Текст книги "Эхо прошлого"

Лонг-Айленд, колония Нью-Йорк. Сентябрь, 1776 г.

Уильям жалел, что не может поговорить с отцом. И вовсе не потому, что лорд Джон пустил бы в ход какие-то рычаги, нет. Ему просто хотелось услышать парочку полезных советов. Но, к сожалению, лорд Джон вернулся в Англию, и Уильям остался наедине со своими печалями.

Если быть точным, то не совсем наедине. Сейчас Уильям командовал отрядом солдат, которые охраняли таможенный пропускной пункт на краю Лонг-Айленда. Уильям злобно прихлопнул комара, севшего на его запястье. Жаль, что нельзя сделать то же самое с Клэрвеллом.

Лейтенант Эдвард Маркхэм, маркиз Клэрвелл. Известный Уильяму и паре его самых близких друзей еще как Нед-без-подбородка или Понс[52]52
  Ponce – педик, гомосексуалист (англ.).


[Закрыть]. Почувствовав комариный укус, Уильям хлопнул по собственному выдающемуся подбородку и вдруг заметил, что двое его людей куда-то исчезли. Громко зовя их по имени, Уильям направился к фургону, который они проверяли.

Рядовой Уэлч выскочил из-за фургона, словно чертик из табакерки, испуганно тараща глаза и вытирая рот. Уильям подался вперед, принюхался и коротко обронил:

– Виновен. Где Лонфол?

Тот был в фургоне: торопливо заключал сделку с его владельцем за три бутылки контрабандного бренди, который вышеуказанный джентльмен собирался незаконно провезти. Угрюмо отмахиваясь от полчищ комаров-людоедов, налетевших с болот неподалеку, Уильям арестовал владельца фургона, подозвал трех солдат из своего подразделения и велел отвести контрабандиста, Уэлча и Лонфола к сержанту. Затем поправил ружье и встал посреди дороги, одинокий и безжалостный, всем своим видом угрожая любому, кто попытается пройти или проехать.

Словно в насмешку, дорога, на которой все утро не прекращалось движение, ненадолго опустела, что дало Уильяму возможность вернуться к злобным мыслям о Клэрвелле.

Наследник из очень влиятельной семьи, находящийся в интимной связи с лордом Нортом, прибыл в Нью-Йорк неделей раньше Уильяма, и его тоже отправили в штаб Хау. Там он уютно устроился, всячески угождая генералу Хау, который, к его чести, имел обыкновение моргать и таращиться на Понса, словно пытаясь вспомнить, кто он такой и какого черта делает в штабе. Кроме того, Клэрвелл обхаживал и капитана Пикеринга, главного генеральского адъютанта, человека тщеславного и куда более восприимчивого к безудержному подхалимству Неда.

В результате Неду постоянно перепадали самые интересные задания: короткие разведывательные экспедиции с генералом, сопровождение его на встречах с индейскими вождями и тому подобное, в то время как Уильям и несколько других младших офицеров перебирали бумаги и умирали от скуки. Прискорбное положение, особенно после упоительной и свободной жизни разведчика.

Уильяма не тяготили трудности казарменного быта и армейская бюрократия. Отец научил его сохранять самообладание в сложных ситуациях и противостоять скуке, умело обращаться с болванами и использовать в качестве оружия ледяную вежливость. Но в один прекрасный день кто-то, не обладающий силой воли Уильяма, сорвался и, не устояв перед выразительностью профиля Неда, нарисовал карикатуру на капитана Пикеринга, изобразив того со спущенными до лодыжек бриджами. Капитан что-то выговаривал младшему составу и, очевидно, совершенно не замечал Понса, который, нагло ухмыляясь, выглядывал из его задницы.

Сам Уильям не участвовал в создании этого возмутительного образа – хотя и был бы не против, – но Нед увидел, как он смеется над рисунком, и в редком для себя проявлении мужественности ударил Уильяма кулаком в нос. Последовала потасовка, в ходе которой младшие офицеры очистили помещение, а кое-какая мебель оказалась поломанной. В результате Уильям с капающей на рубашку кровью предстал перед холодным взором капитана Пикеринга, а оскорбительная карикатура лежала на столе в качестве доказательства.

