Текст книги "Лишний князь. Нет ни друзей, ни врагов – только цель!"

Буривой полистал пожелтевшие страницы.

– Почитай мне! – попросил он. – Я так люблю слушать твой голос!

С раннего утра на дворе великого князя начали собираться гости. Высокие деревянные ворота были распахнуты настежь. Начальники городских сотен, старосты улиц и все «лучшие люди» города проходили в Кремник по мостику над рвом, оказывались под высоким сводом надвратной башни, протискивались между сторожек, у которых их встречал Гостибор, и мимо Перунова капища заходили на двор. Челядь провожала их в гридницу – самую большую и массивную постройку в княжеских хоромах. Это было огромное здание с соломенной крышей, которую подпирали столбы. Внутри могло разом поместиться полтысячи человек. Обычно князь собирал здесь дружину и закатывал шумные пиры, но сегодня столы со скамьями вынесли, чтобы освободить место для стоячих гостей. У дальней стены из камня был выложен высокий очаг, уже порядком закопченный от пламени. Перед ним высился деревянный престол, устроенный на возвышении, к которому тянулись девять ступеней. Окошки в гриднице были узенькие, волоковые, прорубленные в бревнах, из которых сложили стены. Сами стены были завешаны коврами с вытканными на них узорами и картинами древних боев и побед. На столбах, подпирающих потолок, были вывешены разноцветные знамена городских сотен и братин.

Когда эта вместительная палата набилась до такой степени, что яблоку стало негде упасть, трубачи взметнули вверх трубы с подвешенными к ним флажками и так оглушительно затрубили, что стоявшие поблизости посетители чуть не оглохли. Гостибор прошел посередине между рядами столбов, энергично расталкивая народ и призывая всех посторониться, чтобы дать дорогу боярам и князю. Люди отступили и прижались к стенам. Открылось, что от дверей к ступенькам престола тянется красная ковровая дорожка, но она уже сбилась, и пришлось срочно ее поправлять.

Всеволод вошел вслед за ним в образовавшийся проход. Он выглядел осунувшимся и помятым. По рядам собравшихся тут же пробежал почтительный шепот: все спешили поделиться с соседями тем, что князь, по-видимому, еще не оправился от ран, которые он получил на последней войне, проявив при этом мужество и небывалую силу духа. Заметно прихрамывая, Всеволод поднялся по ступенькам и уселся на свой престол. Трубачи поняли это, как сигнал к следующему этапу действа, и выдали новый залп сиплого медного грома, еще более оглушительный, чем прежний.

На красной дорожке показался торжественно наряженный Буривой. Он был одет в темно-красную рубаху с вышитым серебряным деревом, вокруг которого обвивался змей с высунутым жалом. Рубаха была стянута синим поясом с серебряной застежкой. Порты того же синего цвета были заправлены в сапоги из мягкого черного сафьяна, усеянного россыпью мелких жемчужин. На плечи его было накинуто дорогое корзно, подбитое соболиным мехом.

Буривой выглядел именинником. Его светлые, немного кудрявые волосы были тщательно расчесаны. Подбородок был начисто выбрит, а густые усы под носом были заплетены в тонкие косички и свисали вниз на добрую пядь. Плечи его были расправлены, грудь выпячена колесом, а нос с едва заметной горбинкой гордо смотрел вверх, как клюв хищной птицы. Он уверенным шагом пошел прямо к княжескому престолу, не обращая внимания на вздохи и восхищения собравшихся. Мелкими шажками за ним семенили знатнейшие из бояр – думный голова Держимир Верходович и тысяцкий Твердислав Милонежич. Они деликатно поддерживали его под локотки, как того требовал придворный обычай. В тесноте Твердислав не разглядел пути и споткнулся о чью-то ногу. Гостибор тут же бросился уминать народ по краям дорожки и шепотом принялся обругивать тех, кто выпирал вперед.

