Текст книги "Все сложно. Жизнь подростков в социальных сетях"

Не все подростки считают необходимым тратить время на то, чтобы смысл их постов был понятен только ограниченной аудитории, но многие из них знакомятся с соответствующими методами, чтобы иметь возможность выражать себя в ситуациях, когда за ними, предположительно, наблюдают другие люди.

Жизнь под наблюдением

В 2008 г. в газете New York Times была опубликована статья под заголовком «Text Generation Gap: U R 2 Old (JK)» [ «Поколенческий разрыв в эсэмэсках: U R 2 Old (JK)»]. Она начиналась с зарисовки из жизни. Отец присутствует при разговоре дочери и ее подруги и в какой-то момент вмешивается в их беседу: ему не терпится высказать свое мнение. Обе девушки закатывают глаза. Наступает тишина, а потом подруги начинают набирать на телефонах текстовые сообщения. Отец комментирует действия дочери: это невежливо, ведь ты разговариваешь с гостьей. А дочь отвечает: «Папа, мы ведь пишем друг другу. Не хочу, чтобы ты слышал, что я говорю»[85]85
  Holson. Text Generation Gap.


[Закрыть].

В лексиконе подростков немало выражений, описывающих давно привычные виды наблюдения со стороны взрослых: «слежка в невидимом режиме», «прослушка», «стоять над душой» и «совать нос не в свое дело». Многие из применяемых подростками стратегий приватности направлены на противодействие власти взрослых в ситуациях, когда те полагают, что имеют право смотреть и слушать. Молодежь варьирует инструменты и кодирует контент, использует установки конфиденциальности и настаивает на приватности[86]86
  Различные методы достижения приватности, управления конфиденциальностью и публичностью описаны в статье Айри Лампинен (Lampinen. Practices of Balancing Privacy and Publicness in Social Network Services).


[Закрыть]. Чтобы избавиться от наблюдения взрослых, некоторые подростки идут на крайние меры.

Моя коллега Алиса Марвик взяла интервью у 18‑летней темнокожей девушки по имени Микала (из Вашингтона, округ Колумбия), давно привыкшей к непрерывному наблюдению со стороны взрослых. В прошлом ей пришлось жить в нескольких приемных семьях, поэтому девушка должна была регулярно встречаться с представителями государственных учреждений и сменявшими друг друга опекунами в реальной жизни, а также общаться с ними в интернете. Микале очень не нравились попытки взрослых получить доступ к тому, что она публиковала в Facebook, и девушка решила удалить свою учетную запись (аккаунт). Но когда Микала уже собралась окончательно покинуть социальную сеть, ей пришло сообщение, автор которого не советовал расставаться с Facebook. Он писал о том, как будут скучать в сети друзья Микалы; к тексту были прикреплены их фотографии. Администрация Facebook предложила девушке другой вариант – деактивацию аккаунта. Сообщалось, что если Микала примет предложение, то ее профиль исчезнет, но она сможет входить в Facebook в любое время и активировать учетную запись, а вместе с ней и профиль. Это позволит девушке сохранить аккаунт, включая контент, друзей, комментарии и настройки.

Когда Микала узнала об этом варианте, у нее возникла идея. Девушка деактивировала свою учетную запись. На следующий день она вошла в систему, реактивировала аккаунт, поболтала с друзьями и узнала о событиях за день. Когда закончила, вновь деактивировала учетную запись. На следующий вечер девушка действовала по уже знакомому шаблону. Многократно деактивируя и реактивируя учетную запись, она превратила Facebook в инструмент, используемый в реальном времени. Любой, кто подписан на Микалу, найдет ее аккаунт, когда девушка находится в системе. Попытки обнаружить Микалу в часы ее отсутствия в Facebook ни к чему не приведут. По мнению девушки, этот метод позволил ей добиться желанной приватности, так как она входила в систему только вечером и ночью, а взрослые, с которыми ей приходилось иметь дело, – только днем. Приспособив функцию деактивации к своим потребностям, Микала нашла способ в силу своих возможностей контролировать социальную ситуацию.

