Текст книги "Меч и ятаган"

– Это драгоценнейшее снадобье извлекают из мумий, найденных в катакомбах и гробницах Египта, – объяснил он.

Мумие часто применялось для лечения состоятельных пациентов, но Кристиан своими глазами видел, как доктор наполнил бутылочку той же самой настойкой вербены, которую прописал и дочери лавочника. Несколько дней Кристиан мучился, но потом все же собрался с духом и задал доктору беспокоивший его вопрос.

– Тебе показалось! – резко осадил его Гиньяр.

Кристиан согласился с учителем, но потом задал еще один вопрос об использовании разных лекарств для лечения одной и той же лихорадки у двух девушек одинакового возраста.

– Лихорадка одна и та же, а физическая кондиция разная, – ледяным тоном оборвал его Гиньяр, давая понять, что разговор окончен.

«Лихорадка одна и та же, а кошельки – разные», – усмехнулся Бертран про себя.

Лихорадка прошла у обеих пациенток, родители остались довольны. Кристиан продолжал переживать на этот счет, а Гиньяр продолжал сохранять спокойствие.

Практическую часть работы Гиньяр поручал цирюльнику по имени Марсель Фуко. У Марселя была лавка рядом с воротами Порт-де-Монмартр, и он был так же груб и потрепан жизнью, как и район, в котором работал. Одевался Фуко просто, на фартуке все время были пятна крови и волосы, ногти грязные и потрескавшиеся, руки испещрены шрамами. Они с Гиньяром могли вместе работать с пациентом, но положение у них было совершенно разное. Гиньяр являлся уважаемым членом медицинского факультета. По милости короля он и его коллеги-доктора стали элитой медицинского мира, получили монополию на медицинскую практику, в которой ученость всегда ценилась выше практических навыков. Способность врача вылечить пациента считалась куда менее важной, чем его познания о болезнях. Хирурги вроде Марселя обычно были низкого происхождения, имели скромное образование, да и то, как правило, получали его в боях. В Париже они могли лечить пациентов лишь с разрешения докторов, патрициев от медицины, которые, как правило, сами не прикасались к медицинским инструментам и к пациентам, если этого можно было избежать.

Однажды Гиньяр, Марсель и Кристиан уходили от пациента, которому сделали кровопускание. Двумя этажами выше в соседнем доме внезапно рухнули потолочные балки. Рабочие закричали, пытаясь предупредить прохожих, на которых градом посыпалась тяжелая черепица. Одна из плиток упала на голову каменщику, толкавшему по улице нагруженную кирпичом тележку. Он лежал при смерти, из глубокой раны на правой стороне головы текла кровь. Гиньяр и Марсель склонились над несчастным и осмотрели его. Оценка состояния заняла у Гиньяра не больше секунды.

– Не выживет, – сказал он, поднимаясь с колен. – Рана смертельная, тут ничего не поделаешь.

Марсель зажал рану углом фартука и произнес:

– Возможно, это так, ваше великолепие, но, если вы не возражаете, я попробую сделать все, что в моих силах.

– D’accord[9]9
  Ладно (фр.).


[Закрыть], – пожал плечами Гиньяр. – Мне нужно готовиться к лекции, – бросил он, стряхнул с платья пыль и ушел восвояси.

Кристиан помог Марселю перенести пострадавшего в дом, где шли ремонтные работы. Они положили каменщика на стол. На руках Марселя еще оставалась кровь предыдущего пациента, но он быстро вытер руки о фартук и склонился над пострадавшим. Кристиан открыл ящик с инструментами и застыл, разглядывая целый набор ржавеющих ножей, щипцы, клещи, пилы и ножницы, небольшую жаровню и четырнадцать разных инструментов для прижигания. Там были спутанные нитки для швов и иглы всех форм и размеров: изогнутые, прямые и с насечками. В отдельной коробочке у Марселя хранились рыболовецкие крючки. В свободное время он любил порыбачить в Сене.

Марсель аккуратно обрил каменщика, показывая свои навыки цирюльника. Потом бритвой осторожно снял лохмотья кожи с обеих сторон раны. За работой он что-то шептал и бормотал себе под нос.

