Текст книги "Эхо прошлого"

– Как выглядел тот человек?

– Ну… большой, – неуверенно сказал Джем.

Учитывая, что Джему не исполнилось и девяти, большинство мужчин казались ему большими.

– Такой же большой, как папа?

– Наверно.

Дальнейшие расспросы почти ничего не дали. Джем прочитал самые сенсационные материалы из коллекции Роджера и потому знал, кто такой Нукелави. Мальчик так испугался, встретив существо, которое могло в любую минуту сбросить кожу и сожрать его, что не запомнил человеческий облик этого создания. Высокий, с короткой бородкой, не слишком темными волосами, одетый «вот как мистер Макнил». Значит, рабочая одежда как у фермера.

– Почему ты не рассказал о нем папе или мне?

Казалось, Джем вот-вот расплачется.

– Он сказал, что, если я проболтаюсь, он вернется и съест Мэнди.

– Ох, Джем. – Бри обняла сына одной рукой и притянула к себе. – Не бойся, милый. Все хорошо.

Мальчуган дрожал и от облегчения, и от воспоминаний, а Брианна успокаивала его, гладя по ярким волосам. Скорее всего, бродяга, подумала она. Заночевал в башне? Наверное, он уже ушел, – насколько она поняла из рассказа Джема, он встретил этого человека больше недели назад, но…

– Джем, – медленно произнесла она, – почему вы с Мэнди сегодня пошли туда, к башне? Ты не боялся, что человек еще там?

Он удивленно взглянул на нее и покачал головой, отчего рыжие волосы разлетелись.

– Нет, я тогда убежал, но спрятался и подсматривал за ним. Он ушел на запад. Туда, где его дом.

– Он так сказал?

– Нет, но такие, как он, живут на западе. – Джем показал на книгу. – Когда они уходят туда, то уже не возвращаются. И я больше его не видел, хотя наблюдал, на всякий случай.

Бри чуть было не рассмеялась, но все еще тревожилась. И правда: большинство шотландских сказок заканчивалось тем, что некое сверхъестественное существо уходило на запад, или в скалы, или в воду, – туда, где был его дом. И, само собой, раз история закончилась, оно уже не возвращалось.

– Это был всего лишь мерзкий бродяга, – уверенно сказала Брианна и, прежде чем отпустить Джема, похлопала его по спине. – Не бойся его.

– Правда? – спросил сын, явно желая поверить, но пока еще не готовый признать, что он в безопасности.

– Правда, – решительно ответила Бри.

– Хорошо. – Джем глубоко вздохнул и отстранился. – И вообще… – добавил он с повеселевшим видом, – дедушка не позволил бы ему съесть Мэнди или меня. И как я сразу об этом не подумал?

* * *

Уже на закате с дороги донеслось урчание машины Роджера. Брианна выскочила на улицу и кинулась в объятия мужа, который едва успел выбраться из машины.

Не тратя время на расспросы, он обнял ее и поцеловал так, что сразу стало ясно: недавняя ссора осталась позади, а подробности взаимных извинений могут и подождать. На миг Брианна позволила себе забыть обо всем, чувствуя себя невесомой в руках мужа, вдыхая запахи бензина, пыли и библиотек, полных старых книг. Эти ароматы смешивались с собственным запахом Роджера, едва уловимым мускусом согретой солнцем кожи, даже если солнца не было.

– Говорят, женщины не могут узнавать мужей по запаху, – заметила Бри, неохотно возвращаясь на землю. – Глупости. Я бы узнала тебя в кромешной тьме на станции метро «Кинг-Кросс».

– Я принимал утром ванну, веришь?

– Да, и ночевал в колледже, потому что я чую запах отвратительного хозяйственного мыла, которым там пользуются, – сказала Бри, наморщив носик. – Удивляюсь, как с тебя кожа не слезла. А на завтрак ты ел кровяную колбасу. С жареными помидорами.

– Верно, Лесси[54]54
  Лесси – вымышленная собака породы колли, персонаж романа Эрика Найта, а также многих фильмов и сериалов.


[Закрыть], – улыбнулся он. – Или, скорее, Рин Тин Тин?[55]55
  Рин Тин Тин – немецкая овчарка, известная своими ролями в фильмах «Зов Севера», «Рин Тин Тин спасает своего хозяина», «Геройский поступок Рин Тин Тина». В честь Рин Тин Тина установлена звезда на Аллее славы в Голливуде.


