Текст книги "Стрекоза в янтаре"

Фергюс весь надулся от злости, услышав, что его назвали ребенком, и я поспешила заверить месье Форе, что лучшего провожатого и пожелать нельзя. Но врачеватель, не обращая на мои слова никакого внимания, кивнул на прощание сестре Анжелике и повел меня к выходу через огромные двустворчатые двери больницы.

Фергюс трусил по пятам, цепляясь за мой рукав.

– Мадам, – твердил он настойчивым шепотом, – мадам, я обещал хозяину, что буду в целости и сохранности доставлять вас домой каждый вечер. И я вовсе не собираюсь позволять этому нахальному…

– О, ну вот мы и дошли. Вы, мадам, садитесь сюда, мальчик может устроиться рядом.

Игнорируя протесты Фергюса, месье Форе подхватил его под мышки и усадил в ожидавшую нас карету.

Карета была маленькая, с откидным верхом, но элегантная, с обитыми синим бархатом сиденьями и небольшим тентом для защиты пассажиров от капризов погоды и нечистот, выплескиваемых из окон. Герба на дверцах не было, очевидно, месье Форе не отличался знатностью происхождения. Должно быть, просто богатый буржуа, подумала я.

По пути к дому мы поддерживали светский разговор, беседовали также на медицинские темы. Фергюс сидел молчаливый и угрюмый, забившись в уголок. Когда карета остановилась у дома на улице Тремулен, он, перемахнув через бортик, выпрыгнул из нее, не дожидаясь, пока кучер распахнет перед нами дверцу, и тут же шмыгнул за ворота. Я тупо смотрела ему вслед, удивляясь, что за муха его укусила, затем обернулась – поблагодарить месье Форе.

– Ну что вы, какие пустяки! – вежливо заметил он в ответ на поток благодарностей. – В любом случае нам было по пути, мой дом чуть дальше. К тому же разве я мог доверить этому персонажу сопровождать благородную даму по парижским улицам в столь поздний час.

Он помог мне выйти из кареты и только было собрался сказать что-то еще, как ворота распахнулись.

Я успела заметить на лице Джейми целую гамму эмоций – от легкого раздражения до сильнейшего изумления.

– О! – воскликнул он. – Добрый вечер, месье… – И поклонился месье Форе, который ответил на приветствие с мрачной сдержанностью.

– Ваша супруга оказала мне огромную честь, позволив доставить до дому, милорд. Что же касается столь позднего ее возвращения, то, умоляю, вините в том только меня. Мадам была столь добра и благородна, что согласилась ассистировать при одной маленькой операции.

– Да уж… – недовольным тоном заметил Джейми. – И потом, – добавил он по-английски, обращаясь ко мне, – разве от страха за нее с ее супругом может случиться хоть что-нибудь страшнее несварения желудка или разлития желчи?

Уголок его рта нервно дернулся, и я поняла: он не злится, а просто очень беспокоился за меня. И мне тут же стало стыдно, что я доставила ему столько переживаний.

Отвесив еще один поклон месье Форе, он схватил меня за руку и повел к двери.

– А где же Фергюс? – спросила я, едва она за нами захлопнулась.

– На кухне. Ожидает наказания, я так полагаю.

– Наказания? Но за что? – удивилась я.

Тут он вдруг рассмеялся.

– Ладно, – сказал он. – Я сидел в гостиной и ломал голову над тем, куда ты подевалась, и уже готов был мчаться в эту проклятую больницу, как вдруг дверь распахнулась, ворвался юный Фергюс, упал передо мной на колени и стал умолять прикончить его на месте.

– Прикончить? За что?

– Тот же вопрос и я ему задал, англичаночка. И еще подумал: на вас, должно быть, напали по дороге какие-нибудь разбойники, ты же знаешь, по улицам в поздний час шляются целые банды злодеев. И первой мыслью было: он потерял тебя, иначе бы с чего ему так убиваться? Но тут он заявил, что ты у ворот. Я помчался посмотреть, все ли с тобой в порядке, а Фергюс бежал по пятам, бормоча, что обманул мое доверие, нарушил клятву, данную мне как хозяину, и умолял запороть его до смерти. Я был совершенно сбит с толку всеми этими причитаниями и просто ответил, что займусь им чуть позже и чтобы он дожидался меня на кухне.

