Текст книги "Правильное дыхание"

– Но ты вернулась?

– Не-а. Заходила уже намного позднее, было дело, но по-настоящему – нет. Такая классическая ситуация: ребенок лишается родителей, и тут-то с ним начинает происходить всякое такое – то мир спасает, то… – в зависимости от жанра. Но хочу заявить официально: не случись всей этой заварушки и будь у меня полная совместимость и гармония с родителями, я бы все равно… или хотя бы попыталась. Слушайте, а на таймер-то мы поставили? Обормотки.

– Дык, термометром твоим наворотистым потом померяем.

– Это само собой, но без таймера все равно нельзя, – начинает трепыхаться, – ну вот, фу на вас, раз в году такая операция, а мы таймер забыли.

Втроем пытаются, сверяя часы, высчитать, когда поставили индюшку, у каждой получается по-разному, положение спасает дочкина девочка, которая, оказывается, случайно запомнила точное время запихивания индюшки по часам на мониторе. Оторвалась от компьютера, обратив внимание на панику вокруг духовки; как только покой восстанавливается, дочка на минуту отходит к ней посмотреть на процесс – видимо, что-то там записывается или монтируется.

Мама, одобрительно:

– Хорошая, сразу мне понравилась. (скорее себе) Говорок немного… долинный, но, видимо, это теперь повсеместно…

Маня, в пику:

– А тот пацан ейный последний тоже вроде был ничего…

– Ничего? Кошмарный тип, а все почему? Потому что глютена не переносил. Вот ты когда-нибудь пробовала макароны без глютена?

– Погоди, так это ж как раз хорошо. Ты хренотень ту имеешь в виду, которую в готовую пищу подмешивают? От нее еще, говорят, лысеют. Или нервные клетки дохнут, вот подзабыла. А вот, с другой стороны, чего они все причепились к этим нервным клеткам, не восстанавливаются, мол, ах-ах, а нафиг они нужны? Пусть себе помирают, так и нервничать будем меньше.

– Маня. Это валят не на глютен, а на глютамат. И можно подумать, ты у нас такая нервная, что клетки девать некуда.

– Ты, матушка, меня по себе-то не ровняй. Из самой гвозди делать запростяк, а у меня зато с тобой, вон, всю жизнь сплошная нервотрепка.

– Совершенно верно. Только ты местоимения перепутала.

– Чиво я перепутала?

– Вы что там, дальше без меня вспоминаете? – вернулась дочка, начинает резать очередные витамины.

– Да куда уж мы без тебя, кука. А кстати, насчет того, что «замахивались» – это ты тогда отцу наваляла или в другой раз?

– Скажешь тоже, наваляла. И откуда ты об этом вообще знаешь?

– Откуда-откуда…

– А что такое «наваляла»?

– Отлупила? Отмутузила? Морду начистила?

– Своему папу?!

– Так, всё. Никому я ничего не наваляла.

– А по моим источникам…

– Да по каким таким источникам… – задумывается, – разве что через бабушку… А бабушка могла, конечно, приукрасить, опять же, ей мама тоже могла понарасказывать… Ну да. На самом деле, правда, ничего, превышающего пределы необходимой обороны. Но и ничего приятного. Ну, замахнулась на меня мама в процессе, у меня реакция уже автоматическая – отражать, мама сразу, ах, она на меня руку поднимает, папа тут же на меня, я папу… осадила слегка. И всё! Никакой морды никто никому ничего.

– Шо-то я все равно смутно помню насчет членовредительства…

– Возможно, это ты о другом сейчас думаешь, вот о нем твой… источник знал практически из первых рук. Но это было уже позже, а пока что вот, разошлись с родителями, не слишком мирно, и все дела.

– Дальше давай рассказывай, по порядку.

