Текст книги "Папа римский и война: Неизвестная история взаимоотношений Пия XII, Муссолини и Гитлера"

Через две недели после встречи Муссолини с Гитлером дуче направил секретный меморандум королю, Чиано и командующим. В нем говорилось, что в случае продолжения войны «верить в возможность до самого ее конца оставаться в стороне нелепо и нереалистично. Италия не задвинута в угол Европы подобно Испании… Италия находится среди воюющих стран». Через два дня он высказался в том же духе на заседании кабинета министров. Если Италия и дальше останется нейтральной, она «на столетие лишится статуса великой державы и навеки перестанет быть истинно фашистским режимом». По его словам, для Рима настало время вновь собрать воедино свою средиземноморскую империю[264]264
  Visani 2007, pp. 77–78; Ciano 1980, pp. 414–415, diary entry for April 2, 1940.


[Закрыть].

Нетерпение дуче лишь усилилось, когда 9 апреля он получил от Гитлера письмо, где сообщалось о планах фюрера в этот же день направить германские войска в Норвегию. Поблагодарив Муссолини за все, что он до сих пор сделал, Гитлер завершал письмо так: «Дуче, меня глубоко трогает вера в то, что Провидение избрало нас двоих для осуществления одной миссии». Поздно ночью Муссолини получил еще одно послание от Гитлера. Фюрер извещал о том, что немецкие войска полностью оккупировали Данию и захватили Осло[265]265
  Hitler to Mussolini, April 9, 1940; Hitler phone message for Mussolini, April 10, 1940; Mackensen to German Foreign Ministry, April 11, 1940, DGFP, series D, vol. 9, nn. 68, 82, 86.


[Закрыть].

«Ненавижу этот итальянский сброд!» – воскликнул Муссолини на другой день во время разговора с Кларой. Пока немцы храбро сражаются, итальянцы, видите ли, хотят и дальше жить мирно и спокойно. «У меня была возможность восемь месяцев мерить температуру этому народу, – заметил дуче (имея в виду, что война разразилась восемь месяцев назад). – Они трусы, слабаки и полны страха». Это была одна из его излюбленных тем, так что он, быстро распаляясь, добавил: «Ах, ты же знаешь, все это совершенно бесполезно: нельзя искоренить последствия трехвекового рабства за 18 лет нового режима!» Он сделал все возможное, чтобы превратить итальянцев в отважную, воинственную силу, но мало чего добился: «Даже если враг окажется у наших ворот, они и тогда не прекратят пустую болтовню».

«Да, моя дорогая, – заключил дуче, – я расстроен. Я расстроен и испытываю отвращение»[266]266
  Petacci 2011, pp. 312–314, diary entry for April 11, 1940.


[Закрыть].

Его настроение не улучшила встреча с королем, которая прошла утром того же дня. Чтобы исполнить обещание, данное Гитлеру, Муссолини требовалась поддержка короля, ибо именно король считался верховным главнокомандующим вооруженными силами, а итальянская армия имела долгие традиции верности Савойской династии. Но Виктор Эммануил, вечный циник, к тому же никогда не любивший немцев, не демонстрировал особого желания отправлять итальянские войска на фронт.

«Это унизительно, – заметил дуче в тот же день несколько позже, – когда стоишь руки в брюки, а другие в это время пишут историю»[267]267
  Ciano 1980, p. 418, diary entry for April 11, 1940.


[Закрыть].

Часть вторая. На пути к победе гитлеровской коалиции

Глава 13
Неподходящий момент

После полуночи зять Муссолини, министр иностранных дел Италии, уже уходил со званого обеда, устроенного посольством Германии, когда у дверей его остановил Ганс Георг фон Макензен, гитлеровский посол в Риме. Не исключено, заметил Макензен, что ему придется потревожить министра ранним утром. Вернувшись домой, Чиано никак не мог заснуть. В 4:00 у него зазвонил телефон, и Макензен сказал, что будет у его порога самое большее через 45 минут. Прибыв к министру, немец сообщил: Гитлер хочет, чтобы Чиано ровно в 5:00 передал Муссолини одно послание. На естественный вопрос, почему все это нельзя было сделать накануне, в более приемлемое время, Макензен пробормотал что-то насчет дипломатического курьера, которому пришлось задержаться. Затем эти двое проследовали по улицам Рима, пустынным в этот час, на виллу Торлония, в резиденцию итальянского диктатора. Это происходило 10 мая 1940 г.

Послание Гитлера начиналось так: «Дуче, когда вы получите это письмо, я уже перейду Рубикон». Как выяснилось, он отдал немецким войскам приказ начать наступление на Бельгию и Нидерланды в 5:35. Внимательно прочитав письмо и приложенные к нему материалы (все это было написано по-немецки), Муссолини поднял глаза и объявил, что полностью одобряет решение фюрера. Он отправил Гитлеру телеграмму с благодарностью за письмо. «Я чувствую, что Италии тоже пришло время действовать, – писал Муссолини фюреру. – Что касается итальянских вооруженных сил, то флот готов, а к концу мая будут готовы и две армейские группировки на востоке и на западе, а также формирования военно-воздушных и противовоздушных сил».