– О, черт возьми! – воскликнула я. – Так он что же, действительно считает, что обманул твое доверие, только потому, что я вернулась домой чуть позже обычного?

Джейми покосился на меня:

– Ну да. И еще потому, что позволил сопровождать тебя постороннему. Правда, при этом он клянется и божится, что чуть ли не под колеса кареты бросался, чтобы этого не допустить. – В голосе Джейми звучал упрек. – Однако, похоже, ты в довольно хороших отношениях с этим господином…

– Ну разумеется, в хороших, почему бы нет, – ответила я, стараясь держаться с достоинством. – Я помогала ему вправить кость.

– Мм…

По-видимому, это объяснение показалось Джейми недостаточно убедительным.

– Ах, ну ладно, – нехотя признала я. – Наверное, все же не стоило так задерживаться. И принимать его предложение. Но с виду он вполне порядочный человек, к тому же я так торопилась домой… Я же понимала, что ты беспокоишься.

Теперь я жалела, что не обратила должного внимания на уговоры Фергюса и его цепляния за рукав. В те минуты мне просто хотелось добраться до дому как можно быстрее.

– Ты что, действительно собираешься наказать его? – с тревогой спросила я. – Но ведь он не виноват, ни капельки! Я сама настояла, чтобы ехать с месье Форе. Если уж кто и заслуживает наказания, так только я.

Направлявшийся к кухне Джейми окинул меня ироническим взглядом.

– Да, это верно, – согласился он. – Но поскольку я поклялся никогда не поднимать на тебя руки, придется, видно, отыграться на Фергюсе.

– Джейми! Не смей! – Я вцепилась ему в руку. – Джейми, ну пожалуйста!

Только тут я заметила, что он так и готов расплыться в улыбке, и с облегчением вздохнула.

– Нет, – сказал он, и улыбка засияла на лице. – Я вовсе не собираюсь ни убивать его, ни даже бить. Просто пойду и пару раз оттреплю за ухо, иначе разочарую бедняжку. Ведь Фергюс полагает, что совершил страшное преступление, не исполнив моего приказания беречь и охранять тебя, а потому не выразить своего неудовольствия этим происшествием я просто не имею права.

Остановившись у двери в кухню, он застегнул манжеты рубашки и поправил шейный платок.

– Ну, как я выгляжу, прилично? – спросил он, приглаживая густые непокорные волосы. – Может, пойти и надеть по такому случаю камзол?

– Ты выглядишь просто великолепно, – ответила я, сдерживая улыбку. – Ужасно суровым и грозным.

– Что ж, прекрасно. – Он расправил плечи и плотно сжал губы. – Остается лишь надеяться, что меня в самый ответственный момент не разберет смех.

С этими словами он распахнул дверь.

Атмосфера на кухне царила далеко не веселая. Как только мы вошли, болтовня тут же прекратилась и вся прислуга столпилась в одном углу комнаты. Некоторое время они стояли неподвижно, затем произошло какое-то шевеление, и из-за спин двух посудомоек медленно вышел Фергюс.

Лицо мальчика было бледным, на щеках виднелись следы слез. Правда, сейчас он не плакал. С необычайным достоинством поклонился сперва мне, потом Джейми.

– Мадам, месье, мне страшно стыдно, – произнес он тихо, но вполне отчетливо. – Я недостоин чести прислуживать вам и все же, умоляю, не выгоняйте!

При этих последних словах тоненький голосок слегка дрогнул, и я закусила губу. Фергюс покосился на выстроившихся в ряд слуг, словно ища у них моральной поддержки, и получил одобряющий кивок от Фернана, кучера. Тогда, набрав в грудь побольше воздуха, мальчик обратился уже только к Джейми:

– Теперь я готов понести наказание, милорд.

Тут, словно повинуясь некоему сигналу, из окаменевшей толпы выступил лакей, подвел мальчика к чисто выскобленному деревянному столу, взял за руки, заставил его лечь животом на столешницу и продолжал придерживать.

– Но… – начал Джейми, совершенно сбитый с толку таким оборотом событий.

