Текст книги "Сыновья и любовники"

Миссис Морел примерялась к молодой женщине и поняла, что легко одерживает верх. Клара вела себя почтительно. Она знала, с каким необычайным уважением Пол относится к матери, и страшилась встречи, представляя миссис Морел суровой и холодной. И поразилась, увидев эту маленькую внимательную женщину, которая так охотно поддерживает разговор. Однако ж почувствовала, что, как и у Пола, не хотела бы оказаться у нее на дороге. Такая в его матери ощутима твердость и уверенность, будто она никогда в жизни ничего не опасалась.

Скоро сверху спустился Морел, он поспал после обеда и сейчас был взлохмаченный и зевал. Он скреб седую голову, тяжело ступал ногами в одних носках, из-под незастегнутого жилета торчала рубаха. Совсем неуместная фигура.

– Это миссис Доус, отец, – сказал Пол.

Тогда Морел подтянулся. Клара отметила про себя, что он и кланяется и пожимает руку совсем как Пол.

– Вон что! – воскликнул Морел. – Очень рад вас видеть… ей-ей рад. Да вы не стесняйтесь, мы вам рады. Располагайтесь поудобней, будьте как дома.

Клара удивилась этому потоку любезностей. Старый углекоп оказался такой галантный! До чего ж очаровательный!

– И вам пришлось издалека ехать? – поинтересовался Морел.

– Всего лишь из Ноттингема, – ответила Клара.

– Из Ноттингема! Чудный денек вам выдался для поездки.

Потом он юркнул в чулан ополоснуть лицо и руки и по привычке прошел оттуда к огню и стал вытираться.

За чаем Клара ощутила воспитанность и самообладание, царившие в этом доме. Миссис Морел держалась очень непринужденно. Не прерывая беседы, она разливала и подавала чай, это делалось будто само собой. На овальном столе было вдоволь места; фарфор с узором из темно-синих ив на белоснежной накрахмаленной скатерти казался прелестным. В вазочке стояли желтые хризантемы. Клара с радостью почувствовала, она здесь к месту, словно придает законченность этому застолью. Но ее немного пугало редкостное умение всех Морелов, даже отца, владеть собой. Она прониклась их духом, здесь ощущалось душевное равновесие. Казалось, спокойствие и ясность властвуют здесь, каждый остается самим собой и все – в согласии друг с другом. Кларе это было отрадно, но в глубине души ее затаился страх.

Пока Клара с матерью разговаривали. Пол убрал со стола. Он входил и выходил, будто подгоняемый ветром, и Клара ощущала движения его быстрого сильного тела. Он появлялся и исчезал, точно неожиданно залетавший лист. Чуть не всем своим существом она была с Полом. По тому, как она сидела наклонясь вперед, будто слушая, миссис Морел понимала, что Клара не слышит ее, одержима другим, и опять пожалела гостью.

Пол убрал со стола и вышел в сад, предоставив женщин друг другу. День был солнечный, в легкой дымке, тихий и теплый. Поглядывая в окно, Клара видела, как он бродит среди хризантем. Ей казалось, какие-то чуть ли не осязаемые узы привязали ее к нему; однако, когда он подвязывал к палочкам отягощенные цветами стебли, таким легким было каждое изящное, ленивое его движение, так явно он был отрешен, свободен от всех и вся, что в беспомощности своей она едва не закричала.

Миссис Морел встала.

– Позвольте мне помочь вам с посудой, – сказала Клара.

– Да ее так мало, я мигом вымою, – возразила та.

Но Клара вытерла чайную посуду и радовалась, что так поладила с матерью Пола; но до чего мучительно, что нельзя пойти за ним в сад. Наконец она разрешила себе выйти и почувствовала, будто ее отпустили с привязи.

Над дербиширскими холмами догорал золотой день. Пол стоял в дальнем конце сада у густо растущих бледных маргариток и смотрел, как последние пчелы вползают в улей. Услыхал шаги Клары, легко к ней повернулся и сказал:

– На сегодня наши труженицы отлетались.

Клара подошла и остановилась рядом. За низкой красной оградой перед ними тянулись сельские угодья, а вдалеке – холмы в золотистой дымке.

В эту минуту в садовую калитку входила Мириам. Она видела, как шла к Полу Клара, видела, как он обернулся, и вот они стоят бок о бок. Что-то в том, как, оказавшись рядом, они словно отгородились от всего мира, подсказало Мириам, что все свершилось между ними, что они уже, как ей подумалось, женаты. Очень медленно шла Мириам по присыпанной шлаком длинной садовой дорожке.

