Текст книги "Лишний князь. Нет ни друзей, ни врагов – только цель!"

– Замолчи! – резко велел ему Всеволод. – Поднимись, успокойся и расскажи, что случилось.

– Княгиня! – завопил Гостибор, приподнимаясь на одно колено, но не решаясь подняться окончательно. – Я захожу в рощу – а там ее нет! Одни только бусы рассыпаны!

И он протянул Всеволоду судорожно сжатый кулак, из которого выскочили на пол несколько разноцветных стеклянных бусин. Они со звоном стукнули о мозаику, изображавшую небесного всадника, разящего копьем змея, подпрыгнули и покатились под лавки. Самая большая из них закатилась прямо под ноги воеводы Держимира. Он поднял ее, окинул Гостибора ледяным взглядом и тихо спросил:

– Что с моей Верхушей?

– Пропала она! – заикаясь от волнения, проговорил Гостибор. – Пошла в Ладину рощу молиться и не вернулась.

– И куда она делась? – таким же ледяным тоном спросил Держимир.

– Никто не видел. Как сквозь землю провалилась! – от волнения приседая на задок, вымолвил Гостибор.

В палате повисла гнетущая тишина. Одновременно, не сговариваясь, Держимир и Всеволод посмотрели друг другу в глаза. Затем оба резко поднялись со своих мест – Держимир с лавки, застеленной ковром, а Всеволод с высокого престола, к которому вели двенадцать ступенек – и бросились вон из зала. Проходя мимо своего слуги, великий князь задел его сапогом с такой силой, что опрокинул навзничь. Гостибор повалился на каменный пол и со страхом закрыл голову руками, ожидая ударов, но на него никто уже не обращал внимания. Бояре повскакали с лавок и шумно гомоня, устремились к выходу вслед за своими предводителями. Несколько мгновений – и Гостибор остался в этой мрачной, играющей разноцветными бликами палате совершенно один. Низкие тяжелые потолки нависали над ним, держась на полукруглых столбах, и казалось, готовы были обрушиться на его голову. Стены, украшенные изображениями богинь и богов в их чудесном небесном граде, гулко отражали звуки удалявшейся толпы. Он поднялся с пола, растерянно оглянулся по сторонам и присел на нижнюю ступеньку лестницы, поднимающейся к престолу.

– Что же делать-то, а? – вслух спросил он фигурку небесного всадника, распластанную на мозаичном полу. – Ведь никто же не видел, куда. И кто ее. Где теперь искать?

Лихославцы скакали день и ночь, не делая даже коротких привалов. Коней они не жалели – то и дело хлестали их плетьми. Крытый возок с пленницей подскакивал на ухабах, не давая отряду пуститься во всю прыть. В этом поспешном бегстве чувствовался страх, как будто за ними гналась стая злых духов. Однако на самом деле погони не было – они проделали все так стремительно, что оторвались от любых преследователей. То справа, то слева от дороги мелькали маленькие деревеньки, но едва увидев их, они еще больше подгоняли коней, чтобы не попасться на глаза местным селянам.

Ночью шаг пришлось сбавить, но остановиться они так и не решились, благо, дорога была освещена ярким месяцем. К утру они были у Клязьмы, где их поджидало несколько широких ладей. Над ними тотчас же взвились паруса, гребцы сели за весла и изо всех сил принялись вспенивать речную воду, удаляясь от столичной волости все дальше и дальше. Верхуславу, закутанную с ног до головы в широкий плащ, с клобуком, нахлобученным на лицо, усадили на самое донышко лодки, чтобы ее не было видно с берегов. Буривой не решился сесть с ней в одно судно – он выбрал самое последнее, отчалившее от берега, и старался не попасться ей на глаза.

Только отплыв от великокняжеских земель подальше, лихославцы наконец решились остановиться на ночлег и как следует выспаться. Но едва утро забрезжило над рекой, как они снова уселись за весла и принялись грести с прежней силой, не обращая внимания на мозоли, покрывающие их стертые ладони.

