Текст книги "Папа римский и война: Неизвестная история взаимоотношений Пия XII, Муссолини и Гитлера"

У себя дома, на вилле Торлония[32]32
  Вилла Торлония – исторический комплекс зданий в северной части Рима, принадлежавший семейству Торлония. В 1920-х гг. Джованни Торлония предоставил свою виллу Муссолини в качестве официальной резиденции.


[Закрыть], Муссолини жил под присмотром своей жены Ракеле, ведущей домашнее хозяйство и державшей кур и свиней на заднем дворе. Дочь бедных крестьян, живших в родном городе Муссолини, она познакомилась со своим будущим мужем, когда ей было всего семь лет от роду. На следующий год после смерти отца девочки мать Ракеле заставила ее бросить школу и отдала в горничные. В 1910 г. (ей было тогда 20 лет) Ракеле родила Эдду, первую из пяти детей четы Муссолини. Впрочем, пара долгое время не связывала себя официально узами брака: Ракеле твердо придерживалась антиклерикальных убеждений своей юности и неохотно согласилась на церковное освящение своего союза с Бенито лишь через 15 лет. Она сторонилась салонов красоты и не пользовалась косметикой, имела всего два скромных пальто, сама мыла посуду после семейной трапезы и отказывалась появляться на официальных государственных мероприятиях. И тем не менее, по словам ее старшей дочери, она «как раз и была настоящим диктатором в нашей семье». Хотя Муссолини, сохраняя верность приличиям, каждый вечер возвращался домой, вне дома он вел совершенно иную любовную жизнь[33]33
  Edda Mussolini 1975, pp. 40–50, 103.


[Закрыть].

После завоевания Эфиопии в 1936 г. и заявления о том, что по прошествии двух тысячелетий Рим опять стал хозяином империи, Муссолини все больше считал себя непогрешимым. Теперь он мечтал о более великих завоеваниях. «Будем же двигаться дальше – к океану», – призвал он Большой фашистский совет в начале февраля 1939 г. на очередном заседании. По его словам, Италии нужно было «вырваться из своей средиземноморской темницы». Тщеславный Муссолини не желал, чтобы его видели в очках для чтения, поэтому (подобно Гитлеру – и по той же причине) распорядился, чтобы тексты его речей печатали на специальной пишущей машинке с литерами втрое больше обычного размера. Возможно, чувствуя, что у некоторых фашистских воротил его замашки вызывают тревогу, он добавил, что не планирует военных действий в ближайшее время[34]34
  Bottai 1989, p. 141, diary entry for February 4, 1939; Navarra 2004, p. 46; Bosworth 2017, pp. 96–97; Gagliani 2015.


[Закрыть].

Муссолини никогда не чувствовал себя комфортно при общении со священнослужителями. Хотя прежде он признавал пользу поддержки Ватикана в Италии, львиную долю населения которой составляли католики, теперь горько жаловался на недавние едкие реплики папы. Он понимал, что итальянцев нелегко будет убедить принять нацистскую Германию с распростертыми объятиями. История недоверия итальянцев к Германии была весьма долгой, и ситуацию усугубляла последняя Великая война[35]35
  Так тогда называли Первую мировую (разумеется, никто не знал, что скоро начнется Вторая).


[Закрыть], где два государства сражались на противоположных сторонах. Кроме того, большинство итальянцев не принимали нацистскую идеологию превосходства арийской расы. Муссолини не мог позволить, чтобы церковь противилась его планам.

Волна критики в адрес Германии, выплеснувшаяся на страницы ватиканской ежедневной газеты в первые недели 1939 г., привела Муссолини в ярость. Одна из типичных в этом смысле статей, напечатанных в L'Osservatore Romano, сообщала о недавнем закрытии 180 католических школ в одном из регионов страны. Далее перечислялись другие области рейха, которые совершенно лишились католических школ, в частности это касалось недавно захваченной Австрии. В начале февраля на первой полосе того же издания появилась еще более жесткая статья, где перечислялись предпринимаемые нацистами меры, направленные на подрыв влияния церкви. «Они хотят воспрепятствовать католической жизни, обескровить ее, – возмущался автор статьи. – Еще больше они хотят сокрушить Католическую церковь… и даже искоренить само христианство, дабы насадить веру, которая не имеет абсолютно ничего общего с… верой христианской». Хотя Ватикан пытался делать вид, что L'Osservatore Romano не является официальным органом Святого престола, мало кто принимал такие заверения всерьез. На самом деле работу этого издания внимательно контролировал ватиканский Государственный секретариат и лично папа[36]36
  «La situazione religiosa nel Reich,» OR, January 22, 1939, p. 2; «Dopo il discorso del Cancelliere del Reich,» OR, February 3, 1939, p. 1.


[Закрыть].

