Текст книги "Мечи Дня и Ночи"

Глава девятая

Спустившись вниз из пещеры, Скилганнон первым делом осмотрел мертвого джиамада. Стрелы, судя по входному углу, были пущены прямо сверху. Наверху он при первых проблесках дня различил узкий карниз.

– Вон куда нам придется лезть, – сказал он Хараду. Лесоруб, задрав голову, призадумался. – Что, высоты боишься? – спросил Скилганнон.

– Еще чего, – пробурчал тот. – Просто прикидываю, как мне забраться туда со Снагой. – Двойной топор был слишком широк и слишком остер, чтобы засунуть его за пояс. Одно неверное движение – и он поранит своего хозяина.

– Будем передавать его друг другу, – решил Скилганнон. Он поставил ногу на первый выступ и подтянулся. – Давай мне топор и лезь.

Так, медленно и с трудом, они добрались до карниза и прошли по нему влево, до скальной трубы. Этот подъем, более легкий, вывел их к темному лазу. Скилганнон заглянул внутрь и медленно втянул в себя воздух.

– Звери прошли здесь, – прошептал он. – Отсюда нам надо двигаться с большой осторожностью.

– Мы отыщем их и убьем, – с юношеской самонадеянностью заявил Харад.

Это не Друсс, напомнил себе Скилганнон, посмотрев в его светлые глаза. Он молод, зелен и чересчур уверен в себе.

– Слушай меня, Харад. В деревне ты прикончил одного джиамада, но тот сбил тебя с ног, и ты уронил топор. Будь поблизости второй, он бы разорвал тебе горло. А мы собираемся встретиться с четырнадцатью такими. Возможность выжить у нас очень мала. Поэтому соблюдай осторожность и нападай только в крайнем случае. Ступай за мной и держись позади.

Крадучись, они пошли по туннелю, который вскоре превратился в ряд глубоких, кромешно черных пещер. В темноте Харад дважды споткнулся. Откуда-то слева послышался грохот обвала. Скилганнон, достав Мечи Дня и Ночи, свернул на шум. Через трещину высоко в потолке проник тонкий луч света. Скилганнон постоял немного, глядя перед собой. Харад поравнялся с ним.

– Это впереди. Оползень, что ли? Недоставало еще здесь застрять.

– Молчи, – прошипел Скилганнон. – Звук в таких пещерах разносится далеко.

Харад молча прошел мимо него дальше, где коридор расширялся.

Над ним вдруг нависло что-то темное и громадное. Харад взмахнул топором, но джиамад был совсем близко, и Снага ткнулся в него топорищем. Под тяжестью зверя Харад отлетел назад и упал. Левой рукой он вцепился врагу в горло, удерживая на расстоянии оскаленные клыки, но сила зверя ошеломляла. Харад извивался под ним, пытаясь поднять Снагу – тщетно. Джиамад придавил его правую руку. Левая постепенно слабела, клыки приближались к горлу. Но серебряная молния ударила сверху, и зверь дернулся. Еще одна вспышка – и голова, которую удерживал Харад, повалилась. Из рассеченной артерии хлынула кровь, обрызгав лицо и грудь лесоруба. Кряхтя, Харад свалил с себя голову и выбрался из-под туловища.

– Повторяю, – тихо произнес Скилганнон, – держись позади. Для топора в этих переходах нет места.

Скилганнон шел впереди крадучись, с мечами в руках. Коридор отходил влево. Здесь грохот падающих камней был громче, в воздухе стояла пыль. Показался второй коридор, выше прежнего. Скилганнон заглянул туда. Футах в тридцати от него блеснул свет – это откатился в сторону огромный валун. При свете он разглядел десятерых джиамадов. Трое налегли на другой камень, весивший, наверно, несколько тонн. Камень заскрежетал и отправился вслед за первым. Джиамады с радостным ревом повалили в пещеру, где брезжил свет.

Скилганнон вздохнул. Любой разумный человек, увидев такое, поспешил бы убраться как можно дальше.

– Чего мы ждем? – прошептал ему Харад.

– Всех мы не одолеем, Харад. Пойти туда значит умереть.

– «Защищай слабых от зла сильных», – процитировал тот. – Там не сказано, что это надо делать, лишь когда не сомневаешься в победе.

