Текст книги "Академический обмен"

Переписка

Хилари – Филиппу

Дорогой мой!

Большое спасибо за письмо. Мы рады, что ты долетел благополучно. Особенно радовался Мэтью, который видел по телевизору авиакатастрофу в Америке и испугался, что это мог быть твой самолет. А теперь его испугала твоя шутка насчет того, что ты живешь в доме, который в любой момент может сползти в море, так что, пожалуйста, успокой его в следующем письме.

Надеюсь, твои соседки снизу сжалятся над твоим холостяцким положением и будут стирать тебе рубашки и пришивать пуговицы. Я с трудом могу себе представить, как ты возишься в подвале со стиральной машиной. Кстати, в нашей стиральной машине появился какой-то сильный стук, и мастер сказал, что износился главный подшипник и за ремонт нужно отдать двадцать один фунт. Стоит ли чинить ее или лучше обменять на новую, пока она еще работает?

Да, тот вид из окна я помню очень хорошо – конечно, по другую сторону бухты, из нашей квартирки на чердаке в Эссефе. Где наши молодые годы… Но время ли сейчас для сантиментов, когда ты – за десять тысяч километров, а у меня еще гора грязной посуды.

Кстати, пока не забыла: я так и не смогла найти «Как написать роман», ни дома, ни в университете. Хотя как следует поискать мне не удалось, потому что твою комнату уже занял мистер Цапп. Не могу сказать, что он произвел на меня хорошее впечатление. Я спросила Боба Басби, как в университете его приняли, и он сказал, что Цапп редко появляется на людях, все больше сидит у себя в кабинете и вообще неразговорчивый и необщительный человек.

И кто бы мог подумать, что в самолете ты встретишь этого авантюриста Чарлза Буна, и что в Америке он процветает. Американцы – уж очень доверчивый народ.

Большой привет от всех нас.

Хилари.

Дезире – Моррису

Здравствуй, Моррис!

Спасибо за письмо. Кроме шуток – я получила массу удовольствия, читая о докторе О'Шее и о розетках четырех видов в твоей комнате, а также о доске объявлений. Дети тоже смеялись.

Мне кажется, что это твое первое письмо ко мне – если не считать записок, нацарапанных на гостиничной бумаге, насчет того, чтобы встретить тебя в аэропорту или переслать забытые тезисы.

В письме ты кажешься более человечным, что ли. Разумеется, я вижу, как ты из шкуры вон лезешь, чтобы показать, какой ты остроумный и неотразимый. Конечно, все это очень мило, но не думай, что я попадусь на эту удочку. Ты понял меня, Моррис? СО МНОЙ ЭТОТ НОМЕР НЕ ПРОЙДЕТ!

Я своего решения насчет развода не переменю, так что, пожалуйста, не трать на меня ленту пишущей машинки. И в связи с этим тебе не стоит ради меня воздерживаться от половых сношений с кем бы то ни было. Ты как будто на это намекаешь, но вот уж чего я меньше всего хочу, так это того, чтобы, вернувшись, ты горько сожалел о том, что за шесть месяцев никого не трахнул.

Да, кстати. Не кажется ли тебе, что этот заказанный тобой «лотус» несколько тебе не по возрасту? Я видела такую машину вчера в Эссефе – ни дать ни взять член на колесах. Что же до «корвета», я вывесила объявление в супермаркете, но пока был только один звонок, и то когда меня не было дома. Трубку взял Дарси, и Бог знает, что он там наговорил звонившему.

На этой неделе начинается зимний семестр, и – подумать только! – на кампусе опять неспокойно. В мужском туалете на четвертом этаже филфака взорвали бомбу – явно в расчете на то, что кто-то из твоих коллег взлетит в воздух без штанов, но полиция была предупреждена об этом и людей из здания эвакуировали. Хоуганы пригласили меня на свою гнусную вечеринку. Правда, я там почти ни с кем не общалась – толпа одних и тех же придурков, к которой добавился новый – Чарлз Бун из одноименного радиошоу. Да, чуть не забыла, я встретила там твоего английского заместителя, Филиппа Лоу. Я, впрочем, была уже подшофе и назвала Раммидж Сраммиджем, но он, как истый англичанин, и вида не подал, что заметил. Право, если все англичане такие, то уж не знаю, сможешь ли ты там выжить. Он даже и не…