Подход, использованный Микалой, – одна из крайностей, но он позволяет лучше понять меры, принимаемые частью подростков для достижения приватности в условиях непрерывного наблюдения со стороны взрослых. В этом отношении подростки получают обширный опыт. По сравнению с обеспеченными молодыми людьми, социально отчужденные подростки (как правило, в силу своего расового или социально-экономического статуса) с гораздо более высокой степенью вероятности находятся под государственным наблюдением. В свою очередь, обеспеченной молодежи приходится противостоять родительскому наблюдению[87]87
  Во многих отношениях приватность представляет собой социально-экономическую проблему. Зачастую государственные социальные услуги, тщательные проверки и наблюдение носят нормативный характер. Подростки, растущие в семьях, в которых родители получают социальные пособия, или находящиеся под опекой, привыкли к вторжениям в частную жизнь. Анализ социально-экономических проблем приватности см. в статье Мишель Гильмен (Gilman. Class Differential in Privacy Law). Имеющиеся данные свидетельствуют и о том, что темнокожая молодежь предпринимает гораздо больше усилий для того, чтобы скрыть свою идентичность в интернете, и предоставляет недостоверную информацию. См.: Madden et al. Teens, Social Media, and Privacy.


[Закрыть].

Не все родители и опекуны стремятся контролировать каждый шаг своих детей, но многие из них уверены в том, что обязаны быть «всезнайками». Я постоянно слышала, что их ответственное поведение подразумевает нарушения права детей на приватность, особенно когда речь идет об интернете. На одном из форумов Кристина, мать из Нью-Йорка, так объяснила свое отношение к проблеме: «Подросткам не “нужна” приватность, по крайней мере, если они находятся в интернете. Я отслеживаю все, что мои дети делают в киберпространстве. Я обыскиваю и их спальни. Я их мать, а не один из приятелей». В ответ на пост Кристины подростки начали писать, что родители не должны следить за тем, что происходит на экране, заглядывая ребенку через плечо. На это она ответила следующей критической тирадой.

Раздражает это их или нет, так было, есть и будет. Это МОЙ компьютер. Почему бы мне не проверить историю, не посмотреть, куда они заходят, о чем разговаривают?.. Я их мама и отвечаю за защиту детей. Им не позволяется разговаривать с незнакомцами «irl» [в реальной жизни. – Примеч. пер.], так почему в интернете они должны оставаться без присмотра? Это просто глупо, imo [по моему мнению. – Примеч. пер.]. Если моим девочкам не нравится, что за ними «шпионят», они могут не пользоваться компьютером.

Установка Кристины не всеобщая, но она отражает довольно распространенный в США стиль «интенсивного» воспитания детей[88]88
  Более подробно о пересечении различных стилей интенсивной заботы о детях и технологий см.: Nelson. Parenting Out of Control; Clark. Parent App.


[Закрыть]. По мнению правоведов Гайи Бернштейн и Цви Тригера, нормы, связанные с интенсивной заботой, все чаще становятся частью публичного дискурса и вписываются в законодательство. Если родители не следуют культурной логике интенсивного воспитания, они должны понести за это ответственность[89]89
  Bernstein, Triger. Over-Parenting.


[Закрыть]. Таким образом, даже если взрослые не разделяют установки Кристины, в соответствии с общим мнением «хорошие» мамы и папы должны внимательно присматривать за своими детьми. Учитывая, что после разговоров подростков друг с другом в киберпространстве остаются цифровые следы, многие родители считают себя обязанными читать посты, следить за каждым шагом своих детей в сетевых пабликах и интерпретировать их действия, даже если в обычном мире подобное их поведение воспринималось бы как абсолютно недопустимое.