Уильям, конечно, отрицал свое авторство, но наотрез отказался сказать, кому оно принадлежит. Он использовал ледяную вежливость, которая сработала так хорошо, что Пикеринг не отправил Уильяма на гауптвахту. Всего лишь на Лонг-Айленд.

– Чертов жополиз! – пробормотал Уильям, глядя на приближающуюся торговку молоком с такой яростью, что женщина вначале замерла как вкопанная, а потом боязливо прошла мимо, не сводя с него выпученных глаз, словно боялась, что он вот-вот взорвется.

Уильям оскалился, отчего она испуганно пискнула и припустила с такой скоростью, что расплескала молоко из ведер, которые несла на коромысле.

Уильяму стало стыдно, захотелось догнать женщину и извиниться, но он не мог: двое погонщиков гнали вниз по дороге стадо свиней прямо ему навстречу. Бросив взгляд на приближающуюся массу шевелящейся визжащей плоти в пятнистых, перемазанных грязью шкурах и с разодранными ушами, Уильям проворно запрыгнул на перевернутое ведро, которое служило ему командным пунктом. Погонщики весело замахали руками, выкрикивая то ли приветствия, то ли ругательства. Уильям не был уверен, что они говорили на английском, и не собирался это выяснять.

Свиньи прошли, оставив его посреди моря взбитой копытами грязи, обильно усеянной свежим пометом. Уильям хлопнул, разгоняя тучу надоедливых комаров, вьющихся над головой, и подумал, что с него хватит. Он торчит на Лонг-Айленде уже две недели, тринадцать с половиной бесконечных дней. Впрочем, недостаточно долгих, чтобы заставить его извиниться перед Недом-без-подбородка или капитаном Пикерингом.

– Подхалим! – пробормотал Уильям.

Вообще-то, альтернатива у него была. И чем дольше Уильям торчал здесь с комарами, тем привлекательнее она казалась.

Путь от штаба до таможенного поста был довольно долгим, особенно если проделывать его дважды в день, поэтому Уильяма определили на постой к некоему Калперу и его двум сестрам. Калперу это совсем не нравилось, и у него начинал дергаться левый глаз всякий раз, когда он видел Уильяма, но обе пожилые дамы души в нем не чаяли, и Вилли по мере возможности благодарил их за заботу, принося то конфискованную ветчину, то отрез батиста. Прошлым вечером он пришел с куском хорошего копченого бекона, когда мисс Эбигейл Калпер сообщила шепотом, что у него гость.

– Курит во дворе, – сказала она, наклонив голову в чепце в сторону дома. – Боюсь, сестра против того, чтобы в доме курили.

Уильям подумал, что кто-то из его друзей приехал составить ему компанию или, возможно, привез известие об официальном прощении, которое вернуло бы его из ссылки на Лонг-Айленде, но вместо этого увидел капитана Ричардсона. Тот с трубкой в руке медитативно наблюдал, как петух Калперов топчет курицу.

– Радости буколической жизни, – заметил капитан, когда растрепанный петух свалился наземь, вскочил, пошатываясь, и победно прокукарекал, в то время как курица отряхнулась, приводя в порядок перья, и продолжила клевать как ни в чем не бывало. – Тихо здесь, не правда ли?

– О да, – ответил Уильям. – К вашим услугам, сэр.

На самом деле тихо там не было: мисс Бьюла Калпер держала полдюжины коз, которые день и ночь блеяли. Она утверждала, что они не дают ворам залезть в амбар. Внезапно одна из этих тварей заблеяла так громко и пронзительно, что капитан Ричардсон уронил кисет. Еще несколько коз присоединились к товарке и начали громко мекать, словно издеваясь.

Уильям наклонился и поднял кисет, сохраняя невозмутимое выражение лица, хотя сердце бешено колотилось. Вряд ли Ричардсон проделал весь долгий путь до Лонг-Айленда только для того, чтобы убить время.

– Иисусе, – пробормотал Ричардсон, бросив взгляд на коз, затем покачал головой и махнул рукой в сторону дороги: – Не прогуляетесь со мной, лейтенант?

Уильям охотно согласился.