– И то верно. – Скилганнон улыбнулся углами рта и побежал по туннелю, Харад за ним. У самого входа в пещеру он увидел, как человек в красном камзоле и красных штанах прыгнул сверху в самую гущу зверей. Женщина на карнизе, футах в двенадцати от пола, пускала в джиамадов стрелы.

Харад заорал и ринулся в бой. Звери лезли по стене, пытаясь добраться до женщины. Один упал со стрелой в черепе, другие взревели и обернулись к Хараду. Топор рассек шею одному и отмашкой сокрушил ребра другому.

Когда на лесоруба кинулся третий, Скилганнон метнулся вперед и рубанул его по морде. Зверь отшатнулся от удара, упал и тут же вскочил.

На миг все замерли, не шевелясь. Джиамады, захваченные врасплох внезапной атакой, отступили. Харад снова приготовился к бою.

– Стой, – сказал ему Скилганнон и крикнул женщине: – Не стреляй больше! – Его голос звучал властно, однако он понимал, что сейчас все висит на волоске. Пролилась кровь, и напряжение в пещере было почти осязаемым. Одно неверное слово, неверный шаг, и смертная сеча начнется снова. – Кто здесь главный? – спросил он, шагнув к семерым оставшимся джиамадам.

– Шакул главный, – проворчал один – огромный, темней остальных и с более круглой мордой. В этом больше от медведя, чем от волка, подумал Скилганнон. Зверь нервно сжимал и разжимал когтистые руки.

– Какой приказ тебе дали, Шакул? – Зверь сделал шаг к Скилганнону, но тот стоял твердо, глядя прямо в большие глаза джиамада. – Повтори свой приказ.

Шакула, по всей видимости, обуревало желание терзать и грызть, но выучка, обязывающая его подчиняться людям, взяла верх.

– Привести женщину, – сказал он.

– Куда привести?

– Корвину. Капитану.

– Корвин мертв. Оба твоих офицера мертвы. Некуда вести женщину. Сейчас тебе нужно принять решение.

Янтарные глаза замигали, зверь склонил голову набок и тихо заворчал. Скилганнон подавил желание сказать что-нибудь еще. Сейчас самое лучшее – просто ждать. Шакул оглянулся на остальных джиамадов – они стояли смирно, ожидая приказаний. Вожак перевел взгляд на трупы своих сородичей, затряс головой, словно отгоняя докучливых насекомых, и спросил:

– Ты солдат?

– Меня зовут Скилганнон.

Шакул стал раскачиваться, сжимая и разжимая когти, не сводя глаз с мечей в руках Скилганнона. Тот почувствовал, что зверь вот-вот бросится на него, и сказал:

– Мы можем поубивать друг друга, а можем не убивать. Выбирай.

Шакул колебался, глядя на женщину со смертоносным луком и человека с большим топором. Скилганнон ждал, и вот напряжение стало ослабевать.

– Корвин мертвый?

– Да.

– Ты убил Корвина?

– Я.

– Больше нет бой, – сказал Шакул. – Мы уходим.

– Не трогай крестьян, Шакул, – сказал Скилганнон. – Возвращайтесь в свой полк или идите на север. Здесь больше не убивай. Даешь слово?

– Слово? – повторил зверь.

– Обещание. Голокожих не трогать.

– Не трогать. – Сказав это, Шакул махнул остальным, и они зашагали к дыре, проделанной ими в задней стене. Шакул посмотрел в глаза Скилганнону, но ничего не сказал и последовал за другими.

Молодой человек в красном застонал, пошевелился и сел.

– Кажется, я не умер, – пробормотал он.

Женщина слезла вниз, и Скилганнон увидел ее лицо.

Ему показалось, что сердце у него перестало биться.

– Джиана! – прошептал он.

Перед тем как стена обрушилась и в пещеру ворвались джиамады, Аскари разложила рядом с собой все оставшиеся стрелы, взяла одну и приготовилась биться не на жизнь, а на смерть. Она не испытывала ни страха, ни сожалений – только свирепую готовность выжить, готовность убить любого врага.

Увидев зверей воочию, она поняла, что выжить ей не удастся. Их слишком много, и движутся они слишком быстро. В лучшем случае она сможет убить троих, но остальные взберутся на полку и стащат ее вниз.

