Текст книги "Жестокие люди"

Потолки были довольно низкими, причем балки специально оставили снаружи, а стены были в два фута толщиной и покрашены нарочито небрежно. Дощатые полы в просторных комнатах были красно-коричневого цвета. На них были видны крошечные капли краски другого цвета. Когда идешь по таким полам, то возникает чувство, будто топчешь какую-то не самую удачную картину Джексона Поллака. Если бы мне пришло в голову полистать журналы, пишущие об архитектуре, я бы узнал, что эти пятнышки – фирменный знак дизайнеров, работающих в корпорации «Систер Пэриш».

В каждой комнате был камин, рядом лежали дрова, щепки и мятые газеты, которые, казалось, дожидались, когда хозяин чиркнет длиннющей спичкой – они находились в продолговатых стаканчиках под мрамор. В ванных комнатах кто-то заботливо положил полотенца и зубные щетки, а также всевозможные лекарства, которые можно купить в аптеке без рецепта – от средства против гриппа до таблеток для лечения геморроя.

Еще мы обнаружили холодильник со стеклянной дверцей – совсем как в ресторане, набитый снедью. На полках кухонных шкафчиков лежали консервированные деликатесы и французское печенье. Каждую комнату украшали цветы, а мраморные полочки – всякие безделушки; и еще до того, как мама запретила мне к ним прикасаться, я понял, мне суждено их перебить. Чего там только не было: индейский томагавк, бронзовый кинжал, хрустальный шарик, который держал медный осьминог, крыло краснохвостого ястреба. В доме было полно шкафов, забитых до отказа книгами, пустых мусорных корзин, журналов, появившихся в продаже на прошлой неделе, сегодняшних газет и глубоких мисок с орешками кешью. Коробки со сладостями и сигареты двух сортов были брошены на журнальные столики и полки буфетов с такой небрежностью, будто люди, живущие в этом доме, просто забыли о них и вышли на минутку.

– Почему они не взяли с собой свои вещи? – спросил я, указывая на фотографии в рамочке и детские рисунки.

Гейтс посмотрел на меня.

– Здесь никто не живет. Мистер Осборн построил этот дом специально для своих… – он словно заколебался на секунду, – гостей.

– Надо же, а мне-то казалось, что маме предложили работу. Может быть, «гость» – это какое-то иносказание? Более вежливый способ назвать то, о чем мне даже думать не хочется? Чем они на самом деле занимаются во время этих сеансов массажа?

Потом Гейтс внушительно сказал маме, что завтра нас навестит человек по имени Герберт, который поможет ей составить расписание. Другими словами: вам очень повезло, что мистер Осборн принял вас на работу, но не забывайте, что у вас полный рабочий день.

Мама стояла на пороге и махала нашему новому другу, пока его машина не исчезла вдалеке в облаке пыли. Но как только мы потеряли ее из виду, она тяжело вздохнула: «Боже, я думала, он никогда не уедет» – и свалилась на пол, словно мешок с использованными батарейками.

Когда мама потеряла сегодня сознание в первый раз, она довольно быстро пришла в себя, что было, конечно, очень мило с ее стороны. Тогда я испугался, но гораздо меньше, чем сейчас, когда чей-то голос у меня за спиной прошептал: «С ней это часто случается?»

Она смотрела на меня прямо из шкафа, который стоял в прихожей. Высокий лоб, глаза в обрамлении длинных ресниц, впалые щеки и нос, который, казалось, кто-то нечаянно ударил битой… Короче говоря, лицо девушки наводило на мысль о статуях с острова Пасхи.

– А ты кто такая? – Мне уже надоело плести всякую чушь о китайских блинчиках, поэтому я задал этот вопрос таким тоном, будто я в этом доме полноправный хозяин.

– Меня зовут Джилли… Джилли Ламкин.

Она говорила медленно, немного заикаясь. Голос у нее был глубокий, совсем не сочетающийся с ее внешностью. Звучал он как-то странно и был похож на голос Астро – говорящей собаки Джорджа Джетсона [11]11
  Герои популярного мультфильма.


[Закрыть]. Я обожал этот сериал, так что это вовсе не обидное замечание. Скорее, комплимент.

