Текст книги "Эхо прошлого"

– Даже не знаю, что бы я на такое ответил… Ох, Клэр говорила обо мне?

– Вполне возможно. Я не спрашивала.

Теперь рассмеялся Роджер, хотя от смеха у него болело горло.

– Доказательство, – задумчиво пробормотала Брианна. Она сидела на скамейке возле главной двери, складывая длинными ловкими пальцами какую-то фигурку из фотокопии. – Не знаю. Думаешь, это доказательство?

– По твоим строгим инженерным стандартам, возможно, и нет, – сказал Роджер. – Но я-то помню, и ты тоже. Если бы только я, тогда ладно, – я бы решил, что у меня не все в порядке с головой. Но ты – другое дело, твоим умственным процессам я доверяю. Ты что, делаешь из фотокопии самолетик?

– Нет, это… погоди-ка… Мэнди!

Брианна вскочила еще до того, как Роджер услышал плач из детской наверху. И в ту же секунду скрылась в доме, оставив Роджера, чтобы он запер входную дверь. Обычно они оставляли ее открытой – никто здесь, в шотландских горах, не удосуживался запирать замки, – но сегодня…

Длинная серая тень метнулась перед ним через дорожку, и сердце Роджера бешено заколотилось. Затем снова забилось нормально, и он улыбнулся: малыш Адсо вышел на охоту. Несколько месяцев назад соседский мальчишка ходил по округе с корзинкой котят, чтобы пристроить их в добрые руки, и Бри выбрала серого с зелеными глазами, как две капли воды похожего на кота своей матери, и назвала его тем же именем. Роджеру стало любопытно: а если бы у них был сторожевой пес, они бы назвали его Ролло?

– Кошка священника… – пробормотал Роджер. Кошка священника – кошка-охотница. – Что ж, счастливой охоты, – добавил он вслед хвосту, исчезнувшему под гортензиевым кустом, и наклонился, чтобы поднять наполовину сложенный листок, который уронила Брианна.

Нет, это не самолетик. А что тогда? Бумажная шляпа? Так и не поняв, Роджер засунул листок в карман рубашки и вошел в дом.

Роджер нашел Бри и Мэнди в передней гостиной. Они сидели у камина, где пылал недавно разведенный огонь. Успокоенная Мэнди уже напилась молока и почти засыпала на руках у Бри, засунув большой палец в рот. Взглянув на отца, девочка сонно моргнула.

– Ну, что случилось, a leannan? – ласково спросил Роджер, убирая с ее глаз растрепанные кудряшки.

– Плохой сон, – подчеркнуто спокойным голосом сказала Бри. – Ужасное существо пыталось залезть в окно.

Роджер с Брианной как раз сидели под этим самым окном, но Роджер машинально посмотрел на соседнее, где отражалась только семейная сцена, частью которой был он. Мужчина в отражении выглядел настороженным: его плечи сгорбились, как будто он готовился броситься в атаку. Роджер поднялся и задернул шторы.

– Иди ко мне, – коротко позвал он, садясь и протягивая руки, чтобы взять Мэнди. Она переползла к нему с медлительной приветливостью древесного ленивца, по пути засунув мокрый большой палец в ухо Роджера.

Бри пошла приготовить им по чашке какао и вернулась, позвякивая посудой и неся с собой запах теплого молока и шоколада. У нее был вид человека, который обдумывает, как сказать что-то непростое.

– А ты… Я имею в виду, учитывая масштабы, э-э… затруднения… Не думал ли ты спросить у Бога? – неуверенно спросила она. – Напрямую?

– Конечно, думал, – заверил ее Роджер. Вопрос несколько разозлил его, но и позабавил. – И да, я спрашивал… И не раз. Особенно по дороге в Оксфорд, где нашел вот это. – Он кивнул на листок бумаги. – Кстати, что это? Что за фигура, я имею в виду?

– Ах, это!

Брианна взяла листок, быстро и уверенно сложила его еще несколько раз, и на открытой ладони протянула фигурку Роджеру. Какое-то время он хмуро смотрел на поделку, пока не понял, что это. «Китайская гадалка», так называют ее дети. В поделке четыре открытых кармашка, куда, задав вопрос, нужно просунуть пальцы и двигать ими, открывая «гадалку» в разных комбинациях, чтобы прочитать ответы, написанные на клапанах внутри – «да», «нет», «иногда», «всегда».