Он не успел больше вымолвить и слова, как к нему подошел Магнус, старший лакей, и церемонно протянул хозяину кожаный ремень, используемый для заточки кухонных ножей.

– Э-э… – начал было Джейми, бросая в мою сторону беспомощные взгляды.

– Хм… – хмыкнула я и отступила на шаг.

Тут глаза Джейми сузились, он схватил меня за руку и притянул к себе.

– Ну уж нет, англичаночка, – продолжал он по-английски. – Раз уж мне предстоит сделать это, изволь наблюдать.

Какое-то время он переводил отчаянный взгляд с жертвы на инструмент экзекуции и обратно, затем, преодолев нерешительность, сдался.

– Да черт бы вас всех… – пробормотал он по-английски и выхватил ремень из рук Магнуса.

Сложил пополам и взвесил в ладони – грозное то было оружие, дюйма два в ширину и четверть дюйма толщиной. И направился к распростертому на столе Фергюсу, явно мечтая оказаться как можно дальше от этого места.

– Ну ладно, – сказал он, обводя присутствующих грозным взглядом. – Десять ударов – и чтобы я больше никогда не слышал об этой истории.

Несколько служанок заметно побледнели и еще теснее сбились в кучку, словно ища друг у друга поддержки.

Когда Джейми поднял ремень, в комнате царила мертвая тишина, и звук первого удара заставил меня подпрыгнуть. Посудомойки жалобно ахнули, но Фергюс не издал ни звука. Маленькое тело содрогнулось, и Джейми на секунду прикрыл глаза, плотно сжал губы и принялся исполнять приговор, равномерно нанося удары. Меня затошнило, ладони стали влажными, и я вытерла их о юбку. И в то же время мне почему-то хотелось смеяться – уж очень походила вся эта сцена на некий чудовищный фарс.

Фергюс вынес наказание, не проронив ни стона. Когда Джейми, закончив, отступил от стола, весь вспотевший и бледный, маленькое тельце осталось неподвижным, и на какую-то долю секунды я так и окаменела от страха: мне показалось, что он умер – не от порки, разумеется, а от шока. Но тут по телу пробежала дрожь, мальчик сполз со стола и встал на пол. Рванувшись вперед, Джейми схватил его за руку и встревоженным жестом откинул вспотевшие пряди с маленького лба.

– Ты в порядке, малыш? – спросил он. – Господи, Фергюс, ну говори же: ты в порядке или нет?

Лицо мальчика было белым как простыня, глаза размером с блюдце, но, уловив в голосе хозяина неподдельную тревогу, он улыбнулся – ровные белые зубы так и сверкнули в свете лампы.

– О да, милорд, – ответил он. – Так я прощен?

– Господи Иисусе, – пробормотал Джейми и крепко прижал мальчика к груди. – Ну конечно, дурачок ты эдакий!

Он легонько встряхнул Фергюса.

– И мне бы не хотелось снова наказывать тебя, понял?

Фергюс кивнул, глаза его сияли. Затем, оторвавшись от Джейми, упал передо мной на колени.

– Вы тоже прощаете меня, мадам? – спросил он, картинным жестом складывая ладошки вместе и доверчиво глядя мне прямо в глаза.

В эти секунды он походил на бурундучка, выпрашивающего орехи.

Мне показалось, что сердце сейчас разорвется от жалости и умиления, но, взяв себя в руки, я наклонилась и помогла Фергюсу подняться.

– Мне не за что прощать тебя, – самым решительным тоном заявила я, щеки мои горели. – Ты очень храбрый парнишка, Фергюс. Почему бы… э-э… почему бы тебе теперь не поужинать?

Тут атмосфера на кухне уже полностью разрядилась, – казалось, все присутствующие разом испустили вздох облегчения. Слуги проталкивались к Фергюсу, бормоча слова утешения и поздравления, и он сразу же превратился в героя дня. Увидев это, мы с Джейми тихо ретировались и поднялись к себе наверх.

– О Господи, – взмолился Джейми, бессильно падая в кресло. – Господи Иисусе Христе, Мать Пресвятая Богородица и все святые, вместе взятые! Мне надо выпить! Не звони! – воскликнул он, заметив, что я потянулась к шнурку. – В данный момент я просто не в силах видеть кого бы то ни было из слуг.

