Текст книги "Карл Маркс. Человек, изменивший мир. Жизнь. Идеалы. Утопия"

Однако на своем первом посту редактора Маркс проявил себя очень осмотрительно: он столкнулся с обвинениями в коммунизме, выдвинутыми Augsburger Allgemeine Zeitung, вероятно, с подачи Хёффкена, бывшего редактора Rheinische Zeitung, который уже нападал на газету в марте за статью Бруно Бауэра. Основанием для обвинения послужило то, что в сентябре Rheinische Zeitung собиралась опубликовать две статьи: о жилищном строительстве и коммунистических формах правления. А в октябре сообщила о конференции в Страсбурге, на которой выдвинули свои идеи последователи Фурье. Все эти статьи были написаны Гессом. В своем ответе Маркс раскритиковал аугсбургскую газету за попытку пренебречь важным вопросом, но отрицал, что Rheinische Zeitung испытывала какие-либо симпатии к коммунизму: «Rheinische Zeitung, которая не может даже теоретически признать реальность коммунистических идей в их нынешнем виде и еще меньше может желать или считать возможным их практическое осуществление, подвергнет эти идеи тщательной критике. Если бы в Augsburger хотели и могли добиться большего, чем изящных фраз, они увидели бы, что труды Леру, Консидерана и, прежде всего, проницательные работы Прудона могут быть подвергнуты критике только после тщательнейшего изучения, а не на основе поверхностных представлений» [173].

Но к этим представлениям нужно было относиться серьезно, поскольку настроения были очень сильными. «Из-за данного разногласия мы должны относиться к таким теоретическим работам еще более серьезно. Мы твердо убеждены, что реальная опасность заключается не в практических усилиях, а скорее в теоретическом объяснении коммунистических идей. На опасные практические попытки, даже крупномасштабные, можно ответить пушечным огнем, но идеи, завоеванные нашим интеллектом, воплощенные в нашем мировоззрении и выкованные в нашей совести, – это цепи, от которых мы не можем освободиться, не разбив себе сердца; это демоны, которых мы можем победить, только подчинившись им» [174].

Этот ответ отражал общую политику Rheinische Zeitung, которая, безусловно, рассматривала бедность как социальный, а не просто политический вопрос, но которая воспринимала пролетариат не как новый социальный класс, а только как невинную жертву плохой экономической организации.

Социалистические идеи зародились или первоначально пустили корни не в среде немецкого рабочего класса. Германия только начинала превращаться в развитую промышленную страну, и рабочие были далеко не в большинстве. У них не было хорошей организации, и, будучи в основном бывшими ремесленниками, они испытывали ностальгию по прошлому, а не становились революционерами. Социалистические идеи распространялись партией интеллектуальной элиты, которая рассматривала пролетарские массы как возможный инструмент социального обновления. Французский утопический социализм начал оказывать влияние внутри Германии в 1830-х годах [175]. В самом Трире (где родился Маркс) Людвиг Галль распространял идеи Фурье; но в Берлине более широкую аудиторию завоевали стихи Гейне и лекции Ганса. Первой книгой немецкого коммуниста стала «Священная история человечества» (Die heilige Geschichte der Menschheit), написанная Мозесом Гессом, который подхватил коммунистические идеи после того, как сбежал в Париж с фабрики своего отца в Кёльне [176]. Книга была путаной, с ненужным налетом мистики, но содержала довольно ясную идею поляризации классов и неизбежности пролетарской революции. Гесс продолжал обращать Энгельса в коммунизм и публиковал в Rheinische Zeitung много скрытой коммунистической пропаганды. Год спустя портной Вильгельм Вейтлинг, активный член ассоциации немецких рабочих-экспатриантов в Париже и Швейцарии, опубликовал брошюру под названием «Человечество, какое оно есть и каким должно быть». Это была мессианская работа, которая защищала земли от богатых и могущественных людей, являвшихся причиной всякого неравенства и несправедливости, а также провозглашала право всех на образование и счастье в мире социального равенства и справедливости.