[Закрыть] Ты сегодня спасала маленьких детишек или преследовала разбойников, пока не нашла их логово?

– Ну да. Вроде того. – Брианна взглянула на холм за домом, туда, куда падала длинная черная тень от башни. – Но я решила, что лучше дождаться возвращения шерифа из города, а уже потом действовать дальше.

* * *

Вооружившись тяжелой терновой тростью и электрическим фонарем, Роджер осторожно подошел к башне. Даже если бродяга еще там, вряд ли у него есть оружие, подумал он. Тем не менее Брианна стояла у кухонной двери, поставив рядом телефон, провод которого растянулся на всю длину, и уже набрав две девятки, первые цифры номера экстренных служб. Она хотела пойти с ним, но Роджер убедил ее, что кто-то должен остаться с детьми. Хотя, конечно, было бы хорошо, если бы она прикрывала его спину. Высокая и сильная, она не из тех, кто боится ввязаться в драку.

Дверь в башню висела криво: старинные кожаные петли давно сгнили, и их заменили дешевыми железными, которые, в свою очередь, проржавели. Дверь еще держалась в раме, но уже еле-еле. Роджер поднял щеколду и толкнул тяжелые рассохшиеся доски внутрь, чуть приподняв над полом, чтобы они не задели его и не заскрипели.

Снаружи были сумерки, полная темнота должна была наступить примерно через полчаса. Внутри же башни оказалось черным-черно, как в колодце. Роджер посветил под ноги фонариком и увидел на покрытом засохшей грязью полу свежие следы, как будто здесь что-то волокли. Да, похоже, здесь действительно кто-то был. Джем мог бы открыть дверь, но детям запрещали заходить в башню без взрослых, и сын поклялся, что он этого не делал.

– Эй, кто здесь? – крикнул Роджер, и откуда-то сверху донесся встревоженный шум.

Роджер инстинктивно сжал трость, но тут же узнал шорохи и шелест крыльев. Летучие мыши, которые висели вниз головой под конической крышей башни. Он посветил фонариком на пол и заметил у стены несколько грязных и скомканных газет. Роджер поднял одну и принюхался: хоть и застарелые, запахи рыбы и уксуса еще чувствовались.

Роджер и не думал, что Джем выдумал историю с Нукелави, но теперь сам увидел следы человеческого присутствия и пришел в ярость. Кто-то посмел не только проникнуть в его собственность, но и угрожать его сыну… Роджер почти надеялся, что бродяга еще здесь. Он бы сказал ему пару ласковых!

Однако в башне никого не было. Никто в здравом уме не полез бы на верхние этажи башни: доски наполовину сгнили, и, когда глаза Роджера привыкли к темноте, он увидел зияющие дыры, через которые сочился слабый свет из узких окошек наверху. Роджер ничего не слышал, но на всякий случай решил удостовериться и пошел вверх по узкой каменной лестнице, которая спиралью поднималась внутри башни. Прежде чем перенести вес на шаткие камни, Роджер осторожно проверял их ногой.

На верхнем этаже он спугнул стаю голубей, они в панике закружились внутри башни, как пернатый вихрь, роняя перья и помет, пока не нашли путь наружу через окна. С отчаянно бьющимся сердцем Роджер прижался к стене, пока птицы слепо метались перед его лицом. Какое-то существо – крыса, мышь или полевка – пробежало по его ноге, и Роджер судорожно отпрянул, едва не выронив фонарь.

Да уж, башня жила своей жизнью. Летучие мыши наверху тоже пришли в движение: их потревожил доносящийся снизу шум. Но никаких признаков незваного гостя: ни человека, ни сверхъестественного существа.

Роджер спустился вниз и, высунувшись наружу, дал Бри сигнал, что все в порядке, затем закрыл дверь и пошел к дому, по дороге стряхивая с одежды грязь и голубиные перья.

– Я навешу на ту дверь новые петли и замок, – прислонившись к старой каменной раковине, сказал он Брианне, пока та готовила ужин. – Хотя сомневаюсь, что он вернется. Скорее всего, просто бродяга.

– Думаешь, с Оркнейских островов? – Бри уже успокоилась, но между ее бровями залегла тревожная морщинка. – Ты говорил, что легенда о Нукелави пришла оттуда.

Роджер пожал плечами.