Стремление дуче объединить итальянские силы с гитлеровскими лишь усиливалось на протяжении последующих дней, когда немецкие войска с ошеломительной скоростью продвигались по территории Нидерландов, Бельгии, Люксембурга и далее в направлении Парижа. Эдда, дочь Муссолини, разделяла его энтузиазм, в отличие от своего мужа. Своевольная дочь заявила отцу, что, если Италия не хочет утратить честь, стране нужно как можно скорее вступить в войну[268]268
  Ribbentrop to Mackensen, May 7, 1940, DGFP, series D, vol. 9, n. 205; Hitler's letter to Mussolini – там же, n. 212; Mussolini to Hitler, May 10, 1940, – там же, n. 232; Ciano 1980, p. 427, diary entry for May 10, 1940; Bottai 1989, p. 190, diary entry for May 12, 1940; Di Rienzo 2018, p. 315.


[Закрыть].

За две недели до этого, встревоженный тем, что Муссолини по некоторым признакам готовится ввергнуть Италию в пучину войны, Пий XII написал ему письмо. Начиналось оно такими словами: «Возлюбленный сын. Нам известно… о тех доблестных усилиях, которые вы с самого начала предпринимали для того, чтобы избежать войны, а затем – чтобы ограничить ее небольшой территорией». Далее следовало выражение надежды на то, что «благодаря вашим инициативам, вашему упорству и вашей итальянской душе Европа будет спасена от большого разрушения и от множества новых бедствий, а наша и ваша любимая страна избежит столь ужасного несчастья». Одновременно папа подтверждал те инструкции, в соответствии с которыми ватиканские газеты не должны были публиковать ничего такого, что могло бы вызвать неудовольствие дуче[269]269
  Письмо папы от 12 апреля, адресованное Муссолини, см. в: ASDMAE, Gab., b. 189, UC–73, fasc. 1. Кроме того, папа поручил L'Osservatore Romano опубликовать статью с уточнением относительно того, что, говоря о мире, папа имел в виду не такой мир, который заключают слабые, а мир, «основанный на справедливости», на котором настаивал Муссолини. Альфиери с энтузиазмом доложил Чиано об этой статье, вышедшей в OR (под заголовком «L'invito del papa» [ «Предложение папы»]), и прислал ему вырезку (Alfieri to Ciano, April 21, 1940, ASDMAE, AISS, b. 113).


[Закрыть].

Ответ Муссолини понтифику был далек от успокаивающего: «Благословеннейший Отец, ваше признание того факта, что я пытался всеми силами избежать европейского пожара, дало мне повод для законного удовлетворения». Хотя до сих пор удавалось не вовлекать Италию в войну, писал дуче, гарантировать, что это получится и в будущем, невозможно. Затем он с немалой долей самомнения приводил в качестве оправдания слова самого папы: «История, как вы учили меня, Благословенный отец, не знает случаев, когда Церковь принимала бы мир ради мира, мир "любой ценой", "мир без справедливости"». В последнем приступе лицемерной неискренности он добавлял в конце: «Я утешаюсь тем, что Господь в случае любого развития событий обязательно защитит такой верующий народ, как итальянский»[270]270
  Mussolini letter to Pius XII, April 30, 1940, ASDMAE, AISS, b. 176; см. также в: ADSS, vol. 1, n. 290; Ciano 1980, p. 422, diary entry for April 28, 1940.


[Закрыть].

Готовя письмо итальянскому диктатору, папа консультировался с американским президентом, который направил Муссолини схожую просьбу. Рузвельт передал ее по телеграфу своему послу в Риме, поручив дипломату лично доставить ее дуче. Муссолини принял 1 мая посла Филлипса в своем кабинете в Министерстве иностранных дел. Вначале дуче беседовал с дипломатом один на один, но примерно в середине этой получасовой встречи к ним присоединился Чиано. Зная, что Муссолини не идеально владеет английским, посол медленно зачитал ему рузвельтовское послание. После каждой зачитываемой фразы Муссолини вслух переводил ее на итальянский. Закончив, Филлипс передал текст Муссолини, который затем снова ознакомился с ним, читая уже про себя.