Она видела самоубийственный прыжок Ставута, видела, как его отшвырнули к стене, но даже тогда ни о чем не пожалела и не ощутила страха. С полным хладнокровием пустила она три стрелы и протянула руку к четвертой.

А после свершилось чудо. В бой вступили два воина – один мощный, чернобородый, с блестящим двойным топором, другой высокий и тонкий, с двумя мечами, золотым и серебряным.

В короткой схватке они убили двух джиамадов, а третьему раскроили морду. Аскари приготовила очередную стрелу. Но высокий крикнул другому «Стой», а потом взглянул на нее, и она дрогнула, увидев его сапфировые глаза. «Не стреляй больше», – приказал он и велел вожаку джиамадов выйти вперед. Все последующее показалось Аскари сном. Вожак подчинился ему, они поговорили, а потом – о диво! – джиамады один за другим ушли из пещеры. Еще несколько мгновений она так и сидела на своей полке, глядя на воина с мечами. В жизни она знала только одного человека, облеченного властью, – Ландиса Кана. Но этот был не такой. Одной лишь силой духа он остановил жестокий, кровавый бой. Говорил он странно, тщательно произнося каждое слово – почти как стихи. Ставут застонал, сел и пробормотал в тишине: «Кажется, я не умер». В этом он весь – говорить то, что и так всем ясно. Аскари собрала стрелы в колчан, повесила его на плечо и слезла вниз. Она хотела поблагодарить спасителей, но воин с мечами вдруг побелел и уставился на нее. В его глазах она прочла боль и желание.

– Джиана! – шепотом произнес он.

Аскари почувствовала себя неуютно.

– Я Аскари-охотница, – сказала она, – а это мой друг Ставут. Мы благодарим вас за помощь.

Воин потемнел, и ей померещилось, что он рассердился.

– Позаботься лучше о своем друге, – отрезал он и ушел в темноту за разрушенной задней стеной.

– Я Харад, – сказал человек с топором, – а это… был Скилганнон.

– Похоже, со зверями ему разговаривать проще, чем с женщинами.

– Всем проще, – с чувством ответил Харад, и его искренность вызвала у Аскари улыбку. Подойдя к Ставуту, она осмотрела его голову. На виске набухла большая, кровоточащая шишка.

– Крепкий же у тебя череп, Стави.

– Меня тошнит, – пожаловался он, – и пещера плывет куда-то.

– Ложись. – Она приспособила одно одеяло вместо подушки и укрыла Ставута другим.

Впервые ощутив, как здесь холодно, Аскари поежилась. Фонарь почти не давал тепла. Она развела костер, села рядом и стала греть руки. Харад присоединился к ней. Он был не из разговорчивых, но все же рассказал ей, что они со Скилганноном пришли из деревни. Она обрадовалась, узнав, что Киньон жив, но ей хотелось разузнать что-нибудь о человеке с сапфировыми глазами.

– Он еще вернется сюда? – спросила она. Харад пожал плечами. – Давно вы с ним дружите?

– Нет. Всего несколько дней. Ландис Кан попросил меня показать ему горы. У тебя тут есть какая-нибудь еда?

– В котомке. Вяленая говядина. Угощайся, я не хочу.

Харад без долгих церемоний достал мясо и принялся за еду. Игра в молчанку надоела Аскари. Взяв лук, она вышла через проломленную стену и по темным туннелям вскоре выбралась на карниз под открытым небом. Там в лучах восходящего солнца сидел Скилганнон.

– Из твоего Харада слова не вытянешь, – посетовала она.

– На мой взгляд, это одно из его достоинств.

– Я чем-то рассердила тебя?

– Нет-нет. – Он примирительно улыбнулся. – Пожалуйста, посиди со мной. Здесь очень красивый вид.

Она села рядом с ним, глядя на вершины деревьев и уходящие вдаль холмы. Безоблачное небо расстилалось над ними, воздух был свеж и прохладен.

– То, что ты сделал в пещере, просто удивительно.

– Мне посчастливилось. Нам всем посчастливилось. – Сейчас он говорил более дружелюбно, однако не смотрел на нее.

– Ты из числа Легендарных?

– Впервые слышу о них.

– Они живут на севере. И придерживаются старых дренайских обычаев.

– Нет, не знаю. Я сам из-за моря, из Наашана.

– Никогда не слыхала о таком месте. Но по твоему говору можно догадаться, что ты зарубежник.

