Текст книги "Правильное дыхание"

С этими словами вынимает из сумки таки прихваченную (только для троллейбуса!) книжку, проходит в комнату и усаживается с ней в кресло. Садится, впрочем, так, чтобы места хватило на двоих. Старательно пытается вновь пробудить в себе интерес к событиям вокруг телевизора в форме шара. Интерес не пробуждается, но взгляда от книжки не отрывает. Через некоторое время Сергей Николаевич аккуратно подсаживается к ней в кресло.

СН: – Оля, привет.

О: – (немедленно откладывая книжку) Привет.

СН: – (вдруг удивляется) Как будто полгода тебя не видел.

Тут мы перепрыгнем, с вашего позволения, на час вперед и перебазируемся на кухню – в сон меня опять повело, но от голода и вкусных запахов проснулась на этот раз быстрее.

О: – (уплетая за обе щеки) Так, ну и фто там было-то? Я правда не в курсе, поскольку зачиталась вон той книжкой, прямо беда. Даже ПДД не выучила.

СН: – Где было? А, ерунда какая.

Он все еще не хочет выходить из состояния, когда вас приятно-мультяшно оглушили мешком по голове и вокруг нее что-то порхает и мелодично чирикает.

О: – Здрасьте. То я во всем виновата, то обратно ерунда. А мне теперь любопытно. О чем речь-то вообще?

СН: – Ты мне лучше скажи, ну вот, хорошо, ты там чем-то зачиталась. А никто к тебе параллельно не пытался приставать с вопросами – по поводу твоего эээ интересного положения?

О: – В самом деле – у меня крайне интересное положение. А. Нет. То есть да. Смутно помню – кто-то о чем-то спрашивал. Светка вон. И девочки всякие. Еще в понедельник это было.

СН: – И что ты им ответила?

О: – А я не помню.

СН: – Всё ты помнишь.

О: – Ну, Светке сказала, чтобы меньше слушала всякий бред. А остальным – что всё у меня в паарядке, и атвалитя уже (голосом из подворотни).

СН: – И что ты не в положении?

О: – Сергей Николаевич, я вам обещала никому не говорить, что я беременна, но я не обещала сообщать всем, что я не беременна, – и тут есть некоторая разница. Или вот учителя – вдруг она меня спрашивает, как, мол, дела, надо ли чем помочь, и откуда я знаю, что она имеет в виду – что я теперь сиротка Ася или что я на сносях? Или и то, и другое? И потом мне это совершенно неинтересно. Вот и говорила всем, кто спрашивал: пусть не лезут в мои личные дела, все у меня распрекрасно, не волнуйтесь-не дождетесь. Учителям, понятное дело, повежливее.

СН: – А как они с тобой обращались – на уроках?

О: – (задумывается) Никак. Читала себе, никто меня не дергал. Химия вообще: один раз вызвала и тут же извинилась – ты сиди, мол, Оля, сиди, я совсем не тебя хотела спросить. А я что, я бы ответила.

СН: – (кивает) Ну, все понятно…

О: – Сереж, я тоже хочу понятно, расскажи.

СН: – Да, что там рассказывать…

Но таки рассказал.

Школьные слухи, Ольга Пална, распространяются, как это ни парадоксально, быстрее скорости звука. То, что вы по секрету шепнули кому-то сегодня, было известно любому имеющему любопытные уши пятикласснику уже вчера. Я ставил на: 1. вечер пятницы, 2. сравнительно небольшое количество учителей, 3. отсутствие в учительской школьников – и все равно прогадал. К утру вторника старшеклассникам уже было точно известно следующее: 1. Таранич из 9 «Б» ждет ребенка. 2. Ведет себя при этом королевишной и как будто так и надо. 3. Учителя все ее резко из-за этого полюбили и носятся с ней теперь, как с писаной торбой.

