Текст книги "Других чудес не нужно"

22

Небольшая группа людей, одетых в черное, казалась просто большим куском вывернутого из земли дерна на зеленом фоне травы. Пока еще зеленом…

Потихоньку вступала в свои права шотландская осень. То тут, то там в листве проглядывало матовое золото или безудержный бронзовый росчерк. Реже – бордовый и красный цвета.

Динни так впоследствии и не поняла, откуда у нее взялись силы на это все.

Поиск черного закрытого платья накануне днем, затем вечерняя беседа с Аланом. Ночью они занимались любовью, и он шептал, как она дорога ему, как он боится потерять ее и как не хочет отпускать от себя.

А Динни, мучимая угрызениями совести, никак не могла насладиться тем, что он пытался дать ей, в полной мере.

Наутро они почти в полном молчании собрались, оделись и отправились на кладбище, по пути заехав за Патриком.

Динни обняла его, чтобы утешить. Теперь у нее уже было ощущение, что она обнимает брата. Огня, искры и притяжения не было и в помине.

Но откуда у нее взялись силы, чтобы спокойно смотреть – именно смотреть, а не скользить глазами – на его измученное худое лицо, с которого словно смылся кипрский загар и природная смуглость. Смотреть, говорить слова утешения, поддерживать. Динни не знала, откуда у нее силы и каков их запас…

С Линдой на кладбище они прощались недолго. Динни впервые видела смерть так близко – смерть взрослого, здорового, знакомого и приятного для нее человека, женщины любящей и… любимой.

Потому что после похорон, когда гроб уже был опущен в землю и каждый кинул горсть земли на крышку перед тем, как начали зарывать могилу, Патрик не выдержал, сломался.

Он опустился на колени, закрыл лицо руками и зарыдал беззвучно, страшно. Динни опустилась рядом на корточки, и то же самое сделал Алан. Они обнимали Патрика, с трудом разбирая, что он шепчет сквозь судорожно сжатые пальцы:

– Я же любил ее… Как же так? Почему? Я ведь правда любил ее… За что? За что?!

– Пойдем, не надо. – Алан попытался поднять его.

– Оставь его, Алан, – сказала Динни. – Если ему нужно, то пусть лучше плачет сейчас – и не один, а рядом с нами.

Патрик глубоко вздохнул и поднялся, вытирая лицо рукавом.

– Ладно, я в порядке, – проговорил он. – Я верю, что она знала о моих чувствах. Должна была знать. Я буду в это верить.

– Когда веришь, легче, – отозвался Алан.

Динни молчала. Она твердила себе, что подумает обо всем этом после. После, когда все успокоится и заживет.

Самое главное – надо было жить дальше.

Прошло две недели с тех пор, как похоронили Линду. Неделю назад Патрик улетел на Кипр. Но улетел он не один, а в сопровождении Меркьюри. Он успел сильно к нему привязаться. Алан и Динни решили отдать ему собаку – это меньшее, что они могут для него сделать.

Две недели минуло, а Динни все никак не могла набраться смелости и поговорить с Аланом.

Она жила, как сомнамбула. Вроде наладился какой-то неспешный, размеренный ритм. Гонка Алана по масштабному проекту подходила к концу, подчищались хвосты и доделывались кое-какие мелочи. Алан был доволен и спокоен, удовлетворившись проделанной работой. Он стал чуть позже уходить в офис, раньше возвращаться, и вообще старался проводить с Динни больше времени.

Ее потухшее и подавленное состояние он объяснял слишком сильным впечатлением от пережитого. Алан окружал ее заботой, вниманием и подарками, даже не подозревая, что делает ей этим только хуже…

Как-то он неожиданно рано приехал из офиса, заставил Динни спешно собраться и повез ужинать в новый, недавно открывшийся, но уже успевший завоевать популярность итальянский ресторан. Динни любила итальянскую кухню. Расслабившись в атмосфере красивого дизайна, ненавязчивого внимания официантов, потрясающе вкусных запахов, она даже немного развеселилась.

После тальятелли с белыми грибами и белым же вином она попросила вишневый штрудель с мороженым на десерт. Радуясь, она уплетала лакомство как ребенок, а Алан смотрел на нее с тихой нежностью.

