Текст книги "Мой ревнивый муж"

Глава 39. Зачем он это сделал

В свои пятьдесят пять лет Владислав Александрович Ребров считал себя мужчиной хоть куда.

Все при нем. Еще вполне презентабельная внешность, даже несмотря на седые виски. Опять же должность. Наконец-то он получил то, чего добивался столько лет, – стал мэром!

Это ли не достижение? Это ли не показатель того, насколько он значимая фигура?

Все при нем – власть, деньги. Имеется даже молодая красавица-жена, чтобы разделить с ним успех.

Наконец он мог с уверенностью сказать – его жизнь идеальна.

Почти…

Вот сходит, полюбит жену как надо, и будет совсем хорошо.

Этим утром он как никогда нуждался в порции ласки от дорогой женушки, которая еще вчера вечером закрылась от него в гостевой комнате.

– Настенька… – позвал он ее нежно.

В ту минуту постарался не показать, что ее игра в прятки уже изрядно ему наскучила.

На самом деле он терпеть не мог, когда Настя проводила ночь в гостевой. Но понимал, что после экзекуции брать ее в постель сразу нельзя. Надо дать немного прийти в себя.

Женская психика – хрупкая вещь.

Передавишь чересчур сильно, и получится, как с первой женой…

Каждый раз, когда вспоминал о ней, с сожалением вздыхал.

Баба была – огонь. Что в постели, что на кухне, да и любила его еще в то время, когда в карманах гулял ветер.

Что ни говори, но первая жена была Владиславу дороже всех, кого успел сводить в загс за долгую жизнь. В свое время он ее обожал, даже иногда сдувал с нее пылинки. Ей одной позволил родить от него детей. Ей же хотел быть верен до конца.

Только по итогу оказалось – дура.

Идеалистка, гордячка. Прям ни разу ее не оскорби, не тресни, обид после такого было море. Не понимала, что ли, что он – человек с амбициями, что ежедневно рвал жилы на работе. Там ему выносят мозг по три раза в сутки. Естественно, дома срывался. Где ему еще было срываться?

Другая молча терпела бы ради будущих благ, ведь понятно, что ему на роду написано стать большим начальником. Но Мария не терпела ничего, каждая его выходка заканчивалась ее слезами. С чего такие реакции? Он до сих пор этого не понимал.

Например, его отец вообще лупил мать день через день, и ничего, даже успели отметить серебряную свадьбу, прежде чем она сыграла в ящик.

Недаром умные люди придумали поговорку: «Бьет – значит любит».

Он очень ее любил, по-своему, как мог.

Прими она его в свое время таким, как он есть, до сих пор бы была жива.

Нет же, эта стерва решила его предать. Собралась уйти, забрать сыновей… Получила что заслужила! Ни больше ни меньше.

Как будто он мог позволить, чтобы она забрала детей. Это же его сыновья, они принадлежат ему, не ей! К тому же, он даже мысли не мог допустить, что любимая жена когда-нибудь заведет нового мужчину. А ведь красивая была, случалось, посмотришь на нее, аж сердце заходится. Обязательно кто-то да позарился бы, даже несмотря на наличие двух спиногрызов. Этого он допустить не мог.

Нет уж, лучше в землю, чем к другому.

Владислав Ребров – не тот мужчина, кому можно изменять.

Тогда он все сделал правильно, ни о чем не жалел. Это был единственный выход.

Однако он до сих пор временами скучал по первой жене.

Впрочем, Настя отлично удовлетворяла его нужды, с ней он забывал обо всем. Оно, может, и хорошо, что так случилось с первой супругой. Молодая жена всяко престижнее старой.

Владислав стряхнул с себя воспоминания о прошлом, снова постучал в дверь.

– Настенька, ну ладно тебе, хватит от меня прятаться. Я соскучился…

К слову, это было правдой.

Секса хотелось так, что казалось, еще чуть-чуть – и задымятся трусы.

Он распахнул пушистый халат, чтобы сразу показать Насте, зачем явился. Бугор в трусах на это непрозрачно намекал.