– Что ты делаешь в шкафу?

– Я – горничная, – ответила она, посмеиваясь.

Потом наконец вышла из шкафа и вытащила оттуда пылесос. На вешалках висели плащи и парки разных размеров, по-видимому предназначавшиеся гостям.

Джилли была одета в серое старомодное домашнее платье-униформу с накрахмаленным воротничком. Оно застегивалось на груди на пуговички. Она натянула его прямо на ужасно узкие джинсы и обтягивающий топ без лямочек. Все пуговицы были расстегнуты. Фигура у нее была прекрасная, чего не скажешь о лице.

– Ты горничная?

От возбуждения мой голос дрожал. Ее майка задралась вверх, обнажив соблазнительный изгиб нижней части ее упругой груди.

– Да, три дня в неделю я еще помогаю тем, кто живет в усадьбе. Буду работать летом, пока не решу, чем буду заниматься после того, как закончу школу. Я уже все экзамены сдала, но диплома еще не выдали. Только экзамен по домоводству я завалила. Вот не повезло, да? – Она выпалила все это, не переводя дыхания.

Я был очарован.

– Здорово!

– Ты так думаешь? – Кажется, она мне не поверила. Джилли стала застегивать свое платьице – видимо, решила, что я разглядываю ее грудь. Правильно решила. Правда, в ту минуту я этого как раз не делал. – У меня аллергия на шерсть, поэтому я расстегиваю платье.

– А у меня аллергия на арахис.

– Тогда тебе не стоит увлекаться гамбургерами, которые продают в «Бургер Кинг».

Я стал терять к ней интерес. Перестав возиться с пуговицами, Джилли пояснила:

– Они добавляют арахисовое масло в свой секретный соус.

– Надо же, а я и не знал.

– Я тоже. А потом по новостям показали одну женщину – у ее дочки была острая аллергическая реакция на арахисовое масло, и из-за этого ее горло распухло, и она умерла, даже не доев свой гамбургер.

– Ничего себе.

– Теперь ее мать предъявила компании иск на десять миллионов долларов.

– Ну, у меня из-за арахиса кишечные колики начинаются, – я пожалел о том, что сказал это, еще до того, как Джилли произнесла:

– Тьфу какая гадость!

– Как ты считаешь, можно предъявить им обвинение в том, что у меня образуются газы?

– Ну ты и хам!

Она произнесла эту фразу таким тоном, что я сразу понял: она оценила мою находчивость. Настоящий индеец так бы шутить не стал, но я был вполне доволен собой. Вдруг Джилли перестала смеяться и спросила меня:

– Слушай, а твоя мама так и будет лежать здесь на полу?

Мы вдвоем схватили маму за руки и, положив их себе на плечи, потащили наверх. Почему-то я не чувствовал себя смущенным. Частично из-за того, видимо, что сама Джилли не видела в происходящем ничего особенного, а частично потому, что меня отвлекала ее грудь, которой она прижималась к моей руке, в то время как я обнимал маму за талию. Скажете, это мелочь? Тогда мне так не казалось. Возможно, все дело в том, что между нами находилось бесчувственное тело моей матери. Поэтому все воспринималось очень обостренно.

Мы уложили ее на кровать в спальне на верхнем этаже. Сняв с ее ног туфли, мы на цыпочках спустились в кухню. Я распахнул холодильник, разыгрывая из себя гостеприимного владельца поместья.

– Хочешь чего-нибудь выпить? Или пожевать?

– А то. – Джилли протянула руку, чтобы взять пиво, но потом передумала. – А оно холодное?

– У меня лимонад холодный.

Я неуверенно поменял бутылку «Маунтин Дью», которую держал в руке, на «Хайнекен». Смаковать пиво с Джилли Ламкин, одетой в крошечный топик, было гораздо приятнее, чем выдувать одним духом «Будвайзер», который мы с Хлюпиком тайком таскали из нашего холодильника. Я во все глаза таращился на свою новую знакомую. Это было пьянящее, дурманящее чувство. Какое счастье, что благосклонная судьба привела меня в это чудесное место!