– Мне почему-то кажется, что тебе бы понравился Наашан. – Он глубоко вздохнул и спросил: – Ты выросла здесь, в горах? – Аскари кивнула. – А что, Ландис Кан часто тебя навещает?

– По-моему, он питает ко мне какие-то чувства. Мне от этого не по себе.

– Ты знаешь, почему звери охотились за тобой?

– Я убила одного там, в деревне.

– Нет. Киньон сказал, что в деревню они явились именно за тобой.

– Что за вздор! У меня нет врагов. Ни здесь, ни тем более в Зарубежье.

– Ландис Кан должен знать. И я вырву у него правду, – с новым порывом гнева сказал Скилганнон.

Аскари, глядя на него в профиль, внезапно вздрогнула.

– Мы раньше не встречались с тобой?

– Не в этой жизни.

Последовало долгое молчание, и Аскари поднялась.

– Я вижу, мое общество не приносит тебе удовольствия, Скилганнон, – с ноткой печали сказала она.

– Ты в этом не виновата. – Он взглянул на нее, и у него перехватило дыхание. – Когда-то… – запинаясь, продолжил он, – я любил одну женщину. Ты похожа на нее… очень похожа. И ваше сходство надрывает мне сердце.

– Джиана, – сказала она, опять садясь рядом, и он увидел, что напряжение отпустило ее. Она откинула назад волосы и подставила лицо солнцу.

Этот простой жест пронзил его огненными ножами. Скилганнон словно перенесся на тысячу лет в прошлое, в дом, где жил вместе с садовником Сперианом и его женой Молаирой. Гнев охватил его снова, и он отвел взгляд, перебарывая себя. Его с самого начала смущало собственное возвращение к жизни, которым он был обязан Ландису Кану. Потом он познакомился с Харадом, и смущение переросло в ярость. Теперь он чувствовал себя так, будто над его жизнью и над его памятью надругались. Живые подобия Друсса-Легенды и Джианы, королевы-колдуньи, наполняли его душу жгучими сожалениями.

– Ты друг Ландиса Кана? – спросила она.

– Друг? Нет. По правде говоря, я начинаю сильно его не любить.

– А я раньше любила. Он приезжал к матушке и подолгу болтал со мной. Рассказывал про далекие страны, говорил, что хотел бы поехать туда со мной. Ребенком я всегда ждала, когда он приедет.

– Что же изменилось? – спросил он, уже зная ответ.

– Я выросла. Как ты заставил того зверя послушаться?

– Я не заставлял его. Я дал ему выбрать, и он выбрал с умом.

– Он ведь мог передумать.

– Мог. И это было бы неразумно. Как там твой друг Ставут?

– Набил себе громадную шишку. Сейчас он спит. – Аскари засмеялась, звонко и весело. – Он не воин, но очень храбрый. Очень.

– И влюблен в тебя, если верить Киньону.

Ее улыбка померкла.

– Не понимаю, что это значит. Я знаю, что я красива и что мужчины хотят обладать моей красотой. Зачем им нужно называть это любовью?

– Это вызывает у тебя гнев? Почему?

– Потому что это нечестно. Разве бык любит коров? Его просто тянет погрузить свой набухший член во что-то теплое и приятное. Потом он слезает с коровы и продолжает щипать траву. Это, что ли, любовь?

– Может быть. Я не знаю. Никогда не щипал траву.

Она снова залилась смехом.

– Ты тоже красив и за словом в карман не лезешь. Как же случилось, что ты потерял женщину, которую так любил?

– Я долго думал об этом… очень долго. Но ответа так и не нашел. Не на все есть ответ.

– Должен быть.

– А почему солнце всходит и заходит?

– Не знаю, – улыбнулась она, – но это значит только, что я не знаю ответа. Это не значит, что его нет.

– Да, верно.

– Она тоже тебя любила?

– Поговорим о другом, – сказал он с вымученной улыбкой. – Когда Ландис Кан приезжал, он спрашивал, что тебе снится?

– Да… А ты почем знаешь?

– Я знаю Ландиса Кана, – вывернулся он. – И что же тебе снилось?