Владислав зашел в комнату. Включил свет, оглядел лежащую на кровати укутанную с головой фигуру.

– Спишь, что ли? Не слышишь?

Он подошел, откинул одеяло… Но Насти под ним не оказалось.

Сей факт ему очень не понравился.

Зачем эта бутафория? Кого она надеялась обмануть? С какого ляда решила поиграть с ним в прятки? Ведь он найдет ее и как следует накажет.

Самое приятное – наказывать ее можно было спокойно, вообще не беспокоясь о последствиях.

Все-таки Настя у него в доме на особом положении.

Раньше он был наивный дурак, с каждой следующей женой надеялся, что вот эта-то точно последняя. Пытался строить с ними пресловутые «нормальные отношения». Ухаживал, цветы охапками носил, обувал, одевал, кольцо на безымянный палец напяливал. Но вот какое дело, стоило пару тройку раз научить уму-разуму с помощью ремня, как каждая норовила скрыться. Некоторые раньше, некоторые позже, но все они от него сбегали. Люби он каждую, как Марию, поубивал бы и их, честное слово.

По мнению Реброва, бывшие жены были жутко неблагодарными свиньями. Любишь подарочки – терпи мужа. Уж не самый он паршивый представитель мужского рода. Никогда ничего не жалел для новой второй половины.

С Настей он изначально поступил по-другому, по-хитрому.

Ухаживал так красиво, что мгновенно вскружил девчонке голову. Она не задумываясь пошла за него, даже разница в возрасте в тридцать лет ее не напугала. Но уже в первую брачную ночь он ей рассказал о своих предпочтениях в сексе и о том, как он видел их будущую жизнь. Наглядно показал, что бывает за непослушание.

Чтобы Настя не думала, что может, как другие жены, резко начать мылить лыжи, пригрозил – сделает с ней то же самое, что и с первой женой.

Даже показал ей фото Марии в полиэтиленовом пакете. Для наглядности.

То самое фото, которое хранил как зеницу ока. Иногда смотрел на него, вспоминал ту самую ночь.

Смешно, но первое время Владислав очень боялся, что убийство Марии вскроется, тело найдут, а его арестуют. Но… Никто так ничего и не узнал.

Никто ее даже не искал!

Правильно он в свое время сделал, что отвадил от жены всех ее друзей, велел ей уволиться после второго декрета. Сократил до нуля круг ее общения.

Сыновья выросли и с его подачи о матери даже не вспоминали.

Никто о ней не вспоминал, некому было искать.

С годами он стал посмеиваться над своими прошлыми страхами. Что там, даже немного жалел о том, что о его идеальном преступлении никто никогда не узнает. Отчасти еще поэтому поделился с Настей. Хотел, чтобы хоть кто-то оценил хитрость его задумки.

Труп спрятан, и в то же время на виду.

Ну гениально же!

Настя оценила все сполна.

Несколько лет была идеально послушна, трепетала перед ним, терпела все и в награду получала, что хотела. Платья, шубки, драгоценности. Ей, выросшей в нищете, все это очень нравилось.

Вот и сегодня Владислав приготовил для жены подарок за вчерашнюю экзекуцию, оставил его в спальне, хотел вручить после того, как приведет ее туда. Да вот только оказалось, что в спальню вести некого – Настя изволила капризничать, прятаться.

Он прошлепал в тапочках на лестницу. Удивительно, но звук шагов был какой-то гулкий, как бывает в брошенном доме или даже вымершем. В первый раз такое.

Владислав огляделся.

– Настя! – заорал он так громко, что наверняка было слышно в каждом уголке. – Тебе вчерашнего мало? Я добавлю! Быстро иди сюда!

Вот только ему никто не ответил.

В этот момент Ребров-старший услышал, как кто-то заходит в дом.

«И куда это Настя ходила с утра пораньше?» – задался он вопросом.

Поспешил вниз, готовясь обрушить на жену весь свой гнев.

Однако в гостиную вошла совсем не Настя.

К его великому удивлению, Владислав встретился взглядом с младшим сыном.