Бывают же совпадения: как раз в середине фразы, выглянув в окно, я увидела – кого бы ты думал – мистера Лоу собственной персоной, направляющегося к нашему дому. Вернее сказать, карабкающегося по направлению к дому чуть ли не на четвереньках. Он объяснил, что по карте непонятно, что это так далеко и что дорога практически вертикальная. Оказалось, это он звонил насчет «корвета» и теперь пришел взглянуть на него. Как некстати я познакомилась с ним у Хоуганов – пришлось сказать ему о недостатках машины. И, естественно, он решил ее не брать. Мне и впрямь стало его немного жалко. Его уже явно обвели вокруг пальца и сдали ему квартиру в оползневой зоне, так что если бы он впридачу купил «корвет», то с одинаковым риском для жизни сидел бы и дома, и за рулем машины.

Без тебя, Моррис, в доме мир и спокойствие. Я повернула телевизор экраном к стене и провожу время за книгой или слушая классическую музыку – Чайковского, Римского-Корсакова и Сибелиуса, весь этот славянский романтизм, за который мне было стыдно перед тобой в начале нашего знакомства.

Близнецы чувствуют себя прекрасно. Они последнее время все прячутся по углам, и я подозреваю, что там идут сексуальные эксперименты, но что поделать. Биология в настоящий момент вызывает у них повышенный интерес. Они увлеклись садоводством, что я вообще поощряю и даже выделила им солнечный участок на нашем косогоре у дома. Они просят передать, что они тебя любят. С моей стороны сказать то же самое было бы лицемерием.

Дезире.

P.S. Нет, Мелани я не встречала. Почему бы тебе не написать ей?

Хилари – Филиппу

Дорогой мой!

Сегодня утром к нам заявился посыльный с огромной охапкой алых роз, которые, по его словам, ты послал мне через «Интерфлору». Я сказала, что тут какая-то ошибка, потому что у меня ни день рождения, ни какое другое событие, и попросила его вернуть цветы в магазин. Я даже позвонила туда, но они подтвердили, что эти цветы действительно заказал ты. Филипп, что случилось? Это на тебя не похоже. Розы в январе – это целое состояние. Они, разумеется, тепличные и сразу же завяли.

Получил ли ты письмо, где я пишу, что не нашла «Как написать роман»? Ты что-то давно не писал нам. Ты уже начал преподавать?

В супермаркете я встретила Дженет Демпси, и она мне сказала, что если в этом семестре Робину не дадут старшего преподавателя, он уйдет. Но они ведь не могут дать ему эту ставку в обход тебя? Он же еще так молод.

Жду ответа, целую.

Хилари.

P.S. Стук в стиральной машине заметно усилился.

Филипп – Хилари

Дорогая!

После твоего второго письма меня замучили угрызения совести. Меа culpa, но неделя была довольно суматошная – начало семестра! – и я подумал, что эти розы как-то дадут тебе понять, что я жив-здоров и думаю о тебе. А вместо этого они произвели обратный эффект. Признаюсь, что накануне я слегка перебрал джина, и цветы, пожалуй, явились похмельным актом искупления вины. Я был на коктейле у Люка Хоугана, заведующего кафедрой, жена которого с моей помощью заманила к себе Чарлза Буна, и перед ним все стали прыгать на задних лапках – без подобной иронии судьбы я вполне мог бы обойтись. Среди гостей была миссис Цапп, сильно поддавшая и в очень боевом настроении. Мне она сразу не понравилась, но потом, по странному стечению обстоятельств, мне пришлось изменить свое мнение о ней в ее пользу. Я пришел по объявлению о продаже подержанного «шевроле-корвета», и оказалось, что это вторая машина Цаппов. Но когда миссис Цапп узнала меня, она честно призналась, что «корвет» считается небезопасной машиной, и отговорила меня от покупки.