Сидеть так и молчать было настоящим блаженством. Но потом я запаниковал. Что же мне теперь сказать, в ужасе подумал я. Даже не знаю, в чем тут дело: то ли на меня подействовало пиво, которое я нервно прихлебывал, то ли события последних беспокойных дней. А может, это все из-за того, что меня волновала мысль о том, как выглядит Джилли, когда снимает свой топик. Я бешено соображал, пытаясь вспомнить какой-нибудь интересный факт из жизни яномамо. Наверное, пока не стоит рассказывать ей о том, что женщины этого племени прячут мясо в одном из отверстий своего тела.

– Ты, наверное, хочешь, чтобы я рассказала, что делала в вашем шкафу.

– Абсолютно верно. – Сказать по правде, меня заботило только одно: как бы прервать эту затянувшуюся паузу.

– Когда вы пришли сюда с Гейтсом, – я кивнул (мне казалось, что она не замечает, с каким жадным интересом я уставился на ее сиськи), – я как раз курила травку. Шеф уже застал меня за этим занятием однажды, так что…

– Понятно. Ты птица в дымоходе.

– Вроде того.

Не подумайте, что я слишком самоуверен, но Джилли явно решила, что у меня есть поэтические наклонности. Обыкновенные смертные так изящно не выражаются.

– Сколько тебе лет?

– Пятнадцать с половиной. Точнее, через месяц мне исполнится шестнадцать. – Черт, черт, черт! Ну почему я не сказал ей, что мне семнадцать?

– Хочешь покурить?

– Ясное дело.

Она достала из-под топика самокрутку и облизала ее. На губах у нее была помада. Знаете, когда это делал Хлюпик, меня это почему-то вовсе не возбуждало. Когда я сделал несколько затяжек, то решил, что эти скульптуры с острова Пасхи довольно… симпатичные. Такая у них… экзотическая красота.

– А это что такое? – Джилли махнула в сторону массажного столика моей мамы.

– Это специальный столик. Для лечения. – За последние два дня мне приходилось столько раз врать по маминой вине, так почему бы не сделать это хотя бы один раз ради самого себя?

– Какого лечения?

– Она занимается гомеопатией.

– Так она врач?

– Можно и так сказать. Она не занимается традиционной медициной, но во Франции ее считали бы врачом. – Помнится, мама говорила о своем желании изучать гомеопатию в одном новомодном институте в Париже, так что все это было не так уж далеко от правды.

– Она приехала сюда, чтобы лечить мистера Осборна?

– Ага. – Я становился все честнее и честнее.

– Думаешь, ей это удастся?

– Не знаю.

– А моя мама такая дура. – Джилли выдохнула дым мне прямо в лицо. – Знаешь, что она мне сказала? Что твоя мама… – Тут за окном раздался автомобильный сигнал.

– Что?

– Ничего. Я сразу поставила ее на место. – И моя подружка ринулась к двери.

Я выглянул в окно. В спортивном автомобиле с откидным верхом сидел парень. Он не выключал ревущий двигатель. – А это еще кто?

– Мой парень Двейн. – Она передала мне сигарету. – Смотри, не говори ему, что мы курили вместе.

– Почему?

– Он тебя убьет, дурашка.

Мне показалось, что этот Двейн был уже старый. Тогда я считал старыми всех, кому больше восемнадцати. Его можно было бы назвать симпатичным – если бы не его огромные, словно у летающего слоненка Дамбо, уши. Он был весь такой жирный и здоровый, что мне сразу подумалось, было бы здорово воткнуть ему в зад термометр, которым измеряют температуру мяса в духовке! Я стоял на пороге и смотрел, как он уезжает. Двейн показал мне средний палец.

Когда я докурил, то уже перестал переживать из-за того, что пытался убедить Джилли в том, что моя мать – французский доктор. Теперь меня беспокоило другое: что сказала о ней ее мать?