– Я кое-что слышал о вашем нынешнем положении. – Ричардсон улыбнулся. – Если хотите, я поговорю с капитаном Пикерингом.

– Весьма любезно с вашей стороны, сэр, – ответил Уильям, – но, боюсь, я не смогу извиниться за то, чего не делал.

Ричардсон пренебрежительно махнул трубкой.

– Пикеринг вспыльчив, но отходчив. Я позабочусь, чтобы он не держал на вас обиды.

– Благодарю вас, сэр.

«И что же тебе нужно взамен?» – подумал Уильям.

– Есть некий капитан Рэндолл-Айзекс, – как бы между прочим произнес Ричардсон. – Через месяц он отправляется в Канаду, где займется кое-какими военными делами. И вполне вероятно, что, находясь там, он встретится с… одним человеком, который может передать армии ценную информацию. У меня есть основания полагать, что этот человек почти не владеет английским, а капитан Рэндолл-Айзекс, увы, не знает французского. Попутчик, который свободно говорит на французском, мог бы… оказаться весьма полезным.

Уильям кивнул, но не стал задавать вопросов. Будет еще уйма времени, если он согласится выполнить поручение Ричардсона.

На обратном пути они обменивались банальностями, а потом Ричардсон вежливо отклонил приглашение мисс Бьюлы отужинать с ними и ушел, еще раз пообещав поговорить с капитаном Пикерингом.

«Стоит ли давать согласие?» – раздумывал Уильям под доносящийся снизу свистящий храп Абеля Калпера. Луна была полной, и, хотя на чердаке не было окон, Уильям чувствовал ее притяжение – он всегда плохо спал в полнолуние.

Должен ли он торчать в Нью-Йорке, надеясь, что его положение улучшится или что он наконец увидит хоть какие-то военные действия? Или разом со всем покончить и принять предложение Ричардсона?

Отец наверняка бы посоветовал первый вариант: чтобы продвинуться по службе и покрыть себя славой, офицеру лучше отличиться в бою, нежели ступать на скользкую и несколько дискредитирующую тропу шпионажа. И все же… Уильяма раздражали ограничения и рутина армейской жизни, особенно после долгих недель свободы. И он знал, что был тогда полезен.

Но чего может добиться один лейтенант, погребенный под внушительным весом вышестоящих чинов? Ну, дадут ему командовать собственными подразделениями, но все равно придется выполнять приказы, а не действовать по своему усмотрению… Уильям ухмыльнулся стропилам, смутно маячившим в футе от лица, представив, что сказал бы дядя Хэл о собственном усмотрении младших офицеров.

Только вот дядя Хэл был не просто обычным профессиональным военным. Он всегда радел о благополучии и чести своего полка, о людях, которыми командовал. А Уильям рассматривал военную карьеру только как занятие на ближайшее будущее. Американская кампания скоро закончится, и что дальше?

Он богат – или станет богатым, когда достигнет совершеннолетия, а оно уже близко, – хотя порой ожидание напоминало одну из любимых отцом картин, где перспектива исчезала, открывая взгляду невероятную бесконечность. Но когда у него все-таки появятся деньги, подумал Уильям, он сможет купить офицерскую должность, где захочет – возможно, чин капитана в уланском полку… И будет уже неважно, отличился он в Нью-Йорке или нет.

Отец – Уильям словно услышал его наяву и потому зарылся под подушку, чтобы заглушить голос, – сказал бы, что зачастую репутация зависит от самых незначительных поступков, каждодневных решений, принятых с честью и ответственностью, а вовсе не от героических сражений, исполненных драматизма. Уильяма не интересовала ежедневная ответственность.

Под подушкой оказалось слишком жарко, и Уильям сбросил ее на пол, сердито ворча.

– Нет, – сказал он лорду Джону вслух. – Я поеду в Канаду!

И с размаху вновь улегся на скомканную и влажную от пота постель, закрыв глаза и уши от дальнейших мудрых советов.

* * *

Через неделю ночи стали такими прохладными, что Уильям радовался теплу очага мисс Бьюлы и ее рагу из устриц – и, слава богу, достаточно холодными, чтобы чертовы комары исчезли. Дни по-прежнему стояли теплые, и Уильям почти обрадовался, получив приказ прочесать вместе со своими людьми берег, чтобы найти тайник контрабандистов, о котором пронюхал капитан Хэнкс.