Кристина убеждена в том, что имеет право отслеживать все шаги своих детей до тех пор, пока они находятся в ее доме, но другие родители стремятся оставаться всеведущими и постоянно присутствовать рядом с детьми. Когда я была в Мичигане, Бьянка (белая девушка 16 лет) рассказывала, что в ее доме понятия приватности не существует, потому что такова семейная установка. Проблема не только в постоянном присутствии родителей, но и в том, что они, по всей видимости, считают себя вправе участвовать в любом взаимодействии, происходящем в пределах их слышимости. По словам девушки, дома она не может разговаривать с лучшей подругой, потому что «моя семья встревает буквально во все». Родители Бьянки не просто «прослушивают» все ее разговоры, происходят ли они по телефону, посредством переписки по телефону или в гостиной, но и вмешиваются в них, чтобы получить те или иные разъяснения. Лучшая подруга Бьянки, кивнув в знак согласия, объяснила, что обе девушки гораздо лучше чувствуют себя в ее доме (доме подруги), потому что мама оставляет им достаточно «пространства».

Чрезмерное любопытство родителей не является чем-то новым. До появления мобильников подростки высоко ценили домашние беспроводные телефоны, потому что могли пользоваться ими в личном пространстве[90]90
  См.: Haddon. Phone in the Home.


[Закрыть]. Но даже тогда, чтобы слушать разговоры детей, родители (а также братья и сестры) часто использовали параллельно подключенные беспроводные трубки. В наши дни чрезмерное родительское любопытство распространяется на общение детей в интернете. Во многих семьях компьютеры устанавливаются в общем пространстве отчасти потому, что, как говорят родители, безопасность детей зависит от осведомленности взрослых об их действиях в киберпространстве.

Большинство подростков, у которых я брала интервью, были безразличны к тому, что компьютер занимает «центральное положение» в доме; при этом довольно многие юноши и девушки жаловались на то, что родители постоянно «зависают» над ними. По словам Кэт (Kat; белая девушка, 15 лет, из Массачусетса), ее раздражает поведение матери: «Когда я разговариваю с кем-нибудь в интернете, она стоит у меня за спиной. Мне это не нравится. Тогда я прошу маму прекратить, ведь мы обсуждаем обычные вещи. Все это выглядит странно». Кэт нечего стыдиться, и она охотно сообщила бы матери свой пароль на Facebook. Но девушка ненавидит, когда за ней наблюдают. Некоторые подростки воспринимают приватность как право, но многие другие – как вопрос доверия. Поэтому они рассматривают слежку, наблюдение за ними или чтение их постов в интернете как знаки недоверия. Таких подростков, как Кэт, расстраивает, что родители никогда не оставляют их одних в киберпространстве.

Проблема доверия возникает и в связи с паролями. Многих подростков не беспокоит, что родителям «на всякий случай» известны пароли детей на разных сайтах, но они ожидают, что взрослые воздержатся от слежки за их действиями. Например, Кристофер (белый юноша 15 лет из Алабамы) сообщил родителям все свои пароли, но рассчитывает, что они без крайней необходимости не будут входить в его аккаунты. Подросток уверен, что в его учетных записях нет ничего, что могло бы огорчить родителей, но Кристофер разозлится, если узнает, что взрослые пользовались паролями только для того, чтобы посмотреть, что он делает в интернете. Как и многие его сверстники, юноша убежден в том, что между возможностью нарушить конфиденциальность в каких-то особых случаях и сознательным решением не учитывать приватность есть большая разница.

Приватность может восприниматься как право, которым обладают (или которого лишены) дети, либо как привилегия, которую нужно заслужить. В любом случае наблюдение со стороны взрослых формирует у молодежи понимание (а также опыт использования) приватности. Философ Мишель Фуко в книге «Надзирать и наказывать»[91]91
  Foucault. Discipline and Punish.