Бонифацио Пиньятти, посол Муссолини в Ватикане, отправился 22 января в Апостольский дворец, чтобы высказать жалобы по этому поводу. В своем отчете, отправленном по результатам встречи, Пиньятти выражал обеспокоенность, что нападки Ватикана на Германию могут ослабить энтузиазм итальянцев в отношении их собственного фашистского режима. По его словам, проблема заключалась в самом папе, так как «ни один прелат, даже самый высокопоставленный, не осмеливается противиться понтифику». Пиньятти замечал: «Как я уже неоднократно писал, лишь новый понтификат сможет занять иную, более примирительную позицию по расовому вопросу». Прелаты, окружавшие папу, и сами все больше беспокоились о возможных последствиях его вспышек гнева. «Святой отец всегда крайне раздражителен, – писал тогда же в одной из служебных записок монсеньор Тардини, заместитель Пачелли в ватиканском Государственном секретариате. – Он снова повторил мне, что Муссолини – это farceur [фигляр], который «со мной ведет себя грубо и двулично». И добавил: «Я уже многим это говорил, так что он сам об этом осведомлен»». Тардини не знал, что и делать: «К сожалению, это правда. Папа и в самом деле многим выражал такое мнение. Чиано сказал нунцию, что папа… говорит слишком много»[37]37
  Sottosegretario di stato per gli affari esteri to Pignatti, January 22, 1939, ASDMAE, AISS, b. 102; Pignatti to Ciano, January 24, 1939, ASDMAE, AISS, b. 102.
  Собственно говоря, всего за неделю до этого Пиньятти направил Чиано пространный отчет, где указывал, как важно поскорее провести конклав для избрания нового папы. В любом случае представлялось, что такое собрание не за горами, ибо состояние здоровья нынешнего понтифика внушало большие опасения. Посол признавался: «Боюсь, пока длится теперешний понтификат, особых надежд питать не приходится». Он вспоминал, что говорил самому дуче: «Святой Отец упорно цепляется за свои идеи, и это упрямство лишь усугубляется из-за почтенного возраста и того недуга, который его терзает». Но Пиньятти все-таки сохранял некоторую надежду: «Я убежден, что следующий понтификат будет существенно отличаться от нынешнего». Pignatti to Ciano, January 14, 1939, ASDMAE, AISS, b. 95. Подробности этой истории см. в: Kertzer 2014. Записка Тардини цит. по: Coco 2019, p. 1155 (многоточие оригинала).


[Закрыть].

В отличие от многих слухов, циркулировавших в Ватикане, молва о том, что Пий XI втайне готовит энциклику, осуждающую нацистский расизм и антисемитизм, основывалась на фактах. После визита Гитлера в Рим, состоявшегося весной 1938 г., папа решил, что сейчас необходимо официальное заявление как раз такого рода. Но он беспокоился, что кардинал Пачелли и другие высокопоставленные прелаты Ватикана будут отговаривать его от такого шага. В результате он обратился за помощью в составлении проекта энциклики к стороннему лицу – американскому иезуиту Джону Лафаржу. Тот был известен своей работой по противостоянию расизму в Соединенных Штатах. Лафарж отправил проект текста главе своего ордена в сентябре 1938 г., ожидая, что тот в ближайшие дни переправит его папе. Однако Влодзимеж Ледуховский, глава Общества Иисуса и ярый антисемит, сделал все возможное для того, чтобы воспрепятствовать этому. Проект энциклики оказался на столе у Пия XI лишь в середине января с сопроводительной запиской, в которой предводитель иезуитов призывал папу отказаться от этой затеи[38]38
  Наиболее полное исследование проекта этой энциклики, Humani Generis Unitas («О единстве рода человеческого»), см. в: Passelecq and Suchecky 1997. Уже после выхода этой книги были рассекречены ватиканские архивы, так что теперь у нас есть новые сведения о данном проекте. См. документы в: ASRS, AA.EE.SS., Pio XII, parte 1, Stati Ecclesiastici, posiz. 664 A, B, C. Впрочем, остальные два комплекта документов, касающихся этой «спрятанной энциклики» (posiz. 664 D и E), до сих пор не открыты для исследователей.


[Закрыть].

Папа собирался нанести еще один удар по итальянской увлеченности нацистской Германией. Он пригласил в Рим всех итальянских епископов (их было тогда свыше трех сотен) – чтобы 11 февраля 1939 г. отметить 10-ю годовщину подписания Латеранских соглашений. Именно там, в соборе Святого Петра, папа намеревался выступить с речью, которая, как он полагал, вполне могла стать его последним посланием. Когда Пий XI угрожал сказать нечто такое, что запомнится надолго, он имел в виду именно это. И именно поэтому Муссолини так нервничал.

Понтифик молился, чтобы Господь дал ему время донести это послание до епископов и до всего мира. Но силы его оставили, и 6 февраля он уже был прикован к постели. Его дозволялось посещать лишь врачам и кардиналу Пачелли. Неуклонное ухудшение здоровья папы и столь же неуклонное усиление его раздражительности создавали напряженную атмосферу, которая, судя по всему, очень угнетала Пачелли. Кардинал убеждал занедужившего папу отложить празднование годовщины, но Пий XI отказался внять его совету. Беспокоясь, что его ослабевший голос не будет слышен в гигантском соборе Святого Петра, он распорядился, чтобы ватиканская типография размножила его тезисы для епископов[39]39
  Baudrillart 1996, p. 947, diary entry for February 5, 1939; Charles-Roux 1947, p. 242. Слухи об ухудшении здоровья папы поползли по Риму, так что Ватикан даже стал выпускать заявления о том, что понтифик якобы страдает от незначительного недомогания. «У понтифика небольшая простуда» – гласил один из заголовков в номере газеты Il Regime Fascista от 8 февраля. На следующий день миланская ежедневная католическая газета вышла с успокаивающим заголовком на первой полосе: «Здоровье папы удовлетворительно». «Il Pontefice leggermente raffreddato,» RF, February 8, 1939, p. 2; «Le condizioni di salute del Papa sono pienamente soddisfacenti,» L'Italia, February 9, 1939, p. 1.


[Закрыть].

«Папа умер, – записал 10 февраля в своем дневнике Галеаццо Чиано, зять Муссолини и его министр иностранных дел. – Эта новость совершенно не тронула дуче». Более того, услышав о кончине папы, Муссолини не сдержал усмешку. «Наконец-то он ушел! – сказал он своему сыну Бруно. – Упрямый старик мертв». Кончина папы была как нельзя кстати для дуче: папа умер накануне того дня, когда он должен был выступить с тем самым обращением, которого так страшился Муссолини. Позже некоторые даже подозревали, что дуче нашел способ ускорить уход понтифика в мир иной[40]40
  Ciano 1980, p. 250, diary entry for February 10, 1939; Cianfarra 1944, p. 20; Bottai 1989, p. 142, diary entry for February 9, 1939.