Клара сорвала коробочку с мальвы и надломила, чтоб высыпались семена. Повыше ее склоненной головы розовые цветы глядели во все глаза, будто защищая ее. Последние пчелы сваливались в улей.

– Считай денежки, – засмеялся Пол, когда она высыпала на ладонь плоские семена. Она подняла на него глаза.

– Я богатая, – сказала она с улыбкой.

– Сколько у тебя? Фью! – он щелкнул пальцами. – Могу я обратить их в золото?

– Боюсь, что нет, – засмеялась Клара.

Смеясь, они посмотрели друг другу в глаза. И тут же заметили Мириам. Раз – и все изменилось.

– Привет, Мириам! – крикнул Пол. – Ты ведь сказала, что придешь!

– Ну да. А ты забыл?

Она обменялась рукопожатием с Кларой, сказала:

– Как-то странно видеть тебя здесь.

– Да, – отозвалась Клара. – Мне странно быть здесь.

Обе помешкали.

– Тут славно, правда? – сказала Мириам.

– Мне очень нравится, – ответила Клара.

И Мириам поняла, что Клару тут приняли, как ее саму никогда не принимали.

– Ты пришла одна? – спросил Пол.

– Да. Я пила чай у Агаты. Мы идем в церковь. Я на минутку, хотела повидать Клару.

– Что ж ты не пришла на чай к нам? – сказал он.

Мириам коротко засмеялась, и Клара с досадой отвернулась.

– Тебе нравятся хризантемы? – спросил Пол.

– Да, они очень хороши, – ответила Мириам.

– Какие тебе нравятся больше всех? – спросил он.

– Сама не знаю. Пожалуй, те, бронзовые.

– Ты, наверно, еще не все видела. Пойдем, посмотришь. Идемте, Клара, посмотрите, какие предпочтете вы.

Он повел их обеих в ту часть сада, где цветы всех оттенков неровной густой каймой тянулись вдоль дорожки до самого луга. Пол отметил про себя, что положение, в котором он очутился, нисколько его не смущает.

– Смотри, Мириам, – вот эти белые из твоего сада. Здесь они не так хороши, правда?

– Да, – сказала Мириам.

– Но они выносливей. У вас там они лучше защищены и вырастают большие, нежные, но быстро вянут. Мне нравятся вот эти маленькие желтые. Сорвать тебе несколько?

В церкви зазвонили колокола, звон разнесся над поселком, над лугом. Мириам взглянула на колокольню, гордо возвышавшуюся среди крыш, что там и тут жались друг к другу, и вспомнила зарисовки, которые как-то принес ей Пол. Тогда все было по-иному, но он и теперь еще не ушел от нее. Она попросила у него какую-нибудь книжку почитать. Он кинулся в дом.

– Как! Это Мириам? – холодно спросила мать.

– Да, она говорила, что зайдет повидаться с Кларой.

– Так ты ей заранее сказал? – язвительно отозвалась мать.

– Да. А почему бы нет?

– В самом деле, почему бы нет, – сказала миссис Морел и опять углубилась в книгу. Пол наморщился от материнской иронии, досадливо нахмурился и подумал: «Ну почему я не могу поступать по-своему?»

– Ты в первый раз видишь миссис Морел? – спросила Клару Мириам.

– Да. Но она такая славная!..

– Да, – сказала Мириам, опустив голову. – В некоторых отношениях она очень хорошая.

– Уж наверно.

– Пол тебе много про нее рассказывал?

– Да, немало.

– Вот как!

И, пока он не вернулся с книгой, они больше не разговаривали.

– Когда надо ее отдать? – спросила Мириам.

– Все равно, – ответил Пол.

Клара захотела вернуться в дом, а Пол решил проводить Мириам до калитки.

– Когда приедешь на Ивовую ферму? – спросила та.

– Трудно сказать, – ответила Клара.

– Мама просила передать, что будет тебе рада в любое время, если захочешь приехать.

– Спасибо. Я бы с удовольствием приехала, но не знаю, когда смогу.

– Ну и хорошо! – не без горечи воскликнула Мириам и отвернулась.

Она шла по дорожке, прижав губы к цветам, которые сорвал для нее Пол.

– Может, ты все-таки зайдешь? – предложил Пол.