Завершив чтение, Муссолини поинтересовался у Филлипса, с какой стати американцам ввязываться в войну. В своей телеграмме президент назвал себя реалистом. Но сам он тоже реалист, отметил диктатор. Как бы там ни было, реальность такова: Германия покорила Польшу и Чехословакию – и эти факты придется отразить на новой карте Европы. Что же касается Италии, то она долгое время была страной аграрной, а теперь это держава с мощной промышленностью, сильно зависящая от международной торговли. И она не может вечно оставаться «узницей Средиземноморья». Ей нужен выход к Атлантике. Передайте Рузвельту, что Италия никогда не вмешивалась в американские дела. И она вправе рассчитывать, что американцы не будут вмешиваться в европейские[271]271
  Hull to Phillips (transmitting text of FDR messages to Phillips and to Mussolini), April 29, 1940, FRUS 1940, vol. 2, pp. 691–692; Phillips to Hull, May 1, 1940, FRUS 1940, vol. 2, pp. 693–695. Что касается координации действий с папой, докладывал Тейлор президенту, то «папа, взяв с нас обещание хранить тайну, сообщил мне в прошедшую пятницу [26 апреля], что исполнил свою обязанность по части параллельных действий и направил Муссолини рукописное послание, цель которого – добиться неучастия Италии в военных действиях» (Taylor to FDR, April 30, 1940, FRUS 1940, vol. 2, pp. 692–693). Служебную записку Филлипса о встрече с Чиано, составленную 2 мая 1940 г., см. в: FRUS 1940, vol. 2, p. 699. См. также: Phillips to FDR, May 2, 1940, FDR Library, psfa 401, p. 71; Mussolini to FDR, May 2, 1940, FRUS 1940, vol. 2, p. 698. Муссолини проинформировал немецкого посла об обращении Рузвельта и о своем ответе на него. В будущем, заверил дуче Макензена, он больше не будет встречаться с американским послом – и вообще ни с какими послами, кроме него. В тот же день, когда Муссолини получил послание Рузвельта, он послал Гитлеру копию этого послания, а также копию своего ответа. В итоге Гитлер получил этот ответ еще до того, как он попал к президенту США. В письме Гитлеру дуче писал, что просьба Рузвельта носит «угрожающий характер», и добавлял, что его ответ выдержан в «довольно резком тоне», но, на его взгляд, в данном случае это оправданно. Вместе с этим фрагментом своей переписки с президентом дуче также отправил Гитлеру копию недавнего призыва папы к миру и своего ответа понтифику. Гитлер быстро откликнулся, написав дуче: «Я считаю, что ваши ответы папе и Рузвельту – столь же замечательные» (Mackensen to German Foreign Ministry, May 1, 1940, DGFP, series D, vol. 9, n. 185; Mussolini to Hitler, May 2, 1940, DGFP, series D, vol. 9, n. 190; Hitler to Mussolini, May 3, 1940, DGFP, series D, vol. 9, n. 192).


[Закрыть].

Папа узнал об агрессии Германии от своего брюссельского нунция, который в тот же день отправил ему телеграмму с сообщением о том, что бельгийская столица подверглась воздушному удару. Французское и британское правительства настаивали, чтобы папа осудил вторжение, и он счел, что ему все-таки надо что-то предпринять. Сидя за своей маленькой пишущей машинкой поздним вечером 10 мая, понтифик составил на французском проекты телеграмм в адрес глав трех государств, ставших жертвами немецкой агрессии. Папа потратил несколько часов на доработку и индивидуализацию текста каждого послания.

«Уже во второй раз, – писал он королю Леопольду, – бельгийский народ видит, как попирается его воля и права, как на его земле творятся жестокости войны». Он сообщал, что «глубочайше тронут» этими событиями и хочет передать королю и всем жителям Бельгии заверения в своей отеческой любви, а также сказать, что молится о скорейшем возврате свободы и независимости. Вильгельмине, королеве Нидерландов, он писал: «С глубоким сожалением узнал, что, несмотря на усилия Вашего Величества по сохранению мира, ваш доблестный народ вновь вопреки своему желанию и воле оказался втянутым в войну. И мы молим Всемогущего Господа, верховного вершителя судеб народов, как можно скорее помочь в восстановлении справедливости и свободы». Шарлотте, великой герцогине Люксембургской, было направлено схожее послание.