[Закрыть].

Хотя дуче втайне злорадствовал, официальная реакция фашистского правительства на это прискорбное событие была самой уважительной: следовало поддерживать образ глубоко католического фашистского государства. На этот день было намечено очередное заседание Большого фашистского совета, но его отложили в знак скорби о кончине понтифика. Совет выпустил заявление, которое собственная газета Ватикана поместила на видное место (на первой полосе, рядом с другими материалами о смерти папы):

Большой фашистский совет почтительно воздает дань уважения памяти понтифика Пия XI, жаждавшего примирения Церкви и итальянского государства, великого события, которое после 60 лет бесплодных попыток разрешило Римский вопрос[41]41
  Римский вопрос – политическое противостояние между итальянским правительством и папством, длившееся с 1861 по 1929 г. В центре конфликта был официальный статус Святого престола в рамках Италии и проблема ликвидации светской власти пап.


[Закрыть] благодаря Латеранским соглашениям, а посредством конкордата утвердило сотрудничество между государством и Церковью, призванное гарантировать фашистско-католическое единство итальянского народа[42]42
  «In morte del Sommo Pontefice Pio XI,» OR, February 12, 1939, p. 1; «Il Gran Consiglio saluta la memoria del Pontefice,» PI, February 11, 1939, p. 1.


[Закрыть].

В фашистской печати появилось несметное множество статей, где о почившем папе писали с огромным почтением. Даже Il Regime Fascista, наиболее антиклерикальная среди основных итальянских газет, заполнила свои страницы хвалами папе. Материал, помещенный на первой полосе одного из номеров, заканчивался такими словами: «Пока за пределами Италии объединенные силы большевизма, иудаизма и масонства, врагов религии, Иисуса и мира во всем мире пытаются спровоцировать войну, католический и фашистский народ Италии скорбит о кончине этого папы, великого примирителя и миротворца»[43]43
  G. Sommi Picenardi, «Il Papa della pace,» RF, February 11, 1939, p. 1.


[Закрыть].

Как министр иностранных дел, Чиано дал распоряжение послам приспустить флаг на итальянских посольствах за рубежом. Сам Чиано отправился в тот вечер в Сикстинскую капеллу, где его ожидал кардинал Пачелли. Пока они вдвоем стояли у изножья высокого помоста, где под балдахином покоилось тело папы, Пачелли воспользовался случаем, чтобы поговорить с зятем Муссолини об отношениях церкви и государства. Эта беседа оставила Чиано в убеждении, что теперь, после смерти Пия XI, альянс между фашистским режимом и церковью начнет укрепляться. Затем эти два плакальщика, не отходя друг от друга, опустились на колени, почти соприкасаясь плечами, обратившись лицом к телу папы. За этим действом наблюдала целая толпа прелатов и аристократов. Фотограф ватиканской газеты запечатлел эту картину: пухлый зять Муссолини в расшитом золотом министерском кителе, с темными волосами, зачесанными назад, складывает перед собой руки в почтительной молитве. Рядом с ним проделывает то же самое худощавый лысеющий 62-летний Пачелли, в очках, в церковном облачении, частью которого является длинная алая мантия[44]44
  Муссолини явно не хотел видеть такую фотографию в печати. На обороте оригинала фото, хранящегося в ватиканском архиве, есть надпись: «Эта фотография его сиятельства графа Галеаццо Чиано… перед телом его святейшества Пия XI в Сикстинской капелле была изъята по требованию Его превосходительства посла Италии, графа Пиньятти, действующего по распоряжению своего правительства, и ее публичное распространение запрещается» (AAV, Segr. Stato, 1939, Stati, posiz. 60, ff. 5rv). Телеграмму Чиано (n. 1963) см. в: ASDMAE, APSS, b. 45; Ciano 2002, pp. 250–251. Сообщая о смерти папы, Il Popolo d'Italia, газета Муссолини, поместила на первой полосе большую фотографию Чиано, стоящего рядом с кардиналом Пачелли в Сикстинской капелле, где выставили тело папы для церемонии прощания. Заголовок гласит: «Представляя фашистское правительство, Чиано воздает последние почести покойному» («Ciano rende omaggio alla Salma in rappresentanza del governo fascista,» PI, February 11, 1939, p. 1).


[Закрыть].

В эти выходные итальянские кардиналы и епископы собрались в Риме не для того, чтобы услышать, как папа порицает расизм и симпатии Италии к нацистской Германии, а для того, чтобы оплакать его кончину. Муссолини поначалу не хотел принимать участия в погребальных церемониях, но зять настаивал, что его отсутствие может повредить их делу на предстоящем конклаве. Он подчеркивал, что Ватикан ожидает от диктатора знаков уважения. Чиано отмечал в дневнике: «Дуче вечно обижен на церковь». В конце концов Муссолини согласился посетить одну из заупокойных церемоний, назначенную на следующую неделю[45]45
  Ciano 1980, pp. 251–252, дневниковые записи от 11 и 12 февраля 1939 г.


[Закрыть].