– C’n’est pas bon[10]10
  Зд.: Плохо дело (фр.).


[Закрыть], – покачал он головой. – Повреждена оболочка мозга. Возможно, месье Гиньяр был прав. Наверное, надо было оставить его в руках Божьих.

Но все-таки Марсель не сдался. Поборов тошноту, Кристиан внимательно наблюдал за происходящим и поразился, когда увидел, что левая рука пациента задергалась, когда Марсель стал аккуратно касаться раны.

– Вы такое уже делали? – спросил он. – Я об этом не читал.

– Даже не мечтал, – фыркнул Марсель, сосредоточившись на работе.

– Тогда откуда вы знаете, как это делать?

– Иногда я молюсь, чтобы Господь направил мою руку, – улыбнулся Марсель. – Иногда за меня все делает выпитое накануне вино. Иногда я не делаю ничего, а иногда – как сейчас – просто делаю то, что кажется необходимым.

Фуко извлек из раны клочок волос, осколки кости и острые обломки черепицы, скинув все на пол. Очистив рану, он ножницами сгладил края сломанного черепа, а потом щипцами отодвинул вдавленные края от мозга, промыл рану вином, чтобы убрать остатки всего лишнего, стянул края раны и наложил швы. Промыл поврежденную зону еще раз, а потом с помощью Кристиана наложил защитную повязку из плотной воловьей кожи, примотав ее к черепу полосками ткани.

Марсель вытер руки, Кристиан почистил и упаковал инструменты. Жена и братья каменщика, которым уже сообщили о случившемся, ждали на улице, чтобы забрать пострадавшего домой.

– Если он выживет, в чем я сомневаюсь, – тихо сказал Кристиану Марсель, глядя вслед уходившей семье, – то вряд ли будет сообразительнее курицы. Боюсь, он уже не сможет ни ходить, ни говорить.

Каменщик пришел в сознание на следующий день, жалуясь на легкую головную боль. В левой руке появился тремор, которого раньше не было. Но, несмотря на тремор и все остальное, уже через неделю после несчастного случая он вернулся на строительную площадку. Марсель и Кристиан навещали каменщика каждый день, поражаясь его чудесному выздоровлению.

– Это дела Божии, я тут ни при чем, – качал головой Марсель.

Происшествие открыло Кристиану глаза. Филипп Гиньяр обладал авторитетом ученого человека и хранил великие традиции своей профессии. Доктор получил классическое образование и знал множество важных текстов наизусть. Он носил длинное платье, как и пристало врачу, с огромным достоинством и следил за чистотой рук, по возможности не снимая бархатных перчаток. Марсель Фуко был груб, неотесан и почти неграмотен. Всему, что знал Фуко, он научился на собственном опыте. Он носил короткую рубаху цирюльника с большим смирением и не боялся испачкать руки. Контраст между двумя мужчинами был велик, и, наблюдая за ними, Кристиан принял окончательное решение: он уже не хочет быть врачом, он станет хирургом!

Гиньяр воспринял эту новость как личное оскорбление. Ему была ненавистна сама мысль о том, что Кристиан может предпочесть хирургию медицине. Кощунственная идея переворачивала все с ног на голову и шла вразрез с мироустройством. Когда Гиньяр познакомился с Кристианом, граф де Врис был в отъезде, поэтому доктор не мог поговорить с ним об амбициях сына и не подозревал о непримиримом отношении графа к его планам. Гиньяр собирался предложить мальчику протекцию, поскольку паренек был очень одаренный и умный и, без сомнения, добился бы успехов в профессии. Теперь же доктор начал высмеивать Кристиана.

– Будешь учиться резать? – с издевкой спросил он. – Твой отец наверняка будет гордиться тобой!

Кристиан лишь улыбнулся в ответ, ведь он уже принял окончательное решение. Отец ясно дал ему понять, что карьера доктора ниже положения Кристиана и достойна презрения. И вот теперь доктор сообщает ему, что хирург занимает еще более низкое положение.

– Судя по всему, сир, – ответил он Гиньяру, – я обречен вечно стремиться к тому, что ниже меня. Я благодарю вас за помощь и наставничество. Когда я обучусь делу, которое меня привлекает, то почту за честь стричь вас.

