Текст книги "Новая карта мира. Энергетические ресурсы, меняющийся климат и столкновение наций"

Карта Китая

Глава 17
G2 («Большая двойка»)

Нагромождение всевозможных G (от Great) может сбить с толку. Все знают G-7 («Большую семерку»), которая когда-то превратилась в G-8 («Большую восьмерку»), а потом, после исключения России, вновь стала G-7. Кроме того, существует группа G-20, объединяющая 20 ведущих экономик мира, – в нее входят не только страны «Большой семерки» и Европейский Союз, но и крупнейшие развивающиеся рынки, среди которых Китай, Индия, Бразилия и Саудовская Аравия. Многие считают, что G-20 предназначена для того, чтобы стать «советом директоров» мировой экономики, но она все еще остается дискуссионным клубом.

Теперь, чтобы запутать еще больше, скажем о G-2 («большой двойке»). Ее не существует, по крайней мере официально. Но тем не менее она вполне реальна и является самой весомой из всех остальных G. Она влияет на будущее мировой экономики – да и на все остальные сферы жизни в этом столетии, – и гораздо больше, чем все другие вышеупомянутые группы. В «большую двойку» входят два государства – Соединенные Штаты Америки и Китай, на которые приходятся 40 % мирового ВВП и 60 % военных расходов. Название «большая двойка» не обозначает альянс или форум для принятия решений. Скорее, оно указывает на важность отношений между этими странами, на их новое соперничество и их влияние на весь остальной мир.

Еще совсем недавно считалось, что Соединенные Штаты и Китай обречены быть все более зависимыми друг от друга – у них интегрированные цепочки поставок (айфоны разработаны в США, но производятся в Китае), торговый оборот превышает 700 млрд долл., американские инвестиции в Китай объемом 116 млрд долл., китайские инвестиции в США объемом 60 млрд долл.; плюс более 360 000 китайских студентов в американских университетах, которые приносят в американскую экономику 13 млрд долл.[127]127
  Congressional Research Service, «U.S-China Investment Ties,» August 28, 2019, and «U.S.-China Trade and Economic Relations,» January 29, 2020; NAFSA: Association of International Educators (Chinese university students).


[Закрыть]

Эта взаимозависимость получила серьезный импульс в 2001 г. благодаря вступлению Китая во Всемирную торговую организацию (ВТО), которое Билл Клинтон назвал «одним из самых важных достижений в области внешней политики» за время своего пребывания на посту президента. Цель американского президента заключалась в том, чтобы справиться с реальностью быстрорастущей экономики Китая и встроить ее в рыночную систему мировой торговли, что, по словам Клинтона, означает, что действия Китая будут впервые «подчиняться правилам и решениям, принятым и вынесенным 155 государствами». Эта взаимозависимость открыла китайский рынок для американского бизнеса и способствовала росту мировой экономики. Если смотреть на вопрос шире, то взаимозависимость и взаимодействие стимулировали открытие Китая и конвергенцию интересов двух стран, что снижает риск возникновения конфликта. В этом состояла суть идеи, которая стояла за, как мы говорим, консенсусом по вопросу ВТО. Несмотря на критику, звучавшую тогда, не существовало никакой реальной альтернативы перед лицом растущей мощи Китая[128]128
  Bill Clinton, My Life (New York: Vintage, 2005), p. 922; Bill Clinton, Speech, Johns Hokins SAIS, Washington, D.C., March 9, 2000.


[Закрыть].

Но консенсус по вопросу ВТО был сломан, уступив дорогу новому консенсусу по вопросу конфронтации. Вера во взаимодействие уступила дорогу отчужденности и новой эпохе соперничества – торговым войнам и конфликтам вокруг экономических проблем и вопросов безопасности, разговорам о разъединении двух экономик, гонке вооружений и тому, что будет рассматриваться как борьба за экономические модели и в конечном итоге за главенство в мире в оставшуюся часть текущего столетия. Некоторые говорят, что все вместе это уже можно назвать холодной войной. Серьезные ограничения людей и экономические издержки эпидемии нового коронавируса в 2020 г. привели к реальному, пусть и временному разъединению, поскольку воздушные перевозки были отменены, а торговля ограничена; взаимные обвинения росли, и враждебность достигла нового уровня[129]129
  Jacqueline Varas, «Trade Policy Under President Trump,» American Action Forum, Insight, December 13, 2016.