– Нет, спасибо.

– Мы собираемся в церковь.

– Вот как, значит; я вас увижу! – Горько стало Мириам.

– Да.

Они расстались. Пол чувствовал себя виноватым перед ней. А ей было горько, и она его презирала. Ведь он все еще принадлежит ей, и однако, у него есть Клара, и он привел ее к себе домой, и в церкви будет сидеть с ней подле матери, и даст ей тот самый молитвенник, который в давние времена давал ей. Ей слышно было, как он бегом кинулся к дому.

Но вошел он не сразу. Остановился на траве и услышал голос Клары, а потом ответ матери:

– Есть у Мириам одно свойство, которое мне отвратительно, в ней сидит ищейка.

– Да, – живо отозвалась мать, – да. Вот хоть сейчас, ну разве это не отвратительно!

Пола обдало жаром, он возмутился, что они так судят о Мириам. Какое у них право так говорить! Однако от их слов почему-то вспыхнула ненависть к Мириам. Потом душа взбунтовалась против Клары – почему она позволяет себе так говорить о Мириам! В конце концов, если уж говорить о добродетели, Мириам выше Клары. Он вошел в дом. Мать была явно взволнована. Она постукивала ладонью по ручке дивана, как делают женщины, когда их терпению приходит конец. Полу всегда невыносимо было видеть это движение. Все молчали, потом заговорил он.

В церкви Мириам увидела, он нашел для Клары нужный псалом в Псалтири, как находил прежде для нее. И во время службы он видел Мириам в другой стороне храма, шляпа отбрасывала густую тень на ее лицо. Каково ей видеть рядом с ним Клару? Прежде он об этом не подумал. Он чувствовал, что обходится с Мириам безжалостно.

После службы он пошел с Кларой через Пентрич. Был темный осенний вечер. Они попрощались с Мириам, и, когда оставили ее одну, у Пола сжалось сердце. «Но так ей и надо», – сказал он про себя, и почти приятно было у нее на глазах уйти с другой, такой красивой.

В темноте пахло влажными листьями. Они шли, и теплая рука Клары безвольно лежала в его руке. Противоречивые чувства раздирали его. В душе бушевал бой, и худо ему было.

Они шли, и на Пентричском холме Клара прислонилась к нему. Он обнял ее за талию. Они шли, и он чувствовал под рукой упругое движенье ее тела, и уже не так сжималось сердце из-за Мириам, и кровь быстрей побежала по жилам. Он прижимал Клару ближе, ближе.

И она сказала тихонько:

– Ты все продолжаешь с Мириам.

– Только разговариваю. У нас и прежде мало что было, кроме разговоров, – с горечью сказал он.

– Твоя мать ее не любит, – сказала Клара.

– Да, не то бы я на ней женился. Но теперь все кончено, совсем!

В голосе его вдруг прорвалась ненависть.

– Иди я сейчас с ней, мы бы долго и скучно рассуждали о «Христианском таинстве» или о другом каком-нибудь занудстве. Слава Богу, я не с ней!

Несколько минут шли молча.

– Но ты не можешь совсем от нее отказаться, – сказала Клара.

– Не отказываюсь, потому что и отказываться не от чего, – сказал Пол.

– Для нее – есть от чего.

– Не понимаю, почему бы нам с ней на всю жизнь не остаться друзьями, – сказал Пол. – Но только друзьями.

Клара отклонилась от него, отодвинулась.

– Ты почему отодвигаешься? – спросил он.

Клара не ответила, но отодвинулась еще дальше.

– Почему тебе вздумалось идти одной? – спросил он.

Опять никакого ответа. Она шла обиженная, повесив голову.

– Потому что я хотел бы дружить с Мириам! – воскликнул он.

Клара не ответила.

– Говорю тебе, между нами только и есть, что слова, – твердил Пол, стараясь снова ее обнять.

Клара противилась. Он вдруг шагнул и встал, преградив ей дорогу.

– Будь оно неладно! – воскликнул он. – Что еще тебе надо?

– Беги лучше за Мириам, – съязвила Клара.

Кровь забурлила у него в жилах. Он вздернул верхнюю губу, словно оскалился. Клара угрюмо сгорбилась. Было темно, вокруг ни души. Пол вдруг обхватил ее, перегнул назад и яростным поцелуем приник к ее лицу. Она неистово вырывалась, увертывалась. Он крепко ее держал. Жадные, неумолимые губы его нашли ее рот. Грудь мужчины твердо как камень прижала ее грудь. Клара, беспомощная, обмякла в его объятиях, и он целовал ее, целовал.