Кристиан всегда тщательно следил за выполнением повседневных обязанностей, возложенных на него отцом. Несмотря на длительные отъезды, граф регулярно получал письма с отчетами от преподавателей. Кристиан понимал, что если узнают о его занятиях, то с мечтой стать врачом можно попрощаться, а вот если ему удастся поддерживать видимость той жизни, которую ему предписал отец, то у него появится хотя бы шанс добиться желаемого. Главное – успеть достичь этой цели до того дня, когда отец решит отправить его к великому магистру на Мальту. На хирурга быстрее и лучше всего можно было выучиться в Школе хирургии в Сен-Коме, но без благословения графа ничего бы не получилось. Значит, остается лишь одно: пойти в ученики к цирюльнику-хирургу, а потом попробовать сдать экзамены. В те времена для получения самой низкой медицинской профессии нужно было пройти самый длинный путь.

Бертран считал мечты друга безумными и раз за разом повторял ему слова графа:

– Если хочешь резать, лучше делать это мечом святого Иоанна, а не ножом Марселя Фуко!

Но Кристиан был не намерен уступать и пошел работать к Марселю.

Поначалу Марсель, как и его предшественник Гиньяр, отнесся к Кристиану скептически, подозревая того в нечистых помыслах или тайных мотивах. Дворянские дети не хотели пачкать руки во внутренностях простолюдинов. Но Кристиан оказался самым усердным помощником из всех, что были у Марселя, и выполнял любые задания, которые ему поручались. Более того, у Кристиана были интересовавшие Марселя книги по медицине, хотя он не мог ни покупать книги, ни читать их. Такие тексты всегда писались на латыни или на греческом, а не на родном языке, поскольку факультет не одобрял распространения подобной информации среди необразованного населения. У Кристиана была копия трактата «Chirurgia Magna», написанного выдающимся хирургом XIV века Ги де Шолиаком, и даже копия «Хирургии» Галена, греческого врача II века, чьи труды по анатомии до сих пор широко использовались, хотя Гален обосновывал свои выводы главным образом наблюдениями за свиньями и обезьянами. Большинство современных врачей и хирургов продолжали боготворить Галена, но Марсель видел, что рисунки в трудах Галена не очень походили на внутренности людей, которые попадали ему под нож. И все же он с удовольствием сидел вместе с Кристианом над книгами, они разглядывали рисунки, а Кристиан переводил с греческого подписи под ними.

Надо отдать Марселю должное: он оказался хорошим и терпеливым учителем. Он давал своему помощнику четкие и точные инструкции. В первый же день ученичества у Марселя Кристиан сам зашил зияющую рану на руке мясника, который промахнулся, когда рубил тушу. Он зафиксировал перелом, удалил гвоздь из пятки у плотника и подстриг бороду клиенту.

– У вас есть талант к владению ножом, сир, – сказал Марсель, направляя руку ученика. – Но уделяйте цирюльне не меньше внимание, чем хирургии, – частенько повторял он, – вот где настоящие деньжата водятся!

Кристиан сопровождал Марселя на обходах, они бывали и в трущобах, и в зажиточных домах, и в Отель-Дьё, единственной больнице Парижа. Практика Марселя во всем разительно отличалась от практики Гиньяра. Работа была тяжелая и кровавая, шумная и беспорядочная. А для Кристиана – еще и важная и вдохновляющая. Доктора мало что могли сделать с великими убийцами – лихорадками и чумой, а вот хирурги могли помочь при великом множестве недугов. Кристиан за свое ученичество у Марселя насмотрелся разного: однажды Марсель извлек живого ребенка из утробы уже мертвой матери, восстановил ногу, сломанную в семи местах, вернул на место глазное яблоко, висевшее, казалось, на ниточке, после чего пациент клялся и божился, что стал видеть еще лучше, чем раньше.