Помнил, что у Максима были ключи, хотя он ими никогда не пользовался, всегда звонил в звонок. А вот сегодня не позвонил. Зашел как к себе домой!

И, что еще удивительнее, за плечами Максима показалась голова Виталика.

Оба сына прошли в гостиную молча, причем с каменными лицами. Он никогда не видел их такими.

Два здоровенных лба с искаженными от ярости лицами.

Мочат!

Буравят его бешеными взглядами…

Как будто он должен прочитать их мысли и понять, что натворил.

Спросил, чтобы нарушить затянувшееся молчание:

– Что такие грозные? Настю случайно не видели?

– Видели, – прохрипел Максим не своим голосом. – Заодно видели и то, что ты спрятал под дном бассейна.

Тут-то Ребров старший и разволновался по-настоящему.

Наконец сопоставил факт исчезновения Насти и прихода сыновей.

«Проболталась про Марию, сука!» – дошло до него с запозданием.

* * *

Максим буравил отца ненавидящим взглядом. С величайшим трудом сдерживал желание подлететь к нему и без раздумий вмазать по физиономии пару-тройку десятков раз. Превратить его лицо в фарш…

Останавливало лишь то, что если он сейчас на него набросится, то остановиться не сможет. И тогда не получит ответов на так мучившие его вопросы.

Не знал, как держался Виталик.

Брат стоял рядом с непроницаемым лицом. Неужели настолько хладнокровен?

– Зачем ты это сделал? – спросил Максим полным боли голосом. – Зачем убил мать?

Думал, отец хоть сколько-нибудь усовестится или хотя бы испугается. Но нет.

Он стоял перед ними с таким видом, будто ничего не боялся вовсе. И… ни о чем не жалел.

– Она это заслужила, – пожал он плечами.

Даже не стал отпираться.

А Максима прорвало:

– Чем можно такое заслужить? Чем, скажи?

– Что еще мне было делать? – недовольно хмыкнул отец. – Приезжаю домой из командировки на день раньше. Специально спешил, как придурок, чтобы побольше времени провести с семьей. А у нее уже чемоданы в кладовке спрятаны, билеты куплены, отходные пути налажены. Она собиралась вас у меня отнять! Я ее тогда спросил: «За что ты так со мной, Мария?» А она как давай выплескивать на меня дерьмо ушатами – мол, я хреновый муж, я хреновый отец. Еще смела заявить, что подаст на алименты! Хватило же совести…

Каждое его слово было для Максима что иголка под ноготь.

Мать хотела уйти от отца, подготовила отъезд, собиралась забрать детей. А он просто ее убил. По всему видно, даже виноватым себя не считал, как так и надо.

Забрал у Максима самого дорогого человека и стоит тут, дышит одним с ним воздухом.

– Ты ничтожество, – прохрипел Максим с налитыми кровью глазами. – Ты не достоин топтать эту землю!

– Вот не надо мне тут про то, кто чего достоин. Ты, между прочим, мне и открыл глаза на все…

– Это как же? – взревел Максим.

– В ту ночь это именно ты рассказал мне, что Мария обещала тебя куда-то отвезти, мол, едете в путешествие. Сдал мне мать и теперь сам же делаешь из меня изверга. Промолчи ты тогда, может мы с Марией и помирились бы, и не случилось того, что случилось…

Отец этими словами будто врезал Максиму битой в грудь.

Ни вздохнуть, ни выдохнуть, а внутри все горит от невыносимой боли.

Ведь правда, все так и было. Мать сказала про тайное путешествие, а он выложил все отцу. Получается – предал.

В этот момент он услышал рык Виталика:

– Ты что такое говоришь, подонок? Ему было четыре года! Четыре, мать твою за ногу… И ты его винишь?

– Ты меня еще уму-разуму поучи! – тут же взвился отец.

А лицо-то какое: перекошено от праведного гнева. Это у него-то!

В этот момент в мозгу у Максима что-то вспыхнуло, а потом мир каким-то образом изменился. Из него исчезли краски, звуки.