Книгой же, благодаря которой активнее всего распространялись знания о социализме, стало исследование Лоренца фон Штайна «Социализм и коммунизм современной Франции» (Der Socialismus und Kommunismus des heutigen Frankreichs). Именно благодаря этой книге социализм и коммунизм (в то время в Германии эти термины обычно использовались взаимозаменяемо) начали привлекать внимание в 1842 году. По заказу прусского правительства Штайн провел расследование распространения французского социализма среди немецких рабочих-иммигрантов в Париже. При этом сам автор был далек от симпатий к социалистам, однако изданный им отчет стал большим подспорьем в распространении информации об их деле и даже вызвал энтузиазм [177]. Общественный климат в Кёльне был особенно благоприятен для восприятия социалистических идей: рейнландские либералы (в отличие от своих коллег из Манчестера) были очень социально сознательными и считали, что у государства есть далеко идущие обязанности по отношению к обществу. Мевиссен, например, во время визита в Англию был крайне поражен снижением заработной платы и обратился во время пребывания в Париже к идеям Сен-Симона. В редакции Rheinische Zeitung социальные вопросы регулярно обсуждались на заседаниях группы (основанной Мозесом Гессом), которая фактически являлась редакционным комитетом газеты. В ее состав также входили Юнг и будущие коммунисты Карл д’Эстер и Аннеке. Группа собиралась ежемесячно, читались статьи, и между членами, которые не обязательно разделяли одну и ту же политическую точку зрения, но интересовались социальными вопросами, велась дискуссия. Маркс присоединился к этой группе, когда переехал в Кёльн в октябре 1842 года [178].

Интерес, вызванный к социальным вопросам этими семинарами, был усилен для Маркса изучением социально-экономических условий в Рейнской области. В своей первой важной статье в качестве редактора (четвертой в запланированной серии из пяти статей, посвященных дебатам в Рейнландском парламенте) он обсудил недавно предложенные более строгие законы в отношении краж древесины. Сбор валежника традиционно был неограниченным, но дефицит, вызванный аграрным кризисом 1820-х годов, и растущие потребности промышленности привели к введению правового контроля. Ситуация стала неуправляемой: пять шестых всех судебных преследований в Пруссии касались древесины, а в Рейнской области эта доля была еще выше [179]. Таким образом, теперь предлагалось, чтобы лесничий был единственным судьей в случае предполагаемого правонарушения и чтобы он один оценивал ущерб.

Маркс рассматривал эти вопросы с юридической и политической точки зрения, без специальной социальной и исторической подоплеки, и утверждал, что государство должно защищать обычное право от алчности богатых. Ведь некоторые вещи никогда не могли бы стать частной собственностью отдельного человека без несправедливости; более того, «если всякое посягательство на собственность, без различия или более точного определения, является кражей, не будет ли кражей вся частная собственность? Используя свою частную собственность, не лишаю ли я этого имущества другого человека? Не нарушаю ли я таким образом его право на собственность?» [180]. Маркс использовал здесь язык Прудона, но не его стиль мышления, поскольку он ограничивался строгими юридическими основаниями. Социальные отношения людей становились как бы «фетишами» – мертвыми вещами, которые поддерживали тайное господство над живыми людьми; естественные отношения господства и обладания были перевернуты, и человек определялся древесиной, древесина была товаром, являвшимся объективированным выражением социально-политических отношений. Маркс утверждал, что эта дегуманизация – прямое следствие совета, данного Preussische Staats-Zeitung[32]32
    Прусская государственная газета (нем.).


[Закрыть] законодателям: «При принятии закона о древесине и лесоматериалах они должны думать только о древесине и пиломатериалах, а не пытаться решить каждую материальную проблему политическим путем – так как это связано со всем комплексом гражданских рассуждений и гражданской морали» [181]. В заключение своей статьи Маркс сравнил впечатление независимого наблюдателя о том, что древесина – фетиш жителей Рейнланда, с верой кубинских дикарей в то, что золото являлось фетишем испанцев.

В этой статье отразился растущий интерес Маркса к социально-экономическим реалиям. Она осталась в памяти как поворотный пункт в его интеллектуальной эволюции. Как он сам писал позднее: «В 1842–1843 годах, будучи редактором Rheinische Zeitung, я впервые испытал неловкость, когда мне пришлось участвовать в дискуссиях о так называемых материальных интересах. Разбирательство в Рейнландском парламенте о краже леса и т. д. <…> послужило первым поводом для того, чтобы заняться экономическими вопросами» [182]. Энгельс тоже позже говорил, что «всегда слышал от Маркса, что, именно сосредоточившись на законе о краже леса и положении мозельских виноградарей, он перешел от чистой политики к экономическим отношениям и тем самым к социализму» [183].

