Текст книги "Карл Маркс. Человек, изменивший мир. Жизнь. Идеалы. Утопия"

IV. Последние месяцы в Париже

Пока Маркс лихорадочно работал над «Рукописями» в Париже, Женни заново погружалась в провинциальную жизнь Трира. Она была рада воссоединиться с матерью, по которой так часто плакала во Франции; но благопристойная бедность, в которой вынуждены были жить Вестфалены, и нахлебничество ее бесхребетного брата Эдгара угнетали Женни. Ребенок, которому теперь была предоставлена кормилица, вскоре оказался в безопасности, и в письмах Женни к Марксу дочери были посвящены длинные абзацы любящих описаний. Когда ее старые друзья и знакомые приходили повидаться с ней и посмотреть на ребенка, она чувствовала себя так, как будто выдерживала судилище. Она, как могла, отбивалась от расспросов о том, какую именно работу Маркс получил в Париже. На самом деле она была полна опасений, о которых писала мужу: «Дорогой, я слишком беспокоюсь о нашем будущем, как в долгосрочной, так и в краткосрочной перспективе, и мне кажется, что буду наказана за мое нынешнее приподнятое настроение и буйство. Если можешь, пожалуйста, успокой мои страхи на этот счет. Люди слишком много говорят о надежном заработке. Тогда я отвечаю им румяными щеками, белым цветом кожи, бархатным плащом, шляпой с перьями и прекрасными лентами» [184].

Полная тревоги, она совершила трудную поездку к свекрови, чье отношение, как она с удивлением обнаружила, сильно изменилось после свадьбы. Мать Маркса и три его сестры, все еще жившие дома, приняли ее с распростертыми объятиями, и эту перемену она могла объяснить только впечатлением, которое произвели 1000 талеров, присланные Юнгом и привнесшие в их жизнь благополучие. Свое первое письмо Марксу она закончила восхитительным замечанием – к сожалению, мало кем услышанным – по поводу его стиля: «Пожалуйста, не пиши в таком горьком и раздраженном стиле!!! Пиши либо с фактами и точно, либо легко и с юмором. Пожалуйста, дорогой, пусть перо бежит по странице, и даже если оно иногда падает, спотыкается и вынуждает и предложение все это вытворять, все же пусть твои мысли стоят прямо, как гренадеры старой гвардии, непоколебимые и храбрые <…> Какое значение имеет то, что их мундир висит свободно и не так туго застегнут? Как красиво смотрится свободная, легкая форма на французских солдатах. Вспомните наших искушенных пруссаков – разве тут не вздрогнешь? Так что пусть причастия бегут и ставят слова там, где им самим хочется. Этой расе воинов не следует маршировать слишком часто. А твои войска маршируют? Удачи их генералу, мой черный господин. Всего хорошего, дорогой, мое сердце и моя жизнь» [185].

Однако более позднее письмо (написанное из Трира, который внезапно лихорадило от наплыва почти миллиона паломников, желающих увидеть плащаницу) было более тревожным: Женни не терпелось вернуться в Париж, чтобы Маркс не сбился с пути под влиянием городских соблазнов; в то же время она боялась – и события подтвердили ее правоту, – что вскоре после ее возвращения на свет появится второй ребенок. «Пусть казна сейчас полна, – писала она, – но подумай, как легко она снова опустеет и как трудно ее наполнить!» [186] Она вернулась в Париж в сентябре 1844 года с кормилицей и c четырехзубым ребенком и обнаружила, что Маркс только что завязал самую важную дружбу в своей жизни – дружбу с Фридрихом Энгельсом.

