Текст книги "Академический обмен"

А место это, следует признать, было весьма комфортным – мягкое вращающееся кресло с откидывающейся спинкой для большого начальника. Именно из-за него Моррису не хотелось возвращаться в комнату Филиппа Лоу. Он плюхнулся в кресло, водрузил ноги на стол и закурил сигару.

– Ну-с, – сказал он унылой троице, – о чем вы жаждете поведать мне сегодня?

– О Джейн Остен, – промямлил бородатый юноша, перебирая газетного формата листы, покрытые устрашающими на вид письменами.

– Так. И какая у вас тема?

– Я написал о нравственном осознании у Джейн Остен.

– Это не вполне в моем стиле.

– Я не понял темы, которую вы мне дали, профессор Цапп.

– Эрос и Агапе в романах поздней Джейн Остен – так, кажется. И в чем проблема?

Студент понурил голову. Моррису захотелось продемонстрировать свою объяснительную мощь. Агапе, сказал он, – это празднество, посредством которого ранние христиане выражали свою любовь к ближнему; это целомудренная, неиндивидуализированная любовь, в романах Джейн Остен представленная общественной жизнью, которая призвана подтвердить сплоченность земледельческих капиталистических сообществ, являющих собой средний класс, или же вовлечь в эти сообщества новых членов – то бишь балами, зваными обедами, совместными экскурсиями и так далее. Эрос же, разумеется, – это чувственная любовь, представленная у Джейн Остен сценами ухаживания, разговоров наедине, прогулок вдвоем – любой встречей героини со своим возлюбленным, истинным или мнимым. Читателей Джейн Остен, подчеркнул он, энергично размахивая сигарой, не должно вводить в заблуждение отсутствие прямых указаний на физическую близость в ее романах – это вовсе не означает безразличие или неприязнь к ней автора. Напротив, она неизменно переходила на строну Эроса в противовес Агапе – то есть предпочитала приватное общение влюбленных публичности светской жизни и сборищ, которые неизбежно кому-то причиняли боль или страдания (взять, к примеру, катастрофические последствия групповых вылазок – в Созертон в «Мэнсфилд-парке», на Боксхилл в «Эмме», в Лайм в «Доводах рассудка»). Продолжая в том же духе, Моррис доказал, что мистер Элтон [22]22
  Персонажи романа Дж. Остен «Эмма».


[Закрыть], по всей очевидности, был импотентом, так как в огрызке его карандаша, который достался Гарриет Смит, не оказалось графита; или тот эпизод в «Доводах рассудка», когда капитан Уэнтворт снял с плеч Энн Эллиот шаловливого мальчугана… Моррис схватил книгу и прочувственно зачитал вслух: «Но почти тотчас Энн почувствовала, что ее освобождают… пока она успела сообразить, что это сделал капитан Уэнтворт… и унес его прочь… При таком открытии она совершенно онемела. Она не могла даже благодарить его и продолжала хлопотать над маленьким Чарлзом в полном смятении чувств». [23]23
  Дж. Остен. «Доводы рассудка». – Пер. с англ. Е. Суриц.


[Закрыть]

– Ну, что вы на это скажете? – с благоговением заключил он. – Если это не оргазм, то что же это? – Он поднял взгляд на три застывшие от изумления физиономии. В это время затрещал внутренний телефон.

Звонила секретарша ректора, желавшая знать, сможет ли Моррис заглянуть к нему до обеда. Это не в связи ли с тем, что председатель студсовета никак не угомонится насчет представительства в комиссии по новым назначениям? – поинтересовался Моррис. Секретарша не знала, но Моррис был готов держать пари, что он прав. Его всегда удивляла готовность, с какой председатель отказывался от участия в работе комиссии; теперь же, без сомнения, его воинственные приспешники насели на него, чтобы вновь поднять этот вопрос. Моррис понимающе улыбнулся про себя и нацарапал в своем ежедневнике время встречи – десять тридцать. Посредничая между оппонентами в этом споре, он чувствовал себя гроссмейстером, наблюдающим матч между двумя новичками и способным предсказать весь ход игры, в то время как они потеют над каждым шагом. Университетским людям Раммиджа его прозорливость казалась сверхъестественной, а опыт ведения переговоров – феноменальным. Откуда им было знать, что в Эйфории он так часто наблюдал все эти волнения на кампусе, что наизусть знал их основной сценарий!

