Текст книги "Карл Маркс. Человек, изменивший мир. Жизнь. Идеалы. Утопия"

III. Парижские «рукописи»

Маркс расцвел в этой духоподъемной интеллектуальной атмосфере. Как бы Руге ни осуждал беспорядочную жизнь Маркса, его цинизм и высокомерие, он не мог не восхищаться его способностью к упорному труду. «Он много читает. Он работает чрезвычайно напряженно. У него есть критический талант, который иногда вырождается в нечто, что становится просто диалектической игрой, но он никогда ничего не заканчивает – он прерывает каждое исследование, чтобы погрузиться в новый океан книг <…> Он возбужден и неистов, как никогда, особенно если работа его утомляет, и он не ложился спать три-четыре ночи кряду» [116].

Маркс намеревался продолжить свою критику политики Гегеля, а затем заняться историей Конвента; «он всегда хочет писать о том, что прочел последним, но продолжает читать непрерывно, делая свежие выписки» [117]. Если Маркс и написал что-то существенное о политике Гегеля или Конвенте, то ничего не сохранилось. Однако в июле и августе у Маркса был период тишины и покоя, который он использовал с пользой. 1 мая родился их первый ребенок – девочка, которую в честь матери назвали Женни. Малышка была очень болезненной, и Женни увезли на два месяца в Трир, чтобы показать ее семье и получить совет старого врача. Пока жена и ребенок были в отъезде, Маркс сделал объемные заметки о классической экономике, коммунизме и Гегеле. Известные как «Экономические и философские рукописи» (Ökonomisch-philosophische Manuskripte) или «Рукописи 1844 года», эти документы (когда они были полностью опубликованы в 1932 году) признали одними из самых важных его работ. Четыре рукописи, которые должны были лечь в основу этой критики политической экономии, сохранились, хотя и в неполном виде. Первая – объемом 27 страниц – состоит в основном из выдержек из классических экономистов о заработной плате, прибыли и ренте, за которыми следуют размышления Маркса об отчужденном труде. Вторая – четырехстраничный фрагмент об отношении капитала к труду. Третья рукопись объемом 45 страниц состоит из рассуждений о частной собственности, труде и коммунизме, критики диалектики Гегеля, раздела о производстве и разделении труда, а также короткого раздела о деньгах. Четвертая рукопись объемом четыре страницы представляет собой краткое изложение последней главы «Феноменологии» Гегеля.

Все рукописи в целом были первыми из серии черновиков крупной работы, часть которой, значительно переработанная, появилась в 1867 году под названием «Капитал». В предисловии к этой работе Маркс объяснил, почему он не смог выполнить обещание (данное в Deutsch-Französische Jarhbücher) опубликовать критику гегелевской философии права: «Во время работы над рукописью для публикации мне стало ясно, что смешивать критику, направленную исключительно против спекуляций, с критикой по другим и отличным вопросам совершенно неуместно, и что это смешение мешает развитию моей линии мысли и ее доходчивости. Кроме того, сведение столь богатых и разнообразных тем в одну работу позволило бы лишь очень афористичное изложение; более того, такое афористичное изложение породило бы видимость произвольной систематизации» [118]. Поэтому он предложил рассматривать различные предметы – в том числе право, мораль, политику – в отдельных «брошюрах», начиная с политической экономии и заканчивая общим трактатом, показывающим взаимосвязь между предметами и критикующим спекулятивную трактовку материала. В этом проекте, рассчитанном на всю жизнь, Маркс так и не смог продвинуться дальше первого этапа: «Капитала» и его предшественников.

Маркс начал читать экономику с осени 1843 года и к весне 1844 года прочел и вычитал всех основных экономистов от Буагильбера и Кесне конца XVII века до Джеймса Милля и Сэя. Он также упомянул о своем долге перед неназванными французскими и английскими социалистами и, среди своих соотечественников, перед Вейтлингом, Гессом и Энгельсом. На Маркса произвело большое впечатление эссе Энгельса в Deutsch-Französische Jarhbücher под названием «Наброски к критике политической экономии», и выдержки из него попали в парижские записные книжки Маркса. Центральное место в статье занимало осуждение частной собственности и порождаемого ею духа конкуренции. Постоянные кризисы были следствием анархии в производстве; рост и накопление капитала приводили к снижению заработной платы и обостряли классовую борьбу. Наука и техника, которые могли бы открыть огромные возможности при коммунизме, в капиталистическом обществе лишь усиливали угнетение рабочих.