Конечно, не всегда все шло гладко. Один пациент долго не хотел идти к хирургу, а когда наконец дошел, вся рука была покрыта глубокими язвами. Они вычистили гной и личинок, оросили раны уксусом, наложили повязку из пеньки, вымоченной в скипидаре. Несколько дней все шло неплохо, но потом личинки вернулись, а всю руку расчертили красные полосы. Через два дня пациент умер от гангрены.

Самым сложным были ампутации. Кристиан едва выдержал первую ампутацию, потому что должен был держать пациента, бывшего в сознании на протяжении операции. Невыносимее всего оказались не кровь и сухожилия, а крики и стоны. Пациент кусал деревяшку, которую Марсель вложил ему между зубами, но все равно откусил кончик собственного языка, порвал веревки на руках, ударил Марселя в лицо и вырубил его. Кристиан снова зафиксировал пациента веревками, а Марсель с трудом надел на голову беснующегося пациента что-то вроде шлема, затем взял деревянную колотушку и изо всех сил ударил в обозначенное на шлеме место. Пациент наконец затих.

– Я редко так делаю, – бросил Марсель, заметив вопросительный взгляд Кристиана. – Иногда они не приходят в себя, а иногда приходят, но уже ничего не соображают.

Марсель часто подчеркивал важность скорости проведения операции, и в данном случае небольшая проволочка оказалась фатальной. Когда он закончил прижигание, пациент вошел в шоковое состояние. А когда Кристиан наконец снял с него шлем, пациент был уже мертв. В гневе Марсель запустил колотушкой в стену:

– А ведь всего-то надо было проклятую ногу отрезать! Сам виноват, не дал все сделать вовремя!

Кристиан был потрясен и обескуражен произошедшим, но следующие несколько процедур прошли идеально. Выздоровление пациентов делало неудачи менее болезненными, а если они еще и платили Марселю за его услуги – кто курицей, кто мешком зерна, а кто даже и парой-другой монет, – то цирюльник сиял от радости.

Под руководством Марселя Кристиан поднаторел в искусстве флеботомии – кровопускания с помощью ланцета. Кровопускание делали только в присутствии доктора, руководившего процессом. Марсель никогда не делал кровопусканий без рекомендации доктора, за исключением разве что случаев крайней необходимости. Кристиан, долго проработавший у Гиньяра, никак не мог с этим смириться:

– Доктора не знают о теле и половины того, что знаете вы! Они никогда не прикасаются к телу! Если бы мне самому понадобился врач, я скорее бы обратился к вам!

– Они знают обо всем из книг, – улыбнулся Марсель.

Действительно, медицинская практика была устроена именно так: те, кто читал книги, редко прикасались к пациентам, а те, кто прикасался к пациентам, редко читали книги. Кристиан был одним из немногих, кто делал и то и другое, но, даже обладая лучшими знаниями из обоих миров, не мог найти ответы на бесчисленные мучившие его вопросы. Особенно его беспокоило то, что лечение и результат не были сильно взаимосвязаны. Одни пациенты умирали, казалось бы, от легких ран, а другие выздоравливали после ран, казавшихся смертельными, и, как правило, Кристиан не понимал, почему так происходит.

Он уговаривал Марселя найти труп для вскрытия, чтобы сравнить его с рисунками и описаниями в анатомических атласах, но тут Марсель ничем помочь не мог. Вскрытия проводились крайне редко под жестким контролем докторов с медицинского факультета. Многие противились вскрытиям по религиозным причинам, другие – поскольку считали, что все самое ценное можно почерпнуть только из книг, или потому, что ревностно охраняли свое положение, боясь, что влияние хирургов возрастет.

– Если я вдруг умру, – сказал Марсель Кристиану, – можешь вскрыть меня и все рассмотреть. Боюсь, что иначе тебе придется очень долго ждать подходящего случая.

Кристиан трудился, как дервиш, пытаясь жить двойной жизнью. Просыпался до рассвета, ложился не раньше полуночи. По утрам занимался с учителями, выбранными отцом, скучал на лекциях по артиллерийскому и фортификационному делу, изучал тонкости ведения огня и новейшие модели огнеметов, которые называли трубами. Днем практиковался во владении мечом, луком и в ближнем бое с ножом, изучал тактику сражений на море, запоминал перечни всего необходимого на военной галере, знал ключевые события периода правления каждого великого магистра со времен основания ордена в Иерусалиме.