Перед боярином Сдеславом Издеславичем стоял маленький столик. На нем возвышался тяжелый предмет, закутанный в кусок дорогой фряжской брачины. В самый торжественный миг, когда Буривой встал на одно колено перед княжеским престолом, казначей развернул драгоценную ткань и извлек из нее древний венец из потертого, потускневшего золота. Венец представлял собой корону в виде переплетенных дубовых листьев, в каждый из которых было вделано по драгоценному камню.

Книжник Любомысл раскрыл ветхую книгу и принялся утомительным голосом читать статьи на давно устаревшем наречии о том, как некогда царь-Сварог правил всеми славянами, и какие счастливые времена тогда были. Народ в гриднице заскучал, великий князь сделал вид, будто внимательно слушает.

Затем Любомысл зачитал постановление, принятое от имени «всего города», о том, что князь Буривой Прибыславич провозглашается «спасителем Отечества», и что отныне за ним и его детьми признается княжеское достоинство, что ему выделяется родовая вотчина в окрестностях городка Мстиславля, и что он пожизненно обеспечивается жалованьем из казны. После чего Всеволод поднялся, сошел вниз по ступенькам, взял из рук казначея венец и приготовился водрузить его на чело своему другу. Оставалось лишь дождаться нужных слов. Любомысл должен был дочитать свою книгу до предложения: «так будет стоять наша держава…», однако он зачитался и все медлил добраться до окончания статьи. Руки у князя уже затекли – венец был тяжеловат, и удерживать его на весу было непросто. Как только книжник вымолвил наконец «так будет стоять наша…», как боярин Держимир не удержался, выскочил из-за спины Буривоя и перехватил руки князя.

– Держата, ты чего? – от неожиданности опешил Всеволод.

– Володя, не торопись! – задыхаясь от волнения, заговорил боярин. – Подумай тысячу раз, что ты делаешь. Тот, кто носит этот венец, станет верховным правителем во всех землях славян.

– Перестань! Это всего лишь старинные сказки.

– Царь-Сварог правил землей в незапамятные времена. Его венец дает силу и власть!

– Держата, угомонись! Перед людьми неудобно, – шепнул на ухо князь своему тестю. – Эта ветхая побрякушка хранится в казне целый век. Никто не упомнит, откуда она взялась. Неужели ты веришь, будто ее и в самом деле выковал Сварог в своей горней кузнице?

Он стряхнул руки боярина, наклонился над головой Буривоя, который с нетерпением наблюдал за ними, и осторожно положил тяжелый венец ему на чело.

– Володя, не будь дураком, поразмысли своим умом, – не унимался боярин. – Ты и раньше во всем потакал своему другу. А сейчас ты хочешь оказать ему высшую почесть, какую только придумать можно. Он после этого возомнит о себе невесть что, начнет считать себя выше нас – выше тебя и меня. Того и гляди, выживет нас из Кремника и усядется на наше место. Нельзя ему давать этот венец.

– Да ладно тебе, – примирительным тоном возразил ему Всеволод. – Это всего лишь обычай. Никому от него худа не будет.

– Как же так? – всплеснул толстыми ладошками Держимир. – Неужели можно забыть о преданиях старины? Да и к чему нам еще один князь? У нас уже есть один, других нам не надобно. Твои дети, а мои внуки должны унаследовать белый великий стол. А ты своими руками создаешь им соперника. Чем это в будущем обернется?

– Боржек всю жизнь при мне, – нахмурился князь. – Он будет служить моим детям так же, как служил мне.

– Не нужен он нам! – Держимир опустился перед ним на колени и умоляюще сложил руки. – Лишний он тут. Неужели ты не видишь опасность, которая исходит от него всему нашему роду?

– Держимир Верховодович, ты мой тесть, и я тебя уважаю, – заметно сердясь, проговорил Всеволод. – Но тут я с тобой не согласен. Боржек делами доказал свою преданность. Он дрался за меня с юных лет, проливал кровь за город, да и за тебя в том числе. Мне не в чем его упрекнуть, и повода усомниться в нем он не давал.

Разгневанный Держимир вскочил с колен. Лицо его перекосилось. С ненавистью глядя на Всеволода, он прокричал:

– Нет, ты как хочешь, а я такого умаления своего рода не допущу! Не может этот приблудный князек стоять выше меня и моих потомков!