Папа распорядился, чтобы текст всех трех телеграмм опубликовали на первой полосе L'Osservatore Romano (правда, лишь в оригинале – на французском). Когда этот номер попал в итальянские газетные киоски, функционеры местных отделений фашистской партии и их подручные в ярости изымали его, избивали продавцов и демонстративно сжигали на улицах целые кучи газет[272]272
  В Ватикан хлынули сообщения о насильственных действиях такого рода, и Пий XII велел Мальоне направить нунциям за границей шифротелеграмму с извещением о произошедшем (Memo, May 14, 1940, AAV, Segr. Stato, 1940, Stato Città Vaticano, posiz. 63, f. 27r; Mons. Micara, Brussels, to Maglione, May 10, 1940, ADSS, vol. 1, n. 297; Tardini 1961, p. 123; «Messaggi del Santo Padre ai Sovrani del Belgio, dell'Olanda e del Lussemburgo,» OR, May 12, 1940, p. 1).
  «После того как были сожжены все экземпляры L'Osservatore Romano, – сообщал 11 мая директор болонской католической газеты L'Avvenire d'Italia, – они спалили и все экземпляры нашей. Явились в здание редакции, захватили отпечатанный тираж… вынесли на людную улицу и сожгли» (AAV, Segr. Stato, 1940, Stato Città Vaticano, posiz. 63, f. 329r). Мальоне вызвал 12 мая в Ватикан поверенного в делах итальянского посольства, чтобы пожаловаться на насилие, чинимое против ватиканской газеты, и пригрозил: если такое продолжится, Ватикан публично заявит протест (Memo, May 13, 1940, AAV, Segr. Stato, 1940, Stato Città Vaticano, posiz. 63, ff. 31r–32r). А 14 мая он еще направил специальную записку многим нунциям и апостольским делегатам, информируя их об актах насилия, которым подвергаются киоски, распространявшие номер L'Osservatore Romano от 12 мая (ADSS, vol. 1, n. 315). Франкоязычные тексты трех посланий папы см. в: ADSS, vol. 1, nn. 301–303. Рассказы об актах насилия, учиняемых против ватиканской газеты, поступали со всей страны. «С печалью в сердце вынужден сообщить, что здесь, в Л'Акуиле, – писал 13 мая архиепископ Акуилы, – в последние три дня захватывают, рвут и жгут номера L'Osservatore Romano, видимо, по приказу федерального секретаря [фашистской партии]». Монсеньор Монтини также полагал, что приказы поступают сверху. Он ответил архиепископу: «Очевидно, те затруднения, которые препятствуют распространению L'Osservatore Romano, являются результатом распоряжений, которые по необъяснимым причинам поступают из верхних эшелонов власти» (AAV, Segr. Stato, 1940, Stato Città Vaticano, posiz. 63, ff. 36r, 35r).


[Закрыть].

«Если мы будем и дальше поддерживать нейтралитет, как многим хотелось бы, – язвительно заметил дуче, узнав о послании папы европейским правителям, – мы тоже однажды получим от папы телеграмму с выражением негодования и сможем размахивать ею перед оккупационными войсками Германии!» В тот вечер Чиано записал в дневнике, что Муссолини «часто уподобляет папство раковой опухоли, разъедающей нашу национальную жизнь, и заявляет о намерении раз и навсегда ликвидировать эту проблему при необходимости». Чаще всего именно Чиано приходилось успокаивать диктатора[273]273
  D'Aroma 1957, p. 296; Ciano 1980, p. 429, diary entry for May 12, 1940.


[Закрыть].

Хотя три папские телеграммы вывели из себя дуче, они не удовлетворили жертв агрессии нацистов и союзников этих жертв. Утром в тот день, когда началось немецкое вторжение, французский посол попросил, чтобы его срочно принял папа. Весь мир, заявил он понтифику, ждет от папы «сурового осуждения» этого «отвратительного нападения, жертвой которого стали две католические страны». Лорд Галифакс, министр иностранных дел Великобритании, направил понтифику такую же просьбу, надеясь, что если папа публично заклеймит нацистов, то Муссолини будет труднее вступить в войну на их стороне[274]274
  Tardini notes, May 10, 1940, приложена телеграмма французского правительства, адресованная Шарлю-Ру, 10 мая 1940, ADSS, vol. 1, n. 298; Osborne to Secretariat of State, May 10, 1940, ADSS, vol. 1, nn. 298, 299, 300.


[Закрыть].

Три дня спустя Франсуа Шарль-Ру, французский посол, вернулся в Ватикан в надежде добиться от папы более жесткого отклика на происходящие события. По его словам, «все католики Франции, Англии, Бельгии, Голландии и Люксембурга ждали, что Святой Отец осудит это преступление – вторжение немцев на территорию трех нейтральных стран». На карте стоит престиж самого папы, отметил дипломат[275]275
  Tardini notes, May 13, 1940, ADSS, vol. 1, n. 312.


[Закрыть]. Но папа понимал, что и так вызвал недовольство Муссолини своими тремя телеграммами, и не стал больше ничего предпринимать.

Продвижение вермахта развивалось невиданными темпами – такого никто и представить себе не мог. За какие-то четыре дня сопротивление голландцев было практически сломлено, а бельгийцы отступали. Началось массированное танковое наступление немцев на Францию. Опасаясь, что вскоре итальянцы присоединятся к этой атаке, французы видели последнюю надежду в папе римском. «Почти все члены французского правительства и многие французские сенаторы обратились ко мне сегодня, – сообщал госсекретарю США американский посол в Париже в депеше от 14 мая. – Они просят вас предпринять последнюю попытку удержать Италию от вступления в войну на стороне Германии». По словам дипломата, французские официальные лица ясно дали понять, «что наиболее действенным оружием против Муссолини стало бы заявление папы… осуждающее варварские деяния Германии в Нидерландах, Бельгии и Люксембурге, в сочетании с папским эдиктом, отлучающим Гитлера от церкви»[276]276
  Ambassador Bullitt, Paris, to U.S. secretary of state, May 14, 1940, FRUS 1940, vol. 2, pp. 703–704.