– Тайник с чем? – спросил Перкинс, рот которого был, как всегда, полуоткрыт.

– С лобстерами, – легкомысленно ответил Уильям, но смягчился от растерянного вида Перкинса. – Не знаю, но, думаю, вы поймете, когда найдете. Только не пейте это, отправьте кого-нибудь за мной.

Суденышки контрабандистов доставляли на Лонг-Айленд почти все, но в этот раз шансы отыскать тайник с постельным бельем или ящиками голландских тарелок были невелики. Может, бренди или эль, но почти наверняка что-то из выпивки – контрабанда спиртного была самой выгодной. Уильям разбил людей по двое и отправил выполнять задание, а сам наблюдал, пока они не отошли на приличное расстояние. Тогда он глубоко вздохнул и прислонился к дереву.

Эти деревья, низкорослые кривые сосны, росли возле берега, и морской ветер игриво шевелил их иглы и успокаивающе шелестел в ушах. Уильям снова вздохнул, теперь от удовольствия, вспоминая, как сильно он любит одиночество, на которое не мог рассчитывать уже целый месяц. А вот если согласиться на предложение Ричардсона… Нет, конечно, там будет Рэндолл-Айзекс, но все равно… Несколько недель в пути, свобода от оков армейского долга и рутины. Тишина, в которой можно спокойно подумать. И никакого Перкинса!

Он лениво размышлял, удастся ли ему проникнуть в казарму для младших офицеров и избить Неда до полусмерти, прежде чем скрыться в глуши, подобно краснокожему индейцу. Понадобится ли маскировка? Он решил, что нет, если дождаться наступления темноты. Конечно, Нед сразу его заподозрит, но не сможет ничего доказать, если не увидит лицо Уильяма. А не подло ли нападать на Неда, когда тот спит? Впрочем, это поправимо, Уильям вылил бы на него содержимое ночного горшка, чтобы разбудить, а только потом приступил бы к делу.

В паре дюймов от головы Уильяма пролетела крачка и отвлекла от приятных размышлений. Его невольное движение, в свою очередь, испугало птицу, которая, выяснив, что он не годится в пищу, возмущенно закричала и взмыла над водой. Уильям швырнул в птицу сосновой шишкой, промазал, но не расстроился. Он решил, что сегодня же вечером пошлет капитану Ричардсону записку с согласием. От этой мысли сердце забилось сильнее, и Уильяма охватило радостное предчувствие, такое же парящее, как полет чайки.

Он вытер песок с пальцев о штаны и замер, заметив на воде какое-то движение: неподалеку от берега туда-сюда сновал шлюп. Всмотревшись, Уильям расслабился: всего лишь этот негодяй Роджерс.

«Интересно, а тебе что здесь понадобилось?» – пробормотал Уильям. Он вышел на песчаную кромку берега и, уперев руки в бока, встал в зарослях тростника так, чтобы было видно красный мундир, – на случай, если Роджерс не заметил солдат, которые рассыпались по всему берегу: красноватые точки ползали по песчаным дюнам, словно клопы. Если Роджерсу известно о тайнике контрабандистов, то пусть знает, что все права на него принадлежат его, Уильяма, людям.

Роберт Роджерс был темной личностью. Несколько месяцев назад он пробрался в Нью-Йорк и как-то ухитрился получить от генерала Хау чин майора, а от его брата, адмирала, – шлюп. Поговаривали, что Роджерс охотился на индейцев, да он и сам любил наряжаться как индеец. Впрочем, действовал он вполне успешно и завербовал достаточно людей, чтобы сформировать десяток отрядов рейнджеров, одетых в аккуратную форму. Однако Роджерс по-прежнему рыскал на шлюпе вдоль побережья в небольшой компании дружков такого же непотребного вида, как и он сам: видимо, искал рекрутов, шпионов, контрабандистов и, как думал Уильям, все, чем можно поживиться.