– Если ты закончила, – сказал он, – то у меня для тебя есть сюрприз.

– Вообще-то я еще не закончила, – весело заявила Динни. – А что за сюрприз?

– Ну раз не закончила, то доедай, не буду тебя отвлекать.

– Нечего меня дразнить!

– А что же еще с тобой делать?

– Откуда я знаю, – пожала плечами Динни.

– Зато я знаю. Всячески оберегать, холить, лелеять и нежить. Такая женщина, как ты, украшение любого мужчины. А досталась ты именно мне. Невероятное везение! Не знаешь, как его можно объяснить? – Алан запрокинул голову и счастливо засмеялся.

Динни в упор посмотрела на него.

– Ты уверен, что это везение?

– Ну конечно, – спокойно ответил он. – Для какой еще женщины я стал бы…

– Что стал бы?

Вместо ответа Алан достал из кармана небольшую плоскую коробочку.

– Открой, пожалуйста, – попросил он, двигая ее по скатерти в направлении Динни.

Динни пожала плечами и открыла.

На сказочно нежном бархате, едва не тающем, подобно крем-брюле, лежал большой рубиновый кулон, очертаниями напоминающий сердце. Рубин был облечен в необычайно тонкой резьбы серебряную сетку, к которой крепилась причудливая тонкая цепочка, тоже серебряная.

Динни подняла глаза на мужа.

– Это сделано по индивидуальному заказу, – пояснил он. – Очень тонкая ювелирная работа.

– А… кто же разрабатывал дизайн?

– Дизайн разрабатывал я сам.

– Ты?!

– Кто же еще? Теперь ты знаешь, что твой муж способен не только заморачиваться компьютерными сетями и проектами, но еще и вдохновляться прекрасным. Согласна?

Динни постаралась незаметно смахнуть украдкой набежавшую слезинку.

– Ты так и не сказала, нравится ли тебе, – вздохнул Алан.

– Очень нравится, – тихо сказала Динни. – Спасибо тебе.

– Это тебе спасибо. Ты же знаешь, я люблю делать тебе подарки. А если еще получается и удивить…

– Да, удивить получилось, – кивнула она.

– Ну тогда поехали?

– Куда? – удивилась она.

– Это еще не все сюрпризы.

– Что же еще меня ждет? – спросила Динни, покорно поднимаясь с места.

– Увидишь, – подмигнул ей Алан.

Отель, куда они приехали, был не самым крупным в Глазго, но одним из самых дорогих. Его постояльцы платили не столько за престиж и возможность быть ближе к центру города, сколько за удивительный комфорт, тактичное, даже трепетное отношение персонала, на редкость удачный дизайн интерьеров, а также идеально продуманные мелочи. Каждого гостя в отеле принимали как родного, а сервис был предупредительным ровно настолько, насколько нужно было напоминать клиенту, что он в отеле, а не в лучшем из мест мира, где его всегда ждут с распростертыми объятиями.

– Пожалуйста, ваш номер для новобрачных, – сказал портье, протягивая Алану ключ от номера на причудливой серебряной лапке.

Динни не проронила ни слова, пока они с Аланом не очутились в номере.

– Зачем это все, Алан? – спросила она, едва он закрыл за ними дверь.

Алан озадаченно посмотрел на нее.

– Нет, я правда не понимаю. Мы и так вдвоем в нашем доме. Зачем тебе понадобилось уединение в отеле?

– Это номер для новобрачных. – Он подошел к ней и мягко поцеловал ее в макушку. – Ты же помнишь, у нас так и не было официального медового месяца.

– И ты предлагаешь начать его прямо сейчас?

– Нет. Я просто хотел сделать тебе приятное. Атмосфера этого номера напомнила мне настоящий маленький замок, созданный специально для принцессы. Посмотри, как тут все изысканно и красиво. Для принцессы… или для королевы, как тебе больше нравится?

Динни осторожно присела на кровать, сжав руки между колен. Алан озадаченно смотрел на нее.

Когда-то о таком Динни не смела даже мечтать.

Подобную жизнь она видела только в самых увлекательных сериалах, самых романтичных фильмах, читала в захватывающих книгах. И даже не представляла, что когда-нибудь все это станет ее настоящей, реальной жизнью.