– Весьма уместно, – признал Роджер.

Несколько минут они пили какао и молчали, а тишина осторожно балансировала на острие вопроса.

– В Вестминстерском исповедании еще говорится, что «один Бог есть Господин совести». Я смирюсь с этим, – наконец тихо произнес Роджер, – или нет. Я сказал доктору Уизерспуну, что довольно странно нанимать помощника хормейстера, который не может петь. А он просто улыбнулся и сказал, что хочет, как добрый пастырь, приглядеть за мной, пока я все не обдумаю, как он выразился. Наверное, боялся, что я снова сбегу и стану католиком, – добавил он, пытаясь пошутить.

– Это хорошо, – тихо сказала Брианна, не поднимая взгляда от какао, к которому не притронулась.

Они снова замолчали. И тень Джерри Маккензи, летчика Королевских военно-воздушных сил Великобритании, вошла в кожаной лётной куртке с подкладкой из овчины и села у огня, наблюдая за игрой света в черных как смоль волосах своей внучки.

– Так ты…

Похоже, у Бри пересохло во рту – Роджер услышал, как ее язык отделился от нёба с легким цоканьем.

– Ты собираешься его искать? Попробуешь выяснить, куда исчез твой отец? Где он может… находиться?

Где он может находиться. Здесь, там, тогда, теперь? Сердце внезапно сжалось, когда Роджер вспомнил о бродяге, который ночевал в башне. Господи… нет. Не может быть. Нет причин так думать. Вообще нет. Только желание.

По дороге в Оксфорд Роджер между молитвами много думал об отце. О чем бы спросил его, что бы сказал, будь у него шанс. Хотелось расспросить обо всем, сказать все… Но на самом деле было только одно, о чем бы стоило рассказать отцу, и это чудо сейчас похрапывало, словно пьяный шмель, на руках Роджера.

– Нет.

Мэнди тихонько рыгнула во сне, поерзала и снова прижалась к его груди. Роджер не отрываясь смотрел на темные спутанные кудряшки.

– Не хочу, чтобы мои дети потеряли своего отца. – Голос почти пропал, Роджеру казалось, что голосовые связки скрежещут, как несмазанные шестеренки, проталкивая слова. – Это слишком важно. Невозможно забыть, что у тебя когда-то был папа.

Бри отвела взгляд, в свете огня ее глаза сверкнули голубым блеском.

– Я подумала… ты же был совсем маленьким. Ты правда помнишь своего отца?

Роджер покачал головой, чувствуя, как сжимается сердце, в котором зияла пустота.

– Нет, – тихо сказал он и наклонился к дочери, вдыхая аромат ее волос. – Но я помню твоего.

Уилмингтон, колония Северная Каролина. 3 мая 1777 г.

Я сразу поняла, что Джейми опять что-то снилось, – он сидел с рассеянным видом человека, погруженного в свои мысли, словно видел не жареную кровяную колбасу на тарелке, а нечто другое.

Я смотрела на мужа, и меня одолевало желание узнать, что же он увидел, но пришлось сдержаться: если спросить сразу, подробности сна могут ускользнуть из памяти. Честно говоря, я завидовала Джейми. Я бы что угодно отдала за возможность видеть то, что видел он, и неважно, реально оно или нет. Какая разница, ведь это была связь с моими близкими, и всякий раз, когда я замечала на лице Джейми такое рассеянное выражение, разорванные нервные окончания, соединявшие меня с исчезнувшей семьей, искрили и пылали, как закороченные провода.

Я не могла устоять перед искушением узнать, что ему снится, хотя, подобно всем снам, его видения редко бывали четкими и ясными.

– Тебе приснились они, да? – спросила я, когда ушла служанка, которая принесла еду.

Мы встали поздно, потому что устали от вчерашней долгой дороги в Уилмингтон, и сейчас были единственными, кто обедал в маленьком зале гостиницы.

Джейми посмотрел на меня и медленно кивнул, но между бровями у него залегла складка. Мне стало не по себе: обычно после редких снов о Бри или детях он просыпался счастливым и умиротворенным.

– Что? – требовательно спросила я. – Что случилось?

Он пожал плечами, по-прежнему хмурясь.

– Ничего, саксоночка. Я видел Джема и малышку. – На лице Джейми мелькнула улыбка. – Господи, какая же она дерзкая маленькая драчунья! Похожа на тебя, саксоночка.