– Да, что там дальше рассказывать. Жила я себе у бабушки, вполне себе чудесно. Никто не приставал, с бабушкой у нас сразу установились паритетные отношения, без всяких там режимов или сюсю-мусю. То есть это скорее мне за ней приходилось следить, чем наоборот. Ухаживать сначала не слишком требовалось, по-настоящему болеть она начала где-то через год, но всякое там курение тайком, посиделки до утра с друзьями-подругами за водочкой – тут я ей спуску не давала. В разумных пределах, конечно. Готовить от нее как следует научилась, по принципу «Сотня блюд из одной манки» – с продуктами тогда было плоховато, но мы с бабушкой не взирали, обе были аскетичны в этом плане. Шить-вязать она меня пыталась учить первое время, но быстро забросили – ни таланта у меня не было, ни ручек, вот шуруп ввернуть, проводку починить – это да. Так что мы с бабушкой хорошо друг друга дополняли – она меня обшивала, костюмером была когда-то, любую фигню могла переделать в конфетку, а я – больше по хозяйству с готовкой. Это когда не пропадала в очередной библиотеке или у Сан Саныча – в смысле, на борьбе. С Сан Санычем тоже все в итоге неплохо утряслось – ах да, это было уже немного позже, когда кончились деньги, которые мама заплатила за курс. У нас с бабушкой каждая копейка из ее пенсии была на счету, лишних нет, уроков я тогда не давала, так что уже думала, что придется бросать, но очень не хотелось. Поговорила с Сан Санычем, он все понял – нормальный был дядька – и предложил бартер: им как раз уборщица была нужна. Так что стала я мыть там полы и за это заниматься бесплатно. С тех пор так и не посчитала, кто из нас на этом выиграл, но подозреваю, что при тогдашней зарплате уборщицы Сан Саныч занимался благотворительностью. Или наоборот? Неважно, и вообще это меня занесло в сторону, так как к тогдашним несчастиям никакого отношения и имеет. Ну, и несчастий тоже больше особых не было, кое-как доучилась в седьмом, с трояками в последних четвертях, и ладно.

– Ты же говорила, что была зоологом?.. Ну, нердом. Это тогда учиться стала плохо? А из школы когда выгнали?

– Не выгнали, а только выгоняли. Погоди, это было потом. И ничего я не плохо училась, не то что некоторые (Манин ответный презрительный хмык). Просто Любовриска науськала училок, вот и стали меня валить по-всякому. То придирки, к тому же почерку или там «неправильно оформлена шапка контрольной», то разборы моего безобразного поведения вместо опроса – все в рамках проводимой со мной воспитательной работы, чтобы мама была довольна, я так понимаю. А поскольку сама я из роли выходить уже не собиралась, то воспитательная работа со временем только набирала обороты. Мне было, конечно, противно, но уперлась и доказывать ничего не хотела – тем более, это было бы бесполезно. Да, тупая, да, ничего не выучила, да, хочу – молчу. Нет, были и приличные учителя, та же литература с русским – тихая славная старушка, а что перед ними за меня не заступалась, так это понятно, боялась их до чертиков, что на пенсию отправят, и вообще – жизнь научила. И география, например, была нормальная, и англичанка опять же – а, нет, англичанка пришла уже в восьмом, но неважно, в восьмой вся эта проблематика и так плавно перетекла, и я думала, ну и пусть себе, забыв про один немаловажный фактор… (перескакивая) Да, учителя имелись неплохие, это с одной стороны, а потом и класс у нас был тоже ничего. А при отсутствии травли со стороны одноклассников какие-то там учительские придирки – это, на самом деле, полная ерунда. Ко мне в классе могли относиться крайне по-разному и переменчиво: кто с презрением, кто с уважением, кто с легким испугом, но подлянки ждать было не от кого, а все почему?

– Ну не из-за слатного же статуса?