Шлюп подошел поближе, и Уильям увидел на палубе Роджерса: разменявшего пятый десяток смуглого человека с порочным лицом, покрытого шрамами и изрядно потрепанного жизнью. Он увидел Уильяма и приветливо помахал. В ответ Уильям вежливо поднял руку: если его люди что-нибудь найдут, Роджерс может понадобиться, чтобы доставить груз в Нью-Йорк, – разумеется, под охраной, чтобы ничего не пропало в пути.

Про Роджерса ходило немало слухов, и некоторые он, похоже, пустил сам. Но, насколько знал Уильям, лучше всего характеризовал Роджерса тот факт, что однажды он попытался засвидетельствовать свое почтение генералу Вашингтону, который не только отказался его принять, но и бесцеремонно вышвырнул из лагеря Континентальной армии, запретив появляться впредь. Уильям считал это происшествие бесспорным доказательством здравомыслия вирджинца.

Так, что теперь? На шлюпе убрали паруса и спустили на воду небольшую лодку. В ней был Роджерс, и он греб сам. Уильям насторожился, но все же вошел в воду и схватился за планширь, помогая Роджерсу вытащить лодку на песок.

– Какая приятная встреча, лейтенант! – Роджерс ухмыльнулся, щербатый, но самоуверенный. Уильям поприветствовал его коротко и официально:

– Здравствуйте, майор.

– Ваши ребята, случайно, не тайник с французским вином ищут?

«Проклятье, он его уже нашел!»

– До нас дошел слух, что в этом районе действуют контрабандисты, – сухо ответил Уильям. – Мы проводим расследование.

– Разумеется, – любезно согласился Роджерс. – Сэкономить вам немного времени? Попробуйте с другой стороны… – он обернулся и мотнул подбородком в сторону нескольких покосившихся рыбачьих лачуг примерно в четверти мили от них с Уильямом. – Оно…

– Мы там уже искали, – перебил Уильям.

– Оно зарыто в песок за лачугами, – закончил Роджерс, не обращая внимания на то, что его прервали.

– Весьма вам признателен, – сказал Уильям со всей сердечностью, какую только мог изобразить.

– Вчера вечером видел, как двое ребят его закапывали, – объяснил Роджерс. – Не думаю, что они успели вернуться.

– Я смотрю, вы наблюдаете за этим участком берега, – заметил Уильям. – Что-нибудь ищете? Сэр, – добавил он.

Роджерс улыбнулся.

– Раз уж вы об этом заговорили, сэр, то да. Бродит тут один тип, чертовски любопытный, все выспрашивает, вот мне и хочется с ним поговорить. Может, если вы или ваши люди обнаружат его…

– Конечно, сэр. Вы знаете его имя или как он выглядит?

– И то и другое, – торопливо ответил Роджерс. – Высокий, со шрамами от порохового взрыва на лице. Как увидите, сразу узнаете. Мятежник, и вся семья у него такая, родом из Коннектикута. Зовут его Хейл.

Уильяма будто ударили под дых.

– О, так вы его видели?

Роджерс говорил мягко, но взгляд его темных глаз стал настороженным. Уильям ощутил укол досады из-за того, что выражение его лица настолько легко прочитать, но кивнул.

– Он прошел через таможенный пункт вчера. Весьма болтливый малый, – добавил он, пытаясь вспомнить, как тот выглядел. Уильям заметил шрамы: щеки и лоб парня испещряли побледневшие рубцы. – Сильно нервничал: потел, и голос у него дрожал. Рядовой, который его остановил, думал, у него табак припрятан или еще какая контрабанда, и заставил вывернуть карманы, только ничего не нашли. – Уильям закрыл глаза и нахмурился, пытаясь вспомнить. – У него были документы… Я их видел.

Он действительно их видел, но лично не просматривал, поскольку был занят торговцем, который вез целую телегу сыров, по его словам, для британского армейского магазина. К тому времени, как Уильям закончил с торговцем, парень уже исчез.

– Человек, который с ним говорил… – Роджерс вглядывался в беспорядочно суетившихся на берегу солдат. – Который из них?

– Рядовой по фамилии Хадсон. Я позову его, если хотите, – предложил Уильям, – только вряд ли он расскажет что-нибудь путное о документах того молодчика – он не умеет читать.

Роджерс, явно раздосадованный, кивнул Уильяму, чтобы тот все же позвал Хадсона. Хадсон подтвердил слова Уильяма, но не смог вспомнить ничего, касающегося документов, кроме того, что на одной странице были какие-то цифры.