Весьма сомнительный комплимент, но на душе стало теплее от воспоминаний.

Я часами наблюдала за Мэнди и Джемом, запоминая каждую черточку, каждый жест, пытаясь мысленно перенестись в будущее, представить, какими они будут, взрослея, – и почти не сомневалась, что у Мэнди мои губы. Я знала совершенно точно, что у нее моя форма глаз и мои волосы – бедное дитя! – хотя они и были черными как смоль.

– Что они делали?

Джейми потер пальцем между бровями, как будто у него зачесался лоб.

– Они гуляли, – медленно произнес Джейми. – Джем сказал Мэнди найти себе занятие, а она пнула его в голень и побежала прочь, он погнался за ней. По-моему, была весна. – Он улыбнулся, сосредоточившись на том, что увидел во сне. – Помню, в волосах Мэнди запутались маленькие цветочки, их еще много росло между камнями.

– Какими камнями? – резко спросила я.

– Надгробными, – тут же ответил Джейми. – Точно! Они играли среди камней на холме за Лаллиброхом.

Я счастливо вздохнула. Ему уже в третий раз снилось, что они в Лаллиброхе. Возможно, мы лишь принимали желаемое за действительное, но я знала: Джейми, как и меня, радует мысль о том, что они обрели там дом.

– Вполне возможно, – сказала я, – Роджер ездил туда, когда мы искали тебя. Он говорил, что дом пустовал и его выставили на продажу. У Бри должны быть деньги, так что они могли купить Лаллиброх. Они могут жить там!

Я и раньше говорила об этом Джейми, но он довольно кивнул.

– Могут.

Его глаза все еще туманились от мысли о детях, которые бегали друг за дружкой по склону холма среди высокой травы и выветренных серых камней, отмечающих семейное кладбище.

– С ними была бабочка, – внезапно произнес Джейми. – А я и забыл. Синяя такая.

– Синяя? Разве в Шотландии водятся синие бабочки?

Я нахмурилась, пытаясь вспомнить. По-моему, все бабочки, которых я там видела, были в основном белыми или желтыми.

Джейми посмотрел на меня с легким недовольством.

– Это же сон, саксоночка! Мне могли бы присниться бабочки с крыльями в тартановую клетку, и я бы не возражал.

Я рассмеялась, но решила не отвлекаться.

– Точно. И все же, что тебя беспокоит?

Он посмотрел на меня с любопытством.

– Откуда ты знаешь, что я встревожен?

Я взглянула на него свысока, ну, или настолько свысока, насколько смогла, учитывая разницу в росте.

– Может, лицо у тебя и не зеркало, но я замужем за тобой тридцать с лишним лет.

Джейми не стал уточнять, что меня не было с ним лет двадцать из этого времени, и просто улыбнулся.

– Да. На самом деле ничего страшного. Единственное – они вошли в башню.

– В башню? – нерешительно переспросила я.

Древняя башня, брох, давшая имя Лаллиброху, стояла на холме за домом. Ежедневно ее тень, как от гномона гигантских солнечных часов, размеренным шагом пересекала кладбище. Мы с Джейми частенько поднимались туда по вечерам в начале нашей жизни в Лаллиброхе, чтобы посидеть на скамейке, стоявшей у стены башни, побыть вдали от домашней суеты, насладиться мирным видом поместья и его угодий, которые расстилались перед нами бело-зеленым ковром, расплывчатым в сумерках.

Между бровями Джейми вновь появилась складочка.

– В башню, – повторил он и беспомощно посмотрел на меня. – Не знаю, в чем там дело. Только мне не хотелось, чтобы они туда заходили. Было… ощущение, будто внутри кто-то есть. Поджидает. И мне это совсем не понравилось.

Часть 3
Приватир[61]61
  Приватир, капер – частное лицо, которое с разрешения верховной власти воюющего государства снаряжало за свой счет корабль с целью захватывать купеческие суда неприятеля. Так же назывался и корабль, принадлежащий этому лицу.


[Закрыть]

«3 октября, 1776 г.

