Текст книги "Трёхглазая рыба минога"

16

Рома добежал до окраины города, где он в последний раз видел филиншу. Там он оказался ещё и потому, что рядом имелась единственная рабочая водяная колонка: даже окоченевшие от холода ноги не хотелось втискивать в новые кроссовки, такие они были красивые. И малы ему размера на два.

Теперь Рома застыл на месте, не зная, куда податься дальше. Дождь прошёл, гроза уходила куда-то южнее, к реке и к деревням за шлюзами.

Он и так уже потерял несколько дней. Девчонка может быть где угодно, а мама ещё дальше. Рома же не приблизился к ним ни на километр, хоть и пробежал полгорода.

Ноль километров и ноль метров. Почему-то ему пришла в голову эта нелепая табличка. Покоится теперь где-нибудь на дне реки рядом с деревней на обрыве.

Ноль метров. О-М. Рому осенило. Поджав пальцы ног в кроссовках, чтобы не сильно натирало, он припустил прочь из города, туда, где сверкали молнии. Вслед за грозой.

17

По деревне только что прошёл ливень. Дверные проёмы жутко зияли чернотой, с крыш капала вода, всё остальное застыло неподвижной картинкой. Рома не знал, куда делись все двери, но во всей деревне было не больше трёх домов, где они остались. Он направился к тому домику, где они с Юркой когда-то заметили рыбака, там дверь ещё была. Теперь он сомневался, что это и правда был рыбак.

Одноэтажный светло-жёлтый дом казался таким же заброшенным, как и остальные. Заросший сад, занавешенные окна, хлипкий забор, часть которого плашмя валялась на дороге.

Рома прошёл по бетонной тропинке, которая была удивительно чистой, даже после дождя, и постучал в дверь. Ему показалось или внутри раздалось какое-то шуршание?

Рома постучал ещё раз. Подёргал ручку. Тишина. Как всё-таки удивительно тихо за городом, не слышно ни поездов, ни завода. Он обошёл дом, наклоняясь под окнами, и притаился за углом, рассчитывая, что кто-то всё-таки выйдет, пусть даже из любопытства.

Он подождал ещё несколько минут, прислонившись к стенке, но быстро понял, что так он рискует уснуть стоя. Рома похлопал себя по щекам, подобрал полы плаща и пошёл к следующему потенциально обитаемому жилищу.

Дверь была приоткрыта. Рома постучал скорее по привычке и заглянул внутрь. На улице понемногу начинало светать, и глаза не сразу привыкли к темноте внутри. Рома увидел очертания стола, двух стульев и большой белой печи в глубине. Вдруг где-то на улице раздался громкий гул, даже земля затряслась. Рома в панике выбежал из дома: он читал о землетрясениях, но знал, что здесь их не бывает. Или бывает?

На улице гремело отчётливее, Рома как будто оказался внутри облака, когда идёт гроза, даже зубы стучали. Он зажал уши руками и сел на корточки. Его снова затошнило, на этот раз от этой вибрации, которая шла от пяток до черепа. Вдруг краем зрения он увидел, как по пустой деревне в сторону реки бежит чья-то знакомая фигура.

Рома старался не отставать от филинши. Та бежала удивительно легко для своих размеров и возраста, помогая себе палкой. В один момент она резко остановилась. Рома не успел затормозить и пробежал ещё несколько шагов, прежде чем замереть и припасть к земле. Он закрыл рот плечом, стараясь спрятать тяжёлое дыхание, вырывающееся паром изо рта, и одновременно следить за старухой. Та снова пустилась бежать и, зажав палку под мышкой, забралась на высокий камень и спрыгнула вниз, скрывшись из виду.

Рома подождал несколько секунд и подбежал к камню. Внизу росли тонкие деревья, и между ними петляла тропинка, которая вела прямиком к реке. Рома тяжело сполз с камня и начал взглядом выискивать тёмную фигуру. У реки гул усилился, но деревья слегка рассеивали звук, даже дышать внизу стало легче.

Что-то не так. Тропинка хорошо просматривалась среди деревьев, а вот филинши нигде не было видно. Рома напрягся всем телом и краем глаза уловил движение где-то слева. Это его и спасло: удар пришёлся в плечо, а не в голову, как, видимо, задумывалось.