Но самым главным было то, что они любили друг друга…

Вот что убивало Динни в этой ситуации: она не могла ответить Алану на его внимание и нежность в полной мере потому, что между ними стояла ее страшная тайна.

Осознание этого делало любое проявление ее чувства к мужу словно ненастоящим, неискренним.

А реальная жизнь тем и отличается от сказок, что за все в ней приходится платить…

Он не заслужил лжи. Боль, разочарование, страх – все, что угодно, но только не ложь, не жизнь в неведении. Не искусственно защищаемое счастье.

Если фундамент у здания гнилой, оно упадет рано или поздно, даже если сложено оно из самых закаленных и крепких кирпичей.

Если фрукт гнилой в сердцевине, то чем больше ты откусываешь, стараясь изведать наслаждение, тем большим будет разочарование.

Динни больше не могла поступать так с любимым человеком. Теперь она это знала твердо – с любимым ею по-настоящему.

Ибо, если бы она его не любила, куда как проще было бы жить во лжи, позволяя себя любить, обеспечивать все ее прихоти и желания, взамен отдавая лишь самую малость – возможность быть рядом.

– Алан… – начала она.

– Что, радость моя? – Он сел рядом с ней и коснулся ее пальцев кончиками своих.

Динни набрала в грудь побольше воздуха.

– Я должна с тобой поговорить.

– Это обязательно делать сейчас? Может быть, мы можем поговорить позже? К примеру… в постели?

– Нет. Однажды мы уже отложили этот разговор. Помнишь, когда погибла Линда.

– Ну хорошо, если это не терпит отлагательств…

– Уже не терпит. Никак. Прости.

– Что ж, я тебя слушаю.

Динни внутренне зажмурилась.

– Алан, я люблю тебя, – начала она. – Я действительно очень тебя люблю. Это правда.

– Хорошее начало, – улыбнулся он.

– Только не перебивай меня!! Иначе я не выдержу. То, что я сейчас расскажу тебе, это ошибка, ужасная ошибка. Это не должно было произойти. Но это произошло. Я уже не в силах ничего исправить. В свое оправдание я могу сказать только… Я ничего не могу сказать в свое оправдание. Кроме одного – я живой человек и готова нести ответственность за свои поступки. Я не в силах что-то исправить, но я не могу больше жить с осознанием того, что ты доверяешь мне так же, как и прежде, что ты ничего не знаешь…

Динни говорила больше часа. Она рассказала Алану все, о чем он не знал.

Начала Динни с того самого момента, когда впервые увидела Патрика. Рассказала о своем недоумении, о предательском влечении к нему, о том, чего она тщетно пыталась избежать. О борьбе с собой и чувстве вины. Она рассказала все, не утаила ни одной мелочи.

Сообщила о догадках Линды и о том, что предшествовало аварии. Добавила также, что после гибели Линды все ее чувства к Патрику как отрезало. Заметила, хоть и не собиралась давить на жалость, что решение о расставании она приняла до того, как Линда сообщила ей о своих подозрениях…

Когда она закончила, у нее дрожали руки, дрожал голос, смертельно хотелось пить. В горле пересохло. Но слез в глазах не было. Как ни странно, она была удивительно спокойна.

Она уже примирилась с неизбежным…

Она знала, что будет дальше.

И надеялась лишь, что когда-нибудь они смогут быть счастливы.

Алан – когда встретит кого-то, более достойного, вернее более достойную женщину, чем она.

И она, Динни, – когда сможет пережить эту историю, перевернувшую всю ее жизнь, когда справится с тем, чтобы похоронить ее в глубинах памяти и никогда больше оттуда не извлекать.

Динни боялась смотреть на Алана. В номере царила тишина, плотная и душная, невидимым грузом давящая на плечи и затылок.

Наконец она осмелилась поднять на него глаза.

Лучше бы она этого не делала.

Она ожидала чего угодно. Гнева, недоверия, презрения, отвращения… Она ждала всего этого, но никак не готова была увидеть безразличие.

Его лицо не выражало вообще ничего. Оно было застывшим, каменным, как у статуи.

Что читалось у него в глазах, Динни не понимала.