– Возможно. Но ты нашла записанные истории: Нукелави не столь попу-лярен, как келпи или феи, но любой может натолкнуться на него в книгах. А это что?

Бри полезла в холодильник за маслом, и Роджер увидел, как на полочке блеснула этикетка из фольги – бутылка шампанского.

– Ах, это. – Бри посмотрела на мужа, готовая улыбнуться, но с некоторой тревогой в глазах. – Я… э-э… получила работу и подумала, что, может… отпразднуем?

Неуверенность в ее голосе поразила Роджера в самое сердце, и он хлопнул себя ладонью по лбу.

– Господи, я совсем забыл спросить! Как здорово, Бри! И, заметь, я знал, что у тебя получится, – произнес он со всей теплотой и убежденностью, на которые только был способен. – Никогда в тебе не сомневался.

Бри просияла, ее тело расслабилось, и Роджер почувствовал, что на него тоже снизошло некоторое умиротворение. Это приятное чувство длилось до тех пор, пока она обнимала его до хруста в ребрах, а потом целовала, но тут же исчезло, когда Бри отошла, взяла кастрюлю и с нарочитой небрежностью спросила:

– А ты… ты нашел то, что искал в Оксфорде?

– Да, – вместо слова вышло хриплое карканье. Роджер откашлялся и попытался еще раз. – Да, более или менее. Слушай… может, ужин немного подождет? Думаю, если я сначала тебе все расскажу, аппетит у меня только улучшится.

– Конечно, – медленно произнесла она, отставив кастрюлю, и посмотрела на него с интересом, смешанным с легким страхом. – Я накормила детей перед твоим приездом. Если ты не умираешь с голоду…

На самом деле Роджеру очень хотелось есть – на обратном пути он нигде не останавливался на обед, и теперь желудок сжимался от голода, – но это не имело значения. Роджер протянул жене руку.

– Пойдем подышим воздухом. Такой прекрасный вечер!

А если ей не понравится, то кастрюль на улице нет, подумал он.

* * *

– Я заходил в Старую церковь Святого Стефана, – сказал Роджер, как только они вышли из дома, – чтобы поговорить с доктором Уизерспуном, тамошним пастором. Он дружил с преподобным и знал меня еще мальчишкой.

Бри сжала его руку. Роджер осмелился взглянуть на жену и увидел, что она смотрит на него с тревогой и надеждой.

– И? – робко спросила она.

– Ну… теперь у меня тоже есть работа. – Роджер неловко улыбнулся. – Помощник хормейстера.

Бри моргнула – конечно, это было не совсем то, чего она ожидала, – затем перевела взгляд на его горло. Роджер прекрасно знал, о чем она думает.

– Ты собираешься идти в этом? – нерешительно спросила она, когда они в первый раз собирались за покупками в Инвернесс.

– Да, а что? У меня там пятно? – поинтересовался тогда Роджер вместо того, чтобы взглянуть на плечо своей белой рубашки. Он бы не удивился, если бы там и вправду было пятно: Мэнди, бросив игру, кинулась к нему поздороваться и обхватила его испачканными песком руками. Роджер, конечно, слегка отряхнул ее, прежде чем поцеловать как следует, но…

– Я не о том. – Брианна на миг поджала губы. – Просто… Что ты будешь говорить о…

Она сделала жест, будто перерезает себе горло.

Роджер поднял руку к распахнутому воротнику рубашки, где шрам от веревки образовывал закругленную линию, отчетливо различимый на ощупь, как цепочка из крошечных камешков под кожей. Немного посветлевший, но по-прежнему хорошо заметный.

– Ничего.

Брови жены удивленно поднялись, и Роджер криво улыбнулся в ответ.

– Но что подумают люди?

– Наверняка решат, что я практикую аутоэротическое удушение и однажды чересчур увлекся.

Роджер хорошо знал сельские районы Шотландского высокогорья и потому предполагал: это самое меньшее, что люди могут здесь вообразить. С виду его гипотетическая паства была весьма благопристойной, но невозможно представить себе большего развратника, чем набожный шотландский пресвитерианин.

– Ты… ты сказал доктору Уизерспуну? Что ты ему сказал? – спросила теперь Бри после недолгого раздумья. – Я имею в виду… Он же должен был заметить.

– Ну да, он и заметил. Только я ничего не сказал, а он ничего не спросил.