Рома отпрыгнул.

– Нельзя детей бить! – Ему не было страшно, он слишком устал. Скорее обидно, что его застала врасплох какая-то бабуля.

– Ты где тут детей увидел? – В сероватом свете заката он впервые смог разглядеть филиншу вблизи. Она действительно была немолода: седые волосы мешались с чёрными и были похожи на гнездо из прутьев, глаза блестели из-под нависающих бровей, пальцы, державшие палку, были толстыми и узловатыми. При этом спина у неё была прямая, и она стояла, возвышаясь над Ромой на полголовы, излучая столько силы и уверенности, что Рома, не осознавая, что делает, отступил назад и примирительно поднял руки. Где-то совсем рядом громко шумела река. Рома понял, что они зашли гораздо дальше, чем он когда-либо был за городом, даже дальше обрыва, с которого они с Юркой ныряли.

Гул резко стих. Без него стало как-то пусто и по-утреннему зябко. Воздух всё ещё дрожал, и Рома увидел, как его дыхание вырывается белыми облачками изо рта, неприятно царапая сухое горло. Филинша вскинулась и, похоже, занервничала.

– С дороги. – Она угрожающе двинулась вперёд. Рома сглотнул и встал на середину тропинки, растянув полы плаща для убедительности.

– Мне надо на ту сторону. Я знаю, что вы оттуда, я вас видел. Если вы идёте обратно, значит, и меня проведёте.

– Я-то пройду, а вот всяких сопляков потом под мостом найдут. Свали, а то второй раз не промажу. – Говорила она тоже неправильно. Старые люди никогда с ним так не разговаривали.

Филинша дёрнула палкой в сторону Ромы, но его тело слишком устало, чтобы реагировать нормально. Вместо того чтобы отшатнуться, Рома, наоборот, ухватился за палку и дёрнул её на себя.

– Мне надо!

– Да мне плевать, что тебе надо! Не буду я на себя ещё один грех брать.

Видимо, поняв, что он не собирается отпускать палку, Филинша толкнула ею Рому и, отпустив свой конец, ломанулась вниз к реке прямо через лес.

– Эй! – Рома схватил палку и побежал за ней вслед. – Я кричать буду! И тогда вас заметят!

Рома выбежал к реке и чуть не свалился в воду. Лес переходил в рогозовые заросли, здесь не было такого открытого берега, к которому Рома привык.

В нескольких метрах от него чуть выше по течению Филинша спускала на воду странный узкий плот. Приглядевшись, Рома понял, что это толстая деревянная дверь, какие обычно ставят на входе в дом. Филинша забралась на плот и встала на колени. Она несколько секунд смотрела на Рому, а потом махнула ему рукой:

– Давай на борт!

Рома обрадовался, что его угроза подействовала. Он зашёл в реку, одной рукой придерживая плащ и отодвигая стебли рогоза палкой, и охнул, когда вода поднялась выше колен. Забросив палку на плот, он с трудом (от удара всё ещё болело плечо) упёрся ладонью в рельефную поверхность двери и уже собрался было залезть всем телом наверх, когда старухина нога в ботинке больно наступила ему на пальцы.

Рома заорал и отпустил палку. Филинша схватила её и наставила наконечник Роме в лицо: с такой высоты точно не промажет.

– Ну кричи, кричи. – Она визгливо расхохоталась и, ткнув палкой в дно, направила плот к середине реки. Рома осмотрелся: шлюзы были совсем рядом, вот откуда этот невыносимый гул. Сейчас они были открыты, видимо, из-за грозы, и даже в тусклом свете раннего утра были заметны белые барашки волн. Река набирала силу, и этот искусственный водопад гремел не хуже завода в Приречном. Он может орать сколько хочет – никто его не услышит. Плот стремительно несло на другую сторону, всё дальше от Ромы.