Он встал и пошарил в буфете:

– Тут вроде бы завалялась у нас бутылочка…

Действительно, в буфете оказалась бутылка хорошего выдержанного виски. Вытащив пробку зубами, он отпил глоток прямо из горлышка, потом протянул мне. Я не колеблясь последовала его примеру.

– Боже… – пробормотала я, с трудом переводя дух.

– Да… – протянул он, делая еще глоток.

Поставил бутылку на стол, затряс головой, взъерошил пальцами волосы и тихонько рассмеялся.

– В жизни еще не чувствовал себя таким полным идиотом! Таким отъявленным болваном и дураком!

– Я тоже, – ответила я и взяла виски. – Наверное, в еще большей степени, чем ты. В конце концов, ведь это я виновата во всем, Джейми. И мне ужасно стыдно, до того стыдно, что я просто сказать не могу…

– А-а, ладно, не переживай.

Напряжение спало окончательно, он нежно сжал мое плечо.

– Откуда тебе было знать, что все так обернется? Да и мне тоже… – нехотя добавил он. – Парнишка, видно, страшно перепугался, что я уволю его, что ему снова предстоит жить на улице… Бедный маленький оборванец. Неудивительно, что порку он воспринял просто как благословение Господне.

Я слегка содрогнулась при мысли об улицах, по которым везла меня домой карета месье Форе. Нищие в рубище и язвах упрямо держались каждый своей территории, спали прямо на земле даже в самые холодные ночи. Дети еще младше, чем Фергюс, толпами шныряли по рынку, словно стая голодных мышей, выискивая глазами оброненную кем-нибудь крошку, оставленный без надзора карман. Жизнь тех, кто был слишком слаб, чтобы работать, или непривлекателен, чтобы продаться в бордель, была коротка и уж совсем невесела. Неудивительно, что перспектива лишиться такой роскоши, как трехразовое питание, чистая одежда и белые простыни, и быть выброшенным на улицу так напугала Фергюса.

– Наверное, – согласилась я, уже не глотая виски, а потягивая медленно, по капле.

Я вернула бутылку Джейми, рассеянно отметив при этом, что она пуста больше чем наполовину.

– Надеюсь, ты не сделал ему слишком больно?

– Ну… маленько все же было…

Шотландский акцент, обычно едва уловимый, становился заметнее, когда он много пил. Он покачал головой, разглядывая бутылку на свет и пытаясь определить, сколько спиртного еще осталось.

– Знаешь, англичаночка, мне до сегодняшнего дня и в голову не приходило, что моему папаше, должно быть, тоже не доставляло радости пороть меня. Всегда казалось, что страдающей стороной при этом был я.

Запрокинув голову, он снова отпил из горлышка, отставил бутылку и уставился на огонь.

– Оказывается, быть отцом куда труднее, чем я предполагал. Над этим стоит призадуматься.

– Только не думай слишком напряженно, – предостерегла я. – Ты для этого слишком много выпил.

– О, не беспокойся! – весело ответил он. – У нас в буфете еще бутылочка имеется.

Глава 15
Где свою роль играет музыка

За второй бутылкой мы засиделись допоздна, перебирая последние письма шевалье Сент-Джорджа, известного также как его величество Яков III, и письма принцу Карлу от сторонников-якобитов.

– Фергюс раздобыл большой пакет, адресованный его высочеству, – объяснил Джейми. – Так много всякой ерунды, и мы не успеем скопировать все достаточно быстро, а потому я решил кое-что отложить до следующего раза. Вот, – продолжал он, вынимая из стопки бумаг какой-то листок и кладя мне его на колени, – большинство писем зашифровано, это тоже. «Слышал, что перспективы охоты на куропаток на холмах Салерно в этом году самые благоприятные; охотники этого региона будут довольны результатами». Ну, это понятно, это намек на Мазетти, итальянского банкира, он из Салерно. Я узнал, что Карл обедал с ним и умудрился занять пятнадцать тысяч ливров, так что совет Яков дал ему правильный. Но вот это…

Порывшись в бумагах, он выдернул еще один листок.