Энгельс был на два года моложе Маркса, он родился 28 ноября 1820 года, старший ребенок в семье богатых промышленников в Бармене (сейчас он называется Вупперталь), в нескольких километрах к востоку от Дюссельдорфа, недалеко от Рура. Его прадед основал кружевную фабрику, процветающую достаточно, чтобы семья могла претендовать на собственный герб. Фридрих Энгельс-старший диверсифицировал бизнес, объединившись с Петером Эрменом и основав обширное хлопкопрядильное предприятие в Бармене и Манчестере. Мать Энгельса происходила из семьи голландских школьных учителей. Бизнес и церковь были двумя столпами семьи Энгельса, и Энгельс-старший ожидал, что его сын примет близко к сердцу и то и другое. Юный Энгельс отлично учился в школе, имея особенные способности к языкам; но ушел из нее до окончания последнего класса и поступил на фабрику отца, чтобы получить практический опыт. Однако все свободное время он посвящал написанию большого количества стихов – даже больше, чем Маркс, – и к тому времени, когда в 1838 году его отправили в Бремен для приобретения дальнейшего делового опыта, на его счету уже имелось несколько небольших анонимных публикаций. Хотя его поселили в семье священнослужителя, атмосфера в Бремене сильно отличалась от библейской, пуританской и непримиримой формы христианства, которой была подчинена его семья в Пруссии.

В течение трех лет жизни в Бремене он изо всех сил старался избавиться от своего фундаменталистского воспитания, особенно от понятия предопределенности [187]. «Жизнь Иисуса» Штрауса произвела на него сильное впечатление, и через Шлейермахера он быстро перешел к младогегельянству. Берлин являлся идеальным местом для реализации его литературных интересов, и он с готовностью прошел военную службу – в качестве артиллериста в казармах на окраине столицы, прибыв туда через несколько месяцев после отъезда Маркса. Он быстро сблизился с Freien, написал яркий памфлет против Шеллинга и статью для Rheinische Zeitung. Когда закончился год службы в армии, отец отправил его на работу в манчестерское отделение фирмы. По пути он проехал через Рейнскую область, имел продолжительную встречу с Гессом, с которой вышел «революционером первого класса» [188]. Он также обратился к редактору Rheinische Zeitung: Маркс, однако, принял Энгельса «холодно», увидев в нем эмиссара Freien, с которыми только что разорвал все контакты [189].

В Манчестере Энгельс писал для New Moral World[62]62
    Новый нравственный мир (англ.).


[Закрыть] Роберта Оуэна[63]63
    Роберт Оуэн (1771–1858) – английский социалистический философ, проводил социальные эксперименты, стремясь доказать, что улучшение рабочих условий выгодно работодателям.


[Закрыть] и познакомился с несколькими ведущими чартистами, в частности с Джорджем Джулианом Харни. Из Манчестера он также продолжал писать для Rheinische Zeitung и отправил две статьи в Deutsch-Französische Jahrbücher: критику «Прошлого и настоящего» Карлайла и эссе под названием «Наброски к критике политической экономии» [190]. Резкое и ясное предсказание грядущей гибели капитализма, описанное в этой работе, заставило Маркса пересмотреть свое мнение об Энгельсе, с которым он начал переписываться. Уже сейчас, наблюдая за условиями в Манчестере, Энгельс начал собирать материал для своего шедевра «Положение рабочего класса в Англии» (Die Lage der arbeitenden Klasse in England), вероятно, самой ожесточенной критики раннего капитализма из всех когда-либо написанных [191].

В конце августа 1844 года Энгельс проезжал через Париж, возвращаясь в Германию. Его историческая встреча с Марксом произошла 28 августа в Café de la Regence, одном из самых известных парижских кафе того времени, среди посетителей которого были Вольтер, Бенджамин Франклин, Дидро, Гримм, Луи-Наполеон, Сент-Бёв и Мюссе [192]. После продолжительного разговора они решили провести следующие десять дней в обществе друг друга на улице Вано. «Наше полное согласие во всех теоретических областях стало очевидным, – писал Энгельс, – и с этого времени началась наша совместная работа» [193]. В конце жизни, оглядываясь на это сотрудничество, Энгельс резюмировал: «Как до, так и во время моего 40-летнего сотрудничества с Марксом я имел определенную самостоятельную долю в закладке основ теории и особенно в ее разработке. Но большая часть ее ведущих базовых принципов, особенно в области экономики и истории, и прежде всего их окончательная язвительная формулировка, принадлежат Марксу. При всем моем вкладе – во всяком случае, за исключением моей работы в нескольких специальных областях – Маркс вполне мог бы обойтись и без меня. Того, чего добился Маркс, я бы не достиг. Маркс стоял выше, видел дальше, смотрел шире и быстрее, чем все мы. Маркс был гением; мы, остальные, были в лучшем случае талантливы. Без него теория далеко не стала бы такой, какой она является сегодня. Поэтому она по праву носит его имя» [194].