Они подплыли к Лихославлю со стороны морского залива. Был полуденный час, и горячее южное солнце висело над головами, нещадно паля и бросая яркие блики на волны. Буривой слегка успокоился – он с детства привык к морским плаваниям, и на воде чувствовал себя увереннее, чем на суше. Радивой на передней ладье поднял длинный изогнутый рог и протяжно в него затрубил, извещая город о своем триумфе.

В Черном замке их приняли, как героев. Верхуславу тотчас же отправили в подземелье, где было сыро и душно. Старый и немощный Немир не выходил к ним, но его сын Гремислав обнял по очереди всех трех воевод и от души хохотал вместе с ними, слушая их сбивчивые рассказы. Буривой вырвался из рук сторожей, не отходивших от него ни на шаг, и бросился к Гремиславу.

– Княже, я выполнил свою клятву! – закричал он, хватая его за рукав. – Распорядись, чтобы с моей шеи сняли это ярмо!

И он указал на железную гривну с шипами, обвивавшую его шею. Гремислав перестал смеяться и внимательно оглядел его.

– Наш добровольный помощник хочет освободиться от ярма, – издевательским голосом проговорил он, переглядываясь с воеводами.

Те так же издевательски засмеялись.

– Но я же все сделал! Ведь мы договаривались! – растерянно пробормотал Буривой.

– Твой ошейник вроде не такой уж тяжелый. Поноси-ка его еще! – высокомерно сказал Гремислав, глядя на него сверху вниз.

– Освободи меня! У нас был уговор! – тонким голосом, с отчаянием завизжал Буривой.

– Походи пока так. Ты нам еще послужишь! – вымолвил Гремислав, и все трое лихославских воевод снова издевательски расхохотались – видимо, они знали об этом заранее.

– Пустите его! Никуда он от нас не денется! – бросил Гремислав своим людям, и его слуги перестали держать Буривоя.

Все от него отвернулись. Он остался стоять посреди пыльной площади, со всех сторон огороженной постройками и стенами замка. Подергал немного железную гривну, пытаясь сорвать ее с шеи, но острые шипы вонзились ему в кожу, причиняя нестерпимую боль.

– Вот гад! Обманул! – в сердцах сказал он, глядя вслед уходящему Гремиславу.

На его счастье, этих слов никто не расслышал.

Шум водопада стоял в ушах день и ночь. Жаркое южное солнце играло мириадами ярких огоньков в его каплях, разлетающихся по округе. Радуга то и дело вставала над его крутым обрывом, соблазняя сорваться и ускакать по ней куда-то далеко-далеко, на самое небо, как делали, говорят, сказочные богатыри в незапамятные времена.

Буривою отвели маленькую каморку под одной из каменных башен. Его никто не охранял, и он выходил во двор в любое время суток. Правда, из замка в город его все же не выпускали: стоило ему подойти к воротам, как сторожа грубо гнали его обратно. Один раз ему даже позволили увидеться с Избыгневом, который все еще томился в подвальной темнице. Его слуга зарос волосами и бородой, которые были грязными и нечесаными. Кормили его впроголодь, и он сильно отощал. Багровый рубец на его лице гноился.

– Прости меня, Избоша! – с горечью сказал ему Буривой. – Я ничего не могу для тебя сделать. Видишь, у меня самого на шее такое ярмо, что мной вертят, как захотят.

– Ничего-ничего, господине! – сверкнул своими голубыми глазами его слуга. – Будет и на нашей улице праздник.

И улыбнулся, оскалив пожелтевшие зубы так, как скалит их волк, заглядевшийся на добычу.

Гремислав вел себя высокомерно, при каждом удобном случае обругивал его, а то и давал пинка. Вдова Изяслава Могутного требовала снять ему голову в отместку за убитого мужа. Буривой чувствовал, что чем дольше остается в Черном замке, тем призрачнее становится надежда выбраться отсюда. Наконец, он решился на отчаянный шаг – потребовал, чтобы его допустили к старому князю, Немиру.

Немир принял его в той самой оружейной палате под вежей, где висел древний Ярилин щит. Посреди круглого зала все так же тянулись столы, накрытые скатертями, но на них не было угощений. На стенах в гнездах висели зажженные светочи, освещавшие каменные стены. Оружие и доспехи всех времен и народов были развешаны здесь на каждом шагу, производя впечатление разнообразием и изобретательностью, которую проявляли люди при создании этих орудий убийства.