– Что всем детям снится. Какие-то замки, дворцы, герой, который меня увозит… – Аскари слегка переменилась в лице. – И человек с глазами цвета сапфиров. Теперь я вспомнила. С такими же, как у тебя. И с двумя мечами. – Она поежилась. – Глупости все это. – Она опять поднялась и сказала: – Пойду погляжу на Ставута.

Скилганнон молча проводил ее взглядом.

Оставшись один, он попытался собраться с мыслями, что было нелегко. Джиана всегда волновала ему кровь – чуть ли не с первой минуты, когда он увидел ее. И в ту их последнюю встречу на крепостной стене ни ее жестокость, ни ее ненасытная жажда власти не угасили его желания Аскари не Джиана, твердил он себе. Она всего лишь ее двойник. И все же… Разве не стремился он прижать ее к себе, поцеловать ее губы? Ощутить тепло ее тела?

«Кого же тогда ты ласкал бы? – спросил он себя. – Ты обнимал бы Аскари, а думал о Джиане. Можно ли сильнее оскорбить женщину?»

Он закрыл глаза и стал глубоко дышать, чтобы успокоиться. Не время давать волю чувствам. Надо сосредоточиться на более важных вещах.

Ландис утверждал, что воскресил его во исполнение древнего пророчества, и Скилганнон ему верил. Он понимал также, для чего Ландис проделал опыт с костями Друсса. Но Джиана? После смерти ее должны были увезти в Наашан и похоронить там, за морем, за тысячи миль отсюда. Как Ландис ее отыскал? Быть может, о ней тоже говорилось в пророчестве? Скилганнона посетила новая мысль. Отчего Ландис не сумел воскресить Джиану? Если он сам, Скилганнон, скитался в Пустоте за свои грехи, то и ее должна была постигнуть не меньшая кара. Или ее душа погибла навеки в этом проклятом месте? Скилганнона пробрала дрожь. Так оно, должно быть, и есть. Она была отважна и прекрасно владела мечом, но чтобы выжить в Пустоте, требуется нечто большее.

Он встал и занялся гимнастикой, чтобы размять усталые мышцы и освободить ум. Первое ему удалось, но тревожные мысли так никуда и не делись.

Зачем солдаты Вечной охотились за Аскари? Если о ней упоминалось в пророчестве, почему Ландис ничего ему не сказал? Скилганнон просидел еще несколько часов, размышляя над этим, и наконец признал свое поражение. Одними размышлениями этой задачи он не решит. Только Ландис способен ему помочь.

Завтра они вернутся в Петар, и все разъяснится.

Унваллис, следуя через холмы к землям Ландиса Кана, предчувствовал недоброе. Повсюду, куда ни взгляни, валялись мертвые джиамады. Разъевшиеся стервятники клевали их или сидели на деревьях, оценивающе глядя на всадников.

Следует собрать эти трупы и сжечь. Унваллис оглянулся на колонну сопровождавших его солдат. Кони вскидывались, чуя запах разложения.

Недоброе предчувствие уступило гневу, когда он увидел, что творится в самом Петаре. От сожженных домов еще поднимался дым, людей почти не было видно. По улицам рыскали джиамады Вечной. Здесь тоже лежали тела, среди них много человеческих.

Во дворце не осталось слуг, чтобы позаботиться о лошадях. Унваллис приказал кавалерийскому капитану самому поставить их на конюшню и взошел по ступеням к темному главному входу. Лампы внутри не горели, шаги гулко звучали в пустых коридорах. Унваллис был грязен с дороги, плащ его промок от недавнего ливня. Он надеялся, что сможет принять горячую ванну и пообедать, прежде чем приступать к расследованию. Теперь эта надежда исчезла. Опустевший дворец напоминал усыпальницу.

Поднявшись наверх мимо обезглавленного трупа слуги, он вышел на заднюю террасу и посмотрел в сад. Пепел засыпал цветочные клумбы. Все, что осталось от Ландиса Кана. «Тебе уже не воскреснуть, Ландис, дружище». Унваллис потер утомленные глаза и стал искать во дворце Декадо. В верхнем коридоре лежали еще пять убитых – трое мужчин и две женщины. У двоих перерезано горло, трое, очевидно, зарублены в приступе бешенства. Вот что бывает, когда дело поручают умалишенным вроде Декадо. Город, можно сказать, разрушен, люди разбежались или убиты, дворец стал пустой скорлупой. Уж этого Вечная никоим образом не простит. Декадо придет конец, думал Унваллис, но радости от этого не испытывал. Тот первый мертвец был пожилой толстяк, стеснявшийся своей лысины. Он отпустил длинные волосы над правым ухом и зачесывал их на макушку. Простой слуга, наверняка хорошо умевший стряпать или наводить чистоту. Лицо убитого выражало ужас и потрясение. Он никак не мог ожидать, что какой-то обезумевший воин вдруг бросится на него и зарубит.