Вероятно, этот отрывок точно отражает их дальнейшие отношения – хотя очевидно, что Энгельс был незаменим для Маркса в финансовом отношении. Но что касается теории, то утверждается (и с большим основанием), что за 13 лет, на которые он пережил своего друга, Энгельс сумел – в своих слишком ясных разъяснениях – убрать бóльшую часть тонкостей из идей Маркса [195]. Тем не менее в конце лета 1844 года Энгельс, с его практическим опытом капитализма, принес Марксу больше, чем получил.

Так началась дружба, которая закончилась только со смертью Маркса. Схожее происхождение из уютных домов среднего класса, юношеское увлечение поэзией и переход от младогегельянского либерализма к радикальной политике – у Маркса и Энгельса было достаточно общего опыта, чтобы сформировать основу для прочной дружбы. Но то была дружба, в которой было больше контрастов, чем сходства: сильная сторона Маркса заключалась в его способности к абстракции. Он досконально усвоил гегелевский метод, и его диалектический подход сумел соединить элементы в тонкий синтез. Пока Маркс изучал Гегеля, Энгельс набирался практического опыта и делал наблюдения как профессиональный предприниматель; всегда скорый на синтез, он мог писать быстро и ясно, но иногда с догматизмом, чуждым даже Марксу. Их жизненные стили также сильно отличались. Энгельс был неизменно безукоризненно одет, его кабинет был неизменно опрятен, он был точен, деловит и ответственен в денежных вопросах. Маркс небрежно относился к одежде, в его кабинете царил беспорядок, и он не имел ни малейшего представления о том, как распоряжаться деньгами. Кроме того, Маркс был совершенно определенно семейным человеком, о чем бы он иногда ни сожалел; Энгельс же был большим бабником и, хотя и был способен на долгую привязанность, всегда отказывался от брака.

В течение первых десяти дней совместной работы они решили обнародовать свою новую согласованную точку зрения с помощью памфлета, в котором окончательно разоблачили Бруно Бауэра. Юнг особенно настоятельно просил Маркса выступить против Бауэра, а Маркс уже объявил в предисловии к «Парижским рукописям» о своем намерении разобраться с «критической критикой», которую Бауэр распространял в недавно основанном журнале Allgemeine Literatur-Zeitung[64]64
    Общая литературная газета (нем.).


[Закрыть]. Энгельс написал 15 страниц, которые, по его замыслу, должны были стать его половиной памфлета, и уехал вместе с Гессом в Рейнланд, где быстро рос интерес к коммунизму. Маркс взялся за написание своего материала до конца ноября и (как обычно) вскоре обнаружил, что «памфлет» вырос до книги объемом почти 300 страниц, которая была опубликована в феврале 1845 года под ироничным названием (со ссылкой на братьев Бауэр) «Святое семейство» (Die heilige Familie) [196].

Современный читатель, вероятно, разделит мнение Энгельса, высказанное им при знакомстве с объемом книги: «Насмешка, которой мы награждаем Allgemeine Literatur-Zeitung, резко контрастирует с тем значительным количеством страниц, которые мы посвящаем ее критике» [197]. Книга была чрезвычайно дискурсивной, представляя собой критику случайных статей в Allgemeine Literatur-Zeitung. Бóльшая часть нападок Маркса состояла из придирок и намеренных искажений, которые доводили аргументы оппонентов до абсурда. Подобный подход был особенно моден в то время, и, что еще важнее, он был направлен именно на те эзотерические круги, которые были способны понять некоторые довольно барочные моменты. На самом деле в ней было мало того, что представляло постоянный интерес. Особенно это касается двух длинных разделов, посвященных комментариям последователей Бауэра к огромному готическому роману Эжена Сю «Парижские тайны». В этих комментариях была предпринята попытка показать в гегелевской манере, что в романе Сю содержится ключ к «тайнам» современного общества. Маркс подверг подробной критике как эту испаряющуюся интерпретацию, так и морализаторский тон самого романиста. Три раздела книги, представляющие настоящий интерес, – это ответы Маркса на нападки Бауэра на Прудона, на роль масс в истории и на материализм.