Случай не был торжественным, и князь не стал забираться на престол, стоявший под Ярилиным щитом. Он просто сидел во главе стола, к которому подвели Буривоя. Повинуясь немому кивку головой, охранник вышел из зала, оставив их наедине. Перед князем стоял кувшин с вином и несколько простых деревянных кружек. Он подумал немного, взял самую убогую, с выщербленным краем, налил до краев и подвинул ее Буривою.

– Выпей вина, может, оно тебя немного развеселит, – предложил Немир.

– Меня развеселит не вино, а воля, – возразил ему Буривой. – Отпусти меня, Немир Милодарович! Будь милосерден, ради небесных богов!

– Ради каких богов? – резко спросил Немир.

– Тех, что ушли в глубину Вселенной. Может, они еще вернутся и каждому воздадут по заслугам.

– Ты их знаешь, этих богов?

– Как же! Сварог, государь древних лет; Великий князь света Дажьбог, Владыка Род, громовник Перун и царица небесная Лада.

– Но здесь, в Черном замке, всегда поклонялись другому богу! – резким, скрипучим голосом выкрикнул Немир. – И ты знаешь, какому!

– Да, я знаю, – сказал Буривой и поник головой.

– Если знаешь – напомни! – потребовал Немир.

– Все знают, что в Лихославле славили Переплута.

– Именно так! – с воодушевлением проговорил Немир и привстал из-за стола.

Его синие пронзительные глаза заблестели, седые волосы на плечах встряхнулись, старческие морщины на лице чуть разгладились.

– Переплут не был ни милостивым, ни милосердным, – продолжал Немир. – Он всегда знал, чего хочет, и шел к своей цели по чужим головам.

– Многие думают, что он был крамольником и изменником в дружной общине богов, – несмело возразил ему Буривой.

Немир расхохотался, запрокинув голову.

– Глупые нравоучители ругают его за то, что он умел стоять за свою выгоду, – заговорил князь. – Но они не хотят признать правды: Переплут был самым ценным в общине. Без него небожители были немощны и слепы, как щенки. Кто построил небесный город, в котором боги отсиживались во время войны?

– Его построили великаны, – сказал Буривой.

– Да, великаны таскали камни, – нетерпеливо перебил его Немир. – Они сложили из них стены и башни, и даже саму Белую Вежу, с вершины которой взору открываются все три мира Вселенной. Но великаны никогда бы не нанялись работать на богов, если бы их не подкупил Переплут! А откуда у богов их волшебная сила? Откуда все то, что возвышало их над другими? Откуда Ярило взял свою шапку-невидимку? Откуда у Перуна было копье, летящее прямо в цель? Откуда Стрибог взял Сокол-корабль, который вмещал в себя столько грузов и путников, сколько не выдержит и тысяча ладей? Все это для них достал Переплут! И что он получил в благодарность? Наказания и казни!

– Но ведь он изменил своим братьям, – робко возразил Буривой. – Он переметнулся на сторону бесов, погрузил в вечный сон Перуна, как раз тогда, когда полчища врагов шли брать Белую Вежу на щит, наконец, это именно он навел бесов на город богов – без него нашествия бы не случилось. Он обманывал и предавал своих братьев, он грабил и обворовывал всех, кого встречал в Трех мирах. Как же было его не наказать?

– Вот ты и ответил на свой вопрос, – скрипучим старческим голосом проговорил Немир. – Какого ты ждешь милосердия, если сам не готов его проявить? Боги не были милосердными к Переплуту, да и сам он таким никогда не казался. Так откуда же этой нежности взяться у нас, его внуков?

– Люди – внуки Дажьбога, – понуро, уже ни на что не надеясь, возразил Буривой.

– В Великом Мире-городе – может быть, – криво улыбаясь, проговорил Немир. – А у нас в Лихославле думают по-другому.

Под каменными сводами башни повисла гнетущая тишина. Было слышно, как потрескивает пламя светочей, воткнутых в гнезда на стенах. На улице лаял какой-то дурной пес. Отдаленный шум водопада проникал сквозь закрытые двери.