Растущий успех Rheinische Zeitung, а также критика Рейнландского парламента настолько раздражали правительство, что в ноябре глава провинции написал министру внутренних дел о том, что намерен привлечь автора статьи о краже древесины к ответственности. Отношения уже были натянуты после выхода в октябре в Rheinische Zeitung секретного правительственного проекта по реформированию закона о разводе – первой из мер Фридриха Вильгельма IV по «христианизации» законодательства. Вслед за этим газета опубликовала три критические статьи, третья из которых (в середине декабря) была написана Марксом. Он согласился с тем, что нынешний закон слишком индивидуалистичен и не берет в расчет «этическую сущность» брака – семью и детей. Закон по-прежнему «затрагивает лишь двух индивидуумов, забывая о семье» [184]. Но он не мог приветствовать новые предложения – ведь они рассматривали брак не как этический, а как религиозный институт и, таким образом, не признавали его светский характер.

К концу ноября оформился разрыв между Марксом и его бывшими берлинскими коллегами. Все встало на свои места после визита Руге и поэта Гервега в Берлин, где они хотели предложить членам группы Freien сотрудничать в создании нового университета. Руге (который всегда был немного пуританином) и Гервег были возмущены разнузданностью и экстравагантными идеями Freien. По словам Руге, Бруно Бауэр, например, «притворялся, что заставляет меня проглотить самые гротескные идеи – например, что государство и религия должны быть подавлены в теории, и также – собственность и семья, не потрудившись узнать, что их заменит, главное – уничтожить все» [185]. 25 ноября Маркс разъяснил всем свою позицию, опубликовав сообщение из Берлина, основные положения которого были взяты из письма Гервега, отправленного в Rheinische Zeitung. Разрыв оказался окончательным, и Маркс обосновал свой поступок следующим образом в письме, отправленном через несколько дней Руге:

«Вы знаете, что каждый день цензура так уродует нашу газету, что она с трудом появляется на свет. Это вынуждает меня отклонять большое количество статей Freien. Я позволил себе аннулировать столько же, сколько и цензор. Мейен и Ко присылали нам груды клочков, беременных мировыми революциями и пустой мыслью, написанных неряшливым стилем и приправленных каким-то атеизмом и коммунизмом (который эти господа никогда не изучали) <…> Я заявил, что считаю протаскивание коммунистических и социалистических идей в случайные театральные рецензии неприемлемым, более того, аморальным, и для того, чтобы коммунизм вообще обсуждался, требуется совсем другое и более фундаментальное отношение к нему. Затем я попросил, чтобы религия критиковалась скорее через критику политической ситуации, а не чтобы политическая ситуация критиковалась через религию. Ибо такой подход больше годится для газеты и просвещения публики, потому что религия не имеет собственного содержания, живет не с небес, а с земли, и разрушается с распадом перевернутой реальности, теорией которой она является» [186].

Шумиха, вызванная публикацией законопроекта о разводе, усилила давление правительства на Rheinische Zeitung, и Маркс обнаружил, что все больше времени у него уходит на общение с чиновниками от цензуры. «Rheinische Zeitung, – писал Энгельс, – почти всегда удавалось пропустить самые важные статьи; мы прежде всего скармливали цензору мелкий корм, пока он либо не сдавался сам, либо его не заставляли это сделать посредством угрозы: дескать, в этом случае газета завтра не появится» [187]. До декабря 1842 года цензурой занимался чиновник, настолько безмозглый, что, как говорят, он подверг цензуре объявление о переводе «Божественной комедии» Данте, заявив, что божественные предметы не пригодны для комедии. Он часто оказывался недостаточно проницательным, чтобы заметить, что именно нужно цензурировать, и, получив выговор от начальства за свою небрежность, обычно подходил к ежедневной работе со словами: «Теперь на карту поставлено мое пропитание. Теперь я буду резать все подряд» [188]. В одной истории, рассказанной Марксом, упоминается о том же чиновнике. Он был приглашен вместе со своей супругой и юной дочерью на грандиозный бал, который давал глава провинции. Перед отъездом он должен был закончить работу над цензурой. Но именно в тот вечер гранки не были получены. Обескураженный цензор отправился в карете к Марксу, который жил довольно далеко. Было уже почти 11 часов. После продолжительного времени Маркс высунул голову из окна третьего этажа. «Гранки», – кричал цензор. «А их нет!» – выкрикнул в ответ Маркс. «Но!..» – «Мы не будем завтра печатать!» И Маркс закрыл окно. Цензор, одураченный таким образом, остался в растерянности. В дальнейшем был гораздо вежливее [189].