– Пфу, конечно, нет. Потому что списывать давала – всем, кто просил, без исключения. А проруха бывает даже у записных отличниц и подлиз. У нас со Светкой в этом плане все было схвачено, системы разработаны на любой случай: и на контрольную с несколькими вариантами, и на устный опрос. Так подсказывали – никто не замечал. Ну, почти никто. До поры до времени. Так что в классе ко мне относились в худшем случае нейтрально, и училась бы я себе спокойно на троечки до конца школы, если бы не очередные Любоврискины воспитательные козни. А дело все в том – и вот про этот нюанс я сначала не подумала – что после восьмого за неуспеваемость могли отчислить из школы в ПТУ – то есть в какое-то профессиональное училище, где готовят всяких там рабочих. Нет, среди них были и интересные, техникумы там художественные, например, но ты ж понимаешь, при моей склонности к ручной работе… Да еще и публика там, по рассказам, собиралась малопривлекательная – в общем, ПТУ в спец-школах вроде нашей только стращали как чем-то запредельно позорным с перспективой жизни на помойке. Не то чтобы я очень в это верила, просто была вполне довольна и школьной программой – в перспективе желательно с каким-нибудь факультетом университета, куда берут по способностям, а не по блату – понимая всю идеалистичность этого плана, но надеясь на авось. Так что всю первую половину восьмого класса философски игнорировала нарастающий учительский террор и постепенную смену троек двойками – пока не прозрела, вернее, пока сама Любовриса не стала слишком часто продвигать идею, что мол, некоторым в нашей школе после восьмого класса делать нечего, и как очистится и получшает класс, когда в девятом его избавят от аморального балласта. И вот тут-то я, честно говоря, слегка струхнула и запечалилась, даже бабушка заметила. Бабушка, надо сказать, была в курсе и моей ролевой игры, и учительских бяк – но постольку-поскольку, подробности из меня вытянуть всегда было трудно. На этот раз с трудом отговорила ее идти в школу, пообещала, что сама разберусь, хотя как разбираться – понятия не имела. Но тут помог случай, а вернее, пресловутое несчастье. Когда-то у них там полагалось конкретно прикидывать, кого отчислять, так что моя фамилия выплыла на очередном педсовете – такое учительское совещание. Так, и вот тут начинается – нет, не самое интересное, но – хоть что-то вообще начинается. (внезапно застывает) О. Я же где-то это даже когда-то записывала. Сейчас. Следите за мясом, пошла искать.

Глава 2: Песочный человек и юное дарование

…оба мы были людьми рациональными

Поздний вечер, те же слушатели, девочкина девочка дремлет, привалившись к ней на одном диване, мама с Маней оккупировали соседний. Откуда-то то и дело доносится вжиканье – это папа пытается починить моторную лодку в гараже – без мамы у него выходит слабо, в чем он упорно не желает никому признаваться. Мама гордо вручает дочке общую тетрадь старого образца.

– Вот, не читаешь по-русски ни черта, читай хоть, что мама писала твоем возрасте – примерно. Тут, вот отсюда.

Дочка читает:

«07.02.1989

У меня нет времени вести дневники, но, с другой стороны, не хотелось бы в будущем уподобляться М. Прусту и полжизни убивать на то, чтобы припоминать первую половину, – поэтому придется записывать по свежим следам. Тем более что повод есть – влюбилась, это вам не печенюшки в чае

Наступит ли время, когда печенюшки в чае будут казаться мне важнее всего? Да я скорее помру, подавившись этой чертовой печенюшкой. (Есть мне что ли хочется?)

Здесь нужна предыстория, но о ней мне писать противно, и потом ее я вряд ли забуду. Сейчас мне важно зафиксировать мелочи – чтобы вплоть до кто что когда сказал, такое быстро забывается, а потом его недостоверно заново выдумывают, и это всегда кажется притянутым за уши.

Пишу, что было.

Как я стою перед 31-м кабинетом и обреченно перечитываю табличку. Зав. учебной частью. Сухарев, С. Н. Зав. учебной частью… Зав. уч…

А историчка, кстати, тоже: Оля Таранич, подойди к завучу по учебной части». Завуч – это и есть «заведующий/-ая учебной частью», словосложение по типу «завхоз», «колхоз», а сама она какая-то левая получается – «завуч по воспитательной работе», это уже даже не масло масляное как «завуч по учебной части». Черт, надо записывать, а мне еще Лидии Дмитриевне сочинять. Свободно-литературная тема, что она там предлагает – письмо одного персонажа другому, ага.

Дорогая Танечка! Пишет тебе твоя непутевая сестра Оля!