– Твой сын сказал, что я могу еще послужить вам, – решился наконец Буривой. – Сними с меня этот ошейник, и я открою тебе ворота столицы.

– Ты не начальник над столичными воротами, – с сомнением произнес Немир.

– Я все еще первый воевода после князя! – с напором воскликнул Буривой.

– Да ладно тебе! – насмешливо возразил Немир. – Кто теперь даст тебе войско, после того, что ты сделал?

– Я возьму в свои руки Кремник, – с убеждением сказал Буривой. – Я перессорю друг с другом бояр, так что великогородское войско останется без полководцев. С великим князем я знаком дольше, чем его жена. Я знаю его слабые места, его привычки и его мысли. Я принесу тебе ключи от столицы в зубах, как твой верный пес, и буду стоять на коленях в пыли, упрашивая, чтобы ты принял их!

Речь его была убедительной, голос искренним. Немир разглядывал его с явным сомнением.

– Поверь мне, Немир Милорадович, я готов ради тебя на все! – с напором выкрикнул Буривой.

– Я верю не столько тебе, сколько отравленным шипам на твоей гривне, – усмехнувшись, проговорил Немир.

– Гривну я требую снять! – резко заявил Буривой. – С ней я больше и шагу не сделаю. Делай со мной все, что хочешь…

– И сделаю! – неожиданно сильным голосом выкрикнул Немир. – Ты убил моего сына! Что, забыл? Да я бы тебя разодрал на кусочки, а потом сварил бы в кипящей смоле! А ты мне еще и условия ставишь? Будешь служить мне до тех пор, пока я не выгоню тебя со двора, как собаку! И этот ошейник ты будешь носить, пока я сам не захочу его снять, с головой или без. Ты меня понял?

– Понял! – отступая на один шаг назад, с испугом сказал Буривой.

– Поедешь обратно в столицу, – резко объявил ему Немир. – Вернешь себе доверие князя и воевод. А когда я со своим войском подойду к городу, откроешь мне ворота и впустишь моих людей. И помни – ты давал клятву!

– Хотя бы человечка моего верни… – умоляющим голосом проговорил Буривой.

– Эту шелудивую шавку? Забирай! На кой он мне сдался? – презрительно усмехнувшись, сказал Немир. – И не забывай: ты у меня – вот тут!

С этими словами он с силой сжал кулак и сунул его прямо под нос Буривою.

Мстиславль был родовым гнездом потомков древнего князя Мстислава Удатного, но Всеволод, который принадлежал к его ветви, не любил этого места и почти не бывал тут. Его родным городом был Великий Миргород, а тут, в этой отдаленной сторожевой крепости выше по течению Шерны, некогда жил его нелюбимый и неродной брат Хотислав, отправивший его в изгнание. Хотислава уже давно не было в живых, но вид Мстиславля до сих пор вызывал у Всеволода воспоминания о трудном детстве, проведенном в скитаниях на чужбине. Именно поэтому можно было не опасаться, что он неожиданно заявится сюда со всей своей дворней. А это как раз и было нужно сейчас Буривою.

Избыгнев спрыгнул на землю со старой клячи, которую одолжили ему слуги Немира, и помог слезть с седла своему господину. Буривой устал так, что едва держался на ногах. Умила выскочила им навстречу и ахнула, увидев их, изможденных и грязных с дороги.

– Запри ворота! – не здороваясь, закричал ей Буривой. – Никто не должен нас видеть! Никого не впускай на двор!

Она долго парила его в бане и хотела потом постричь, но он только дополз до постели и упал на нее, тут же забывшись тяжелым сном. Однако на рассвете он пробудился, поворочался на простынях и больше не смог уснуть. Умила тихо спала рядом с ним, ровно дыша и не шевелясь. Он не хотел ее будить, но его мучала жажда. Он тихонечко поднялся, прошлепал босыми ногами по холодному полу и жадно припал к деревянной бадье с квасом.

– Ты чего не спишь? – сонно спросила его Умила.

– Сейчас лягу, – ответил он и присел на кровать рядом с ней.

– Ты так и не снял свой ошейник? – спросила она, осторожно проведя рукой по его загривку.

– Я не могу его снять. Он заговоренный. Мне нужна помощь.