Да, хорошо, что Вечная наконец увидит, какому чудовищу она позволяла разгуливать на свободе – но это не стоит жизни даже одного плешивого старика.

Декадо спал на кушетке в покоях Ландиса Кана – небритый, в забрызганной кровью одежде. Когда Унваллис вошел, он проснулся. Глаза у него покраснели, вид был усталый.

– Что тут произошло? – спросил Унваллис.

Декадо зевнул, потянулся, прошел к столу и налил вина в серебряный кубок.

– Выпьешь?

– Нет. – Унваллис ждал. Декадо ему не подчинялся, и он не имел права требовать от него ответа.

– Слепой удрал, – сказал Декадо. – Челядь ему помогала.

– И ты послал джиамадов обыскать город?

– Разумеется. Вечная приказала убить его.

– И жители стали в панике разбегаться?

– Видимо, да.

– А джиамады догоняли и убивали их?

– Так уж у них заведено, у зверья. – Декадо осушил и снова наполнил кубок.

– А Гамаль? Ты нашел его?

– Пока нет, но найду. Разве слепой сможет уйти далеко?

– Не знаю. Позволь мне вкратце оценить ситуацию. Ты убил Ландиса Кана, затем стал искать Гамаля, но не нашел. Что тебе сказали слуги по этому поводу? И где они, кстати?

– Нескольких пришлось убить, прочие дали деру.

– Понимаю. В итоге готовить на кухне некому, слепой исчез, а процветающий городок оказался на грани гибели. Вечная будет недовольна, Декадо. Что еще плохого ты имеешь сказать? Где Аскари?

– От Корвина пока нет вестей.

– Корвин? Кто это?

– Офицер, которого послали за ней.

– Стало быть, и ее тоже нет?

– Будет! – рявкнул Декадо. – Он взял с собой отряд джиамадов, просто еще не докладывал.

– Я не хочу сыпать соль на рану, но что стало с племянником Ландиса?

– Когда я вернулся, его здесь не было. Тоже сбежал.

Унваллису хотелось отпустить еще какую-нибудь колкость, но он сдержался, увидев в глазах Декадо хищный блеск. Судя по резне, учиненной им в стенах дворца, он не в себе, и с ним лучше помягче.

– Думаю, со временем он найдется, – примирительно молвил советник. – А теперь, с твоего позволения, я прикажу моим солдатам прибрать в городе. Слишком уж там много трупов.

– Как хочешь. – Декадо холодно улыбнулся. – А знаешь, Унваллис, ведь это ты во всем виноват.

– Вот как? Какое же чудо логики привело тебя к этому заключению?

– Если б я сразу убил их обоих, как и хотел, когда Каллан оскорбил меня, мы бы сейчас горя не знали.

– Мудрое суждение, – с коротким поклоном сказал Унваллис. – Насколько я понимаю, ты лично возглавишь поиски Гамаля и человека, именующего себя Калланом?

– То есть как «именующего себя»?

– Настоящего Каллана нет в живых. Это был обман. Не знаю пока, зачем Ландис пытался меня одурачить, но я намерен изучить его записи. Он был неисправимый писака, и ответ должен быть где-то в его бумагах.

– Мне все равно, кто он на самом деле. Я изрублю его на куски.

– Да, конечно. – Это замечание, вопреки усилиям Унваллиса, прозвучало несколько саркастически.

Декадо побледнел и шагнул к нему.

– Ты глумишься надо мною, старик?

– И в мыслях не было. Ты у нас мастер рубить людей на куски, вот и действуй. А теперь прошу меня извинить.

Унваллис опять поклонился и вышел из комнаты. Сердце у него билось учащенно, руки затряслись, как только он очутился за дверью. «Не будь глупцом, – сказал он себе. – Этот человек сумасшедший. Если вздумаешь дразнить его снова, он убьет тебя».