[Закрыть] описывает наблюдение как механизм контроля на примере тюрьмы. Если заключенные считают, что за ними наблюдают, то их действия будут соответствовать принятым в тюрьме, по мнению узников, нормам и ожиданиям. Наблюдение, надзор – это механизм, посредством которого субъекты, наделенные большей властью, утверждают ее над теми, кто обладает меньшей властью. Когда родители выбирают «зависание», наблюдение из «укрытия» и слежку, они пытаются в неявной форме регулировать действия подростков. Во многих случаях их толкает к этому любовь к детям, но взрослые не понимают, что надзор – форма угнетения, ограничивающая способность подростков к самостоятельному выбору. Независимо от того, как молодые люди отвечают на действия взрослых, наблюдение оказывает на них определенное влияние. Формируя у подростков понимание социального контекста, оно в то же время подрывает их агентность и отрицательно сказывается на их способности осознанно контролировать социальную ситуацию. В результате действия подростков, предпринимаемые для достижения приватности, во многих случаях весьма отличаются от того, что большинство взрослых сочтет уместным. Подростки исходят из того, что за ними наблюдают, и потому, не отказываясь от публичности, пытаются достичь приватности в общественных местах.

Приватность как процесс

Тейлор, 15-летняя белая девушка из Бостона, – не из тех, кто готов делиться всеми переживаниями с другими, и, если бы у нее был выбор, она не перегружала бы друзей информацией о том, что происходит в ее жизни. Она понимает, что друзья желают ей только добра, но она человек сдержанный и не любит, когда другие «суют нос в ее дела». Поэтому она создала «облегченную версию» своей жизни, подробностями которой регулярно делится в Facebook, чтобы друзья не приставали с расспросами о том, что с ней происходит на самом деле. Однако, к своему большому разочарованию, Тейлор обнаружила, что с точки зрения приватности публикация этих материалов дает ей совсем немного по сравнению с ситуацией, в которой она вообще ничего не сообщала бы о своей жизни.

Подобные попытки предпринимает не только Тейлор, и многие публичные фигуры пришли к выводу, что видимость полной откровенности позволяет им добиться реальной приватности. Широко известный блогер Хизер Армстронг (сетевое имя Dooce) однажды заметила, что часто слышит от людей: «Так странно, ведь мне известно о вас буквально все». Хизер не согласна: «Ничего подобного! В блоге отражается не больше 5 % моей жизни»[92]92
  Цит. по: Rosenberg. Say Everything. P. 265.


[Закрыть]. Армстронг и подобные ей блогеры, рассказывающие в Сети «обо всем», что происходит в их жизни, воспринимаются окружающими как уязвимые и открытые люди. В действительности огромная часть их жизни пребывает в тени, остается по-настоящему приватной.

В мире, где публикация обновлений представляет собой общую, целенаправленную и перформативную деятельность, обмен информацией во многих случаях позволяет подросткам надежнее контролировать социальную ситуацию, чем отказ от предоставления любых сведений о себе. К тому же такая тактика гарантирует, что определить социальную ситуацию не сможет никто другой. Однажды мне довелось присутствовать на программе продленного дня в одной из школ Лос-Анджелеса. Из чистого любопытства я спросила участвовавшую в ней девушку о том, почему она выкладывает на своей странице так много своих смешных или неудачных фотографий. В ответ она рассмеялась и сказала, что для нее намного безопаснее самой опубликовать и прокомментировать эти изображения, чем «промолчать». Ведь ей известно, что такие же фотографии имеются у ее «френдов», которые будут только рады, если она окажется в неловком положении. Но она приняла превентивные меры и посмеялась над собой, сделав пренебрежительные подписи к фотографиям, которые могли быть неправильно истолкованы. Следовательно, она лишила «френдов» возможности повернуть ситуацию иным образом. Объяснив мне логику своих действий, девушка заметила, что ее показная откровенность выставляет на передний план то, что не имеет большого значения в ее жизни. При этом глубоко личные вещи остаются в полной неприкосновенности.