– Послушай, Бри, – сказал Роджер тогда, в первый день, – выбор прост: либо мы рассказываем всем чистую правду, либо никому ничего не говорим… ну, или говорим как можно меньше. И пусть думают что хотят. Даже если мы придумаем абсолютно достоверную историю, ничего не получится. Слишком высока вероятность проколоться.

Ей тогда это не понравилось: Роджер до сих пор помнил, как опустились уголки ее глаз. Но он был прав, и она это знала. Она решительно расправила плечи и кивнула.

Конечно, им пришлось много лгать, чтобы легализовать существование Джема и Мэнди. Заканчивались семидесятые, в Штатах множились коммуны, а по Европе колесили вереницы ржавых автобусов и потрепанных фургонов с импровизированными группами «путешественников», как они себя называли. Кроме самих детей, Роджер и Бри почти ничего не пронесли с собой через камни, но среди немногих вещей, которые Брианна распихала по карманам и в корсет, были два написанных от руки свидетельства о рождении, выданные некоей Клэр Бичем Рэндолл, доктором медицины, присутствовавшей при родах.

– Это положенная форма для домашних родов, – сказала Клэр, тщательно выводя петельки в своей подписи. – А я являюсь… или являлась, – уточнила она, иронично скривив рот, – зарегистрированным врачом с лицензией, выданной в штате Массачусетс.

– Значит, помощник хормейстера, – произнесла теперь Бри, не сводя глаз с мужа.

Роджер глубоко вздохнул: вечерний воздух был прекрасен, чистый и мягкий, но постепенно налетала мошкара. Он отмахнулся от облачка насекомых у лица и решил взять быка за рога.

– Знаешь, я ходил к нему не за работой. Я пошел… чтобы разобраться в себе. Понять, становиться ли мне священником или нет.

Брианна замерла как вкопанная и тут же спросила:

– И что?

– Пойдем. – Роджер ласково потянул ее за собой. – Нас съедят заживо, если мы здесь останемся.

Они прошли через огород, мимо амбара и зашагали по дорожке, которая вела к дальнему пастбищу. Роджер уже подоил обеих коров, Милли и Блоссом, и они устроились на ночь, темные сгорбленные силуэты в траве, мирно пережевывающие жвачку.

– Я ведь говорил тебе о Вестминстерском исповедании веры?[56]56
  Вестминстерское исповедание веры (Westminster Confession of Faith) – краткий свод кальвинистской религиозной доктрины, разработанный Вестминстерской ассамблеей в период Английской революции XVII века и утвержденный в качестве официальной доктрины пресвитерианских церквей Шотландии (1647 год) и Англии (1648 год).


[Закрыть]

Это был эквивалент католического Никейского символа веры[57]57
  Никейский символ веры (Symbolum Nicaeum) – христианский символ веры, формула вероисповедания, принятая на Первом никейском соборе в 325 году.


[Закрыть] у пресвитерианцев – изложение принятой ими доктрины.

– Угу.

– Так вот, чтобы стать пресвитерианским священником, я должен поклясться, что принимаю все Вестминстерское исповедание целиком, без оговорок. Я и принимал, когда… в общем, раньше.

Он был так близко, пронеслось в мозгу у Роджера. Ведь его почти рукоположили, когда вмешалась судьба в лице Стивена Боннета. Роджеру пришлось все бросить, чтобы найти и спасти Брианну из пиратского логова на Окракоке. И он не жалел об этом… Брианна шагала рядом с ним, рыжая, длинноногая и грациозная, как тигрица, и Роджер даже не представлял, что она так легко могла исчезнуть из его жизни. И он никогда бы не узнал своей дочери…

Роджер кашлянул, прочищая горло, и машинально коснулся шрама.

– И, может, все еще принимаю. Но я не уверен. А должен.

– Что изменилось? – с любопытством спросила Бри. – Что ты мог принять тогда, а теперь не можешь?

«Что изменилось? – с иронией подумал он. – Хороший вопрос».

– Предопределение, – ответил он. – Если можно так выразиться.

Было еще довольно светло, и он увидел, что на лице Брианны промелькнуло выражение слегка насмешливого удовольствия, но не знал, что стало его причиной: ироническое противопоставление вопроса и ответа или сама идея. Они никогда не спорили на религиозные темы, щадя друг друга, но имели общее представление, во что верит другой.