[Закрыть].

Означает ли все вышесказанное, что Китай и Соединенные Штаты движутся в направлении к так называемой ловушке Фукидида (термин введен в обиход американским политологом Грэмом Аллисоном)? Эта концепция названа в честь военного историка из Древних Афин. Она обрисовывает опасность войны, вспыхивающей в результате столкновения доминирующей и укрепляющейся державы. Существуют многочисленные примеры таких войн. Впервые концепция была описана Фукидидом в хронике войны между доминирующими Афинами и укрепляющейся Спартой в V в. до нашей эры. Война продолжалась 30 лет и разрушила оба города-государства. Еще один пример – гонка военно-морских вооружений и экономическое соперничество между Великобританией и Германией, перешедшие в Первую мировую войну, которая разнесла в прах мир, проживший целое столетие без больших войн. Итогом войны стало то, что и победители, и побежденные оказались в гораздо худшем положении, а сама бойня заложила фундамент для Второй мировой войны. Естественно, что ни в одном из приведенных примеров не были задействованы огромные арсеналы ядерных вооружений. О кибервойнах речь также идти не могла.

Хотя об обоснованности «ловушки Фукидида» можно спорить, она стала частью лексикона в отношении «большой двойки». «В мире не существует таких вещей, как “ловушка Фукидида”», – заявил председатель КНР Си Цзиньпин во время визита в Сиэтл. И предупредил: «Но если крупнейшие державы будут вновь и вновь совершать стратегические просчеты, они могут создать такие ловушки для самих себя»[130]130
  Graham Allison, Destined for War: Can America and China Escape Thucydides’s Trap? (Boston: Houghton Mifflin Harcourt, 2017); «Xi Jinping’s Speech on China-U.S. Relations in Seattle,» Beijing Review, September 23, 2015.


[Закрыть].

Со времени краха советского коммунизма в 1991 г. вплоть до глобального финансового кризиса 2008 г. американская модель управления мировой экономикой в общем и целом принималась всеми. Но катастрофа 2008 г. нанесла удар в самое сердце американской экономики, или, как увидели это китайцы, «в сердце капиталистического мира». Китайская модель экономики, управляемой государством (и партией), предлагала альтернативу. Более того, Китай стал мотором, который сначала вытащил мировую экономику из кризиса, а потом вернул на путь восстановления. Китай больше не чувствовал потребности смотреть на Соединенные Штаты ни как на ориентир, ни как на ролевую модель. С точки зрения Китая, финансовый кризис стал «водоразделом в истории китайско-американских отношений, который постепенно принуждает США относиться к Китаю как к равному». Уже после кризиса один китайский аналитик опубликовал книгу, которая называется «Китайская мечта: великодержавное мышление и военно-стратегическое положение в постамериканскую эпоху» (The China Dream: Great Power Thinking and Strategic Posture in the Post-America Era). В книге говорится о неизбежности конфликта с Соединенными Штатами. В Китае она стала бестселлером[131]131
  The author of The China Dream, Colonel Liu Mingfu, proposes «a hundred year marathon» in which China will become preeminent. That became the title for Michael Pillsbury’s influential book The Hundred-Year Marathon: China’s Secret Strategy to Replace America as the Global Superpower (New York: St. Martin’s Griffin, 2016. Also, Michael Fabey, Crashback: The Power Clash Between the U.S. and China in the Pacific (New York: Scribner, 2017), p. 59; Minghao Zhao, «Is a New Cold War Inevitable? Chinese Perspectives on US-China Strategic Competition,» Chinese Journal of International Politics 12, no. 3 (2019), p. 374 («capitalist world» and «coequal»).


