Текст книги "В поисках камня"

Глава 11

Проснувшись на следующее утро, Гарион сразу понял, что он не один.

– Где ты был? – беззвучно спросил он.

– Я наблюдал, – отвечало другое сознание в его мозгу, – я вижу, ты наконец взялся за ум.

– Разве у меня был выбор?

– Никакого. Тебе пора вставать. Олдур идет.

Гарион быстро выкатился из-под одеяла.

– Сюда? Ты уверен?

Голос в его мозгу не отвечал.

Гарион надел чистую рубаху, чулки и тщательно протер башмаки. Потом вышел из палатки, где ночевал вместе с Дерником и Силком.

Солнце только что вышло из-за гор на востоке, граница тени быстро отступала по росистым травам Долины. Тетя Пол и Белгарат стояли у костерка, на котором уже начинал побулькивать котелок. Они тихо переговаривались. Гарион подошел к ним.

– Ты сегодня рано, – сказала тетя Пол и, протянув руку, пригладила ему волосы.

– Я проснулся, – сказал он и огляделся, гадая, откуда же придет Олдур.

– Твой дед сказал мне, что вы вчера долго разговаривали.

Гарион кивнул.

– Теперь я кое-что понял. Мне стыдно, что я доставил столько хлопот.

Она притянула его к себе и обняла.

– Ничего, ничего, милый. Ты был перед трудным выбором.

– Значит, ты на меня не сердишься?

– Конечно, нет, милый.

Начали вставать остальные, вылезая из палаток, позевывая и потягиваясь.

– Что делаем сегодня? – спросил Силк, подходя к костру и потирая сонные глаза

– Ждем, – отвечал Белгарат. – Мой повелитель сказал, что встретится с нами здесь.

– Я весь любопытство. Никогда прежде не встречал бога.

– Любознательность твоя, принц Келдар, будет вскорости удовлетворена, – сказал Мендореллен. – Гляди!

По лугу со стороны большого дерева, под которым они разбили лагерь, к ним приближался некто в голубом одеянии. От него исходило мягкое голубое свечение, а присутствие его ощущалось так сильно, что сразу стало ясно – идет не человек. Гарион оказался не готов к этому ощущению. Во время встречи с духом Иссы в тронном зале королевы Солмиссры он был одурманен снадобьем, которым опоила его змеиная королева. Подобным же образом половина его мозга спала и во время стычки с Марой на развалинах Мар Амона. Однако сейчас он оказался в присутствии бога средь бела дня, совершенно бодрствующий.

Лицо у Олдура было доброе и необычайно мудрое, волосы и борода – белые (по сознательному выбору, понял Гарион, а не из-за возраста). Лицо казалось невероятно знакомым – Олдур разительно походил на Белгарата. Тут же Гарион осознал, что это, наоборот, Белгарат похож на Олдура – столетия тесного общения запечатлели черты бога на лице старика. Были, конечно, и отличия. На спокойном лице Олдура не оказалось и тени проказливой жуликоватости – эта черта принадлежала уже самому Белгарату, быть может, последнее, что осталось от маленького воришки, которого Олдур пустил в свою башню снежным днем тысячелетий семь тому назад.

– Повелитель, – сказал Белгарат, почтительно кланяясь приближающемуся Олдуру.

– Белгарат, – отвечал бог. Голос у него был очень тихий. – Долгое время не видел я тебя. Годы эти не были к тебе суровы.

Белгарат пожал плечами.

– Иногда я ощущаю тяжесть их сильнее, чем другие, повелитель. Много времени у меня за плечами.

Олдур улыбнулся и обратился к тете Пол.

– Возлюбленная дочь, – сказал он, ласково касаясь белой пряди на ее лбу. – Ты прекрасна, как всегда.

– А ты, как всегда, добр, повелитель, – отвечала она, улыбаясь и наклоняя голову.

Все трое вступили в некую тесную личную связь, некое единение разумов. Сознание Гариона ощущало как бы грань этого единства; он испытывал легкую досаду от того, что его оттуда исключили, – хотя он сразу понял, что такого намерения у них не было. Они просто восстановили близость, насчитывающую тысячелетия, – общие воспоминания, простирающиеся в глубокую древность.

Олдур повернулся к остальным.