В январе 1843 года Маркс написал статью о бедности, которая должна была стать его последним значительным вкладом в работу Rheinische Zeitung. Мозельские виноделы сильно пострадали от конкуренции после создания Германского таможенного союза (Zollverein). Их обнищание и без того вызывало большой общественный резонанс, а в ноябре 1842 года корреспондент Rheinische Zeitung опубликовал доклад, точность которого сразу же была поставлена под сомнение фон Шапером, президентом Рейнской провинции. Посчитав ответ корреспондента неудовлетворительным, Маркс приготовился обосновать сообщение самостоятельно. Он запланировал серию из пяти статей. В итоге было написано три и опубликовано только две, прежде чем Rheinische Zeitung закрыли. Две опубликованные статьи, содержащие массу подробностей, оправдывающих утверждения его корреспондента, во многом, по мнению Маркса, сыграли решающую роль в запрещении газеты. Условия в долине Мозеля были определены объективно сложившимися отношениями:

«При исследовании политических условий слишком легко поддаться искушению упустить из виду объективный характер отношений и объяснить все волей действующего лица. Существуют, однако, отношения, которые определяют действия как частных лиц, так и отдельных властей и которые столь же независимы, как и движения дыхания. Принимая эту объективную точку зрения с самого начала, мы не будем предполагать исключительно добрую или злую волю с той или иной стороны. Напротив, мы наблюдаем отношения, в которых поначалу действуют только лица» [190].

Для исправления этих противоречий, по мнению Маркса, необходимо открытое общественное обсуждение: «Дабы разрешить затруднение, и администрация, и управляемые нуждаются в третьем элементе – элементе политическом, который, не будучи официальным и бюрократическим, в то же время представляет гражданина, при этом без привлечения его частных интересов. Этим решающим элементом, состоящим из политического ума и гражданского сердца, является свободная пресса» [191].

У Маркса уже должно было сложиться впечатление, что дни Rheinische Zeitung сочтены. 24 декабря 1842 года, в первую годовщину ослабления цензуры, Leipziger Allgemeine Zeitung[33]33
    Лейпцигская общая газета (нем.).


[Закрыть], одна из самых важных либеральных газет Германии, опубликовала письмо Гервега, в котором он протестовал против того, что газета, которую надеялся редактировать из Цюриха, запрещена в Пруссии. В ответ Гервег был выслан из Пруссии, а газета Leipziger Allgemeine Zeitung закрыта; 3 января 1843 года под давлением Фридриха Вильгельма IV саксонское правительство закрыло Deutsche Jahrbücher, а 21 января Совет министров под председательством короля принял решение о закрытии Rheinische Zeitung. Маркс написал Руге:

«Несколько конкретных причин привели к закрытию нашей газеты: увеличение тиража, мое оправдание мозельского корреспондента, обвинившего высокопоставленных политиков, наше упорство не назвать человека, сообщившего нам о проекте закона о разводе, созыв парламентов, на которые мы могли бы повлиять, и, наконец, наша критика подавления Leipziger Allgemeine Zeitung и Deutsche Jahrbücher» [192].

Кроме того, российский император лично выразил прусскому правительству протест против антирусских статей в Rheinische Zeitung. Маркс предложил подать в отставку в надежде спасти газету, но решение правительства было окончательным [193]. Датой выхода последнего номера газеты было выбрано 31 марта 1843 года, но цензура оказалась настолько невыносима, что Маркс предпочел уволиться 17 марта. В заявлении, опубликованном в газете, Маркс сказал, что его отставка была вызвана «нынешним состоянием цензуры» [194], хотя позже он приписал ее желанию акционеров пойти на компромисс с правительством [195].

В последние несколько месяцев Маркс, безусловно, был главной движущей силой газеты. К концу декабря ее тираж вырос до 3500 экземпляров. 18 марта цензор Сен-Поль писал: «Сегодня ветер переменился. Вчера человек, который был spiritus rector[34]34
    Идейный вдохновитель (лат.).