Послышались шаги, кто-то спускался с холма.

– Выпрямись! Выпрямись! – хрипло сказал он, до боли стиснул ее руку. Не удержи он ее, она без сил упала бы наземь.

Она вздохнула и как во сне пошла с ним рядом. Они шли в молчании.

– Мы пойдем лугами, – сказал Пол, и тогда она пробудилась.

Но она позволила помочь ей переступить через изгородь и молча шла рядом с ним по первому темному лугу. Она знала, эта дорога в Ноттингем и на станцию. Пол озирался, что-то высматривал. Они вышли на голую вершину холма, где темнели развалины ветряной мельницы. Тут Пол остановился. Они стояли рядом в темноте и глядели на рассыпанные в ночи огни, пригоршни мерцающих точек, поселки, лежащие там и тут во тьме, на холмах и в низинах.

– Мы будто бредем среди звезд, – сказал он с неуверенным смешком.

Потом крепко обнял ее. Клара отвернула лицо, угрюмо вполголоса спросила:

– Сколько времени?

– Не важно, – хрипло взмолился Пол.

– Нет, важно… важно! Мне надо идти!

– Еще рано, – сказал он.

– Сколько времени? – настаивала Клара.

Со всех сторон их окружала черная ночь, усыпанная и расцвеченная огоньками.

– Не знаю.

Клара положила руку ему на грудь, пытаясь нащупать часы. Пол почувствовал – по телу разлился огонь. Клара добралась до его жилетного кармана, а он стоял и тяжело дышал. В темноте она видела часы – бледный кружок, но цифр не различить. Она склонилась над часами. Пол все тяжело дышал и наконец опять ее обнял.

– Мне не видно, – сказала Клара.

– Ну и пусть.

– Да нет же, мне пора! – отворачиваясь, сказала она.

– Погоди! Я посмотрю! – Но и он ничего не увидел. – Я зажгу спичку.

Втайне он надеялся, что уже слишком поздно и на поезд она не поспеет. Она увидела светящийся фонарь его ладоней, заслонивших огонек; вот и лицо его осветилось, взгляд устремлен на часы. Мгновенье – и опять стало темно. Перед глазами черно, лишь на земле у ноги еще рдеет спичка. А где же Пол?

– Ну что? – испуганно спросила Клара.

– Тебе уже не успеть, – услышала она из тьмы его голос.

Молчание. Клара чувствовала, она в его власти. Когда он отвечал, она слышала, как зазвенел его голос. И страшно ей стало.

– Сколько времени? – подчеркнуто спокойно, безнадежно спросила она.

– Без двух минут девять, – через силу он сказал правду.

– Дойду я отсюда до станции за четырнадцать минут?

– Нет. Во всяком случае…

В шаге-другом от себя она различала во тьме его силуэт. И хотелось сбежать.

– Неужели не успею? – жалобно сказала она.

– Если поспешишь, – резко ответил Пол. – Но ведь ты легко дойдешь и до трамвая. Это всего семь миль, я тебя провожу.

– Нет, я хочу попасть на поезд.

– Но почему?

– Я… я хочу попасть на поезд.

Голос его вдруг изменился.

– Хорошо, – сухо, жестко сказал он. – Тогда идем.

И он нырнул в темноту впереди нее. Она побежала следом, готовая расплакаться. Теперь он стал груб, безжалостен. Она бежала за ним по кочковатым темным лугам, задыхалась, чуть не падала. Но двойной ряд огней на станции приближался. И вдруг:

– Вот он! – крикнул Пол и припустился бегом.

Послышался отдаленный перестук колес. Точно светящаяся гусеница, справа сквозь ночь двигался поезд. Перестук колес стих.

– Он сейчас на виадуке. Ты как раз успеешь.

Клара бежала, задыхаясь, и вот, наконец, она в поезде. Свисток отправления. И Пола нет. Нет! И она в вагоне, вокруг полно народу. Как это жестоко!

Пол повернулся и кинулся домой. Он и опомниться не успел, как очутился в кухне. Он был очень бледен. А глаза темные, и что-то зловещее в них, словно он пьян. Мать посмотрела на него.

– Ну и в хорошем же виде у тебя башмаки! – сказала она.