Позже Маркс назвал статью Энгельса «блестящим эскизом» [119] и неоднократно цитировал ее в «Капитале». Чтение этой книги положило начало его многолетнему интересу к экономическим вопросам. Энгельс (как и Гесс) назвал бы себя учеником Фейербаха; и, безусловно, во всех парижских заметках Маркса гуманизм Фейербаха занимает центральное место. Позитивная критика, а значит, и немецкая позитивная критика политической экономии была основана, как утверждал Маркс, на открытиях Фейербаха в его «Тезисах» и «Основах» (Grundsätze). «Первая положительная гуманистическая и натуралистическая критика датируется Фейербахом. Чем менее они напыщенны, тем более уверенным, глубоким, всеобъемлющим и продолжительным является влияние работ Фейербаха, единственных после “Феноменологии” и “Логики” Гегеля воплотивших в себе настоящую теоретическую революцию» [120].

Первая рукопись Маркса была в основном экономической и начиналась с выдержек или пересказов из книг по экономике, которые он читал в то время [121]. Он разделил эти выдержки на три раздела о заработной плате, капитале и ренте, каждый из которых занимал одну из трех вертикальных колонок, на которые Маркс разделил свои страницы. В первом разделе, опираясь на Адама Смита, Маркс отмечал, что ожесточенная борьба между капиталистом и рабочим, определяющая заработную плату, также низводит рабочего до статуса товара. Рабочий не мог победить: если богатство общества уменьшалось, он страдал больше всех; если оно увеличивалось, это означало, что капитал накапливался, а продукт труда все больше отчуждался от рабочего. Политическая экономия, говорил Маркс, имеет дело с человеком примерно так же, как она имеет дело, скажем, с домом. Она не занималась человеком «в его свободное время, как человеческим существом»; этот аспект она оставляла другим дисциплинам. И он продолжил:

«Давайте теперь поднимемся над уровнем политической экономии и попробуем найти в вышеприведенном аргументе, который был представлен почти словами экономистов, ответы на два вопроса:

1. Какое значение для развития человечества имеет это сведение большей части человечества к абстрактному труду?

2. Какие ошибки совершают сторонники постепенных реформ, которые либо стремятся повысить заработную плату и тем самым улучшить условия жизни рабочего класса, либо (подобно Прудону) считают равенство заработной платы целью социальной революции?» [122]

Чтобы ответить на эти два вопроса, Маркс собрал ряд цитат из трех источников: во-первых, из немецкого писателя Вильгельма Шульца о пауперизации[58]58
    Пауперизация – массовое обнищание, концепция постепенного обнищания пролетариата вследствие естественных законов капитализма.


[Закрыть] рабочих, дегуманизирующем эффекте машин и количестве работающих женщин и детей [123]; во-вторых, из Константина Пеккера о зависимости и деградации, навязываемых рабочим при капитализме [124]; в-третьих, из Эжена Бюре о нищете и эксплуатации пролетариата [125].

Во втором разделе Маркс отметил ряд отрывков под заголовком «Прибыль капитала». Вначале, цитируя Адама Смита, он определил капитал как власть над трудом и его продуктами. Затем он описал средства, с помощью которых капиталисты получают прибыль как от заработной платы, так и от авансированного сырья; мотивы, побуждающие капиталиста; накопление капитала и конкуренцию между капиталистами. Третий раздел Маркса был посвящен ренте, и в нем он указал на сходство между помещиком и капиталистом: в конечном счете между ними не было различия, и общество делилось только на два класса – рабочих и капиталистов. Характер земельной собственности полностью изменился с феодальных времен, и ни сохранение крупных поместий, ни их разделение на мелкие владения не могли избежать кризиса. Позже в рукописи Маркс выступил со своей язвительной критикой «протестантской этики», воплощенной в идеях классических экономистов: «Таким образом, несмотря на свой мирской облик, она есть наука подлинно нравственная и даже самая нравственная из всех. Ее главный тезис – отказ от жизни и человеческих потребностей. Чем меньше вы едите, пьете, покупаете книги, ходите в театр, на балы или в публичный дом, чем меньше вы думаете, любите, теоретизируете, поете, рисуете, фехтуете и т. д., тем больше вы сможете накопить, и так приумножится ваше сокровище, которое не испортит ни моль, ни ржавчина, – ваш капитал. Чем меньше вы являетесь, чем меньше вы выражаете свою жизнь, чем больше вы имеете, тем больше ваша отчужденная жизнь и тем больше спасение вашего отчужденного бытия» [126].