5

Я сидел в каноэ на реке Урарикоэра. Эти лодки делают так: берут огромное бревно и выдалбливают середину. Рядом со мной был мой отец. Выглядел он так же, как на фотографии в географическом журнале. Уровень воды в реке поднялся, потому что за последнее время там было много дождей. Я наблюдал за ленивцем, который упал в воду и теперь яростно боролся с течением. На берегу несколько женщин из племени яномамо собирали ветки. На них не было никакой одежды, если не считать перьев из хвостов попугаев и кругов на спине. Эти рисунки они наносили, используя сок каких-то растений. Я знал, что все это мне снится, потому что когда вылез из лодки, то обнаружил, что на ногах у меня те самые высокие ботинки, которые я собирался купить на деньги, потраченные впоследствии на кокаин. Но все выглядело как в настоящей жизни. Кроме того, было довольно прохладно. В ветках деревьев у меня над головой щебетали птицы… и они продолжали квохтать даже тогда, когда я открыл глаза и увидел, что нахожусь в маленькой спальне на втором этаже гостевого домика мистера Осборна. На дереве, растущем у окна, сидела огромная стая тех птиц – как их там называют, – которых наш хозяин купил для того, чтобы они съели всех жучков, поедавших божьих коровок, уничтоживших всех мух. Теперь я понимаю, что имел в виду Гейтс, когда говорил об этих птичках: каждый раз, открывая клюв, они гадили на землю.

В общем, они раздражали меня по двум причинам: во-первых, из-за их кудахтанья я не мог опять заснуть, а во-вторых, они напомнили мне о том, что я так и не поехал в Южную Америку. Я вспомнил о Джилли, и из-за этого у меня случилась эрекция. Обычно это только повышало мое настроение. Так произошло и в это утро. Но тут я с тоской вспомнил, что все мои журнальчики с развратными девицами остались в Нью-Йорке. Возбуждение и тоска по дому – не очень приятный коктейль. Я направился в ванную.

Стены комнаты были обиты деревом. И еще там оказалась джакузи. Видимо, когда я готовился лечь спать, то был в таком дурмане, что даже не заметил этого. Кроме того, здесь стояла корзинка с маленькими кусочками мыла, упакованными в папиросную бумагу, и миниатюрные бутылочки с шампунем. Прямо как в гостинице.

Уже через пять минут я сидел в пенной воде, воображая, что Джилли тоже решила принять ванну. Она настойчиво придвигалась ко мне все ближе и ближе… Не знаю, в чем тут дело, но чем больше я над собой, так сказать, работал, тем меньше становилось возбуждение. Наверное, так на меня подействовали ее слова о том, что ее парень выбьет из меня мозги. А может, треволнения последних двух дней. Я даже попробовал делать это своей левой рукой, чье прикосновение всегда казалось мне более женственным. В пятнадцать с половиной лет очень немногие подростки знают, что такое импотенция. Я не собирался выслушивать отказы от своего собственного тела и поэтому кинулся в спальню и схватил экземпляр журнала «Нэшнл хистори», в котором было полно фотографий туземных грудей. Это помогло. Но после того как я пролил семя в джунглях своего воображения, мне стало еще хуже. Находясь в упоении страсти, я выронил журнал прямо в воду, а потом, когда стал вытирать страницы полотенцем, нечаянно стер лицо своего отца.

Я спустился вниз, чтобы позавтракать. Мне было не просто плохо: я был зол и обижен на весь мир. Мама сидела за столом и читала книжонку, которая называлась «Как избавиться от кокаиновой зависимости за четырнадцать дней».

– Ну и как, у этой истории счастливый конец?

Мама посмотрела на меня, но ничего не ответила. Выглядела она неважно: глаза ввалились, под ними были темные круги. Вообще она была похожа на енота, который проиграл схватку с соперником.

– Когда ты встала? – Тон у меня был не самый любезный.

– В пятом часу.

– Ты здесь эту книжку нашла?

– Я купила ее несколько месяцев назад, для вашего сведения.

Она в упор смотрела на меня, ожидая, пока я посмотрю ей в глаза. Но в шкафу было такое разнообразие сортов сухих завтраков, что ее взгляда можно было избегать сколь угодно долго.

– Видишь ли, Финн, я уже довольно давно поняла, что у меня проблемы.

– Я тоже. – Что же мне выбрать: сладкую овсянку с орехами, изюмом и клубникой или «Фростед Флейкс»? – дробленую кукурузу с витаминно-минеральными добавками в сахаре.

