Текст книги "Все сложно. Жизнь подростков в социальных сетях"

Навигация в условиях конфликтующих норм

В 2006 г. 17-летняя Блай Лауритано-Вернер написала пьесу для «Молодежного радио», в которой попыталась объяснить окружающим, что значит для нее приватность[70]70
  Lauritano-Werner. Effort to Keep an Online Diary Private.


[Закрыть]. Девушка страдала от непонимания между представителями разных поколений и в качестве примера этого разрыва привела отрывок из разговора с матерью: «Защищаясь, моя мама всегда начинает рассказывать, что интернет является “публичным”. Я не делаю ничего такого, чего должна была бы стыдиться, но любая девушка нуждается в личном пространстве. Мои интернет-дневники – это чтобы общаться с друзьями, а не чтобы моей маме стали известны последние сплетни о моей жизни». Мама Блай настаивает, что имеет право знать все, о чем дочь пишет в постах. По словам мамы, она должна видеть публикации: «Я связана с тобой. Я твоя мама, и мне интересно, что ты пишешь. Куда интереснее, чем тому, кто ничего о тебе не знает. <…> Ты выкладываешь посты на всеобщее обозрение, а я часть общества и тоже могу их смотреть». Досада, которую испытывает Блай, усиливается от того, что мама убеждена в своем праве знакомиться с ее постами, хотя дочь выступает резко против и матери это известно.

Многие взрослые уверены в том, что они вправе просматривать любые функционально доступные материалы, размещенные подростками в интернете. Но когда я спросила 15‑летнюю афроамериканку Шантель, как она воспринимает то, что учителя знакомятся с профилями учеников на Facebook, девушка ответила с явным раздражением: «Что они делают на моей странице? Я не пойду на страницу моего учителя. Мне нет дела до его постов и фотографий. Почему же он считает возможным заходить ко мне?» Затем девушка сказала, что ей нечего скрывать, однако действия учителей, шпионящих за школьниками, задевают ее чувство личного пространства. Шантель, как и многие другие подростки, воспринимает эту проблему в большей степени как вопрос социальных норм и этикета, а не технического доступа.

Социолог Ирвинг Гофман (его анализ самопрезентации мы рассматривали в предыдущей главе) указывал на важность «вежливого невнимания» как условия уважительных взаимодействий с другими в публичных пространствах[71]71
  Goffman. Relations in Public.


[Закрыть]. Например, социальные нормы диктуют, что пассажиры вагона метро не должны пристально смотреть друг на друга или вмешиваться в разговоры соседей. Конечно, люди порой нарушают эти нормы, но они чувствуют социальную ответственность, которая заставляет их отводить взгляд или делать вид, что они не слышат разговор других[72]72
  Представление о необходимости «вежливого невнимания» укоренилось настолько сильно, что в ряде исследований правил этикета при использовании мобильного телефона в качестве основного неудобства выделяется «принудительное подслушивание» или невозможность избежать присутствия при якобы конфиденциальных разговорах других людей. См.: Ling. Mobile Telephones and the Disturbance of the Public Sphere; Lipscomb, Totten, Cook, Lesch. Cellular Phone Etiquette Among College Students.


[Закрыть]. Вопрос не в том, имеет ли некто возможность слушать, а в том, стоит ли ему это делать. Этикет и вежливость действуют как социальная сила, которая ставит под вопрос использование функциональной возможности.

В трехминутном отрывке из радиопьесы Блай и ее мать не находят решения, но девушка соглашается с тем, что она не способна избавиться от присмотра. Блай пришла к выводу, что сайты, на которых пользователи ведут дневники, «совсем испортились», потому что родители начинают создавать собственные профили и используют их для общения с незнакомцами, полностью забывая о своих советах детям. Мой разговор с Блай состоялся в 2006 г., и она говорила исключительно о такой площадке сетевых дневников, как LiveJournal. С тех пор я много раз слышала аналогичные высказывания по поводу других сайтов социальных средств коммуникации, в первую очередь Facebook. В 2012 г., когда я задавала подросткам, уже в то время пользовавшимся соцсетями Twitter, Tumblr и Instagram, вопрос о том, почему они предпочитают эти сервисы, едва ли не каждый из них отвечал: «Потому что о них не знают мои родители». Предпочтения в отношении сайтов изменились, но попытки взрослых захватить пространства, ориентированные на молодежь, раздражают многих подростков. Стремясь к сохранению приватности, некоторые из них переходят на новые сайты и приложения, чтобы избежать присутствия родителей и других взрослых людей.