– А вот и нет! – непонятно кому выкрикнул Рома и нырнул в воду. Река явно над ним издевалась, забирая всех, кто может ответить на его вопросы. От злости он даже не подумал, что может случиться, если он не доплывёт до старухи. По пути Рома сбросил плащ и, стараясь не обращать внимания на холод, медленными гребками поплыл за плотом. Плавать и нырять они с Юркой учились сами, и, пару десятков раз глотнув «огурцов» в Пирре, Рома знал, как вести себя в воде. Главное – это постараться успокоиться и не сопротивляться.

Легко сказать. Рома сейчас был зол как никогда. Он запрятал всю обиду как можно глубже и постарался дышать медленнее. Чувствуя, как дно уходит из-под ног, он последний раз оттолкнулся ногами и позволил течению нести себя, чуть подгребая ладонями. Плот он держал в поле зрения, стараясь не думать о том, что произойдёт, если он промахнётся. Ещё гребок – и он всё ближе. Рома слился с течением и последние несколько метров плыл без гребков, извиваясь, как минога, чуть изменяя положение тела и полностью погрузившись под воду.

Старуха тоже знала, как вести себя в реке, и явно не спешила, направляя плот палкой. Она внимательно смотрела вперёд, стараясь держать равновесие, и не заметила, как Рома аккуратно схватил дверь за ручку – под водой, с другой стороны, чтобы на всякий случай спрятать пальцы от удара.

Рома вынырнул сбоку и схватил дверь за угол. Старуха обернулась и зашипела:

– Ты идиот, что ли? Обоих угробишь!

– Мне. Надо. – Говорить было тяжело: грудь стискивал холод.

Филинша посмотрела на ту сторону, потом снова обернулась на Рому. Рома дёрнул плот за ручку, и старуха пошатнулась. Она снова замахнулась палкой, но Рома был готов к этому и снова дёрнул плот.

– Тебе жить надоело?!

– А вам?!

Старуха секунду смотрела на другой берег, потом опустилась на колени и, схватив Рому за футболку, одним рывком помогла ему залезть на плот. Рома почувствовал, как с волос на лицо стекает вода, и прижался к резному рисунку двери всем телом. Почему-то страшно стало только сейчас. Страшно от того, до чего он дошёл.

– Не двигайся, иначе перевернёмся!

Плот раскачивало. Старуха ругалась. Роме передалась её нервозность, хотелось помочь, но он не знал как. Рома поднял голову. Он видел, как блестят капли воды в лучах рассвета и как напряжено лицо Филинши. Она снова выругалась:

– Держись! Мы слишком тяжёлые!

Плот завертело вокруг своей оси. Они попали в воронку на середине реки, ту самую, из которой потом выносит на камни. Рома вцепился в край плота и вдруг почувствовал, как его переворачивает набок. Дверь накрыла его сверху, один из краёв резного узора больно ударил в лоб.

Время замедлилось. Почему-то под водой не было страшно. Рома открыл глаза и увидел вокруг себя блестящие пузырьки. Они смешно щекотали лицо, неспешно всплывая наверх. Роме вдруг стало очень спокойно и легко. Он проследил взглядом за пузырьками и вдруг увидел большое и тёмное пятно рядом с собой, оно хаотично двигалось и барахталось, поднимая ещё больше пузырьков. Рома подплыл ближе и вынырнул на поверхность. Старуха старалась удержаться на волнах и била руками по воде, тяжело дыша. Она всё делала неправильно. Рома спокойно подхватил её подмышки одной рукой и развернул на спину, он как будто знал, что делать.

– Мы потеряли течение, мы не выплывем! – Филинша указала пальцем на небольшую бухту на противоположном берегу. Плот как раз выносило туда. Придётся грести против течения, чтобы подплыть ближе. Рома попытался это сделать, но сразу понял, что бороться с рекой бесполезно.

Он представил перед собой карту на Юркиной стене. Они спустились на воду почти у шлюзов. Значит, сейчас они будут проплывать мимо деревни и обрыва. Там можно выбраться обратно на свой берег, Рома сотню раз это делал. Но им же надо на другую сторону.

– Выберемся на Вороньем острове! – крикнул он Филинше прямо в ухо, стараясь перекричать шум волн.

– Нельзя! – Филинша задёргалась, и Роме пришлось сильнее сжать её, чтобы не потерять равновесие. – Там вышка на часах!