Через два дня после смерти понтифика Муссолини, по-прежнему беспокоясь о той речи, с которой папа собирался обратиться к епископам, приказал своему послу в Ватикане выяснить, сохранились ли копии этого текста. На другое утро посол отправился к кардиналу Пачелли, который подтвердил, что напечатаны несколько сотен экземпляров. Дипломат отметил, что распространение последнего послания умершего папы было бы не лучшей идеей. Пачелли согласился – и велел ватиканской типографии уничтожить все отпечатанные копии. Вице-директор типографского управления Ватикана заверил кардинала, что лично проследит за их уничтожением и постарается, как он выразился, не оставить «ни единой запятой» из той речи, над которой Пий XI трудился накануне смерти[46]46
  Appunto Tardini, February 15, 1939, AAV, Segr. St., 1939, Stati Ecclesiastici, posiz. 576 PO, fasc. 607, f. 164rv; Ciano 1980, p. 252; Pacelli to Ciano, February 13, 1939, ASDMAE, AISS, b. 95; ASV, AESS, posiz. 576, fasc. 606, ff. 147r–153r. Тардини (AAV, Segr. St., 1939, Stati Ecclesiastici, posiz. 576 PO, fasc. 607, ff. 147r–153r) записал текст речи, с которой Пий XI намеревался выступить перед епископами 11 февраля. Фатторини (Fattorini 2011, pp. 210–215) дает английский перевод этого текста. «Текст речи, с которой ныне покойный папа намеревался обратиться к итальянским кардиналам, съехавшимся в Рим на празднование десятой годовщины Примирения, – сообщал Пиньятти все тому же Чиано 22 февраля, – читался и обсуждался на одном из первых собраний кардиналов. Они единодушно решили не публиковать его… Кардиналы сочли, что содержание речи Пия XI слишком полемично и резко, а кроме того, ее публикация свяжет руки будущему папе» (Pignatti to Ciano, February 22, 1939, n. 23, ASDMAE, AISS, b. 95). Дневниковая запись, которую сделал кардинал Бодрийяр через два дня, вскоре после прибытия в Рим на конклав, служит дополнительным подтверждением того, что Пачелли обсуждал этот вопрос с кардиналами. Французский кардинал, известный своими симпатиями к итальянскому фашизму, явно испытал облегчение, когда было принято решение оставить под спудом текст этой папской речи: «Здесь повсюду повторяют: то, что Пий XI так и не смог выступить с этой речью перед итальянскими епископами, – это просто дар небес. Иначе его преемник попал бы в неловкое положение. Речь отпечатали, однако сохранили в секрете» (Baudrillart 1996, pp. 968–969, diary entry for February 24, 1939).


[Закрыть].

Глава 2
Конклав

Через неделю после смерти папы послы Муссолини и Гитлера при Святом престоле встретились, чтобы выработать совместную стратегию. Бонифацио Пиньятти, 61-летнего посла Италии, опытного дипломата, в Ватикане считали ревностным католиком. Он готов был сделать все возможное, чтобы новым папой стал иерарх, сочувствующий фашистскому режиму[47]47
  О том, как в Ватикане относились к Пиньятти, см. в: Maglione, Paris, to Segreteria di Stato di Sua Santitа, May 9, 1935, ufficio ciffra n. 509, AAV, AESI, Segr. Stato, b. 985/658, f. 23r.


[Закрыть]. Его немецкий коллега Диего фон Берген настойчиво стремился к улучшению отношений между Ватиканом и Третьим рейхом с тех самых пор, как Гитлер пришел к власти. Берген уже поговорил с кардиналом Пачелли, который хотел, чтобы Гитлер знал о его желании восстановить гармоничные отношения между Германией и Святым престолом. Как утверждал Берген, если конклав изберет Пачелли, тот будет, без сомнения, делать все, что в его силах, для достижения согласия с Германией и, скорее всего, преуспеет в этом[48]48
  Итальянского посла обрадовали эти слова, и он сказал, что их дело лишь выиграет, если в ближайшие дни немецкое правительство постарается сделать все возможное для создания атмосферы, подходящей для избрания «умеренного» папы. Дипломат порекомендовал немецкой прессе проявлять больше уважения к Ватикану. Кроме того, Пиньятти дал Бергену еще один совет, касающийся группы немецких кардиналов, которая будет играть заметную роль на конклаве. Если они заявят своим коллегам-кардиналам, что достижение соглашения с немецким правительством невозможно, «все будет потеряно». Берген ответил, что он тоже в последние дни слышит в ватиканских коридорах много слов симпатии в отношении Германии, чего не наблюдалось в последние годы понтификата Пия XI (Pignatti to Ciano, February 18, 1939, n. 21, ASDMAE, AISS, b. 95).
  После этой встречи Берген направил в Берлин просьбу срочно прекратить нападки немецкой прессы на «покойного папу и на других представителей Курии». Он добавлял: «Следует избегать навешивания на Пия XI ярлыков вроде "политического авантюриста", как это сделала Angriff [одна из нацистских газет] 10-го числа текущего месяца» (Bergen to Weizsäcker, February 18, 1039, tel. 19, PAAA, GRk, R29814, 90).
  Между тем Пиньятти обратился за помощью к влиятельному церковному деятелю – Влодзимежу Ледуховскому, главе ордена иезуитов. В прошлом они нередко делились друг с другом горестями и печалями, в частности тревогой о том, что Пий XI все более враждебно относится к итальянскому фашистскому режиму. Цель Пиньятти состояла в том, чтобы побудить главу ордена замолвить слово перед немецкими кардиналами. Позже Пиньятти признавался Чиано, что был уверен в исполнении его просьбы Ледуховским (Pignatti to Ciano, February 21, 1939, nn. 21, 22, ASDMAE, AISS, b. 95).


[Закрыть].