Извини, что не в стихах, это только ты у нас такая талантливая, а меня грешную Бог обделил. Ну как там у вас в нашей первопрестольной, как сама, как детки? Как жизнь генеральская, все балы, небось? А у нас тут поди попляши, глухомань, и няньку хорошую не найдешь, чтоб хоть с детьми посидела, а вообще на такую зарплату, в смысле, жалованье, которое приносит этот объевшийся груш товарищ, и на кухарку не наскребешь, не то что на нянечку. Жизнь только в толстых журналах… Ох, Таня, развлекайся там за нас двоих, а я вон от здешнего бытья скоро совсем на одни матюги перейду. Ну ладно, приставать вроде как стали поменьше – но это еще из-за единоборств, наверное, вон Лиза, с которой туда ходим, еще когда говорила, что не только отбиваться учимся, а еще и незаметно что-то такое в осанке проявляется, а они гады чуют исходящую угрозу, и держатся на расстоянии.

Бабушка так себе. «Под старость жизнь такая гадость» – то и дело повторяет, нам с тобой известно, за кем, но пока держится. Вот только пенсию сократили, да и покупать на нее особо нечего, это нехорошо, будем думать. Ну, хоть за тренировки теперь платить не надо.

С учителями все та же бодяга, но вот как раз сегодня приключилась несколько выбивающаяся из ряда история, сейчас расскажу все по порядку.

Как ты знаешь, Танечка, докатилась твоя сестрица со своим аморальным поведением практически до цугундера, то есть в нашем случае до ПТУ. Идея моего полного устранения исходила, как всегда, от исторички с примкнувшей к ней физикой, и где-то к третьей четверти обе перешли от пространных пожеланий и мечтаний к конкретике, подняв вопрос на педсовете. В связи с чем и посылает меня сегодня Любовриса к завучу, мол, нашим доброжелательным советам по переселению после восьмого класса в ПТУ ты не внимаешь, ну так придется ему тебя обрабатывать – ради чего я тебе даже разрешаю пожертвовать моим несравненным уроком истории… Это я красиво перефразировала, ты не думай, Танечка, что она так изъясняется.

И пошла я на заклание, по дороге припоминая, с кем придется иметь дело – чтоб наметить хоть какую-нибудь стратегию. Хотя какие там стратегии, так все тошно уже и надоело, что заранее, ну, не то чтобы руки опускаешь, такого удовольствия я им не доставлю – пардон за клише, все равно не последнее, так что заранее приношу извинения за остальные».

– Всё.

– Как это все? А дальше?

– Там пустые страницы, а потом уже что-то совсем другое.

– Дай сюда. …Черт, была уверена, что дописала, а сама вообще ничего не написала, вот балда. Ну, правильно, как сейчас вспоминаю, обеспокоилась тогда, что то сочинение катится не в ту степь, начала по новой, а это отложила на потом, и большой привет.

– Как была зануда, так и осталась, – это Маня.

– Ничего, зато память пока не подводит. И так прекрасно все помню, как вчера, – кстати, то замечание о клише пусть остается в силе. Ладно, вот сделайте мысленное усилие и представьте: все то же 7 февраля 1989 года, но на пару часов раньше —

***

Школьный коридор, перемена. Броуновский рой разнокалиберных детей быстро рассекает старшеклассница – волосы собраны в тугой пучок, коричневая форма старого образца без галстука, на плече сумка, на ногах стоптанные, но начищенные лодочки. Только очень внимательно приглядевшись к форме, можно заметить, что она умело перелицована и надставлена, чтобы элегантно вместить подросший размер.

Откуда-то издали доносится пение дурными голосами в разнобой: «Спит, спит, спит, спит Оля с кем попало…» – кто-то при этом оглядывается на идущую девочку и прыскает, но она почти не обращает внимания, только щурится: «Придурки, даже на „с кем попало“ не тянете, только петь вам и остается…» И тут же забывает о поющих, мысленно сосредотачиваясь на предстоящем разговоре.