Маркс высоко оценил Прудона как первого мыслителя, который поставил под сомнение существование частной собственности и продемонстрировал бесчеловечные последствия ее существования для общества. Затем он кратко изложил собственный взгляд на отношения между частной собственностью и пролетариатом: «Класс собственников и класс пролетариата представляют собой одну и ту же человеческую самоотчужденность. Но первый класс находит в этом самоотчуждении свое подтверждение и свое благо, собственную силу: в нем есть подобие человеческого существования. Класс пролетариата чувствует себя уничтоженным в своем самоотчуждении; он видит в нем свое бессилие и реальность бесчеловечного существования. Пролетариат исполняет приговор, который вынесла себе частная собственность, породив пролетариат, так же как он исполняет приговор, который вынес себе наемный труд, породив богатство для других и несчастье для себя. Когда пролетариат побеждает, он ни в коем случае не становится абсолютной стороной общества, ибо он побеждает, лишь упраздняя себя и свою противоположность. Тогда пролетариат исчезает, как и его противоположность, определяющая его, – частная собственность» [198].

Отвечая на критику, что социалистические писатели, приписывая пролетариату эту историческую роль, как бы считают его богом, Маркс продолжал: «Вопрос не в том, что тот или иной пролетарий или даже весь пролетариат в данный момент считает своей целью. Вопрос в том, что представляет собой пролетариат и что, исходя из этой сути, он будет вынужден делать. Его цель и историческое действие бесповоротно и очевидно проявляются как в его жизненной ситуации, так и во всей организации современного буржуазного общества» [199].

Бауэр хотел отделить свою философию от народных масс и считал, что действующей силой в обществе является идея персонифицированной истории. Взгляд Маркса противоположен: «История <…> не использует человека для достижения своих целей, как если бы это был конкретный человек: это просто деятельность человека, преследующего свои цели» [200]. Или еще: «Идеи никогда не выходят за пределы сложившейся ситуации, они выходят только за пределы идей сложившейся ситуации. Идеи не могут достичь абсолютно ничего. Чтобы стать реальностью, идеи требуют людей, применяющих практическую силу» [201]. По мнению Бауэра, идеи интеллектуальной элиты находились под угрозой контакта с народом, и он считал, что идеи Французской революции загрязнены энтузиазмом масс. Для Маркса, впрочем, эти идеи не проникли в массы в достаточной степени, и буржуазия, следовательно, смогла обратить Французскую революцию себе на пользу. Бауэр много говорил о «правах человека», воплощенных в идеях Французской революции, но Маркс, продолжая тему своего «Еврейского вопроса», заявил, что на самом деле освободился лишь безжалостный эгоизм. В вопросе о значении французского материализма Маркс также не соглашался с Бауэром, считавшим, что материалистическое движение во Франции прямо наследует метафизическому монизму[65]65
    Монизм – философская концепция, согласно которой все объекты и явления сводятся к единому началу. У Баруха (Бенедикта) Спинозы этим началом был Бог.


[Закрыть] Спинозы. Маркс хотел подчеркнуть антиметафизические гуманистические аспекты французских материалистов, таких как Гельвеций и Гольбах. Он проследил влияние на социализм и коммунизм материалистической доктрины социальных философов XVIII века:

«Если человек черпает все свои знания, ощущения и т. д. из мира чувств и опыта[66]66
    Немецкий идеализм переживал подъем, и идеи Канта о познании, изложенные в «Критике чистого разума», были очень распространены. По мнению Канта, познание возможно только посредством опыта (с помощью органов чувств), поэтому познание, к примеру, Бога невозможно, поскольку Бог находится вне опыта, то есть он трансцендентен.