Чтобы освободиться от материнского присмотра, Блай пришлось отказаться от сервиса, использование которого было ей в радость. Растущая популярность социальных медиа и проблемы, обусловленные возникновением множества аудиторий, подталкивают других подростков к пересмотру возможностей достижения приватности в сетевых пабликах в более общем смысле. Некоторые молодые люди не жалеют сил ради поиска зон, свободных от взрослых, но эта игра в кошки-мышки быстро надоедает, особенно если родителям удается быстро выйти на эти новые сайты. К удивлению многих взрослых, подростки отнюдь не прячутся – они просто нуждаются в личном пространстве[73]73
  Джеймс Гриммельман, рассматривая правовые вопросы, связанные с приватностью в Facebook, перечисляет самые разные причины стремления людей к неприкосновенности частной жизни при использовании социальных медиа (Grimmelmann. Saving Facebook).


[Закрыть]. В результате многие юноши и девушки находят новые решения, позволяющие сохранить приватность в публичных кругах общения. Чтобы справиться с этой задачей, они должны использовать доступные инструменты, нормы, формирующие социальные практики, и свою агентность (agency) – способность к свободному выбору и действию.

Достичь приватности, контролируя социальную ситуацию

Приватность – это сложный концепт, не имеющий четкого определения[74]74
  Известно множество определений приватности. Хелен Ниссенбаум предлагает группировать их в зависимости от того, носят ли они нормативный или дескриптивный характер, делается ли акцент на доступе или контроле и выдвигается ли на передний план продвижение других ценностей или защита частного пространства (Nissenbaum. Privacy in Context). В рамках другого направления исследований Анита Аллен определяет три типа приватности: физическую, информационную и проприетарную, или вещно-правовую (Allen. Coercing Privacy).


[Закрыть]. Член Верховного суда США Луи Брэндайс описывал приватность как «право на уединение», а профессор права Рут Гавизон – как показатель вашей доступности для других в плане информирования, привлечения внимания и пространственной близости[75]75
  Gavison. Privacy and the Limits of the Law.


[Закрыть]. Применяя структуралистский подход, правовед Алан Уэстин утверждает, что приватность представляет собой «требования отдельных людей, групп или институтов, в соответствии с которыми они сами должны определять, когда, как и в какой степени информация о них сообщается другим»[76]76
  Westin. Privacy and Freedom. P. 7.


[Закрыть]. Авторы этих разных, но взаимосвязанных определений особо выделяют контроль над доступом и видимостью. В какой-то степени неспособность достичь согласия относительно определения приватности обескураживает, но, как утверждает профессор права Дэниел Солов, каждый из подходов позволяет получить новое представление о том, как мы управляем приватностью в повседневной жизни[77]77
  Solove. Understanding Privacy.


[Закрыть].

В общественных обсуждениях проблемы приватности в центре внимания обычно оказывается вопрос о сокрытии информации или сознательном уходе из публичной среды, в то время как внимание ученых и инженеров, как правило, в большей степени сосредоточено на контроле над информационным потоком. Оба направления могут рассматриваться как весьма полезные с точки зрения изучения приватности, но, как проницательно замечает философ Хелен Ниссенбаум, приватность всегда уходит корнями в контекст[78]78
  Nissenbaum. Privacy in Context.