«…Популярно он мне объяснит жизненную необходимость ПТУ. Что говорит нам о чем? О том, что они уверены, что экзамены я сдам прилично, то есть объективного резона отправлять меня в ПТУ у них не будет. Поэтому заранее начали все эти манцы с несоответствующим моральным уровнем и „тебе же будет куда лучше“, и заваливать на уроках тоже из-за этого стали более массированно, как это я раньше не поняла причинно-следственную связь. Ну-ну. Вот и пусть себе вещает, главное, как всегда, не вслушиваться, а искать в уме простые числа, чтобы демагогия не сказывалась на психике. Или вычленять из демагогии сведения о конкретных угрозах? Типа что еще придумают, чтоб меня отсюда выжить поэффективнее? Хотя вряд ли он будет раскрывать карты, скорее неявно угрожать, прикрываясь всей этой чухней. Вообще он же демагог, да? А то кто его знает. С другой стороны, а кто не демагог? Понятия не имею, что он из себя представляет и почему его все боятся, по слухам, как есть сухарь, в полном соответствии прозвищу. Забавно, что у такого тощего и сухого человека и фамилия – Сухарев. В жизни, как обычно, есть гармония. Да, классы у него, говорят, сильные, но тут могут быть два варианта: или это действенность сухо-уничижительных методов, или это он просто как завуч специально выбирает себе классы поумнее. По одному виду непонятно – и на челе его сравнительно высоком не отражалось ничего, не человек, а робот. Андроид. Или вот, если бы у Песочного человека и куклы Олимпии был ребенок… Ба, какой сюжет, жаль, развивать уже некогда».

Останавливается у кабинета с табличками «31» и «Зав. учебной частью. Сухарев С. Н.».

«Зав. учебной частью… Зав. учебной частью… Зав… Так, ну что, стучим, а то можно подумать, кто-то кого-то боится».

Стучит в дверь, из кабинета доносится «Войдите», входит.

Звонок на урок.

Кабинет завуча небольшой, по стенам стандартные стеллажи и полки с папками и книгами, напротив двери окно, у окна стол, за которым сидит завуч – разумеется, спиной к окну, так чтобы свет падал на собеседника, которому придется сидеть по другую сторону стола. «Хорошо хоть, сегодня пасмурно. Тоже мне, нашелся следователь. Еще лампу давайте в морду. Во, аж коленка затряслась, фу, безобразие».

О: – (сдавленно) Здравствуйте, я Ольга Таранич из 8-ого «Б», вы меня вызывали.

СН: – Садитесь, пожалуйста, Ольга Павловна.

Кивает на стул перед своим столом. Внешне завуч, действительно, целиком оправдывает свою фамилию и прозвище: тощий, прямой как палка, общий оттенок слегка песочный: желтоватые кожа и глаза, рыжеватый ежик волос. Нейтральный, но внимательный взгляд, почти полное отсутствие мимики.

Оля садится, пытаясь потихоньку придушить руками взбунтовавшееся левое колено. На завуча не смотрит. Тот откладывает папку, видимо, с ее «личным делом» и берет чистый лист бумаги. Завуч – математик, что только немногим лучше андроида, поэтому его мысли, состоящие по большей части из условных знаков, фиксировать сложно. С другой стороны, он их нумерует. После некоторой расшифровки на человеческий язык выглядеть это может примерно так:

1. И это, цит. Л. Б., «малолетняя прокуренная женщина-вамп»?

2. Нет, что пацаны пристают, понятно, но.

3. Еще и опрашивать теперь это несчастье.

Завуч начинает говорить – сухо, с расстановкой, но Оля, кажется, совсем не слушает, поскольку судорожно соображает, что может скрываться за неожиданными выканьем и обращением по имени-отчеству. «Ага, понятно, это такой подкуп, вот ведь сволочь, как хитро начинает – мол, вы уже по всем статьям взрослый человек, нафиг вам школа, вам надо получить достойную рабочую специальность – асфальтоукладчицы, например, или разливальщицы супа в столовой пионерлагеря «Звездочка», или, или я сейчас лопну то ли от ужаса, то ли от ненависти, причем не классовой, я, в принципе, ничего не имею против разливальщицы супа в пионерлагере «Звездочка-хуез… задолбала эта коленка, вот ведь..! Что он говорит-то там вообще?» – даже в стрессовых ситуациях Олю не покидает удобная способность мысленно перематывать назад сказанное, но пропущенное мимо ушей. Тем более когда говорят с расстановкой.