[Закрыть], приобретенного в нем, то эмпирический мир должен быть устроен так, чтобы в нем человек переживал и привыкал к тому, что действительно является человеческим, и осознавал себя как человека. Если правильно понятый интерес является принципом всей морали, то частный интерес человека должен совпадать с интересами человечества. Если человек несвободен в материалистическом смысле, то есть свободен не через отрицательную силу избегать того или иного, а через положительную силу утверждать свою истинную индивидуальность, то преступление должно наказываться не в отдельности, а должен быть уничтожен антисоциальный источник преступления, и каждому человеку должна быть предоставлена социальная сфера для жизненного проявления его существа. Если человека формирует его окружение, его окружение должно стать человеческим. Если человек социален по своей природе, то он разовьет свою истинную природу только в обществе, и сила его природы должна измеряться не силой отдельных индивидуумов, а мощью общества» [202].

«Святое семейство» мало читали сразу после публикации, и, конечно, оно не входило в число основных работ Маркса. Но некоторые из тем того, что впоследствии стало «материалистической концепцией истории», появились здесь впервые, и Маркс, перечитав книгу через 12 лет, прокомментировал: «Я был приятно удивлен, обнаружив, что нам не нужно стыдиться нашей работы, хотя культ Фейербаха кажется мне очень забавным» [203]. Перед публикацией «Святого семейства» Марксу пришлось покинуть Париж. Прусское правительство стало более настойчивым в своих жалобах на Vorwärts, и даже Луи-Филипп, как говорят, заметил: «Мы должны очистить Париж от немецких философов!» 25 января 1845 года министр внутренних дел Гизо запретил Vorwärts и издал приказ о высылке его ведущих сотрудников, включая Маркса, Гейне и Руге. Марксу понадобилось чуть больше отведенных ему 24 часов, и 2 февраля он уехал в Льеж и Брюссель, прихватив с собой Генриха Бюргерса, молодого радикального журналиста из числа сотрудников Vorwärts. В течение всего путешествия они поддерживали настроение, распевая песни. Женни распродала мебель и часть белья, осталась на две ночи у Гервегов и через несколько дней последовала за Марксом в Брюссель.

3. Брюссель

Когда весной 1845 года мы снова встретились, на этот раз в Брюсселе, Маркс уже продвинулся к основным положениям своей материалистической теории истории. Теперь мы занялись разработкой вновь обретенной теории в самых разных направлениях.

Фридрих Энгельс. История Союза коммунистов

I. Материалистическое понимание истории

На ближайшие три года домом Маркса стал Брюссель – во многом провинциальный город, столица быстро развивающейся индустриальной страны, получившей независимость только в 1830 году, с католическо-консервативным правительством и активной либеральной оппозицией. Бельгия была чем-то вроде политического убежища, в ней царила гораздо большая свобода слова, чем в любой другой европейской стране. Маркс приехал со списком указаний от Женни: детская комната и его кабинет должны быть «очень просто обставлены»; кухню не нужно обставлять вообще, Женни сама купит посуду, а также постельное белье. «Остальное я оставляю на усмотрение моего благородного покровителя; единственная моя просьба – уделить особое внимание некоторым шкафам; они играют важную роль в жизни хозяйки дома и являются чрезвычайно ценными предметами, которые никогда нельзя упускать из виду. Как лучше всего хранить книги? Аминь!» [1] Поначалу найти подходящее жилье не удавалось. Женни приехала примерно через десять дней после Маркса, и семья в течение месяца жила в пансионе Bois Sauvage. Затем они переехали в старое жилье Фрейлиграта[67]67
    Фердинанд Фрейлиграт (1810–1876) – немецкий поэт.


[Закрыть], который уезжал в Швейцарию. Наконец в мае сняли небольшой террасный дом на улице Альянса во фламандском районе на восточной окраине города, где прожили больше года.