– О чем мы говорили? – спросил он.

– О «Доводах рассудка».

– Ах да.

Снова зазвонил телефон.

– Вам из города звонят, – сказала Элис Слейд.

– Элис, – со вздохом сказал Моррис, – пожалуйста, не соединяйте меня больше ни с кем до окончания занятий.

– Извините. Сказать ей, чтобы перезвонила?

– Кто это?

– Миссис Лоу.

– Соедините.

– Моррис? – В голосе Хилари слышалась легкая дрожь.

– Привет.

– У вас занятия?

– Да нет, собственно говоря. – Он прикрыл рукой трубку и сказал студентам:

– Прочтите-ка эту сцену из «Доводов рассудка», хорошо? И постарайтесь проследить, как назревает кульминация – во всех смыслах. – Подбодрив их плотоядным взглядом, он возобновил разговор с Хилари.

– Что нового?

– Я просто хотела извиниться за вчерашний вечер.

– Милая, это я должен извиняться, – не без удивления сказал Моррис.

– Да нет, я вела себя, как глупая девчонка. Ввела в искушение, а потом в панике пошла на попятный. А если подумать, то что в этом было такого?

– Вот именно. – Моррис крутанулся в кресле, повернувшись к студентам спиной. – Так что же?

– Вообще говоря, давно у меня не было такого приятного вечера.

– Можем его повторить. В самое ближайшее время.

– И вы это выдержите еще раз?

– С большим удовольствием.

– Замечательно.

Затем последовала пауза, которую заполнило хорошо различимое дыхание Хилари.

– Ну тогда все в порядке? – спросил он.

– Да. Моррис…

– Что?

– Вы сегодня возвращаетесь к себе?

– Ага. Только вечером зайду к вам за вещами.

– Я собиралась сказать, что вы можете остаться еще на одну ночь, если хотите.

– Что ж…

– Мэри сегодня не будет. А мне иногда по ночам страшно бывает одной в доме.

– Хорошо. Я останусь.

– Это ничего, что я вас попросила?

– Что вы, что вы…

– Ну хорошо. Тогда до вечера. – Она поспешно бросила трубку. Моррис развернулся в кресле, повесил трубку и в задумчивости потер подбородок.

– Так мне читать, что я написал, или нет? – с некоторым нетерпением спросил бородатый студент.

– Что? Ах да. Читайте, читайте!

Пока молодой человек нудил о нравственном осознании у Джейн Остен, Моррис гадал, что стоит за неожиданным звонком Хилари. Могла ли она в принципе иметь в виду то, что, по его мнению, она имела в виду? С трудом пытаясь сосредоточиться на рассуждениях студента, он почувствовал облегчение, когда часы на башне пробили десять. Студенты потянулись к выходу, а в дверь сунулся Руперт Сатклиф – высокая, сутулая и меланхоличная личность с криво сидящими очками, то и дело сползавшими на кончик носа. Сатклиф был специалистом по английской романтической поэзии начала прошлого века и жизнерадостностью не отличался, а став исполняющим обязанности завкафедрой после отъезда Мастерса, и вовсе приуныл.

– Простите, Цапп, у вас не найдется для меня минутки?

– А мы не можем за кофе поговорить?

– Боюсь, что нет, по крайней мере, не в профессорской. Дело довольно деликатное. – Он заговорщически притворил за собой дверь и на цыпочках подошел к Моррису. – У меня тут заявления в аспирантуру… – Он положил перед Моррисом ту самую пачку папок, с которой уже приходила Элис Слейд. – Нам надо решить, кого мы выдвигаем для рассмотрения на совете факультета.

– И что?

– Так вот, одно из них – от Хилари Лоу, знаете, жены Лоу.

– Да, я знаю. Я писал ей рекомендацию.

– Да что вы, в самом деле?! А я и внимания не обратил. Тогда вы все об этом знаете?

– Ну, кое-что знаю. А в чем проблема? Она уже проучилась полсрока, но потом вышла замуж и все бросила. А теперь дети подрастают, и ей снова захотелось заняться наукой.