[Закрыть], душой всего предприятия, наконец-то подал в отставку <…> Я вполне доволен и сегодня уделил цензуре едва ли четверть того времени, которое она обычно занимала» [196]. Взгляды Маркса, безусловно, были сильны. Сен-Поль писал, что «Маркс готов умереть за свои взгляды, в истинности которых он абсолютно убежден».

Решение о запрете Rheinisch Zeitung стало для Маркса освобождением. «Правительство, – сказал он, – вернуло мне свободу» [197]. Хотя и продолжал писать, он был уверен, что его будущее за границей: «В Германии я не могу начать ничего нового; здесь приходится подделывать себя» [198]. Его решение эмигрировать было уже принято: оставались только вопросы – когда и куда.

2. Париж

Мы едем во Францию, на порог нового мира. Пусть он оправдает наши мечты! В конце нашего путешествия мы окажемся в широкой парижской долине, колыбели новой Европы, великой лаборатории, где мировая история всегда находит свежий источник. Именно в Париже мы проживем наши победы и наши поражения. Даже философия, область, в которой мы опережаем свое время, сможет восторжествовать только тогда, когда она будет провозглашена в Париже и пропитана французским духом.

Арнольд Руге. Два года в Париже

I. Женитьба и Гегель

После закрытия Rheinische Zeitung Маркс снова оказался в положении безработного интеллектуала. Его насущными заботами стали поиски надежной работы и женитьба. Что касается журналистики, то в Германии таланты Маркса стали фактически не востребованы. Разногласия между младогегельянцами, уже проявившиеся в их отношении к Rheinische Zeitung, привели к полному расколу после решения прусского правительства о запрете либеральной прессы. Те, кто находился в Берлине во главе с Бруно Бауэром, все больше и больше стремились отмежеваться от политической деятельности. Они полагали, что их влияние таково, что давление на них вызовет сильный протест среди либеральной буржуазии. Когда ничего подобного не произошло, они все больше ограничивались чисто теоретической критикой, заведомо отказываясь от надежды на немедленное политическое влияние. Реакция группы вокруг Руге была иной: они хотели продолжать политическую борьбу – но в еще более эффективной манере. Собственное издание по-прежнему казалось им наиболее перспективным средством политического действия, и первой их идеей стало основание издательства Юлиуса Фрёбеля в Цюрихе. Фрёбель был профессором минералогии в Цюрихе; он начал свое дело в конце 1841 года, чтобы иметь возможность публиковать крамольные стихи Георга Гервега. Он также издавал журнал под редакцией Гервега, который на некоторое время стал преемником Deutsche Jahrbücher. После изгнания Гервега из Цюриха в марте 1843 года образовалась очевидная брешь, которую нужно было заполнить. Руге тем более привлекал Цюрих, что он являлся (наряду с Парижем) главным центром немецких эмигрантов. Учитывая, что среди этих изгнанников были как интеллектуалы, так и рабочие, было разумно, чтобы новое обозрение сочетало в себе теорию Deutsche Jahrbücher с более непосредственными политическими идеями Rheinische Zeitung. Руге весьма восхищался Марксом и писал своему брату Людвигу: «Маркс очень умен. Он беспокоится о своем будущем и особенно о ближайшем. Поэтому, продолжая издавать Jahrbücher, вполне естественно просить его о помощи» [1]. Так что, когда в январе 1843 года Руге предложил ему и Марксу стать соредакторами, Маркс с энтузиазмом согласился.

Естественно, что замысел Маркса был обусловлен его оценкой политического будущего Германии, которое он считал связанным с революционным движением. В марте 1843 года он писал: «Можно, вероятно, позволить кораблю, набитому дураками, плыть по ветру некоторое время, но он столкнется со своей судьбой только потому, что дураки не верят в нее. Эта судьба – революция, которая предстоит нам» [2]. В письме к Руге, написанном два месяца спустя для публикации в готовящемся выпуске журнала, Маркс порицал его за пессимистичный взгляд на будущее Германии. «Это правда, – писал он, – что старый мир находится во владении обывателя; но мы не должны относиться к нему как к пугалу и испуганно отворачиваться. Пусть мертвые хоронят и оплакивают своих мертвецов. Напротив, завидно быть первым, кто живым войдет в новую жизнь; таков будет наш удел» [3]. После пространного анализа филистерского характера современной Германии Маркс заявил, что «только ее отчаянное положение вселяет в меня надежду». Он уже начинал прозревать революцию, осуществляемую союзом «мыслящих» и «страдающих»:

«Система прибыли и коммерции, собственности и эксплуатации человека человеком гораздо быстрее, чем увеличение численности населения, приводит к расколу современного общества, который старое общество не в состоянии залечить, потому что оно никогда не лечит и не создает, а только существует и наслаждается. Существование страдающего человечества, которое мыслит, и мыслящего человечества, которое угнетено, должно быть неприятно и неприемлемо для животного мира обывателей, которые не действуют и не мыслят, а только наслаждаются.