Все, чего хотел, – затолкать слова отца ему же в глотку, а еще лучше – заставить подавиться собственными зубами.

Он быстро огляделся, увидел возле камина кочергу. Схватил ее, почувствовал холод металла, сжал покрепче и ринулся на отца. В голове пульсировала только одна мысль – вмазать ему по роже. И не останавливаться, пока от этой рожи вообще ничего не останется.

Он уже почти добрался до родителя, как вдруг брат обхватил его своими ручищами сзади. Сжал так крепко, что Максиму было не двинуться с места.

– Отпусти! – заорал он во всю мощь своих легких.

Изо всех сил попытался вырваться, добраться до отца.

Но Виталик лишь крепче сжал его, продолжал держать и все твердил на ухо:

– Не стоит он того, не стоит… Я все записал, его посадят, Макс!

– Кто меня посадит? – хмыкнул отец. – Никто не посадит мэра города. Я позвоню кому надо, и…

И в этот момент в дом ворвались полицейские.

Глава 40. Виноватый

Максим сидел в приемной, бездумно рассматривал белые стены, ерзал на синей банкетке.

Не по себе ему было здесь.

А впрочем, ему в последнее время в принципе было не по себе, и место, где находился, не имело никакого значения.

После того злосчастного утра, как они с Виталиком навестили отца, случилось много всего. Дом обыскали, нашли то самое фото, что Ребров-старший прятал в сейфе. Сделали ДНК-экспертизу, подтвердили, что найденный труп – это Мария Олеговна Реброва, хотя никто в этом уже не сомневался.

Отца закрыли в СИЗО.

Максим сделал все, чтобы это дело держали под особым контролем.

Отцу предъявили обвинение в убийстве с отягчающими обстоятельствами. Следствие шло полным ходом, скоро должен был состояться суд. А после этого он отправится в тюрьму, где сладко ему не будет уж точно. Максим постарается и тут.

Отец выйдет лишь через много лет, уже стариком. Если выйдет…

Но Максиму ничуть не полегчало от того, что убийца теперь сидит за решеткой.

Разве это вернуло маму? Разве это хоть что-то исправило?

Он ведь не зря в свое время пошел работать в полицию. Хотел защищать, оберегать. Это была его цель, можно сказать – призвание. Но самых близких и родных женщин он уберечь не смог. Что Полину, что маму…

Максим не находил себе места после слов отца о том, что именно его признание про то треклятое путешествие послужило триггером. Ребров-старший потом признался на допросе, что именно из-за слов сына той ночью стал обшаривать сумку жены, нашел там билеты. Тогда она призналась ему во всем, обвинила в том, что он хреновый муж. Завязалась драка…

Хотя какая могла быть драка между маленькой женщиной, которая едва весила пятьдесят килограммов, и здоровым крепким мужчиной? Это было убийство!

Смолчи Максим той ночью, мать была бы жива.

Почему он не смолчал? Почему выдал? Как мог?

За это ему хотелось отрезать себе язык.

Неважно, сколько ему тогда было лет. Он никогда себя не простит.

Максим чувствовал себя Павликом Морозовым. Тем самым, который предал собственных родителей. Не знал, как там обстояло дело, какие у пацана могли быть резоны, чтобы сотворить такое. Но никому не желал оказаться на его месте.

Вина прибила его к плинтусу до такой степени, что ни о чем другом и думать не мог.

Спать прекратил и вовсе. Даже забыться на каких-то два-три часа – и то уже казалось раем. Так и находился между небом и землей. В каком-то сумеречном пространстве, где все казалось нереальным, зыбким. Лишь вина была настоящей. Она убивала его каждый день.

А вчера ночью Максим вдруг вспомнил вопрос психолога Прохорова: «Какие у вас были отношения с матерью?»

Психолог каким-то образом в момент его прочитал. Мгновенно почуял, где у Максима болевая точка.

Ребров тогда дико разозлился на, по сути, ни в чем не повинного человека.

Теперь же наоборот – испытал сильнейшее желание выплеснуть из себя все без остатка. Поговорить о самом больном с тем, кто хотя бы в теории сможет его понять.