День конклава близился, и два посольства продолжали лоббистскую работу среди кардиналов, подталкивая их к избранию Пачелли. Итальянский посол отправил своего ближайшего подчиненного встретиться с Фрицем Менсхаузеном, вторым человеком в посольстве Германии. Менсхаузен «неоднократно настаивал на кандидатуре Пачелли в качестве папы», сообщал итальянский посол и добавлял: «Это стало бы оптимальным решением для Германии, а кроме того, возможно, позволило бы разрядить напряженность в отношениях между Святым престолом и рейхом». Итальянский посол считал, что немецкие кардиналы, скорее всего, поддержат избрание Пачелли. Если за него решат проголосовать и французские, то другие иностранные кардиналы тоже к ним присоединятся. Правда, было не так ясно, как поведут себя итальянские кардиналы, составлявшие большинство в Священной коллегии. «Они винили кардинала-камерленго [Пачелли] в слабохарактерности, в том, что он слишком склонен уступать давлению». По мнению итальянского посла, «это было довольно обоснованное беспокойство»[49]49
  Pignatti to Ciano, February 26, 1939, ASDMAE, AISS, b. 95. Копию ответного письма итальянскому послу в Берлине см. в: ASDMAE, APSS, b. 63. Среди разрозненных свидетельств, поступавших Муссолини и его окружению и наполнявших их уверенностью, что Пачелли в роли папы станет относиться к фашизму дружелюбно, есть и донесение полицейского осведомителя от 1 марта. В нем излагаются подробности беседы с кардиналом Анджело Дольчи, активным сторонником избрания Пачелли. По мнению кардинала, если Пачелли не выберут, это станет «серьезной ошибкой, ведь Пачелли – такой хороший человек, такой хороший итальянец, так сочувствует режиму» (ACS, MCPG, b. 170).


[Закрыть].

Кардинал Пачелли председательствует в Апостольской палате, февраль 1939 г.

На другой день, за 48 часов до начала конклава, два посла снова встретились, чтобы, так сказать, сверить часы. Берген рассказал о своих встречах с немецкими кардиналами, которые заверили его, что займут «примирительную» позицию. Один из них уже трижды встречался с Пачелли, который выражал и желание наладить отношения между Ватиканом и Германским рейхом, и заинтересованность в том, чтобы стать понтификом. Пиньятти сообщал: «Теперь мне очевидно, что его избранию будут противиться именно итальянские кардиналы, среди которых он не пользуется особой симпатией»[50]50
  Pignatti to Ciano, February 27, 1939, ASDMAE, AISS, b. 95.


[Закрыть].

В дни накануне конклава кардинал Пачелли также встретился с французским кардиналом Альфредом Бодрийяром. Преодолев некоторое замешательство, Пачелли откровенно заявил о своих шансах. «В конечном счете он станет примирителем», – записал Бодрийяр в дневнике. Единственной помехой на этом пути среди французских кардиналов-избирателей оставался самый молодой из них – 54-летний Эжен Тиссеран, единственный кардинал Римской курии с явно антифашистскими настроениями и к тому же единственный неитальянский кардинал в центральном аппарате католической церкви. Этот могучий пышнобородый иерарх заявил французскому послу, что у Пачелли, несомненно, есть достоинства, ибо это человек немалой культуры, обладающий неплохими дипломатическими способностями, но он слишком слаб, его слишком легко запугать и сломить. Французский посол считал, что Тиссеран – «до некоторой степени enfant terrible[51]51
  Enfant terrible (фр.) – букв.: ужасное дитя, по-детски бестактный человек, позволяющий себе в обществе неуместные замечания и т. п.


[Закрыть] в группе наших кардиналов, поскольку он утомляет своими остротами и внезапным высказыванием непререкаемых суждений», причем дипломату казалось, что Тиссеран испытывает «личную неприязнь к государственному секретарю»[52]52
  Baudrillart 1996, p. 965, diary entry for February 22, 1939; Charles-Roux to Paris, March 1, 1939, MAEN, RSS 576, PO/1, 1031; Charles-Roux 1947, pp. 266, 272.


[Закрыть].

В былые времена конклавы проводились в течение нескольких дней после смерти папы, поэтому неитальянские кардиналы зачастую прибывали слишком поздно и не успевали проголосовать. На сей раз, чтобы им было удобно, был установлен довольно длительный период между кончиной Пия XI и созывом конклава (более двух с половиной недель). Конклав должен был начаться 1 марта. Впрочем, не всем нравилась такая отсрочка: бесконечные политические интриги вокруг избрания нового папы многие воспринимали с неодобрением. Это в значительной степени касалось череды полусекретных закулисных встреч зарубежных дипломатов с теми кардиналами, которые принадлежали к числу их соотечественников. «Надо затворить кардиналов в какой-нибудь келье, едва они прибудут на конклав, и заставить их с утра до вечера читать молитвы», – шутил папский нунций в Лиссабоне[53]53
  Отчет, который итальянский посол в Лиссабоне направил Чиано 27 февраля 1939 г., был затем переслан Пиньятти (tel. 207233, ASDMAE, AISS, b. 105).


[Закрыть].

Церемония открытия конклава началась с утренней мессы в капелле Паолина, расположенной в Апостольском дворце[54]54
  Капелла Паолина названа в честь папы Павла III. Другое название – Паолинская капелла, капелла Святых Петра и Павла. Является молельней понтифика, поэтому закрыта для туристов.


[Закрыть]. Здесь, среди массивных стен, украшенных фресками, в том числе двумя шедеврами Микеланджело, секретарь службы латинских писем, обычно отвечающий за подготовку латиноязычной корреспонденции папы, ледяным монотонным голосом прочел проповедь, показавшуюся слушателям бесконечной. Днем кардиналы (каждый в сопровождении того или иного римского аристократа в качестве почетного эскорта) проследовали в Сикстинскую капеллу. Там вдоль каждой стороны знаменитого святилища капеллы (также украшенного фресками) были заранее установлены снабженные балдахинами столики для 62 выборщиков. (В последнюю минуту в помещение ворвался бостонский кардинал Уильям О'Коннелл.) На каждом столике имелись чернильница, ручка, чистые бюллетени, палочка красного сургуча, спички и свеча[55]55
  Baudrillart 1996, pp. 973–974, diary entry for March 1, 1939; Papin 1977, pp. 60–61.


[Закрыть].