– И еще, как мне кажется, рисунок, – добавил рядовой. – Только я не заметил, что это было, сэр.

– Значит, цифры? Очень хорошо, – произнес Роджерс, потирая руки. – А он сказал вам, куда направляется?

– Навестить друга, сэр, который живет подле Флашинга. – Хадсон говорил учтиво, но с любопытством разглядывал рейнджера: Роджерс был босиком, одетый в потрепанные льняные бриджи и короткую жилетку из ондатрового меха. – Я не спросил имя друга, сэр. Не знал, что это может быть важно.

– О, сомневаюсь, что это важно, рядовой. Вряд ли друг вообще существует, – усмехнулся Роджерс. Похоже, новости его обрадовали. Прищурив глаза, он уставился куда-то вдаль, как будто мог разглядеть среди дюн шпиона, и медленно кивнул.

– Очень хорошо, – как бы про себя пробормотал он и уже собрался уходить, когда его остановил Уильям:

– Благодарю вас за информацию о контрабандистском складе, сэр.

Пока Уильям и Роджерс расспрашивали Хадсона, Перкинс следил за раскопками и теперь подгонял группку солдат, которые катили вниз по дюнам облепленные песком бочонки. Один из них ударился о засыпанный песком камень, подскочил, тяжело упал и покатился под странным углом, а солдаты что-то громко кричали вслед.

При виде этого Уильям слегка вздрогнул. Если вино и переживет спасательную операцию, то еще две недели будет непригодно для питья. Хотя вряд ли это кого-нибудь остановит, все равно выпьют.

– Я бы хотел попросить разрешения погрузить конфискованную контрабанду на борт вашего шлюпа для дальнейшей перевозки, – официальным тоном обратился он к Роджерсу. – Разумеется, я буду сопровождать груз и сам его доставлю.

– О, конечно! – Роджерса, похоже позабавила просьба, но он согласно кивнул, а потом в раздумье почесал нос. – До завтра мы все равно не отчалим, может, присоединитесь к нам сегодня вечером? Поможете нам, вы ведь видели того человека, которого мы ищем.

Сердце Уильяма восторженно забилось. Рагу мисс Бьюлы померкло в сравнении с возможностью поохотиться на опасного шпиона. К тому же участие в поимке преступника наверняка пойдет на пользу его, Уильяма, репутации, даже если почти все лавры достанутся Роджерсу.

– Буду рад вам помочь, сэр!

Роджерс усмехнулся и оглядел Уильяма с ног до головы.

– Вот и хорошо. Но, лейтенант, нельзя отправляться на охоту за шпионом в таком виде. Поднимайтесь на борт, мы вас переоденем.

* * *

Он оказался на шесть дюймов выше самого высокого из экипажа Роджерса. В конце концов Уильяма нарядили в грубую льняную рубаху навыпуск – ее полы прикрывали расстегнутые верхние пуговицы холщовых бриджей, таких тесных, что при каждом резком движении они угрожали его кастрировать. Согнуться в них тоже было практически невозможно, и потому он решил, подражая Роджерсу, ходить босиком, а не мучиться из-за слишком коротких полосатых чулок, которые оставляли на виду коленки и дюйма четыре волосатых голеней ниже бриджей.

Шлюп подошел к Флашингу, где Уильям, Роджерс и четверо его людей сошли на берег. В задней комнате одной из лавок, стоявших у большой проселочной дороги, Роджерс держал неофициальный пункт по найму рекрутов, куда теперь и заглянул на пару минут. Вышел он с хорошей новостью: во Флашинге Хейла не видели, и скорее всего, он остановился в одной из двух таверн в Элмсфорде, в двух-трех милях от деревни.

Компания двинулась в указанном направлении, из осторожности разбившись на группы. Таким образом, Уильям оказался рядом с Роджерсом, шагал, прячась от вечерней прохлады под накинутой на плечи рваной шалью. Конечно, он не побрился, и воображал, что выглядит почти так же, как рейнджер, который дополнил свой наряд фетровой шляпой с прилипшей к полям высохшей летучей рыбой.