И вот он здесь, в приемной именитого психолога Владлена Осиповича Прохорова.

Снова!

– Проходите, пожалуйста, доктор вас ждет, – улыбнулась ему служащая.

Максим прошел в кабинет.

Кивнул седовласому доктору.

Владлен Осипович поспешил ему навстречу, расцвел улыбкой. Встретил Максима будто дорогого друга.

– Здравствуйте, Максим. Честно говоря, я очень удивился тому, что вы назначили встречу, особенно учитывая то, как закончилась предыдущая. Проходите, присаживайтесь, – он указал на кресло возле окна.

Максим сел, дождался, пока Прохоров устроится напротив.

Он начал сдержанно:

– Я понимаю, что в прошлый раз ушел не по-людски, прошу прощения.

– О нет, что вы, – покачал головой Владлен Осипович. – Это я должен просить прощения, мне не стоило так резко задавать вопрос. Я потом прослушивал запись нашего с вами сеанса, понял, что поспешил. Вы еще не были готовы довериться. Хочу заметить, что никакой спешки нет.

Максим хмыкнул и выпалил:

– Я готов говорить о матери сейчас…

– Внимательно слушаю, – кивнул Владлен Осипович.

Причем сделал это с таким видом, будто ему вправду важно то, что скажет Максим. Это подкупало, и очень.

Он начал с сухого перечисления фактов о том, что случилось.

Мать исчезла, всю свою сознательную жизнь он думал, что бросила. А теперь нашел ее останки и узнал, что сам стал причиной ее гибели. Признался в том, что предал мать, и рассказал, как это вышло.

Постепенно Максим начал захлебываться словами:

– Я, считай, собственными руками ее убил, вы понимаете? Вот этими вот руками! – он потряс ими перед доктором для наглядности. – Как мне с этим жить, я не знаю…

Владлен Осипович кивнул, чуть подался в кресле вперед и сказал:

– Мне очень жаль, Максим. Я искренне вам соболезную. Терять близких, особенно в детстве, – это очень больно. Это накладывает отпечаток на всю дальнейшую жизнь. Но себя-то не переоценивайте.

Последняя фраза уж очень не вязалась со словами соболезнования, с которых он начал.

– В каком смысле? – спросил Максим хмуро.

– Четырехлетнему ребенку не по силам убить взрослую женщину. Ну вот никак, при всем желании. Эти самые руки, которыми вы передо мной только что трясли, тогда еще для этого недостаточно выросли.

– Я же вам только что объяснил, как было дело, – воскликнул Максим. – Вы что не слушали?

– Я очень внимательно вас слушал, – ответил Владлен Осипович. – Но все, что я услышал, это то, что маленький ребенок поделился радостью с папой. Все.

– Так с этого же все и началось, – Максим снова возбужденно взмахнул руками. – Именно с моих слов…

– С чего вы это взяли? – пожал плечами Владлен Осипович, поудобнее устроился в кресле и продолжил: – Все началось не с этого, а с желания вашей матери уйти от мужа. А кто ее до этого довел? Думаю, что не вы. Поймите одну простую вещь, вы не третировали вашу мать, вы не наносили ей никаких травм, не засовывали ее в полиэтиленовый мешок, не прятали во дворе. Больше того, вы чисто физически не смогли бы этого сделать. Даже если очень захотели бы…

– Но я ее предал, – усмехнулся Максим горько. – Она просила не говорить отцу о путешествии, а я сказал…

– Давайте разберемся в причинно-следственных связях, – Владлен Осипович поднял указательный палец. – Насколько я понял, ваш отец годами третировал мать. Она достигла точки невозврата, спланировала побег, но не рассчитала со временем. По вашим же словам, отец вернулся на день раньше положенного. Отчего бы не обвинить в случившемся его начальника, например? Он ведь направил его в командировку на определенные дни и не уследил, что служащий вернулся раньше. Или можно обвинить людей, с которыми ваш отец вел дела в другом городе. Они наверняка слишком хорошо постарались опять-таки, поэтому ваш отец быстрее справился и вернулся не вовремя.