Собственно голосование началось на следующее утро. Для избрания нового папы требовалось большинство в две трети голосов. В ходе первого раунда голосования кардинал Пачелли набрал 32 голоса; за ним с большим отрывом следовали Элиа Далла Коста, архиепископ Флорентийский (девять голосов), и Луиджи Мальоне, бывший папский нунций во Франции (семь голосов). Пачелли завоевал поддержку значительного большинства выборщиков-неитальянцев, однако за него проголосовало меньшинство его соотечественников. Посол Франции считал: если Пачелли не получит необходимые две трети голосов в одном из первых двух раундов, его кандидатура отойдет на задний план и выберут какого-то другого кардинала. И вот начали вскрывать и оглашать бюллетени во втором раунде. Имя Пачелли произнесли 40 раз. Но ему все равно не хватало двух голосов. Несмотря на предсказание посла, Пачелли слишком близко подошел к заветному рубежу, чтобы его кандидатуру отклонили. В середине того же дня, уже в третьем раунде голосования, в 17:00, 48 кардиналов обмакнули перо в чернильницу, чтобы вывести на бюллетене имя Пачелли.

Затем по традиции к Пачелли приблизился кардинал-дьякон с вопросом о том, согласен ли тот служить. По наблюдениям кардинала Бодрийяра, тот дал свое согласие «серьезно, достойно и благочестиво, однако не мог сделать вид, будто он, пусть и с трепетом, не желал этого уже долгое время». Снаружи, на площади, толпа, видя, как из трубы Апостольского дворца поднимается белый дым, радостно кричала: «Il Papa è fatto!» («Папа избран!»). Полчаса спустя кардинал-дьякон в сопровождении служителей в черном одеянии вышел на балкон над громадной парадной дверью собора, обращенной к безбрежной площади. Звучным голосом (усиленным громкоговорителями) он произнес традиционные слова «Habemus Papam!» («У нас есть папа!»). Он на латыни возвестил толпе собравшихся, что кардиналы избрали папой Эудженио Пачелли, который выбрал себе имя Пий XII. Затем на балкон вышел высокий, худощавый человек, уже облаченный в белую мантию. Перед ним шел прелат, несущий огромный крест. Вокруг теснились другие кардиналы, а также швейцарские гвардейцы. Десятки тысяч верующих, столпившихся на площади Святого Петра, опустились на колени, а новый понтифик простер над ними руку, осеняя их своим благословением[56]56
  Baudrillart 1996, pp. 975–976, diary entry for March 2, 1939; Charles-Roux to Paris, March 2, 1939, MAEN, RSS 576, PO/1, 1031.


[Закрыть].

К моменту избрания нового папы та подчеркнуто-подчиненная роль, которую он играл при Пие XI, и примиренчество заставляли многих воспринимать его как фигуру слабую. Еще примерно за два года до этого конклава испанский посол в Ватикане отмечал: «Пачелли не является реальным противовесом Пию XI, так как совершенно лишен воли и характера. Он даже не обладает таким уж острым умом». В свою очередь, поверенный в делах британского посольства, характеризуя кардинала как «человека хорошего, благочестивого, не лишенного интеллекта», добавлял, что «его основная функция, в сущности, заключается в том, чтобы подчиняться приказам». Сходное мнение высказывал пожилой французский кардинал Бодрийяр, признавшийся в дневнике в 1938 г., что «Пачелли, невзирая на свои выдающиеся достоинства, похоже, не наделен ни особенно сильным умом, ни особенно сильной волей»[57]57
  Rhodes 1974, pp. 222–223; Baudrillart 1996, p. 732, diary entry for January 17, 1938.


[Закрыть].

Перед своим избранием Пачелли девять лет прослужил государственным секретарем и потому во многом отождествлялся с его предшественником на папском престоле. Но эти два человека весьма отличались друг от друга и по биографии, и по характеру. Пий XI родился в скромной североитальянской семье: его отец был управляющим на текстильной фабрике. Пачелли же происходил из так называемой черной аристократии – римской элиты, прочно связанной с папами еще с тех времен, когда они руководили Папской областью (небольшими раздробленными государствами на территории будущей объединенной Италии) в качестве королей-пап. Его дед по отцовской линии в 1848 г. бежал из Рима вместе с Пием IX, когда римская революция вынудила папу отправиться в изгнание, а затем, после их возвращения, он помогал создавать ватиканскую ежедневную газету L'Osservatore Romano. Отец Пачелли, глава коллегии ватиканских адвокатов, два десятка лет был членом городского совета Рима, представляя его консервативное католическое крыло.

Эудженио родился в Риме в 1876 г. Этот хрупкий очкастый мальчик больше любил играть на скрипке, чем общаться с другими детьми. Окончив римскую семинарию, он (благодаря не только своим талантам, но и семейным связям) получил место в Государственном секретариате Ватикана. Там он быстро поднимался по карьерной лестнице и в 1911 г. стал заместителем государственного секретаря. В 1917 г. папа Бенедикт XV лично руководил церемонией возведения Пачелли в сан епископа, проходившей в Сикстинской капелле. Уже через несколько дней, впервые переселившись из родительского дома, новоиспеченный 41-летний епископ сел на поезд, идущий в Мюнхен: его назначили нунцием в Баварии.

Именно в Мюнхене в жизни Пачелли появилась женщина, но речь тут вовсе не идет о чем-то романтическом. Паскалина Ленерт, 23-летняя немецкая монахиня, седьмой (из двенадцати) ребенок баварского почтальона, стала экономкой в его мюнхенском хозяйстве. С той поры (включая последующие годы, когда Пачелли привез ее в Рим для управления уже его ватиканским домом) ее присутствие порождало неумолкающие слухи. Когда Паскалина Ленерт взяла в свои руки бразды домашнего правления (казалось, она вездесуща в своем черном монашеском облачении), некоторые сочли ее женщиной «трудной», однако для Пачелли она оказалась незаменимой помощницей. Вначале ей доверили следить за своевременностью уборки, готовки и стирки, но в дальнейшем она стала единственной постоянно присутствующей в жизни Пачелли женщиной, которая следит за тем, чтобы все и всегда было по его вкусу, дает советы и старается оградить от всего неприятного. Ее горячее желание защищать своего работодателя (вкупе с глубоким обожанием: впоследствии она развернула целую кампанию, добиваясь его канонизации, то есть официального признания святым) весьма ценил сам ее благодетель, однако многие смотрели на это косо, досадуя, что женщина имеет такое влияние в самом сердце Ватикана[58]58
  Ventresca 2013, pp. 50–51; Schad 2008, pp. 9, 24–29.