Он глянул на ноги. Потом сдернул пальто. Мать подумала, уж не пьян ли он.

– Значит, она успела на поезд? – спросила мать.

– Да.

– Ее-то туфли, надеюсь, не так перемазаны. Понять не могу, куда ты ее таскал!

Какое-то время Пол сидел молча, не двигаясь.

– Понравилась она тебе? – наконец нехотя спросил он.

– Да, она мне понравилась. Но тебе она надоест, сын. Сам знаешь.

Он промолчал. Мать заметила, как трудно он дышит.

– Ты что, бежал? – спросила она.

– Нам пришлось бежать к поезду.

– Ты себя загоняешь. Поди-ка выпей горячего молока.

Молоко отлично бы его подбодрило, но он отказался и пошел к себе. Не сняв покрывала, повалился ничком на кровать и заплакал слезами ярости и боли. Было и физически больно, так что он в кровь искусал губы, а смута в душе мешала думать, даже чувствовать.

Вот как она со мной обходится, а? – снова и снова мысленно повторял он, прижимаясь лицом к одеялу. И ненавидел Клару. Опять он возвращался к той сцене, и опять в нем вспыхивала ненависть.

Назавтра он держался замкнуто, отчужденно, как никогда. Клара была очень кроткая, можно сказать ласковая. Но он был сух, с оттенком презренья. Она вздыхала, оставалась все так же кротка.

Однажды вечером на той же неделе в Ноттингеме в Королевском театре в «Даме с камелиями» играла Сара Бернар. Полу хотелось увидеть эту старую знаменитую актрису, и он пригласил на спектакль Клару. Мать он попросил оставить для него-ключ на окне.

– Значит, брать билеты? – спросил он Клару.

– Да. И надень смокинг, пожалуйста! Я никогда не видела тебя в смокинге.

– Да что ты, Клара! Надо же, я – в театре в смокинге! – запротестовал он.

– Ты не любишь смокинг? – спросила она.

– Ну раз тебе очень хочется, надену. Но буду чувствовать себя дураком.

Она посмеялась над ним.

– Тогда почувствуй себя дураком, ради меня, согласен?

От такой просьбы у него кровь забурлила в жилах.

– Видно, не миновать мне этого.

– Зачем тебе понадобился чемоданчик? – спросила Пола мать.

Он отчаянно покраснел.

– Клара просила, чтобы я… – начал он.

– Какие же у вас места?

– Первый ярус… по три с половиной шиллинга!

– Ого! – насмешливо воскликнула мать.

– Ну это же в кои веки, – сказал Пол.

Он переоделся на фабрике, надел пальто и шапку и встретился с Кларой в кафе. Она была с одной из своих подруг-суфражисток. На ней было старое длинное пальто, которое совсем ей не шло, голова повязана полушалком, который Пол терпеть не мог. К театру пошли втроем.

Клара еще на лестнице сняла пальто, и оказалось, она в подобии вечернего платья, открывающего руки, шею и часть груди. Волосы модно причесаны. В этом платье, зеленом, шелковом, простого покроя, она была очень хороша. Да, она великолепна. Видишь всю фигуру, словно обтянутую легкой тканью. Пол смотрел на нее и прямо ощущал упругость и нежность этого стройного тела. Он крепко сжал кулаки.

И ему предстояло весь вечер сидеть, касаясь ее прекрасной обнаженной руки, смотреть на сильную шею, гордо поднятую над сильными плечами, на грудь под зеленым шелком, на изгибы рук и ног под облегающим платьем. Каким-то уголком души он опять ее возненавидел – зачем обрекает его на муку этой близости. Но и любил ее, когда, вскинув голову, она смотрела прямо перед собой, чуть надув губы, задумчивая, неподвижная, будто покорилась судьбе, которая сильнее ее. Ничего она не могла с собой поделать; она оказалась во власти чего-то, что важнее ее самой. Вечностью веяло от нее, будто от задумчивого сфинкса, и Пол ощутил властное желание ее поцеловать. Он уронил программку и низко нагнулся, чтобы, поднимая, украдкой поцеловать Кларину ладонь и запястье. Как мучительна ее красота. Она сидела не шевелясь. Лишь когда погас свет, чуть склонилась, подалась к нему, и он тихонько гладил ее кисть, руку. Слабый запах духов исходил от нее. Опять и опять накатывали раскаленные волны крови, каждая на миг глушила его сознание.