Цаппы живут в роскошном доме (правда, когда я туда зашел, там все было вверх дном) на вершине невероятно крутого холма. У них есть дети, близнецы, довольно нелепо названные Элизабет и Дарси [13]13
  Персонажи романа Дж. Остен «Гордость и предубеждение».


[Закрыть] (Цапп – большой и, по мнению многих, единственный знаток Джейн Остен). Тут ходят слухи, что брак у них распадается – да и сама миссис Цапп мне на это намекала, так что, возможно, этим и объясняется ее несколько агрессивная манера; кстати, про самого Цаппа говорят то же самое. Вообще разводов здесь немыслимо много, и тех, кто привык к более спокойной общественной жизни, это как-то выводит из равновесия. Равно как и то, что все, включая миссис Цапп, ругаются как сапожники, даже в присутствии детей. Поначалу несколько шокирует, когда слышишь, как жены преподавателей и молоденькие девочки бросаются всякими там «говно» и «мать твою», как если бы это было «черт возьми» и «чтоб тебе пусто было». Чувствуешь себя, как новобранец в первые дни призыва.

Таким вот необстрелянным новичком я ощутил себя в первый день занятий. Все здесь совсем по-другому, и публика куда более разношерстная, чем у нас в университете. Студенты, например, читают какие-то немыслимые книги, а очевидных вещей не знают. На днях ко мне заходил один из них, по всей видимости, весьма толковый, который читает только двух авторов – Гурджиева [14]14
  Гурджиев Георгий Иванович (1873–1949) – философ-эзотерик.


[Закрыть] (не уверен, что правильно написал) и еще какого-то Азимова, а об Э. М. Форстере [15]15
  Форстер Эдвард Морган (1879–1970) – английский писатель и критик.


[Закрыть] и слыхом не слыхивал.

Я читаю два курса, и это означает, что у меня две группы, с каждой из которых я занимаюсь три раза в неделю по полтора часа – вернее, занимался бы, если бы не забастовка студентов из стран третьего мира. У меня есть студент по имени Вайли Смит, который твердит, что он темнокожий (хотя он не смуглее меня) и который преследовал меня буквально со дня приезда, желая записаться ко мне на курс по мастерству романной прозы. Так вот, когда я наконец согласился, как ты думаешь, что произошло на первом же занятии? Вайли Смит разразился речью и убедил студентов бойкотировать мое занятие в поддержку бастующих. Мне он любезно объяснил, что ничего против меня не имеет, но вообще, каков нахал!

Ну что ж, милая, надеюсь, это подробное письмо отчасти компенсирует мое молчание. Пожалуйста, успокой Мэтью и скажи, что мой дом никуда сползать не собирается. А что до Робина Демпси, маловероятно, что он получит ставку старшего преподавателя, – ты сама знаешь, как у нас в Раммидже продвигают людей. Я же, боюсь, ему не конкурент – у него полно публикаций.

Всех целую,

Филипп.

Моррис —Дезире

Так значит, Дезире, ты все-таки решила развестись со мной. Что ж, пусть ты ненавидишь меня всеми фибрами души, но мою душу, прошу тебя, пощади. Ты можешь наказать меня, но только без садизма. Если, конечно, ты не шутишь. Или все это шутка? Неужели ты и вправду упустила шанс толкнуть «корвет» Лоу? И даже сама посоветовала ему воздержаться от покупки? А ведь Лоу – пожалуй, единственно возможный покупатель подержанного «корвета» во всем штате Эйфория. Если же вдруг мистер Лоу еще раздумывает, немедленно позвони ему, пожалуйста, и предложи скостить пару сотен долларов. Предложи купоны на бензин со скидкой и пообещай, что продашь машину с полным баком, лишь бы согласился.