Перед ней был человек с изваянием-маской вместо лица.

Динни тихо поднялась и сделала шаг от кровати. Она надеялась, что Алан обнимет ее, задержит, остановит, заговорит с ней, в конце концов.

Что он простит ее.

В глубине души она все еще надеялась на это, хоть и знала – такое невозможно.

Она подошла к двери и взялась за ручку. Перед тем как выйти, она снова посмотрела на Алана.

Он по-прежнему был похож на изваяние.

Динни глубоко вздохнула. Она знала, что если сейчас она сделает шаг за порог, то обратного пути уже не будет.

Никогда.

Алан молчал. Он не двигался. Смотрел в одну точку перед собой не отрываясь. Вот чуть шевельнулись брови, и на мгновение Динни замерла. Может быть, он что-то скажет? Может, не даст ей уйти?

Нет. Тишина в номере ничем не нарушалась. Алан продолжал сидеть.

– Прости меня, – сказала Динни, открыла дверь и вышла. Бросив последний взгляд на постель, она скорее даже не подумала, а поняла – ей никогда не забыть его застывшего лица…

23

Выйдя из отеля, Динни побрела, сама не зная, куда именно она идет.

Слезы застилали ей глаза сплошной мерцающей пеленой.

Надо было что-то делать. Совершенно точно надо было.

Но вот что? И куда идти?

Динни всхлипнула, вытирая лицо рукой. Глубоко вздохнула, выпрямилась. Подойдя к краю тротуара, она вытянула руку. Почти сразу же остановилось такси.

В такси Динни продолжала плакать. Беззвучно, глотая воздух и слезы. Жгло сердце, вместо желудка образовалась гулкая сосущая пустота.

Она не знала, как ей жить дальше.

Но по крайней мере ей стало понятно, куда надо ехать.

Она не знала, сколько еще пробудет в номере отеля Алан. Она не могла предугадать его действия. Он был способен поступить как угодно – пробыть там всю ночь или уйти оттуда спустя пять минут после нее.

Поэтому Динни сначала заехала в их общий дом. Там она быстро побросала в дорожный чемодан на колесиках абсолютно необходимый минимум вещей. Самых простых, самых нужных.

Она ничего не взяла из украшений, почти ничего – из косметики.

Во-первых, она слишком торопилась. Если Алан застанет ее дома… нет, об этом лучше даже не думать. Дело было даже не в том, что именно может сказать Алан. Сказать или сделать…

Динни не пережила бы, если бы еще раз увидела это его выражение лица. Этот отсутствующий, потухший взгляд, это застывшее каменное изваяние.

Поэтому никаких «если» быть не могло. Она должна была исчезнуть отсюда раньше, чем он появится.

А во-вторых, каждый подарок, выбранный им с такой любовью и вниманием именно для нее, только для нее, напоминал бы Динни о нем и лишь сильнее разжигал бы боль.

Динни не ждала, что боль пройдет быстро, но подпитывать и подогревать обжигавшее ее чувство не собиралась.

Она получила все сполна, она расплатится за все без остатка, но она не может страдать вечно. Должен же быть какой-то предел мучениям.

По крайней мере, ей хотелось в это верить…

Динни вышла из дома, оставив ключи на видном месте в прихожей, на полочке под огромным зеркалом. Входную дверь она просто захлопнула.

Снова такси, снова поездка. На этот раз уже домой, в свою собственную квартиру.

Как хорошо, что ей есть куда пойти. Хотя бы это хорошо.

Водитель помог Динни выгрузить из такси чемодан и, получив свои деньги, уехал. Динни на некоторое время замерла у подъезда. Она смотрела наверх, на окна своей квартиры, которые сейчас, понятное дело, были темными.

Она вспомнила, что последний раз она была там с Патриком… Но странное дело: именно это воспоминание сейчас не вызывало у нее никаких эмоций.

Ей не было приятно, но не было и неприятно. Ее не передергивало от сладких или отвратительных эпизодов, проносившихся перед глазами. Она вспоминала эти моменты с грустью, легким сожалением и… да-да, с мудростью.

Что ж, теперь она знает, почем фунт лиха.

Она стала взрослее, старше, опытнее, и уж конечно она стала гораздо умнее.