– Вот, взгляни.

Джейми протянул мне бумагу, исписанную какими-то каракулями.

Я прилежно пялилась в нее, разбирая отдельные буквы, окруженные сетью каких-то стрелочек и вопросительных знаков.

– A на каком это языке? – спросила я. – Польском? Ведь покойная матушка Карла Стюарта Клементина Собески была, если мне не изменяет память, полячкой?

– Нет, это английский, – усмехнулся Джейми. – Ну что, можешь прочитать?

– А ты можешь?

– Конечно! – с гордостью ответил он. – Это же шифр, англичаночка, причем не очень сложный. Вот, смотри. Все буквы следует разбить на группы по пять в каждой. Только «Q» и «X» не в счет. «X» означает паузу между предложениями, а «Q» вставляется просто так, чтобы запутать.

– Ну, раз ты так считаешь… – пробормотала я и вновь вгляделась в эту совершенно непонятную писанину, которая начиналась следующими словами: «Мрти окрути длопро квахтемин…», затем перевела взгляд на листок бумаги в руках у Джейми, исписанный рядами букв по пять в каждой и с отдельной, крупно выписанной буквой над каждым из таких рядов.

– Просто надо одну букву заменить другой, но в том же порядке, – объяснил Джейми. – И если у тебя имеется достаточно текста, над которым можно работать, и ты угадываешь то одно слово, то другое, тогда все, что необходимо, – это просто переводить из одного алфавита в другой, понятно?

Он помахал у меня перед носом листком бумаги, на котором один над другим были выписаны два алфавита.

– Более или менее, – ответила я. – Тебе, должно быть, понятно, а это самое главное. Ну и о чем же там речь?

Выражение живейшего интереса, присущее Джейми при разгадывании разного рода головоломок, немного потускнело, он уронил письмо на колени, поднял на меня глаза и прикусил нижнюю губу.

– Знаешь, – начал он, – все это очень странно. И все же не думаю, что допустил ошибку. Видишь ли, тон всех писем Якова весьма характерен, и даже это зашифрованное послание вполне его отражает.

Голубые глаза под густыми рыжеватыми бровями встретились с моими.

– Яков хочет, чтобы Карл снискал милость у Людовика, – медленно начал он. – Но эта поддержка нужна ему не для вторжения в Шотландию. Яков вовсе не заинтересован в возвращении трона.

– Что?!

Я выхватила из его рук пачку писем, пробежала глазами по неразборчивым строчкам.

Джейми оказался прав. В письмах сторонников отчетливо звучала надежда на неминуемую реставрацию, в письмах же Якова к сыну об этом не говорилось ни слова. Все они были пронизаны одной заботой: Карл должен произвести на Людовика благоприятное впечатление. Даже заем у Мазетти из Салерно целиком предназначался для того, чтобы принц мог жить в Париже как подобает джентльмену, на военные нужды из них не предполагалось расходовать ни сантима.

– Знаешь, мне кажется, этот Яков хитер как лиса, – заметил Джейми, похлопывая ладонью по одному из писем. – Потому как собственных денег, англичаночка, у него всего ничего. Правда, покойная жена владела крупным состоянием, но дядя Алекс говорил мне, что она завещала все церкви. Папа оказывал Якову поддержку, ведь тот как-никак монарх-католик, однако и собственный интерес при этом соблюдал.

Он обхватил руками колено и сидел, задумчиво созерцая груду бумаг на кровати.

– Филипп Испанский и Людовик, я имею в виду короля-отца, тридцать лет тому назад дали Якову немного солдат и несколько кораблей, чтобы тот попытался восстановиться на троне. Но все с самого начала пошло наперекосяк: на море был шторм, часть кораблей затонула, на остальных не оказалось умелых капитанов, и они причалили не там, где следовало, – одним словом, не заладилось. В конце концов французы просто отплыли с Яковом от берегов Шотландии, и нога его так и не ступила на родную землю. А потому с течением времени он, по-видимому, вовсе оставил мысль о восстановлении на троне. Но у него подрастали два сына, надо было как-то устраивать их судьбу. И вот я спрашиваю себя, англичаночка, – он откинулся назад, на спинку дивана, – как бы я поступил в подобной ситуации? А ответ получается один: я должен сделать все возможное, чтобы заставить своего кузена Людовика – а ведь он, заметь, не кто-нибудь, а король Франции – помочь хотя бы одному из моих сыновей занять подобающее ему положение. Пусть в среде военных. В конце концов, генерал французской армии – не такой уж плохой пост.