Да, Дезире, от твоего письма мне легче не стало, а неделя и так выдалась трудная. Я был неправ, говоря, что в британских университетах нет студентов – на этой неделе они вернулись после затянувшихся рождественских каникул. И это прискорбно, так как без них я понемногу стал кое в чем разбираться. Теперь же, начав преподавать, я снова оказался на нулевой отметке. Бьюсь об заклад, что эта система меня доконает. Я сказал, система? Это оговорка. Здесь нет никакой системы. Вместо этого у них есть нечто под названием «практические занятия с руководителем». Это означает, что я провожу час в обществе трех студентов. Мы, по идее, должны обсуждать заданный им текст. Текст в принципе может быть какой мне заблагорассудится – однако ничего из того, что приходит мне в голову, невозможно найти в университетской книжной лавке. Если же нам все-таки удается на чем-нибудь столковаться и наскрести четыре экземпляра книги, то один из студентов пишет что-то вроде эссе и зачитывает его на занятии, а остальные слушают. Минуты через три после начала чтения у слушателей стекленеют глаза и они начинают оседать на стульях. Из чего становится понятно, что они уже не слушают. Я слушаю со страшной силой, но не могу разобрать ни слова, потому что у парня чисто английский акцент. В какой-то момент он останавливается. «Спасибо», – говорю я ему и одобрительно улыбаюсь. Он смотрит на меня с укором, громко сморкается и продолжает с того места, где остановился, – с середины фразы. Остальные двое студентов быстро просыпаются, переглядываются и обмениваются смешками. Других признаков жизни они обычно не проявляют. Когда автор эссе наконец заканчивает чтение, я прошу прокомментировать услышанное. В ответ – тишина. Они избегают моего взгляда. В комнате так тихо, что слышно, как у одного из студентов растет борода. Тогда я беру на себя смелость и произношу несколько слов. Снова молчание. Отчаявшись, я обращаюсь напрямую к одной из студенток: «А что вы думаете об этом, мисс Арчер?» Мисс Арчер теряет сознание и падает со стула. Ну, по правде сказать, такое случилось лишь однажды и было как-то связано с ее менструальным циклом. Но выглядит это весьма символично.

Ты можешь не верить, но я даже соскучился по эйфорийской политической жизни. Местному кампусу явно не помешала бы пара-тройка бомбочек. И первую точно надо подложить под заведующего английской кафедрой, некоего Гордона Мастерса, чьи жизненные интересы сводятся к истреблению животного мира и украшению звериными трупами стен своего кабинета. Во время войны он попал в плен под Дюнкерком и всю войну просидел в лагере для военнопленных. Непонятно, как немцы его вытерпели. И кафедрой он управляет в духе Дюнкерка – стратегическое отступление перед превосходящим натиском всего необычного, а к этому относятся студенты, руководство университета, правительство, длинные волосы у парней, короткие юбки у девушек, половая вседозволенность, сборники ситуационных задач, шариковые ручки – короче, все, из чего состоит современный мир. То, что он безумен, я понял при первой же встрече; лучше даже сказать, полоумен, потому что адский огонь горит у него лишь в одном глазу, который он то и дело коварно прикрывает, а другим держит под гипнозом всю кафедру. Они, кажется, и не возражают. Люди здесь настолько терпимы, что меня от этого порой просто выворачивает наизнанку.

Если ты заметишь в моей сегодняшней эпистоле долю сарказма и предположишь, что сие есть следствие повреждения, нанесенного нежному растению – моей гордости, то ты будешь недалека от истины, дорогая Дезире. Сегодня в университетской библиотеке, просмотрев подшивку литературного приложения к «Таймс», я случайно обнаружил рецензию на свою статью, которую я готовил в юбилейный сборник о празднествах в честь Джексона Милстоуна в шестьдесят четвертом году. Помнишь? Нет, конечно, – ты нарочно забываешь все, что касается моих работ. Короче, можешь мне поверить, что я написал блестящее исследование аполлоническо-дионисийской диалектики в романах Джейн Остен. Но вот рецензию на сборник мне прочесть как-то не довелось. Естественно, я стал шарить глазами в поисках каких-либо комментариев на свой труд, и таковые, разумеется, нашлись: «Обращаясь к эссе профессора Цаппа…». Мне сразу стало понятно, что мой скромный вклад был удостоен пространного анализа.