Прокричав это, он бросился к Буривою, сорвал с его головы венец и, грузно переваливаясь, поспешил к выходу из гридницы. Буривой на мгновенье опешил от этой неожиданной выходки, а потом резко вскрикнул:

– Эй, постой! А ну-ка, отдай!

И ринулся вслед за ним. Однако оба сына боярина – старший, крепко сбитый и сильный Мечислав и младший, уже вошедший в воинский возраст Станимир – встали у него на пути стеной и остановили его. Драться с ними у всех на виду Буривой не решился. А Держимир тем временем выскочил из гридницы и скрылся из виду.

– Этого только нам не хватало! – с досадой выкрикнул Всеволод.

– Владек, вели догнать его! – требовательно произнес Буривой. – Нельзя же просто так умыкнуть из казны государскую собственность.

Гостибор с готовностью подскочил к князю, чтобы выполнить любое его распоряжение. Однако Всеволод махнул ему рукой, приказывая оставаться на месте.

– Простые слуги не могут задержать думного голову, – сказал он. – Это им не по чину. Сделать такое может только великий князь. Пусть это останется нашим семейным делом.

Прихрамывая, он побрел к широким дверям. Пока ему вели коня из конюшни, пока искали седло и затягивали ремни, прошла четверть часа. Вокруг мгновенно собралась дружина из четырех десятков человек, готовых броситься вслед за ним. Однако едва князь сел верхом и тронул поводья рукой в кожаной перчатке, как тут же вскрикнул от боли. Конь под ним сделал пару шагов и встал, как вкопанный.

– Нет, не могу еще ездить в седле, – виновато пожаловался Всеволод. – Ушибы болят.

Дружина остановилась.

– Княже, позволь, я сам догоню беглеца и отниму у него сокровище, – попросил Буривой.

– Да, ступай. Больше некому. Ты все же урожденный владыка, тебе можно, – согласился с ним Всеволод.

Избыгнев давно уже приготовил ему Разгуляя и теперь пританцовывал от нетерпения, ожидая приказа пуститься в погоню. Едва Буривой взлетел в седло, как и он забрался на ухоженную пегую кобылу и дал ей плетей. Вдвоем они вынеслись с великокняжеского двора, миновали ветхое Перуново капище, процокали копытами под аркой надвратной башни и по деревянному мостику через ров выехали на главную городскую площадь.

– Ты видел, куда они унеслись? – спросил Буривой своего слугу.

– Нет, но Шелкопляс успел мне шепнуть, что нарочно развернет боярское знамя, чтобы их легче было заметить, – ответил Избыгнев.

– Ох, и пройдоха же этот Шелкопляс! Ты ему доверяешь?

– Нет, конечно! Но ведь он получил от тебя серебро. Оно будет припекать ему руки.

На площади, как и всегда в дневной час, было полно народу. У Лобного места толкались продавцы сбитня и пирожков. Чуть дальше высилась Железная стрела – отлитый из «небесного олова» памятник ушедшим богам и богиням, которые оглядывали окрестности, прислонившись спинами к высокой колонне. Избыгнев подъехал к ней и громко спросил:

– Не видал ли кто думного голову?

– А как же? – тут же ответили ему. – Поехал по Перунице к выезду из Дубового города со слугами и развернутым стягом.

Не дослушав ответ, Буривой пришпорил Разгуляя и бросился к выезду на Перунову улицу, ведущую от Середы к выезду из города. Дубовым городом жители называли деревянные стены, широким кольцом опоясавшие посадскую территорию. В отличие от Кремника, давно обжитого боярами и великим князем, на посаде обитало простонародье: купцы, ремесленники и мелкий служивый люд. Со стороны окрестных полей и лесов их дома были защищены дубовыми стенами с невысокими башенками, воздвигнутыми на древнем земляном валу, прозванном Змеиным кольцом. Это кольцо тянулось и на высокой, Княжеской стороне города, и на пологой, Торговой. Река Шерна разрезала его надвое. Все городское селение умещалось внутри этого кольца, и лишь отдельные смельчаки отваживались жить за его пределами.