[Закрыть].

В отчаянии французские руководители отправили такую же просьбу и в Ватикан. Вернувшись в Апостольский дворец, Шарль-Ру зачитал государственному секретарю Ватикана длинную телеграмму из Парижа, призывавшую папу выступить с «официальным и недвусмысленным осуждением германской агрессии». Но и кардинал не сумел помочь. Папа не желал больше ничего предпринимать. Ему уже было ясно, что эту войну Германия, скорее всего, выиграет[277]277
  Святой Отец, настаивал кардинал Мальоне, уже и так сделал все, что было «справедливо и своевременно» (Maglione notes, May 14, 1940, ADSS, vol. 1, n. 316). «Его Святейшество убежден, что Италия вступит в войну в течение ближайшего месяца или чуть позже, – записал Тардини в дневнике 15 мая. – Его Святейшество полагает, что немцы победят, поскольку обладают превосходством в воздухе и по части боевых машин» (Pagano 2020, p. 187).


[Закрыть].

Всего за две недели до этого Дино Альфиери сидел за рабочим столом в итальянском посольстве при Святом престоле, когда его срочно вызвал дуче. По прибытии в палаццо Венеция его тут же провели в кабинет Муссолини, где дуче и Чиано приветствовали его, вскинув руку в римском салюте. К немалому удивлению Альфиери, диктатор велел ему собираться и без промедления отправляться в Берлин, так как Муссолини назначил его новым итальянским послом в Германии. «Надеюсь, вы довольны, – заметил дуче. – Сегодня Берлин для дипломата – самое важное место работы в мире».

По пути к дверям, все еще пытаясь переварить эту новость, Альфиери повернулся к Чиано и признался: «Но я совершенно не говорю по-немецки».

«Как и Аттолико», – парировал Чиано[278]278
  Alfieri 1955, pp. 13–14.


[Закрыть].

Муссолини прекрасно понимал, что этот шаг обрадует немцев, которые давно подозревали Бернардо Аттолико, нынешнего посла, в подрыве их усилий по вовлечению Италии в войну. В лице Альфиери они получали человека, гораздо более благожелательного к Третьему рейху[279]279
  Ciano 1980, pp. 421–422, diary entry for April 26, 1940; Goeschel 2018, p. 179.


[Закрыть].

Вскоре Альфиери отправился в Апостольский дворец на свою последнюю аудиенцию в качестве итальянского посла в Ватикане. Обменявшись с папой обычными любезностями, он заговорил более серьезным тоном. Телеграммы, которые понтифик направил трем европейским правителям, чрезвычайно расстроили дуче, заявил посол. Он напомнил понтифику, что предостерегал его от втягивания церкви в политику, и теперь, когда Италия, по-видимому, скоро вступит в войну на стороне своего партнера по коалиции, последствия участия церкви в политических делах могут оказаться весьма печальными.

«Папа с удивлением и волнением выслушал мои слова, – докладывал Альфиери. – Очевидно, он не ожидал, что мой чисто протокольный визит перед отъездом окажется таким серьезным». Пий XII ответил, что не получал из Германии жалоб на свои телеграммы и не понимает, почему это вообще должно заботить итальянское правительство. Он настаивал, что лишь изложил в них известные церковные принципы. Все больше волнуясь, «папа добавил, что его крепкая и искренняя привязанность к Италии – привязанность, которая даже вызывает недовольство у ряда зарубежных стран, – не помешала ему совершить этот важнейший шаг, отвечающий миссии всякого папы».

«Я глубоко и твердо убежден, – заявил понтифик, – что неукоснительно и строго исполняю свой долг, стараясь никого не задеть, избегая конкретных ссылок, фактически стремясь говорить как можно меньше. Я, безусловно, не хотел делать ничего такого, что вызвало бы недовольство Италии, которая до сей поры не участвовала [в войне], а уж тем более дуче».

Эта тема явно задела папу за живое. Все больше горячась, он добавил: «Пусть меня даже арестуют и бросят в концлагерь – мне абсолютно не о чем сожалеть. Разве что о том, что я вел себя слишком осторожно и сдержанно перед лицом того, что случилось в Польше… Всем нам придется отвечать перед Богом за свои поступки».