Вообрази себе, каково получить подметное письмо, или выслушать по телефону непристойную ругань, или обнаружить, что весь день за тобой по пятам шел наемный убийца с нацеленным в твою спину пистолетом. Одним словом, пережить шок оттого, что открылся анонимный источник злобы, направленной исключительно против тебя, причем ты не можешь ни определить, кто это, ни ответить на выпад. А этот гад действительно хотел меня оскорбить. Да так, что ему было недостаточно облить презрением мои доводы, мою фактологию, мою аккуратность и мой стиль, чтобы превратить мою статью в некий монумент академического идиотизма и извращенности, – нет, он жаждал моей крови, он хотел стереть мое самолюбие в порошок.

Конечно, не стоит и говорить о том, что автор абсолютно не в своем уме и его разбор моей статьи – чистая пародия, а его доводы строятся на ложных основаниях и фактических ошибках – это понятно даже ребенку. И все же, все же – тут-то вся и загвоздка – я теперь ничего не могу поделать. Ну, то есть не могу написать в газету как ни в чем не бывало: «Мое внимание привлекла рецензия, помещенная у вас четыре года назад». Все это будет просто смешно. Вот что меня больше всего раздражает – упущенное время. Я это переживаю лишь сейчас, а для всех остальных это уже история. И все эти годы я ходил с нанесенной мне раной и не знал о ее существовании! И все мои друзья, должно быть, знали об этом – видели нож, торчащий у меня промеж лопаток, – и ни один сукин сын не набрался смелости сказать мне. Боялись, наверное, что попадут под горячую руку – так бы оно и было, – но тогда зачем существуют друзья? А этот мой недруг, кто он такой? Какой-нибудь отсеянный мною аспирант? Какой-нибудь ученый англичашка, от чьей книги я оставил мокрое место в подстрочной сноске? Какой-нибудь козел, чью мамашу я, не заметив, переехал машиной? Ты не припоминаешь, Дезире, лет пять назад мы, кажется, на что-то налетели на дороге?

Дезире, твоя забота о моей полноценной половой жизни здесь, в Англии, очень трогательна, но впредь предлагаю тебе хорошенько подумать, прежде чем ты выльешь свою щедрость на бумагу – это может подпортить твое заявление о разводе, хотя я продолжаю надеяться, что наш брак еще можно спасти. Во всяком случае, я до сих пор не воспользовался твоим любезным разрешением. Видишь ли, Дезире, у них сейчас зима, мертвый сезон, и жизненные соки – в точке замерзания.

Напиши подробнее о близнецах. Или лучше попроси их черкнуть пару строк своему старому доброму папке – если в эйфорийской средней школе до сих пор учат такому древнему ремеслу, как чистописание. Садоводство – это просто здорово. Доктор О'Шей в этом деле сущий авангардист. Он верует в хаос. У него в саду, заросшем бурьяном, можно обнаружить груды угля и поломанные игрушки, детские коляски без колес и капусту, загаженные поилки для птиц и деревья, мрачно умирающие от какой-то неведомой болезни. Мне кажется, их можно понять.

Целую,

Моррис.

P.S. Мелани я написал, но письмо вернулось с пометкой «Адресат выбыл». Попробуй разыскать ее новый адрес – может быть, через университет?

Хилари – Филиппу

Дорогой мой!

Большое спасибо за подробное и интересное письмо. Я жалею, что ты употребил в нем бранные слова. Из-за этого я не смогла дать его прочитать Аманде, хотя она преследовала меня просьбами несколько дней. Ты как-то не подумал, что детей всегда интересуют твои письма. Да и мне самой кажется, что без этих слов можно было обойтись.

Ты, между прочим, не сказал мне, что сразу после твоего приезда в здании филфака взорвалась бомба, но, наверное, ты не хотел беспокоить нас. Ты был вне опасности? Если обстановка там ухудшится, сразу же возвращайся домой, и Бог с ними, с деньгами.

Кстати, поскольку ты так и не ответил на мой вопрос о стиральной машине, я все-таки купила новую. Она полностью автоматическая и довольно дорогая, но это просто чудо.