[Закрыть]. Бо́льшая часть научного диалога о приватности сосредоточена на том, сохраняет ли некто неприкосновенность частной жизни или утратил ее. В то же время подростки, у которых я брала интервью, не обязательно воспринимают приватность как нечто, чем они обладают; скорее они активно и непрерывно пытаются ее достичь, несмотря на структурные или социальные барьеры. Достижение приватности требует большего, чем просто обладание рычагами контроля над информацией, доступом или видимостью. Необходимо контролировать социальную ситуацию, используя сложные контекстуальные сигналы и доступные технические возможности, а также ориентируясь в социальной динамике. Достижение приватности представляет собой непрерывный процесс, так как социальные ситуации никогда не замирают в статичном положении. Это особенно справедливо в отношении сетевых пабликов, так как долговечность и доступность для поиска нарушают любые временны́е границы. Комментарии, написанные несколько недель назад, легко найти и использовать в текущих драмах; во многих случаях трудно понять, когда в асинхронном текстовом канале начинается разговор и в какой момент он заканчивается.

Контроль над социальной ситуацией, направленный на достижение приватности, – трудная и не имеющая очевидного решения задача. Чтобы справиться с ней, необходимы власть, знания и навыки. Во‑первых, в конкретной социальной ситуации люди нуждаются в определенной власти или уровне агентности, то есть либо в социальном статусе, либо в способности сопротивляться тем, кто обладает большей властью. Во‑вторых, необходимо достаточно хорошее понимание социальной ситуации и контекста, в котором они действуют. В-третьих, людям нужны навыки управления социальной ситуацией, чтобы понимать информационный поток и оказывать влияние на его интерпретацию. Все эти предварительные условия достижения приватности могут оказаться непомерными требованиями. Однако те, кто уверен, что молодежь не прикладывает должных усилий к управлению своей приватностью, во многих случаях принимают перечисленные выше условия как само собой разумеющиеся.

Многим подросткам, пытающимся добиться приватности в сетевых пабликах, приходится немало помучиться с этими основополагающими элементами. В условиях, когда за спиной едва ли не каждого молодого человека стоят его родители, делающие вид, что озабочены исключительно безопасностью своих детей, подросткам часто недостает свободы выбора и свободы действий, необходимых для контроля над социальной ситуацией[79]79
  В отношениях с родителями подростки с функциональной точки зрения обладают недостаточной свободой или социальной властью, но они, безусловно, отважно пытаются избавиться от надзора со стороны авторитетных фигур. Обзор технических приемов, используемых подростками, см. в статье Алисы Марвик, Диего Мурхия Диаса и Джона Палфри (Marwick, Diaz, Palfrey. Youth, Privacy and Reputation).


[Закрыть]. Динамика социальных ситуаций в интернете с такими их факторами, как невидимые аудитории, разрушенные контексты и долговечный контент, еще более усложняет положение; подросткам чрезвычайно трудно вообразить границы этих ситуаций. Наконец, в условиях регулярного изменения настроек сервисов, определяющих возможности пользователей, очень сложно развить навыки управления потоком информации в рамках социальной ситуации. Например, когда Facebook часто изменяет настройки конфиденциальности, развитие необходимых навыков представления видимого контента превращается в невероятно трудоемкую задачу (если она вообще имеет решение). Суммируя, можно сказать, что подростки не способны легко и просто контролировать поток информации, создаваемый при посредстве социального медиа. Некоторые молодые люди понимают это интуитивно, в то время как другие пытаются бороться, так как популярная риторика сосредоточена преимущественно на доступе и контроле. Наиболее изобретательные подростки предпринимают попытки преодолеть ограничения, экспериментируя с более инновационными подходами к достижению приватности с целью контроля над социальной ситуацией. В большинстве случаев эти подходы предполагают поиск новых технических возможностей, возвращение себе свободы выбора и действий и применение новых стратегий изменения конфигурации социальной ситуации.