Перунова улица была вымощена деревянными плашками, представлявшими собой распиленные надвое бревна, которые клали плоской стороной вверх и сплачивали в крепкие мостки. Эти мостки со временем погружались в грязь, и тогда поверх них клали новые, отчего мостовая превращалась в сплошное нагромождение деревянных щитков. Копыта коней стучали по ним с таким грохотом, что закладывало уши. Любой выезд князя с дружиной напоминал охоту Перуна, во время которой этот небесный воин со стаей неистовых навьев несется по облакам, разбрасывая налево и направо молоньи и раскаты грома. Избыгнев поскакал впереди своего господина, громко крича:

– Дай дорогу! Посторонись!

Испуганные горожане шарахались в стороны, чтобы пропустить очередной выезд, спешащий по какому-то важному и непонятному для них делу. Улица была неровной, она петляла между оврагами и неслась вдоль канав. После очередного ее поворота Буривой увидел впереди развевающееся красно-синее знамя с яркой серебряной звездой.

– Вот ты где! – с азартом закричал он, пришпоривая Разгуляя. – Даже в бегах не можешь обойтись без дешевого величанья!

До деревянной башенки, за которой начиналось предградье, оставалось всего ничего. Буривой в несколько скачков нагнал группу всадников, с гордостью несущих знамя, известное всему городу. Серебряная звезда на темно-синем полотнище с золотой бахромой колыхалась на ветру, то появляясь, то пропадая в бархатных складках. Буривой вихрем ворвался в толпу этих всадников и принялся хватать их за мятли и зипуны, но ни под одним из них он не обнаружил одутловатого грузного тела, которое трудно было с кем-то спутать.

– Эй, а где же боярин? Куда вы его дели? – растерянно спросил он.

– Так нет его с нами! – весело откликнулся знаменосец. – Он другою дорогой поехал!

– А чего ж ты его знаменем машешь, олух? – в сердцах выругался Буривой.

– А вот за это ты, господарчик, нас не ругай! – дерзко возразил ему знаменосец. – Мы – холопы думного головы, и гордимся тем, что нам дозволено возить его стяг!

– Эх, да что с вами говорить, пнями дубовыми! – махнул плетью в руках Буривой. – Говори, где он сейчас?

– А я почем знаю? Он мне не докладывал, – еще более дерзко оскалился холоп.

А Избыгнев не терял времени даром. Наклонившись с коня, он расспрашивал прохожих, и те что-то оживленно рассказывали ему, тыча в стороны растопыренными пальцами.

– Господине, я выяснил! Его видели на Хорошаве! – выкрикнул слуга.

Хорошава, или Хорсова улица, вела от Середы на юго-запад. На ней жили торговые люди, каретники, шорники и стеклодувы. Возвращаться на Середу было уже далеко, пришлось объезжать дубовые стены по внутреннему краю Змеиного кольца. Буривоя хорошо знала охрана. В этот спокойный час дозорные мирно сидели на верхних мостках своих хлипких деревянных башенок и в ус не дули. Приходилось будить их таким громким ревом, что сон мгновенно слетал с них.

– Держимира Верховодовича не видали ли? – орал им снизу Избыгнев, проезжая мимо.

– Самого его не было, а вот знамя его вроде видели дальше по кругу, – несколько раз отвечали дозорные.

Буривой еще яростнее бросался вперед. Разгуляй так оглушительно стучал копытами по мосткам, что охрана заранее вскакивала, выстраивалась на пряслах перед заборолами и принимала бравый вид. Хорошаву тоже пришлось проехать насквозь. Посадские черные люди принимали значительный вид, когда Избыгнев принимался расспрашивать их о проехавшем мимо боярине. Им очень нравилось, что такие важные господа расспрашивают их о таком существенном деле, и они были рады поучаствовать в нем – это придавало им ощущение собственной значимости. Видимо, как раз поэтому добиться от них толку было никак невозможно. Все они буквально только что видели отряд всадников, умчавшихся прочь с красно-синим стягом, но куда они делись – сказать точно никто не мог. Впечатление было такое, будто боярин провалился сквозь землю.