[Закрыть].

Этот сдвиг был усилен изменением баланса в мировой экономике. Китай превратился в то, чем во времена промышленной революции была Великобритания, – он стал «мастерской мира». Несколько примеров: сегодня Китай является крупнейшим в мире производителем стали (почти 50 %), алюминия, компьютеров и полупроводников, а также редкоземельных металлов, необходимых для производства электромобилей и ветроэнергетических установок. За три года (с 2011 по 2013 г.) Китай потребил больше цемента, чем Соединенные Штаты за весь XX в. Он имеет солидный финансовый вес. Резервы Управления валютного контроля Китая составляют 3 трлн долл. США, почти треть из которых – это государственный долг США[132]132
  Allison, Destined for War, p. 13.


[Закрыть].

Китай быстро становится страной потребителей – Пекин старается превратить экономику из ориентированной на экспорт в ориентированную на внутреннего потребителя. В 2000 г. в Китае было продано 1,9 млн автомобилей, а в Соединенных Штатах – 17,3 млн. В 2019 г. этот показатель для Китая составил 29 млн, для США – 17 млн[133]133
  IHS Markit AutoInsight.


[Закрыть].

Когда ВВП измеряется в обменных курсах валют, американская экономика все еще крупнее китайской. Если использовать другой основной показатель ВВП – паритет покупательной способности, то Китай уже стал крупнейшей экономикой мира. По этому показателю он превзошел Соединенные Штаты в 2014 г. (Отметим на полях, что экономика Германии превзошла британскую в 1910 г., за четыре года до начала Первой мировой войны.) Конечно, если оценивать экономику по показателю ВВП на душу населения, то в Китае он значительно ниже. Кроме того, необходима проверка на практике для будущего ВВП Китая с учетом демографических последствий политики одного ребенка и социальных изменений. «До сих пор ни одна страна не старела быстрее», – отметил один демограф. В течение ближайших двух десятилетий количество пожилых людей резко возрастет, в то время как численность населения в рабочем возрасте, то есть тех, кто обеспечивает экономический рост, будет так же резко снижаться. Среди других проблем отметим также размер внутренней задолженности и структуру экономики[134]134
  Nicholas Eberstadt, «With Great Demographics Comes Great Power,» Foreign Affairs, July/August 2019; Nicholas Eberstadt, «China’s Demographic Outlook to 2040 and Its Implications,» American Enterprise Institute, January 2019.


[Закрыть].

Если говорить о нефти, то разница между Соединенными Штатами и Китаем разительна. Китай импортирует 75 % потребляемой нефти, поэтому Пекин рассматривает это как одну из причин своей уязвимости и один из факторов, определяющих выбор политической стратегии. Соединенные Штаты испытывали такие же опасения, когда импортировали большое количество нефти. Но благодаря сланцевой революции, если считать на нетто-основе, они являются не крупным импортером, а крупным экспортером нефти.

Соперничество между двумя странами отчетливо видно и с военной точки зрения. «Наши военные всегда сражались с высоким боевым духом», – заявил Си при посещении дивизии, отличившейся в боях с американскими войсками во время Корейской войны. «В прошлом у нас было больше духа, чем стали. Сейчас мы располагаем большим количеством вооружений», – добавил он. И большим количеством денег (добавим мы). За два последних десятилетия военные расходы Китая увеличились вшестеро. Сегодня они составляют 228 млрд долл. по сравнению с 597 млрд долл. у США. Занимающие третье и четвертое места Саудовская Аравия и Россия остаются далеко позади – у каждой из них военные расходы находятся в диапазоне 55–70 млрд долл. Китайские вооруженные силы, выражаясь словами из доклада исследовательского центра RAND Corporation, «превратились из многочисленной, но устаревшей армии в современные боеспособные вооруженные силы». Они «сократили пропасть» с вооруженными силами США. Важно отметить, что у них есть «преимущество близости в большинстве вероятных сценариев конфликта, а географическое преимущество, вероятно, нейтрализует многие военные усилия США». Они также сосредоточены на разработке «широкого спектра ракет, средств ПВО и электронного оборудования», которые смогут «нейтрализовать различные американские вооружения, от кораблей до спутников»[135]135
  «Xi Wants High-Tech Fighting Force,» China Daily, May 1, 2018; «Military expenditure by country,» SIPRI, 2019; «The U.S. – China Military Scorecard,» RAND Corporation, 2015; Elbridge Colby, «How to Win America’s Next War,» Foreign Policy, May 5, 2019 («wide variety»); Jane’s, «China’s Advanced Weapons Systems,» May 12, 2018. That report quotes a Chinese work, The Science of Military Strategy: «The war we need to prepare for… is a large-scale, and highly intensive local war from the sea» (p. 8).