Брови Максима взлетели.

– Ну это же бред…

– Согласен, бред, – кивнул Владлен Осипович с улыбкой. – Давайте пойдем дальше. Ваш отец водил в то время машину?

– Водил, – кивнул Максим, совершенно не понимая, к чему клонит доктор. – У него была серебристая девяносто девятая, как сейчас помню.

– Ну вот, видите? – обрадовался доктор. – Есть еще кого обвинить. Если бы у вашего отца по дороге в родной город сломалась машина, он бы не смог добраться домой раньше срока, и вашей матери хватило бы времени на исполнение задуманного. По сему, получается, виноват кто? Производители машины, конечно же.

Владлен Осипович говорил с таким уверенным видом, будто вправду верил в эту ересь.

Максим уставился на него недоуменным взглядом, пробурчал:

– Это тоже бред.

Доктор ничуть не обиделся, благостно кивнул и сказал:

– Согласен. А теперь скажите мне, не бред ли винить за убийство четырехлетнего ребенка, который не вовремя вышел из спальни и встретился с отцом?

Тут-то до Максима и дошло, к чему он вел.

– Если посмотреть на ситуацию с этой стороны, то кажется – бред, – сказал он со вздохом.

– Бинго. – Владлен Осипович радостно взмахнул руками. – Бред и есть. Примите как факт, что в смерти вашей матери виноваты не вы, а ваш отец. Это он поднял на нее руку, он же совершил это страшное злодеяние. Вы о нем даже не знали еще до недавнего времени.

– Я не понимаю, зачем он это сделал, – покачал головой Максим. – Чего стоило просто развестись… И ничего этого не было бы!

– А я понимаю, – неожиданно кивнул доктор. – Конечно, я могу только предполагать, но думаю, что всему виной его отношение к женщинам. Он их не уважает, они для него – вещи. Разве вещи больно, когда ее бьют? Разве вещь вольна уйти от него? Она же вещь… Обслуживающий персонал, способ для снятия сексуального напряжения, объект, на котором можно безнаказанно сорвать злость. Тут скорее замешано то, в какой среде рос ваш родитель. Вы общаетесь с вашими бабушкой и дедушкой? Какие у них отношения?

Максим вздохнул, вспоминая своих бабушку и дедушку.

Деда еще помнил – старый хрыч, вечно всем недовольный, норовивший еще в детстве дать ему подзатыльник, ради профилактики. А бабушка…

– Бабушка умерла, когда я был еще совсем маленький, почти ее не помню. Дед – мерзкий тип, в общем не общаемся.

– Вот видите? – шумно вздохнул доктор. – Ваша бабушка умерла молодой, сколько ей было?

– Думаю, лет пятьдесят, вряд ли больше. Она сильно болела, что-то с почками.

Владлен Осипович нахмурился, зацокал языком и сказал:

– Пятьдесят – не возраст, в котором умирают из-за болезней. К тому же как полицейский, пусть и бывший, вы должны понимать, что бить по почкам – распространенная практика, когда нужно ударить больно и незаметно для окружающих. Потом они болят, да. Конечно, всякое в жизни бывает. Может быть, у вашей бабушки и вправду была какая-то патология. Мы можем лишь предполагать. Но думается мне, она многое вытерпела от мужа.

Максим будто прирос к креслу, пытаясь сообразить, могло ли такое быть. Если вспомнить вздорный характер деда, то вполне.

Владлен Осипович тем временем продолжал:

– Помните поговорку? Бьет – значит любит. Убил бы того, кто ее придумал, честное слово. Что это, как не способ манипулировать запуганными женщинами? Их так успокаивали – биты, значит любимы. Но это ведь не так! И тем не менее эта поговорка до сих пор живет, передается из поколения в поколение. От матери к дочери. Бесконечно.

Максим кивнул.

Сцепил зубы, вспомнив полосы от ремня на ногах Насти. Терпела годами! И многие терпят. Но зачем?