По прибытии в Брюссель выяснилось, что Женни беременна, и мать прислала ей собственную служанку, Елену Демут, практичную барышню, дочь пекаря из деревни под Триром, которой тогда было 25 лет. В семье Вестфален она росла с 11–12 лет, и ей предстояло стать постоянной, хотя и редко упоминаемой в литературе помощницей семьи до самой смерти Маркса [2]. Поначалу Маркс столкнулся с трудностями при получении вида на жительство: бельгийские власти опасались, что он организует еще одну версию Vorwärts. Также оказывала давление прусская полиция. Марксу пришлось предъявить властям подписанный им контракт на издание книги «Экономика и политика» и заявить, что в ожидании гонораров он живет на деньги жены. Только после подписания обещания воздерживаться от любой политической деятельности он получил разрешение остаться. В октябре 1845 года Маркс задумался об эмиграции в Соединенные Штаты и даже обратился к мэру Трира за разрешением. Поскольку прусская полиция продолжала требовать его выдачи, Маркс отказался от прусского гражданства в декабре 1845 года.

Тем не менее годы, проведенные в Брюсселе, были, вероятно, самыми счастливыми в жизни семьи Маркса. У семьи был стабильный источник дохода от продажи мебели и белья в Париже и аванса в 1500 франков, который Маркс получил за свою готовящуюся к изданию книгу. Кроме того, узнав о его высылке из Парижа, Энгельс вместе с Гессом и Юнгом организовали для него подписку, «чтобы распределить ваши дополнительные расходы между всеми нами коммунистически» [3]. Этот призыв принес почти 1000 франков, в основном от друзей из Рейнской области, и Энгельс также предоставил в распоряжение Маркса гонорары от его книги «Положение рабочих классов в Англии». Когда Энгельс переехал в Брюссель, он снял дом по соседству с семьей Маркса, а вскоре по соседству с Энгельсом поселились Гесс и его жена Сибилла. Сибилла выполняла роль тетушки для детей Маркса. У них был приятный круг друзей, включая поэта Фердинанда Фрейлиграта и журналиста-социалиста Карла Гейнцена, и Женни с удовольствием вспоминала вечера, проведенные в светских кафе города [4]. Йозеф Вейдемейер, артиллерийский офицер с социалистическими взглядами, который стал другом Маркса на всю жизнь, описывал одну из их прогулок в начале 1846 года: «Дабы увенчать наше безрассудство, Маркс, Вейтлинг, шурин Маркса и я провели ночь за игрой в карты. Первым устал Вейтлинг. Маркс и я провели несколько часов на диване, а на следующий день в компании его жены и шурина мы бродяжничали самым приятным образом, какой только можно себе представить. Рано утром мы отправились в кафе, затем на поезде поехали в Виллеворде, соседнюю деревню, где пообедали. Мы прекрасно повеселились и вернулись на последнем поезде» [5].

Такие вылазки служили отдыхом после длительных периодов интенсивной интеллектуальной деятельности. В день своего отъезда из Парижа Маркс подписал договор с Карлом Леске, прогрессивным дармштадтским издателем, на книгу под названием «Критика экономики и политики», которую следовало закончить к лету 1845 года. Экономическая часть, без сомнения, заключалась бы в переработке «Парижских рукописей». Маркс набросал оглавление для политической части, в котором видно, что он намеревался продолжить темы своей критики гегелевской философии права и идей из его работы о еврейском вопросе. Идея была в том, чтобы представить подробную критику институтов либерального государства, рассматриваемых как этап, ведущий к отмене как государства, так и гражданского общества [6]. Энгельс убеждал Маркса – еще до того, как он покинул Париж, – закончить книгу, поскольку «умы людей созрели, и надо ковать железо, пока горячо» [7]. Маркс получил много писем с запросами и ободрениями, и Энгельс даже объявил в New Moral World, что работа уже в печати [8]. Энгельс, находившийся тогда в доме своих родителей в Бармене, заканчивал работу над «Положением рабочего класса в Англии» и был в тесном контакте с рейнландскими социалистами. Он организовывал постоянный поток издательских проектов. В двух из них Маркс согласился сотрудничать: во-первых, нужно было осуществить критический анализ Фридриха Листа в роли главного сторонника защитных тарифов как средства обеспечения экономического развития Германии; во-вторых, готовилась серия переводов социалистов-утопистов с критическими предисловиями, начиная с Фурье, Оуэна, Морелли и последователей Сен-Симона. Но ни один из этих проектов ни к чему не привел. Но Маркса нельзя было торопить; и в течение первых нескольких месяцев в Брюсселе он с головой окунулся в муниципальную библиотеку, читая там книги на французском языке по экономическим и социальным проблемам и стремясь более полно понять устройство буржуазного общества, а также факторы, определявшие общий исторический процесс, и возможности пролетарской эмансипации.