Публичность по умолчанию, а за приватность надо побороться

Когда люди разговаривают, даже если беседа происходит на публике, изначально предполагается, что коммуникация по умолчанию приватна, а публичной она становится, если приложить к этому некоторые усилия. Например, два человека, разговаривающие за столиком в кафе, имеют основания рассчитывать на определенный уровень приватности. Впоследствии некоторые части разговора могут быть пересказаны, но, если только кто-нибудь в диапазоне слышимости не записывал тайно беседу, ее содержание, благодаря социальным нормам, связанным с учтивостью и «вежливым невниманием», скорее всего, остается в некоторой степени частным. Известно множество примеров нарушения этой нормы, в том числе запись Линдой Трипп признания Моники Левински или действия папарацци, использующих для съемок знаменитостей фотоаппараты с длиннофокусными объективами[80]80
  О том, насколько значительное воздействие оказывают скандалы со знаменитостями на нормы приватности, см.: Thompson. Shifting Boundaries of Public and Private Life.


[Закрыть]. Однако все они рассматриваются именно как нарушения, поскольку в тех случаях, когда люди воспринимают социальную ситуацию как глубоко личную, они не допускают возможности разглашения содержания своих разговоров.

В виртуальном мире приходится пересматривать исходные посылки и нормы относительно видимости и распространения сказанного в различных формах. Многие из наиболее популярных видов социальных медиа проектировались с расчетом на поощрение участников к распространению информации. На таком сайте, как Facebook, гораздо легче делиться сведениями со всеми друзьями, чем манипулировать настройками конфиденциальности, чтобы ограничить видимость отдельной части контента и направить его более узкой аудитории. В результате соображения многих участников отличаются от тех, которыми они руководствовались бы в реальном мире. Они спрашивают себя не о том, достаточно ли важна информация, которую предполагается распространить, а о том, является ли она личной настолько, что требует особой защиты. Другими словами, многие участники сетевых пабликов придерживаются установки «по умолчанию – публичность, а для достижения приватности потребуется приложить усилия».

Распространенность установки «публичность по умолчанию» и объясняет, почему большинство подростков не заморачиваются ограничением аудитории Facebook, которая может прочитать то, что они считают будничными разговорами. Например, подростки выставляют на всеобщее обозрение поздравления «С днем рождения!» или рутинные обмены сообщениями о том, кто и чем занимается в данный момент, так как рассматривают их как малозначимые. Сумма взаимодействий подростков в интернете, как представляется, имеет гораздо более публичный характер, потому что юноши и девушки и не пытаются придать приватный характер мелким подробностям[81]81
  Как утверждает Наталья Базарова, повседневный обмен сообщениями, составляющий основную часть взаимодействий, существенно важен для поддержания отношений в социальных сетях (Bazarova. Public Intimacy).


[Закрыть]. Взрослые жалуются, что подростки тратят время на то, чтобы публично сообщать о разных мелочах, а молодые люди исходят из того, что их аудитория способна отбрасывать все несущественное.

Это не означает, что подростки никогда не ограничивают видимость контента. Если они думают, что тема слишком деликатна, они часто используют другое средство передачи информации, обращаясь к текстовым сообщениям или чатам, чтобы прямо коммуницировать с меньшей по размерам аудиторией. Конечно, иногда возникает неразбериха (специально созданная или случайная). Например, юноша публикует неуместный комментарий, который, как он хорошо понимает, вызовет бурную дискуссию. Его мотивы? Желание привлечь к себе внимание или дать сдачи. В то же время подросток может выложить у себя в профиле фотографию, в которой, в соответствии с его представлениями о воображаемой аудитории, он не видит ничего особенного. Тем не менее эта публикация способна привести к драме или другим неожиданным последствиям. Подростки действительно думают о социальных издержках публикаций, но не всегда правильно оценивают эти издержки.

Молодые люди знают, что развитие технологий привело к изменению норм обмена информацией, но воспринимают это скорее как поверхностные, а не глубинные ценностные перемены. В Северной Каролине я встретила Алисию (белая девушка 17 лет), которая сформулировала собственное понимание воздействия технологий на информационный обмен:

Предположим, вы хотите рассказать что-то о себе другим людям. Я просто думаю, что они [технологии] по-новому определяют, что считается приемлемым в данном случае. Я росла вместе с развитием технологий и не знаю, как обстояли дела раньше, до того, как начался бум социальных сетей. Мне кажется, вместо того, чтобы проводить время в разговорах с другими людьми и делиться с ними тем, что затрагивает вас лично, мы просто пытаемся запихнуть то, что хотим сказать, в один модуль общения, куда другие могут зайти и получить доступ, если им того хочется. Так удобнее.