Рома снова расслабился и дал течению нести себя вперёд. Он вспомнил свои эксперименты с макаронами и кастрюлей. Но ведь тогда течение было гораздо спокойнее.

Филинша всхлипнула. Их несло мимо Вороньего острова, здесь река стала уже и быстрее.

Дальше пойдёт та часть берега, где он потерял девчонку. Тогда река была мельче, сейчас, даже если они доплывут до берега, наверх не поднимутся. Что дальше? Рома мысленно перенёсся в тот день, когда в этом году впервые открыли шлюзы. Вода поднялась и скрыла почти всё на том берегу, но девчонка сказала, что выбралась около моста. Осталось придумать, как оказаться ближе к тому берегу, чтобы выбраться. И ещё их не должны заметить.

Вороний остров пропал из виду, уже показалась та часть, где девчонка спряталась в трещине в камнях. Река ревела. Казалось, что с момента открытия шлюзов прошло много времени, хотя на самом деле они пробыли в воде не больше десяти минут. Они пересекли середину реки, противоположный берег стал ближе, но Рома пока ещё не разрешал себе надеяться. Их несло вдоль стены, зацепиться было не за что.

Рома пошевелил пальцами ног в кроссовках, их неприятно покалывало. Филинша что-то тихо запричитала, держать её и одновременно грести было тяжело, пальцы на руках сводило. Чёртовы пальцы.

Чёртовы пальцы! Два из них выступали около штаба, и три таких же длинных узких камня было чуть дальше середины реки, в тот раз их не затопило и Рома смог докинуть до них бинокль. Значит, и доплыть они смогут. Если ухватятся и подождут, когда река успокоится, у них есть шанс.

– Надо плыть! – Он попробовал отпустить Филиншу, та снова забарахталась. Отсюда уже был виден мост, значит, они близко. – Спокойно! Я нас вытащу!

Это почему-то помогло. Старуха перевернулась на живот и посмотрела на него вполне осознанным взглядом. Рома поискал взглядом штаб на своей стороне. Камни будут как раз напротив.

Вот они! Рома махнул рукой. Филинша, кажется, поняла. Рома поплыл вперёд, поперёк течения, оборачиваясь через каждые три гребка. Время ускорилось. Чем ближе к мосту, тем сильнее становилось течение. Рома перестал грести, его вынесло прямо на один из выступающих камней и больно ударило вторым, здоровым плечом.

Филиншу пронесло мимо. В волнах промелькнуло её бледное лицо. Рома вцепился в камень одной рукой, а второй схватил её за ногу. Вода заливала глаза, ничего не было видно. Пальцы болели, воздуха не хватало.

«Отпусти её, – подумал Рома, – ты ведь и так уже на другом берегу, она тебе больше не нужна». Это казалось самым лёгким решением. Если он продолжить её держать, то они оба могут погибнуть, а так хотя бы один спасётся. Наверное, и она это понимает. Почему-то вспомнилась тётя Инга и её сказка о ведьме. И мама, которую он отпустил.

Гул начал стихать. Рома напряг руку так, что боль отозвалась где-то в спине, и тащил Филиншу против течения, пока она не смогла схватиться за камень с другой стороны. Вода больше не поднималась. Вдалеке раздался гул: закрывались шлюзы.

Река успокаивалась.

– Добро пожаловать домой! – Филинша нервно расхохоталась. Рома устало прислонил голову к шершавой поверхности камня и прикрыл глаза.

С этой стороны он впервые увидел, как над Приречным взошло солнце.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

18

Оксана решила – сегодня. Она уже неделю ждала звонка, деньги заканчивались. Где искать тех, кто её нанял, она не знала, с обычной работой тоже не везло.

Внешности Оксана была самой невыдающейся: среднего роста, среднего телосложения, глаза серые, волосы серые. Оксана вообще ничем не выделялась среди других людей, наверное, поэтому её и выбрали для этих заданий среди всех челноков.