Роджер объяснял идею предопределения простыми словами: это не какая-то неизбежная судьба, предназначенная Богом, и даже не представление о том, что Бог наметил детали жизни каждого человека еще до его рождения – хотя многие пресвитерианцы воспринимали все именно так. Понятие предопределения связано со спасением, а еще с убеждением, что Бог избрал путь, который ведет к спасению.

– Только для избранных? – скептически спросила Брианна. – А остальные осуждены на адские муки?

Многие задавались подобным вопросом, и мощнейшие умы, не чета ему, Роджеру, пытались оспорить это мнение.

– Об этом написано много книг, но основная идея в том, что спасение – не просто результат нашего выбора: сначала действует Бог. Можно сказать, продлевает приглашение и дает нам возможность ответить. Но у нас по-прежнему есть свобода выбора. И знаешь, – торопливо добавил он, – единственное, чего не может выбрать пресвитерианец, – верить в Иисуса Христа или нет. Я все еще верю.

– Хорошо, – сказала Бри, – но этого недостаточно, чтобы стать священником, да?

– Да, наверное. И… вот, гляди.

Роджер достал из кармана сложенную фотокопию и протянул Брианне.

– Я решил, что не стоит воровать саму книгу, – нарочито весело сказал он. – Я имею в виду, вдруг я все-таки решу стать священником. Нельзя подавать плохой пример пастве.

– Ха-ха, – рассеянно произнесла Бри, читая, а затем, подняв бровь, посмотрела на Роджера.

– Она изменилась, да? – сказал Роджер, чувствуя, что у него вновь перехватывает дыхание.

– Она… – Брианна снова бросила взгляд на документ и нахмурилась. Спустя секунду она, побледнев, посмотрела на Роджера и сглотнула. – Другая. Дата изменилась.

Роджер почувствовал, как ослабевает напряжение, которое терзало его последние двадцать четыре часа: значит, он пока еще в здравом уме. Он взял у Бри фотокопию страницы «Уилмингтонского вестника» с извещением о смерти Фрэзеров из Риджа.

– Только дата, – сказал Роджер, проводя большим пальцем под смазанными напечатанными строками. – Текст, я думаю, тот же самый. Ты таким его запомнила?

Брианна наткнулась на ту же самую информацию, когда искала свою семью в прошлом, и именно это заставило ее пройти через камни, а его – вслед за ней. «И это решило все остальное[58]58
  Строка из стихотворения американского поэта Роберта Фроста (1874–1963) «Неизбранная дорога». Перевод Г. Кружкова.


[Закрыть], – подумал Роджер. – Спасибо, Роберт Фрост».

Бри прижалась к мужу и еще раз перечитала заметку. Один раз, второй и третий, чтобы убедиться окончательно, и только потом кивнула.

– Только дата, – сказала она сдавленным голосом. Похоже, у нее тоже перехватило дыхание. – Она… изменилась.

– Хорошо, – хрипло произнес Роджер. – Когда я начал сомневаться… я должен был поехать и посмотреть, прежде чем рассказать тебе. Просто удостовериться, потому что статья, которую я видел в книге, не могла быть исправлена.

Бри кивнула, все еще бледная.

– А если… если я вернусь в архив в Бостоне, туда, где нашла ту газету… Как ты думаешь, она и там изменилась?

– Да, думаю, изменилась.

Она долго молчала, глядя на листок бумаги в его руках, а потом спросила:

– Ты сказал, что начал сомневаться. А почему? Что тебя побудило?

– Твоя мама.

* * *

Это случилось за пару месяцев до того, как они покинули Ридж. Однажды ночью Роджера мучила бессонница, и он пошел в лес, где беспокойно бродил туда-сюда, пока на одной полянке не наткнулся на Клэр. Она стояла на коленях среди белых цветов, которые окружали ее, словно туман.

Роджер тогда просто присел рядом, наблюдая, как Клэр срывает стебли, обрывает листья и складывает в корзинку. Он заметил, что она не трогает цветы, но выдергивает что-то растущее под ними.

– Их нужно собирать ночью, – сообщила Клэр спустя некоторое время. – Предпочтительно в новолуние.

– Я даже не ожидал… – начал было Роджер, но осекся на полуслове.

Клэр прыснула от смеха, явно забавляясь.