По вечерам он трудился в лавке Марселя: брил вшивые головы, вырывал воспаленные зубы, чистил инструменты и точил лезвия. Потом вместе с Марселем они отправлялись в трущобы, где практиковать можно было двадцать четыре часа в сутки. Ближе к ночи Кристиан читал или бальзамировал образцы, но потом усталость все же брала верх, и нередко он засыпал прямо за столом. Ему нравилось такое плотное расписание, и он изо всех сил старался не думать о дне расплаты, который рано или поздно должен был наступить.

Два года спустя Бертран ненамеренно стал орудием той самой расплаты, которая пришла к Кристиану в форме долгожданного кадавра.

Глава 14

За окном уже сгущались сумерки, когда из леса появилась запряженная лошадьми телега, распространяя запахи Сены. Весело насвистывая, Бертран остановил телегу около дома, спрыгнул и начал колотить в дверь, словно где-то был пожар:

– Де Врис! Эй, выходи, распутная девка цирюльника!

– Чего тебе? – высунулся Кристиан из окна и улыбнулся при виде друга. – Я занимаюсь!

– Конечно занимаешься! Вот именно! Хватит уже заниматься лягушками да ящерицами! Я тебе тут привез кое-что более достойное!

– Что это?

– Гугенот! Хватит болтать, открывай! Мне нужна помощь, один я его внутрь не затащу, он уже коченеет!

– Гугенот?! Что ты имеешь в виду?

– А как ты думаешь, что я имею в виду? Что, твой отец зря платит учителям кучу денег? Не знаешь, кто такой гугенот? Протестант, который на пути в ад соизволил заехать погостить в замок де Врисов!

Кристиан кубарем скатился по лестнице, выскочил на улицу и бросился к телеге. Там лежал плотно спеленатый белый кокон из хлопка, который обычно использовали для похорон бедняков. Под тканью проступали контуры тела: живот, широкие плечи и голова. Из савана торчала голая ступня с волосатыми пальцами.

Он подозрительно посмотрел на Бертрана, и тот сверкнул в ответ белозубой улыбкой. За последнее время Бертран заметно подрос и уже превратился в мужчину, уверенного в себе, умного, много пьющего, но тем не менее думающего.

– Считай это знаком моего уважения к твоим безумным затеям, – скромно сказал он, слегка поклонившись. – Стащил у могильщика. Сказать по правде, увел у него не только труп, но еще и лошадь с телегой. Случайно увидел, проезжая мимо таверны «Голова кабана». Он как раз туда завернул, забрав этого с виселицы, и ехал на кладбище. Ты столько раз жаловался, что тебе не хватает такого… мм… мяса к столу, так что я с радостью воспользовался моментом!

– Ты что, украл у него телегу?

– Ну а как бы я украл труп, не украв телегу?! Да ты не переживай, могильщик все еще сидит в таверне, а точнее, наверняка лежит лицом в стол, почти такой же бездыханный, как и его груз. Бьюсь об заклад, он даже не заметил, что у него что-то пропало. Кстати, зовут его Бофор!

– Кого, могильщика?

– Нет, труп. Давай-ка затащим его в дом, а то он простудится!

Схватив мертвеца за щиколотки, они стащили его с телеги. Бофор согнулся в поясе и с глухим стуком упал на землю.

– Весит небось двадцать стоунов, – сказал Кристиан, переводя дух.

– Да, но, думаю, когда ты с ним расправишься, он слегка похудеет, – ухмыльнулся Бертран. – Выносить будем по частям!

Поднатужившись, они подняли труп, уже успевший окоченеть, подхватили под мышки и потащили в замок. С трудом подняли по ступенькам, втащили в дверь, а потом через коридор на кухню. Кристиан распахнул дверь в чулан.

– Сюда? – спросил Бертран с легким отвращением в голосе. – Собираешься приправить его шафраном? Говорят, протестантов лучше подавать с желчью.

– В подвале стола нет, – ответил Кристиан, тяжело дыша, и быстро убрал бутыли со стола, на котором повар готовил консервы. – Давай его сюда!