– А кто тебе может помочь?

– Какой-нибудь волхв. Или кудесник. Ты не знаешь, где их найти?

– Да где ж их сейчас найдешь? – сказала Умила. – Они давно уже перевелись.

– Поищи! – взмолился он. – Нужен знахарь с сильной волшбой. Я тебе век благодарен буду.

Умила приподнялась на постели, опершись на локоть, и внимательно посмотрела на него.

– Я от тебя это уже сколько лет слышу! – проговорила она. – Одни обещания. Время идет, а у меня ни семьи, ни детей. Только и жду одного тебя. А ты приезжаешь только для развлечения, или когда у тебя беда.

– Ну что я могу сделать? – отчаянно сказал он. – Я ведь женат, ты же знаешь.

– Я знаю, – спокойно сказала она. – Но мне надоело быть просто сударушкой. Я хочу большего.

– Помоги мне, и я все сделаю ради тебя! – умоляюще проговорил Буривой.

– Что ты сделаешь? – насмешливо переспросила она.

– Я брошу ради тебя жену и детей! – сказал он. – Я женюсь на тебе. Даю слово!

– И когда это случится? – недоверчиво спросила она.

– Как только выкручусь и спасусь от врагов.

– Я давно тебя знаю. Это время никогда не наступит, – безнадежно сказала она.

Он стукнул бадьей с квасом о деревянный стол и опустился на кровать рядом с ней. В предрассветных сумерках почти ничего не было видно, но он знал все изгибы ее тела и все черточки ее лица. Она была очень красива – молодая, в самом расцвете лет, с роскошными каштановыми волосами и глазами цвета темного янтаря, с чуть изогнутым гордым носом, на который ему нравилось смотреть сбоку. Она выглядела не как простолюдинка, а как благородная боярыня, хотя и носила простую деревенскую одежду.

– Послушай, Мила, – вкрадчиво заговорил он, стараясь придать своему голосу ласки и нежности. – Когда-нибудь этот город будет моим. Я ведь все-таки князь. Должны же они дать мне в конце концов свой удел, я ведь столько для них старался! Я считаю, что давно уже заслужил свое княжество. И когда это случится – ты станешь моей княгиней.

– Поклянись! – тут же поймала его она.

– Клянусь землей и небом, солнцем и светом! – с жаром проговорил он.

– Как же ты бросишь Снешку? – с сомнением спросила она. – Ведь ты женат на ней уже три-семь лет.

– Два-девять, – поправил он. – Мы женаты два-девять лет.

– Хорошо, я тебе помогу, – проговорила она. – Но если ты обманешь меня, то будешь проклят так сильно, что не сможешь жить.

– Не пугай меня понапрасну, меня и так все пугают, – недовольно сказал он.

– Это не пустая страшилка, – возразила она. – Ты же знаешь, что у меня в роду все женщины были колдуньями.

– Да согласен я, согласен на все! – с отчаянием воскликнул он. – Мне деваться-то некуда. Будь, что будет!

Черный волхв

Умила разбудила его чуть свет. Они прошли через сени мимо спящего Тихомира с его людьми, прихватили по пути Избыгнева и спустились к реке. Плыть на лодке пришлось пару часов. По обе стороны от них вставали дремучие леса, из которых к берегу то и дело выбегали и смотрели на них дикие лоси, волки и кабаны. Вскоре перед ними показалась высокая отвесная скала, которая вдавалась в речную гладь, как будто рассекая русло на половины. Вода струилась у ее подножия, отражая чистое небо с тихими облаками. Умила потребовала, чтобы они обогнули скалу и причалили к берегу с обратной ее стороны. Тут они увидели черный, зияющий вход в пещеру, над которой нависал тяжелый каменный козырек. Он был таким большим, что грозил обвалиться прямо на головы путников. Темное жерло пещеры уходило далеко в глубину скалы. Буривой бросил весло и поднялся во весь рост, осматривая этот зловещий проход в темное царство.

– Нам туда! – уверенно показала Умила на вход.