Он не впервые задумался о том, что могла найти Вечная в таком человеке, не говоря уж о том, чтобы взять его в любовники. Он вполне способен и ее тоже убить в приступе слепой ярости. Глупая мысль, улыбнулся Унваллис. Сколько раз она уже умирала? Смерть не пугает ее. Благодаря таланту покойного Ландиса и преданности коварного Мемнона для ее души всегда найдется свежее тело.

Унваллис разыскал капитана и распорядился убрать тела.

– Часть солдат отряди в холмы на розыски горожан. Выбери тех, у кого лица подобрее. Пусть говорят всем, кого встретят, что опасность, мол, миновала. И позаботься о том, чтобы это было правдой. Не позволяй джиамадам их трогать. Хорошо бы найти слуг, которые умеют готовить ванну.

– Двое моих солдат уже растопили печь, – улыбнулся капитан. – Дайте нам пару часов, и у вас будет горячая ванна.

– Ты венец всех добродетелей, капитан. Я буду внизу, в библиотеке. Пошли кого-нибудь за мной, когда ванна будет готова.

При мысли о горячей купели ему стало легче, и он со спокойной душой отправился в кабинет Ландиса Кана.

Там его спокойствие испарилось. У стены стояли три рамки с татуированной человеческой кожей. На первом лоскуте, самом маленьком, черный паук, на втором – орел с распростертыми крыльями, на третьем – оскаленный леопард. Взяв в руки кошачью голову, Унваллис повалился на стул. Высохшая мертвая кожа наводила на него дрожь. Итак, это правда. Ландис нашел-таки могилу Проклятого.

– Где была твоя голова, Ландис? – произнес он вслух.

Обмякнув на стуле, он размышлял обо всех последствиях Ландисова предательства.

Человек, возрожденный из костей Скилганнона, – это еще не самое худшее. Разве что у кого-то достанет глупости уверовать в старые пророчества. Уж Ландис-то, бесспорно, был не настолько глуп?

Главная его вина в том, что он скрывал где-то ребенка, созданного из костей Вечной. Причины понять нетрудно. Бедняга был безнадежно влюблен в правительницу, а она бросила его, как бросала всех своих фаворитов. Ландис пытался сотворить женщину, которая могла бы его полюбить. Да, этот его поступок понятен, но вот Скилганнон? Нет дурака хуже умного человека – возможно, Ландис и правда верил в пророчество, памятное Унваллису с детства. Возрожденный герой разорит гнездо серебряного орла, победив горного великана с золотым щитом. И бессмертное существо познает вкус смерти.

Сказки для малых детей. Всем известно, что горных великанов и серебряных орлов нет на свете. Почему же Ландис Кан во все это верил? Унваллис углубился в лежащие на столе бумаги.

Прошел час, за ним другой. Стало темнеть, и Унваллис зажег лампу. К нему пришел солдат сказать, что ванна готова. Унваллис взял с собой несколько листов с записями, и солдат проводил его в просторное помещение с мраморным бассейном в полу. Требовалось много времени, чтобы наполнить его, поэтому вода успела остыть. Унваллис поблагодарил солдат, разделся и с наслаждением погрузился в воду. Принесли еще пару ведер с кипятком, и ему стало совсем хорошо. Взяв верхний листок, он начал читать:

Гамаль сегодня очень устал. Духовные странствия в Пустоте изнурили его. Неоспоримо также, что входить в транс, взявшись за рукояти мечей, ему весьма тяжело. Он говорит, что в этих клинках заключено зло – древнее зло, темные чары, саднящие его душу. Это, однако, дает мне надежду, ибо мечи Скилганнона, по преданию, были прокляты. На вид они, впрочем, очень красивы. Рукояти выточены из кости и украшены драгоценностями, металл же не поддается определению. «Мечи Дня и Ночи» – не случайное название. Один клинок цветом похож на бледное золото, будучи при этом прочнее наипрочнейшей стали, другой мерцает серебром, как луна. На обоих ни единой щербинки, словно они только что вышли из кузницы. Трудно поверить, что они когда-нибудь бывали в боях.

Унваллис читал дальше, бегло просматривая страницы.