Рывком друзья водрузили труп на стол. Бертран вытер руки о штаны и спросил:

– Отец у тебя когда приедет?

– Утром. Если вообще приедет. Они с матерью в городском доме. Может, и еще день там пробудут.

– Хорошо. Полагаю, он бы был против, даже если это протестант.

– Против? Да отец сделал бы со мной то же самое, что я собираюсь сделать с этим трупом!

– Что ж, тогда тебе стоит поторопиться, сделать все, что надо, а ночью сбросим его в реку.

Поместье находилось в излучине Сены, текущей в сторону Парижа и приносившей туда в том числе и разлагающиеся трупы.

– Окажи мне еще одну услугу, – взглянул на друга Кристиан, – съезди за Марселем! Он захочет на это посмотреть и учеников приведет. И поторопись, времени у меня немного!

Кристиан собрал лампы и свечи со всего дома, расставил их на полках в чулане, и помещение осветилось мерцающим светом. Он принес с чердака блокноты, весы и ящик с хирургическими инструментами. Размотав саван, Кристиан посмотрел на труп с растущим нетерпением, обошел его со всех сторон, внимательно разглядывая. Мужчина был обнажен. Вместе с жизнью он лишился и одежды. Прекрасный представитель своего вида, если не считать сломанной шеи, видимо от повешения. Одно это, подумал Кристиан, будет интересно исследовать.

Взяв ланцет, он сделал первый разрез очень аккуратно, как будто работал с живым пациентом. Раньше он никогда не вскрывал грудную клетку, первый разрез дался ему с трудом из-за неуверенности, а также из-за того, что кожа оказалась более плотной, чем он предполагал. Быстро отбросив в сторону деликатность, вскоре Кристиан рубил и резал, как заправский мясник. Сломав грудину, он вскрыл брюшную полость до лобковой кости и в восхищении уставился на то, что открылось его взгляду.

Взобравшись на табуретку, Кристиан взял персик, надкусил его и стал размышлять, с чего же начать. Вот жидкости, о которых говорил Гален: желтая и черная желчь, кровь и флегма. Он рассматривал нервы, обнажал мышцы, иссекал артерии и вены. Извлекал глазные яблоки и рассматривал устройство уха. Тщательно все измерял и записывал вес органов, ощупывал и пальпировал, тыкал и трогал. Документировал все увиденное, сравнивал свои наблюдения с тем, что было написано в книгах, набитой рукой быстро зарисовывал все. Кое-что из обнаруженного поставило его в тупик: правая почка была расположена не выше левой, хотя Везалий и Гален очень четко указывали разницу в расположении. Разумеется, Кристиан был не готов спорить со столпами. Ему пришло в голову, что, поскольку Бофор был гугенотом, у него могли возникнуть какие-то деформации. Он сделал пометку о расхождении с анатомическими атласами и продолжил обследование. Часа через три вернулся Бертран с двумя нервно хихикавшими проститутками и флягой вина, но без Марселя.

– Где он?

– Цирюльничает где-то в округе, я полагаю, – пожал плечами Бертран. – Жена не знает, где он. Зато я прихватил вот этих пташек, они не студентки, но испытывают непреодолимую тягу к знаниям!

Девушки попытались заглянуть в чулан и посмотреть, чем там занимается Кристиан, но он преградил им дорогу. Одна из них смело поцеловала его и протянула ему флягу с вином. Кристиан с улыбкой отказался и повернулся к Бертрану:

– Развлекай наших гостей, а мне надо работать.

– С превеликим удовольствием, – глубоко поклонился Бертран и взял одну из женщин под локоть. – Дорогие дамы, по указу господина хирурга де Вриса, мы с вами продолжим занятия анатомией в библиотеке! – провозгласил он, и они ушли, шелестя нижними юбками и смеясь.

Кристиан снова погрузился в работу, пытаясь сравнивать то, о чем читал в книгах, с собственными наблюдениями. Где же среди всей этой плоти обитает душа? Сердце и легкие действительно растворяют жидкости? Как печень порождает кровь, как мозг формирует мысли, как глаз помогает нам видеть? Он работал, пока у него не начали слезиться глаза и сосредоточиваться стало сложнее. Бертран дважды спускался к нему, и дважды Кристиан отсылал его.