Элсмир

Леди Доротее Грей

Дорогая кузина,

пишу Вам в спешке, чтобы успеть отправить письмо с курьером. Я в компании еще одного офицера отправляюсь в небольшое путешествие по поручению капитана Ричардсона и не знаю, где окажусь в ближайшем будущем. Вы можете писать мне на имя Вашего брата Адама: я постараюсь поддерживать с ним переписку. Ваше поручение я выполнил, приложив все свои способности, и по-прежнему готов к Вашим услугам. Передайте моему отцу и своему тоже мои наилучшие пожелания и почтение, а также мою глубокую привязанность, значительное количество которой не забудьте оставить себе.

Ваш покорный слуга,

Уильям».

«3 октября, 1776 г.

Элсмир

Лорду Джону Грею

Дорогой отец!

После долгих размышлений я решил принять предложение капитана Ричардсона сопровождать старшего офицера в поездке в Квебек, исполняя обязанности его переводчика, – мое владение французским сочли для этой цели достаточным. Генерал Хау дал свое согласие.

Я пока еще не видел капитана Рэндолла-Айзекса, но присоединюсь к нему в Олбани на следующей неделе. Не знаю, когда мы вернемся, и неизвестно, будет ли возможность писать письма, но напишу, как только смогу, а пока прошу, чтобы ты с любовью думал обо мне,

твоем сыне Уильяме».

Конец октября 1776 г.

Квебек

Уильям не знал, что и думать о капитане Дэннисе Рэндолле-Айзексе. С виду тот был добродушным, ничем не примечательным малым, какой найдется в любом полку: около тридцати, неплохо играет в карты, всегда готов пошутить, смугловатый, но хорош собой, с открытым лицом и благонадежный. К тому же он оказался очень приятным попутчиком: хорошим рассказчиком с большим запасом увлекательных историй, чтобы скоротать путь, и великолепным знатоком похабных песенок и непристойных стишков.

А вот чего капитан не делал, так это не распространялся о себе. Уильям по собственному опыту знал, что большинство таких балагуров охотно и часто вдаются в подробности своей биографии.

Вилли пытался немного разговорить попутчика, рассказав довольно драматичную историю собственного рождения, а в ответ получил несколько скудных фактов: отец Рэндолла-Айзекса – офицер драгунского полка, – погиб в ходе кампании в Шотландском высокогорье еще до рождения Дэнниса, а его мать через год повторно вышла замуж.

– Мой отчим – еврей, – сказал Рэндолл-Айзекс. – Из богатых, – добавил он с кривой усмешкой.

Уильям дружески кивнул.

– Лучше, чем бедняк, – сказал он тогда и дальше продолжать расспросы не стал.

Не так уж много информации, но она отчасти объясняла, почему Рэндолл-Айзекс работает на Ричардсона, а не гонится за славой и великолепием уланов или уэльских фузилеров[62]62
  Фузилер – солдат, вооруженный фузеей – кремниевым ружьем. Уэльские фузилеры – одни из старейших полков британской регулярной армии.


[Закрыть]. За деньги можно купить звание, но это не обеспечило бы ни теплого приема в полку, ни определенных возможностей, которые могли бы дать семейные связи и влияние, деликатно именуемые «интересом».

Уильям мимолетно удивился тому, что сам он отказался от собственных влиятельных связей и возможностей ради того, чтобы заниматься темными делишками капитана Ричардсона, но решил подумать об этом в другой раз.

– Потрясающе, – пробормотал Дэннис, глядя вверх.

Они придержали своих лошадей на дороге, что вела от берега реки Святого Лаврентия к Квебекской крепости. Отсюда хорошо просматривалась крутая отвесная скала, на которую семнадцать лет назад поднялись войска генерала Вольфа, чтобы отбить крепость и Квебек у Франции.

– Мой отец тоже участвовал в том восхождении, – произнес Уильям с деланой небрежностью.

Рэндолл-Айзекс изумленно повернулся к нему:

– Правда? Лорд Джон… ты хочешь сказать, что он воевал на Авраамовых полях с Вольфом?

– Да.

Уильям с почтением осмотрел скалу. Она вся поросла молоденькими деревцами, но порода под ними состояла из сланца и осыпалась: сквозь листву виднелись неровные темные трещины и прямоугольные провалы. Можно только представить, как было трудно оценить масштабы этой высоты в темноте, и не только взобраться туда, но и затащить по скале наверх всю артиллерию!

– Отец рассказывал, что битва закончилась, не успев начаться: хватило одного мощного залпа. Но восхождение к месту сражения было самым ужасным из всего, что ему приходилось когда-либо делать.