Заверив Альфиери, что он очень стремится поддерживать хорошие отношения с итальянским правительством, понтифик осведомился, не возникнет ли трудностей, если ватиканская газета напечатает ответ королевы Вильгельмины на его телеграмму. «Когда я сказал, что лучше всего воздержаться от подобной публикации, – докладывал Альфиери, – папа встал из-за рабочего стола и передал секретарю распоряжение отменить публикацию этого текста»[280]280
  Перед тем, как явиться к папе на последнюю аудиенцию в качестве посла при Святом престоле, Альфиери отправился к кардиналу Мальоне. Тот воспользовался случаем, чтобы пожаловаться на насилие, которому подверглись распространители и читатели ватиканской газеты. Кардинал хотел знать, не является ли это результатом решения итальянского правительства положить конец «атмосфере добросердечия и взаимного сотрудничества, которая столь замечательно возродилась» при новом папе. Альфиери заверил собеседника в непричастности правительства к этому и заявил, что в насилии повинна «горстка юнцов, слишком импульсивно отреагировавших на усиление напряженности в обществе». Кардинал явно стремился восстановить мир и, как посол докладывал Чиано, «вместе с монс. Монтини неоднократно просил меня уведомить Ваше Превосходительство, что Ватикан не намерен вредить национальному правительству… Он с большим чувством повторил, что глубоко сопереживает Италии и искренно желает самого лучшего нашему общему отечеству» (Alfieri to Ciano, May 12, 1940, n. 1375/575, ASDMAE, AISS, b. 113).


[Закрыть].

Перед уходом посла понтифик попросил его передать устное послание Гитлеру и Риббентропу, когда дипломат окажется в Берлине. Папа хотел известить нацистских лидеров, что он по-прежнему надеется достичь взаимопонимания с ними и верит в возможность религиозного примирения в Германии, если рейх будет защищать законные права церкви.

Не успел Альфиери покинуть пределы Ватикана, как папа засомневался, не напрасно ли он дал дипломату такое поручение. На понтифика со всех сторон сыпались мольбы о том, чтобы он публично осудил нацистское руководство. Быть может, сейчас, всего через три дня после начала масштабного вторжения немецких войск в западные страны, не время возобновлять инициативы такого рода. Вечером папа обсудил вопрос с монсеньором Монтини, после чего передал Альфиери, чтобы тот не поднимал эту тему в Берлине. Если представится более удачный момент, папа даст ему знать[281]281
  Montini notes, May 13, 1940, ADSS, vol. 1, n. 313. После встречи с понтификом Альфиери поспешил сообщить Макензену о том, что сказал папа. Он особенно торопился поведать немецкому послу, что, услышав жалобу на свои три телеграммы, Пий XII рассказал, как несколько часов обдумывал их содержание и старался избегать «слов, обремененных политическим подтекстом (вроде „вторжения“), которые могли указывать на позицию автора». Однако не вполне ясно, сообщил ли Альфиери немецкому послу в явной и недвусмысленной форме о стремлении папы передать послание Гитлеру (Mackensen to Berlin, telegram, May 13, 1940, цит. по: Friedländer 1966, pp. 49–50). Перед тем, как оставить итальянскую столицу, Альфиери написал послание папе с благодарностью за ту благосклонность, которую понтифик проявил к нему накануне, и гордостью за то, что «как посол и католик» помог достичь взаимопонимания между правительством и церковью. В заключение Альфиери написал: «Я отбываю в хорошем расположении духа и с чувством удовлетворения тем, что сумел завершить высокую миссию [посла Италии при Святом престоле] своим вмешательством в происходящие события сегодня утром. Это лишний раз показывает мою позицию по отношению к Церкви и глубокую, неизменную приверженность Вашему Святейшеству» (Alfieri to Pius XII, May 14, 1940, AAV, Segr. Stato, 1940, Stato Città Vaticano, posiz. 63, ff. 69r–70v).


[Закрыть].

Следующей ночью Альфиери сел на поезд до Берлина[282]282
  Папе очень хотелось поддерживать хорошие отношения с Альфиери, который теперь стал итальянским послом в Германии. Понтифик даже отправил Монтини на вокзал проводить его. Однако тот, ошибочно полагая, что поезд отходит в полночь, явился на вокзал уже после отъезда Альфиери (Montini to Alfieri, May 15, 1940, ACS, Archivi di Personalità della Politica e della Pubblica Amministrazione, Alfieri, b. 10, Vaticano).