– Гм… – задумчиво кивнула я. – Да, конечно. Но будь я действительно умным человеком, то не стала бы обращаться к Людовику и выпрашивать у него милостей, словно бедная родственница. Я бы послала своего сына в Париж и устыдила бы Людовика самим его появлением при дворе. И старалась бы создать у него иллюзию, что активно ищу возможности восстановления на троне.

– Но как-то раз Яков во всеуслышание заявил, что Стюарты более не будут править Шотландией, – возразил Джейми. – А потому для Людовика он в этом плане более интереса не представляет. А без перспективы вооруженного вторжения якобитов и захвата ими Англии у Людовика нет причин проявлять к юному Карлу какие-либо чувства, кроме жалости, как того требуют правила приличия и нравы общества.

Впрочем, никакой определенности пока не было. Письма, раздобытые Джейми, датировались прошлым январем, то есть временем прибытия Карла во Францию. К тому же все эти коды, шифры, недомолвки ничуть не способствовали прояснению ситуации. И все-таки в целом, похоже, мы были правы.

И если Джейми верно разгадал мотивы «шевалье», тогда нашу задачу можно считать выполненной. Вернее, она как бы не существовала вовсе.

Раздумывая о событиях прошлой ночи, я весь следующий день провела в беготне: сперва утренний визит в салон Мари д’Арбанвилль, где слушали стихи какого-то венгерского поэта, затем к травнику, живущему неподалеку, за валерианой и фиалковым корнем, и уже от него – на работу в больницу.

К вечеру все дела там были переделаны, но ни Мурта, ни Фергюс еще не явились за мной, чтобы сопровождать до дому, а потому, сняв халат, я уселась в пустующей приемной матери Хильдегард и стала ждать.

Я просидела там, наверное, с полчаса, когда вдруг услышала на улице лай.

Сторожа у дверей, как часто случалось здесь, не оказалось. Наверное, пошел купить себе еды или же его услала с каким-то поручением одна из монахинь. В его отсутствие охрана дверей больницы возлагалась на куда более надежную персону – Бутона.

За первым предупредительным взлаиванием последовало низкое злобное рычание, которым пришельцу давали понять, что он не смеет двигаться с места, иначе его разорвут на куски. Я поднялась и выглянула из-за двери – возможно, отец Бальмен снова искушает этого демона, препятствующего ему в осуществлении его священного долга. Но фигура, возвышавшаяся на фоне огромных стеклянных витражей вестибюля, ничуть не напоминала толстяка священника. Это был высокий мужчина в килте, картинно развевающемся вокруг его стройных ног, пока он отбивался от маленькой зубастой собачки, нападавшей на него.

Похоже, Джейми совершенно не ожидал подобного приема. Приложив ладонь ко лбу, он всматривался сквозь стекло в полумрак вестибюля.

– Привет, собачка! – вежливо сказал он и шагнул вперед, выставив кулаки.

Рычание Бутона усилилось на несколько децибел, он отступил на шаг.

– Ах вот ты как!

Глаза его грозно сузились.

– Ладно, малышка, кончай, – посоветовал он и покосился вниз. – Неужели не видишь, что я куда больше? На твоем месте я не стал бы рисковать.

Бутон отступил на дюйм, издавая грозные звуки.

– И куда быстрее тебя.

Джейми резко отскочил в сторону. Зубы Бутона щелкнули всего в нескольких дюймах от его лодыжки, и Джейми торопливо отступил. Привалившись к стене, скрестил на груди руки и уставился на собаку сверху вниз.

– Да, тут ты силен, признаю. Когда дело доходит до зубов, тут ты победитель, это бесспорно…

Бутон, склонив голову набок, приподнял одно ухо, подозрительно прислушиваясь, и снова издал сердитое низкое рычание.