– Итак, вы наконец сошлись вместе, как и было предрешено от начала дней. Вы – орудия судьбы, и я благословляю каждого из вас, идущего к тому страшному дню, когда Вселенная воссоединится.

Спутники Гариона благоговейно и вместе с тем удивленно выслушали загадочное благословение Олдура. Каждый тем не менее поклонился с глубоким почтением.

И тут Се'Недра вылезла из их с тетей Пол палатки. Она с чувством потянулась и запустила пальцы в спутанную копну огненных волос. На ней были туника и сандалии.

– Се'Недра, – позвала тетя Пол. – Иди сюда.

– Да, леди Полгара, – послушно отвечала маленькая принцесса. Легко касаясь ногами земли, она подошла к огню. Тут она увидела стоящего меж прочими Олдура, и глаза ее широко раскрылись.

– Это наш повелитель, Се'Недра, – сказала ей тетя Пол. – Он желал тебя видеть.

Принцесса в смятении взирала на светящееся божество. Ничто в прежней жизни не подготовило ее к этой встрече.

Она опустила ресницы, а потом робко подняла глаза, личико ее машинально приняло самое трогательное выражение.

Олдур мягко улыбнулся.

– Она – цветок, который чарует, сам того не сознавая. – Глаза его заглянули глубоко в глаза принцессы. – Хотя в этом цветке довольно стали. Она годна для своей задачи. Будь же благословенна, дитя мое.

В ответ Се'Недра сделала изящный реверанс. Гарион впервые видел, чтобы она кому-нибудь кланялась.

Олдур теперь глядел прямо на него. Краткое, невысказанное взаимопонимание промелькнуло между богом и другим сознанием, делившим с Гарионом его мысли. В этой мимолетной встрече было взаимное уважение и чувство совместной ответственности. И тут Гарион ощутил мощное прикосновение Олдура к своему собственному мозгу и понял, что бог в одно мгновение увидел и понял все его, Гариона, мысли и чувства.

– Здрав будь, Белгарион, – торжественно произнес Олдур.

– Повелитель, – отвечал Гарион и, сам не понимая почему, опустился на одно колено.

– Мы ждали твоего прихода с начала времен. Ты – вместилище всех наших надежд. – Олдур поднял руку. – Благословляю тебя, Белгарион. Да пребудет с тобою мое благоволение.

Гарион весь лучился любовью и благодарностью, рвавшимися из его души в ответ на теплое благословение Олдура.

– Дорогая Полгара, – сказал Олдур тете Пол, – дар твой поистине бесценен. Белгарион наконец пришел, и мир трепещет от его прихода.

Тетя Пол снова поклонилась.

– Давайте отойдем, – сказал Олдур Белгарату и тете Пол. – Вы хорошо начали свое дело, теперь же приспело время дать вам те наставления, которые я обещал, направляя вас на эту Дорогу. То, что прежде было скрыто, ныне сделалось яснее, и мы можем видеть, что лежит перед нами. Давайте заглянем вперед, в день, коего все ожидаем, и подготовимся.

Все трое отошли от огня, и Гариону показалось, что идущее от Олдура свечение окутало теперь и двух его спутников. Что-то отвлекло его на секунду, а когда он обернулся, все трое уже исчезли.

Бэйрек с шумом выпустил воздух.

– Белар! Ну и зрелище!

– Честь, оказанная нам, поистине непомерна, – сказал Мендореллен.

Они стояли, уставясь друг на друга и переживая только что увиденное чудо. Се'Недра первая нарушила оцепенение.

– Ладно, – объявила она не допускающим возражений тоном. – Хватит стоять, разинув рты. Отойдите от огня.

– Что ты собираешься делать? – спросил Гарион.

– Леди Полгара будет занята, – величественно сообщила девчушка, – значит, завтрак буду готовить я. – Она деловито засновала у огня.

Грудинка подгорела лишь самую малость, а вот попытки Се'Недры зажарить кусочки хлеба на открытом огне окончились плачевно. Каша состояла из комков, плотных, как комья земли на сожженном засухой поле. Гарион и все остальные, однако, съели все предложенное ею, воздерживаясь от замечаний и предусмотрительно избегая взглядов, которые она бросала на них, словно говоря: «Ну-ка попробуйте скажите что-нибудь!»