Впредь она будет куда более разумно распоряжаться собственной жизнью.

Упав в тесном коридорчике квартиры на колени рядом с чемоданом, Динни разрыдалась…

Наплакавшись, она почувствовала, что у нее сосет в желудке. Желудок просто сводило от голода. Динни неохотно поднялась и взглянула на себя в зеркало.

Красота невероятная, подумала она, достала из сумочки упаковку влажных салфеток и принялась приводить себя в порядок: вытерла слезы, размазавшуюся тушь, которая оказалась совсем не такой стойкой, как обещала реклама, и наполовину стершуюся помаду.

Вытащив из сумочки несколько крупных купюр, она внимательно посмотрела на них, прикинула что-то в уме, а потом оставила половину купюр на тумбочке.

Теперь она осталась без средств к существованию. Нужно было экономить, прежде чем она решит, что ей делать дальше, и начнет какую-никакую самостоятельную жизнь.

Да, теперь от многого ей придется отказаться, а о многом из того, о чем она предпочла забыть, придется вспомнить…

Динни перекинула ремешок сумочки через плечо и отправилась в супермаркет через дорогу.

С каждой минутой ей хотелось есть все сильнее. А как известно, если голодным прийти за продуктами, то обычно набираешь в тележку гораздо больше, нежели в состоянии съесть… В результате тележка Динни оказалась забита разными пластиковыми подносиками с нарезками ветчины и сыра, банками консервированных оливок и ананасов, шоколадками, пирожными и упаковками с соком. Динни остановилась и мысленно укорила себя – это же не нормальная, полноценная еда, а одно баловство.

Ладно, пообещала она себе, сегодня у меня все равно нет ни сил, ни желания что-то готовить, а с завтрашнего дня я возьмусь за ум.

Она ощущала смутное беспокойство: что-то она забыла сделать или сказать кому-то, но кому?

И лишь на кассе, расплачиваясь за покупки, ее внезапно осенило.

Ей сейчас нужен только один человек.

Хиллари! Ей нужна Хиллари.

Кто, как не она, знает всю эту историю, по крайней мере ее начало? Кто понимает Динни так же хорошо, как она?

Алан, с горечью подумала Динни, тут же, впрочем, отогнав от себя эту мысль.

Ей необходимо срочно увидеться с Хиллари, и немедленно, безотлагательно!

Держа в одной руке уйму пакетов, она извлекла из сумки мобильный и набрала номер.

– Да? – сразу же ответила Хиллари, словно ждала этого звонка.

– Хиллари, ты можешь приехать ко мне? – без приветствия выпалила Динни.

– Теоретически, конечно, да. А вот с практическим осуществлением уже сложнее… У тебя что-то срочное?

И тут Динни разрыдалась. В который раз за эти дни!

Наверное, можно было ставить рекорд по количеству пролитых слез…

– Динни, что с тобой? Ты плачешь? – тревожно спросила подруга.

– Да.

– Что-то случилось? Что-то серьезное?

– Да.

– Пожалуйста, успокойся. Не плачь, Динни, слышишь меня? Ничто не стоит твоих слез.

– Стоит, – рыдала Динни, – нет мне прощения.

Покупатели супермаркета, поглядывая на плачущую Динни с грудой пакетов в одной руке и телефоном в другой, осторожно обходили ее.

– Динни, иди домой. Я приеду, как только освобожусь, и мы поговорим.

– Да. Я на своей квартире. Я сейчас буду там, вернее, – поправилась Динни. – Только приезжай быстрее! Мне очень, очень плохо.

– Я точно не знаю, когда смогу приехать. Но, пожалуйста, успокойся. Нет такой проблемы, которую нельзя было бы решить. Когда я приеду, ты уже должна быть спокойна, невозмутима, чтобы мы могли все обсудить и взвесить. Слезы плохой помощник, Динни, я всегда твердила тебе об этом.

– Жду тебя, – еще раз всхлипнула Динни и выключила телефон.

Домой она попала даже быстрее, чем сама того ожидала. Какой-то пожилой джентльмен, впечатленный как потоком слез, так и внушительным объемом пакетов с продуктами, которые вырывались у Динни из рук, взялся подбросить ее до дома на своем «фольксвагене».