– Все это хорошо, но мы попадаем в непростую ситуацию. Она ведь жена нашего сотрудника…

Сатклиф был холостяком, убежденным холостяком старого образца, в отличие от педерастов и хиппи, и женщин он боялся до смерти. К тем двум, что работали на кафедре, он относился как к удостоенным звания почетных мужчин. А уж если кому-то захотелось завести себе жену, заявлял он, пусть держит ее дома и напоказ не выставляет.

– Я полагаю, Лоу мог бы по крайней мере обсудить это дело с нами и уж потом позволять своей жене подавать официальное заявление, – со вздохом сказал он.

– Я не думаю, что он хоть что-нибудь об этом знает, – беззаботно сказал Моррис.

У Сатклифа чуть не спрыгнули с носа очки.

– Вы хотите сказать – она его обманывает?

– Совсем нет. Она хочет, чтобы ее оценили по ее собственным заслугам, без всякой протекции.

Сатклиф посмотрел на Морриса с недоверием.

– Все это прекрасно, – пробурчал он. – Но кто будет ее научным руководителем, если она пройдет?

– Мне кажется, она надеется, что им будете вы, Руперт, – с издевкой в голосе сказал Моррис.

– Боже упаси! – Сатклиф подхватил папки и направился к выходу, словно испугавшись, что Хилари вдруг выскочит из шкафа и потребует научного руководства. Взявшись за дверную ручку, он приостановился:

– Кстати, вы будете сегодня на заседании кафедры?

– Не уверен, Руперт, – сказал Моррис, покидая начальственное кресло и одергивая пиджак. – У меня на десять тридцать назначена встреча с ректором.

– Очень жаль. Я надеялся, что вы будете председателем. Нам надо обсудить лекционные курсы на следующий семестр, в связи с чем обязательно возникнут разногласия. Теперь, когда Мастерса нет, эти споры…

Он удалился. Моррис вышел следом и, запирая дверь кабинета, увидел, что по коридору, звеня в карманах ключами и монетами, бежит Боб Басби.

– Моррис! – воскликнул он, переводя дух. – Хорошо, что застал вас. Вы на заседание идете?

Моррис объяснил, что, по всей вероятности, он туда не успеет. Басби пригорюнился.

– Это плохо. Тогда Сатклиф будет председателем, а толку от него никакого. Я боюсь, что Демпси начнет проталкивать предложение насчет обязательного курса лингвистики.

– И что в этом плохого?

Басби уставился на него.

– Конечно, ничего плохого в этом нет. Однако по тому, как вы разнесли в пух и прах доклад Демпси на прошлом семинаре…

– Но я нападал на доклад, а не на дисциплину. Против лингвистики как таковой я ничего не имею.

– Да, но на практике Демпси и есть лингвистика у нас на кафедре, – сказал Басби. – При обязательной лингвистике у студентов будет обязательный Демпси, хотя я думаю, даже они этого не заслуживают.

– Возможно, вы и правы, Боб, – сказал Моррис. О Робине Демпси у него было неоднозначное мнение. В каком-то смысле на кафедре кроме него не было никого, кто приобрел бы хоть какое-то признание как ученый-профессионал. Он был трудолюбив, тщеславен и упрям. У него не было капризов и причуд. К тому же он был очень похож на Морриса в его молодые годы (с оговоркой, что не столь блистательно умен) и даже пытался навязаться ему в друзья или на худой конец вступить с ним в тайный сговор. Моррис, однако, увидел во всех этих заигрываниях двойное дно. Он вовсе не был склонен заодно с Демпси помыкать членами английской кафедры. И даже если во многих отношениях это была компания со странностями, поладить с ними было нетрудно. Да, за всю свою академическую карьеру Моррис куда реже подвергался опасности, чем за эти последние пять месяцев.

– Вы знаете, Боб, – сказал он, – у меня назначена встреча с ректором.

– Да, мне тоже надо бежать, – сказал Басби и затрусил в направлении профессорской. – Постарайтесь все-таки попасть на собрание! – крикнул он через плечо. У Морриса же не было ни малейшего намерения туда идти. Заседания кафедры и при блажном самовластии Мастерса он высиживал с трудом. Теперь же, после его ухода, процедура принятия решений стала все больше походить на сумасшедшее чаепитие у Мартовского Зайца.