[Закрыть].

В Мюнхене Пачелли стал свидетелем подъема национал-социалистического движения и первых шагов Адольфа Гитлера в качестве его харизматичного лидера: именно в этом городе располагалась штаб-квартира будущего фюрера. Пачелли находился почти в центре событий, когда в 1923 г. Гитлер, вдохновленный успехом прошлогоднего марша на Рим, организованного Муссолини, устроил свой Пивной путч. Это была попытка свергнуть баварское правительство – первый этап осуществления плана низвержения национального правительства (впрочем, план не отличался продуманностью). Хотя переворот потерпел фиаско, этот эпизод лишь увеличил заметность и популярность Гитлера. Немаловажно и то, что его тюремное заключение (он получил срок за попытку переворота) позволило ему вчерне набросать текст «Майн кампф»[59]59
  24 марта 2010 г. решением Кировского районного суда города Уфы книга была признана экстремистским материалом в РФ. – Прим. ред.


[Закрыть]. В 1925-м, в том же году, когда был опубликован этот манифест, Пачелли переехал из Мюнхена в Берлин, чтобы занять пост папского нунция уже при правительстве Германии.

На протяжении десятка с лишним лет, проведенных в Германии, Пачелли вполне непринужденно общался с представителями католиков-консерваторов, принадлежавшими к высшим классам немецкого общества. Его высокая, худощавая фигура в черной сутане и красной епископской мантии привлекала внимание. «У него лицо аскета, – писала немецкая журналистка, видевшая Пачелли в 1927 г., – с чертами, словно вырезанными из камня. Улыбка на этом лице появляется лишь изредка». Впечатляли и его темные глаза, увеличенные линзами очков. Он излучал спокойное достоинство, обладал хорошими языковыми способностями и, прожив много лет в Германии, великолепно говорил по-немецки[60]60
  Цитата взята из дневника Беллы Фромм, немецкой журналистки еврейского происхождения: Schad 2008, pp. 42–43. См. также: Tittmann 2004, pp. 92–93.


[Закрыть].

В своей комфортабельной берлинской резиденции Пачелли часто устраивал приемы, которые посещали представители немецкой элиты, в том числе президент Германии Пауль фон Гинденбург и члены правительства страны. Самого Пачелли часто приглашали на такие же мероприятия. Его ценили за способность со знанием дела рассуждать на разнообразные темы (от истории и международной политики до теологии) и за умение легко переходить с одного языка на другой, давая очередной блистательно-остроумный ответ. Хотя он не отличался атлетизмом и с неохотой отрывался от работы, когда выпадала возможность, Пачелли с удовольствием совершал конные прогулки по эберсвальдским лесам, раскинувшимся неподалеку, возвращаясь к одному из своих любимых в детстве видов досуга. Видя, как много радости это ему доставляет и как редко удается отвлечься от обязанностей нунция, один заботливый благотворитель подарил ему электрического коня, который имитировал галоп. В Берлине нунций регулярно взгромождался на него, а позже он захватил этот тренажер с собой в Рим, но там редко пользовался им. В своих воспоминаниях сестра Паскалина отмечает: «Будучи государственным секретарем, а затем папой, он пользовался им от силы десяток раз – не потому, что ему не нравилось это устройство, а просто из-за того, что не хватало времени на такие упражнения»[61]61
  Lehnert 2014, pp. 25–26; Cornwell 1999, p. 101.


[Закрыть].

Пачелли вернулся в Рим в конце 1929 г., когда Пий XI наградил его красной кардинальской шапкой и затем назначил государственным секретарем Ватикана. Сестра Паскалина последовала за ним. Пачелли попросил ее обставить новые покои в Апостольском дворце точно так же, как у него было в Берлине. Она распорядилась, чтобы из Германии переправили его книжные шкафы и любимые книги, а также рабочий стол, который ему некогда подарили немецкие епископы; к столу была прикреплена серебряная табличка с выгравированными именами дарителей[62]62
  Сестра Паскалина быстро нажила себе врага в лице Элизабетты – младшей сестры Пачелли. В молодости Элизабетта поддерживала довольно тесные отношения с братом и иногда аккомпанировала скрипке Эудженио на своей мандолине. Но в последние годы Элизабетте почти не удавалось с ним видеться, а сестра Паскалина видела Пачелли каждый день. Элизабетта была замужем за одним из ватиканских чиновников и никогда не выезжала за пределы Рима. Теперь же, когда Пачелли наконец вернулся в Рим, ей не понравилось, что другая женщина находится ближе к нему, чем она. Всем, кто готов был ее выслушать, Элизабетта заявляла, что монашка, к которой ее брат так привязан, – «властная и очень хитрая» (Schad 2008, pp. 53, 62–63; Coppa 2013, pp. 21, 40–41).


[Закрыть].