Избыгнев подхватил весла и принялся грести, направляя лодку к зияющему провалу. Пещера была наполовину затоплена водой, так что река затекала в нее и продолжала струиться внутри широким потоком, с плеском бьющимся о каменные стены. Наверху, под потолком, свисали острые каменные сосульки, острием направленные прямо в макушку любого, кто осмеливался сюда заплыть. В пещере было темно, но Умила зажгла заранее припасенный светоч, и сырые своды засверкали отблесками его огня.

Избыгнев, кажется, перетрусил. Он сложил ладони перед своим расплющенным носом и невнятно забормотал: «Упасите меня, государи небесные, от лихих напастей и от злобы темных князей…», но Буривой резко прикрикнул на него: «Греби!» – и он снова взялся за весла. Они заплыли под высокие своды. Тут было холодно и неуютно. Звук от ударов весел о воду разносился так гулко, что казалось, будто они переполошат все это темное царство и разбудят каких-то древних упырей, уснувших тут беспробудным сном в незапамятные времена. От этого мрака и холодной сырости становилось не по себе. Буривой неуверенно посмотрел на Умилу и спросил:

– Ты уверена, что нам нужно туда?

– Да! Не сомневайся! – твердо откликнулась она.

– Зачем нам туда? Что нам там делать?

– Увидишь!

Он опустился на лавку и принялся вглядываться в пещерные своды с сосульками, настолько высокие, что пламя светоча не могло осветить их. Они доплыли до узенькой горловины, в которую уходила вода. Избыгнев бросил весла, но Умила велела пригнуться, и они проскочили в следующий пещерный зал, еще более высокий, темный и гулкий. Едва раздался плеск весел и пламя светоча бросило блики на стены, как вокруг все пришло в суматошное, судорожное движение. Откуда ни возьмись в воздух поднялись тысячи летучих мышей, которые закрутились над их головами шумным и бестолковым вихрем. Буривой невольно пригнулся и накрыл голову полой своего корзна, но Умила встала и принялась размахивать огнем, отпугивая это кошмарное облако.

Вскоре они пробрались в третий зал, где было спокойно и тихо, и тут уже Буривой скинул со своей головы корзно и замер, как завороженный. Повсюду вокруг – на стенах и на высоте, теряющейся во мгле, мерцали тысячи бледно-зеленых огоньков. Они были похожи на звездное небо, но каждая звездочка шевелилась, а иногда даже перемещалась с места на место.

– Что это такое? – изумленно спросил Буривой.

– Светлячки! – тихо отозвалась Умила. – Ты что, раньше их никогда не видел?

– Видел, но не столько сразу. Какие они яркие! И как они тут живут?

– Они всегда были тут, сколько я себя помню, – сказала Умила.

Этот зал оканчивался широкой протокой, в которую с шумом устремлялась подземная река. Вода в этой протоке пенилась и бурлила. Проход был настолько узким, что обе его стены можно было разом задеть руками. Избыгнев, сидевший на веслах спиной к носу и не видевший направления, то и дело натыкался на камни. Ему приходилось постоянно оглядываться через плечо, из-за чего лодка сбавила ход. Однако вскоре течение подхватило ее и понесло по протоке так быстро, что грести уже не приходилось. Буривой удивленно озирался по сторонам. В каменных стенах были вырублены ниши, в которых стояли изваяния древних богов. Один из богов держал в левой руке огромную палицу. Он заносил ее над головой, как будто угрожая обрушить на головы своих врагов. Другой бог держал в руках длинный бич и кутался в медвежью шкуру. Над его головой зияла распахнутая пасть медведя с обнаженными клыками, служившая ему чем-то вроде шлема. Невероятно живо изображенная богиня смотрела на путников с негодованием и гневом. Ее холодные каменные глаза сверкали в отблесках светоча, как настоящие. Вокруг шеи ее обвивалась чудовищная змея с длинным высунутым жалом. В руках богиня держала веретено и сарматскую саблю.

Стены пещеры были расписаны какими-то древними рисунками, изображавшими огромных птиц с распростертыми крыльями, могучих туров и волосатых слонов с гигантскими бивнями. Они производили такое подавляющее впечатление, что у Буривоя пересохло в горле.

– Как… Кто это всё тут оставил? – ошеломленно выговорил он, облизнув сухие губы.

– Это подземный храм Черного бога, – сказала в ответ Умила. – Он существует тут уже тысячу лет.