Год назад муж Оксаны ушёл к их общей коллеге: яркой девушке в пиджаке с блестящими пуговицами, с копной сине-чёрных волос и громким голосом. Оксана не выносила видеть их вместе в коридорах каждый раз, когда уходила очередная шумная группа школьников. Громкая девушка работала экскурсоводом в местном музее. Оксана была гардеробщицей. Полгода назад Оксана не выдержала и уволилась, а теперь никак не могла найти работу. Она напрасно боялась, что будет пересекаться с мужем в маленьком Пирресни: однажды в феврале они чуть не столкнулись на скользкой улице, муж придержал Оксану за локоть, а потом обогнал её, даже не поздоровавшись. Она стала так же невидима для него, как и для всех остальных.

Оксана встала засветло. Границу можно пересекать два раза в день, один штамп туда – один обратно. Она переживала, что скоро страницы в паспорте закончатся и придётся делать новый, опять траты. Лучше всего переходить мост рано утром – очереди нет и таможенники заканчивают ночную смену, проверять будут не так тщательно.

Ей всё равно надо было на ту сторону: купить всякого по мелочи и детям тетрадок. Началась подготовка к экзаменам, и бумага уходила так быстро, как будто близнецы её ели. Муж решил начать новую жизнь, поэтому дочери для него перестали существовать, как и Оксана. Она боялась, что в какой-то момент надо будет сказать ему о платьях для выпускного. Просить денег было страшно. Ещё страшнее было представить, что на выпускной муж придёт не один и что подумают о ней люди.

Оксана знала, что именно нельзя проносить через границу и как это достать. Скинуть в воду не получится, в этот раз катер не будет её ждать, значит, придётся взять меньше и нести на себе. У всех челноков были свои секреты. Оксана знала одну женщину, которая на старости лет облысела, но на фотографии в паспорте была ещё с волосами, поэтому прятала товар в пышную причёску парика.

Придётся что-нибудь придумать.

Во дворе было тихо и пусто. Она зашла за угол дома, кутаясь в серую куртку, и чуть не столкнулась со странной парочкой: высокая женщина и тощий мальчик, чуть младше её дочерей, оба крались вдоль стены многоэтажки. Выглядели они как выжившие после кораблекрушения: волосы мокрые, с одежды стекает вода, на лице мальчика Оксана заметила кровоподтёки.

Все челноки были суеверны, особенно те, кто проносил контрабанду. Это, конечно, была не чёрная кошка, перебежавшая дорогу, но что-то очень близкое. Женщина прошла мимо Оксаны, даже не взглянув на неё, а вот мальчик несколько раз обернулся, наблюдая, как она пересекает двор. Давно на Оксану никто не обращал внимания. Тоже плохой знак.

Она немного постояла во дворе у облезлых качелей, наслаждаясь лёгкими прикосновениями лучей весеннего солнца. Через неделю начнётся июнь, вчера прошла гроза, значит, теперь будет становиться только теплее. Надо будет свозить детей на море после экзаменов.

Оксана проследила взглядом за трёхцветной кошкой, которая за шкирку вытащила чёрного котёнка из подвала на небольшой пятачок газона перед домом. На сегодня знаков достаточно. Оксана развернулась и пошла в сторону самой большой в городе гостиницы. Месяц назад там ей отказали в работе, но, может, сегодня что-то изменилось.

19

Рома рассматривал свои сморщившиеся от воды пальцы. Первым делом Софья Марковна загнала его в горячую ванну: «Чтоб мне потом носом не хлюпал». Сейчас из ванной доносился тихий плеск воды, а Рома сидел в кресле в гостиной и клевал носом, утопая в большом махровом халате. Его мокрая одежда была разложена на подоконнике и, судя по цвету, быстро высыхала на утреннем солнце.

Не считая звуков из ванной и негромкого пения птиц, было как-то непривычно тихо. Ещё когда они пробирались к Софье Марковне домой от реки, Рома поймал себя на мысли, что город кажется ему вымершим. Понятно, что было раннее утро, далёкие часы на Вороньем острове пробили восемь, едва слышно прошли поезда где-то за городом, но больше никаких шумов не было. Потом им навстречу начали попадаться прохожие, а когда они прошли мимо рынка, Рома просто обалдел. Рынок был полон продавцов и покупателей: у входа сплетничали две тётушки, плакали дети, лаяли собаки, смеялись грузчики, собравшиеся у большой жёлтой бочки. Всё это было знакомым, но в то же время звучало приглушённо, как будто на телевизоре убрали всю громкость. Только потом до Ромы дошло: в городе не было завода. Незачем было перекрикивать его постоянный шум, да и население не состояло из наполовину оглохших от станков рабочих.