Энгельс позже сказал, что, когда он переехал в Брюссель в начале апреля, Маркс «уже отошел от этих принципов [то есть «что политику и ее историю следует объяснять исходя из экономических условий и их эволюции, а не наоборот»] к основным аспектам его материалистической теории истории» [9]; а в предисловии к английскому изданию «Манифеста коммунистической партии» он писал, что Маркс уже разработал свою теорию весной 1845 года «и изложил это передо мной в выражениях, почти столь же ясных, как те, в которых я изложил это здесь» [10]. Единственным произведением Маркса, сохранившимся с этого периода, являются знаменитые 11 тезисов о Фейербахе, справедливо названные Энгельсом «первым документом, в котором содержится блестящее видение нового мира» [11]. С первого прочтения Фейербаха в начале 1840-х годов Маркс никогда не был полностью некритичен; но как в «Парижских рукописях», так и в «Святом семействе» Маркс не находил ничего, кроме похвалы «реальному гуманизму» Фейербаха. Теперь Маркса стали слишком часто воспринимать простым последователем Фейербаха, от чьих статичных и неисторических взглядов Маркс неизбежно должен был отойти из-за растущего внимания, которое уделял экономике. В «Тезисах о Фейербахе» (Thesen über Feuerbach) Маркс дал очень краткий очерк идей, которые он и Энгельс развили несколько месяцев спустя в «Немецкой идеологии». По любым меркам «Немецкая идеология» является одной из главных работ Маркса. В ней, критикуя Фейербаха, самого «светского» из младогегельянцев, он и Энгельс завершили «сведение счетов с нашим прежним философским сознанием» [12], процесс, который продолжался со времени докторской диссертации 1841 года.

Первый тезис содержал суть критики Марксом материализма Фейербаха: «Главный недостаток всего существовавшего до сих пор материализма (включая материализм Фейербаха) состоит в том, что вещи, реальность, чувственность понимаются только в форме объекта или созерцания, но не как чувственная человеческая деятельность, практика, а не субъективно» [13]. Во втором тезисе Маркс изложил свои идеи о единстве теории и практики: «Вопрос о том, может ли объективная истина быть достигнута человеческим мышлением, является вопросом не теории, а практики[68]68
    Понятие «истины» претерпело множество изменений в философии XIX–XX веков, поскольку под вопрос ставилось само существование некой истины как конечного и достижимого абсолюта. Для Маркса концепт истины был ключевым, поскольку он во многом определял идеалистические идеи философа, которых придерживались те, на кого оказали влияние труды Гегеля.


[Закрыть]. Человек должен доказать истину, то есть реальность и силу, односторонность своего мышления на практике. Спор о реальности или нереальности мышления, изолированного от практики, является чисто схоластическим вопросом» [14]. И в третьем тезисе Маркс указал на недостатки французских материалистов предыдущего столетия, которые не осознавали, что их мышление в такой же степени являлось частью исторического процесса, как и чье-либо другое: «Материалистическая доктрина об изменении обстоятельств и воспитании забывает, что обстоятельства меняются людьми и что важно воспитывать самого воспитателя. Следовательно, эта доктрина должна делить общество на две части, одна из которых выше общества» [15]. Затем Маркс заявил, что Фейербах был прав, сводя религию к ее светской основе, но не смог объяснить существование религии, и оно «может быть объяснено только расколом и противоречием внутри этой светской основы. Следовательно, последнее само по себе должно быть как понято в его противоречии, так и революционизировано на практике» [16]. Последний и наиболее известный тезис гласил: «Философы всего лишь по-разному истолковывали мир, смысл же в том, чтобы его изменить» [17].