[Закрыть].

Превосходство Китая в Азии продолжает укрепляться. В начале 2017 г., всего через несколько дней после вступления в должность президента, Дональд Трамп внезапно объявил о немедленном выходе Соединенных Штатов из Транстихоокеанского партнерства, которое охватывало 12 государств, чьи берега омывает Тихий океан (характерно, что Китай в этом торговом соглашении не участвовал), и представляло 40 % мировой торговли. Оно подтверждало обязательства США по отношению к Азии и давало азиатским государствам опору в противостоянии с мощным «магнитным полем» экономики Китая. Для этих государств соглашение было как политическим, так и экономическим. Ход Трампа многими в Азии был расценен как признак ухода из региона и как возможность для Китая заполнить образующийся вакуум. Действительно, один китаец назвал выход Соединенных Штатов из соглашения «огромным подарком» Пекину. Не сдерживаемый больше никаким противовесом, Китай приступил к переговорам по заключению своих торговых соглашений с азиатскими государствами[136]136
  Michael Gordon, «Marines Plan to Retool to Meet China Threat,» Wall Street Journal, March 22, 2020; David H. Berger, Force Design, United States Marine Corps, March 2020 («great power/peer level»), p. 2.


[Закрыть].

Си продемонстрировал новый статус Китая как великой державы, когда в 2017 г. принимал на форуме в Пекине 29 лидеров иностранных государств. Он ясно дал понять, что Китай, в отличие от Соединенных Штатов, не намерен поучать их в вопросе прав человека или поддерживать демократических активистов. «У нас нет намерений, – заявил Си, – вмешиваться во внутренние дела других стран, экспортировать нашу социальную систему… или навязывать свою волю». Его послание было тепло воспринято лидерами, привлеченными в Пекин перспективами экономических щедрот Китая[137]137
  «President Xi Jinping’s Keynote Speech,» China Daily, May 14, 2017.


[Закрыть].

Противостояние «большой двойки» наиболее отчетливо проявляется на двух аренах. Первая – в Южно-Китайском море – в буквальном смысле охватывает географические карты. Вторая – она известна под названием стратегической инициативы «Один пояс, один путь» – представляет собой попытку переписать карту мировой экономики. И там и там важную роль играет проблема энергоносителей.

В отношениях США и Китая есть и другие опасные вопросы, начиная с фундаментальной проблемы Тайваня до Восточно-Китайского моря, где КНР и Япония спорят из-за владения почти не заселенными, но имеющими важное стратегическое местоположение островами, которые японцы называют Сенкаку, а китайцы – Дяоюйдао. Северная Корея, ее ядерные вооружения и ракетная программа являются причиной огромной озабоченности. Но именно Южно-Китайское море представляет собой то, что называют «величайшим очагом напряженности» непосредственно между Соединенными Штатами и Китаем[138]138
  Interview with James Stavridis; Allison, Destined for War, p. 150 («tension»); Robert D. Kaplan, scholar of geography and geopolitics, describes the South China Sea as «now a principal node of global power politics, critical to the preservation of the worldwide balance of power.» Robert D. Kaplan, Asia’s Cauldron: The South China Sea and the End of a Stable Pacific (New York: Random House, 2015), p. 49.