– Интересно было бы узнать, надолго ли они удалились, – сказал Силк после завтрака.

– Полагаю, у богов свой счет времени, – мудро отвечал Бэйрек, поглаживая бороду. – Не думаю, чтобы они вернулись раньше вечера.

– Пора мне взглянуть на лошадей, – решил Хеттар. – Некоторые из них набрались по дороге репьев, да и копыта не мешало бы осмотреть от греха подальше.

– Я тебе помогу, – предложил Дерник, вставая. Хеттар кивнул, и они вместе пошли к лошадям.

– А ведь у меня на мече несколько зазубрин, – вспомнил Бэйрек, выуживая из-за пояса точильный камень и кладя тяжелый меч на колени.

Мендореллен ушел в палатку и вернулся с доспехами. Разложив их на земле, он стал придирчиво их изучать, выискивая вмятины или ржавчину.

Силк с надеждой подбросил на ладони кости, вопросительно глядя на Бэйрека.

– Ты опять за старое. Я предпочту не расставаться со своими денежками еще некоторое время, – сказал ему Бэйрек.

– Все это место словно пропитано чем-то до ужаса домашним, – посетовал Силк. Потом вздохнул, убрал кости, достал иголку, нитки и рубаху, которую порвал о кусты в горах.

Се'Недра вернулась к огромному дереву и резвилась в его ветвях, рискуя, на взгляд Гариона, невероятно, когда с кошачьей легкостью скакала с ветки на ветку. Понаблюдав за ней некоторое время, он впал в какое-то мечтательное состояние. Он вспомнил утреннюю встречу. Он уже встречал богов Иссу и Мару, но Олдур был какой-то особенный. Столь очевидная близость Белгарата и тети Пол с этим богом, который всегда держался от людей на расстоянии, о многом говорила Гариону. В Сендарии, где Гарион воспитывался, религиозный культ не подразумевал выбор одного из богов. Добрые сендары молились бесстрастно и чтили всех богов – даже Торака. Гарион, однако, чувствовал особое влечение к Олдуру. Ему надо было серьезно подумать, чтобы разобраться в своих религиозных воззрениях.

С дерева ему на голову упал сучок. Он раздраженно поднял глаза.

Ехидно улыбающаяся Се'Недра сидела прямо над ним.

– Мальчик, – сказала она самым своим аристократическим и оскорбительным тоном. – Миски стынут. Если жир затвердеет, тебе трудно будет его смыть

– Я тебе не судомойка, – сказал он.

– Вымой миски, Гарион, – приказала она, покусывая кончик локона.

– Сама вымой.

Она посмотрела на него пристально, яростно кусая ни в чем не повинный локон.

– Чего ты волосы жуешь? – спросил он раздраженно.

– Ты о чем? – осведомилась она, вынимая изо рта прядь.

– Всякий раз, как я на тебя гляжу, у тебя волосы во рту.

– Ничего подобного, – возмутилась она. – Будешь миски мыть?

– Не буду. – Он сощурился. Ее короткая туника совершенно неподобающим образом открывала ноги. – Почему бы тебе не одеться? – спросил он. – Не всем из нас нравится, что ты бегаешь полуголая.

Ссора сразу разгорелась вовсю.

Наконец Гарион отчаялся сказать последнее слово и, раздосадованный, отправился прочь.

– Гарион! – завопила она вслед. – Ты не посмеешь уйти и бросить меня с грязными мисками!

Он шел, не оборачиваясь.

Почувствовав знакомое прикосновение к локтю, он рассеянно потрепал жеребенка по ушам. Малыш задрожал от радости и снова с нежностью потерся о его руку. Потом, не в силах больше сдерживаться, галопом поскакал на луг, распугивая мирно пасущихся кроликов. Гарион против воли улыбнулся. В такое прекрасное утро не стоит расстраиваться из-за ссоры с принцессой.

Он ощущал что-то особенное во всей атмосфере Долины. Пусть внешний мир окутала хмарью приближающаяся зима, пусть там бушуют бури и подстерегают опасности, над этим местом как бы простерлась рука Олдура, наполняя его спокойствием, теплотой и некой вечной волшебной ясностью. Гарион в этот переломный момент жизни нуждался в спокойствии и тепле. Ему многое предстояло обдумать, а для этого требовалось хоть на короткое время отвлечься от бурь и опасностей.