Около четырех утра в дверях снова появился Бертран, и на этот раз друг был более настойчив.

– Честно говоря, mon ami[11]11
  Мой друг (фр.).


[Закрыть], я начинаю за тебя волноваться, – нахмурился он.

– Все в порядке, – отмахнулся от него Кристиан, продолжая работу.

– Может, и в порядке, но я с подозрением отношусь к парижанам, предпочитающим тело мертвого мужчины телу живой женщины. Вот, выпей-ка. Хоть в себя придешь, – добавил он, протягивая Кристиану бокал.

Мышцы Кристиана ломило от усталости. Отложив в сторону ланцет, он с благодарностью взял бокал и выпил его залпом, чувствуя, как сладковатый бренди обжигает горло.

Бертран осмотрел кипы книг, бумаг, тканей и органов вокруг Бофора, лежавшего на столе с раскинутыми руками и ногами. Верх черепа и мозг отсутствовали. Органы были разложены по банкам: печень плавала в меду, сердце – в уксусе, три пальца – в вине. Запах стоял отвратительный.

– Кажется, твой друг уже немного перезрел… – поморщившись, сказал Бертран.

– Думаю, ты прав. Я сделал все, что можно сделать за одну ночь. Надо избавиться от него.

– Немного погодя, – отозвался Бертран, – сначала тебе нужно слегка освежить память и вспомнить, как изнутри выглядит женщина!

Через два часа занялась заря, а компания все еще была в библиотеке. Все четверо были изрядно пьяны и раздеты, когда Кристиан услышал жуткий звук и встрепенулся:

– Лошади! Merde![12]12
  Черт! (фр.)


[Закрыть] Почему он приехал так рано?

Все четверо, перешептываясь, в панике начали одеваться. Кристиан быстро вытолкал женщин в сад через черный ход, а сам с Бертраном бросился к Бофору. Времени прятать препараты не было, поэтому Кристиан просто распихал их по полкам с маринадами, а Бертран быстро накинул саван на труп. Друзья столкнули Бофора со стола и потащили к двери. Его ноги были подогнуты, руки вылезали из-под савана. Вдруг что-то упало на пол, зловеще блеснув в темноте.

– А это еще что? – прошипел Бертран, пытаясь на «это» не наступить.

– Это… – начал было Кристиан, но осекся на полуслове, потому что открылась входная дверь и послышались голоса. – Поздно, – прошептал Кристиан. – До реки не дотащим. Придется до ночи спрятать его здесь!

Они запихнули Бофора за полки. Кристиан бросился прибираться на столе. Бертран дернулся было помочь ему, но случайно сшиб локтем банку виноградного желе. Она разбилась, и желе разлилось повсюду.

Секунду спустя, сверкая глазами, на пороге чулана появился граф де Врис с мечом в руке, готовый сокрушить мерзавцев, которые, как он решил, пробрались в дом.

Странное для графа увлечение Кристиана медициной внезапно стало реальностью. Охваченный холодной яростью, граф отправил Бертрана в город вместе с женщинами и выкинул тело Бофора в Сену. Едва сдерживаясь и сжимая кулаки, граф расхаживал взад-вперед, выслушивая от Кристиана подробности, затем поднялся на верхний этаж, вынес оттуда все банки с образцами и выкинул их вслед за трупом в реку. Потом он пошел в амбар, положил все хирургические инструменты Кристиана на наковальню и методично расплющил их молотком, превратив в бесполезную кучу металлолома. Схватил с земли камень и разбил его весы, порвал все медицинские книги сына и бросил их в огонь.

Симона попыталась успокоить мужа, но даже ей было не под силу усмирить его гнев. Только ближе к вечеру он смог более или менее спокойно поговорить с Кристианом.

– Ты позоришь мое имя! – воскликнул он. – Никак не возьму в толк, откуда в твою кровь просочилась такая отрава. Ты должен немедленно прекратить весь этот бред. Я напишу письмо великому магистру и попрошу его без промедления принять тебя в орден.