На этом этапе своей рукописи Маркс прервал запись в трех параллельных колонках и начал писать прямо через страницу. И также изменил свой стиль: теперь он писал, не прибегая к цитатам из других авторов. Этот отрывок об отчужденном труде написан лучше всего. В нем Маркс критикует концепцию труда классических экономистов, которых только что цитировал, на том общем основании, что их концепции были поверхностными и абстрактными, в то время как его собственная давала последовательное изложение сущностной природы экономики. Отталкиваясь от их предпосылок, Маркс утверждал, что чем больше рабочий производит, тем беднее он становится. Но этот анализ остался поверхностным: «Политическая экономия начинает с факта частной собственности, но не объясняет его. Она представляет себе материальный процесс, через который фактически проходит частная собственность, в виде общих абстрактных формул, которые затем имеют для нее значение законов <…> Но политическая экономия ничего не говорит нам о том, насколько эти внешние, кажущиеся случайными обстоятельства являются лишь выражением необходимого развития. Мы уже видели, как она рассматривает сам обмен как нечто случайное. Единственные колеса, которые приводит в движение политическая экономия, – это жадность и война между жадными: конкуренция» [127]. Но поскольку классические экономисты не понимали необходимой связи и развития различных экономических факторов, они не могли дать последовательного изложения экономики. Он же, напротив, стремился «понять существенную связь частной собственности, эгоизма, разделения труда, капитала и земельной собственности, обмена и конкуренции, ценности и деградации человека, монополии и конкуренции и т. д. – связь всего этого отчуждения с денежной системой» [128]. Обычный метод экономиста состоял в том, чтобы предположить фиктивное первобытное состояние и исходить из него; но при этом он просто принимал как факт то, что должен был объяснить: «Точно так же теолог объясняет происхождение зла через грехопадение, то есть он предполагает как исторический факт то, что он должен объяснить» [129].

Прежде чем изложить свою главную мысль, Маркс еще раз настаивает на ее эмпирической основе. «Мы начинаем, – говорит он, – с современного факта политической экономии» [130]. Этим фактом является всеобщее обнищание и дегуманизация рабочего. Маркс развивает последствия этого факта, тем самым вводя тему данного раздела: «Предмет, который производит труд, его продукт, противостоит ему как чуждое существо, как сила, независимая от производителя. Продукт труда – это труд, застывший в объекте, превратившийся в вещь, овеществление труда. Реализация труда – это его овеществление. В политической экономии это осуществление труда предстает как потеря реальности для рабочего, овеществление – как потеря предмета или рабство у него, а присвоение – как отчуждение, как экстериоризация» [131]. То есть, говоря об отчуждении, Маркс имел в виду следующее: человеку свойственно быть собственным творцом; он формирует и развивает себя, работая над окружающим миром и преобразуя его в сотрудничестве со своими товарищами. В этом прогрессивном обмене между человеком и миром природа человека заключается в том, чтобы контролировать этот процесс, быть инициатором, субъектом, в котором зарождается процесс. Однако эта природа стала чуждой человеку, то есть она больше не принадлежит ему, а принадлежит другому человеку или вещи. В религии, например, именно Бог – субъект исторического процесса. Именно Бог владеет инициативой, а человек находится в состоянии зависимости. В экономике, по Марксу, именно деньги или денежные отношения управляют людьми, как если бы они были объектами, а не наоборот. Суть в том, что человек потерял контроль над своей судьбой и увидел, что этот контроль вложен в других субъектов. То, что принадлежит человеку, стало для него чуждым, став атрибутом чего-то другого [132].