– Никто никогда не кланялся Черному богу, – удивленно проговорил Буривой. – Ни на западе славянских земель, ни на востоке не было его храмов. Даже предки наши его не почитали, а у них были сотни богов и богинь.

– Черный бог сильнее их всех, – уверенно сказала Умила. – Он был еще до рождения Перуна и Рода.

– Но ведь Черный бог был их врагом, – неуверенно проговорил Буривой. – И он породил на свет бесов и упырей.

У него мурашки пробежали по коже от этих слов.

– Бесов и упырей боятся только те, кто не умеет с ними разговаривать, – сказала Умила. – Если ты будешь служить им, то они будут тебе помогать.

– Но бесам нельзя служить просто так, – с беспокойством в голосе воскликнул Буривой. – Они любого обратят в своего раба, это же все знают!

– Хочешь – верь в эти бабушкины страшилки, – насмешливо сказала Умила. – Тогда будешь жалкой мелочью, которую бьют все подряд. А хочешь – нарушь правила, позови себе на помощь такую силу, с которой не справятся твои враги, и станешь богатым, великим и знаменитым. Заткнешь за пояс любого, кто попробует с тобой тягаться, и растопчешь всякого, кто осмелится встать у тебя на пути. Хочешь быть маленьким и дрожащим от страха – будь им, это твой выбор. Но если хочешь быть великим – заставляй дрожать от страха других.

Бурный поток вынес лодку из каменного ущелья и выбросил в огромный подземный зал, настолько широкий, что стен его не было видно. Вода растекалась по его поверхности широким озером. Посреди озера высился остров, так же усеянный каменными сосульками – только тут они торчали не сверху вниз, а снизу вверх, как будто росли из земли. В глубине острова виднелись хоромы, сложенные из тяжелого черного камня. Вокруг хором горели костры, настолько яркие, что слепили глаза, уже успевшие привыкнуть к кромешной тьме. Пламя костров освещало каменные алтари, предназначенные для жертвоприношений, и кумиры каких-то древних и неизвестных божеств. Буривой поежился от страха, подумав, не нарочно ли заманила его сюда Умила, чтобы принести в жертву этим старинным то ли богам, то ли демонам. Но тут навстречу им вышли люди с такими же зажженными светочами в руках.

Лодка уткнулась носом в берег. Избыгнев бросил весла и замер, не решаясь пошевелиться. Умила радостно расхохоталась и выпрыгнула из ладьи, принявшись троекратно целоваться с теми, кто вышел встречать их. Переборов страх, Буривой полез вслед за ней. Они пошли по широкой дорожке, вымощенной гладкими камнями, мимо пылающих костров, мимо торжественных и грозных кумиров, мимо огромных чанов с кипящей водой. Дорога вела их к широкой мраморной лестнице, ступени которой уходили вверх. Они поднялись и прошли мимо высоких и толстых колонн. Распахнутые двери, окованные железом, пропустили их внутрь храма.

Ряды блестящих колонн поддерживали высокие своды, терявшиеся в темноте. Ровный пол был усеян мозаикой, изображавшей древних чудовищ. Тут были и огненный змей, некогда властвовавший над всеми славянскими землями, и огромные великаны-волоты, не знавшие себе равных по силе, и великий вепрь с оскаленными клыками. Со стен на них глядели демоны и химеры, имен которых Буривой никогда раньше не слышал. В дальнем конце зала был выложен круглый очаг пятидесяти шагов шириной. Посреди него полыхало еще более яркое пламя, за языками которого высилось огромное каменное изваяние. Оно завораживало и подавляло своим великолепием.

Это был самый величественный и самый грозный каменный царь, какого Буривою приходилось когда-либо видеть. Он весь был вырублен из тяжелого черного мрамора, но каждая черточка его лица, каждый палец, каждая складка на плаще были настолько тонкими и искусными, что этот каменный исполин казался почти что живым. На голове его был венец с высокими и острыми зубцами, в которых плясали отблески пламени. Глаза внимательно смотрели сквозь костер на тех мелких букашек, которые осмелились к нему приблизиться. Одной рукой он держал рукоять меча, второй поглаживал его лезвие. Плащ спадал с его плеч и развевался, как на ветру. Весь его облик был настолько царственным и величественным, что невозможно было не почувствовать преклонения перед ним.