[Закрыть]. Прибыв в немецкую столицу, он в подробностях отчитался перед Министерством иностранных дел Германии о своей очередной встрече с папой, не забыв и настойчивые заверения папы о том, что, составляя тексты телеграмм для трех европейских правителей, «он избегал употребления слов „Германия“ и „вторжение“». Кроме того, посол указал, что папа «обещал повторно распорядиться, чтобы [газета L'Osservatore Romano] в своих публикациях не занимала сторону Англии и Франции». В разговоре с чиновниками рейха Альфиери подчеркнул, что «в поддержании хороших отношений с Ватиканом заинтересованы и Германия, и Италия», хотя и добавил оговорку: «по крайней мере на протяжении войны». Одним из первых официальных действий Альфиери в Берлине стало вручение Герману Герингу (которому через несколько месяцев Гитлер присвоит чин рейхсмаршала – «маршала империи») Высшего ордена Святого Благовещения (на цепи). Менее полугода назад Альфиери от имени Виктора Эммануила вручил такую же награду кардиналу Мальоне[283]283
  Di Rienzo 2018, p. 310; Alfieri to Ciano, May 23, 1940, DDI, series 9, vol. 4, n. 553. После церемонии вручения ему итальянского ордена Геринг встретился с Альфиери, желая вызнать у него новости о папе и обсудить отношения Германии с католической церковью. Геринг принижал немецкое духовенство по сравнению с итальянским. По его словам, в Италии подавляющее большинство клириков поддерживает правительство и фашизм, тогда как в Германии имеются высокопоставленные прелаты, решительно противостоящие нацизму.


[Закрыть].

Немецкие танки неудержимо приближались к французской столице, и Уильям Буллит, американский посол во Франции, обратился с настоятельной просьбой к папскому нунцию, работавшему в стране. В этой ситуации Франция меньше всего хотела, чтобы Италия вступила в войну и ударила с юга. На взгляд посла, единственное, что могло удержать Муссолини от вступления в войну, это угроза папы отлучить его от церкви[284]284
  Сообщая об этой встрече кардиналу Мальоне, нунций в Париже отмечал: «Должен добавить, что эта идея отлучения [Муссолини] от церкви не сама собой зародилась в сознании м-ра Буллита». И в самом деле, не далее как накануне вечером один французский сенатор встретился с нунцием и от лица членов сенатского комитета по международным делам осведомился, не настало ли время отлучить Гитлера от церкви, после чего задал тот же вопрос относительно Муссолини.


[Закрыть].

Ответ Мальоне на просьбу американца дает представление о том, каких успехов Муссолини добился в шантаже папы. Святой отец, как заявил кардинал нунцию, и так уже сделал что мог: «К сожалению, нельзя представить, что еще можно предпринять, особенно с учетом препон для распространения газеты L'Osservatore Romano и связанных с этим бесчисленных инцидентов»[285]285
  Mons. Valeri to Maglione, May 15, 1940; Maglione to Valeri, May 17, 1940, ADSS, vol. 1, nn. 317, 324. Призывы к папе высказаться более ясно звучали и от представителей церкви. В тот же день, когда нунций написал свое письмо, архиепископ Парижский направил папе страдальческое послание, умоляя сделать больше и не допустить, чтобы Муссолини присоединился к Гитлеру в атаке на Францию. В тот момент многие явно чувствовали необходимость срочно что-то предпринять. Так, 17 мая посол Франции в весьма поздний час (в 23:15) доставил в Апостольский дворец письмо французского кардинала Сюара (AAV, Segr. Stato, 1940, Diocesi, posiz. 123, f. 8r). Откликаясь на это послание, папа заявил, что уже сделал все возможное для предотвращения участия Италии в конфликте (Archbishop Suhard, Paris, to Pius XII, May 15, 1940; Maglione to Suhard, May 25, 1940, ADSS, vol. 1, nn. 319, 329). Дополнительные материалы, касающиеся просьбы кардинала Сюара и реакции папы, см. в: AAV, Segr. Stato, 1940, Diocesi, posiz. 123, ff. 1r–13r.
  То, что дуче преуспел в своем стремлении запугать папу, устроив нападения на распространителей и читателей ватиканской газеты, было очевидно и французскому послу в Ватикане. Шарль-Ру написал 16 мая в Париж, что Монтини «явно страдает от кампании устрашения, предпринятой против Святого престола фашистской партией и, скорее всего, инспирированной многочисленными германскими агентами в Риме. Как мне представляется, в данный момент ватиканские деятели, весьма впечатлительные и легко запугиваемые физическим насилием, поддались преувеличенному страху» (Charles-Roux to French Foreign Ministry, May 16, 1940, MAEC, Papiers Duparc).


[Закрыть].

Призывы помешать вступлению Италии в войну раздавались и в самой Италии. В середине мая Пию XII пришло письмо из Неаполя, где рассказывалось о грубом изъятии тиража ватиканской газеты тамошними фашистами. «Италия, где население преимущественно католическое, – отмечал автор письма, – не должна жертвовать миллионами человеческих жизней из-за каприза одного человека… Ваше Святейшество, в вашей власти защитить итальянский народ, он просит вас о заступничестве и не хочет войны, в том числе гражданской»[286]286
  Stefano Vitti to Pius XII, May 14, 1940, AAV, Segr. Stato, anno 1940, Stato Città Vaticano, b. 63, f. 111r.


[Закрыть].