[Закрыть].

Глава 18
«Опасная земля»

В апреле 1933 г. капитан французского военно-морского флота Жорж Луи Меземеккер отплыл из Сайгона, крупнейшего порта принадлежавшего тогда Франции Вьетнама. Южно-Китайское море, куда направлялся французский капитан, привлекало лишь рыбаков, а для мировой торговли оно оставалось захолустьем. Миссия капитана Меземеккера заключалась в распространении суверенитета разваливающейся французской колониальной империи в Индокитае на ее отдаленные внешние границы. Для этого он должен был достигнуть региона, обозначенного на навигационных картах как Опасная земля, и объявить владением Франции группу крошечных островков в Южно-Китайском море. Они были известны под названием островов Спратли в честь британского капитана, который обнаружил один из них в 1843 г.[139]139
  Centre des Archives Diplomatiques du Ministère de l’Europe et des Affaires Étrangères, 32 CPCOM/79, ASIE1930-1940, CHINE, E513-0 sd/e 749.


[Закрыть]

Что касается самих островов, то они совсем не впечатляли – «причуды геологии, мушиные следы на карте, едва торчащие из воды». Вместе с многочисленными скрытыми под водной поверхностью рифами и отмелями они представляли собой огромную опасность для мореплавателей. Даже изданные американскими властями в наши дни инструкции указывают на то, что «уклонение от Опасной земли является единственной гарантией безопасности моряков». Может быть, острова Спратли и похожи на мушиные следы, но они находятся в важнейшей точке карты. Архипелаг занимает площадь 160 000 кв. миль, что почти равно площади штата Флорида, он располагается в нескольких сотнях миль от Вьетнама, немного ближе к Филиппинам. Таким образом, острова Спратли лежат в центре, возможно, самой важной артерии в мире – Южно-Китайского моря.

Флотилия, отплывшая из Сайгона в 1933 г. с грандиозной имперской миссией, состояла всего из трех судов: канонерской лодки, рыболовецкого судна и гидрографического корабля. Официальная цель миссии была обозначена как «недопущение провозглашения суверенитета иностранной державой». Французов беспокоили китайцы, но еще больше их волновали экспансионистские намерения Японии, которая, как опасались французы, пыталась «проникнуть в воды, где доминирует Европа». Французы заявили, что их претензии на острова Спратли неоспоримы, поскольку основаны на декларации о суверенитете, сделанной вьетнамским королевством Аннам еще столетие назад[140]140
  Monique Chemillier-Gendreau, Sovereignty over the Paracel and Spratly Islands (Cambridge, MA: Kluwer Law International, 2000), pp. 226-27 («quirks of geology»); Clive Schofield and Ian Storey, The South China Sea Dispute: Increasing Stakes and Rising Tension (Washington, D.C.: Jamestown Foundation: 2009), p. 11 («Dangerous Ground»); David Hancox and Victor Prescott, A Geographical Description of the Spratly Islands and an Account of Hydrographic Surveys Amongst Those Islands, International Boundaries Research Unit, Maritime Briefing, vol. 1, no. 6 (1995), p. 38 («mariner’s… guarantee»); Stein Tonnesson, «The South China Sea in the Age of European Decline,» Modern Asian Studies 40 (2006), pp. 1-57, 3 («Europe-dominated waters»).


[Закрыть].

Пользуясь хорошей погодой, Меземеккер подплывал к одному за другим девяти крошечным островам, и на каждом из них повторялся один и тот же ритуал. Капитаны каждого из трех судов подписывали декларацию о провозглашении суверенитета, затем вкладывали ее в бутылку, которую, в свою очередь, помещали в пограничный столб, установленный на берегу. После этого на каждом острове водружали французский флаг. В заключение процедуры в дело вступал трубач. Единственными зрителями этой сцены была горстка французских моряков, возможно, несколько морских птиц и тишина пустынного моря[141]141
  Centre des Archives Diplomatiques du Ministère de l’Europe et des Affaires Étrangères, 32 CPCOM/79, ASIE1930-1940, CHINE, E513-0 sd/e 749.