– Я не вступлю в орден, отец. Я не поеду на Мальту.

– Посмотрим, – ледяным тоном ответил граф.

Несколько дней спустя Кристиан направился к Марселю, собираясь заняться цирюльничеством вопреки запрету отца, но обнаружил, что дверь лавки заколочена. Марсель никогда не закрывал лавку, даже если его не было на месте. Там всегда был кто-нибудь из учеников или помощников. Озадаченный, Кристиан обошел лавку кругом и зашел со двора. Там он обнаружил сидевшего на ступеньках Марселя. Глаза цирюльника покраснели, рядом с ним стояла полупустая бутылка дешевого бордо. Приветственно подняв бутылку, он обратился к Кристиану:

– Вы пришли не по адресу, господин, если вам нужно подстричь бороду или укоротить ногу. Гильдия лишила меня лицензии. Я больше не цирюльник и не хирург.

– На каких основаниях они это сделали? – закричал Кристиан.

– Ежегодный взнос. Говорят, что я не заплатил его.

– Это правда?

– Конечно нет. У меня даже есть бумага с печатью, но они говорят, что это фальшивка, поскольку в их книгах мой взнос не учтен.

– К черту их книги! Мы заплатим твой взнос!

– Кристиан, я, может, и простой хирург, но я не тупой, – покачал головой Марсель и сделал большой глоток из бутылки. – Я уже ходил туда. Все не так просто. У них строгие правила. Я не имею права вернуться в гильдию до следующей весны.

Кристиан фыркнул. Правила для простолюдинов, не для дворянства. Если Кристиан встанет на защиту Марселя, они просто не смогут отказать ему.

– Пойдем, – нетерпеливо сказал он, – разберемся! Они не осмелятся отказать де Врису!

– В том-то и дело, мой юный друг. Они уже не осмелились отказать де Врису. У меня в гильдии есть друзья. Тут дело не в правилах и не в деньгах, все дело в твоем отце, который, судя по всему, настроен ко мне неблагосклонно.

Вскоре Кристиан влетел в ворота замка. Около ворот он столкнулся с солдатами и лошадьми на привязи. Значит, у отца посетитель. Такое частенько случалось, к графу то и дело приезжали гости обсудить с ним военные дела. Не обратив на них внимания, Кристиан спешился и взбежал по лестнице.

Без стука он ворвался в библиотеку. Отец сидел в огромном кожаном кресле и говорил с гостем, которого Кристиан увидел только со спины. Граф пришел в ярость от такой бестактности и замахал на сына руками, но тот подошел к нему, не обращая внимания на его негодование:

– Вы сами учили меня всегда смотреть в лицо трудностям, отец, смотреть противнику в глаза, прежде чем нанести удар! Если вы хотите препятствовать мне в моем стремлении стать хирургом – это одно, а вот вредить тем, кто помогает мне, – это трусость! Посмотрите мне в глаза, отец, и скажите, как вы решились пойти на такое!

– Богом клянусь, ты ступил на опасную дорожку! – со злобным прищуром посмотрел на него Арно. – Мы поговорим об этом позже!

– Нет! Мы поговорим об этом сейчас! Я не стану молчать! Я сделаю все, чтобы… – бросился в бой Кристиан, но тут же остолбенел и замолчал.

Сидевший в кресле напротив отца мужчина обернулся и посмотрел на него. Кристиан сразу узнал его по длинному шраму: Меченый, Франсуа Лотарингский, принц де Жуанвиль, герцог де Гиз. Самый могущественный человек во всей Франции, не считая короля.

– Я не видел тебя несколько лет, Кристиан, – любезно кивнул ему де Гиз. – Вижу, и ты, и твоя ярость изрядно подросли.

– Простите меня, сир, – покраснел Кристиан, – я не знал…

– Полно, – прервал его извинения де Гиз. – Мы с твоим отцом обсуждали Мец.

В Париже на каждом углу говорили о войне. Император Священной Римской империи Карл V, король Испании, извечно враждовавшей с Францией, снова собирал войска, чтобы на этот раз выступить маршем на город Мец, руководить обороной которого назначили де Гиза.