Казалось бы: и пусть себе сплетничают. Однако уже во вторник, на уроке физики в 8-ом «А» одна из учениц внезапно попросилась у Нинель Андреевны домой, ссылаясь на плохое самочувствие. В ответ на расспросы Нинель Андреевна – я полагаю, не слишком вежливые – девочка разрыдалась и сообщила, что беременна, – поскольку, как несколько позже выяснилось уже в учительской, с кем-то там впервые в жизни подержалась за руку пару дней назад. Со вторника по четверг количество падающих в обморок и жалующихся на тошноту росло по экспоненте. В седьмых-восьмых классах беременели, как та первая девочка, по неграмотности – от поцелуев или неприличного кино по соседскому видеомагнитофону. А вот в 10-м «Б», например, на вопрос о причинах трехдневного прогула был получен спокойный ответ, что требовался отдых после чистки – вот справка из больницы. За чем последовали расспросы одноклассниц о качестве больницы и сдают ли там родителям, если уже есть шестнадцать. Сорванный урок биологии оказался крайне познавательным.

А вполне приличная школа стала напоминать… вот дался вам, Ольга Пална, этот «Интурист». Сказали бы уже что ли «Пляс Пигаль». Причем наиболее пострадавшими от всей ситуации оказались не возмутительницы спокойствия, а те, вернее та, кому пришлось разгребать последствия. То есть все та же Нинель Андреевна, к которой как к заведующей воспитательной работой стекались все жалобы, сплетни, справки и звонки возмущенных падением нравов родителей. Коллеги ей, конечно, сочувствовали, но про себя облегченно вздыхали, что можно перевалить ответственность на чужие плечи. К тому же некоторые еще не успели забыть, кто был источником исходной дезинформации, и тихо – а кто и громко – радовались вырытой другому яме, мышкиным слезкам и прочему торжеству справедливости. Ничего не скажу, приятно наблюдать за чужими – заслуженными – метаниями и трепыханиями, особенно будучи уверенным, что уж твои-то уроки подобные инциденты обойдут стороной.

Например, последний урок в четверг – геометрия, 10 «А». Учитель, на которого мы сейчас не будем показывать пальцем, вызывает к доске некую Машеньку – балованую принцессу из тех, у кого бутерброд всегда падает икрой вверх. Недавно скатилась в троечницы, но мама звонила вчера в школу и клялась, что ребенок все выучил, и, пожалуйста, дайте ему последний шанс. Учительским планам это не противоречит, так что идите, Мария Федоровна, к доске, доказывайте теорему.

А Машенька губы надула и ни с места. Выдержала театральную паузу, а потом и говорит: «Ничего я доказывать не буду. Нужна мне ваша школа. Детский сад какой-то, теоремы дурацкие, кому это вообще надо. Я взрослый человек и не собираюсь больше тратить времени на эти глупости». И сидит себе дальше.

Класс восторженно замер. Учитель думает, что ребенок в чем-то прав, так что чувствует себя идиотом, однако отвечает, как положено: «Говорить глупости, конечно, легче, чем их доказывать. Не выучили – так и скажите. А к доске сейчас пойдет тот, кто сейчас больше всех там веселится». Но не успела камчатка приуныть, как Машенька опять берет слово: «И никакие я не глупости говорю! (камчатке) И ничего смешного! Сидите тут все со своими теоремами, вообще жизни не знаете, самая большая проблема – как шпору из пенала достать, кретины. Вообще себе не представляете, какая это все фигня по сравнению с настоящей… (подавленный всхлип) фигней…» «Ох, – почти непроизвольно взыхает кто-то, – Машенька-то наша, небось, тоже беременная…» На что Машенька взрывается: «Представьте себе!»

Учитель пресекает дальнейшую эскаляцию: «Достаточно, Мария Федоровна, вопросы смысла жизни и продолжения рода обсуждайте за дверью, а теорему идет доказывать…» – тут злой рок подсказывает ему фамилию стабильного хорошиста Вовы, который до конца четверти еще сможет вытянуть на пятерку. А Вова встает и говорит: «Извините, я тоже не готов отвечать. А Маша просто плохо себя чувствует. Я тогда тоже выйду, – складывает вещи, – в медпункт ее провожу, пошли, Маш». Класс немедленно издает тихое понимающее «Ууууу…», Машенька краснеет, хватая сумку, шипит: «Опоздал на три месяца со своим медпунктом» и вылетает из класса – Вова за ней. «Задания с 340 по 356 – не сделавшему за пять минут – два, проверю у всех», – с этими словами учитель тоже выходит за дверь.