Он находился уже на полпути к башне Белгарата, когда понял, что туда-то с самого начала и шел. Высокая трава была вся в росе, башмаки у него промокли, но даже это не портило ему настроения.

Он несколько раз обошел башню, разглядывая ее со всех сторон. Он без труда нашел камень, загораживающий вход, однако двигать его не стал. Негоже было бы входить без разрешения в жилище старика; кроме того, Гарион не знал, послушается ли камень кого-либо, кроме Белгарата.

При этой мысли он вдруг остановился и стая припоминать, когда именно перестал думать о своем деде как о господине Волке и признал наконец то обстоятельство, что его зовут Белгарат. Перемена эта представлялась ему значительной – своего рода поворотный момент.

Все в той же задумчивости он пошел по лугу к большому белому камню, который старик показывал ему из башни. Рассеянно он положил на него руку и толкнул. Камень не шелохнулся.

Гарион уперся двумя руками. Камень не двигался. Он отошел и посмотрел со стороны. Это был не такой уж и громадный валун – круглый, белый, по пояс Гариону, тяжелый, конечно, но не должен он быть таким неподъемным. Гарион заглянул под камень и только тогда понял. Снизу камень оказался плоским. Он не будет катиться. Сдвинуть его можно будет, только перевернув. Гарион обошел камень, изучая его со всех сторон. Наконец решил, что сдвинуть его все-таки можно, если упереться снизу и приналечь. Он сел и, глядя на камень, напряг мысли. Как это иногда с ним случалось, он заговорил вслух.

– Прежде всего надо попробовать его сдвинуть, – заключил он. – Это не кажется вовсе невозможным. Вот если не получится, тогда попробуем по иному.

Он решительно шагнул к камню, ухватился ладонями снизу и потянул. Ничего не произошло.

– Надо приналечь, – сказал он себе, расставил ноги и поднатужился. В промежуток времени, равный десяти сердцебиениям, он что было мочи тащил на себя упрямый камень, уже не надеясь его перевернуть (от этой мысли он отказался в первую же секунду), желая хотя бы немного приподнять, сдвинуть, заставить немного податься. Земля здесь не была какой-то особенно мягкой – тем не менее ноги ушли в нее на долю дюйма, так сильно он давил на камень.

Гарион отпустил камень и без сил привалился к нему, часто дыша. Голова кружилась, перед глазами плыли пятна. Несколько минут он пролежал, приходя в себя.

– Ну и ладно, – сказал он наконец. – Теперь мы знаем, что так ничего не выйдет. – Он отступил от камня и сел.

Прежде всякий раз, как ему доводилось делать что-либо силой разума, это выходило само собой, непроизвольно, в ответ на некую критическую ситуацию. Ему никогда не приходилось вот так сидеть и сознательно принуждать себя к действию. Почти сразу стало ясно, что теперь обстановка совсем иная. Весь мир словно сговорился его отвлекать. Птицы пели. Ветер касался лица. Муравей полз по руке. Как только он начинал собирать волю воедино, что-то отвлекало его внимание.

И все же постепенно он почувствовал нечто – какое-то напряжение в затылке, словно он во что-то упирается лбом. Он закрыл глаза – вроде помогло. Это подступало. Медленно, но верно воля накапливалась в нем, укреплялась. Что-то вспомнив, он сунул руку под рубаху и прижал родинку на ладони к амулету. Скрытая сила, пробужденная этим прикосновением, забурлила мощным грохочущим потоком. Не открывая глаз, он встал. Потом открыл глаза и в упор посмотрел на непокорный белый камень.

– Ты сдвинешься. – Держась правой рукой за амулет, он протянул левую к камню ладонью вверх. – Ну! – скомандовал он и медленно повел рукой вверх. Сила в нем закипела, шум в голове сделался оглушительным.

Медленно край камня приподнялся над травой. Черви и личинки, прожившие всю жизнь в безопасной, уютной тьме под камнем, забеспокоились на ярком солнечном свету. Тяжело, неуклюже камень поднимался, повинуясь неуклонно движущейся руке Гариона. И секунду поколебавшись, медленно перевернулся.