Когда люди публикуют определенную информацию, чтобы сохранить приватность, в большинстве случаев они стремятся не допустить, чтобы другие получили над ними власть. Такого рода перформативные публикации не всегда можно считать безобидными. Например, я знакома с лесбиянками, геями и трансгендерами, общедоступные материалы которых призваны представить их обычными молодыми людьми, так чтобы другие не задавали им вопросов о сексуальности. Подростки, подвергавшиеся жестокому обращению, часто рассказывают экстравагантные истории о своей жизни, поэтому никому и в голову не приходит спросить, что на самом деле творится у них дома. Проблемы возникают тогда, когда молодые люди начинают обманывать ради того, чтобы никто не узнал правду. Однако чаще всего, когда подростки делятся информацией, чтобы создать чувство приватности, они просто отстаивают свою агентность в социальном контексте, в котором их возможности и права (их власть) постоянно ставятся под сомнение. Во многих случаях подростки систематически исключают какую-либо информацию, так что история остается неполной. Например, большинство юношей и девушек рассказывают родителям о школьной жизни, умалчивая о своих сердечных увлечениях. С одной стороны, эти подростки утаивают некоторые сведения, но, с другой стороны, они делятся информацией, чтобы сохранить пространство приватности.

Приватность не является ни статичным конструктом, ни внутренним свойством информации или того или иного окружения. Приватность – процесс, посредством которого люди пытаются установить контроль над социальной ситуацией, управляя впечатлениями, информационными потоками и контекстом. Циники любят рассуждать, что в приватности нуждаются только те из нас, кому есть что скрывать. Однако это всего лишь отвлекающий маневр[93]93
  Полную деконструкцию аргумента «нечего скрывать» см. в статье Дэниела Солова (Solove. “I’ve Got Nothing to Hide”…).


[Закрыть]. Ценность приватности обусловлена ее важнейшим значением для личностного роста. По мере того как подростки приближаются к совершеннолетию, они все сильнее хотят ощущать себя значимыми людьми. Особенно важна приватность для социально отчужденных или лишенных общественных привилегий юношей и девушек. Подростки не отказываются от приватности, даже если на пути к ней встают люди, обладающие властью. Напротив, молодежь постоянно пытается найти новые способы достижения приватности, используя и модернизируя стратегии, давно применяемые людьми, лишенными власти[94]94
  Стратегии, позволяющие укрываться даже в публичных местах, давно применяются, в частности, политическими диссидентами. Об этом свидетельствует опыт современного Китая, где государственные цензоры ограничивают использование определенных слов, а также обсуждение определенных тем. Однако особенности китайского языка позволяют обходить цензурные препоны, используя слова, созвучные запрещенным, но имеющие совсем другие значения. Например, по звучанию китайское слово «речной краб» очень похоже на слово «гармония» или «гармонизация», используемое для обозначения политики государства, стремящегося подчинить себе активистов. Во многих случаях для того, чтобы цензору, использующему алгоритмические методы, было сложнее понять происходящее, вместо текста размещаются изображения. Это всего лишь два метода, используемых китайскими активистами в борьбе против государства, стремящегося контролировать их деятельность. Подробнее см. в публикациях американки китайского происхождения Ань Сяо Мины (Mina, An Xiao. A Curated History of the Grass Mud Horse Song; Ead. Social Media Street Art).


[Закрыть]. В стремлении к приватности многие подростки контролируют доступ не столько к контенту, сколько к его смыслу.

Наблюдая со стороны, легко сделать вывод, что «приватность» и «публичность» представляют собой прямо противоположные понятия; на основе этого допущения было разработано большое количество технических решений. На практике границы приватности и публичности довольно сильно размыты. Находясь в публичных местах, подростки не столько отказываются от приватности, сколько начинают поиск новых способов ее достижения. Молодые люди создают новые стратегии обретения приватности, и в случае успеха им часто удается восстановить свою власть. Приватность не просто зависит от агентности; способность достичь приватности – это выражение агентности.

3. Зависимость
Почему подростки одержимы социальными сетями?