– Давай, иди, куда тебе там было надо. – Софья Марковна тогда попыталась звучать строго, но Рома видел, что её до сих пор трясёт. И не только от холода. Вообще, на этой стороне она вся как-то опала, стала более правильной для своего лица: слабой и сгорбленной. Язык больше не поворачивался назвать её филиншей: ну, обычная старая женщина, бабушка.

– А не знаю я, куда мне идти. – Рома ещё не отошёл от ночной погони, но хорошо понимал, что напрямую про девчонку рассказывать опасно. – Я за мамой пришёл. Она где-то здесь, на этой стороне.

Софья Марковна сначала долго смотрела на него, а потом что-то пробормотала на непонятном языке.

– Чего?

– Ничего. Просто подумала, стал бы мой сын переплывать реку, чтобы меня найти.

Рома тогда очень удивился, надо же, у неё есть сын. Значит, и муж есть. И работа наверняка есть, и дом.

– Как маму зовут?

– Наташа.

– Мда. Даже на этой стороне Наташ полно. Ладно, пойдём спросим у Олежи. Он всех тут знает.

Пока они крались по утреннему городу, у Ромы набралось с десяток вопросов, но он даже не знал, с чего начать. И вместе с этим боялся спросить что-то не то: а вдруг она передумает ему помогать. Софья Марковна нарушила молчание первой:

– Ты как меня вычислил?

– Вы в Приречном выглядели как чужая.

– Как и все челноки.

– Какие ж челноки по ночам ходят?

– Ещё как ходят. Это ты по ночам просто по городу не ходил.

– А вот и ходил! – Рома запоздало понял, что он зря похвастался, Софья Марковна прищурилась. Он попытался вспомнить, что именно её выдало. – Я вас у тёти Инги видел. И у вас ни сумки, ни рюкзака не было. Какие ж челноки без товара просто так штамп тратить будут. Это мне Юрка рассказал, ну, про штампы. И про Омуты. Что вы там в чьём-то доме останавливаетесь.

– Омути, – поправила Софья Марковна. – И дом не чей-то, а мой.

Рому вдруг осенило:

– Это вы во всей деревне двери поснимали?

– Я что тебе, мародёр? Хозяева и вынесли. Народ из деревни на эту сторону стал перебираться, а лодок на всех не хватило. Представь себе, живёшь ты себе в одном городе, ходишь через мост на работу или в гости, и тут доходит слух, что город поделят надвое и границы поставят навсегда, и никакие документы тебе не помогут. А у тебя на той стороне вся жизнь: родственники, ученики, друзья. – Софья Марковна немного помолчала. – Кто поумнее, сразу перебрался. Самые упрямые остались до того, как шлюзы построили. А теперь в Омути и жить никак, да и делать там нечего.

Рома вспомнил пробирающий до костей шум шлюзов и поёжился. Софья Марковна резко замолчала, они зашли во двор и чуть не столкнулись с какой-то женщиной. Роме она показалась чем-то знакомой, и он долго смотрел ей вслед.

Резкий звук клаксона с улицы вывел Рому из полудрёмы. Он выглянул в окно: во двор въехал белоснежный микроавтобус и несколько раз посигналил.

– Олежа! – Софья Марковна высунулась из ванной. – Молоко приехало, спустись, творога купи!

Рома только сейчас услышал, что, пока он дремал, в другой комнате кто-то негромко включил телевизор. Дверь в комнату Олежи сразу же привлекла его внимание, как только они зашли в квартиру утром, настолько она выделялась и не вписывалась в общую картину.