Алисия признает, что установка «публичность по умолчанию» создает конфликт вокруг приватности, но воспринимает эту проблему как надуманную.

Когда [взрослые] видят [наши фотоальбомы] или читают откровенные разговоры на Facebook, то воспринимают их как полное пренебрежение приватностью. Я думаю иначе. <…> Приватность – это то, что вы хотите сохранить для себя.

Алисия предпочитает широко делиться информацией о своей личной жизни, но это не означает отказа от приватности. Девушка уверена, что способна обеспечить неприкосновенность своей личной жизни, оставляя при себе то, что не собирается выносить на всеобщее обозрение.

Сосредоточившись на том, что должно оставаться частным, подростки, сами того не желая, выявляют еще одно общее место в рассуждениях на эту тему. Имеется в виду идея, согласно которой приватность необходима только тем, кому есть что скрывать. Действительно, многие молодые люди сознательно ищут приватности, когда из уважения или из страха пытаются ограничить доступ к своим публикациям. Однако случается и так, что по мере осознания факта сохранности контента в течение долгого времени подростки узнают и о непредвиденных последствиях доступа к данным (которые очень легко вырвать из контекста при позднейшем использовании).

Однажды Шамика (17-летняя афроамериканка из Вашингтона) обнаружила, что ее сверстникам очень нравится указывать на старые обновления статусов в новом контексте, чтобы «началась драма». Девушка «просто взбесилась», потому что посты, написанные ею месяц назад, никак не предназначались для использования в текущих дискуссиях. Шамика приняла радикальные меры – удалила весь прошлый контент. Ежедневно, когда она входила в Facebook, она читала комментарии на свои посты, а затем удаляла их. Шамика просматривала свои комментарии, оставленные на обновлениях друзей и фотографиях, и тоже удаляла их. Она систематически вычищала следы своего присутствия в Facebook (практика, известная как «побелка стен»), так чтобы ее страница (первоначально она называлась «стеной») в этой социальной сети выглядела пустой, приобретая изначальный цвет фона – белый. Когда я заметила Шамике, что контент может скопировать и вставить любой желающий, а позже вновь предъявить его, она кивнула, давая понять, что ей все известно, а затем сказала, что это «было бы ужасно». Другими словами, используя технологию, она перенесла основное внимание с вопроса о техническом доступе на вопрос о нарушении социальных норм.

Поскольку большинство социальных медиа сохраняют материалы пользователей длительное время, начали появляться новые приложения, бросающие вызов этой норме. Например, в 2013 г. подростки стали активно использовать приложение для обмена фотографиями Snapchat (как считают, размещенные в нем изображения самоуничтожаются сразу после просмотра). Полагая, что молодежь использует подобные службы исключительно для публикации непристойного контента, журналисты в один голос стали характеризовать это приложение как сервис для обмена сексуальными сообщениями или неприличными изображениями. В разговорах с подростками я спрашивала их и о Snapchat. Для большинства юношей и девушек публикация в нем была сигналом, что изображение не рассчитано «на долгую добрую память». В Snapchat они делились шутками, понятными только узкому кругу, глупыми картинками и одноразовыми шутками. Фотографии не предназначались «для архива» – их публикацию можно было бы уподобить мимолетным жестам. Использование Snapchat позволяло подросткам сообщить своей аудитории о таком отношении к контенту.