– Тебе приятно меня изводить, да?

– Представь себе. – С трудом удерживая в руках миску, молоко, банан и кукурузные хлопья (я решил не отказываться от старых привязанностей, потому что в глубине души всегда был консерватором), я повернулся к кухонному столу и нечаянно… почти нечаянно налетел на маму.

– Господи! – вскрикнула она. – Да смотри ты, куда идешь!

– Да я тебя чуть коснулся. – Я собирался сказать что-нибудь еще более гадкое, но мама потирала ушибленный бок с такой гримасой на лице, что мне стало ясно, ей и правда больно.

– Извини, пожалуйста. – Теперь я говорил вполне искренне.

– У меня все болит. – В глазах у нее были слезы. – В книге пишут, что дня через два мне станет лучше. Когда перестаешь принимать наркотики, физическая боль обычно длится не очень долго.

Мне захотелось спросить ее, как долго мучают бывших наркоманов угрызения совести, но не стал этого делать, потому что не хотел разыгрывать из себя умника.

– А это что?

На столе лежало несколько кучек из капсул и таблеток самых разных размеров всех цветов радуги. Мама выглядела как ребенок, который решил поиграть в аптеку.

– Это «Судафед» [12]12
  Препарат от насморка.


[Закрыть], витамин Е, комплекс витаминов группы В, вытяжка зверобоя, а вот это – женьшень.

– Ты что, заболела? – Она с подозрением посмотрела на меня. – У тебя что, грипп или еще что-нибудь в этом роде?

Мама решила не сомневаться в том, что в моем вопросе нет злого умысла, и поэтому вместо объяснений начала вслух зачитывать абзац из третьей главы книги, в которой рассказывалось о том, как перестать употреблять кокаин: «Антигистамины, если принимать их одновременно с витаминами, уменьшают потребность в C₁₂H₂N0₄. Это алкалоид, содержащийся в кокаине. Это из-за него возникает привыкание. – Теперь она вдруг превратилась в химика.

– Ты вдыхаешь эти витамины?

Мне показалось, что сейчас она даст мне пощечину. Но мама засмеялась и обняла меня, и мне стало почти так же хорошо и уютно, как в те воскресные утра, когда она, нюхнув кокаина, выходила из ванной, чтобы посмотреть со мной очередную серию мультфильма про Гонщика.

– Нет, ягненок, витамины нюхать не надо. – Она разделила таблетки на несколько кучек по семь штук, а потом положила двухнедельный запас в пластмассовую коробочку, похожую на те, в которых держат рыболовные блесны.

– Где ты взяла все эти таблетки? – Я стал помогать ей их сортировать.

– Утром съездила в придорожную аптеку. – Она кивнула, указывая на окно. – Дворецкий мистера Осборна, Герберт, пригнал для нас машину. Мы составили расписание, пока ты спал. – Рядом с дорогой был припаркован голубой фургон «пежо».

– А я могу на ней ездить?

– Нет.

– Но ты же разрешала мне водить машину, когда мы ездили к бабушке в Мэн!

– Это совсем другое дело.

– Все здешние дороги – собственность Осборна. Гейтс мне сказал!

– У тебя водительских прав нет.

– У тебя тоже!

– Это к делу не относится.

– Почему?

– Финн, мы же договорились: теперь у нас начнется новая жизнь.

– А у тебя есть книжка, в которой написано, как перестать постоянно сморкаться?

– Представь себе, и такая книга у меня есть.

Она вытащила из сумки огромную книгу, похожую на Библию, и протянула ее мне. «Искусство китайского врачевания». Страницы главы, в которой рассказывалось, как помочь людям, которые ранее злоупотребляли опиатами, были совсем истрепанными. Я стал громко зачитывать список продуктов, которые должны были быть исключены из рациона человека, чтобы стереть из его желудка следы макового дурмана:

– «Растения семейства крестоцветных – это типа брокколи, если не знаешь, – чеснок, сырая рыба, морские водоросли, миндаль, цветочная пыльца». Ого! А как насчет костей носорога и желчного пузыря тигра?

– Ты злишься на меня. Я знаю.

– Я не злюсь на тебя. Просто дело в том, что мне тоже хочется ездить на этой машине.