Ловким, четко рассчитанным движением Моррис вскочил в «патерностер» и плавно поплыл на первый этаж. Выйдя из здания на яркое солнце (на дворе было обещанное прояснение), он услышал, как часы на башне бьют половину одиннадцатого, и прибавил шагу. И очень хорошо сделал, так как еще одна плитка отделилась от стены прямо у него над головой и со звучным треском, как бьющая рикошетом пуля, разлетелась в куски позади него. Это уже не смешно, подумал он, взглянув на фасад здания, который все больше становился похож на гигантский кроссворд. Того и гляди, кого-нибудь прибьет, и университет будет платить компенсацию в миллион долларов. Он сделал себе мысленную заметку насчет того, чтобы сказать об этом ректору.

– А, Цапп! Как хорошо, что вы зашли, – промямлил ректор, приподнявшись из-за стола, когда Морриса впустили в кабинет. Утопая в мягком ковре, Моррис подошел к нему и пожал вяло протянутую руку. Стюарт Страуд, при его высоком росте и крепком сложении, напускал на себя крайне обессиленный и нездоровый вид. Он часто понижал голос до шепота, а двигался с осторожностью, словно престарелый инвалид. Теперь он рухнул обратно в кресло, будто усилия, потраченные на приветствие, вымотали его вконец.

– Садитесь поближе, старина, – сказал он. – Сигарету?

Он сделал слабую попытку подтолкнуть в сторону Морриса деревянную сигаретницу.

– Если вы не против, я закурю сигару, – сказал Моррис. – А вы не будете?

– Что вы, что вы! – Ректор улыбнулся и устало покачал головой. – У меня есть пара вопросиков, по которым я хотел бы с вами посоветоваться. – Уперев локти в подлокотники кресла и сплетя пальцы, он устроил себе полочку для подбородка.

– Комиссия по новым назначениям? – спросил Моррис.

Полочка обрушилась, и ректорская челюсть нырнула вниз.

– Откуда вы знаете?

– Я так и думал, что студенты не позволят вам исключить их из комиссии.

Лицо Страуда прояснилось.

– Да нет, любезный, студенты здесь совершенно ни при чем. – Он позволил себе почти решительный отметающий жест. – Со всеми этими затруднениями покончено благодаря вам. Нет, у меня нечто, касающееся исключительно преподавательского состава, и дело абсолютно конфиденциальное. У меня вот тут, – он кивнул в сторону желтой папки, одиноко возлежащей на его безупречно пустом столе, – список кандидатов на ставки старших преподавателей, которые будут после обеда рассматриваться на комиссии по новым назначениям. От английской кафедры два человека – Робин Демпси, которого вы, вероятно, знаете, и ваш напарник, который сейчас в Эйфории.

– Филипп Лоу?

– Он самый. Проблема в том, что вакансий у нас меньше, чем мы предполагали, и одному из двоих в этот раз не повезет. Вопрос в том, кому именно? И кто из них более достойный кандидат? Мне хотелось бы знать ваше мнение, Цапп. Я весьма высоко ценю его, особенно в таких щепетильных вопросах. – Страуд откинулся в кресле и закрыл глаза, изнуренный столь необычно длинной речью. – Взгляните на их личные дела, голубчик, это вам поможет, – пробормотал он.

Документы подтвердили то, о чем Моррису уже было известно: Демпси был более сильным кандидатом, если судить по исследованиям и публикациям, в то время как перевес Лоу был только в возрасте и стаже работы в университете. В преподавании ни у того, ни у другого не было очевидных преимуществ. В обычной ситуации у Морриса не возникло бы и сомнения в том, чтобы поддержать умную голову и рекомендовать Демпси. Выслуга лет, в конце концов, не Бог весть что. К тому же, по законам истинной академической политики, если Демпси не будет продвинут по службе, он скорее всего уйдет, в то время как Лоу останется и продолжит свое дело так же занудно, но добросовестно независимо от того, получит он повышение или нет. Более того, даже если Моррис и не питал особенно теплых чувств по отношению к Демпси, у него были свои причины испытывать сильную неприязнь к Лоу, который переспал с его дочерью, разнес в щепки его статью в литературном приложении к «Таймс» и устроил ему дурацкий розыгрыш с банками из-под табака. Какой же странный и кстати подвернувшийся случай предоставил в его распоряжение судьбу этого человека! И все же Моррис, мысленно поигрывая топором палача и разглядывая голую шею Филиппа Лоу, лежащую перед ним на плахе, засомневался. В конце концов, здесь были поставлены на карту счастье и процветание не только Лоу. Это касалось и Хилари с детьми, а он искренне беспокоился об их благополучии. Повышение для Лоу будет означать больше средств к существованию для всей семьи. Да к тому же, проскочила у него мысль, что бы там ни крылось за приглашением Хилари провести в их доме еще одну ночь, прием, оказанный ему, будет только теплее, когда она узнает, что Филиппа повысили отчасти благодаря вмешательству Морриса. Так ведь? Так.