С нашей стороны старый мир должен быть выведен на свет, а новому придана позитивная форма. Чем дольше события дадут мыслящему человечеству время опомниться, а страдающему – собраться, тем совершеннее будет рождение продукта, который настоящее носит в своем чреве» [4].

В силу своего революционного оптимизма Маркс был категорически против простого продолжения Deutsche Jahrbücher. «Даже если бы Jahrbücher был снова разрешен, все, чего мы могли бы добиться, служило бы бледной копией исчезнувшего журнала, а этого уже недостаточно» [5]. Руге сначала думал о выпуске памфлетов, но Маркс решительно высказался за ежемесячник как более эффективное средство пропаганды. Поэтому они с Руге решили дать практическое воплощение идее франко-германского сотрудничества, которую в то или иное время в течение двух предыдущих лет предлагали большинство младогегельянцев. Под влиянием французской мысли радикалы стали мыслить в международных масштабах – в отличие от либералов, которые из-за кризисов 1840-х годов были вынуждены придерживаться узколобого национализма. Гесс и Вейтлинг учились социализму во Франции, а Фейербах решительно высказал мысль о том, что «новая» философия, если она хочет быть эффективной, должна сочетать в себе немецкую голову и французское сердце. Маркс с огромным энтузиазмом воспринял эту перспективу: «Франко-немецкие анналы – это был бы принцип, важное событие, начинание, которое наполняет человека энтузиазмом» [6]. Фрёбель согласился опубликовать рецензию такого характера, и началась подготовка. В мае Маркс и Фрёбель навестили Руге в Дрездене; Руге согласился внести 6000 талеров, Фрёбель – 3000, и они втроем выбрали Страсбург в качестве места публикации. Ближайшее будущее Маркса теперь было гарантировано: в качестве соредактора журнала он получал жалованье 550 талеров и еще 250 или около того от гонораров.

Теперь путь к женитьбе был наконец открыт. В марте он написал Руге:

«Едва мы подпишем договор, я поеду в Кройцнах и женюсь… Не романтизируя, могу сказать, что я влюблен по уши, и это совершенно серьезно. Я помолвлен уже более семи лет, и моя невеста участвовала от моего имени в тяжелейшей борьбе, которая подорвала ее здоровье. Отчасти против ее пиетистских и аристократических родственников, для которых Господь на небесах и Господь в Берлине являются предметами равного почитания, а отчасти против моей семьи, в которой обосновались некоторые радикалы и другие заклятые враги. В течение многих лет мы с моей невестой ведем более бесполезные и изнурительные бои, чем многие другие люди в три раза старше нас, которые постоянно говорят о своем “опыте”. Как же дорого это слово нашим поборникам золотой середины!» [7]

Трудности в семье Женни усугубились с приездом ее сводного брата Фердинанда, карьерного государственного служащего и впоследствии прусского министра внутренних дел, который в 1838 году был назначен на важный пост в Трире. Возможно, чтобы избежать его влияния, Женни вместе с матерью, вероятно уже в июле 1842 года, переехала на курорт Кройцнах в 80 км к востоку от Трира. Маркс навестил ее там в марте, чтобы составить планы относительно брака.

Как только он уехал, Женни написала ему:

«Мне кажется, что ты никогда не был таким дорогим, таким милым, таким очаровательным. Каждый раз, когда мы расставались, я была очарована тобой и хотела бы, чтобы ты вернулся, чтобы еще раз сказать тебе, как ты дорог, как ты совершенно дорог мне. Но в этот последний раз ты ушел триумфатором; я не знала, как ты был дорог мне в глубине души, пока не увидела тебя во плоти; у меня остался только один верный портрет, на котором ты стоишь перед моей душой во всей своей ангельской мягкости и доброте, возвышенной любви и духовном блеске. Если бы ты снова был здесь, мой дорогой маленький Карл, какую способность к счастью ты нашел бы в своей храброй девочке; и даже если бы ты проявил худшие наклонности и еще более гнусные намерения, я все равно не приняла бы реакционных мер [8]; я бы терпеливо сложила голову, пожертвовав ей моему непослушному мальчику <…> Помнишь ли ты еще наши разговоры в сумерках, наши манящие игры, наши часы дремоты. Дорогое сердце, каким хорошим, каким любящим, каким внимательным, каким радостным ты был!» [9]