О бомбе я узнала от мистера Цаппа. У меня с ним произошла весьма любопытная встреча, о которой я должна тебе рассказать. Как-то вечером он явился к нам с книгой «Как написать роман», которую все-таки обнаружил у тебя в кабинете. Время было самое неподходящее, около шести, я как раз собиралась накрывать на стол к ужину и почувствовала, что мне придется его впустить, поскольку он не поленился занести твою книгу и вообще довольно жалко выглядел, стоя на крыльце под мокрым снегом в галошах и дурацкой казачьей шапке. Уговаривать его не пришлось – он чуть не сшиб меня с ног от радости, что его пригласили в дом. Я было завела его в гостиную, чтобы угостить по-быстрому стаканчиком шерри, но там было холодно, как в леднике, – в твое отсутствие я отключила там отопление, – поэтому пришлось позвать его в столовую, где дети затеяли возню, так как заждались ужина. Я спросила его, не возражает ли он, если я покормлю детей, пока он угощается шерри, надеясь, что он воспримет это как намек и поскорее уйдет, но он сказал, что совсем не возражает и чтобы я тоже садилась ужинать, а потом снял пальто, сел и уставился на нас. Так вот сидел и наблюдал, следя глазами за тем, как мы подносим ложки ко рту. Мы чувствовали себя ужасно неловко. Дети как-то странно притихли, а Аманда и Роберт пошли красными пятнами и стали переглядываться и сдавленно хихикать. В конце концов мне пришлось спросить его, не хочет ли он к нам присоединиться.

Ты знаешь, я в жизни никогда не видела, чтобы человек такого солидного телосложения мог так быстро перескочить из одного места в другое. Хорошо, что я пожарила большой кусок мяса, так как мистер Цапп съел три порции, правда, на завтра мало что осталось. Хотя его застольные манеры оставляют желать лучшего, накормила я его от души – он явно истосковался по домашней пище. Еще он старался как мог и веселил детей, а особенно большой успех имел у Аманды, потому что, как оказалось, он знает все о современной поп-музыке – и имена певцов, и названия пластинок, и какое место они заняли в хит-параде, и что-то еще, и все это было довольно странно для человека его возраста и профессии, хотя и произвело большое впечатление на детей и особенно, как я уже сказала, на Аманду. Предположив, что у него хватит такта не засиживаться после ужина, я сразу же подала кофе. Ничего подобного! Он все сидел и сидел и рассказывал всякие истории – признаюсь, довольно забавные – о каком-то чудном семействе, в чьем доме он снимает квартиру (доктор по фамилии О'Шей – ты о нем слышал?), пока я наконец не отослала Мэтью в постель, а Роберта и Аманду не усадила за уроки. Когда я демонстративно начала убирать со стола, он вызвался помочь мне вымыть посуду. Судя по всему, он никогда этим не занимался, так как сразу же разбил две тарелки и стакан. К этому времени я слегка запаниковала, не зная, смогу ли вообще от него избавиться.

А потом с ним что-то произошло. Он спросил меня, где у нас туалет, а когда вернулся, то был уже в пальто и с лицом, перекошенным от злобы. Он спешно поблагодарил меня, невнятно попрощался и выскочил из дома в разыгравшуюся метель. Он завел машину, но сцепление отпустил слишком быстро, отчего залетел в канаву. Какое-то время я слушала, как он там буксует колесами и ревет мотором, но потом все-таки не выдержала. Я надела шубу, сапоги и вышла его подтолкнуть. Машина из канавы выбралась, но я потеряла равновесие и со всего маху шлепнулась наземь.

Когда я поднялась на ноги, его машина уже скрылась за углом, взвизгнув тормозами на повороте. Он даже не остановился, чтобы сказать мне спасибо. Если миссис Цапп хочет с ним развестись, я ее понимаю.

Сегодня утром опять встретила в супермаркете Дженет Демпси (мы, похоже, выбрали для покупок одно и то же время), и она сказала, мол, Робин точно знает, что он значится в списке Гордона как кандидат на ставку старшего преподавателя. А ты есть в этом списке? Что меня раздражает, так это то, что Дженет считает, будто я должна, как она, радоваться карьере ее мужа. А также то, что она нарочито не говорит и не спрашивает о тебе, как будто тебя вообще не существует. Профессор Цапп говорит, что в академическом мире надо самому пробивать себе дорогу, и никто ничего тебе не даст, пока сам не попросишь, и я начинаю думать, что он прав.