Как упоминалось во Введении, интуитивно понятные технические возможности и дизайн, принятый по умолчанию, оказывают влияние на понимание и использование подростками социальных медиа, однако отнюдь не диктуют те или иные практические действия. При первом знакомстве с медиа подростки принимают решения исходя из того, чего они пытаются достичь. Столкнувшись с тем, что в сетях проще поделиться материалами, чем сделать их приватными, подростки чаще, чем принято считать, выбирают «легкий путь», даже если их действия создают впечатление отказа от конфиденциальности. Не каждый подросток отчаянно стремится привлечь к себе всеобщее внимание; многие просто не считают необходимым минимизировать видимость своих фотографий и доступность бесед. В результате взаимодействия, которые в реальном пространстве носили бы мимолетный характер, внезапно становятся «долгоживущими», создавая впечатление принципиального изменения действующих норм, даже если ничего подобного и не происходило. Вместо того чтобы идти к приватности посредством ограничения видимости отдельных частей контента, подростки создают собственные стратегии обеспечения конфиденциальности в публичном пространстве.

Социальная стеганография

Дети любят экспериментировать с зашифрованными сообщениями. Воображая себя шпионами и связниками, они изучают возможности тайнописи, используя все доступные средства – от молодежного жаргона до ручек с невидимыми чернилами. Подрастая, они ищут и находят более сложные средства передачи сообщений, позволяющие обмануть даже бдительных взрослых. Наблюдая за подростками, действующими в сетевых пабликах, я была буквально очарована тем, насколько умело они кодировали собственные сообщения, находившиеся в открытом доступе. Алиса Марвик и я назвали этот метод действий «социальной стеганографией», то есть способом сокрыть общедоступные сообщения, используя общие знания и подсказки, встроенные в конкретные социальные контексты.

Различные методы сокрытия сообщений, которые находятся у всех на виду, используются с давних времен. Древним грекам часто требовалось отправить некое послание в одно из отдаленных мест, при том что конфиденциальность никто не мог гарантировать. Гонцов могли захватить и прочитать сообщение, даже если его отправитель использовал тайнопись. Самый надежный способ передачи конфиденциальной информации заключался в том, чтобы не дать посторонним повода задуматься о самом ее существовании. В исторических источниках рассказывается о том, как греки передавали сообщения на необычайно далекие расстояния, спрятав их внутри вощеных дощечек для письма. Еще один способ заключался в татуировке на голове раба; при этом сообщение отправлялось получателю только после того, как у раба отрастали волосы, скрывавшие текст[82]82
  Petitcolas, Anderson, Kuhn. Information Hiding; Kahn. History of Steganography.


[Закрыть]. Хотя эти сообщения мог бы прочитать любой человек, знавший греческий язык, они открывались только тому, кто знал, где их следовало искать. В криптографии такой метод сокрытия сообщений называется стеганографией.

В социальной стеганографии для кодирования функционально доступных, но внешне бессмысленных сообщений используется бесчисленное множество языковых и общекультурных инструментов, включая стихи, шутки, понятные лишь посвященным, и специфические культурные отсылки. Чтобы обменяться слухами втайне от «притаившихся в засаде» взрослых, одни подростки используют местоимения, другие ссылаются на определенные события, третьи прибегают к прозвищам и заранее оговоренным кодовым словам. Многие пишут таким образом, чтобы «смешаться с толпой» и оказаться вне зоны видимости взрослых или не допустить правильной интерпретации ими сообщения. Долгие разговоры о школьных слухах, романтических привязанностях и надоедливых учителях остаются незамеченными, так как с точки зрения внешних наблюдателей они лишены смысла.

В этих практических методах социальной стеганографии нет ничего нового. Подростки давно уже придумали разные способы передавать и получать информацию под носом учителей и родителей. Классический пример использования для обмена информацией бумаги, ручки и изобретательности – записки, которые передаются на уроках или оставляются в шкафчиках школьных раздевалок. Граффити на стенах туалета могут быть восприняты как акт вандализма, но каждый из этих нацарапанных знаков несет то или иное сообщение. Новая техника и технологии занимают все большее место в жизни подростков, и неудивительно, что юноши и девушки используют их для общения друг с другом различными, но в равной степени загадочными для взрослых способами. Текстовые сообщения, посылаемые во время школьного урока, выполняют ту же функцию, что и записки, но не требуют перемещения материального объекта, а значит, снижается вероятность перехвата послания. Однако кодирование гарантирует только то, что в случае неудачи и утраты отправителем контроля над информацией смысл сообщения останется недоступным.