Рэндолл-Айзекс почтительно хмыкнул и на мгновение замер, прежде чем натянуть поводья.

– Ты вроде говорил, что твой отец знаком с сэром Гаем? – спросил капитан. – Несомненно, он с удовольствием послушает эту историю.

Уильям взглянул на попутчика. Вообще-то, он не упоминал, что лорд Джон знает сэра Гая Карлтона, главнокомандующего британскими войсками в Северной Америке. Отец знал всех. И эта простая мысль вдруг помогла Уильяму осознать, почему его отправили в Канаду: он стал визитной карточкой Рэндолла-Айзекса.

Да, он действительно очень хорошо говорил по-французски – языки давались ему легко, а вот французский Рэндолла-Айзекса оставлял желать много лучшего. Скорее всего, здесь Ричардсон не лукавил – куда как хорошо иметь переводчика, которому доверяешь. Но, хотя Рэндолл-Айзекс и проявлял к своему спутнику интерес, льстивший его самолюбию, Уильям запоздало понял, что гораздо больше капитана интересует именно лорд Джон: основные этапы его военной карьеры, места назначений, под чьим командованием и вместе с кем служил, кого знал.

Такое произошло уже дважды. Они обратились к начальству форта Сен-Жан и форта Шамбли, и в обоих случаях Рэндолл-Айзекс, сообщая о своих полномочиях, невзначай упоминал, что Уильям – сын лорда Джона Грея. После чего официальные приемы тут же становились радушнее и плавно перетекали в долгие вечера воспоминаний и задушевных бесед, подогретые хорошим коньяком. Во время которых – Уильям только сейчас понял! – разговаривал лишь он, да еще командиры, а Рэндолл-Айзекс молча слушал: его красивое румяное лицо светилось неподдельным интересом.

Уильям задумчиво хмыкнул. Он разгадал подоплеку своего задания, но не знал, как к этому относиться. С одной стороны, приятно, что он смог разгадать хитрость. С другой – куда менее радостно осознавать, что его в основном ценят за связи, а не за личные достоинства.

Что ж, полезное знание, хотя и унизительное. Но одно оставалось невыясненным: какова истинная роль Рэндолла-Айзекса? Только сбор информации для Ричардсона? Или у него есть другое задание, негласное? Довольно часто Рэндолл-Айзекс предоставлял Уильяма самому себе, небрежно упомянув, что отправляется по личному делу, для которого вполне сгодится и его собственный французский.

В соответствии с весьма ограниченными инструкциями, которые дал ему капитан Ричардсон, в Квебеке они оценивали настроения жителей французского происхождения и поселенцев-англичан с целью выяснить, окажут ли те поддержку британским войскам в случае наступления американских повстанцев и как себя поведут, если Континентальный Конгресс попытается им угрожать или соблазнять обещаниями.

До настоящего момента настроения казались очевидными, хотя и несколько неожиданными. Местные французские поселенцы симпатизировали сэру Гаю, который, как генерал-губернатор Северной Америки, принял «Квебекский акт», легализовавший католицизм и защитивший торговую деятельность французских католиков. Англичане же по понятным причинам остались недовольны этим законом и прошлой зимой, во время нападения американцев на город, в массовом порядке проигнорировали призывы сэра Гая помочь ополчению.

– Они, должно быть, рехнулись, – заметил Уильям, пересекая с Рэндоллом-Айзексом открытую равнину перед крепостью. – Я имею в виду американцев, которые предприняли попытку штурма здесь, в прошлом году.

Теперь они достигли вершины скалы, и крепость, спокойная и мощная, – очень мощная! – возвышалась на равнине в лучах осеннего солнца. Стоял погожий теплый день, и воздух наполняли пряные землистые запахи реки и леса. Уильям никогда не видел такого леса. Деревья, которые окаймляли равнину и росли вдоль берегов реки Святого Лаврентия, теснились непроходимыми зарослями, пылающими золотом и багрянцем. Они резко выделялись на фоне темной воды и ослепительно-голубого бескрайнего октябрьского неба. Все вместе создавало волшебное ощущение, что он, Уильям, скачет внутри средневекового полотна, сияющего позолотой и пылающего потусторонним жаром.