[Закрыть].

В наши дни споры вокруг суверенитета над островами в Южно-Китайском море обостряются. Государства выясняют, кто контролирует острова Спратли, а также еще одну группу островов, расположенных ближе к Китаю и Вьетнаму, которые называются Парасельскими, кто контролирует другие крошечные кусочки суши, едва торчащие из воды, само море и то, что называют территориальными водами. Идет борьба по множеству важнейших вопросов – среди них газовые и нефтяные ресурсы, как разведанные, так и подразумеваемые; значительная часть мировых рыбных ресурсов; контроль над основными морскими путями и потенциально над торговлей, которая проходит по ним. Речь идет также о национальной идентичности, о сдвиге стратегического равновесия и об изменениях в отношениях Китая как с его соседями, так и с Соединенными Штатами. Напоследок не будем забывать о вопросе свободного или ограниченного прохода военных кораблей в местных водах. Все это повышает риск вооруженного столкновения – как случайного, так и умышленного.

Южно-Китайское море, которое называют важнейшей водной артерией в мире, простирается от Индийского океана до Азии и Тихого океана. Его воды омывают берега Индонезии, Малайзии, Брунея, Филиппин, Вьетнама, Китая и Тайваня. Сингапур расположен сразу за его границей. По Южно-Китайскому морю проходят торговые пути, по которым перемещаются товары на 3,5 трлн долл. – это две трети морской торговли Китая и более 40 % Японии. В этот поток входят 15 млн баррелей нефти в сутки – почти столько, сколько проходит через Ормузский пролив, а также треть мировой торговли СПГ. По Южно-Китайскому морю проходит 80 % нефтяного импорта Китая. Его воды крайне важны для обеспечения пищевой безопасности. На него приходится 10 % мирового улова рыбы, 40 % мирового улова тунца. В нем добывают бóльшую часть морепродуктов, потребляемых в Китае, крупнейшем потребителе рыбы в мире, и в Юго-Восточной Азии. Утверждают, что «ценность и важность рыбных запасов Южно-Китайского моря» делают «рыбу стратегическим товаром и фактором военно-морского конфликта в Азии». Конфликты вокруг рыбных ресурсов весьма чувствительны, они возбуждают общественное мнение в приморских государствах.

Эти воды пропитаны риском. «Малейшее безответственное действие или разжигание конфликта, – предупредил премьер-министр Вьетнама, – может привести к прерыванию этих громадных торговых потоков с непредвиденными последствиями не только для экономик региона, но и для всего мира»[142]142
  «How Much Trade Transits the South China Sea?» China Power, Project CSIS, October 10, 2019 (world trade); Schofield and Storey, South China Sea Dispute, p. 9 (tuna); Alan Dupont, «Maritime Disputes in the South China Sea: ASEAN’s Dilemma,» Perspectives on the South China Sea, ed. Murray Hiebert, Phuong Nguyen, and Gregory Poling (Washington, D.C.: CSIS, 2014), p. 46 («strategic commodity»); Ian Storey, «Disputes in the South China Sea: Southeast Asia’s Troubled Waters,» Politique Étrangère 79, no. 3 (2014), p. 11 («entire world»).


[Закрыть].

В отличие от сегодняшнего дня, миссия капитана Меземеккера в 1933 г. была далека от глобальных противоречий. Ее цель была намного проще – усилить позиции Франции в регионе. Тогда новости распространялись медленно. Лишь в конце года новость о миссии наконец достигла ушей министра иностранных дел Китая, который был ею возмущен. Но после нескольких недель обдумывания военный совет Китая предупредил: «Нам следует приостановить игру с французами». Почему? «Наш военно-морской флот слаб, а эти девять островов сейчас для нас бесполезны»[143]143
  Chemillier-Gendreau, Sovereignty over the Paracel and Spratly, pp. 205-6, 210-11 («megalomania»); Bill Hayton, The South China Sea: The Struggle for Power in Asia (New Haven Yale University Press, 2014), pp. 54-55 («navy is weak»).