– Не ожидал, что я восприимчива к подобным суевериям? – спросила она. – Погоди, юный Роджер. Когда проживешь столько же, сколько я, возможно, сам начнешь уважать суеверия. А что касается этого…

Ее рука, похожая в темноте на белое пятно, с тихим сочным треском сломала стебелек. Воздух вдруг наполнился острым травяным запахом, перебивающим нежный аромат цветов.

– Понимаешь, насекомые откладывают яйца на листьях некоторых растений. Чтобы отпугивать вредителей, растения выделяют определенные сильно пахнущие вещества, а в нужное время их концентрация увеличивается. И эти убивающие насекомых субстанции одновременно обладают сильными лечебными свойствами. Данный вид растений… – она провела пушистым влажным стебельком у Роджера под носом, – тревожат в основном личинки мотыльков.

– Следовательно, больше всего веществ накапливается в них глубокой ночью, потому что именно тогда гусеницы выползают поесть, да?

– Точно.

Стебелек исчез, растение с муслиновым шорохом отправилось в сумку, а Клэр наклонила голову и потянулась за следующим.

– А некоторые растения опыляются мотыльками. Эти, конечно…

– Цветут по ночам.

– Но большинству цветов и трав вредят дневные насекомые, и потому эти растения начинают выделять полезные вещества на заре, значит, их концентрация возрастет рано утром… С другой стороны, когда солнце печет слишком сильно, из листьев испаряются некоторые масла, и тогда растения прекращают их производить. Так что большинство самых ароматных трав нужно срывать поздним утром. Именно поэтому шаманы и травники велят своим ученикам собирать одни растения в новолуние, а другие – в полдень. Вот так и возникают суеверия, да? – Клэр говорила довольно сухо, но все еще весело.

Роджер присел рядом и смотрел, как она шарит вокруг руками. Его глаза привыкли к темноте, и он хорошо видел ее фигуру, хотя почти не различал лица.

Клэр поработала еще немного, потом села на пятки и потянулась, хрустнув спиной.

– Знаешь, а я его однажды видела.

Голос Клэр звучал приглушенно, потому что она отвернулась, ища что-то под нависающими ветками рододендрона.

– Кого – его?

– Короля.

Клэр нашла искомое: зашуршали листья, а затем послышался треск сорванного стебля.

– Он приехал в госпиталь в Пембруке, навестить солдат. И специально зашел поговорить с нами – медсестрами и докторами. Тихий, сдержанный человек, но обращался с людьми очень тепло. Я не помню ни слова из того, что он говорил, но это так… невероятно вдохновляло. То, что он просто приехал к нам, понимаешь?

– Хм.

Интересно, почему она об этом вспомнила, подумал Роджер. Неужели из-за надвигающейся войны?

– Журналист спросил королеву, увезет ли она детей из Лондона… Знаешь, тогда многие уезжали.

– Знаю. – Перед мысленным взором Роджера вдруг предстала парочка притихших детей с худенькими личиками – мальчик и девочка, которые жались друг к дружке возле знакомого камина. – У нас тоже жили двое, в нашем доме в Инвернессе. Странно, я про них совсем забыл, только сейчас вспомнил.

Но Клэр словно не слышала.

– Королева ответила… Не могу сказать дословно, но смысл такой: «Дети не могут разлучиться со мной, а я не могу покинуть короля… И, разумеется, король никуда не уедет». Когда убили твоего отца, Роджер?

Роджер ожидал услышать что угодно, но только не это. На миг вопрос показался нелепым, даже почти бессмысленным.

– Что?

Тем не менее он прекрасно ее расслышал и, тряся головой, чтобы избавиться от чувства нереальности, ответил:

– В октябре сорок первого. Не уверен, что помню точную дату… Нет, помню. Преподобный записал ее в родословной. Тридцать первого октября тысяча девятьсот сорок первого года. А что?

Роджеру хотелось сказать: «Ради бога, почему вас это интересует?», но он старался не упоминать имя Господа всуе. Роджер не поддался порыву отвлечься беспорядочными мыслями, и он очень спокойно спросил:

– Почему вы спрашиваете?

– Ты говорил, что его сбили в Германии, верно?

– Над Ла-Маншем, по пути в Германию. Так мне сказали. – Теперь Роджер видел в лунном свете лицо Клэр, но не мог прочитать его выражение.

– Кто тебе сказал? Ты помнишь?

– Преподобный, наверное. А могла и мама. – Чувство нереальности постепенно проходило, и Роджер потихоньку начинал злиться. – Какая разница?