Но за внешней красотой чувствовалась дикость этого места, Уильям ощущал ее настолько явственно, что его кости словно оголились. Днем еще было тепло, но с наступлением сумерек зимний холодок острыми зубами кусал все сильнее и сильнее, и не требовалось особой яркости воображения, чтобы представить, что произойдет через несколько недель: вся равнина покроется негостеприимной белизной твердого льда. Уильям подумал о двухстах милях, которые остались позади, вспомнил, как нелегко снабдить всем необходимым двух всадников, держащих путь на север (и это в хорошую погоду!), прикинул, что ему известно о трудностях с обеспечением армии в непогоду…

– Если бы они не рехнулись, то не пошли бы на такое, – прервал его размышления Рэндолл-Айзекс. Он тоже воспользовался моментом, чтобы изучить панораму взглядом солдата. – Хотя это полковник Арнольд привел их сюда. Вот он точно сумасшедший. Но чертовски хороший солдат!

В его голосе послышалось восхищение, и Уильям с любопытством взглянул на капитана.

– Вы его знаете? – небрежно спросил Уильям, и Рэндолл-Айзекс рассмеялся.

– Совсем чуть-чуть, – ответил Дэнис. – Ну же, давай!

Он пришпорил лошадь, и всадники повернули к воротам крепости.

Впрочем, на лице капитана появилось насмешливое и чуть презрительное выражение, словно на него нахлынули воспоминания. Через некоторое время он снова заговорил.

– Он мог бы это сделать. Я имею в виду Арнольда. Взять город. У сэра Гая почти не было солдат, и попади сюда Арнольд вовремя, да со всеми необходимыми боеприпасами… что ж, история повернулась бы совсем по-другому. Но он выбрал не того человека, чтобы спросить дорогу.

– Что вы имеете в виду?

Рэндолл-Айзекс, похоже, насторожился, но затем как будто мысленно пожал плечами, словно говоря: «Какая разница?» Он пребывал в хорошем настроении и после нескольких недель ночевок в темных лесах уже предвкушал горячий ужин, мягкую кровать и чистое постельное белье.

– Пройти по суше Арнольд не мог, – начал Рэндолл-Айзекс, – и тогда решил переместить армию и все необходимое на север по воде. Он принялся искать того, кто уже совершал этот рискованный переход и знал реки и переправы. И действительно нашел – некоего Самуэля Гудвина. Но полковнику даже в голову не пришло, что Гудвин может оказаться лоялистом. – Рэндолл-Айзекс покачал головой, осуждая подобную беспечность. – Гудвин пришел ко мне и спросил, что нужно сделать. Я все объяснил, и он дал Арнольду свои карты, тщательно переделанные для этой цели.

И цель была достигнута. Благодаря неверно указанным расстояниям, стертым ориентирам, несуществующим дорогам и полностью выдуманным фрагментам карты мистер Гудвин заманил войска Арнольда далеко в глухомань, вынудив их много дней тащить по суше свои корабли и все снаряжение. В конце концов они настолько задержались, что зима застала их отнюдь не в окрестностях Квебека.

Рэндолл-Айзекс засмеялся, но в его смехе Уильяму послышались нотки сожаления.

– Я удивился, когда мне сообщили, что он таки добрался до Квебека. Вдобавок ко всему его еще и плотники обманули – те, кто строил ему корабли, – уверен, здесь виной была полная некомпетентность, никакой политики. Хотя трудно сказать в наши дни. Суда изготовили из сырого, плохо подогнанного бруса. Больше половины их развалились и затонули через несколько дней после отплытия. Наверное, там был ад кромешный, – сказал Рэндолл-Айзекс как бы сам себе, а затем покачал головой и выпрямился. – Но они следовали за ним. Все его люди. Только одна рота повернула обратно. Голодные, полуголые, замерзшие… Они шли за ним, – повторил он в изумлении.

Улыбаясь, он покосился на Уильяма:

– Думаете, ваши люди последуют за вами, лейтенант? В таких условиях?

– Надеюсь, что буду более благоразумным и не приведу их в такие условия, – сухо ответил Уильям. – А что стало с Арнольдом? Его схватили?

– Нет, – задумчиво произнес Рэндолл-Айзекс, подняв руку, чтобы помахать охране у ворот крепости. – Нет, не схватили. Одному лишь Богу известно, что с ним случилось. Или Богу и сэру Гаю. Надеюсь, последний нам и расскажет.