Изнеможение, которое Гарион испытал после первой попытки перевернуть камень руками, никак не могло сравниться с непомерной усталостью во всем теле, накатившей на него теперь, когда он ослабил мысленную хватку. Он уронил руки на траву и упал на них головой.

Прошло несколько секунд, пока он осознал это странное обстоятельство. Он все еще стоял, но руки его лежали на траве. Он поднял голову и в изумлении огляделся. Ясно было одно – камень он сдвинул. Иначе быть не могло, раз камень лежит на круглой стороне, плоским основанием вверх. Однако это оказалось еще не все. Он, хотя и не трогал камня, все же испытал на себе его вес, будто удерживал этот валун сам.

В отчаянии Гарион осознал, что до подмышек ушел в плотную землю луга.

– Что же мне теперь делать? – беспомощно вопрошал он сам себя. Мысль, что надо вновь собирать волю и выдергивать себя из земли, он с ужасом отбросил. Он слишком устал, чтобы даже думать об этом. Он решил поерзать, чтобы разрыхлить землю вокруг себя и так мало-помалу выбраться, но не мог даже шелохнуться.

– Посмотри, что ты наделал, – с упреком сказал он камню.

Камень молчал.

Ему пришла в голову мысль.

– Ты здесь? – позвал он сознание, которое, казалось, пребывало с ним всегда. Глухое молчание.

– Помогите! – заорал он.

Птица, привлеченная червями и личинками, посмотрела на него одним глазом и вернулась к прерванному завтраку.

Гарион услышал сзади легкие шажки и с трудом обернулся, выворачивая шею. Жеребенок в изумлении смотрел на него, потом вытянул шею и потерся о щеку Гариона.

– Хорошая лошадка, – сказал Гарион, радуясь, что он не один. Тут его осенило. – Тебе надо сходить за Хеттаром, – сказал он.

Жеребенок, гарцуя, обежал вокруг него и снова потерся носом.

– Перестань, – сказал Гарион, – это очень важно. – Он старательно направил свое сознание на мысли жеребенка. Пришлось испробовать дюжину разных способов, пока по чистой случайности не удалось нащупать нужный подход. Сознание жеребенка без связи и цели перескакивало с одного на другое. Это был младенческий разум, свободный от мыслей, воспринимающий только чувственные впечатления. Гарион нашел мимолетные образы зеленой травы, бега, облаков, неба и теплого молока. Он уловил также удивление в маленьком мозгу и прочную любовь, которую питал к нему жеребенок.

Медленно, мучительно Гарион выстроил в блуждающих мыслях жеребенка образ Хеттара. Казалось, на это ушла вечность.

– Хеттар, – снова и снова повторял Гарион. – Иди к Хеттару. Скажи ему, что со мной беда.

Жеребенок понесся прочь и тут же вернулся, чтобы прижать мягкий носик к его уху.

– Пожалуйста, послушай! – закричал Гарион. – Пожалуйста!

Наконец – Гариону казалось, что прошли часы, – жеребенок вроде бы понял. Он отошел на несколько шагов, вернулся и снова потерся о Гариона.

– Иди – позови – Хеттара, – приказал Гарион, изо всех сил внушая каждое слово.

Жеребенок переступил копытцами, потом повернулся и галопом понесся прочь – не в ту сторону. Гарион разразился ругательствами. За последний год он имел возможность ознакомиться с самыми красочными и выразительными оборотами из словаря Бэйрека. Повторив по шесть – восемь раз все фразы, которые помнил, Гарион принялся импровизировать.

Издалека до него донеслись отрывочные мысли жеребенка. Малыш гонялся за бабочками. Гарион замолотил по земле кулаками и чуть не взвыл от отчаяния.

Солнце поднималось, начало припекать.

Уже вечерело, когда Хеттар и Силк отыскали его, следуя за гарцующим жеребенком.

– Это как же ты ухитрился такое сделать? – спросил Силк с любопытством.

– Не хочу говорить об этом, – пробормотал Гарион, разрываясь между радостью и сильным смущением.

– Вероятно, он может многое из того, что нам недоступно, – заметил Хеттар, слезая с лошади и отвязывая от седла лопату Дерника. – Только не понимаю, зачем ему это понадобилось.

– Я убежден, у него были на то серьезные причины, – заверил Силк.

– Как ты думаешь, спросить у него?