СН: – Ольга Павловна, как вам должно быть известно, на последнем педсовете встал вопрос о вашем отчислении в ПТУ по окончании восьмого класса – по причине несоответствия вашего как морального, так и учебного уровня стандартам школы.

«Это было как раз на асфальтоукладчице».

СН: – Моральный уровень относится к компетенции заведующего воспитательной работой, сейчас разговор пойдет исключительно о ваших учебных показателях. Поскольку мнения учителей по данному вопросу разделились, а факта недостаточной для десятилетки успеваемости до экзаменов однозначно установлено не было —

«Новая англичанка постаралась, зуб даю, у Лидии Дмитриевны пороху бы не хватило. Интересно, что бюрократизмы у него синтаксис не гробят, большая редкость в наши дни… Хотя по сути что-то все же мутит, зачем еще дополнительная проверка?»

СН: – …то возникла необходимость проведения дополнительной проверки ваших знаний.

1. Т. е. самому стало интересно.

2. Хоть бы притворялась, что слушает.

С этого момента Оля слушает в режиме реального времени.

СН: – В связи с чем мне пришлось поднять данные о вашей успеваемости за последние пять лет. Мною были проверены классные журналы, а также некоторые контрольные работы, и установлена следующая картина, детали которой я опущу, поскольку полагаю, что они вам и так известны.

«Кто-то сам заинтересовался моими оценками. Кто-то проверил мою успеваемость за последние пять лет и установил следующую картину. Какой хороший человек. Однако надеяться еще рано».

СН: – До седьмого класса ваша успеваемость нареканий не вызывала. Начиная с седьмого класса, в оценках наметился спад, причем не единообразный. Спад этот совпал с жалобами учителей на ваш моральный облик, однако, как уже замечено, эта часть проблематики на данный момент в расчет не берется как не имеющая прямого отношения к учебным показателям.

«А тем временем в известных мне деталях, как водится, пудель-то и зарыт».

СН: – Имелись и имеются предметы, которых данный спад не коснулся, как-то: география, литература, русский и английский языки. В точных и естественных дисциплинах наблюдается следующая закономерность.

«Как с листа читает. Видимо, природный талант. Вот выйду из кабинета и пристрелю коленку».

СН: – Ваша успеваемость по этим предметам не просто неровная, она находится в четкой зависимости от вида работы. Устные ответы в классе или работа у доски чаще всего получают неудовлетворительный балл. Письменные контрольные работы вы пишете значительно лучше. Последнее учителя мотивировали возможным использованием нечестных приемов, а именно списыванием.

«Ах, какой пассаж».

СН: – Ознакомившись с выборкой письменных работ, я пришел к выводу, что списывать у соседей вы не могли, поскольку их результаты были хуже ваших. Более того, сравнение ваших работ с работами вашей соседки по парте показало, что, с большой вероятностью, списывающей стороной можно считать ее.

«Нет, вы послушайте, каков подлец, сличал контрольные. Провел текстуальный анализ моих и Светкиных. Есть такое слово – дотошность».

СН: – Такой же сомнительной является версия о списывании с учебника. Здесь я могу полагаться только на собственные субъективные заключения, в виду чего и предпочел проверить ваши знания лично.

Лист бумаги и карандаш мигрируют в сторону так и не поднимающей голову Оли.

СН: – Доски нет, так что можете писать здесь, мне будет видно. Начнем с моих профильных предметов, а дальше как пойдет. Я диктую задание или задаю вопрос, вы пишите решение или отвечаете. Готовы?