Понурые Вова и Маша обнаруживаются на ближайшем подоконнике. «Мы бы, – объясняет Вова, – уже всё всем рассказали и расписались, просто у нас предки друг друга не переносят». «Я без дураков того, – шмыгает Машенька, – уже четвертый месяц тишина. И мутит постоянно». На съедение и без того озверевшей Нинель Андреевне их отдавать не хочется. А вот классный руководитель, соображает учитель, у них Галина свет Сергеевна. У которой сейчас проверяющий из РОНО на уроке, поэтому сразу вызвать ее в коридор не получится. Так что он сажает детей в свой кабинет, наказывает до перемены никуда не уходить и ни с кем, кроме него и Галины Сергеевны, не общаться, а сам возвращается устраивать террор 10-му «А».

Как назло в самом начале перемены в кабинет завуча заглядывает Нинель Андреевна. На ее: «А что это вы тут делаете?» правильный Вова молчит, как партизан, а Машенька, уже прослышав, что Нинель Андреевна тут у нас главная по беременностям, немедленно все ей выкладывает, отчего Нинель Андреевна 1. сатанеет, 2. усилием воли подавляет гипертонический криз, 3. несется звонить родителям. Пока Вова с Машей в панике решают, куда смываться из кабинета – в Тимбукту или к тетке в Саратов, возвращаемся мы с Галиной Сергеевной – единственным разумным человеком во всем этом безобразии. Галина Сергеевна в первую очередь выясняет у Машеньки, что у врача та еще не была, дозванивается своей знакомой в поликлинику и договаривается о приеме. Перед тем как радовать родителей и общественность, почему бы тихо не съездить и не узнать все наверняка. Совсем тихо съездить не получается – в школу моментально приезжают Машенькины родители и чуть не съедают Вову. Приведенные Галиной Сергеевной в чувство, они одобряют поликлинику, но Вову брать с собой в машину категорически отказываются, так что везти его и учительниц приходится вашему покорному слуге.

В поликлинике, как водится, очередь. Минорную обстановку разбавляет приезд Вовиных родителей – тут скандал разгорается по новой, но слегка меняет направление, поскольку от Вовиной мамы достается не только Машеньке с семейством, но и школьной воспитательной работе. Нинель Андреевна отбивается как может, но находится на последнем издыхании, так что в итоге говорит нам всё, что на самом деле думает об учениках, их родителях и школе, которую ей бы хотелось теперь видеть только в гробу, – и уходит курить на свежий воздух.

Тут Галина Сергеевна решает, что надо бы разрядить атмосферу, и начинает припоминать подобные истории своих студенческих времен. К сожалению, ее студенческие времена совпали с моими – собственно, в университете мы и познакомились – поэтому каждая байка сопровождается обязательным: «А помните, Сергей Николаевич…» – «А помнишь, пардон, помните, Сергей Николаевич, как наша Тося пришла сдавать зачет с подушкой под платьем?..» «…а как у Кузнецовой реально начались схватки в библиотеке, а она всё пыталась списать до конца конспекты?..» «…а как мы сидели по очереди с моим Сашком, и вы его боялись брать на руки…» «А помните нашего университетского гинеколога – вот была зверюга!» – «Как же мне ее не помнить, – говорю, – кто бы еще меня вылечил от хронической родильной горячки».

«Ох, – вздыхает вдруг Машенькина мама, – а я когда впервые пришла к гинекологу на диспансеризацию, она как рявкнет: „Половую жизнь ведешь?!“ Я в ужасе: „А что это?“ Выставила меня тут же за дверь, а потом Федя мне уже объяснил, что она имела в виду. Я так переживала, что, оказывается, веду и не знала». «До сих пор удивляюсь, – ворчит Федя, – как такое можно было не знать…» «А что мы тогда вообще знали? – не выдерживает Вовина мама. – Я вон вообще была уверена, что дети получаются просто, когда люди спят в одной кровати». Тут Вовин папа прыскает и кивает – на что Вовина мама смущенно толкает его локтем. «Ну и что тут смешного? Вот откуда мне было знать? А все из-за школьной воспитательной работы! Могли бы и объяснить по-человечески!»