Обсудив это отношение рабочего к предметам своего производства, Маркс определил и проанализировал еще три характеристики отчужденного человека, его отчуждение в процессе производства. Как бы рабочий смог противостоять продукту своего труда как чужому существу, если бы он не отчуждал себя в самом акте производства? [133] Маркс выделял три аспекта этого типа отчуждения: во-первых, труд был внешним по отношению к рабочему и не являлся частью его природы; во-вторых, это был не добровольный, а принудительный труд; в-третьих, деятельность человека здесь принадлежала другому, и снова религиозная параллель: «Как в религии собственная деятельность человеческого воображения, деятельность головы и сердца человека, независимо действует на индивида как чуждая ему деятельность богов или дьяволов, так и деятельность рабочего не является его спонтанной деятельностью. Она принадлежит другому и оказывается потерей самого себя» [134]. В результате этого человек превратился в животное, поскольку он чувствовал себя спокойно только тогда, когда выполнял животные функции – ел, пил и размножался – в своих явно человеческих функциях он был вынужден чувствовать себя как животное.

Маркс проанализировал человека как отчужденного от продукта своего труда, а также как отчужденного в самом процессе производства (второе он также назвал «самоотчуждением»). Из двух предыдущих он вывел третью характеристику отчужденного труда: человек отчужден от своего вида, от своих собратьев. Затем Маркс определил, что он понимает под «видом» – термином, который перенял у Фейербаха. Две главные характеристики видового существа – самосознание и универсальность: «Человек есть видовое существо не только потому, что практически и теоретически он делает своими объектами как собственный, так и другие виды, но также – и это лишь другой способ выразить то же самое – он относится к себе как к настоящему, живому виду, то есть он относится к себе как к универсальному и потому свободному существу» [135]. Правда, животные тоже производили – но лишь то, что было им непосредственно необходимо. Природа человека, напротив, заключалась в универсальном и свободном производстве: он был способен «производить в соответствии с мерой каждого вида и везде знает, как применить присущий ему стандарт к объекту; таким образом, человек также создает вещи в соответствии с законами красоты» [136].

Затем Маркс дополнил картину, выведя из первых трех характеристик отчуждения четвертую: каждый человек отчужден от своих собратьев. «В целом утверждение, что человек отчужден от представителей своего вида, означает, что один человек отчужден от другого, ведь каждый из них отчужден от человеческой сущности. Отчуждение человека и вообще всех отношений, в которых он находится, прежде всего осознается и выражается в отношениях, в которых он находится с другими людьми. Так, в ситуации отчужденного труда каждый человек оценивает свое отношение к другим людям по тому отношению, в котором он находится как работник» [137]. Тот факт, что и продукт труда человека, и деятельность по производству стали для него чуждыми, означает, что другой человек должен контролировать его продукт и его деятельность. «Всякое самоотчуждение человека от самого себя и природы проявляется в том отношении, в котором он ставит себя и природу к другим людям, отличным от него. Поэтому религиозное самоотчуждение обязательно проявляется в отношениях мирянина к священнику, или, поскольку здесь мы имеем дело с духовным миром, к посреднику и т. д. В практическом, реальном мире самоотчуждение может проявиться только через практические, реальные отношения с другими людьми» [138].

Далее Маркс указал на практические последствия в отношении частной собственности и заработной платы, которые вытекали из его вывода о том, что общественный труд является источником всей стоимости и, следовательно, распределения богатства. Он использовал свой вывод для решения двух современных проблем. Первая заключалась в полном неприятии любой системы, предполагающей выплату заработной платы. Заработная плата лишь укрепляла понятие частной собственности, и поэтому даже предложение Прудона о том, что все заработки должны быть равными, было совершенно ошибочным. Помимо этого Маркс считал – крайне оптимистично, – что всеобщее освобождение человека может быть достигнуто через освобождение рабочего класса, поскольку «все рабство человека заключается в отношении рабочего к продукту своего труда» [139]. Далее он планировал распространить всю дискуссию на все аспекты классической экономики – бартер, конкуренцию, капитал, деньги, – а также сравнить относительное отчуждение капиталиста и рабочего [140]. Но рукопись оборвалась, оставшись незавершенной.