«Всегда готова. И к необъявленному опросу по всем предметам, и когда сыпать начинают нечестными приемами, – да хоть спеть попросите – спою. Только вот чем мне карандаш держать, руки-то в колено вцепились. Так, осторожно отрываем правую, берем карандаш… начинает дергаться локоть левой, это ему от колена передается. Если еще и голос потеряю – то всё».

СН: – Ольга Пална, вы умеете правильно дышать?

Именно из-за полнейшей нереальности вопроса из Оли на автомате вылетает «Умею».

Такого ответа завуч, кажется, не ждал, хотя виду почти не подает – заметила, так как от неожиданности удалось поднять голову.

СН: – Ну и дышите.

Оля правильно дышит, недовольная, что сама не сообразила.

О: – Всё, извините. Можно диктовать.

Голос у нее, действительно, низковат.

1. Хм.

2. Пять минут продержится, и хватит.

СН: – Кооператив закупил 138 метров черного и синего брезента за 540 рублей. Сколько всего было куплено брезента, если синий стоил 5 рублей за метр, а черный 3 рубля?

О: – 75 и 63 метра.

Оля сначала говорит, а потом соображает, что даже не посчитала, но уже откуда-то знает ответ. Как будто видит его перед глазами. Из учебника что ли? Нет, совсем из другой оперы. Там еще явно фигурировали аршины. Вот на кой черт иметь отличную зрительную память, не запоминая источников? Ладно, решение-то можно и задним ходом кое-как расписать, пятый класс.

Дальнейшие алгебро-геометрические подробности, так и быть, опустим – сама уже перезабыла. Первую пару задачек Оля еще расписывает, а потом выдает только алгоритмы, которые завуч обрывает на полуслове: понятно, дальше. Что очень облегчает для нее все действо, так как карандаш-то она так и оставила в правой, а писать ей получается плохо, почерк куриный.

СН: – Если вы левша, можете писать левой.

«Кто бы мог подумать – пополнение в либеральном учительском крыле».

О: – Спасибо. Просто у меня на правой диатез. Пардон, дерматит.

СН: – Не за что. Какими теоремами и в каком порядке?

И так далее. «Где-то мы уже в районе 10-ого класса, да? Мне-то все равно, мне математика нравится без системы».

1. Еще минут 5.

2. И завязываем капитально.

Минут через 20 после начала урока лист почти исписан, завуч забирает его себе, что-то на нем пишет и отдает обратно.

СН: – Последний вопрос, Ольга Пална. Вот эту теорему как будете доказывать?

Для любого натурального n> 2 уравнение aⁿ + bⁿ = cⁿ не имеет натуральных решений a, b и c.

«Ах, вот так вот, да? Только что-то мне, несмотря на весь ваш пуленепробиваемый вид, не верится, что вы меня действительно собрались таким образом засыпать».

О: – (тянет время, копируя расстановку завуча) Как я ее буду доказывать? Ну, как буду доказывать – ага. Сергей Николаевич. Для того, чтобы доказать эту теорему, мне потребуется, во-первых, полное освобождение от школьных занятий. Во-вторых, полное же финансовое обеспечение. В-третьих, срок, скажем, в два года, в течение которых я не буду заниматься ни чем другим. Вот так я ее и буду доказывать.

«Поджал губы – но, возможно, это он так улыбается. Крыть однако нечем… Надо же, и правда, не собирается заваливать. Но черт, черт, тогда ему самому как-то придется защищать меня от этих теток, а как? При моей долбаной репутации, они ж сразу сделают определенные выводы – учитывая дурацкую разницу полов. Вот почему он не тетенька? Не всем же быть такими мерзавками. Перематываем, чем он там еще интересуется?»

СН: – Когда был подписан Версальский мирный договор?

«Да, он же еще и историк по совместительству».

О: – В 1919-ом году. «Сейчас как пить дать попросит назвать все подписавшие страны».

1. Страны-участники?

2. До конца урока будет перечислять, с нее станется.

СН: – Какому месяцу современного календаря соответствует термидор?

«Ну, не больно и хотелось».

О: – Середине июля до середины августа.

Далее минут пять в том же духе, вплоть до:

СН: – Как звали основателя ордена иезуитов?

О: – Лойола.