Бьет – не значит, что любит. Бьет – значит, что не уважает, ставит женщину ниже себя. Бьет – значит надо идти в полицию, снимать побои. Бьет – значит надо разводиться. Лучше бы молоденьким девушкам вдалбливали в голову именно это.

– Но плохое впитывают в себя не только девочки, – заметил Владлен Осипович. – Мальчики тоже. Ваш отец наверняка впитал эту модель поведения в своей семье, вот и… воплотил.

Максима передернуло.

– Какой-то замкнутый круг! – воскликнул он с чувством. – Дед бил бабку, отец мамку…

– Это и есть замкнутый круг, – согласился Владлен Осипович. – Но в ваших силах этот круг разомкнуть, по крайней мере в вашей семье.

Максим тут же взвился протестом:

– Я никогда не бил женщин! Никогда не стал бы этого делать!

– Это прекрасно, – кивнул психолог. – Вы не переступили грань, а значит с вами не все так плохо.

Максим шумно вздохнул, переваривая услышанное.

– Как вы себя сейчас чувствуете? – спросил Владлен Осипович.

Этот вопрос застал Максима врасплох.

Чувствовал он себя странно.

Вроде бы стало полегче, а вроде и ни черта подобного.

– Мне было бы проще, если бы я мог извиниться перед мамой за то, что так ее подставил. Но ведь ее больше нет, не у кого молить прощения, понимаете? В этом-то и безысходность.

Думал, что пришпилил психолога этими словами, но не тут-то было. У него и на это нашелся ответ:

– Максим, я вам сейчас открою удивительную тайну, но попросить прощения можно даже у ушедших в мир иной. Вы верите в то, что мы не исчезаем после смерти? Что наши души продолжают жить? Представьте себе вашу мать, попросите прощения. Она может вас услышать, кто знает…

Максим был настолько далек от теории жизни после смерти, что аж затряс головой, отгоняя от себя эту идею.

– Ну нет, док… – покачал он головой. – Это церковные бредни, я в них не верю.

Однако Владлен Осипович и тут не растерялся, посоветовал другое:

– В таком случае вы можете просто написать ей письмо, например.

Это предложение тоже показалось Максиму глупым.

– Но она же его никогда не прочтет. В чем смысл?

– Смысл в том, что вы выльете свои чувства на бумагу, таким образом отделите их от себя. Это поможет вам успокоиться, и со временем вы сможете быть в гармонии с собой. Или, если по-вашему, стать нормальным. Вы же с этим запросом пришли ко мне в прошлый раз. Я все записал! Со временем построите гармоничные отношения.

Максим задумался, прокручивая в голове эту идею.

Он и гармоничные отношения… Ну да, ну да, прям с наскока.

Покачал головой, горько вздохнув.

– О каких гармоничных отношениях вы говорите, док? Это явно не про меня, я изначально с дефектом. Я ведь всех своих баб мерил по матери, понимаете? От каждой ежедневно ожидал подвоха. От Полины тоже… Я ее ежедневно изводил и довел до того, что она сбежала от меня, роняя тапки. Вы понимаете, что я за существо?

– Понимаю, – кивнул Владлен Осипович со вздохом. – Но теперь-то вы знаете, что не все женщины предают, так? Это знание поможет вам.

– Так-то оно так, – кивнул Максим. – Но это ни хрена не меняет того факта, что моя любимая беременная жена сбежала от меня. А пока скрывалась, потеряла ребенка. Который, возможно, мой! Был…

Стоило высказать это вслух, как жуткая рана в груди снова будто вскрылась. Начала кровоточить, тут же запульсировала сильнейшей болью. Настолько дикой, что терпеть ее было пыткой.

– Тут ваши штуки не сработают! – сказал Максим внезапно охрипшим голосом. – Никакой автопром обвинить не получится. Тут я во всем виноват, понимаете? Я! Я ее довел до того, чтобы она, как преступница, от меня скрывалась, неизвестно, через что прошла. И мне уже не четыре года, мне двадцать восемь! Я своим взрослым мозгом это допустил. Я безмерно виноват перед Полиной за то, что у нее случился выкидыш…

Владлен Осипович немного помолчал, видно ждал, что Максим скажет что-то еще, но он уже все высказал.