В последующие девять лет папа Пий XI и Пачелли являли собой странную пару: темпераментный понтифик, славящийся прямотой высказываний, могучая фигура, грудь колесом, – и почти болезненно худой, спокойный, тихий Пачелли, человек огромного самообладания, искусный дипломат. Пачелли отличался от папы еще и тем, что всегда заранее составлял полный текст выступлений, не доверяя своей способности импровизировать на основе конспективных заметок (что частенько проделывал папа). Впрочем, он обладал великолепной памятью и нередко произносил речи без бумажки: как он выражался, слова при этом скользят по странице, которую он мысленно держит перед глазами[63]63
  Charles-Roux 1947, pp. 74–75; Tardini 1961, pp. 51, 60, 66; Carnahan 1949, pp. 19, 30. Подробное описание того, с каким великим тщанием Пачелли готовил свои речи, см. в: Coco 2020. Как отмечает выдающийся историк церкви Эмма Фатторини (Fattorini, 2007, p. 54), папа видел в Эудженио Пачелли все, чем не являлся сам: «высокого, серьезного, аристократичного человека, блестяще владеющего языками, способного проповедника, настоящего деятеля Курии, обладающего к тому же изысканными манерами». Она дает лаконичное, но превосходное описание Пачелли и его взаимоотношений с Пием XI, подчеркивая, что эти две фигуры отлично дополняли друг друга.


[Закрыть].

В сообщении об избрании папы Пия XII посол Муссолини в Ватикане Пиньятти объяснял, что такому результату «способствовало поведение кардинала Пачелли перед началом конклава, который ясно дал понять: хотя он в точности исполнял распоряжения Пия XI, у него имеются собственные взгляды и они не во всем совпадают с направлением, избранным предыдущим понтификом, особенно в последние годы»[64]64
  Pignatti to Ciano, March 2, 1939, n. 32, ASDMAE, AISS, b. 95.


[Закрыть]. Чиано, министр иностранных дел Италии, как явствует из его дневника, тоже с удовлетворением принял новость об избрании Пачелли. Он вспоминает свой разговор с кардиналом, когда они готовились опуститься на колени, чтобы помолиться у тела покойного папы: «Он явно был настроен примирительно. Похоже, за прошедшее [после смерти папы] время он успел улучшить отношения с Германией. Более того, Пиньятти не далее как вчера заметил: именно этого кардинала предпочитают немцы [в качестве будущего папы]». На следующий день после выборов уже Муссолини выразил удовлетворение этой новостью, со своим обычным высокомерием добавив, что намерен дать новоизбранному папе кое-какие советы «насчет того, как с пользой управлять Церковью»[65]65
  Ciano 2002, p. 195, diary entry for March 2, 1939.


[Закрыть].

Фашистская пресса с глубоким одобрением высказалась о событии. Corriere della Sera, ведущая газета страны, посвятила выборам три первые полосы, причем в статье на первой странице провозглашалось: «Фашистская Италия взирает на нового папу с уверенностью и симпатией». На другой день Роберто Фариначчи, один из виднейших членов Большого фашистского совета (помимо прочего, в этом совете он активнее всех выступал за союз Италии с нацистской Германией), опубликовал ликующую редакционную статью в своей собственной газете Il Regime Fascista[66]66
  «Pace unita alla giustizia,» CS, March 3, 1939, p. 1. Фариначчи писал: «Избрание кардинала Эудженио Пачелли верховным понтификом было встречено с единодушным удовлетворением». Он утверждал, что немецкие газеты тоже поют дифирамбы новому понтифику («Il Pontefice Pio dodicesimo,» RF, March 4, 1939, p. 1). Посол Муссолини в Третьем рейхе оказался в берлинском кабинете Эрнста фон Вайцзеккера, статс-секретаря Министерства иностранных дел Германии, как раз когда поступили новости об избрании нового папы. Вайцзеккер, уже читавший отчеты, которые его собственный посол присылал из Рима, не выразил особого удивления. «Здесь отмечают, – писал дипломатический представитель Муссолини, – что кардинал Пачелли не только тонкий дипломат, но и, вопреки распространенному мнению, человек не особенно сильной воли. Таким образом, он по своей природе не склонен предпринимать действия, которые можно назвать радикальными с политической точки зрения». Осторожный оптимизм, высказанный Вайцзеккером по данному поводу, вскоре получил еще одно подтверждение со стороны руководителя Управления по отношениям с Ватиканом. Он сообщал, что до своего избрания новый папа много лет провел в Германии, его вполне можно назвать германофилом и есть веские основания полагать, что он будет стремиться к дружественным отношениям с рейхом. И вообще «Пачелли всегда был настроен в пользу поддержания хороших отношений с Муссолини и с фашистской Италией» (Attolico to Ciano, March 3, 1939, tel. 207459, ASDMAE, AISS, b. 95; Friedländer 1966, pp. 3–5).


[Закрыть].

После своего первого появления на публике в качестве папы (на балконе, выходящем на площадь Святого Петра) новонареченный Пий XII, воодушевленный, но вымотанный, вернулся в свои ватиканские покои. Там его ожидала сестра Паскалина и еще две немецкие монахини – они помогали ей вести его хозяйство. Увидев их теперь, в конце исторического дня, этот человек, славившийся способностью обуздывать свои чувства, наконец несколько ослабил оборону. Монахини пришли в восторг. Всхлипывая от радости, они повалились на колени, чтобы поцеловать кольцо рыбака[67]67
  Кольцо рыбака (папское кольцо, папский перстень, кольцо святого Петра) – один из символов папской власти, атрибут облачения понтифика (наряду с тиарой). Призвано напоминать, что папа – наследник апостола Петра, первого папы римского, рыбака по роду занятий. На кольце Петр изображен забрасывающим сеть с лодки.


[Закрыть], только что надетое на палец его правой руки. Видя это, он не мог сдержать слез, затуманивших его глаза под очками. Он несколько смущенно опустил взгляд на свою новенькую белую мантию. «Только поглядите, как они меня нарядили», – шутливо заметил он, обращаясь к женщине, которая верно служила ему столько лет. Но папа отличался высочайшей самодисциплиной, поэтому позволил себе расслабиться лишь на несколько мгновений. Ему предстояло заняться срочными делами, в частности передать важное послание[68]68
  Lehnert 1984, p. 87; Schad 2008, pp. 24–29, 63–65.


[Закрыть].