– Я бы предложил дать ставку Лоу, – сказал Моррис, возвращая личные дела.

– В самом деле? – разочарованно протянул Страуд. – Я думал, вы поддержите другого. Как ученый он, похоже, будет посильнее.

– Да, публикаций у него хватает, но это скорее внешние эффекты, чем существо дела. Так он в лингвистике ничего не добьется. Любой старшекурсник из Массачусетского технологического заткнет его за пояс.

– Да что вы?!

– Кроме того, он не популярен среди сотрудников. Если его повысят, а людей постарше обойдут, тут-то и начнется бедлам. Кафедру и так уже одолевает коллективная паранойя. К чему осложнять ситуацию?

– Я уверен, что вы правы, – пробормотал Страуд, малозаметным движением золотой авторучки сделав роковую пометку в списке кандидатов. – Я очень вам благодарен, дорогой коллега.

– Всегда пожалуйста, – ответил Моррис, поднимаясь со стула.

– Не уходите, голубчик. Я еще хотел…

Ректор замолчал на полуслове и с негодованием уставился на смежную с приемной дверь, которая неожиданно распахнулась. На пороге робко топталась секретарша.

– Что такое, Хелен? Я же просил не беспокоить. – От возмущения он даже слегка оживился.

– Извините, здесь два джентльмена… и мистер Бигс из отдела безопасности. Говорят, по очень важному делу.

– Будьте добры, попросите их подождать, пока я не закончу с профессором Цаппом.

– Но они хотят видеть профессора Цаппа! Говорят, это вопрос жизни и смерти.

Страуд повел бровью, указывая на Морриса. Тот в недоумении пожал плечами, но тут его посетило смутное предчувствие. Уж не родила ли Мэри Мейкпис на девятичасовом поезде по дороге в Дарэм?

– Ну что ж, тогда пусть заходят, – сказал ректор.

В кабинет вошли трое. Один из них был начальником университетской службы безопасности. Другие двое отрекомендовали себя врачом и медбратом из частной психиатрической клиники где-то у черта на куличках. Они сразу же изложили причину своего вторжения. Прошлой ночью профессору Мастерсу удалось сбежать из-под надзора, и, по всей вероятности, он направился в сторону университета. К сожалению, есть все основания предполагать, что он может проявить агрессивность по отношению к некоторым лицам, в особенности к профессору Цаппу.

– Ко мне? – воскликнул Моррис. – При чем тут я? Что я такого сделал этому старикану?

– Как следует из наблюдений, проведенных одним из наших коллег, – сказал врач, с любопытством разглядывая Морриса, – он видит прямую связь между вами и недавними волнениями на кампусе. Он считает, что вы вошли в заговор со студентами, чтобы дискредитировать старейших сотрудников.

– Он назвал вас Квислингом. [24]24
  Квислинг Видкун (1887–1945) – лидер фашистской партии в Норвегии, содействовал захвату Норвегии фашистской Германией (1940). Казнен как военный преступник. Его имя стало нарицательным для предателей своего народа.


[Закрыть] Прямо так и сказал, сэр, – произнес медбрат с приветливой ухмылкой. – Говорил, что вы замышляли избавиться от него.

– Но это абсурд! Он ушел в отставку по своей воле, – вскричал Моррис, вопрошающе взглянув на Страуда, но тот кашлянул и опустил глаза.

– Нам пришлось прибегнуть к некоторому убеждению, – пробормотал он.