Через несколько поворотов Буривой снова оказался на Середе. Красно-синее знамя мелькнуло вдали и скрылось за высокими заборами Сварожки, находившейся на прямо противоположной стороне площади и ведущей на северо-запад.

– Ну конечно! Где же еще прятать Сварожий венец, как не на Сварожке? – крикнул слуге Буривой и бросился следом.

Однако конный отряд уже пропал из виду. Вдоль ухабистой улицы тянулись дворы кузнецов. Их кузницы, оборудованные в нижних клетях под горницами, пыхали дымом. Оттуда доносился грохот кузнечных молотов и лязг кованого железа.

– Эй, боярин! Не надо ли тебе коня подковать? – со всех сторон окликали его.

– Голова! – отмахиваясь от назойливых предложений, орал запыхавшийся Буривой.

– Какая еще голова?

– Думный голова! Где он?

– А куда же он денется? Езжай вдоль по улице. Тут сворачивать некуда, если не хочешь сломать ноги коню.

Буривой сломя голову понесся вперед. На одном из поворотов разогнавшегося Разгуляя так сильно занесло в сторону, что он поскользнулся на грязных мостках и чуть не завалился набок. Буривой едва не вывалился из седла и начал сгоряча обругивать своего скакуна, но тот быстро сделал еще поворот и налетел на отряд всадников с развевающимся знаменем. Однако самого боярина тут не было, как и в прошлый раз.

– Вы что, морочить меня вздумали? Зачем знамя раскрыли? Где это видано, чтобы знамя развертывать, когда хозяина нет? – в ярости заорал на подневольных людей Буривой и принялся с остервенением хлестать их своей тяжелой плетью с семью кожаными языками.

Холопы принялись уворачиваться и испуганно разъезжаться от него в разные стороны. Никаких объяснений от них добиться не удалось. Они снова оказались на Змеином кольце, на этот раз на самой северной его дуге.

– В этом городе куда ни поедешь – всегда окажешься на этом чертовом земляном валу! – в сердцах сказал Буривой, когда Избыгнев поравнялся с ним.

– Что же делать, господине? Мы след потеряли! – растерянно пролепетал слуга.

– Что-что! – передразнил его хозяин. – Расспрашивай людей. Они этого толстого борова за версту узнают.

Избыгнев и без того сбился с ног. Он снова принялся окликать дозорных на стенах, и вскоре узнал, что знамя думного головы видели на всех семи улицах Княжеской стороны. Помимо Сварожки, Перуницы и Хорошавы, его выезд был замечен на Макуше, где жили ткачи, на Родней улице с ее бронниками и золотых дел мастерами, на Семаргловой улице с ее жестянщиками и косторезами, и, наконец, на Ярилиной улице, которую облюбовали селяне, перебравшиеся в город из окрестных деревень.

– Он нас водит, как леший в чащобе! – остановив Разгуляя, вымолвил Буривой.

– Не столько он, сколько слуга его, Шелкопляс, – подал голос Избыгнев. – Я его давно знаю: это такой изворотливый угорь, что голыми руками не схватишь!

Они проехали всю нагорную половину Змеиного кольца из конца в конец и оказались на берегу Шерны, на Яругах, как тут называли высокий обрыв, отвесной стеной уходивший вниз.

– Смотри, вон он! – завопил Избыгнев, вытягивая палец вперед, в сторону реки.

– Где? – принялся вертеть головой Буривой.

– Да вон же! На Щучьем мосту!

В самом деле – на широком мосту, перекинутом с одного берега Шерны на другой, виднелась целая толпа конных людей. Она была еще более густой и многолюдной, чем те небольшие отряды, которые они видели прежде. Всадники явно торопились перебраться на Торговую сторону за рекой, и над ними так же высоко реяло знакомое полотнище, верхняя полоса которого была красной, а нижняя – темно-синей, с яркой звездой.

– Да нет, это снова обман! – недоверчиво проговорил Буривой.

– В этот раз нет! Я вижу самого Держимира. Вон он, толстый, в самой середине толпы. Неужто не разглядишь?