Первое, что приходило в голову, когда ты видел квартиру Софьи Марковны, было слово «опрятный». Рома его встречал только в старых книжках, но именно так он подумал, когда впервые прошёл из коридора в гостиную через занавески из скрепок, которые сделали «клац-клац». Во-первых, это была первая квартира в Роминой жизни, где в большой комнате не было стенки с телевизором, наборами посуды в сервизе и статуэтками балерин. Вместо этого вдоль стены стояли два высоких шкафа с книгами, а между ними висели многочисленные чёрно-белые фото с улыбающимися людьми.

Во-вторых, в комнате не было обоев. Все стены были покрыты либо плиткой, либо деревянными панелями и разрисованы цветами и узорами, в некоторых местах переходящими в барельеф. Около окна стояло аж два стола, с двумя стульями с одной стороны и креслом, где сейчас сидел Рома, с другой. И при этом всё было такое чистое и приятное, как будто кто-то сначала нарисовал эту комнату в своём воображении, а потом перенёс сюда: всё стояло на своих местах. Кроме двери в другую комнату: она была школьно-коричневого цвета, с облупившейся краской по углам и тонкой металлической ручкой. У Ромы руки чесались нарисовать квартиру Софьи Марковны. Но без этой уродской двери.

Ручка на двери резко дёрнулась, и в комнату зашёл Олежа. Рома не сразу понял, кто он: по возрасту он был ближе к тёте Инге, чем к Роме, но потом он заметил густые брови и птичий нос. Сын, значит.

Олежа зевнул и вытащил правую руку из-за спины, чтобы почесать шею. Она была в гипсе от локтя и до самых кончиков пальцев.

– Сама иди. Ты кто? – Олежа выпучился на Рому.

– Рома.

– Мать, ты опять за старое взялась?

Софья Марковна вышла из ванной в полосатом мужском халате, вытирая длинные волосы полотенцем.

– Олежа, некрасиво при гостях через комнату кричать.

– А приводить домой кого попало красиво? Лучше б собак бродячих подбирала.

Роме опять стало тошно. Ещё одна тайна, в которую он не был посвящён. Такое ощущение, что весь мир взрослых строился на догадках, недосказанностях и переглядываниях.

– Сейчас молоко уедет, а на завтрак нет ничего.

– Моя проблема, что ли? Это ты шлялась опять незнамо где. Оставила меня с голоду помирать.

– Выйди хоть на улицу, Олежа, сидишь дома целыми днями.

– Да не пойду я никуда. Я на больничном. – Олежа зло сжал зубы и опять громко стал чесать шею гипсом.

– Я схожу. – Рома переводил взгляд от матери к сыну. Оба нахохлились, как петухи, разве что лапами землю не рыли. – Только у меня денег нет.

Олежа неловко скрестил руки на груди. Софья Марковна фыркнула, подошла к полке с книгами, поводила по корешкам пальцем и достала оттуда пухлый учебник с жёлтыми страницами. Под обложкой были запрятаны несколько купюр. Олежа фыркнул, но заинтересованно проследил, куда отправилась книга после того, как деньги перешли к Роме.

Рома скатился по лестнице, как был: в тапочках и халате. Немногочисленная очередь перед фургоном с молоком негромко переговаривалась, и снова Рома не смог разобрать ни слова, как будто они общались на какой-то неведомой ему частоте.

Он протянул тётке-молочнице несколько бумажек и показал пальцем на что-то завёрнутое в фольгу, среди многочисленных бидонов только это было похоже на творог. Тётка что-то спросила на непонятном певучем языке. Рома пожал плечами и показал два пальца.

Уже заходя в подъезд, он увидел Олежу на парковке перед домом. Тот стоял, наклонившись к тёмным окнам зелёного фольксвагена-универсала, и, казалось, прислушивался, то и дело озираясь по сторонам.

Рома снова задремал в кресле и проснулся, только когда Софья Марковна поставила перед ним тарелку с румяными сырниками. Она уже успела переодеться в домашнее платье, волосы были закручены в пучок на затылке, а на носу сидели очки на цепочке в бежевой оправе. Сквозь открытое окно было слышно возню воробьёв в листве и далёкий перестук поездов, Рома увидел, что поверх халата его ещё накрыли шалью с белыми кисточками. Свет из окна падал на пол, Рома вытянул босые ноги и с наслаждением коснулся светлого горячего паркета пальцами. При этом он взметнул в воздух кучу пылинок, которые заплясали на свету и начали медленно опускаться вниз.