– Не благодарите меня, не надо, – повторял он, вытаскивая пакеты уже у дверей дома Динни. – Разве можно не помочь такой очаровательной девушке, к тому же плачущей? Не вздумайте больше так убиваться, ни один лоботряс не стоит ваших слез. Подумайте о цвете лица! Такую красоту надо беречь. А то что это – глазки красные, носом хлюпает.

Динни покорно выслушивала его почти отеческие увещевания.

– Спасибо. – Она с благодарностью приняла последний пакет.

– Немедленно успокойтесь и запомните: берегите себя и все у вас будет хорошо. Такая прелестная девушка не может не быть счастлива, если, конечно, в Шотландии еще не перевелись настоящие мужчины.

Динни улыбнулась и наконец-то перестала плакать.

Хотя прекрасно понимала, насколько слова утешения доброго джентльмена далеки от реального положения вещей…

Она не знала, когда приедет Хиллари. Разобрав покупки, она распределила их по ящикам, ящичкам и холодильнику. Сидеть и ничего не делать было просто невыносимо. Ей надо было чем-то занять если не голову, то руки.

Динни прибегла к испытанному верному средству: уборке. На этот раз она превзошла саму себя. Мало того что она вымыла полы во всей квартире, вытерла пыль со всех поверхностей, батарей, плинтусов. Мало того что собрала все ненужные безделушки и мусор, вынеся их на помойку (выкинула бы и ненужную одежду, но ее и так практически не осталось в этой квартире). Она еще и начистила всю сантехнику, плитку в ванной и наверняка полезла бы прочищать вентиляционные отсеки, но от этого благородного порыва ее спасла Хиллари.

Подруга, похоже, явилась с какого-то мероприятия, скорее всего с банкета. Она была упакована в умопомрачительное изумрудное платье, на шее и в ушах блестел жемчуг. По всей видимости, она там успела немножко поднабраться.

Динни вздохнула: трезвая голова Хиллари наверняка пригодилась бы ей гораздо больше нетрезвой. Но деваться было некуда.

В руках Хиллари держала огромную коробку с тортом. Когда девушки расположились за чайным столом и Динни сняла крышку с коробки, она ахнула.

Торт оказался настоящим произведением искусства: воздушные лепестки миндальной стружки, рифлено-невесомые соцветия шоколада, ароматный бисквит, залитый карамелью и фруктовым сиропом.

– Хилари, ну разве я говорила, что у меня есть нечего?

Та подмигнула ей.

– Кто сказал, что лучшие друзья девушек – это бриллианты?

– А какие же лучшие друзья девушек? – засмеялась Динни.

– В минуту уныния лучший друг девушки – это сладкое, – серьезно ответила Хиллари. – Лучшее болеутоляющее, замечательное лекарство от сердечной боли. А уж что тебе больше по вкусу – шоколад, леденцы или мороженое, – выбирай сама, дорогая моя.

– Ну, мне выбирать не приходится, – улыбнулась Динни. – Притащив этот шедевр, ты, между прочим, не оставила мне никакого выбора.

– Разумеется. Потому что лучшие друзья девушек – это еще и сами девушки. Как твой лучший друг, я принесла тебе самое лучшее лекарство, которое только можно найти в Глазго.

– Интересно, тебе когда-нибудь было настолько плохо, чтобы боль сломила тебя? – тихо спросила Динни.

– Как может боль сломить меня, если я не оставляю ей ни малейшего шанса на это? Динни, все в твоих руках, все зависит от тебя самой. А теперь рассказывай. Нет. Сначала ешь, а потом рассказывай. Хотя бы вот этот маленький кусочек. Ну как? Оценила? Да, я согласна, что это шедевр. Да, я знаю, что я гений. Не говори ничего. Выражение твоего лица говорит все за тебя. Вот так. Ну а теперь выкладывай и постарайся ничего не упустить. В таких делах важна каждая деталь, любая мелочь.

С трудом прожевав огромный кусок торта, торопясь и запивая его крепким чаем, Динни растерянно призналась:

– Даже не знаю, с чего начать.

– Начни с начала, – мягко подсказала ей Хиллари.