– Скорее всего, это слишком мудрено, – отвечал Силк. – Я уверен, простым людям вроде нас с тобой этого не понять.

– Как ты думаешь, он закончил, что делал?

– Полагаю, мы можем его спросить.

– Не хотелось бы его отвлекать, – сказал Хеттар. – Может быть, это что-нибудь очень важное.

– Да уж наверняка, – согласился Силк.

– Пожалуйста, вытащите меня, – взмолился Гарион.

– Ты уверен, что все завершил? – вежливо спросил Силк. – А то мы вполне можем подождать

– Пожалуйста, – попросил Гарион, чуть не плача.

Глава 12

– Зачем ты пытался его поднять? – спросил Гариона Белгарат на следующее утро, когда они с тетей Пол вернулись, и Силк с Хеттаром торжественно поведали о затруднительном положении, в каком нашли юношу вчера.

– Мне казалось, так его легче будет перевернуть, – ответил Гарион. – Знаешь, поддеть снизу и перекатить.

– Почему было не нажать на него ближе к верху? Он бы точно так же перекатился.

– Я не подумал.

– Неужели ты не понимаешь, что мягкая почва не могла выдержать такого давления? – спросила тетя Пол.

– Теперь понимаю, – отвечал Гарион. – Но ведь если б я толкал его, он бы просто отбросил меня назад!

– Надо было встать покрепче, – объяснил Белгарат. – В этом весь фокус. От тебя требуется только стоять неподвижно и толкать предмет, который ты задумал переместить. Иначе ты, конечно, отбросишь себя назад.

– Я не знал, – проговорил Гарион. – Я первый раз пытался сделать что-то сознательно... Перестанешь ты? – резко спросил он Се'Недру. Она не переставала хохотать с того самого момента, как Силк закончил рассказ о злоключениях Гариона.

Она захохотала еще пуще.

– Тебе, отец, надо бы еще кое-что ему объяснить, – сказала тетя Пол. – Он не имеет ни малейшего представления о взаимодействии сил. – Она строго посмотрела на Гариона. – Хорошо, тебе не вздумалось его кинуть. Ты бы забросил себя в Марагор.

– Я не вижу в этом ничего смешного, – сказал Гарион ухмыляющимся друзьям. – Это вовсе не так легко, как кажется. – Он понимал, что выставил себя дураком, и не знал, смущает его их веселье или обижает.

– Пошли, мальчик, – твердо сказал ему Белгарат. – По-видимому, нам придется начать с самого начала.

– Я не виноват, что ничего не знал, – оправдывался Гарион. – Ты должен был меня предупредить.

– Откуда мне было знать, что ты сразу начнешь экспериментировать, – отвечал старик. – У большинства из нас хватало терпения подождать наставлений, прежде чем приступать к переустройству местного ландшафта.

– Ладно, во всяком случае, я смог его сдвинуть, – сказал Гарион, шагая вслед за стариком.

– Прекрасно. А на место ты его вернул?

– А зачем? Какая разница, где он лежит?

– Мы тут в Долине ничего не меняем. Все здесь имеет свою причину, все лежит на своем месте.

– Я не знал, – сказал Гарион виновато.

– Теперь знаешь. Пойдем, положишь его на место.

Некоторое время они шли молча.

– Дедушка... – начал вдруг Гарион.

– Да?

– Когда я двигал камень, мне показалось, что я черпаю силу из всего окружающего. Как будто она отовсюду ко мне притекает. Это что-нибудь значит?

– Да, именно так оно и происходит, – объяснил Белгарат. – Когда мы что-либо двигаем, мы берем энергию из окружающего мира. Например, когда ты сжег Эшарака, ты собрал тепло из всего вокруг, из воздуха, из земли, из тех, кто был поблизости. Собрав отовсюду понемногу тепла, ты зажег огонь. Когда ты переворачивал камень, то черпал силу из всего окружающего.

– Я думал, это идет изнутри.

– Сила идет из нас, только когда мы что-нибудь создаем, – отвечал старик. – Для всего остального ее приходится заимствовать. Мы собираем ее понемногу оттуда и отсюда, чтобы потом направить в одну точку. Никто из нас не может вместить столько силы, сколько требуется даже для простейшего действия.