Джейми скрестил ноги и напустил на себя самый беззаботный вид, показывая, что готов простоять так хоть весь день. Разноцветные стекла отбрасывали на его лицо голубоватые блики, отчего он стал походить на одну из мраморных статуй, украшавших портал кафедрального собора, расположенного по соседству.

– Неужели у тебя нет других занятий, кроме как нападать на ни в чем не повинных посетителей? – спросил он как бы между прочим. – Кстати, я наслышан о тебе. Ты тот самый знаменитый пес, который унюхивает болезни, ведь так? Тогда скажи мне на милость, к чему тебе тратить время и нервы на столь неблагодарное занятие, как охрана дверей, вместо того чтобы приносить пользу, обнюхивая подагрические пятки и прыщавые задницы? А ну-ка, отвечай, коли сможешь!

Злобный лай был единственным ответом.

Тут за моей спиной послышалось шуршание юбок, и в вестибюль вышла матушка Хильдегард.

– Что происходит? – спросила она, заметив, что я высматриваю что-то. – У нас гости?

– Похоже, у Бутона наметились кое-какие разногласия с моим мужем, – ответила я.

– Не думай, я не намерен мириться со всем этим, – решительно заявил Джейми.

Рука потянулась к броши, скалывающей у плеча складки пледа.

– Один бросок – и ты попался, как… о, bonjour, мадам!

При виде госпожи Хильдегард он тут же перешел на французский.

– Bonjour, месье Фрэзер. – Она склонила голову, как мне показалось, скорее не в приветствии, но чтобы скрыть за складками высокого чепца улыбку. – Вижу, вы уже познакомились с Бутоном. Вы, вероятно, разыскиваете жену?

Эти слова послужили мне своеобразным сигналом, и я вышла из дверей приемной. Мой преданный супруг переводил взгляд с Бутона на дверь, делая, по всей очевидности, вполне определенные выводы.

– И сколько ты простояла там, англичаночка? – холодно спросил он.

– Достаточно долго, – ответила я. – А что бы, интересно, ты с ним сделал, накрыв пледом?

– Швырнул бы в окно, а сам бросился наутек, – ответил он и украдкой покосился на грозно возвышающуюся рядом матушку Хильдегард. – Она, случайно, не понимает по-английски?

– Нет, к счастью для тебя, – ответила я и тут же перешла на французский: – Матушка, позвольте представить вам моего мужа, милорда Брох-Туараха.

– Милорд… – К этому времени матушке Хильдегард удалось побороть приступ смеха, и она приветствовала Джейми с присущей ей величавой сдержанностью. – Нам будет очень не хватать вашей жены, но если вы настаиваете, тогда, конечно…

– Я пришел сюда не за женой, – прервал ее Джейми. – Я пришел познакомиться с вами, матушка.

Усевшись в кабинете матушки Хильдегард, Джейми выложил на сияющий полировкой стол пачку бумаг. Бутон, не сводивший бдительного взора с незнакомца, улегся рядом, у ног хозяйки, положив морду ей на туфлю, но уши держал навострив, и верхняя губа была у него приподнята – на случай, если хозяйка призовет его на помощь.

Джейми, покосившись на него, предусмотрительно отодвинул ногу от черного принюхивающегося носа.

– Герр Герстман посоветовал мне обратиться к вам, матушка, касательно этих документов.

Он развязал толстый сверток и разгладил бумаги ладонью.

Какое-то время матушка Хильдегард рассматривала Джейми, вопросительно приподняв одну густую бровь, затем перевела взгляд на бумаги и целиком сосредоточилась на них.

– Да? – спросила она наконец, и палец ее пробежал по нотным знакам, которыми были исписаны листки, пробежал легко и трепетно, словно она слышала звуки музыки через одно лишь прикосновение к этим знакам.

Быстрое движение пальца – и листок перевернут, и перед ней уже следующий.

– Что же вам хотелось бы узнать, месье Фрэзер? – спросила она.

– Сам толком не понимаю, матушка, – ответил Джейми, весь подавшись вперед.

Прикоснувшись к черным линиям на бумаге, он слегка постучал по тому месту, где размазались чернила, – видимо, рука нетерпеливого творца перевернула лист прежде, чем они успели высохнуть.