Она швырнула ключи от машины мне в лицо. Вот уж не ожидал. Они отскочили от моего лба и с громким всплеском приземлились в миску с хлопьями.

– Пусть будет по-твоему, – сказала мама вкрадчивым голосом. Что-то меня не очень обрадовала ее уступка. – Если тебя арестуют, я скажу, что ты их украл.

– А ты мне разве тогда не поможешь?

Она отрицательно покачала головой и не спеша подошла к шкафчику со спиртным. Потом вытащила оттуда две литровые бутылки с джином и вермутом. Сначала я подумал, что она решила сделать себе коктейль. Но вместо этого мама стала выливать их содержимое прямо в раковину. Я кинул ключи от машины ей в сумочку и решил помочь опорожнить бутылки. Но когда она отвернулась, быстро засунул упаковку с шестью банками пива в отделение для овощей в холодильнике. Порадую Джилли.

Но не такой уж я плохой. Спустя час я сидел за письменным столом в своей спальне и составлял список того, чего не должен говорить или делать, чтобы не обижать маму. Проблема заключалась в том, что за несколько минут я набросал огромный список. Настроение у меня совсем испортилось. Если я перестану растравлять мамины раны, то придется начать бередить свои собственные.

Хотел бы я знать, станет ли мне в таком случае легче? Будет ли мне казаться, что я искупил свою вину? Может, лучше написать отцу вместо этого? Он же, кажется, ждет, что я скоро приеду. Так почему бы не сказать ему правду? Снять камень с души… Жизнь была так несправедлива ко всем нам. Я так запутался, что чуть не стал описывать, как музыкант-англичанин спрашивал про вазелин у моей мамы.

Мне хотелось самому наказать себя, и поэтому я начал сочинять письмо, в котором представил все так, словно у нас все просто прекрасно. Интересно, на что бы это было похоже?

Дорогой папа!

Я приеду двадцать четвертого числа, днем. Это так здорово, что этим летом я увижу тебя и людей племени яномамо. Наверное, это будет самое лучшее лето в моей жизни. Кстати, я прочитал книгу о родственных связях в примитивных сообществах, которую ты рекомендовал…

Я начинал это письмо несколько раз, и каждый раз – с подобных слащавых фраз, и в конце концов решил, что события можно представить и таким образом:

Дорогой папа!

Мне очень жаль, но вряд ли мне удастся приехать к тебе этим летом. Мы с мамой долго говорили об этом и решили, что для нас всех будет лучше, если мы подождем еще год, потому что тогда я смогу возить тебя на «лендровере». Извини, что передумал чуть лине в последнюю минуту. Надеюсь, мы не нарушили твоих планов. Ты, наверное, будешь рад узнать, что этим летом я собираюсь серьезно заняться подготовкой к экзаменам для поступления в колледж. Кроме того, мне хочется подучить испанский а также и английский раз уж я собрался поступать в Гарвард.

Учитывая то обстоятельство, что экзамен по испанскому я вообще не сдал, а в тесте по английскому и математике набрал меньше восьмисот баллов, у меня было больше шансов быть принятым в команду «Нью-Йорк Янкиз», чем поступить в Гарвардский университет. Но мой отец учился именно там, и я полагал, что это письмо должно было ему понравиться. Разумеется, с действительным положением вещей это письмо имело мало общего, но это к делу не относится. Я в себе давно разочаровался, так зачем разочаровывать еще и своего отца?

Маме я решил ничего не говорить о том, что написал это письмо, потому что она наверняка захотела бы его прочитать. Она погрузила свой массажный столик в багажник машины и умчалась на первый сеанс с мистером Осборном. Я же пешком отправился на почту.

Я шел по размытой дождем дороге, пролегающей по краю кукурузного поля, и забавлял себя тем, что подкидывал ногой камни, лежащие на дороге. Из-за этого на моих ботинках образовалась коричневая корка грязи. Гейтс вез нас как раз по этому маршруту. Потом я увидел в сосновом лесу оленя с белым хвостом, который ожесточенно тер свои, словно покрытые темно-бордовым бархатом, рога о ствол дерева. Остановившись на середине моста, принялся плевать в речку. В воздухе пахло жимолостью и навозом. А тут еще это письмо в моем кармане, в котором я заявил о своем намерении посещать лекции в Гарвардском университете… Черт! Я был похож на этого придурка Джона Уолтона из мелодраматического телесериала!