Расставшись со своим парнем, Кармен (17‑летняя латиноамериканка из Бостона) «была в не самом счастливом состоянии». Ей хотелось, чтобы о ее чувствах узнали друзья. Как и многие сверстники, Кармен делилась своими эмоциями с помощью текстов песен. Она думала выложить стихи из «эмо» или какой-нибудь депрессивной песни, но поняла, что ее мама может неправильно их интерпретировать, – тем более что так уже случалось. К сожалению, мама Кармен постоянно «слишком остро реагировала» на эмоциональные посты дочери. Поэтому девушка хотела найти песню, стихи которой выражали бы ее чувство, но не давали матери повода считать, что Кармен близка к самоубийству.

Девушка очень внимательно следила и за присутствием матери в Facebook, потому что та нередко разрушала социальное взаимодействие между друзьями. Кармен была очень близка с мамой и охотно включила ее в список своих друзей в социальной сети. Однако постоянные комментарии матери во многих случаях обескураживали других друзей девушки. По словам Кармен, когда ее мать оставляла комментарий, «она распугивала всех присутствующих: после поста мамы все куда‑то исчезали». Девушка хотела опубликовать стихи, которые обязательно вызвали бы отклик у ее друзей, даже если мама тут же оставит комментарий.

Кармен выбрала стихи из песни «Всегда смотри на светлую сторону жизни», в которой поется о счастье, но звучит она в заключительной сцене фильма «Житие Брайана по Монти Пайтону» – сцене распятия главного героя на кресте. Кармен знала, что ее мать, приехавшая в США из Аргентины, в отличие от друзей девушки, не понимает английского культурного контекста. Кармен вместе со своими эксцентричными подругами смотрела этот фильм несколькими неделями раньше на вечеринке с ночевкой. Необычное сочетание песни и сцены в кинокартине их развеселило. Кармен оказалась полностью права; ее мать восприняла стихи буквально и немедленно оставила в Facebook комментарий («как я рада видеть свою дочь счастливой»). Друзья девушки не пытались указать на неправильную интерпретацию. Вместо этого они отправили Кармен текстовые сообщения по телефону, чтобы убедиться, что с ней все в порядке.

Сообщение Кармен достигло своей цели отчасти потому, что она регулярно использовала тексты песен для выражения своих чувств – от отчаяния до безграничной радости. В результате новые стихи пополнили «коллекцию» песен, цитат и комментариев. Девушка не пыталась привлечь внимание к своему новому сообщению, но знала, что близкие друзья правильно истолкуют увиденное. И они действительно все поняли. Ее друзья имели необходимые знания, чтобы интерпретировать отсылку и поместить в контекст послание, «прикрытое» стихами. Таким образом, Кармен передала значимое сообщение немногим, поделившись стихами песни со многими.

Многие подростки используют кодирование смыслов как стратегию управления видимостью; другие применяют аналогичные методы, чтобы поддразнивать своих одноклассников секретами. Например, некоторые молодые люди используют местоимения и тексты песен так, чтобы зрителю стало понятно, что он «не в курсе дела». Будучи в Северной Каролине, я просматривала Facebook вместе с Сереной (белой девушкой 16 лет). На одной из страниц, принадлежавшей Кристи, однокласснице Серены, мы натолкнулись на обновление статуса. Кристи написала: «Меня достало все это», и ее заявление понравилось трем десяткам человек. Я не могла не спросить у Серены: что это значит? Девушка пустилась в долгое объяснение драм, возникающих между Кристи и Кэти. Конечно же, свой статус обновила и Кэти; он гласил: «Она просто сука», что тоже было отмечено несколькими десятками лайков. Я была посторонней и не могла знать, как связаны между собой эти два поста, не говоря уже о том, что имелось в виду под местоимениями «это» и «она». Серена, напротив, прекрасно понимала суть драмы, разворачивавшейся на виду у всех; она была знакома с девушками и знала, что те не поделили. Серена использовала эти знания для интерпретации увиденного в Facebook; при этом ей было известно, что многие одноклассники и ни один из учителей не понимают, что происходит. Посторонние, вне всяких сомнений, видели эти сообщения, но очень немногие осмелились попросить разъяснений.