– Мне очень жаль, что вам пришлось такое пережить. Потеря ребенка – страшная травма. Но вы уверены, что вы этому причина? Женский организм – сложная штука, иногда выкидыши просто случаются, даже если женщина находится дома при должном пригляде.

– Ну нет, – покачал головой Максим. – Я бы подумал так, останься она дома, находись под наблюдением врачей. Но она была в бегах, понимаете? Я искал ее полтора месяца, и все это время она скрывалась непонятно в каких условиях, ежедневно тряслась от страха. Вы представляете, какой это дикий стресс для беременной женщины? Все это гребаное приключение устроил ей я! А она так хотела ребенка, так его ждала… Мы оба ждали, оба потеряли.

– Может быть, вам станет легче, если вы с ней поговорите? – нашелся с ответом Владлен Осипович. – Скажете, как вам жаль, признаете, как были неправы.

Максим очень хотел бы это сделать. Но… Но.

– Единственное, о чем она меня попросила, – ответил он, чуть закашлявшись, – исчезнуть из ее жизни. Я исчез… Вы не представляете, чего мне стоило оставить ее в Москве и уехать. Это был ад, до сих пор ад. Она не хочет меня видеть! На кой ей сдались мои извинения за то, что я был ей хреновым мужем? Вот на кой?

– О, вы не поверите, – вдруг сказал Владлен Осипович. – Женщины годами мечтают услышать эти самые извинения от бывших мужей. Распространенная практика. Это поможет воцариться миру и в ее душе, и в вашей.

Максим давно смирился с тем, что мира в его душе уже не будет никогда.

Но вот Полина… Может быть, она, так же, как и он, до сих пор изо дня в день переживала ту ситуацию? Ведь для него не проходило и суток без того, чтобы не думал о потерянном ребенке, не горевал о нем.

– Все-таки я не хочу травмировать ее своим визитом, – покачал головой Максим. – Можно, конечно, позвонить, но она и слушать не будет. Просить прощения уже не вариант, док.

– Вы не обязаны перед ней извиняться, если не хотите этого, – пожал плечами Владлен Осипович.

Это высказывание отчего-то очень задело Максима.

Он впился взглядом в доктора и заявил с чувством:

– Очень хочу! Безумно хочу! Хоть как-то перед ней реабилитироваться. Но она же меня видеть не хочет…

– Напишите письмо, – предложил Владлен Осипович как ни в чем не бывало. – В отличие от вашей матери, Полина сможет его прочитать.

– Я смотрю, у вас один ответ на все вопросы, – хмыкнул Максим.

– Вы зря недооцениваете письма, – заявил доктор. – В них масса плюсов. Во-первых, у вас есть все время этого мира, чтобы придумать, как донести мысль, подобрать слова. Во-вторых, адресат сможет прочитать его в удобное для себя время, даже перечитать при желании. В-третьих, это нейтральный способ связаться с человеком, ненавязчивый.

Максим тут же вспомнил, как Полина строчила письма бабушке. Красивые, емкие.

– Полина любит письма, – хмыкнул Максим.

– Кто же их не любит? – улыбнулся Владлен Осипович. – Мы с женой до сих пор обмениваемся ими, хотя живем вместе уже тридцать лет.

Максим удивленно уставился на доктора.

Чем только люди не занимаются, а?

И все же идея показалась ему заманчивой. Однако он быстро вспомнил, какой из него писатель. Из козла молоко проще выдоить, чем из Максима хоть каплю красноречия.

– Одна проблема, док, – хмыкнул он с досадой. – Я пишу хреновые письма.

– О, не думайте об этом, – махнул рукой Владлен Осипович. – Важен не стиль, только искренность.

Максим кивнул, крепко задумавшись.

А что, как возьмет, как напишет Полине письмо…

Состоящее из двух строк, где повторялось бы одно слово «Прости». Что еще он может из себя выжать?