Спектакль шел своим чередом. Пол видел его будто из дальней дали, будто драма развертывалась неведомо где, но, кажется, где-то в глубинах его существа. Он стал Клариными полными руками, ее шеей, ее вздымающейся грудью. Кажется, это и есть он. Где-то там все еще играют актеры, и он сливается с драмой. Сам по себе он не существует. Серые, а то черные глаза Клары, ее грудь, что льнет к нему, ее рука, что он сжимает в своих руках, – только это и есть на свете. И он мал, беспомощен, а она, облеченная силой, возвышается над ним.

Лишь антракты, когда загорался свет, причиняли ему четко выраженную боль. И хотелось куда-нибудь сбежать, пока снова не станет темно. Сбитый с толку, он плутал в поисках выпивки. Потом огни гасли, и он опять оказывался во власти странной безумной реальности, в которой слились Клара и драма на сцене.

Спектакль продолжался. Пол был одержим желанием поцеловать крохотную голубую венку, что примостилась в изгибе Клариного локтя. Он чувствовал эту жилку. Кажется, пока он не прижался к ней губами, жизнь его приостановилась. Поцеловать ее, непременно! Но кругом люди! И все-таки он быстро наклонился и коснулся ее губами. Усы пощекотали нежную плоть. Клара вздрогнула, отдернула руку.

Но вот спектакль кончился, зажгли свет, публика аплодировала, Пол очнулся, глянул на часы. Его поезд уже ушел.

– Придется мне идти домой пешком! – сказал он.

Клара посмотрела на него.

– Уже так поздно? – спросила она.

Пол кивнул. Потом подал ей пальто.

– Люблю тебя! Ты так хороша в этом платье, – пробормотал он, пригнувшись к ее плечу, среди шумной толчеи.

Она все молчала. Они вышли из театра. Пол увидел идущих мимо людей, извозчиков, что поджидали седоков. Ему показалось, он встретился с горящими ненавистью карими глазами. Но не узнал их. Они с Кларой повернули, бессознательно направляясь к вокзалу.

Поезд уже ушел. Придется идти пешком десять миль.

– Не страшно, – сказал Пол. – Мне будет только приятно…

– А может, переночуешь у нас? – краснея, предложила Клара. – Я могу лечь с мамой.

Пол посмотрел на нее. Глаза их встретились.

– А что скажет твоя мама? – спросил он.

– Она не будет против.

– Ты уверена?

– Конечно!

– Значит, я пойду к тебе?

– Если хочешь.

– Хорошо.

И они повернули в другую сторону. На первой же остановке сели в трамвай. Свежий ветер дул им в лицо. Улицы были темны. Трамвай поспешал, покачивался. Пол сидел, крепко зажав в руке Кларину руку.

– А твоя мама уже легла? – спросил он.

– Возможно. Надеюсь, что нет.

Единственные прохожие, они быстро шли по молчаливой темной улочке. Клара юркнула в дом. Пол замешкался.

– Входи, – сказала она.

Пол мигом оказался на крыльце, и вот он уже в комнате. В двери напротив появилась мать, большая, недружелюбная.

– Кого это ты привела? – спросила она.

– Это мистер Морел, он опоздал на поезд. Я подумала, мы можем приютить его на ночь, не то ему придется отшагать десять миль.

Миссис Рэдфорд хмыкнула.

– Твое дело! Раз ты его пригласила, будет гостем, я-то не против. Хозяйка здесь ты!

– Если я вам не по душе, я могу и уйти, – сказал Пол.

– Не, не, еще чего! Заходите, располагайтесь! Вот только по вкусу ли вам будет, что я ей на ужин сготовила.

Ужин состоял из тарелочки жареной картошки и кусочка бекона. Стол был накрыт кое-как, на одного.

– Можете взять еще бекону, – продолжала миссис Рэдфорд. – А жареной картошки больше нету.

– Мне неловко вас беспокоить, – сказал Пол.

– Еще извиняться вздумал! Это не по мне! Вы ведь приглашали ее в театр, верно? – в вопросе слышалась насмешка.

– Ну и что? – неловко засмеялся Пол.

– Ну, так чего ж говорить про кусочек бекона! Снимайте пальто.

Большая, осанистая, она пыталась оценить, что же происходит. А тем временем хозяйничала у буфета. Клара взяла у Пола пальто. В комнате горела лампа, было очень тепло и уютно.