– Наверное, нам нужно изображать ловцов устриц или возчиков? – спросил Уильям.

Роджерс насмешливо хмыкнул и покачал головой.

– Ты не сойдешь ни за одного из них, особенно если заговоришь. Да и вообще, парень, держи рот на замке и открывай, только если захочешь туда что-нибудь положить. Мы с ребятами сами управимся. Твое дело – кивнуть, если заметишь Хейла.

На берег налетел ветер, обдав их запахом холодных болот со слабой примесью печного дыма. Жилья вокруг не было, и блекнущий к ночи пейзаж казался необитаемым. Но песчаная грязь проселка приятно холодила ноги, и Уильяма нисколько не угнетало унылое зрелище: он с нетерпением ждал, что будет дальше.

Роджерс в основном молчал и шагал навстречу холодному ветру, опустив голову, но через какое-то время небрежно заметил:

– Я вез капитана Ричардсона сюда из Нью-Йорка. И обратно тоже.

Уильям хотел было переспросить с холодной вежливостью: «Капитана Ричардсона?» – но вовремя сообразил, что делать этого не стоит.

– Неужели? – спросил он и замолчал.

Роджерс рассмеялся.

– А ты не из болтливых, да? Тогда он, возможно, и прав, что выбрал тебя.

– Он сказал вам, что выбрал меня для… чего-то?

– Молодец, парень. Никогда не говори ничего забесплатно, но иногда полезно чуть-чуть подмазать колеса. Ричардсон – стреляный воробей, он о тебе вообще не упоминал, но мне-то известно, кто он и чем занимается. И я знаю, где его высадил. Готов поспорить, он там не Калперов искал.

Уильям неопределенно хмыкнул. Роджерс явно хотел сказать что-то еще. Пусть говорит.

– Сколько тебе лет, парень?

– Девятнадцать, – сердито ответил Уильям. – А что?

Роджерс пожал плечами. В густеющих сумерках его силуэт почти не выделялся среди теней.

– Тогда ты достаточно взрослый, чтобы сознательно рисковать своей шеей. Но, возможно, тебе захочется еще раз подумать, прежде чем согласиться на предложение Ричардсона, что бы он ни предлагал.

– Допустим, он действительно кое-что предложил, – опять-таки, а что?

Роджерс слегка подтолкнул его в спину, поторапливая.

– Скоро сам увидишь, парень. Пойдем.

* * *

Теплый дымный свет таверны и запахи еды объяли Уильяма. До этой минуты он не ощущал холода, тьмы или голода, его разум сосредоточился на предстоящем приключении. Но сейчас Уильям сделал медленный и долгий вдох, наполняя ноздри ароматами свежего хлеба и жареного цыпленка, и почувствовал себя трупом, который в день Воскресения восстал из могилы и вернулся к жизни.

Однако следующий вдох застрял у него в горле, сердце резко сжалось, и кровь быстрее побежала по жилам. Роджерс рядом что-то предупреждающе буркнул и пошел к столу, как бы невзначай оглядывая зал.

Тот человек сидел у огня, ел курицу и болтал с парочкой фермеров. Большинство людей в таверне оглянулись на дверь, когда вошли новые посетители, кое-кто удивленно моргнул при виде Уильяма, но шпион был настолько занят едой и разговором, что даже не поднял головы.

Хотя Уильям не обратил особого внимания на этого человека при первой встрече, но сразу бы его узнал. Он был не таким высоким, как сам Уильям, но все же на несколько дюймов выше среднего роста, а его необычная внешность сразу бросалась в глаза: светлые льняные волосы, высокий лоб, покрытый шрамами от порохового взрыва, о котором упомянул Роджерс. На столе, рядом с тарелкой шпиона, лежала круглая широкополая шляпа, а одет он был в скромный неприметный костюм коричневого цвета.

Не в мундире… Уильям тяжело сглотнул, не только от голода и запаха еды.

Роджерс уселся за соседний стол, показал Уильяму на табурет напротив и вопросительно поднял брови. Уильям молча кивнул, не глядя в сторону Хейла.

Хозяин принес им еду и пиво, и Уильям увлеченно занялся едой, радуясь, что не должен участвовать в разговоре. Хейл же чувствовал себя совершенно свободно и много болтал, рассказывая собеседникам, что он голландец, школьный учитель из Нью-Йорка.