Ты по-прежнему хочешь, чтобы я переслала тебе «Как написать роман»? Книжка оказалась довольно забавной. Там есть целая глава о том, как написать роман в письмах, но, кажется, с 18 века никто за подобное не брался.

Мы все тебя целуем.

Хилари.

Филипп – Хилари

Дорогая!

Большое спасибо за письмо. Я вижу, этот Цапп – малый со странностями. Надеюсь, он перестал тебя беспокоить. Откровенно говоря, чем больше я о нем слышу, тем меньше мне он нравится. Поэтому было бы очень желательно, чтобы он подальше держался от Аманды. Дело в том, что этот человек абсолютно беспринципен в отношениях с женщинами, и хотя, насколько мне известно, он все-таки не Гумберт Гумберт, я чувствую, что он способен исподволь оказать тлетворное влияние на такую впечатлительную девочку, как Аманда. Так, по крайней мере, дала мне понять миссис Цапп, которая выдала целый перечень грехов своего мужа – дело было на весьма пьяной и шумной вечеринке, куда нас обоих пригласили в прошлую субботу. Устраивали ее Сай и Белла Готблатты. Сай – молодой доцент здешней английской кафедры, блестящий ученый, автор основательного труда о Хукере. [16]16
  Хукер Томас (1586–1647) – английский священник, нонконформист.


[Закрыть] Там же были и Хоуганы, и три другие пары с английской кафедры – все это походит на семейное сборище, но не забывай, что здешняя английская кафедра по величине почти такая же, как весь филфак в Раммидже.

К ритму местных вечеринок необходимо привыкнуть. Например, приглашение на восемь на самом деле означает, что надо прийти с половины девятого до девяти, – это я понял, увидев ужас на лице хозяйки, когда появился на пороге в одну минуту девятого; и даже когда все соберутся, несколько часов уходит на возлияния и только потом гости садятся за стол. В это время хозяйка (Белла Готблатт в прозрачной блузе и брюках клеш из тисненого бархата) приносит из кухни вкуснейшие закуски – сосиски, обернутые поджаренной ветчиной, фондю из сыра, всевозможные соусы, артишоки, копченую рыбу и прочие пикантные деликатесы, тем самым еще больше возбуждая желание гостей влить в себя максимум виски и коктейлей, щедро подливаемых хозяином. В результате часов в одиннадцать, когда дело доходит до ужина, гости прилично хмелеют и теряют аппетит. Да и еда, которую слишком долго держали на огне, уже ни на что не похожа. И все-таки народ впихивает в себя изрядное количество пищи, как следует заливая ее вином, и окончательно косеет. Все начинают горланить, наперебой отпускать шутки и хохотать до визга, и вдруг кто-нибудь выдает что-то уж совсем неприличное, и в воздухе начинает пахнуть грозой.

За ужином миссис Цапп сидела рядом со мной. За кофе, к которому были поданы руины какого-то невыносимо приторного шоколадного торта, я попытался пресечь поток ее откровений, решив научить всю честную компанию играть в «Уничижение». Помнишь эту старую игру? Ты и представить себе не можешь, какого труда мне стоило растолковать им основной принцип. По первому кругу они стали называть книги, которые прочли они сами и которых, по их мнению, не читали другие. Но когда все наконец ухватили суть, они принялись играть с какой-то остервенелостью, особенно один малый по фамилии Рингбаум, который в результате вдрызг разругался с хозяином и покинул дом оскорбленный. Остальные просидели еще с час, в основном (по крайней мере это касалось меня, так как я здорово притомился) чтобы загладить перед хозяином неловкость, возникшую из-за стычки с Рингбаумом.