В течение трех месяцев после приезда Энгельса он и Маркс «приступили к задаче разработки недавно полученной теории в самых разных направлениях» [18]. Для Энгельса это приняло форму крупномасштабной истории английского общества, а для Маркса – его критики экономики и политики. В июле 1845 года они оба предприняли полуторамесячную поездку в Англию. Согласно последующему письму Маркса своему издателю, это путешествие было предпринято исключительно в целях исследований, необходимых для его книги [19]. Бóльшую часть времени они провели в Манчестере, читая в библиотеке экономические труды таких авторов, как Петти, Тук, Купер, Томсон и Коббетт. Много позже Энгельс все еще с удовольствием вспоминал «маленькую нишу и четырехгранный письменный стол, за которым мы сидели 24 года назад. Мне очень нравится это место: из-за витражей там всегда кажется хорошо и солнечно» [20]. По возвращении Маркс и Энгельс пробыли несколько дней в Лондоне, где встретились с лидером чартистов Джорджем Джулианом Харни, редактором самой влиятельной газеты рабочего класса The Northern Star[69]69
    Северная звезда (англ.).


[Закрыть]. Энгельс также познакомил Маркса с лидерами немецких рабочих организаций в Лондоне – людьми, которые должны были стать центром внимания Маркса в следующем году, – и вместе они посетили встречу лидеров различных национальных групп, на которой обсуждался вопрос о создании какой-либо формы международной демократической ассоциации. Так возникла организация Братские демократы (Fraternal Democrats)[70]70
    Организация прекратила свое существование в 1853 году.


[Закрыть] в сентябре 1845 года [21].

Пока Маркс был в отъезде в Англии, Женни на два месяца поехала погостить к своей матери в Трир. Их вторая дочь, Лаура, должна была родиться в конце сентября, и Женни продлила свое пребывание там как можно дольше, чтобы составить компанию одинокой матери. Она написала Марксу по его возвращении из Англии:

«Придется обойтись маленьким домиком. В любом случае зимой много места не нужно. Когда я закончу большие дела на верхнем этаже, я снова перееду вниз. Тогда ты можешь спать в своем нынешнем кабинете и установить палатку в большой гостиной. Это прекрасно. Тогда детский шум внизу будет заглушен. Наверху вас никто не потревожит, я могу присоединиться к вам в спокойные моменты, и мы сможем поддерживать в комнате хоть какой-то порядок. В любом случае в помещении как можно скорее должна быть установлена хорошая плита с принадлежностями. Это забота Брайера [22], поскольку никто не арендует помещение, которое невозможно отапливать <…> Обо всем остальном я позабочусь позже…» [23]

По возвращении из Англии социально-экономические исследования Маркса были прерваны его решением оформить решительную критику младогегельянцев. В объяснительном письме Леске он писал: «Мне показалось очень важным, чтобы работа, полемизирующая с немецкой философией и нынешним немецким социализмом, предшествовала моему позитивному построению. Это необходимо для того, чтобы подготовить общественность к точке зрения моей экономической теории, которая диаметрально противоположна предыдущему немецкому интеллектуальному подходу» [24]. «Святое семейство» не достигло этого: оно было написано до того, как Маркс разработал свой систематически материалистический подход к истории. Далее, Бауэр опубликовал ответ «Святому семейству», в котором Маркс и Энгельс названы «фейербаховскими догматиками» [25]; а в ноябре 1844 года другой молодой гегельянец, Макс Штирнер, опубликовал «Единственное и присущее ему», анархо-экзистенциалистскую работу необычайной силы и очарования, в которой клеймились все силы, угнетающие человечество, будь то религия, либерализм или социализм, как иллюзии, от которых люди должны освободиться, отказавшись от любой формы самопожертвования и предаваясь сознательному эгоизму [26]. И Маркс, и Энгельс, естественно, стали объектом резкой критики со стороны Штирнера как коммунистические ученики Фейербаха. Таким образом, «Немецкая идеология»[71]71
    Важно отметить, что «Немецкая идеология» так и не была опубликована при жизни Маркса, поскольку Маркс и Энгельс не нашли издателя. Текст был впервые опубликован в 1932 году в СССР.


[Закрыть] была задумана прежде всего как работа, призванная прояснить разногласия между Марксом, Энгельсом и Фейербахом, а также наконец разобраться с последними проявлениями младогегельянского идеализма, «чистой критикой» Бауэра и эгоизмом Штирнера.