СН: – А полностью?

Перед Олиными глазами тут же возникает любимый, хоть и не очень благонадежный источник – такое из головы не вылетит.

О: – Иниго Лопес Игнатио ди Лойола.

СН: – Кратко охарактеризуйте задачи ордена.

Чтоб далеко не ходить, Оля принимается цитировать все тот же источник, попутно редактируя цветистую сказовость оригинала.

1. Этот текст мне смутно знаком.

2. А!

СН: – Достаточно, а как звали иезуита, отравившего мать Бернардито?

3. То есть, черт, мать не Бернардито, а…

О: – Отец Фульвио. То есть, отец Бенедикт! А! Нет! Он же отравил Анжелику Ченни, а маму Бернардито никто не травил!.. Ой! – Оля прихлопывает ладонью рот и тут же начинает смеяться. «Ну, надо же… Но такому сопернику и продуться приятно. Тем более, что счет у нас один – один. Сначала проглотил мое доказательство, а потом взял и коварно подловил – и главное, на чём! Нет – подумать только – полчаса назад начали со сволочи, двадцать пять минут назад сволочь превратилась в хорошего человека, потом где-то там был уважительный подлец, а секунду назад… Однако все рекорды бьете, Ольга Пална. – Нет, ну а что: суррогатный отец мне уже не нужен, подходящий учитель – так я и сама обхожусь, – только влюбляться теперь и остается. Наконец-то! Нашла достойный объект для первого, как и полагается, безответного, чувства! Да и просто – жизнь-то налаживается, раз в ней есть такие люди – и это не может не радовать».

4. Безобразие, я никогда ничего не путаю.

СН: – Закон Бойля-Мариотта вы в состоянии сформулировать, Ольга Пална?

О: – При постоянной (через сдавленный смех) температуре и массе идеального (веселящего хии) газа произведение его давления и объема постоянно… Только это седьмой класс, не считается, наверное?

СН: – Раз вы считаете, что не считается, тогда законы Кеплера.

О: – А это уже из десятого (слегка протрезвев).

СН: – Ну и что?

«Еще и удивляется. Будем считать это комплиментом».

О: – Я физику за пределами программы не знаю, мне она меньше математики нравится. Что-то про орбиты планет, да? Что по эллипсу вращаются, оно? А, да потом еще гармонический закон… «Название приятное, вот и запомнила».

СН: – В принципе, это та же геометрия, только в практическом применении, что тут может не нравиться… Так, – не успела Оля начать сравнивать точные науки с естественными, – все с вами ясно, Ольга Пална. Времени у нас осталось мало, поэтому будем говорить начистоту.

Оля нечеловеческим усилием воли выкидывает оставшиеся цветочки и фанфары из головы. Вообще, когда учитель собирается говорить начистоту, это означает, что или вам сейчас будут капать чем-то неприятным на мозги, или врать. Или все вместе… Что он спросил?

СН: – Вы хотите переходить в ПТУ?

О: – Нет.

СН: – Мне придется уточнить: вы действительно этого не хотите, или в глубине души только и мечтаете расстаться со школой, но скрываете это, не желая огорчать некоторых учителей? Я только цитирую вашего классного руководителя.

«Ах ты жо… пардон».

О: – Простите, а откуда у моего классного руководителя такие сведения о эээ глубинах моей души?

СН: – По ее словам, ваши родители полностью разделяют и поддерживают ваше намерение.

Опять чуть не забыла про правильно дышать.

СН: – Это неправда, Ольга Пална?

«Конечно, это неправда. Фу. Любовриса наврала, а я и… главное, сразу поверила. Не то чтобы совсем без оснований, но все же – нет, не может быть. Прямо легче стало».

О: – Ни я, ни глубина моей души не хотим в ПТУ. Этого достаточно?

СН: – Вполне. Итак. Ваш перевод в ПТУ не устраивает ни вас, ни меня – меня как заведующего учебной частью, которого прежде всего интересует повышение общешкольных показателей – потенциально за счет ваших в том числе. Говоря проще – мне от вас нужна золотая медаль.