– Профессор Мастерс, безусловно, человек нездоровый, – сказал врач. – Подверженный маниакальным состояниям. А вы, как я заметил, профессор Цапп, – мы сначала искали вас на английской кафедре – занимаете комнату, принадлежавшую профессору Мастерсу…

– По чистой случайности!

– Пусть так. Но если он это обнаружит, то его болезненное состояние как раз и проявится.

– Я немедленно переберусь в свою прежнюю комнату.

– Я думаю, что в целях вашей безопасности вам следует держаться подальше от университета до тех пор, пока профессор Мастерс не будет найден и доставлен в клинику. Дело в том, что он может иметь при себе оружие…

– Да будет вам, доктор, – сказал ректор. – Не надо нагнетать панику.

– Но это вовсе не паника, – сказал начальник службы безопасности, впервые нарушивший молчание. – В конце концов, профессор Мастерс – старый солдат и к тому же спортсмен. И, насколько я понимаю, меткий стрелок.

– Господи Иисусе! – испугавшись задним числом, воскликнул Моррис. – Плитки!

– Какие плитки? – спросил ректор.

– Сегодня дважды в меня пытались попасть, а я и не догадался! Просто подумал, опять это чертово новое здание обсыпается. Боже правый, меня же могли убить! Этот чокнутый старикан в меня целился, представляете? Готов поспорить, что он сидел с оптическим прицелом на часовой башне! А мне казалось, что ваша страна считается спокойной! Я сорок лет прожил в Штатах и никогда не слышал, чтобы в кого-то стреляли по злобе! И вот я приехал сюда, и что я вижу! – Моррис вдруг понял, что он перешел на крик.

– Успокойтесь, Цапп, – еле слышно сказал ректор.

– Извините, – пробормотал Моррис. – Когда узнаешь, что весь день был на волоске от смерти, то и удар может хватить.

– Да-да, я вас понимаю, – сказал Страуд. – Почему бы вам сейчас же не пойти домой и не выходить на улицу, пока это маленькое затруднение не разрешится?

– Я думаю, это будет самое разумное, – сказал врач.

– Уговорили, – ответил Моррис, направляясь к двери. Поняв, что его никто не сопровождает, он помедлил и обернулся. Все четверо, стоя вокруг стола, ободряюще ему улыбались. Решив из гордости не просить об эскорте, Моррис сделал рукой прощальный жест, уверенно покинул кабинет, прошествовал через приемную и только спускаясь по лестнице главного здания вспомнил, что оставил в кабинете ключи от машины, так что придется зайти в шестигранник. Сделав замысловатый крюк, чтобы оставаться под прикрытием, он зашел в шестигранник с тыла, в полуподвальный этаж. Погрузившись в «патерностер», который здесь находился в низшей точке, он безмолвно вознесся на восьмой этаж. Первым, кого он увидел, ступив из лифта на лестничную площадку, был Гордон Мастерс, срывающий с двери своего кабинета бумажку с именем Морриса. Моррис оцепенел. Топча бумажку каблуками, Мастерс поднял голову, уставился на Морриса, и в глазах его промелькнуло изумленное узнавание. Взгляд его горел диким огнем. Он рванулся вперед, терзая свои встрепанные усы. Моррис быстро ретировался в «патерностер» и поехал вверх, слыша, как Мастерс галопом несется по лестнице, винтом огибающей шахту лифта. Едва Мастерс добегал до площадки, как Моррис успевал скрыться из виду. На одиннадцатом этаже, рассчитывая обмануть преследователя, Моррис выскочил из лифта и перепрыгнул в кабинку, идущую вниз, но не раньше чем Мастерс успел заметить этот маневр, и услышал у себя над головой тяжелый стук – это Мастерс вскочил в следующую кабинку. На пятом этаже Моррис выпрыгнул и перебежал в кабинку, идущую вверх. Он уже собрался снова выйти на восьмом этаже, как тут в поле зрения появились ноги Мастерса и, повернувшись лицом к задней стенке кабины, Моррис продолжил свое путешествие вверх. Обмерев от страха, он проехал девятый, десятый, одиннадцатый и двенадцатый этажи и попал в какую-то клеть на вершине шахты со скрежещущим механизмом и мигающими лампочками. Кабина, в которой он находился, накренилась и начала спускаться. Моррис выскочил на двенадцатом этаже, чтобы обдумать следующий шаг. Стоя в размышлении на площадке, он вдруг увидел перед собой стоящего на голове и медленно движущегося вниз Мастерса. Они с изумлением созерцали друг друга, пока Мастерс не скрылся из виду. И только потом Моррис сообразил, что Мастерс, достигнув высшей точки в маршруте «патерностера» и полагая, что кабина перевернулась вверх ногами, чтобы начать спуск, сделал стойку на голове в надежде, что он успешно спрыгнет с потолка на пол, когда кабина вернется в прежнее положение.