Несмотря на незаконченность рукописи, можно предположить, что содержала бы оставшаяся часть. В своих записных книжках того времени Маркс записывал размышления о прочитанных им классических экономистах. Его заметка об «Элементах политической экономии» (Elements of Political Economy) Джеймса Милля исключительно длинна и насыщенна: в ней Маркс рассматривает категории классической экономики, которые он планировал обсудить в незаконченной части своей рукописи об отчужденном труде, – бартер, конкуренцию, капитал и деньги. Он сосредоточился на обесчеловечивающем эффекте денег и частной собственности, закончив изложением своей концепции неотчуждаемого труда, которая была положительной стороной его критики отчужденного труда. Маркс начал свою заметку с критики попытки Милля сформулировать точные «законы» в экономике, столь хаотичной и открытой для постоянных колебаний, и продолжил комментарием к описанию Миллем денег как средства обмена. В капиталистическом обществе, утверждал Маркс, только деньги придают значение отношениям человека к своим собратьям и даже к своим товарам.

В «Записных книжках» подробно рассматривается проблема кредита. Кредит лишь усиливал обесчеловечивающую силу денег: «Кредит – это экономический приговор нравственности человека. В кредите сам человек, вместо металла или бумаги, стал посредником в обмене, но не как человек, а как существование капитала и процента. Человеческая индивидуальность, человеческая нравственность сама стала одновременно и предметом торговли, и формой, в которой существуют деньги. Вместо денег бумага – это мое личное существо, моя плоть и кровь, моя социальная ценность и статус, материальное тело духа денег» [141]. Кредитная система, по мнению Маркса, имела четыре основные характеристики: она увеличивала власть богатых – ведь кредит был более доступен тем, у кого уже были деньги; к экономическому суждению она добавляла моральное, подразумевая, что человек без кредита не заслуживает доверия; она вынуждала людей пытаться получить кредит путем лжи и обмана; и, наконец, кредит достиг своего совершенства в банковской системе. В коротком разделе о деньгах, помещенном далее в рукописи, Маркс привел множество цитат из «Фауста» Гёте и «Тимона Афинского» Шекспира, чтобы показать, что деньги гибельны для общества. Поскольку деньги могли купить все, что угодно, они могли устранить все недостатки: они были «связью всех уз» [142]. «Поскольку деньги – это существующая и самоутверждающаяся концепция стоимости, путающая и обменивающая все вещи, они – всеобщая путаница и обмен всех вещей, перевернутый мир, путаница и обмен всех природных и человеческих качеств» [143]. В подлинно человеческом обществе, где человек был человеком, все имело бы определенную, человеческую ценность, и только любовь могла бы быть обменяна на любовь и т. д. Именно в противовес этому обществу, основанному на деньгах и кредите, Маркс изложил свою идею подлинного социального существования человека:

«Поскольку человеческая природа есть природа подлинно общественная, люди создают и развивают общественную природу своим естественным действием; они развивают свое общественное бытие, которое не есть абстрактная, всеобщая сила в противоположность отдельным индивидам, но природа каждого индивида, его деятельность, жизнь, наслаждение, его богатство. Поэтому эта истинная общественная природа не возникает в рефлексии, она формируется через потребность и эгоизм индивидов, то есть она производится непосредственно через эффект их бытия. От человека не зависит, существует ли это общественное бытие или нет; но до тех пор, пока человек не осознал себя человеком и не организовал мир по-человечески, эта общинная природа проявляется в форме отчуждения – потому что ее субъект, человек, есть самоотчужденное существо. Люди – не абстрактно, а как реальные, живые, конкретные индивиды – и есть эта природа» [144].