Бомба – да, бомба была, но я просто не хотел тебя лишний раз беспокоить. Больше это не повторялось, хотя из-за забастовки на кампусе все еще неспокойно. Сейчас, когда я пишу тебе, сидя у себя, по местному выражению, «в офисе», я слышу, как у меня под окнами скандируют пикетчики: «За-бас-тов-ка! За-бас-тов-ка!». Весьма непривычные для академической среды звуки. То и дело у въезда на кампус возникают стычки между пикетчиками и людьми, желающими попасть в университет, и местной полиции приходится вмешиваться, да и не только местной, но и городской тоже, и дело обычно кончается потасовкой и арестами. А вчера полиция проводила на кампусе рейд, и студенты спасались бегством во все стороны. Я как раз сидел у себя, читая «Лисида» Мильтона, когда в комнату ворвался Вайли Смит и, будто в сцене из кинофильма, прислонился спиной к двери, закрыв глаза. На нем был мотоциклетный шлем для защиты от полицейских дубинок, а лицо вымазано вазелином, что, говорят, предохраняет кожу от действия слезоточивого газа. Я спросил его, не нужно ли ему чего, и он ответил, что пришел за консультацией. У меня были на этот счет кое-какие сомнения, но я послушно стал расспрашивать его о негритянском романе. Он отвечал как-то рассеянно и все прислушивался к шуму за дверями. Затем спросил, нельзя ли воспользоваться моим окном. Конечно, ответил я. Он перебросил ногу через подоконник и выбрался на балкон. Когда через пару минут я выглянул из окна, он уже исчез. Наверное, прошел дальше по балкону, разыскал открытое окно и залез в него. Шум в коридоре утих. И я снова взялся за «Лисида»…

Понятия не имею, выдвинули ли меня на старшего преподавателя, но лучше мне и не знать об этом, чтобы потом не страдать от унижения, если не получу ставки. А если Демпси хочет совать свой нос в эти дела, ради Бога. Да, про нашу систему тайного протекционизма можно многое порассказать. А здесь – самые настоящие джунгли, и от слабаков остаются рожки да ножки. Всю последнюю неделю на кафедре идет ужасная грызня за штатную вакансию – не без участия того самого Рингбаума, – и я рад, что меня это совсем не касается.

Ты удивишься, но сейчас у меня поселился Чарлз Бун! Ему пришлось срочно покинуть свое жилье, так как в доме случился пожар, и я позволил ему (по просьбе его подружки – кстати, это моя соседка снизу) временно пожить у меня. Нельзя сказать, что он усиленно занимается поисками квартиры, но мне он не так уж и мешает, поскольку днем спит, а ночью отсутствует.

Целую,

Филипп.

Моррис – Дезире

Дезире, скажи ради Бога, на кого похож этот человек? Какого рода эта персона? Я имею в виду Лоу. Не торчат ли у него из пасти клыки? А может быть, у него холодное и липкое рукопожатие? Или глаза его сверкают смертоносным блеском?

Это он, Дезире, он написал ту рецензию! Это он в какой-то безличной злобе в один прекрасный день пять лет тому назад обмакнул перо в собственную желчь и вонзил его прямо в сердце моей дивной статьи!

Я не могу этого доказать – пока. Но косвенных подтверждений тому предостаточно.

И теперь, когда я думаю, что ты отговорила его от покупки «корвета»… Какая великолепная была бы месть! Дезире, как ты могла!

Дело в том, что я обнаружил экземпляр того юбилейного сборника у него в доме, а именно в туалете. Довольно странный у них сортир – большая комната, явно предназначенная изначально для других целей, может быть, для занятий бальными танцами, в которой унитаз приютился где-то на плинтусе в углу. Выложенный плиткой пол и маленький масляный обогреватель, включенный, чтобы предотвратить замерзание труб, навевают мысли о привидениях и гулких церковных сводах. Там есть и книги – не специально отобранные для чтения на горшке, а те, что не поместились в доме, практически все стены которого увешаны полками с дерьмовыми устаревшими книжонками, потраченными книжным червем и издающими запах сырой плесени. Та книга с моей статьей, с тех пор как я прочел рецензию в газете, крепко засела у меня в голове, так что я сразу узнал ее по золотому тиснению на переплете. Какое странное совпадение, подумал я, беря книгу с полки, в конце концов, это далеко не бестселлер, и стал листать ее, сидя на унитазе. Вообрази, что я почувствовал, когда открыл свою статью и обнаружил, что отмеченные там места в точности соответствуют тем, что цитировал газетный критик. Можешь себе представить, как это подействовало на мой кишечник.