[Закрыть].

Однако далеко не все были готовы успокоиться, потому что территориальная целостность Китая была объединяющей идеей для националистов, возмущенных «инцидентом девяти островов». Они были мобилизованы из-за «унижения неравноправных договоров» с иностранными государствами, начиная с Нанкинского договора, заключенного в 1842 г. после Первой опиумной войны. Договор требовал от побежденного Китая сдать Гонконг в аренду Великобритании и гарантировать экстерриториальность. Это означало, что британские граждане в Гонконге будут подчиняться британским, а не китайским законам. Целый ряд дополнительных «неравноправных договоров» давал европейским государствам, включая Россию, а также Японии торговые преференции и экстерриториальные юридические права в приморских городах Китая. Кроме того, они получали право осуществлять политический контроль в пределах определенных зон действия концессий. Все это подрывало суверенитет Китая и подчеркивало его слабость.

Предполагалось, что Китайская республика, основанная в 1912 г., модернизирует страну и вернет ей суверенитет. Но начиная с 30-х гг. Китай постепенно выродился в раздробленное государство. Чан Кайши, лидер националистов, унаследовавший руководство Китайской республикой, сражался как против разного рода полевых командиров, так и против коммунистов, одним из лидеров которых был Мао Цзэдун. В 1931 г. японцы захватили Маньчжурию, где была сосредоточена большая часть промышленности Китая, и проломили Великую Китайскую стену.

Если учесть бушующий в стране конфликт и фактический распад государства, то любой новый признак слабости китайских властей, независимо от того, где он проявился, вызывал возмущение и тревогу. Но в отсутствие военно-морского флота, способного остановить продвижение французов, «китайское правительство», как написал один историк, обратилось к воинам иного рода – «своим картографам»[144]144
  State Council, White Paper on South China Sea, July 2016, english.www.gov.cn/state_council/ministries/2016/07/13/content_281475392503075.htm («9 Islets»); Henry Kissinger, On China (New York: Penguin, 2011); Hayton, The South China Sea, p. 55 («mapmakers»). On the «unequal treaties,» Denis Twitchett and John K. Fairbank, The Cambridge History of China, vol. 10, Late Ch’ing, 1800-1911, Part 1 (Cambridge: Cambridge University Press, 1978), chapter 5.


[Закрыть].

С 1933 по 1935 г. были опубликованы различные карты, подтверждавшие суверенитет Китая над значительными участками акватории Южно-Китайского моря, включая расположенные в тысяче миль от основной территории. Многим островам были присвоены китайские названия. Это картографическое наступление возглавлял один из наиболее влиятельных и уважаемых географов Китая Бай Мейчу. Его деятельность вдохновляли не только любовь к широте и долготе, но также националистические убеждения. «Любовь к своей нации – это главный приоритет в изучении географии, – говорил он, – в то время как создание нации – это то, для чего нужно изучать географию». Для пущей наглядности и ради обучения нации он уже в 1930 г. изготовил «Карту национального унижения Китая». По словам географа, одна из его целей заключалась в том, чтобы «помочь простым людям быть патриотами».