– Однако сейчас там не до ученья, – сказал он, качая головой, – большинство моих учеников уехали – сбежали вместе с семьями к родственникам в Коннектикут или Нью-Джерси. Здесь, наверное, творится то же самое. Или еще хуже?

Один из сидящих за его столом лишь хмыкнул, но другой глумливо присвистнул.

– Можно и так сказать. Проклятые красные мундиры хватают всех кого ни попадя! Тори, виги, мятежники – для этих жадных ублюдков ни черта нет разницы. Скажешь слово против, сразу настучат по башке или бросят в чертову тюрьму, лишь бы долго не возиться. Да вот, на прошлой неделе один здоровенный олух остановил меня на таможенном пункте и забрал весь мой груз яблочного сидра и проклятый фургон в придачу! Он…

Уильям подавился куском хлеба, но не посмел откашляться. Господи Иисусе, он не узнал человека, который сидел спиной к нему, но прекрасно помнил яблочный сидр. Здоровенный олух?

Он глотнул пива, надеясь протолкнуть кусок дальше, но это не помогло. Уильям негромко кашлянул, чувствуя, как багровеет лицо. Роджерс нахмурился и взглянул на него с испугом. Уильям слабо махнул рукой в сторону бывшего владельца сидра, ткнул себя в грудь и как можно незаметнее вышел из зала. Великолепная маскировка Уильяма не скрывала ни его роста, ни стати, и если бы фермер признал в нем британского солдата, все пошло бы прахом.

Он сдерживал дыхание до тех пор, пока не оказался на улице, а уже там зашелся кашлем, да так, что желудок едва не вывернулся наизнанку. Когда кашель утих, Уильям прислонился к стене таверны, хватая ртом воздух и тяжело дыша. Вставая из-за стола, он прихватил с собой куриную ножку и теперь жалел, что не взял вместо нее пива.

К таверне приблизились последние из людей Роджерса и, недоуменно взглянув на Уильяма, зашли внутрь. Он вытер рот тыльной стороной ладони, выпрямился и осторожно пошел вдоль стены, пока не добрался до окна.

Новые посетители рассаживались неподалеку от стола Хейла. Затаившись у окна, Уильям увидел, что Роджерс уже вовсю разговаривает с Хейлом и двумя фермерами и, похоже, рассказывает им что-то смешное. Когда он закончил, поставщик сидра громко захохотал и стукнул кулаком по столу. Хейл попытался улыбнуться, но вид у него был ошарашенный, должно быть, шутка оказалась чересчур забористой.

Роджерс откинулся назад, небрежным жестом привлек внимание всего стола, что-то сказал, и остальные закивали, заговорили наперебой, соглашаясь. Роджерс подался вперед, явно обращаясь к Хейлу.

Из-за шума в таверне и свиста холодного ветра в ушах до Уильяма доносились только обрывки разговора. Судя по всему, Роджерс признался, что он тоже из мятежников. Его люди согласно кивали из-за своего стола, потом стали подсаживаться ближе, присоединяясь к крамольной беседе вокруг Хейла. Тот же говорил увлеченно, взволнованно и очень искренне. Уильям подумал, что он вполне мог бы быть учителем, хотя Роджерс утверждал, что Хейл – капитан Континентальной армии. Уильям покачал головой: надо же, Хейл совсем не похож на солдата.

Впрочем, шпионом он тоже не выглядел: слишком приметный. Довольно привлекательный блондин с покрытым шрамами лицом, высокий…

Уильям почувствовал в желудке ледяной ком. Господи Иисусе. Уж не об этом ли предупреждал его Роджерс? Намекнув, что Уильяму следует остерегаться заданий капитана Ричардсона и что сегодня ночью он сам увидит, почему?

Уильям давно привык и к своему росту, и к тому, какое впечатление он производит на людей. Ему даже нравилось, что на него смотрят снизу вверх. Однако, когда Уильям выполнял первое поручение капитана Ричардсона, ему и в голову не приходило, что люди запомнят его из-за роста и без особого труда дадут описание его внешности. Здоровенный олух – характеристика исчерпывающая.