В письме также содержались подробные инструкции о том, что нужно и что не нужно покупать для свадьбы, которая состоялась в протестантской церкви и регистрационной конторе в Кройцнахе 19 июня 1843 года. В официальной регистрации пара была описана как «г-н Карл Маркс, доктор философии, проживающий в Кёльне, и фройляйн Иоганна Берта Юлия Женни фон Вестфален, без определенного рода занятий, проживающая в Кройцнахе». Из двух семей присутствовали только мать Женни и ее брат Эдгар, а свидетелями были знакомые из Кройцнаха.

У Маркса и Женни сразу же начался медовый месяц, который длился несколько недель. Сначала они отправились в Швейцарию, чтобы увидеть Рейнские водопады близ Шафхаузена, а затем, проехав по провинции Баден, не спеша вернулись в Кройцнах. Позже Женни рассказывала историю, которая наглядно иллюстрирует, какими необычайно безответственными они оба были (и оставались) в отношении денег. Мать Женни дала им немного денег на медовый месяц, и они взяли их с собой, в ларце. Они везли их с собой в вагоне во время путешествия и брали с собой в разные отели. Когда к ним приходили нуждающиеся друзья, они оставляли его открытым на столе в своей комнате, и каждый мог взять столько, сколько хотел. Стоит ли говорить, что вскоре ларец опустел [10].

Вернувшись в Кройцнах, Маркс и Женни три месяца жили в доме ее матери, что позволило Марксу «уйти с публичной сцены к себе в кабинет» [11] и приступить к написанию статей для Deutsch-Französische Jahrbücher[35]35
    Немецко-французский ежегодник (нем.).


[Закрыть]. Было ясно, что Jahrbücher станет специфически политическим изданием. Хотя Маркс уже затрагивал политические темы в своих статьях для Rheinische Zeitung, его подход – как и положено в полемических статьях – был весьма эклектичен: он черпал аргументы из Спинозы, Канта, Гегеля. Теперь он почувствовал потребность в более систематической критике и решил попытаться разобраться с политической философией Гегеля, особенно в «Философии права» (Philosophie des Rechts). Все ученики Гегеля рано или поздно должны были это сделать, когда стало ясно, что прусское правительство не проявляет никакой способности стать гегелевским «рациональным государством». Маркс вынашивал эту идею по меньшей мере год. В марте 1842 года он писал Руге: «Другая статья, которую я также намереваюсь написать для Deutsche Jahrbücher, будет содержать критику той стороны гегелевского естественного права, которая касается конституции. Существенной ее чертой является критика конституционной монархии, этого фальшивого и весьма спорного института» [12]. Далее он сообщил, что статья уже готова и ее нужно только переписать. Полгода спустя он все еще говорил о необходимости издания статьи в Rheinische Zeitung. Критика гегелевской политики, которую Маркс разработал за три месяца, проведенные в Кройцнахе, гораздо богаче его предшествующего логико-политического подхода.

Два фактора сформировали взгляд Маркса на политику Гегеля. Первый – его недавний опыт работы редактором Rheinische Zeitung. Много лет спустя, в предисловии к работе «К критике политической экономии», Маркс писал: «Первым, что я предпринял для разрешения мучивших меня сомнений, стало написание критического обзора гегелевской философии права <…> Мое исследование привело меня к выводу, во-первых, что правовые отношения, как и формы государства, не следует понимать ни сами по себе, ни из так называемого общего развития человеческого разума, а скорее уходят корнями в материальные условия жизни (совокупность которых Гегель, по примеру англичан и французов XVIII века, объединяет под названием “гражданское общество”); а во-вторых, что анатомию гражданского общества следует искать в политической экономии» [13]. Хотя этот рассказ слишком упрощен, опыт работы в Rheinische Zeitung и отказ Гейне и социалистов (включая Гесса) от либеральной политики помогли ему – в его критике Гегеля – в гораздо большей степени учесть социально-экономические факторы.