– Вот те на! – воскликнула миссис Рэдфорд. – И красавчики же вы оба, скажу я вам! Чегой-то вы так вырядились?

– По правде говоря, мы и сами не знаем, – сказал Пол, чувствуя себя мышью в лапах кошки.

– Нет места в нашем доме для этаких франтов, коли вы невесть чего об себе вообразили, – съязвила она. И это был злой выпад.

Оба они, и Пол в смокинге и Клара в зеленом платье с обнаженными плечами, порядком смутились. Оба чувствовали, что в этой кухонке им надо быть друг для друга защитой.

– Нет, вы только гляньте, как расцвела! – продолжала миссис Рэдфорд, показывая на Клару. – Чего она надумала, на кой это все?

Пол посмотрел на Клару. Она вспыхнула, даже шея пошла красными пятнами. Не сразу он сказал:

– И ведь вам приятно видеть ее такую?

Они сейчас были в ее власти. Сердце его все время громко стучало, нервы натянуты. Но он ей не поддастся.

– Это мне-то приятно! – крикнула старуха. – Чего ж приятного, коли она ведет себя дура дурой!

– Я видал, иные люди ставят себя в положение и поглупее, – сказал он. Теперь он защищал Клару.

– Вон что! Это когда ж? – ехидно отозвалась старуха.

– А когда они похожи на пугало, – отвечал Пол.

Большая, грозная, миссис Рэдфорд застыла на каминном коврике с вилкой в руке и ответила не сразу.

– Обои дураки, и те и эти, – наконец сказала она и отвернулась к жаровне.

– Нет, – упрямо возразил Пол. – Люди должны выглядеть как можно лучше.

– И по-вашему, вот это и значит выглядеть мило! – крикнула мать, презрительно ткнув вилкой в сторону Клары. – Это… это похоже, будто она толком и не одета!

– Да просто вам завидно, что сами не можете вот так щегольнуть, – засмеялся Пол.

– Я-то! Да я с кем хочешь могла б пойти в вечернем наряде, была бы охота! – последовал презрительный ответ.

– А чего ж не захотели? – задал он вполне уместный вопрос. – Или ходили?

Миссис Рэдфорд молчала. Перевернула на сковороде бекон. У Пола колотилось сердце, кажется, он всерьез ее обидел.

– Я-то! – наконец воскликнула миссис Рэдфорд. – Нет, не ходила я! И когда в услужении была, раз увижу, какая из служанок пошла из дому с голыми плечами, я уж знала, дешевка она, и на танцульку идет.

– А вы что, такая уж благонравная были, не до танцулек? – спросил Пол.

Клара сидела, не поднимая головы. Глаза Пола потемнели и недобро блестели. Миссис Рэдфорд сняла с огня сковороду, стала выкладывать ему на тарелку кусочки бекона.

– Вон этот ишь как славно поджарился! – сказала она.

– Зачем же класть мне самый лучший! – сказал Пол.

– А она сама взяла, что хотела, – был ответ.

В презрительном тоне миссис Рэдфорд послышалась снисходительность, и Пол понял, она смягчилась.

– Все-таки возьми немножко, – предложил он Кларе.

Униженная, одинокая, она подняла на него серые глаза.

– Нет, спасибо! – сказала она.

– Ну почему ты не хочешь? – ласково настаивал он.

Кровь огнем полыхала в жилах. Миссис Рэдфорд опять села, большая, внушительная, отчужденная. Пол оставил Клару, все внимание направил на мать.

– Говорят, Саре Бернар пятьдесят, – сказал он.

– Пятьдесят! Шестьдесят ей! – услышал он в ответ.

– А ведь и подумать невозможно, – сказал он. – Я и сейчас готов был вопить от восторга.

– Интересно, как бы это я стала вопить из-за потаскухи шестидесяти лет! – сказала миссис Рэдфорд. – Пора ей вспомнить, что она бабушка, а не катамаран визгливый…

Пол засмеялся.

– Катамаран – лодка у малайцев, – сказал он.

– А у меня это то, что я говорю, – возразила она.

– Моя мать тоже иногда совсем не те слова говорит, и спорить с ней бесполезно, – сказал Пол.

– Она, глядишь, надает вам затрещин, – добродушно сказала миссис Рэдфорд.

– Она бы рада, и грозится, ну, я, бывает, и подставлю ей скамеечку.

– А вот с моей матерью, что хуже всего, – сказала Клара, – ей и скамеечка не требуется.

