздражает, насколько часто сестра пытается откликнуться на сообщения его товарищей, не понимая, что нарушает подразумеваемый кодекс поведения.

Что еще хуже, сестра Хантера не единственная из его домашних, кто высказывает свое мнение, когда никто не спрашивает. Хантер с друзьями играют в карточную игру Pokémon, а также в традиционные (или, как говорит подросток, «олдскульные») видеоигры, такие как Legend of Zelda. Двоюродные сестры Хантера предпочитают «стрелялки» от первого лица (например, Halo), а старые видеоигры считают «тухлыми». Поэтому, когда Хантер обсуждает компьютерные игры со своими друзьями, его кузины используют это как повод для насмешек. Расстроенный неспособностью членов своей семьи «понимать намеки», Хантер, с одной стороны, ограничивает все, что говорит в интернете, а с другой – пытается использовать технические возможности Facebook, чтобы создавать отдельные группы и блокировать доступ тех или иных людей к определенным постам. Подростку не нравится, что ему приходится «закрывать» свои посты от членов семьи, ведь ему нечего скрывать; Хантеру нужно только одно – родственники не должны ставить его в неловкое положение. Для юноши контекст имеет значение не потому, что он стыдится своих вкусов или хотел бы скрыть свои пристрастия. Просто он стремится контролировать данную социальную ситуацию. Хантер хочет публиковать сообщения без необходимости предварительно формировать контекст; он хочет, чтобы его аудитория понимала, с кем и с чем он связан, а также уважала то, что подросток рассматривает как социальные конвенции, принимаемые по умолчанию. Если общий смысл контекста не воспринимается, общение в киберпространстве становится обременительным.

Способность понимать и определять социальный контекст весьма важна. Болтая с друзьями, подростки взаимодействуют друг с другом иначе, чем в тех случаях, когда они разговаривают с родственниками или учителями. В сценариях телевизионных шоу мощь разрушенных контекстов используется в развлекательных целях, но управление ими в повседневной жизни зачастую слишком утомительно. У телезрителей сериала «Сайнфелд» вызывает улыбку сцена, в которой Креймер и Джордж приходят в смущение, случайно сталкиваясь с матерью первого[37]37
  Kirschbaum, Kass. The Switch.


[Закрыть], но, когда нет смеха за кадром, схожие социальные коллизии не имеют ничего общего с развлечением. Подобные ситуации должны внимательно отслеживаться. Они предполагают ведение социальных переговоров, что, в свою очередь, требует принятия стратегических и тактических решений. В результате самая обычная социальная ситуация превращается в дело, которому приходится уделять слишком много внимания. Большинство людей отрицательно относятся к идее возможного неконтролируемого столкновения своих миров. Тем не менее, используя социальные медиа, они должны быть готовы к регулярным коллизиям такого рода. Бо́льшая часть того, что поставлено на карту, имеет отношение к способам прочтения людьми социальных ситуаций и соответствующей самопрезентации. Отличительной чертой этих способов являются нюансы, тонкие различия смысла.