– А начало ты уже знаешь. Потом… потом была свадьба, и это ты тоже знаешь. А вот потом началось необъяснимое. Невозможное. Ужасное… Чудовищное!

– Динни, если ты снова собираешься плакать, то лучше сделай паузу и доешь торт. Я пришла сюда слушать тебя, а не вытирать слезы. С вытиранием слез прекрасно справится любой платок. Даже бумажный. В особо тяжелых случаях – упаковка бумажных платков. В клинически запущенных случаях… даже и не знаю. Но, думаю, в супермаркете неподалеку отсюда бумажные платки продаются коробками. А оптом, как ты сама понимаешь, дешевле!

Динни засмеялась сквозь слезы.

– До чего же ты цинична, прагматична…

– Я просто чудовище, – спокойно согласилась Хиллари. – Торопиться нам некуда, понимаю. Но не могли бы мы уже перейти к сути?

– Хиллари, я сломала свою жизнь. – Динни удалось произнести это почти без надрыва в голосе. – Вот этими самыми руками. – Она подняла руки, в которых были зажаты ложечка для торта и обломки шоколадного украшения. – Вернее, вот этой самой головой.

– Никогда бы не подумала, что ты можешь быть такой занудой, – вздохнула Хиллари. – Просто расскажи мне, что случилось. А уж сломала или починила, разрушила или построила… Ты сейчас выбита из колеи. Не стоит в таком состоянии делать скоропалительные выводы и принимать поспешные решения.

Динни тоже вздохнула, а потом засмеялась.

– Да уж, спешить мне сейчас некуда.

– Еще одно слово, ведущее к цели окольными путями, и я задушу тебя… да хотя бы и шнуром от утюга, – пригрозила Хиллари.

– Все дело в брате Алана. Это Патрик. Со мной такого никогда, никогда не было.

– Динни, да с тобой вообще никогда ничего не было. Никогда ничего не происходило. Вспомни, о чем мы говорили с тобой до свадьбы. Ты толком и жить не начинала, ты не нагулялась элементарно. Не знаешь жизни, не знаешь себя, не знаешь мужчин. Не знаешь, чего конкретно ты от них хочешь. Так легко ошибиться, будучи неопытной. Так легко принять желаемое за действительное.

Динни рассердилась.

– Теперь, когда я наконец-то принялась рассказывать, ты решила сразу прочесть мне мораль? Может, мы тогда смеха ради опустим весь рассказ?

– Нет, – не согласилась Хиллари, – разве можно отказаться от удовольствия выслушать столь душераздирающее повествование?

– Про Патрика ты уже знаешь, я тебе рассказывала, какое он на меня произвел впечатление… Это было словно сон, проклятое наваждение. Я просто не устояла. Хотя должна, должна была устоять! – Перебивая сама себя, Динни очень эмоционально, в красках, не жалея цветистых выражений, наконец-то изложила Хиллари историю, которая жгла ее словно каленым железом…

Хиллари слушала очень внимательно. Она пристально смотрела на подругу, время от времени кивая или уточняя что-то.

Динни глубоко вздохнула.

– Все. Теперь ты знаешь абсолютно все. Столько же знает лишь Алан… Впрочем, нет. Он не знает одного – как именно его драка с Робертом на банкете повлияла на мое решение выйти за него замуж. Но это не имеет никакого значения, особенно если сравнивать по серьезности с событиями прошлого месяца…

Хиллари очень долго молчала. Наконец она поднялась, встала, отошла к окну. Какое-то время смотрела сквозь темное стекло на огни, пытаясь различить сквозь налет цивилизации хотя бы несколько звездных крупинок на ночном небе.

Потом она отошла от окна, вернулась и села. Под ее долгим внимательным взглядом Динни поежилась, ей стало неуютно. Она даже опустила глаза, чего раньше никогда не делала. Ей казалось, что Хиллари поймет все и не станет ее осуждать.

Но, похоже, в этот раз Хиллари ее за что-то осуждала.

«За что-то». Да нет ей прощения, она и без того это прекрасно знает.

– Ну и наломала же ты дров, девочка, – тихо проговорила Хиллари.

– Я знаю…

– Она знает. Чем же ты думала, куда же ты смотрела…

– По-моему, я все вполне ясно объяснила. – Динни начала закипать.