Но вы знаете, после того как прошел милю, наблюдая всю эту деревенскую красоту, я подумал: «А почему бы мне действительно не поступить в Гарвард?» Все преподаватели, провалившие меня на экзаменах, постоянно твердили моей матери, что я неисправимый лентяй и мог бы учиться намного, намного лучше, если бы приложил к этому хоть какие-то усилия. А что, если мне и правда позаниматься этим летом по книгам, купленным мамой для подготовки к экзаменам? И послушать кассеты с записями на испанском? Надеюсь, я не оставил их в Нью-Йорке вместе с порножурналами. Даже если и так… мама мне новые купит. «Hola, Isabella. Como esta usted? – стал я повторять про себя. – Esta bien?» – «Si, gracias» [13]13
  «Привет, Изабелла. Как дела? Все хорошо?» – «Да, спасибо» (исп.).


[Закрыть]. Все, с этого дня начинаю новую жизнь. У меня все решено. Я собирался воплотить в жизнь все то, о чем только что написал своему отцу, и мысленно уже не только поступил в Гарвард, но и закончил его, получив диплом с отличием – все благодаря успехам в занятиях антропологией. Потом мне привиделась статья, напечатанная в «Нью-Йоркере», в которой я делился с читателями воспоминаниями о том, как жил со своим отцом на земле племени яномамо. Папа наконец-то избавился от своей старой жены и сидел теперь рядом с мамой, держа ее за руку. И он ездит на таком же автомобиле, что и Райан О'Нил в фильме «История любви». А моя девушка – вылитая Джули Кристи. Правда, она не играла в «Истории любви», но зато она нравится мне намного больше, чем Эли Мак-Гроу.

Даже не знаю, до чего бы я еще додумался, если бы вдруг, повернув за угол, не увидел шикарную машину друга Джилли. Он, кажется, был не очень рад меня видеть. А когда его подруга завопила: «Эй, притормози, это же Финн!», Двейна это явно взбесило. Он поехал медленнее – специально, чтобы швырнуть в меня пустую банку из-под пива.

– Эй ты, любитель марихуаны, держись подальше от моей девушки, а то я тебе башку снесу.

Я быстро уклонился от удара. Ну и дела! Зачем же Джилли рассказала ему, что мы вместе курили? Двейн промазал. Он нажал на тормоз, дал задний ход и попытался попасть в меня еще раз (теперь уже полной банкой). И это ему наверняка бы удалось, если бы девушка не потянула его за руку. Они поехали вперед, и я услышал, как Джил назвала его болваном. Потом она повернулась в мою сторону и прокричала, что извиняется, причем на ее лице сияла улыбка, что редко случается со статуями острова Пасхи.

Минут десять я сидел, притаившись в кустах. Наконец ощутил такой прилив отваги, что выбрался на середину дороги и заорал: «Да пошел ты!» Потом подобрал банки из-под пива. Мой отец был бы доволен, что я так поступил. Кроме того, их можно будет швырнуть в рожу этого Двейна, если он не угомонится и решит вернуться сюда, чтобы переехать меня своей машиной.

Пройдя еще немного, я услышал чьи-то голоса, которые доносились со стороны дороги. Девушка нудно рассказывала, как парень по имени Брюс осветлил волосы и привел какую-то девицу по имени Коко на первую взрослую вечеринку своей двоюродной сестры. Они так ржали! Как будто это и правда было очень забавно. Тут раздался чей-то визгливый голос. Говоривший был настроен скептически.

– Ты говоришь о той Коко, которая играла в гольф на полях «Конкорд» и «Пайпинг рок» в Нью-Йорке?

– И ее туда пустили? – спросил другой парень.

У него был какой-то фальшивый английский акцент: так говорят пародистки, изображающие Кэтрин Хепберн.

– А что им оставалось делать? Брюс сказал, что она его невеста, – ответила девица с тягучим голосом.