Теперь же, слыша, как Мастерс, точно одержимый, несется вверх по лестнице на двенадцатый этаж, Моррис впрыгнул в кабину, идущую вниз. Когда он проезжал десятый этаж, Мастерс, летя во весь опор, успел заметить его краешком глаза и, затормозив, прыгнул в кабину прямо над Моррисом. Добравшись до шестого этажа, Моррис пересек площадку и поехал вверх на девятый, сменил кабину, спустился на восьмой, убедился, что путь свободен, и вылез на седьмом, чтобы вновь подняться вверх. Пересекая площадку, чтобы запрыгнуть в кабину, идущую вверх, он чуть не задел Мастерса, проворно устремившегося на пересадку в обратном направлении.

Моррис поднялся на девятый этаж, пересел и поехал вниз на шестой, затем вверх на десятый, затем вниз на девятый, вверх на одиннадцатый, вниз на восьмой, вверх на одиннадцатый, вниз на десятый, потом на самый верх и вылез на двенадцатом из кабины, идущей вниз.

Здесь, повернувшись спиной к Моррису и заглядывая в шахту лифта, идущего вверх, стоял Мастерс. Рассчитав бросок, Моррис что есть сил втолкнул Мастерса в кабину, и его унесло в машинное отделение. Когда ноги Мастерса исчезли из виду, Моррис сорвал печать на устройстве аварийной остановки лифта и опустил красный рычаг. Движущаяся лента кабинок вздрогнула и остановилась, и сразу резко зазвенел звонок. Откуда-то сверху послышались едва различимые сдавленные крики и гулкое буханье кулаками.

У Хилари, открывшей ему дверь, был озабоченный вид. Увидев Морриса, она побледнела, а потом покраснела.

– Ой, – тихо сказала она, – это вы. А я как раз собиралась вам звонить.

– Опять звонить?

Она впустила его и закрыла дверь.

– Вы за чем-то пришли?

– Не знаю, может, вы что-нибудь предложите? – Он игриво передернул бровями.

Хилари как-то сникла.

– У вас разве сегодня нет занятий? – спросила она.

– Нет, но это долгая история. Хотите послушать ее здесь, в дверях, или, может, пойдем присядем? – Хилари все еще в нерешительности стояла у входной двери.

– Я просто хотела сказать, что, в конце концов, может быть, вам не стоит сегодня ночевать у нас, – быстро проговорила она, избегая его взгляда.

– Да? И почему же?

– Ну мне просто кажется, что не стоит.

– О'кей. Как хотите. Тогда я сейчас возьму сумку и вернусь к О'Шею. – Он пошел по направлению к лестнице.

– Извините меня.

– Хилари, – остановившись на первой ступеньке и не поворачивая головы, устало сказал Моррис. – Если вы не хотите со мной спать, это ваше право, но ради Бога, перестаньте извиняться.

– Я… – она поперхнулась словом. – Вы обедали?

– Нет.

– Боюсь, у меня в доме ни крошки. Мне надо было сходить утром в магазин. Но у меня есть суп в банке.

– Не беспокойтесь.

– Да что вы, какое беспокойство!

Моррис поднялся в гостевую спальню за чемоданом. Когда он спустился, Хилари была уже в кухне: она разогревала спаржевый суп и поджаривала гренки. Обедать они сели за кухонный стол. Моррис поведал о своих злоключениях с Мастерсом. Хилари реагировала на его рассказ без особого увлечения, да и слушала она вполуха, вежливо, но с некоторым запозданием бормоча «Правда?», «Боже мой!» и «Какой ужас!».

– Да верите ли вы в то, что я рассказываю? – спросил он наконец. – Или вы думаете, что я сочиняю?

– А вы действительно сочиняете?

– Нет.