В 2009 г. в газете «New York Times» была опубликована статья «Чтобы избавиться от одержимости, некоторые удаляют Facebook из друзей». В беседе с журналистом психолог Кимберли Янг, директор Центра избавления от интернет-зависимости, рассказала о том, что десятки подростков пытались распрощаться с социальной сетью Facebook. По словам Янг, «в данном случае все обстоит точно так же, как и с любой другой пагубной зависимостью: избавиться от нее очень трудно»[95]95
  Hafner. To Deal with Obsession, Some Defriend Facebook.


[Закрыть].

Мне тоже довелось разговаривать с несколькими подростками, которые перестали посещать разные сайты социальных медиа; они объясняли свое решение дефицитом времени, желанием бросить вызов социальным процессам или прекратить общение с некоторыми людьми[96]96
  В 2013 г. Исследовательский центр Пью опубликовал данные, согласно которым две трети взрослых американцев на время отказались от присутствия в соцсети Facebook («взяли отпуск на Facebook»). Они объясняли свое решение недостатком времени, скукой, которую навевает на них сеть, непривлекательным контентом или растущей усталостью от слухов и драм. Примечательно, что 8 % участвовавших в опросе взрослых сообщили, что нуждаются в перерыве, так как в прошлом проводили на сайте слишком много времени (см.: Rainie, Smith, Duggan. Coming and Going on Facebook). Мы не знаем, насколько распространена такая же практика среди подростков, но многие молодые люди, с которыми я встречалась, столкнулись со схожими проблемами. Изучая практику отказа от медиа, Лора Портвуд-Стейсер обнаружила, что в этих случаях многие люди действуют полностью осознанно, часто объясняя свое решение пагубной зависимостью (см.: Portwood-Stacer. Media Refusal and Conspicuous Non-Consumption).


[Закрыть]. Эндрю (белый старшеклассник из Нэшвилла) заключил соглашение с другом о том, что они вместе оставят Facebook (совершат «фейсбучное самоубийство»). Как он объяснил мотивы этого поступка? Эндрю почувствовал пагубную зависимость от социальной сети. Он понял, что заходит в сеть поздно вечером, остается в ней до двух часов ночи, а затем злится на себя, потому что недосыпает. Как рассказывает Эндрю, он сказал себе: «Я веду себя глупо. Мою жизнь контролирует кто-то другой, а я не хочу ничего подобного». Эндрю и его друг деактивировали свои профили с разницей в несколько минут с одного и того же компьютера.

Решение, принятое Эндрю, повлекло ряд последствий. По словам подростка, отсутствие учетной записи на Facebook стало помехой, ограничивающей его социальную жизнь. Теперь ему труднее получать информацию о социальной активности и разговаривать о межличностных взаимоотношениях. В частности, он потерял возможность искать новых друзей или «мониторить их аккаунты». Оправдывая свой поступок, Эндрю сказал себе, что предыдущие поколения как-то обходились без Facebook, и решил, что готов принести эту жертву. Эндрю объяснил: «Ну, я напоминаю себе, что это сайт социальной сети, который для меня лично – одновременно и умная, и глупая идея». Затем он добавил: «Нет, немного не так. Это умная идея, но <…> я должен быть более зрелым и уйти из Facebook». Размышления об отношении к Facebook как к зависимости привели Эндрю к поискам ответа на вопрос: что теперь нормативно? Отклоняя Facebook как нечто незначительное и рассматривая свое пристрастие к социальной сети как проявление незрелости, подросток почувствовал, что он взял под контроль и свое отношение к сайту, и все, о чем сигнализировало это отношение.

В разговорах о своем пребывании в киберпространстве молодые люди действительно часто употребляют слово «зависимость» (или «пагубная зависимость», или «аддикция»; addiction). Освещение в СМИ практики использования подростками социальных сетей еще больше усиливает представление, в соответствии с которым нынешнее молодое поколение бесконтрольно «подсело» на новые технологии и не способно контролировать собственную жизнь. В прессе и на телевидении то и дело мелькают панические истории о китайских и южнокорейских исправительных лагерях для несовершеннолетних, попавших в пагубную зависимость от интернета (в этих странах она якобы приравнивается к алкоголизму, наркомании и игромании)[97]97
  Stewart C. Obsessed with the Internet; Fackler. In Korea, a Boot Camp Cure for Web Obsession.