– И что сказала его мать? – заинтересовался визгливый.

– «Мои поздравления», – бесстрастно сказал женский голос.

Все заржали.

– Не понимаю, что здесь такого смешного, – вступил в разговор итальянец (судя по акценту).

– Эта Коко – негритянка, – добавила скучавшая до данного момента девица, словно в этом было что-то неприличное.

Но Итальянец все равно ничего не понял. И не он один.

– Она черная, – объяснил кто-то. – И у нее денег полно. Ее отец – король Нигерии или что-то вроде этого.

– Негр и черный – это ведь одно и то же, так? – спросил Итальянец.

– В принципе, да.

Опять кто-то громко рассмеялся. Кажется, они обогнали меня, и теперь их голоса и хихиканье доносились с другой стороны живой изгороди. Компания состояла из трех мальчишек и трех девчонок. Судя по тому, что и как они говорили, можно было подумать, что им больше лет, чем на самом деле. Когда они наконец появились из-за кустов, я отпрянул назад, чтобы они меня не увидели. Все были верхом на лошадях и одеты в специальные костюмы – бриджи, сапоги и бархатные шляпы. Ату, ребята! Одного взгляда на них хватило бы, чтобы понять, что они принадлежали не к тому племени, в которое входили Джилли со своим приятелем. Они все были одеты для верховой езды – ату, ребята!

– Брюс в восторге от себя. Думает, что он самый умный. Меня от него просто тошнит, – заговорил здоровый толстый пацан с двумя подбородками и такой грудью, что ему вполне подошел бы лифчик второго размера. – Он разыгрывает из себя либерала специально, чтобы привлечь к себе внимание. Господи, да он же постоянно притаскивает с собой гавайцев, когда мы договариваемся поиграть в гольф в Медстоуне.

– Иэн, мне бы не хотелось быть грубой, но разве твоя бабушка не гавайка? – перебила его светловолосая девушка.

Грудь у нее была такая же, как у Иэна. Это она говорила таким голосом, будто ей было смертельно скучно. Толстяк был вовсе не похож на гавайца, по-моему. У него были рыжие волосы, и он обгорел на солнце так, что кожа на его детском лице покраснела, будто ее обварили кипятком.

– Моя бабушка католичка. – Теперь он заговорил, противно растягивая слова на великосветский манер.

Меня совсем сбили с толку. Значит, гаваец-католик имеет больше шансов быть принятым в обществе, чем гаваец-протестант? Нет, это какое-то странное племя. Они говорили по-английски, но я не понимал, о чем идет речь. Лошади остановились и стали пить воду из речки. Молчаливая девушка, не принимавшая участия в разговоре, перебросила ногу через седло и стала выпускать дым кольцами, непринужденно сидя в седле по-дамски, словно у барной стойки. Ее волосы были заплетены в косу, которая болталась на спине, а лицо с выделяющимся белым шрамом было покрыто загаром. Рубец начинался у кончика рта и шел прямо к уху.

– Этот Брюс просто идиот. – Иэну явно хотелось сменить тему.

– Между прочим, он окончил Гарвардский университет, мистер, – и Роллинз, – сладко улыбнулась блондинка.

– Зачем так раздувать щеки, Иэн! – вынес вердикт тощий парень с волосами, доходившими ему до плеч.

Когда все закончили смеяться над тупостью потомка гавайцев, он крикнул:

– Я бы не отказался, чтобы ты для меня раздувала щеки, Пейдж.

– Да, конечно, мечтай! – Она повернулась к Тощему. – Что сказали твои родители, когда узнали, что ты разбил свой «порше»?

– Ну, они сказали, что гордятся мной, потому что я все-таки смог пройти тест на содержание алкоголя в крови.

– Да, ты молодец, что перестал пить. Лучше антидепрессанты принимать.

– Роллинз – это лучший колледж во Флориде.

А я-то подумал, что это его фамилия.

– О, неужели? Потрясающе.

– По-моему, Брюс вовсе не так неотразим, как ему кажется, – толстяк не собирался сдаваться.

– А почему тогда ты постоянно говоришь о нем? – Эта была первая фраза, произнесенная девушкой со шрамом.