– Далеко отсюда. Ты уверен?

– А чего думать? Точно он! Скорее за ним!

Добраться до моста через Яруги было непросто. Прямой дороги тут не было, приходилось объезжать глубокие овраги и перепрыгивать через канавы. Проехав по узенькой тропке под самыми стенами Кремника, угрюмо обращенными к востоку, они достигли Волотовой лестницы, вырубленной в отвесной скале. По преданию, ее прорубил в незапамятные времена великан-волот, побежденный древним богатырем. Высокие ступени, уходящие вниз под крутой откос, уже давно обветшали. Сквозь трещины в камне проросла трава. Им пришлось спешиться и взять коней под уздцы, но и так пройти дальше не удавалось – спуск был слишком крутым для коней.

– Ой, нет! Придется возвращаться в крепость! – с досадой воскликнул Буривой.

Идти обратно очень не хотелось, и они по тем же Яругам дошли до противоположного конца стены, с которого начиналась Сварожка.

– Мы здесь уже были! По кругу ходим! – заметил Избыгнев.

– А ты что хотел? Змеиное кольцо водит нас за нос, – ответил ему Буривой.

Пробравшись проулками на улицу кузнецов, они доскакали до Сварожьей башни Кремника, под которой эта улица брала свое начало. Внутри им пришлось объехать массивную каменную вежу, которую Всеволод никак не мог достроить уже целый десяток лет, миновать двор Сдеслава Издеславича и Оружейную палату, и только между ней и Конюшенным двором они выехали наконец на широкую дорогу, проходившую под Макушей (так называли Колодезную башню в народе) и уводившую на мост. Тут всегда было полно народу: торговцы, носильщики и просто праздные обыватели так и сновали с одной половины города на другую. Грохоча копытами коней по деревянным настилам, они пронеслись через мост, как Перуновы навьи, но от того отряда с развернутым знаменем, который они видели тут совсем недавно, уже и след простыл.

Торговая сторона располагалась на нижнем, пологом берегу Шерны. Мост тянулся с высокого берега на низкий, отчего казался горбатым и напоминал огромную щуку, нависшую над водой. Вдоль реки тянулась Волосова улица, на которой обитали купцы и богатые гости, чьи дома, превращенные в склады, выходили на пристань. А прямо за ней шумел многолюдный Торг.

Проскочив мимо улицы, они оказались на рыночной площади, заставленной ларями, прилавками и деревянными балаганами.

– В этой толпе разве кого-нибудь сыщешь? – безнадежно бросил поводья Буривой.

И в этот же самый миг сразу в трех концах площади взметнулись высоко вверх развевающиеся знамена с серебряной звездой на бархатно-синем фоне. Избыгнев лихо свистнул, дал пятками по бокам коня и начал протискиваться сквозь толпу, однако сделать это было не так-то просто: покупатели и продавцы были заняты своими делами, ругались, спорили и ожесточенно торговались, и даже не думали уступать дорогу всаднику, встрявшему в их ряды так некстати. Избыгнев принялся орать на них и требовать прохода, но его только обругивали в ответ. Проделав еще один энергичный натиск, вольный слуга узнал, чей он сын (на этот счет были разные мнения, и все не очень-то лестные), услышал подробности своего появления на свет и полученных при этом травм, и понял, откуда у него растут руки и куда ему нужно засунуть его толстую плетку. Однако он и не думал уступать: спор с торговцами лишь раззадорил его, он начал им отвечать, и для каждого у него находилось свое, сугубо личное словечко, удивительно точно описывавшее особенности анатомии или выражения рожи его собеседников. Буривой остановил его:

– Погоди! Ты же видишь: Держата пытается нас заморочить. Нас тут как ждали. Да и за каким из трех знамен нам гнаться? Они сейчас ринутся в разные стороны.

В самом деле, размахивающие знаменами отряды скрылись в трех оставшихся улицах: первый поехал по Березовой улице к северу, второй – по центральной, Серебряной улице на восток, и третий – на юг по Житной улице, по которой на Торг свозили зерно из окрестных сел. Избыгнев придержал коня и с досадой смотрел, как красно-синие полотнища скрываются из виду за заборами и теремами.