[Закрыть]. Как изображают американскую молодежь американские СМИ? Как правило, нам показывают подростка, сидящего в темной комнате перед светящимся монитором. Подразумевается, что это поколение зомбированных социальными сетями, страдающих пагубной зависимостью молодых людей, не способных оторваться от потоков сведений, поступающих с Facebook, Twitter и Instagram. Этот формирующийся под воздействием СМИ образ зависимости от социальных медиа не имеет ничего общего с динамикой, которую описывал Эндрю, используя то же самое понятие.

Кто бы спорил: у части молодых людей развивается нездоровое отношение к технологиям. Игромания или одержимость некоторых подростков социальными медиа наносит им большой ущерб, отрицательно воздействуя на успеваемость и эмоциональное развитие. В то же время, когда говорят о зависимости, то преподносят вовлеченность подростков в технологии как некую сенсацию, утверждая, что простое участие ведет к патологии. При этом исходят из посылки, что социальные результаты будут определяться исключительно технологиями. Согласно наиболее общепринятому в СМИ нарративу, подростки не способны поддерживать здоровое отношение к социальным средствам коммуникации. Такие представления отображают увлеченность технологиями как болезнь, лечением которой должно заняться общество. Взрослым людям гораздо проще обвинить в нежелательных результатах техническое развитие, чем оценить возможное воздействие других факторов – социальных, культурных и личностных.

Когда разговор заходит о вовлеченности подростков в социальные медиа, многие взрослые, опираясь на концепцию зависимости, исходят из того, что молодежь не способна себя контролировать. В поддержку этой позиции они даже ссылаются на собственную одержимость социальными сетями. Озабоченность увлеченностью подростков техникой и технологиями имеет давнюю историю, но очень немногие задаются вопросом, почему подрастающее поколение с таким энтузиазмом воспринимает новые технологии. Изображения лиц подростков, освещенных компьютерными дисплеями, – не более чем зеркальное отражение уже позабытых картинок с молодыми людьми, уставившимися в телевизионные экраны[98]98
  Некоторые психологи и исследователи коммуникаций рассматривали проблему телевизионной зависимости сквозь призму «медийных эффектов». Сторонники этого научного направления вынуждены иметь дело со множеством проблем. Обзор истории исследования медийных эффектов и моральной паники в СМИ см. в статье Сони Ливингстон (Livingstone. On the Continuing Problems of Media Effects Research).


[Закрыть]. Предыдущим поколениям родителей не нравилось, что подростки шатаются неизвестно где на улице или часами болтают по телефону. В наши дни молодежь уже не занимает стационарные телефоны, но все еще разговаривает и разговаривает – комментирует в соцсетях обновления статуса друзей, размещая свои фотографии, картинки и видеозаписи и обмениваясь текстовыми сообщениями. Почему подростки вкладывают столько энергии в присутствие в киберпространстве? Потому что они хотят развлекаться и общаться друг с другом.

Молодые люди беспрестанно жалуются на то, сколько времени им приходится уделять вещам, которые не приносят им удовольствия, но не обращают внимания на то, сколько времени у них уходит на пребывание в виртуальном пространстве вместе со сверстниками. Осознание этого может привести к дезориентации и будет восприниматься как источник вины. Здесь же коренится беспокойство, связанное с зависимостью от социальных медиа. Рассмотрим диалог, который состоялся в Канзасе во время моего интервью с двумя десятиклассницами (это было время, когда на вершине популярности находилась социальная сеть MySpace).