– Но до этой вот мадамы матери и длинной дубинкой не достать, – не осталась в долгу миссис Рэдфорд.

– А я думаю, мадаме дубинка не по вкусу, – со смехом возразил Пол. – Мне, например, не по вкусу.

– Вас обоих надо бы треснуть по башке, вам бы это пошло на пользу, – вдруг рассмеялась миссис Рэдфорд.

– Что это вам так не терпится задать мне жару? – спросил Пол. – Я ведь ничего у вас не украл.

– Да уж. Буду смотреть в оба, – засмеялась мамаша.

Вскоре ужин был окончен. Миссис Рэдфорд сидела в своем кресле. Пол закурил. Клара пошла наверх, вернулась с пижамой и повесила ее проветрить на каминную решетку.

– А я об ней позабыла, – сказала миссис Рэдфорд. – Откуда она взялась?

– Из моего комода.

– Хм! Ты ее для Бакстера покупала, а он не стал носить, да? – она засмеялась. – Сказал, на что, мол, ему в кровати штаны. – Она доверительно повернулась к Полу: – Терпеть не мог эти самые пижамы.

Молодой человек пускал колечки дыма.

– Так ведь кому что нравится, – засмеялся он.

Потолковали о достоинствах пижамы.

– Моей матери нравится, когда я в пижаме, – сказал Пол. – Она говорит, я будто Пьеро.

– Сдается мне, пижама вам к лицу, – сказала миссис Рэдфорд.

Немного спустя Пол взглянул на небольшой будильник, тикающий на каминной полке. Была половина первого.

– Забавно, – сказал он. – Но после театра не ляжешь сразу спать, надо несколько часов, чтоб успокоиться.

– Да уж, самое время успокоиться, – сказала мамаша, убирая со стола.

– А ты устала? – спросил Пол Клару.

– Ничуть, – ответила она, избегая его взгляда.

– Сыграем партию в крибидж? – предложил он.

– Я забыла, как в него играть.

– Что ж, я опять тебя научу. Можно нам перекинуться в карты, миссис Рэдфорд? – спросил он.

– Делайте чего хотите, – ответила та. – Только ведь поздно.

– Одна-две партии вгонят нас в сон, – ответил Пол.

Клара принесла карты и, пока он их тасовал, сидела и вертела на пальце обручальное кольцо. Мамаша мыла в чулане посуду. Пол чувствовал: чем дальше, тем труднее в доме дышать.

– Пятнадцать два, пятнадцать четыре, пятнадцать шесть и восемь!..

Часы пробили час. Игра все продолжалась. Миссис Рэдфорд покончила с мелочами, которые надо переделать перед сном, заперла дверь, налила воды в чайник. А Пол все сдавал карты да подсчитывал. Кларины плечи и шея не давали ему покоя. Ему казалось, он видит, где начинается ложбинка между грудей. Не мог он сейчас уйти от Клары. А она следила за быстрыми движениями его рук и чувствовала – ноги и руки ее слабеют. Так она близко, он все равно что касается ее, но нет, не все равно. Он распалился. Как же он ненавидел эту мамашу. Она все сидит, клюет носом, но не сдается, упрямая. Пол глянул на нее, потом на Клару. Она встретила его взгляд – гневный, насмешливый, безжалостный, как сталь. Ответила ему взглядом, полным досады. Теперь он знал, она-то с ним заодно. И продолжал игру.

Наконец мамаша решительно встряхнулась и сказала:

– Не пора ли вам обоим ложиться?

Пол молча продолжал игру. Так она ему ненавистна, эта мамаша, убить ее готов.

– Еще минутку, – сказал он.

Старуха поднялась, упрямо проследовала в чулан, возвратилась со свечой для Пола, поставила ее на каминную полку. И опять уселась. Ненависть обожгла Пола, он бросил карты.

– Ладно, тогда мы кончим, – сказал он, но в голосе его был вызов.

Клара видела, он крепко сжал губы. И опять на нее посмотрел. Это было как сговор. Она склонилась над картами, покашляла, прочищая горло.

– Ну, слава Богу, кончили, – сказала миссис Рэдфорд. – Вот, возьмите. – И сунула Полу согретую пижаму. – И свечу прихватите. Ваша комната будет как раз над этой. Там их всего две, не больно запутаешься. Ну, спокойной ночи. Отдыхайте на здоровье.

– Да уж отдохну, я всегда хорошо сплю, – сказал он.