– Я уже понял их шутку, – проговорил Буривой. – Раз они водят нас по пустым улицам – значит, хозяина там не найти. Нужно подумать, куда он еще мог поехать. Где еще не было знамен.

– Осталось всего два направления, – мгновенно сообразил слуга. – Вверх по течению Шерны, к Каменному броду, и вниз – через Волосово поле к Заячьему острову.

– Верно! – откликнулся Буривой. – Однако если бы он захотел отправиться по Шерне, то не поехал бы верхом, а поплыл бы. А ладьи его вон, колыхаются на волнах у причала. Я их за версту узнаю. Уж в чем-чем, а в ладьях-то я знаю толк.

– Так куда же он мог деться? – состроил растерянное лицо Избыгнев.

– Никуда! – решительно заявил Буривой. – Он тут, в городе. Спрятался и затаился. А слуги уводят нас прочь.

– Но где же его искать? В Кремнике его нет: я сам видел, как он выехал через Перунову башню. Домой он не возвращался – иначе нам давно бы уже нашептали. Он мог залезть куда-нибудь в тайное логово, о котором ни один лишний язык не сболтнет.

– Или остановиться у кого-то из своих прихлебателей, которые будут счастливы оказать услугу важному господину. Или залечь на дно у какой-нибудь милой сударушки, к которой он бегает втайне от женки. Так его можно целый месяц искать. А украденный венец мне нужен сегодня, иначе сорвется мое счастливое знамение!

– Выехать из Соснового города он не мог! Тут его каждая муха знает! – уверенно сказал Избыгнев.

– Верно! Опросим-ка сторожей!

Они выбрались с запруженного Торга и снова пустились вдоль Змеиного кольца – на этот раз той его половины, которая опоясывала Заречье. Сосновым городом называли еще более хлипкие стены, которыми был огорожен Торг. Они были шаткими и почерневшими от дождей, а башенки на выезде с улиц казались совсем ветхими. Охрану в них продувал ветер, и даже костры в очагах не спасали от холода.

– Случись настоящая осада – не выдержит Торговая сторона, – задумчиво вымолвил Буривой, глядя на это убожество. – Одна надежда – в Кремнике отсидеться.

Дворы городских сторожей тянулись вдоль земляного вала, так что долго разыскивать их не пришлось. Дозорные на Житной улице уверенно заявили, что никакие бояре тут даже не появлялись. На Серебряной улице им вышел навстречу из башни рябой детина, лениво поковырялся в зубах, и нагло улыбясь, начал перечислять всех, кого он с утра пропустил в ворота. Когда он дошел до собак, Буривой обругал его и поехал дальше. Однако на следующей, Березовой улице, они тоже ничего не добились.

– Что-то мне не понравился тот ленивый детина, – вымолвил князь. – Вернемся и допросим его как следует.

Стараться самому ему не пришлось: Избыгнев соскочил с коня и так прижал рябого к стене, что тот мигом струхнул и во всем признался, хоть и был выше тощего служки на целую голову. Оказалось, что еще часа три назад какой-то тяжелый толстяк, одетый простым мещанином, проехал тут с целой толпой челяди и скрылся в Дымном лесу. Детина узнал только хорошо знакомого ему Шелкопляса, которого он боялся до одури и называл кровопийцей. Держальник дал ему серебряную куну и строго-настрого велел отшивать любого, кто спросит о боярском выезде.

– Только не выдавайте меня, всех святых ради! – жалобно молил рябой сторож, пытаясь обнять передние ноги Разгуляя. – Шелконя-упырь если узнает, что я разболтался – то со свету меня сживет!

– Да на кой ты мне сдался? – брезгливо ответил ему Буривой, пытаясь отъехать подальше. – Говори, куда они делись.

– Видел только, что они поскакали по Серебряной дороге к сторожевой башне. А как въехали в Дымный лес – так их из виду и потерял, – голосил детина, догоняя Разгуляя и пытаясь схватить его за хвост.