В 1936 г. он нарисовал карту для своего «Атласа строительства нового Китая». На карте была изображена U-образная линия – некоторые назвали ее «коровьим языком», – спускавшаяся вниз вдоль берега Южно-Китайского моря почти до Голландской Ост-Индии (сейчас это Индонезия). Все, что находится выше линии, утверждал Бай Мейчу, принадлежит Китаю. В описании карты он написал, что Южно-Китайское море – это «жизненное пространство китайского рыбака. Суверенитет, конечно, принадлежит Китаю»[145]145
  State Council, White Paper on South China Sea, http://english.www.gov.cn/state_council/ministries/2016/07/13/content_281475392503075.htm («reviewed and approved»); Peter A. Dutton, «Through a Chinese Lens,» Proceedings of the U.S. Naval Institute 136, no. 4 (April 2010), p. 25; Zou Keyuan, «The Chinese Traditional Maritime Boundary Line in the South China Sea and Its Legal Consequences for the Resolution of the Dispute over the Spratly Islands,» International Journal of Maritime and Coastal Law 14, no. 1 (1999), p. 33; Hayton, The South China Sea, p. 56 («Loving the nation»); William Callahan, «The Cartography of National Humiliation and the Emergence of China’s Geobody,» Public Culture vol. 21, issue 1, Winter 2009, p. 154 («common people»); «Spratlys – Spratly Islands (Nansha Islands) of China,» www.spratlys.org/islands-names/1935.htm (chronology of maps). On Bai Meichu and the Journal of Geographical Studies, see Pei-yin Lin and Weipin Tsai, Print, Profit, and Perception: Ideas, Information and Knowledge in Chinese Societies, 1895-1949 (Leiden: Brill, 2014), pp. 105-11, and Brian Moloughney and Peter Zarrow, eds., Transforming Society: The Making of a Modern Academic Discipline in Twentieth Century China (Hong Kong: Chinese University of Hong Kong Press, 2011), pp. 310-17, 331-32 (more patriotic).


[Закрыть].

Почти девять десятилетий спустя карта Бай Мейчу остается в центре конфликта вокруг Южно-Китайского моря.

После Второй мировой войны, в 1947 и 1948 гг., националистическое правительство, основываясь непосредственно на карте Бай Мейчу от 1936 г., опубликовало новую карту, согласно которой Китай контролировал архипелаг Спратли, Парасельские острова и всю южную часть Южно-Китайского моря вплоть до отмели Джеймс Шоал, расположенной у самого побережья современной Индонезии. Согласно официальному заявлению того времени, это разграничение последовало за решениями китайских «правительственных департаментов… перед антияпонской войной… Соответственно, оно должно оставаться неизменным»[146]146
  Tonnesson, «The South China Sea in the Age of European Decline,» p. 29.


[Закрыть].

В то время Китай был охвачен ожесточеннейшей войной между националистами во главе с Чан Кайши и коммунистами Мао Цзэдуна. Мао победил. Под вечер 1 октября 1949 г., стоя на трибуне на Вратах небесного спокойствия в Пекине, он объявил об основании Китайской Народной Республики. «Мы, 475-миллионный народ Китая, встали с колен», – заявил он. Китай, сказал Мао, «никогда не будет страной, которую можно оскорблять и унижать». Что касается Чан Кайши, то он вместе со своими сторонниками-националистами бежал на Тайвань, куда последовали также те, кто спасался от наступления коммунистов. Китайская республика по-прежнему существует на Тайване, она процветает и является основным источником инвестиций в экономику материкового Китая, но постоянно опасается насильственного воссоединения с ним[147]147
  Philip Short, Mao: A Life (New York: Henry Holt, 2000), pp. 418-420 («stood up»); Zheng Wang, «The Nine-Dashed Line: ‘Engraved in our Hearts’,» The Diplomat, August 25, 2014.


[Закрыть].

Что касается материкового Китая, то новое коммунистическое правительство приняло карту Бай Мейчу, очертив свои притязания на Южно-Китайское море – сначала с 11 пунктирами, затем с девятью, после чего добавило десятый, расположенный восточнее Тайваня, демонстрируя тем самым, что остров является неотъемлемой частью Китая. Несмотря на добавление десятой черточки, китайская карта (и видение истории) по-прежнему известна под названием «Карта девяти пунктиров». В 2013 г. один выдающийся китайский географ заявил, что карта Бай Мейчу «глубоко запечатлелась в сердцах и умах китайского народа». Сегодня, когда вы летите в Китай, откройте журнал, распространяемый в самолетах авиакомпании Air China, и увидите карту, на которой изображена линия из девяти пунктиров, напоминающая своими очертаниями длинный коровий язык, который далеко вдается в Южно-Китайское море, почти достигая побережья Малайзии.