– Конечно, я верю вам, Моррис. И что было дальше?

– Вас все это как-то не трогает. Можно подумать, такое случается каждую неделю. А что было дальше, я не знаю. Я позвонил в отдел безопасности сказать, что Мастерс застрял в «патерностере», и поспешил унести оттуда ноги… Вкусно!.. – Он с жадностью отхлебнул супа. – Кстати, – сказал он, – вашего мужа повышают.

– Что? – Хилари положила на стол ложку.

– Вашему мужу дают ставку старшего преподавателя.

– Филиппу?

– Ну кому же еще?

– Но почему? Он этого не заслуживает.

– Я мог бы с вами согласиться, но мне казалось, что вы обрадуетесь.

– А откуда вам это известно?

Моррис объяснил.

– Так вот оно что, – медленно произнесла Хилари. – Вы это все подстроили.

– Ну я бы не сказал, что это моих рук дело, – скромно ответил Моррис. – Я только слегка подтолкнул Страуда в нужном направлении.

– По-моему, это отвратительно.

– Что?

– Это бесчестно. Когда подумаешь, что людей вот так можно продвигать или задвигать…

Моррис демонстративно стукнул ложкой об стол и воззвал к кухонным стенам:

– И вот вам, пожалуйста, благодарность…

– Благодарность? Так я должна вас благодарить? Может быть, надо расплатиться натурой? Какие у вас там в Америке расценки? – У Хилари на глаза навернулись слезы.

– Да что с вами, Хилари? – умиротворяюще произнес Моррис. – Сколько раз вы сами говорили, что, умей Филипп работать локтями, как Робин Демпси, он бы давно преуспел. Вот я и поработал слегка за него.

– Ах, какое большое спасибо! Остается только надеяться, что вы не зря старались.

– О чем это вы?

– А если он не вернется в Раммидж?

– Да что вы такое говорите?! Куда он денется?!

– Не знаю, – заплакав, сказала Хилари, и в тарелку с супом, как в лужу капли дождя, стали шлепаться крупные слезы.

Моррис поднялся, обошел вокруг стола, положил руки на плечи Хилари и слегка потряс ее.

– Да что с вами такое, скажите Бога ради!

– Сегодня утром я звонила Филиппу. Вчерашний вечер на меня подействовал… И мне захотелось, чтобы он вернулся. Прямо сейчас. А он так со мной говорил!.. Сказал, что у него роман…

– С Мелани?

– Не знаю. Да и какая мне разница. И я почувствовала себя идиоткой. Меня тут гложет вина за то, что я вас вчера поцеловала… за то, что мне захотелось с вами переспать…

– Вам и в самом деле захотелось?

– И даже очень.

– Тогда чего мы ждем?! – Моррис попытался поднять ее на ноги, но она затрясла головой и вцепилась в стул.

– Нет-нет, теперь уже не хочется!

– Но почему нет? И зачем тогда вы меня просили переночевать у вас?

Хилари высморкалась в бумажную салфетку.

– Я передумала.

– Передумайте еще раз! Не упускайте момента! В доме никого нет. Ну же, Хилари, нам обоим так не хватает тепла!

Стоя позади нее, он стал нежно разминать ей шею и плечи вослед своему вчерашнему предложению. В этот раз она не сопротивлялась и, прислонившись к нему, закрыла глаза. Он расстегнул пуговицы на ее блузе и запустил руки в ее пышный бюст.

– Ладно, – сказала Хилари. – Пойдем наверх.

– Моррис, – сказала Хилари, тряся его за плечо.– Проснись.

Моррис открыл глаза. Хилари с румянцем во всю щеку и серьезным видом сидела в розовом халате на краешке постели. Рядом на тумбочке дымились две чашки чая. Он отцепил с нижней губы жесткую лобковую волосинку.

– Который час? – спросил он.

– Четвертый. Выпей чаю.

Моррис уселся в постели и хлебнул обжигающей жидкости. Поверх чашки он поймал взгляд Хилари, и та покраснела.

– Послушай, – сказал он, – это было потрясающе. Я на седьмом небе. А ты?

– Все было замечательно.

– Это ты замечательная.

Хилари улыбнулась.

– Не надо преувеличивать, Моррис.

– А я серьезно! Ты в постели баба что надо, чтоб ты знала.