На счастье седока, конь выпустил из-под хвоста добрую порцию скользкого навоза. Рябой детина угодил в нее ногой и со всего размаха хлопнулся лицом в грязь. Пока он протирал глаза, Буривой успел выехать в деревянные ворота и оказаться за пределом сосновых стен. Слуга не отставал от него ни на шаг.

Перед ними простиралась широкая Серебряная дорога, по которой торговые караваны уходили далеко на восток. Туда они везли мед и меха, а обратно возвращались с тюками серебряных монеток, которые в Городе называли кунами. Немало находилось желающих ограбить гостей на этом пути, но великий князь заботился о том, чтобы и сами торговцы, и их товар в целости и сохранности достигали бы города, после чего богатая прибыль оседала в его казне.

В двенадцати верстах от стен находилась сторожевая башня, защищавшая подступы к Торговой стороне столицы. Она пряталась в глубине Дымного леса, окружавшего город со всех сторон.

Они углубились в чащу. Солнце уже начинало клониться к закату, но по густому подлеску стелилась дымка, как будто невидимый великан накурил тут гигантской трубкой. Справа и слева от широкой дороги высокими стенами стояли ряды сосен. Пахло смолой, стучал дятел. Избыгнев поежился и сказал:

– Не люблю я сюда ходить. Сказывали мне, будто в этом лесу водятся упыри.

– Еще бы! – поддержал его Буривой. – Мы как раз одного из них ищем.

Сторожевая башня открылась их взгляду внезапно. Она была ловко спрятана за поворотом дороги, в самой чаще ветвистых деревьев. Верхушка ее тыкалась, казалось, в самое небо, но за раскидистыми купами ее было не разглядеть. Башня была массивной, круглой, сложенной из красного обожженного кирпича. До узеньких бойниц было не дотянуться, но даже тому, кто долез бы до них, не удалось бы забраться внутрь – такими маленькими они казались.

Буривой с Избыгневом переглянулись и разом, не сговариваясь, замолчали. Окованная железом дверца нашлась с обратной стороны. Отворить ее тихо, без лязга, нечего было и думать. Буривой приложил ухо к замку и прислушался, но изнутри звуки не доходили.

– Тяни дверь на себя! Одним духом! – велел он слуге.

Избыгнев ухватился за ручку и попробовал отворить ее, но дверь даже не шелохнулась. Тогда он уперся в каменную стену сначала одной ногой, а затем и двумя, и повиснув спиной над землей, принялся изо всех сил надрываться. После яростного рывка дверь поддалась и начала растворяться. Не дожидаясь, пока она раскроется полностью, Буривой протиснулся и ворвался внутрь.

На нижнем этаже башни было темно. Похоже, тут не ждали гостей – никто не позаботился о том, чтобы выставить сторожевых. Запах стоял ужасный – по-видимому, сторожа по ночам не выходили на двор, чтобы справить потребности. Сюда же примешивалась вонь дохлых крыс и поношенной кожи. Однако каменная лестница, вьющаяся вдоль округой стены, уводила наверх, и оттуда доносились голоса.

Не пытаясь скрываться, Буривой бросился по ступеням. На следующем этаже обстановка была совершенно иной. Тухлый запах сюда почти не доносился. Из узких бойниц лился дневной свет. На деревянном столе стояли толстые свечи, пахло жареным мясом и дорогим вином. Лицом прямо ко входу сидел человек, грузную, одутловатую фигуру которого Буривой узнал бы даже впотьмах. За спиной у думного головы суетливо сновал долговязый Шелкопляс, в руках у него была наполовину пустая фляга. Вокруг сидели, стояли, расхаживали холопы и вольные слуги, которых набиралось с десяток.

– Попался, боярин! – заорал Буривой, бросаясь к столу. – Твой зять тебя ищет, совсем сбился с ног. Нехорошо заставлять князя ждать!

– Как ты меня нашел? – удивленно спросил Держимир и вопросительно взглянул на своего слугу.

Шелкопляс вытянулся во весь рост и застыл с отвисшей челюстью. На лице его отобразился ужас.