– Да. Объяснила. И я понимаю. Кстати… Не спеши так уж казнить именно себя. Не нужно стремиться взять всю ответственность на себя… Патрик далеко не мальчик. Хотя по уровню развития он действительно скорее избалованный мальчишка, который главным в жизни считает собственные желания и при этом совершенно не считается с окружающими… Но это не имеет значения. Он хорошо понимал, что делает. Не мог не понимать. Не мог не помнить, что ты жена его брата. Его родного брата! Сказать, что он получил хороший урок, – значит не сказать ничего. К сожалению, ценой жизни своей жены. Мне так жаль, Динни. Мне действительно очень жаль.

– А мне как жаль, – прошептала Динни.

– Но как ты могла рассказать обо всем Алану?!

– Что?!

– Да-да… Это совершенно напрасные игры с собственной совестью, игры в хорошую жизнь и честных людей.

Динни не верила своим ушам.

– Объясни, – потребовала она. – Я не понимаю.

– Изволь… Ты сделала ошибку. Ты поддалась искушению. Возможно, оно действительно было сильным. Я ведь не знаю ни силы обаяния Патрика, ни глубины ваших отношений с Аланом. Допускаю, что уровень эмоционального накала по отношению к Патрику зашкаливал до такой степени, что на остальное было уже наплевать. Возможно, тебе всегда не хватало таких ощущений.

– Это не имеет значения, – твердо сказала Динни. – В сердце, а значит, и в постели, должно быть место только для одного мужчины.

Хиллари как-то странно, снисходительно посмотрела на нее и с легкой горечью усмехнулась.

– Я продолжаю. Ты поддалась соблазну, отведала его, потом пресытилась им. Ты поняла, что это не то, что тебе нужно. И нашла в себе силы отказаться от продолжения. Это достойно уважения. Потом пришла расплата. Как для тебя, так и для Патрика. Для него она куда серьезней и весомей, согласись… Но и виноват он, я считаю, куда больше. Заигрался в ловеласа, не рассчитал собственных сил, забыл, кому он подкладывает свинью. Все так. Но ты не имела никакого права рассказывать об этом Алану!

– Но почему?

– Ты не представляешь, ударом какой силы это для него должно было стать…

– Представляю, – тихо сказала Динни. – Я ведь видела его лицо. Поверь мне, не так много вещей в этой жизни оставляли такую рану внутри.

– Ты должна была раньше подумать об этом. Вы с Патриком оба участвовали в предательстве. Вы расплачиваетесь. Но за что должен расплачиваться Алан?

– Я считала, что он должен знать. В отношениях не может быть места лжи и обману.

– Ты уже допустила этот обман, Динни. Нужно было идти до конца.

– Но почему?

– Почему… – Хиллари вздохнула. – Он никогда не простит любимой женщине предательства с собственным братом. Он не простит родному брату предательства со своей любимой женой… Он слишком цельный человек для этого.

– Ты плохо его знаешь.

– Я просто знаю людей, Динни…

Эти лаконичные и спокойные слова подруги прозвучали для Динни как приговор, как реквием последней надежде.

– Ты думала, что я вытру твои слезы, поглажу по голове и скажу, что все будет хорошо? – продолжала Хиллари. – Да, наверное, именно за этим ты меня и звала. Но добро пожаловать в реальную жизнь, детка. Динни, ты мне дорога. Я люблю тебя. Именно поэтому я говорю тебе правду. Поверь, можно продолжать витать в розовых облаках, набивая несметное количество шишек. Этому будут очень рады твои враги, которые завидуют твоей молодости, красоте, обаянию. Только друзья заинтересованы в том, чтобы сказать тебе правду.

– У меня нет врагов.

– Разве? Впрочем, возможно. Рада буду ошибиться в данном случае. Но насчет Алана я вряд ли ошибаюсь.

Динни закусила губы.

– Если бы ты была похитрее… нет, даже не хитрее, а просто мудрее и опытнее, ты оставила бы своего мужа в неведении. Поверь, он был бы куда счастливее, не зная о тебе и Патрике.

– А как же розовые очки, о которых ты только что говорила? Тебе не кажется, что это одно и то же?