– Значит, когда кто-нибудь пробует что-либо рассоздать, происходит следующее, – сказал Гарион по наитию. – Он стягивает на себя всю силу, но не может выпустить, и тогда... – Гарион резко всплеснул руками.

Белгарат посмотрел на него пристально.

– Удивительный у тебя разум, мальчик. Ты с легкостью понимаешь сложнейшие вещи, но не можешь разобраться в самых простых. Вот и камень. – Он покачал головой. – Так не годится. Верни его на место и постарайся в этот раз не производить столько шума. Грохот, который ты поднял вчера, прокатился по всей Долине.

– Что мне делать? – спросил Гарион.

– Собери силу, – сказал ему Белгарат. – Черпай ее из всего вокруг.

Гарион попытался.

– Не из меня! – воскликнул старик.

Гарион исключил деда из поля своей досягаемости и принялся собирать силу. Через секунду-две он ощутил покалывание во всем теле и волосы его встали дыбом.

– Что теперь? – спросил он, сжимая зубы, чтобы не выпустить силу из себя.

– Обопрись обо все, что сзади, и толкай камень.

– Обо что мне опереться?

– Обо все – и о камень тоже. Это надо делать мгновенно.

– А меня... меня не раздавит?

– Напружинься.

– Побыстрее, дедушка, – сказал Гарион. – Мне кажется, меня сейчас разорвет.

– Держись. Ну, направь волю на камень и скажи слово.

Гарион выставил ладони.

– Толкайся, – приказал он. Сила полилась из него, в голове загрохотало.

С ответным грохотом камень заколебался и плавно откатился на прежнее место. Гарион вдруг почувствовал себя смертельно усталым и в изнеможении повалился на землю.

– «Толкайся»? – спросил Белгарат с сомнением.

– Ты велел сказать «толкайся».

– Я велел толкать. Я не велел говорить «толкайся».

– Ведь вышло же. Не все ли равно, что за слово я сказал?

– Это вопрос стиля, – со страдальческим видом пояснил старик. – «Толкайся» звучит как-то по детски.

Несмотря на слабость, Гарион рассмеялся.

– В конце концов, Гарион, мы должны поддерживать свое реноме, – величественно произнес старик. – Если мы начнем говорить «толкайся», «пшел», «катись прочь» и тому подобное, нас перестанут принимать всерьез.

Гарион хотел перестать смеяться, но не мог.

Возмущенный Белгарат отошел, бормоча себе под нос.

Когда они вернулись в лагерь, то увидели, что палатки собраны и лошади навьючены.

– Нам незачем больше задерживаться, – объяснила тетя Пол. – Остальные нас ждут. Удалось тебе хоть что-нибудь ему втолковать, отец?

Белгарат фыркнул, всем своим видом выражая неодобрение.

– Что, плохо?

– Потом объясню, – бросил он.

В отсутствие Гариона Се'Недра ласками, а также целой кучей яблок из общественного запаса довела жеребенка до восторженно-подобострастного состояния. Он без тени стыда ходил за ней по пятам, и в довольно отчужденном взгляде, которым он наградил Гариона, не было заметно никакого раскаяния.

– У него живот заболит, – упрекнул Гарион принцессу.

– Лошадям яблоки полезны, – весело ответила она.

– Скажи ей, Хеттар.

– Они не причинят ему вреда, – откликнулся горбоносый. – Таков общепринятый способ завоевать доверие молодой лошади.

Гарион попытался измыслить другое подходящее возражение, но не смог. Почему-то вид жеребенка, трущегося носом о Се'Недру, его оскорблял, хотя придраться действительно было не к чему.

– Кто эти другие, Белгарат? – спросил Силк, когда они тронулись в путь. – О которых говорила Полгара?

– Мои собратья, – отвечал старый чародей. – Повелитель сообщил им о нашем приезде.

– Сколько живу, слышу рассказы о братстве чародеев. Они и вправду такие?

– Боюсь, ты будешь несколько разочарован, – сказала тетя Пол натянуто. – Чародеи в большинстве своем – чудаковатые старики с кучей дурных привычек. Я выросла среди них, так что неплохо их знаю. – Она повернулась к дрозду, который, влюбленно распевая, опустился ей на плечо. – Да, – сказала она птице. – Мне это известно.