Когда подростки выкладывают закодированные послания на всеобщее обозрение, они осознают, что привлекают внимание любопытствующих, не входящих в предполагаемую аудиторию. Кто‑то из этих посторонних подумает, что не поддающиеся истолкованию сообщения – признак популярности, и на этом остановится, а кто‑то воспримет их как заманчивую возможность узнать нечто новое. Некоторые начнут выяснять, что скрывается за сообщением, а другие просто проигнорируют то, что не понимают. Когда я спросила Дженну (белая девушка, 17 лет, учится в другой школе в Северной Каролине), как она относится к кодированным сообщениям, она ответила, что все зависит от того, кто их авторы.

Если я хочу узнать, о чем они разговаривают, я постараюсь это выяснить. Я просмотрю материалы на стене, прочитаю разговор с начала до конца или предприму еще что‑то. Но [иногда] меня абсолютно не интересует, что делает какой-то кретин. У меня есть друзья, с которыми я ездила в Малайзию. Они все имеют профили в Facebook. <…> Иногда я прячусь от них, потому что все, о чем они говорят, сбивает меня с толку – я не понимаю, о чем они болтают, или получаю от них сообщения, которые меня ничуть не интересуют.

Многие подростки с наслаждением разыгрывают свои социальные драмы перед одноклассниками и знакомыми; при этом только понимающая аудитория будет адекватно оценивать происходящее, а те, кто не должен участвовать в «представлении», останутся социально изолированными. Отдавая себе отчет в возможности присутствия взрослых, молодые люди знают: если им зададут вопросы, они смогут предложить альтернативную интерпретацию дискуссии. «Шифровки» позволяют подросткам исключать людей, не имеющих отношения к циркуляции того или иного школьного слуха, – родителей, учителей и сверстников, не входящих в их ближайший социальный круг[83]83
  Натан Юргенсон и Пи Джей Рей называют такую практику «танцем с веером», когда вместо небольшого опахала используются обновления статуса (Jurgenson, Rey. Comment on Sarah Ford’s “Reconceptualization of Privacy and Publicity”).


[Закрыть].

Я наблюдаю за поведением подростков в социальных сетях в течение вот уже более десяти лет и пришла к выводу о том, что применение закодированного контента растет. В 2010–2011 гг. молодые люди начали говорить о потайных твитах, или «подтвитах» (subtweeting); имелось в виду кодирование твитов так, чтобы не располагающие «ключом к шифру» посторонние оставались в неведении относительно истинного значения сообщений. По большей части речь шла о различных подростковых драмах, происходивших между друзьями и одноклассниками, и для декодирования сообщений о них требовалась информация из ближнего круга. Другими словами, подростки использовали подтвиты для разговоров «за спиной» у кого-то еще. В данном случае мы имеем дело с одним из приемов кодирования информации, но все более частое употребление этого понятия показывает, насколько широко применяется данный метод[84]84
  В рамках проекта Исследовательского центра Пью было обнаружено, что 58 % подростков шифруют содержание своих сообщений с помощью шуток, понятных лишь посвященным, или других неясных ссылок. Подростки старшего возраста делают это чаще, чем подростки младшего возраста (62 и 46 % соответственно). См.: Madden et al. Teens, Social Media, and Privacy.


[Закрыть].

Кодирование контента, использование «подтвитов» и другие методы социальной стеганографии представляют собой стратегию усиления агентности, направленную на достижение приватности в сетевых кругах общения. Эти действия подростков свидетельствуют об их понимании того, что ограничение доступа к истинному значению контента может быть более мощным инструментом достижения приватности, чем попытки ограничения доступа к контенту самому по себе.