Лилли. Ужасно, что на MySpace я кликаю по тому, кто отправил мне комментарий, и попадаю на кого-то другого – просто они оба входят в «Топ друзей», и тогда я щелкаю по кому-нибудь из них, и мне открываются участники MySpace из Теннесси. Только после этого я оказываюсь на странице своего соседа.

Мелани. И через пять часов ты такая: «О боже, где же я была все это время?»

Лилли. Ну да. Сеть тебя не отпускает. Я не знаю, кто был тем гением, который это придумал, но тебя действительно затягивает.

Чтобы понять динамику, которую описывают Лилли и Мелани, мы можем использовать концепцию пагубной зависимости. Еще одна возможность – применение концепции «потока», предложенной психологом Михаем Чиксентмихайи[99]99
  Csikszentmihalyi. Flow.


[Закрыть]. Он рассматривает поток как состояние полного и абсолютного поглощения деятельностью, аналогичное тому, что в разговорах между собой мы описываем как «на подъеме», «в ударе». Время исчезает, внимание полностью сконцентрировано, и люди ощущают, что их охватывает эйфория. Это идеальное состояние для проявления творческих потенций и созидания, именно в такое состояние пытаются войти перед выступлениями спортсмены, музыканты и актеры. Глубокая вовлеченность имеет важнейшее значение для проявления лидерских качеств, для литературной деятельности, разработок программного обеспечения и образования. Состоянием полного и абсолютного поглощения объясняется и увлечение азартными играми или видеоиграми (два вида деятельности, которые чаще всего ассоциируются в обществе с навязчивой потребностью или пагубной зависимостью)[100]100
  В книге Наташи Доу Шулль высказывается мнение, что игровые автоматы специально конструируются так, чтобы у игрока возникало состояние потока (Schüll. Addiction by Design). Анализ того, как видеоигры усиливают состояние потока, см. в работе: Cowley, Charles, Black, Hickey. Toward an Understanding of Flow in Video Games. О взаимосвязи между потоком и аддикцией см.: Chou, Ting-Jui, and Chih-Chen Ting. Role of Flow Experience in CyberGame Addiction.


[Закрыть]. Как представляется, сама по себе глубокая вовлеченность не является проблемой до тех пор, пока она не сопровождается социально неприемлемыми, угрожающими здоровью или чрезмерно затратными с точки зрения финансов действиями.

Подростки, глубоко вовлеченные в функционирование социальных медиа, существенно отличаются от большинства людей, страдающих навязчивыми состояниями: вовлеченность подростков никак не отражается на их социальности. Напротив, участие юношей и девушек в социальных медиа – признак высокой социализации. Анализ разговоров молодых людей о зависимости от социальных медиа показывает, что они заинтересованы не в технических характеристиках своих компьютеров или смартфонов и даже не в тех или иных соцсетях, но друг в друге[101]101
  Когда я только начинала свое полевое исследование, я задавала подросткам вопрос: доводилось ли им пользоваться компьютером, который не был подключен к интернету? Одна из девушек нахмурилась и спросила: «А в чем смысл такого устройства?», а один из юношей объяснил, что, когда мама забывает оплатить счета за интернет, его домашний компьютер просто пылится. Участники общественных дискуссий предполагают, что проблема в технологическом артефакте, однако, по словам многих молодых людей, компьютер как устройство не вызывает у них особого интереса – их привлекает исключительно возможность общения, социальной жизни.


[Закрыть]. Подростковая одержимость социальными медиа представляет собой новый вариант стандартной человеческой вовлеченности. Частое использование молодыми людьми соцсетей как основного места общения – побочное следствие культурной динамики (включая такие факторы, как ограничения со стороны родителей и планируемый по часам день), не имеющее никакого отношения к технологиям. Подростки обращаются к социальным медиа и попадают в зависимость от них, потому что на данном этапе именно эти технологии позволяет им быть на связи с друзьями. Бо́льшая часть молодых людей не находится в зависимости от социальных медиа – если уж на то пошло, они находятся в зависимости друг от друга.