Гарион подъехал поближе к тете и прислушался к птичьему гомону. Сперва это был просто шум – милый, но совершенно невразумительный. Потом мало-помалу до него начали доходить обрывки фраз. Птица пела о гнездах, о маленьких пестрых яичках, о восходах, о всепоглощающей радости полета. И вдруг, словно уши у него внезапно открылись, Гарион начал понимать. Ласточки пели о полете и пении. Воробьи щебетали о припрятанных семенах. Ястреб, парящий в вышине, выкрикивал одинокий гимн ветру и яростной радости убийства. Гарион в благоговейном страхе вслушивался в мир слов, которыми внезапно наполнился воздух.

Тетя Пол посмотрела на него серьезно.

– Это начало, – сказала она, не входя в объяснения.

Мир, открывшийся Гариону, так его захватил, что он сперва и не заметил двух седовласых старцев, которые стояли под высоким деревом, поджидая отряд. Они были в одинаковых голубых одеяниях, оба с длинными волосами, оба чисто выбриты. Когда Гарион их увидел, ему показалось, что у него двоится в глазах, – такие они оказались одинаковые.

– Белгарат, брат наш, – сказал один, – сколько лет...

– ...сколько зим, – закончил другой.

– Белтира, – сказал Белгарат, – Белкира. – Он спешился и обнял близнецов.

– Милая крошка Полгара, – сказал один.

– Долина без тебя... – подхватил другой.

– ...опустела, – закончил первый и, обернувшись к брату, похвалил: – Очень поэтично.

– Спасибо, – скромно отвечал тот.

– Это мои братья, Белтира и Белкира, – сообщил Белгарат спутникам, которые уже слезали с коней. – И не старайтесь их различить. Никому этого еще не удавалось.

– Кроме нас, – хором сказали оба чародея.

– Я даже в этом не уверен, – с мягкой улыбкой откликнулся Белгарат. – Сознания ваши столь близки, что мысль, начатую одним, додумывает другой.

– Ты всегда все слишком усложняешь, отец, – сказала тетя Пол. – Это Белтира. – Она поцеловала одного благообразного старца. – А это Белкира. – Она поцеловала второго. – Я с детства научилась их различать.

– Полгаре ведомы...

– ...все наши тайны. – Близнецы улыбнулись. – А кто...

– ...ваши спутники?

– Я думаю, вы их узнаете, – отвечал Белгарат. – Мендореллен, барон Во Мендор.

– Рыцарь-Защитник, – хором сказали близнецы, кланяясь.

– Принц Келдар Драснийский.

– Лучник, – сказали они.

– Бэйрек, граф Трелхеймский.

– Медведь Устрашающий. – Они с опаской взглянули на громадного чирека.

Бэйрек нахмурился, но промолчал.

– Хеттар, сын Чо-Хэга Олгарского.

– Повелитель Коней.

– И Дерник из Сендарии.

– Человек с Двумя Жизнями, – пробормотали они с глубоким уважением. Дерник был озадачен.

– Се'Недра, принцесса Толнедры.

– Королева Мира, – отвечали они с глубоким поклоном.

Се'Недра нервно рассмеялась.

– А это может быть...

– ...только Белгарион, – сказали они, сияя от радости. – Избранный. – И близнецы одновременно возложили руки на голову Гариона. – Здрав будь, Белгарион, Верховный Владыка, Первый Во Всем, Надежда Мира!

Гарион, донельзя смущенный этим странным благословением, кое-как кивнул.

– Если эта слащавая идиллия не прекратится, меня стошнит, – объявил новый голос, резкий и трескучий. Говорящий только что вышел из-за дерева – приземистый старик, очень грязный и исключительно безобразный. Ноги у него были кривые и шишковатые, словно корни старого дуба, плечи – широченные, руки свисали ниже колен. На спине красовался огромный горб, а сморщенная физиономия казалась карикатурой на человеческое лицо. Спутанные седые волосы и борода торчали клочьями, из них виднелись ветки и обрывки листьев. На жутком лице читались отвращение и злоба.

– Белдин, – смиренно сказал Белгарат, – мы не знали наверняка, что ты придешь.

– Я и не пришел бы к тебе, неумеха несчастный, – рявкнул уродец. – Опять ты все испакостил, Белгарат. – Он обернулся к близнецам. – Жрать давайте, – коротко приказал он.