– Может, и никакой. Когда мы с Фрэнком впервые встретили тебя в Инвернессе, преподобный сказал нам, что самолет твоего отца сбили над Ла-Маншем.

– Да? Ну…

«И что?» – вертелось на языке у Роджера, и Клэр, видимо, догадалась, потому что слегка фыркнула, почти рассмеялась из рододендронов.

– Ты прав, разницы никакой. Но… и ты, и преподобный упоминали, что отец твой был пилотом «Спитфайра». Так?

– Да.

Неизвестно почему, но у Роджера вдруг возникло странное ощущение в затылке, что сзади кто-то стоит. Он кашлянул, чтобы был повод отвернуться, но не увидел за спиной ничего, кроме черно-белого леса в пятнах лунного света.

– Я знаю совершенно точно, – сказал Роджер, словно защищаясь, и сам этому удивился. – У мамы была фотография отца рядом с его самолетом. Он назывался «Рэгдолл»[59]59
  Rag Doll – тряпичная кукла (англ.).


[Закрыть], и рядом с названием на фюзеляже была нарисована куколка с черными кудряшками и в красном платье.

Роджер хорошо помнил эту фотографию, потому что долгое время спал с нею под подушкой, после того как погибла мама. Студийный портрет матери был слишком большим, и он боялся, что кто-нибудь заметит его отсутствие.

– Тряпичная куколка, – ошеломленно повторил он.

Его вдруг словно громом поразило.

– Что? О чем ты?

Он неловко махнул рукой.

– Э-э… ничего. Я… я просто только сейчас понял, что «Тряпичная куколка» – это, наверное, мамино прозвище, так ее папа называл. Прозвище, понимаете? Я читал несколько его писем к ней: они были адресованы Долли. А сейчас я вспомнил черные как смоль кудри на мамином портрете… Мэнди. У Мэнди волосы, как у моей матери.

– О, хорошо, – грустно сказала Клэр. – Было бы ужасно думать, что только я в этом виновата. Обязательно скажи ей, когда она повзрослеет, ладно? Все девочки с очень кудрявыми волосами их ненавидят, по крайней мере в юности, когда им хочется выглядеть как все.

Роджера одолевали собственные мысли, но он расслышал легкую нотку печали в голосе Клэр и взял ее за руку, не обращая внимания на растение, которое она все еще сжимала.

– Я скажу ей, – тихо произнес он. – Расскажу обо всем. Даже не думайте, что мы позволим детям о вас забыть.

Клэр стиснула его ладонь, и ароматные белые цветы рассыпались на темной юбке.

– Спасибо, – прошептала она и тихо всхлипнула, потом торопливо вытерла глаза тыльной стороной другой руки. – Спасибо, – произнесла Клэр уже увереннее и выпрямилась. – Помнить очень важно. Если бы я этого не знала, то не сказала бы тебе.

– Сказала… О чем?

Ее ладони – маленькие, сильные и пахнущие лекарствами, обхватили руки Роджера.

– Не знаю, что произошло с твоим отцом, – сказала Клэр. – Но точно не то, что тебе говорили.

* * *

– Я была там, Роджер, – терпеливо повторила Клэр. – Я читала газеты… Выхаживала летчиков и разговаривала с ними. Видела самолеты. «Спитфайры» – маленькие и легкие, они предназначались для обороны и никогда не летали через Ла-Манш. Они просто не смогли бы долететь от Англии до Европы и вернуться обратно. Хотя позже их использовали и в Европе.

– Но…

Все аргументы, которые собирался привести Роджер – сбился с курса, ошибся в расчетах, – вдруг исчезли. И он даже не заметил, как по предплечьям побежали мурашки.

– Конечно, всякое случается, – сказала Клэр, словно прочитала его мысли. – Со временем даже точные данные искажаются. Тот, кто сообщил весть твоей матери, мог ошибиться, а преподобный мог неправильно истолковать слова твоей матери. Все возможно. Но во время войны я получала письма от Фрэнка. Он писал так часто, как только мог, пока его не завербовали в МИ-6, а после этого от него месяцами ничего не приходило. Но незадолго до того, как Фрэнк стал работать на разведку, он написал мне и упомянул – просто случайно, среди остальных новостей, понимаешь, – что наткнулся на нечто странное в донесениях, с которыми работал. В Нортумбрии упал и разбился «Спитфайр». Его точно не сбили, и потому предположили, что отказал мотор. Как ни странно, самолет не сгорел, а пилот бесследно исчез. Фрэнк упомянул имя пилота, так как подумал, что обреченному очень подходит имя Джеремайя.