С превращением труда в наемный труд это отчуждение стало неизбежным. В первобытном бартере люди обменивали только излишки своей продукции. Но вскоре люди стали производить с единственной целью обмена, и в конце концов «стало совершенно случайным и несущественным, получает ли производитель немедленное удовлетворение от продукта, в котором он лично нуждается, и в равной степени – позволяет ли ему сама деятельность его труда реализовать свою личность, осуществить свои природные способности и духовные цели» [145]. Этот процесс только ускорился из-за разделения труда, которое усилилось с развитием цивилизации и означало, что «вы не имеете отношения к моему предмету как человек, потому что я сам не имею к нему человеческого отношения» [146]. Маркс закончил свою заметку о деньгах описанием неотчуждаемого труда, и это один из немногих отрывков, где он подробно описывает свою картину будущего коммунистического общества. Поэтому приведем пространную цитату:

«Предположим, что мы производили бы по-человечески; в своем производстве каждый из нас вдвойне утвердил бы себя и своих собратьев. (1) Я бы объективировал в своем производстве свою индивидуальность и ее особенности и, таким образом, пожинал бы плоды своей деятельности, находя в ней индивидуальное выражение своей жизни, а также получал бы – глядя на объект – специальное удовольствие от осознания того, что моя личность объективна, видима для органов чувств и, следовательно, является силой, возвышающейся над всеми сомнениями; (2) в использовании продукта моего труда я получал бы непосредственное удовольствие от осознания того, что своей работой я одновременно удовлетворил человеческую потребность, а также объективировал человеческую сущность и, следовательно, создал для другого человека объект, удовлетворяющий его потребность; (3) я был бы для вас посредником между вами и видом и, таким образом, ощущался бы вами и признавался как завершение вашей сущности и необходимая часть вас самих, и тем самым я осознавал бы, что я утвержден и в вашей мысли, и в вашей любви; (4) в моем выражении моей жизни я создал бы моду на ваше выражение вашей жизни, и таким образом в моей деятельности осуществилась бы моя сущность, моя человеческая, общинная сущность. В такой ситуации наши продукты были бы подобны множеству зеркал, каждое из которых отражало бы нашу сущность. Таким образом, в этих отношениях то, что происходило на моей стороне, происходило бы и на вашей. Моя работа была бы свободным выражением моей жизни, а значит, и свободным наслаждением моей жизнью. В труде утверждалась бы особенность моей индивидуальности, поскольку это моя индивидуальная жизнь. Таким образом, труд был бы подлинной, деятельной собственностью. Если же предположить частную собственность, то моя индивидуальность настолько отчуждается, что я ненавижу свою деятельность: она есть для меня мучение и лишь видимость деятельности, а значит, и просто вынужденная деятельностью, которая навязана мне внешней, произвольной потребностью, а не внутренней и необходимой» [147].

Основной тезис Маркса заключался в том, что объективация человеком самого себя в капиталистическом обществе отрицает его видовое существование, а не подтверждает его. При этом он настаивал на том, что это суждение основано исключительно на экономических фактах; он заявлял, что использует доказательства, представленные самими классическими экономистами, и лишь критиковал их предпосылки. Несколько раз он утверждал, что просто излагает экономические факты; а в предисловии к рукописям в целом писал: «Мне не нужно заверять читателя, знакомого с политической экономией, что результаты моих изысканий были получены путем совершенно эмпирического анализа, основанного на сознательном и критическом изучении политической экономии» [148]. Однако использование им таких терминов, как «отчуждение» и «осуществление человеческой сущности», ясно показывает, что анализ Маркса не был чисто научным. Не был он и эмпирическим, если понимать это как отсутствие ценностных суждений. Ведь описание Маркса изобилует резко упрощенными высказываниями, граничащими со стилем эпиграмм. И если экономический анализ был заимствован из классической экономики, то моральные суждения были навеяны чтением (о котором говорилось выше) Шульца, Пеккера, Сисмонди и Бюре. Чтобы понять утверждения Маркса, важно осознать, что «эмпирическое» для него не подразумевало разграничения фактов и ценностей (эту идею он отверг бы), а лишь то, что анализ (к чему бы он ни привел) начинался в правильном месте – с материальных потребностей человека [149].