– Но есть в этой музыке что-то странное…

Губы монахини слегка раздвинулись в некоем подобии улыбки.

– Вот как, месье Фрэзер? Однако, насколько я понимаю, – вы уж не обижайтесь, пожалуйста, – музыка для вас – это… нечто вроде замка, к которому не подобран ключ, верно?

Джейми громко расхохотался, и сестра, проходившая мимо по коридору, вздрогнула и обернулась, удивленная столь непривычными для больницы звуками. Там часто бывало шумно, но смех слышался редко.

– Вы весьма тактично охарактеризовали мои способности, матушка. И безусловно, не ошиблись. Услышав ту или иную мелодию, – его палец, куда более длинный и изящный, чем у матушки Хильдегард, постучал по пергаменту с мягким шуршащим звуком, – я не в силах отгадать, откуда она, из «Kyrie Eleison» или «La Dame fait bier», разве что по словам.

Тут настал черед матушки Хильдегард смеяться.

– Да, месье Фрэзер! – воскликнула она. – Ладно, хорошо, что вы хоть слова знаете…

Она взяла листок в руки, расправила его, и я увидела, как слегка набухло ее горло чуть выше воротника, пока она пробегала глазами ноты, словно молча, про себя, напевая их, а нога в огромном ботинке тихо отбивала такт.

Джейми сидел неподвижно, прикрыв здоровой ладонью искалеченную, и молча наблюдал за ней. Темно-синие глаза смотрели сосредоточенно, похоже, он вовсе не замечал шума, доносившегося из глубины помещения, где кричали больные, перекликались няньки и санитары и вскрикивали от ужаса и печали посетители, навещающие своих близких, а под древними каменными сводами потолка эхом отдавался лязг металлических инструментов. Ни Джейми, ни матушка Хильдегард этого не замечали.

Наконец она подняла на Джейми глаза. Они сверкали, и она вдруг сделалась похожей на молоденькую девушку.

– Кажется, вы правы, – кивнула она. – Сейчас у меня нет времени как следует поразмышлять над всем этим, – она покосилась в сторону двери, в темном проеме которой мелькнула фигура санитара, тащившего мешок с корпией, – но здесь действительно есть что-то странное.

Она сложила листки бумаги на столе в аккуратную стопку.

– Очень странное, – добавила она.

– Как бы там ни было, матушка, но не могли бы вы, обладая вашим даром, все же разъяснить, в чем тут фокус. Да, это сложно, я полагаю, это некий шифр, а язык, на котором составлено послание, английский, в то время как текст песен написан по-немецки.

Матушка Хильдегард издала тихий удивленный возглас:

– По-английски? Вы уверены?

Джейми покачал головой:

– Нет, далеко не уверен, а всего лишь предполагаю. По одной причине: песня прислана из Англии.

– Что ж, месье, – она слегка приподняла бровь, – ваша жена говорит по-английски. Полагаю, вы готовы пожертвовать ее обществом, если она согласится помочь мне сделать для вас это маленькое одолжение.

Джейми смотрел на нее с полуулыбкой на лице. Затем перевел взгляд вниз, к ногам, где расположился Бутон. Бакенбарды пса дрожали от еле сдерживаемого рычания.

– Предлагаю вам сделку, матушка, – сказал он. – Если ваша собачка не откусит мне задницу, когда я буду выходить отсюда, моя жена в полном вашем распоряжении.

Итак, в тот вечер, вместо того чтобы отправиться домой на улицу Тремулен, я поужинала с сестрами в монастырской трапезной за длинным столом и вернулась в личные покои матушки Хильдегард.

У настоятельницы было три комнаты. Первая обставлена как гостиная, достаточно роскошно – ведь именно здесь она принимала своих официальных гостей. Вторая же просто потрясла меня, очевидно, потому, что я не ожидала увидеть ничего подобного. Сперва показалось, что обстановка этого небольшого помещения состоит всего лишь из одного предмета – огромного клавесина из блестящего, прекрасно отполированного орехового дерева, верх и крышка которого над клавишами из слоновой кости были украшены ручной росписью в виде мелких цветочков на изящно изогнутой лозе.