Сегодня мы оба взволнованы. Гамаль при посредстве мечей отыскал Скилганнона. Тот все это время пребывал в Пустоте. Гамаль не сразу узнал его, ибо он был покрыт чешуей, словно ящер. Он постоянно бьется с другими демонами, преследующими его. Гамаль видел некое сияющее видение, но оно исчезло, когда он приблизился. Думается, он узнал, кто это, но мне ничего не сказал. Гораздо важнее то, что Гамаль уговорил Скилганнона вернуться в мир. Не могу передать, как это меня обрадовало.

Унваллис вылез из ванны, обвязался полотенцем и вышел. Двое солдат тащили навстречу ведра с горячей водой.

– Что-то случилось, господин советник?

– Где господин Декадо?

– Он выехал вместе с отрядом – слепца какого-то искать, что ли. Вы присели бы, господин. На вас лица нет.

Большой Медведь был охвачен смятением. Голод терзал его, в животе урчало от запаха крови. Растущее желание убивать и пожирать наполняло слюной рот и заставляло дергаться когтистые пальцы. У женщины слегка кровоточил бок – эти мелкие раны оставил на ней сам Медведь, когда тащил по горам ее и слепого голокожего старика. Его когти прошли сквозь одежду и оцарапали ей тело. Теперь она сидела рядом с Гамалем, боязливо поглядывая назад, на тропу, по которой Медведь принес их сюда. Джиамад чуял ее соленую кровь и знал, что ее мясо будет вкусным и сытным. Пустой желудок рокотал.

Гамаль обратил к нему свои незрячие глаза и спросил:

– Как дела, дружище? Ты ранен?

Большой Медведь заворчал. Этот голос затрагивал какую-то забытую струну у него внутри.

– Нет, – ответил он. – Женщина ранена.

– Чарис? Что с тобой?

– Ничего, мой господин. Все в порядке. За что они так с нами?

В ее голосе слышался ужас. Большой Медведь посмотрел вдаль – там поднимался дым от горящих домов голокожих. Враг нагрянул внезапно – множество джиамадов, одни на четырех ногах, другие с дубинами или острыми мечами. Медведь и двадцать его бойцов вступили в бой с ними и бились жестоко, но чужие их одолели. Сам Медведь убил трех врагов.

Потом его и еще шестерых – остальные все полегли – оттеснили за окраину города. На склоне холма Медведь увидел слепого Гамаля и молодую женщину с золотистыми волосами. Она вела старика за руку. Когда Медведь и его джиамады столпились вокруг, женщина пришла в ужас, но старик не испугался.

– Кто главный? – спросил он твердым, странно знакомым голосом. Медведю вдруг вспомнилось старое – он лежал, укрытый одеялами, на помосте, а Гамаль сидел рядом. Медведь и в дом-то ни разу не заходил, какие уж там одеяла.

– Большой Медведь главный, – ответил он.

– Это хорошо. Уведи нас отсюда, Большой Медведь.

– Куда?

– Повыше в горы. На север.

– На север?

– Где медведи живут, – сказал старик.

Еще одна странная картина возникла в памяти. Медведь вспомнил, как ходил в горы с голокожим детенышем на плечах. Детеныш смеялся, а он, Медведь, чувствовал довольство и радость. Он вздрогнул – такие чувства он обычно испытывал, когда камень у него на виске становился теплым.

И они отправились в медвежью страну. Голокожая, ведя старика за руку, шла очень медленно. К счастью, погони не было, и на закате первого дня они поднялись в горы.

Там они забеспокоились. Когда солнце садилось, камень на виске всегда начинал подрагивать, и Медведь погружался в глубокий, освежающий сон. Настали сумерки, а камень почему-то не нагревался и не дрожал. Шестеро других тоже забеспокоились и отошли подальше от голокожих.

– Темно скоро. Кто принесет еду? – спросил Балла, известный обжора.

– Место голокожих горит, – сказал другой, показывая на юг, где полыхало красное зарево.

Беспокойство усиливалось. Медведь присел на корточки. Он не знал, что ответить. Мир как-то вдруг изменился. Еды нет. Камни остались холодными. И голос старика рождает тревожные воспоминания.

Ветер переменился, и джиамады напряглись, почуяв врага. Балла, самый остроглазый из всех, выбежал на опушку леса.

– Только трое, – сказал он. – Мы убьем их! Сейчас!

– Нет! – Голос слепого прорезал окутавший Медведя кровавый туман. – Большой Медведь! Ко мне!