Рома почувствовал себя так хорошо, что захотелось одновременно засмеяться и расплакаться.

– Олежа! – Софья Марковна поставила на стол третью тарелку и пододвинула стул. Телевизор в другой комнате зазвучал громче. Софья Марковна вздохнула. – Да уж, выйти из комнаты – это тебе не реку перейти.

Софья Марковна не притронулась к своей порции, и Рома тоже решил пока не есть. Он нехотя вылез из-под шали и прошаркал к стене с фотографиями, чтобы отвлечься от чувства голода. Сырники пахли просто божественно и напоминали ему о чём-то далёком и полузабытом, вроде поездки в деревню вместе с родителями.

Фотографий было много, но если приглядеться, выглядели они почти одинаково: Софья Марковна рядом с натянуто улыбающимся ребёнком или с группой детей. Одна фотография была размашисто подписана «И + А вместе навсегда». На ней две девочки в школьной форме стояли, держась за руки на фоне здания с пятью колоннами. Роме казалось, что он уже где-то видел эти колонны, хотя это было бы странно: по дороге сюда ничего подобного ему на глаза не попадалось. У одной девочки были короткие кудряшки, и она смущённо прятала лицо за букетом пионов. Другая же девочка с двумя косичками широко улыбалась прямо в камеру. Сверху над ними нависала Софья Марковна в той самой шали с белыми кисточками, заботливо положив свои руки им на плечи.

В животе заурчало. Олежа выглянул из комнаты, посмотрел на Софью Марковну, которая старательно не обращала на него внимания, что-то отмечая карандашом в газете, снова фыркнул и закрыл дверь. Рома опять ощутил себя маленьким и глупым: было понятно, что такая ситуация для них не в новинку, но зачем они это делают, Рома не понимал.

– За столом надо есть вместе со всеми. Элементарная вежливость и правила этикета. – Софья Марковна покачала головой. – Кровососущее существо, заканчивается на «а».

– Минога, – буркнул Рома. Он взял тарелку со стола, подошёл к коричневой двери и постучал. Не дождавшись ответа, он зашёл в комнату.

Насколько неестественно смотрелась комната в этой квартире, настолько же естественно Олежа смотрелся в этой комнате. Он полулежал на кровати, подложив под плечо плюшевого тигра, и смотрел телевизор. На стене справа Рома увидел привычный ковёр с гипнотическими узорами, тёмно-коричневый шкаф стоял у окна. Поставить тарелку было некуда, и Рома просто протянул её Олеже.

Тот взял сырник двумя пальцами, откусил, пожевал и медленно выплюнул его прямо себе в руку.

– Фу, с изюмом. Ну рассказывай, что ты делаешь?

– В смысле? – Рому этот вопрос застал врасплох. Он в это время смотрел в окно, которое выходило на другую сторону дома. С такой высоты почти весь город был как на ладони: широкое шоссе уходило куда-то в сторону реки и, видимо, заканчивалось блокпостом на самой границе. От него в обе стороны расходились прямые улочки, дома стояли правильными квадратами, и не было заметно кривеньких деревянных избушек с огородами, кои в Приречном были в каждом квартале. Город стоял в низине, поэтому Приречного отсюда видно не было, только кончики крыш крепости да верхушки заводских труб.

– Ну, что делаешь, рисуешь там, танцуешь или пиликаешь на чём?

– Рисую. – И как он догадался?

– И что тебе мать наобещала? Славы? Денег? У неё ж нет ничего сейчас, это раньше она тут известная была, учитель года, жена директора дома культуры. Ты ж мелкий, не помнишь этого: люди под окнами стояли, хотели своих детишек ей под крылышко подсунуть. А потом её ученица упилась да со стены в реку сиганула, ну эту-то историю ты должен знать. Говорят, от несчастной любви. Только какая там любовь-то? Довела её мамаша, как меня. И теперь всё, не нужна она никому, только репетиторством и побирается и мне житья не даёт.