– Джерри, – произнес Роджер онемевшими губами. – Мама всегда называла его Джерри.

– Да, – тихо сказала Клэр. – А вся Нортумбрия усеяна кругами стоячих камней.

– А там, где нашли самолет…

– Не знаю. – Клэр беспомощно пожала плечами.

Закрыв глаза, Роджер глубоко вдохнул: в воздухе висел густой аромат сломанных стеблей.

– И вы сказали мне только сейчас, потому что мы возвращаемся, – очень спокойно произнес он.

– Несколько недель я спорила сама с собой, – ответила Клэр извиняющимся тоном. – Да и вспомнила об этом всего лишь около месяца назад. Я редко думаю о… своем… прошлом, но вся эта кутерьма… – Клэр махнула рукой, обозначая их предстоящее отбытие и сопутствующие ему споры. – Я просто размышляла о Войне – интересно, те, кто воевал, думают ли о ней без заглавной буквы «В»? – и рассказала обо всем Джейми.

Это Джейми спросил ее о Фрэнке. Хотел узнать, какую роль тот сыграл в войне.

– Ему любопытен Фрэнк, – внезапно добавила Клэр.

– На его месте мне бы тоже было любопытно, – иронично заметил Роджер. – А разве Фрэнку было не интересно узнать о Джейми?

Вопрос, похоже, обескуражил Клэр, потому что она не ответила, а решительно вернула разговор в прежнее русло. Если только это можно назвать разговором, мелькнуло у Роджера.

– Как бы то ни было, – сказала Клэр, – я подумала о письмах Фрэнка. Попыталась вспомнить, о чем он мне писал, и вдруг в памяти всплыла та фраза: что обреченному очень подходит имя Джеремайя.

Роджер услышал вздох Клэр.

– Я не была уверена… но поговорила с Джейми, и он сказал, что я должна тебе рассказать. Он считает, ты имеешь право знать… И что ты правильно распорядишься этим знанием.

– Я польщен, – сказал Роджер.

Скорее раздавлен.

* * *

– Вот и все.

Начали появляться вечерние звезды, проливая на холмы слабый свет. Они были не такими яркими, как над Риджем, где горная ночь опускалась, словно черный бархат. Роджер с Брианной уже подошли к дому, но задержались во дворе, продолжая разговор.

– Иногда я думал о том, как путешествия во времени встраиваются в Господни планы. Можно ли что-нибудь изменить? Нужно ли что-либо менять? Твои родители – они ведь пытались переломить ход истории, старались изо всех сил… И не смогли. Я думал, что это и есть доказательство, причем с точки зрения пресвитерианина, – сказал Роджер с некоторой долей юмора. – Мысль о том, что ничего не переделаешь и не исправишь, почти утешает. История и не должна поддаваться изменениям. Ну, знаешь: «Бог взирает с высоты, в мире все в порядке»[60]60
  Строка из стихотворения английского поэта Роберта Браунинга (1812–1889) «Год добрался до весны. (Песнь Пиппы)». Перевод Я. Фельдмана.


[Закрыть] – и тому подобное.

– Есть одно «но»…

Бри отмахнулась сложенной фотокопией от пролетающего мотылька, мелькнувшего в темноте крошечным белым пятнышком.

– Есть, – согласился Роджер. – Доказательство, что некоторые события изменить можно.

– Как-то я говорила об этом с мамой, – после секундного раздумья сказала Бри. – Она рассмеялась.

– Неужели? – сухо произнес Роджер.

– Нет, она вовсе не посчитала сам факт забавным, – уверила его Бри. – Я тогда спросила, не думает ли она, что путешественник во времени может поменять что-нибудь, изменить будущее, и мама сказала, что да, конечно, – она ведь меняет будущее каждый раз, когда спасает чью-то жизнь. Ведь не окажись ее там, человек умер бы. У некоторых выживших родились дети, которых иначе бы не было… И как знать, чего бы эти дети не совершили, если бы они не появились на свет… Вот тут она рассмеялась и сказала: «Хорошо, что католики верят в таинство и, в отличие от протестантов, не пытаются выяснить, как работает Бог».