Полученное тогда же еще одно письмо было выдержано в том же тоне. Автор, назвавшийся «цивилизованным итальянским христианином», писал: «Во власти Святого Отца помочь итальянскому народу… не только избежать войны (для этого достаточно пригрозить королю отлучением от церкви), но и освободиться от ига циничного негодяя, который грабит нас и ввергает в нищету, тогда как он и его преторианцы наживают тысячи». Далее автор рассказывал, как у его знакомого, который читал ватиканскую газету, ее вырвали из рук, разорвали, а потом скатали в шарики и заставили съесть их, запивая касторовым маслом. «Мы взываем к Святому Отцу о помощи. Сделайте так, чтобы король отправил армию против этих наемных убийц, и тогда весь народ, вся нация будет с вами… помогите нам не только молитвами, но и делом»[287]287
  Una Italiana Civile e Cristiana to Pius XII, n.d., AAV, Segr. Stato, 1940, Stato Città Vaticano, posiz. 63, ff. 139r–140r.


[Закрыть].

Авторы обоих процитированных писем – мужчины. Женщины тоже не оставались в стороне и обращались с мольбами к папе. Одна из них подписалась (довольно самонадеянно) «Католички Италии». Вот ее слова:

Святой Отец, в истерзанном и разбитом сердце каждого верного католика сегодня остается лишь одна надежда, что Ваше Святейшество предотвратит эту чудовищную, подлую войну, которую готовит собрат и друг преступного тевтонского вандала… В былые времена Святые понтифики не раз отлучали от церкви монархов и других властителей лишь за то, что те восставали против священных законов церкви. Сегодня… отлучите же наконец этих монстров, пока не поздно[288]288
  Le donne Cattoliche d'Italia to Pius XII, n.d., AAV, Segr. Stato, 1940, Stato Città Vaticano, posiz. 63, f. 120r.


[Закрыть].

Насколько можно судить по ватиканским архивам, Пий XII никогда всерьез не рассматривал возможность отлучения от церкви Гитлера или Муссолини, которые формально были католиками. Однако нацистская верхушка опасалась, что он все же может это сделать. Герман Геринг поинтересовался 22 мая у итальянского посла, может ли папа отлучить дуче от церкви, если тот вступит в войну на стороне Германии. Альфиери ответил, что считает это крайне маловероятным, однако признал: если папа все же так поступит, «это опасным образом повлияет на общественное мнение»[289]289
  Alfieri to Ciano, May 23, 1940, DDI, series 9, vol. 4, n. 553.


[Закрыть].

Перспектива скорого вступления Италии в войну порождала и тревоги иного рода – опасения относительно безопасности самого папы. Поговаривали, что понтифик может вообще покинуть Италию. Д'Арси Осборн, британский дипломатический представитель, получил 18 мая неожиданную депешу из Лондона. Британское министерство иностранных дел давало такую рекомендацию: в случае вступления Италии в войну папе было бы неплохо перенести Государственный секретариат Ватикана в какую-нибудь нейтральную страну, например в Швейцарию, куда должны перебраться и зарубежные послы при Святом престоле, сам же папа может остаться в Ватикане. Кроме того, Министерству иностранных дел Великобритании стало известно, что президент Рузвельт размышляет о том, не предложить ли папе убежище в Соединенных Штатах. Узнав об этом, чиновники британского министерства задумались, не предложить ли Пию XII убежище на Мальте. Да и в Риме тогда вовсю рассуждали о возможном переезде папы в другую страну. Один из полицейских осведомителей доносил, что ходят слухи о намерении папы перебраться в Лиссабон, если Италия вступит в войну[290]290
  Foreign Office, London, to Osborne, May 18, 1940, R5999/55/22, NAK, FO 371, 24935, 92; Dixon handwritten note, June 3, 1942, NAK, FO 371, 33411, 152; Informativa da Roma (n. 535 – Mezzabotta), May 20, 1940, ACS, MI, MAT, b. 217.


[Закрыть].

Через несколько дней после того, как Германия начала поход на запад, кардинал Август Хлонд, примас Польской церкви, попросил у папы разрешения обратиться к польскому народу через «Радио Ватикана». Кардинал объяснил, что составил это обращение «с целью поддержки в нашем народе веры, ибо вера эта подверглась тяжким испытаниям из-за гонений на религию и ужасных условий жизни». Через неделю после получения этой просьбы папа направил кардиналу ответ: «Принимая во внимание крайнюю деликатность текущей обстановки, Его Святейшество считает, что сейчас неподходящий момент для официальных обращений такого рода, даже с целью укрепления веры и поднятия духа народа, переживающего непростые времена». Папа уже испытал на себе негодование фашистов из-за телеграмм трем европейским правителям и теперь не хотел предпринимать ничего такого, что могло бы вызвать еще более сильное неудовольствие дуче[291]291
  Cardinal Hlond to Montini, May 13, 1940; Montini to Hlond, May 20, 1940, AAV, Segr. Stato, 1940, Stati e Corpo Diplomatico, posiz. 275, ff. 29r, 26r.


[Закрыть].