Вторая из рукописей Маркса стала ядром его трудов 1844 года, и именно она вызвала наибольший энтузиазм у позднейших комментаторов. Это, безусловно, базовый текст для всех, кто интересуется «социализмом с человеческим лицом». В ней Маркс ярким и провидческим языком излагает свое позитивное контрпредложение против отчуждения, которому подвергается человек при капитализме, – предложение, которое он назвал «коммунизмом». Его концепция, очевидно, отражает первую из многих долгих дискуссий с немецкими рабочими и французскими социалистами, недостатки которых он отметил в самом начале. Прудон, например, выступал за отмену капитала, а Фурье и Сен-Симон прослеживали отчуждение труда от конкретной формы труда. Фурье, соответственно, выступал за возврат к сельскохозяйственному труду, в то время как Сен-Симон видел главное решение в правильной организации промышленного труда. Коммунизм, однако, шел дальше этих частичных представлений и представлял собой «положительное выражение преодоления частной собственности» [150]. Естественно, идея коммунизма имела свою интеллектуальную историю и развивалась лишь поэтапно.

Первая появившаяся форма – то, что Маркс называл «грубым» коммунизмом, – была просто универсализацией частной собственности. «Этот род коммунизма сталкивается с таким большим господством материальной собственности, что стремится уничтожить все, что не может принадлежать всем как частная собственность; он хочет насильственно абстрагироваться от таланта и т. д. В нем непосредственная физическая собственность рассматривается как единственная цель жизни и бытия» [151]. Эта концепция коммунизма нашла свое отражение в предложении отменить брак и заменить его женской общностью. Ведь именно отношения между полами были «непосредственным, естественным и необходимым отношением человека к человеку…». «Систематически отрицая личность человека, коммунизм является лишь последовательным выражением частной собственности, которая как раз и есть это отрицание. Всеобщая зависть, выставляющая себя в качестве власти, – это скрытая форма жадности, которая просто заявляет о себе и удовлетворяет себя другим способом. Насколько мало это упразднение частной собственности представляет собой реальное присвоение, доказывает абстрактное отрицание всего мира культуры и цивилизации, регресс к неестественной простоте бедняка без всяких потребностей, который даже не дошел до стадии частной собственности, не говоря уже о том, чтобы выйти за ее пределы» [152].

Единственным сообществом было сообщество (отчужденного) труда, а единственным равенством – заработная плата, выплачиваемая сообществом как универсальным капиталистом. Вторая форма коммунизма, которую Маркс назвал неадекватной, была двух видов: первую он обозначил «все еще политической по своей природе, демократической или деспотической», а вторую – достигшей «упразднения государства, но все еще неполной и находящейся под влиянием частной собственности, то есть отчуждения человека» [153]. Об обеих этих формах Маркс сказал (довольно туманно): «Коммунизм уже знает себя как возвращение человека в самого себя, как уничтожение его самоотчуждения. Но поскольку он еще не постиг ни позитивной сущности частной собственности, ни человеческой природы потребностей, он все еще находится в плену и заражен частной собственностью. Он осознал ее концепцию, но не сущность» [154]. «Демократический» коммунизм, о котором упоминает Маркс, – это, должно быть, утопический, ненасильственный тип, пропагандируемый Этьеном Кабе, который был все более популярен в Париже в то время, особенно в Союзе справедливых; «деспотический», вероятно, относится к временной диктатуре пролетариата, за которую выступали последователи Бабёфа[59]59
    Гракх Бабёф (1760–1797) – французский философ, коммунист-утопист.


[Закрыть]. Второй тип коммунизма, предполагающий упразднение государства, представлял Дезами (автор знаменитых слов о том, что для идеального функционирования будущего коммунистического общества необходимы лишь бухгалтер и реестр).

Затем Маркс на нескольких плотно написанных страницах описал свою идею коммунизма – кульминацию предыдущих неадекватных концепций: «Коммунизм есть положительное упразднение частной собственности и, следовательно, человеческого самоотчуждения, а значит, реальное присвоение человеческой сущности человеком и для человека. Это коммунизм как полное и сознательное возвращение человека – сохранение всех богатств предшествующего развития для самого человека как социального, то есть человеческого, существа. Коммунизм как завершенный натурализм есть гуманизм, а как завершенный гуманизм есть натурализм. Он есть подлинное разрешение антагонизма между человеком и природой, между человеком и человеком, подлинное разрешение борьбы между существованием и сущностью, между объективацией и самоутверждением, между свободой и необходимостью, между индивидом и родом. Он есть решение загадки истории и знает, что является этим решением» [155].