– Черный бог рад гостям, пришедшим к нему с уважением и данью, – проговорил человек, выступивший им навстречу из темноты.

Это был немолодой уже муж лет пятидесяти, с густой гривой темных волос и седеющей бородой. Он был одет в бархатный черный кафтан, расшитый золотыми нитями. Поверх кафтана его был накинут плащ, застегнутый на драгоценную запону – такой же, как у каменного царя.

– Отче, я привела к тебе лишнего князя Буривоя Прибыславича и Избыгнева, его слугу, – сказала Умила. – Им нужна помощь Владыки Ночи.

Она подошла к нему, привстала на цыпочки и поцеловала в щеку. Темный волхв ласково посмотрел на нее и слегка обнял. Буривой с подозрением взглянул на эти проявления нежности. Умила оглянулась и тут же догадалась, что в нем разыгралась ревность. Она расхохоталась и произнесла:

– Это мой батюшка, Сваромир, верховный священник Черного бога и настоятель подземного храма.

– Все, кто пришел к Владыке Тьмы, либо уйдут от него с дарами, либо сгорят в его пламени, – проговорил Сваромир. – Зачем вы пришли? Говорите прямо!

Он пристально посмотрел на Буривоя. Тот распахнул плащ, показал рукой на свой железный ошейник и сбивчиво заговорил, то и дело облизывая губы, волнуясь и проглатывая слова:

– Посмотри на эту вещицу! Ее надели на меня злые люди. Они держат меня в рабстве, как будто я их холоп. Она заговоренная, ее нельзя снять. Шипы у нее пропитаны ядом. Мне нужна твоя помощь! Помоги мне избавиться от нее, и я сделаю для тебя все, что пожелаешь!

Тень тонкой довольной улыбки пробежала по губам Сваромира. Он быстро переглянулся с дочерью, затем снова посмотрел на Буривоя и сказал:

– Эта вещь и в самом деле пропитана очень сильной волшбой. Ее может снять только тот, кто надел ее на тебя. Я не могу сделать этого сам, но я знаю, как тебе помочь. Однако, если ты хочешь получить мою помощь, тебе придется дать клятву верности Черному богу.

– Да! Да! Я согласен! – волнуясь и облизывая пересохшие губы, закричал Буривой.

– Не торопись! Здесь нужно обдуманное решение, – предостерег его Сваромир. – Один раз дав клятву верности, тебе придется хранить ее целую жизнь.

– Я знаю, что Черный бог сильнее всех остальных, вместе взятых! – заговорил Буривой. – Если он мне поможет, то моя верность ему обеспечена!

– Давай-ка я тебе погадаю! – предложил Сваромир.

Не успели они оглянуться, как он скинул плащ, разбежался и прыгнул прямо в пламя пылающего костра. Он пролетел сквозь него очень быстро, но пламя было таким жарким, таким трескучим и бьющим ввысь, что они сочли это за чудо. Уже через мгновение Сваромир вновь стоял перед ними, как ни в чем не бывало. Умила, быстро сообразив, что от нее требуется, схватила огромную кочергу и принялась выгребать из костра сверкающие багрово-красными отблесками уголья. Она нагребла их целую кучу, из которой выложила ровную дорожку от очага прямо к статуе божества. Сваромир тут же разулся и босыми ногами пошел по полыхающим угольям. Избыгнева так поразило это зрелище, что он непроизвольно выругался самыми неприличными выраженьями. Умила, услышав его, расхохоталась. Сваромир между тем прошелся пару раз туда и обратно, а потом на мгновенье застыл посреди полыхающей дорожки и пустился в пляс. Его танец был причудливым, замысловатым. Движения явно имели какой-то скрытый смысл, который ни Буривой, ни Избыгнев не могли понять. А вот Умила их, видимо, читала, как книгу: она следила за каждым мановением его руки, затаив дыхание, и колыхалась вслед этим движеньям, невольно их повторяя. Сваромир спрыгнул с угольев, смахнул жар с запачканных ступней и снова натянул сапоги.