И вот так слово за слово, пока ждали очереди и пока потом ждали Машеньку, товарищи родители постепенно превратились в товарищей по несчастью, а дискуссия приняла более практический оборот: у кого дети будут жить, по каким дням какая бабушка сможет сидеть с младенцем, где сейчас можно достать хорошую импортную коляску… Так что, когда наконец-то из кабинета вышла сияющая Машенька и объявила всем, что это у нее, оказывается, была дисфункция из-за зимнего авитаминоза и скоро все начнется, в общем вздохе облегчения послышалась и толика разочарования. Но по домам оба семейства разъехались довольные – к тому же условившись о совместном воскресном обеде.

О: – Ну и славно. Только не понимаю, при чем здесь я?

СН: – Совершенно ни при чем. Но могла бы и не поддакивать тогда в учительской.

О: – Так если бы я все отрицала – мне бы тем более не поверили. Что вы их не знаете?

СН: – Тоже верно. (вздыхает) Но одной такой дисфункции мне более чем достаточно.

О: – А в пятницу как, не было инцидентов?

СН: – Не такого масштаба.

О: – (авторитетно) Значит, уже сходит на нет. Это как мода – сначала все бросаются, а потом надоедает. Вот давеча было – к кому в гости ни заглянешь, у всех на плите штаны в кастрюле – джинсы варили с хлоркой. А потом отпустило. Так и здесь. В понедельник уже и думать забудут.

В чем-то я оказалась права: волна ложных беременностей к понедельнику явно спала – насколько я могла судить. А судить я уже мало-мальски была в состоянии, поскольку книжку дочитала и теперь все уроки тихо пересказывала ее Светке. Смирнов слушать отказался категорически – мол, будет мужественно ждать перевода и даже уже написал жалостливое письмо Муравьеву и Кистяковскому, чтобы поторопились, а то мочи нет. Только на истории ничего не пересказывала – потому что во вторник заменяла вместо нее шестиклассникам биологию, а в пятницу – английский. Заменить английский попросила Елена Прекрасная, а то я уже начала думать, что Сергей Николаевич таким радикальным образом просто избавляется от моего присутствия на своих уроках. Впрочем, правильно начала.

Однако эпилог у эпидемии все же случился – да еще и с довольно-таки далеко идущими последствиями. Капитолина Константиновна… какая же у нее была фамилия, что-то с числительным. Сорокасемипятская? Семьсотпятипятская? Или это народ так издевался? Ничего, сейчас уже непринципиально.

В следующую субботу приезжаю к Сергею Николаевичу – а он опять встречает в той же мрачной позе – дежа-вю, не иначе. Но я предполагала нечто подобное, поэтому вид имела совершенно невинный. Что мне, конечно, не помогло.

СН: – Капитолина Константиновна Семипядская.

О: – Да?

СН: – Ведь ваших рук дело, Ольга Пална.

О: – Это как? А так бывает? Я прям даже краснею от одной мысли.

СН: – Ничего вы не краснеете. Рассказывайте давайте.

О: – А как же вот это: сначала напоить-накормить-спать уложить..?

Тут он заворчал, но на кухню повел – и не только накормил, но даже налил символическую дозу красного вина – тебе, мол, полезно. Но за это пришлось рассказывать.

А что рассказывать? Как будто он сам не знал. Несмотря на смешные имя с фамилией, Капа у нас была настолько образцово-показательной, что славилась на всю школу. Капа участвовала в бесконечных спортивных мероприятиях – и непременно возвращалась с призами. Занимала первые места на конкурсах то ли бальных, то ли народных танцев. Восемь лет посещала Клуб интернациональной дружбы при Дворце пионеров и в итоге даже поехала на неделю в Америку, единственная без блата. Всевозможные Олимпиады с первого по десятый класс – обязательно. Там я с Капой и познакомилась – но если меня туда загоняли силком, то для Капы пропустить хоть одну было немыслимо. При этом Капа не была вундеркиндом в нашем понимании. То есть опусов вроде «Кровавой Насти» и прочих полетов фантазии от нее ждать не приходилось (Настя? Настя в это время, кажется, пыталась просочиться в Кэмбриджскую шпионскую пятерку, но не знала, на какой пол они скорее клюнут). Капа все делала, как положено – четко и ни шагу в сторону. Например, представить ее на подоконнике в школьном туалете, задумчиво рисующей пальцем узоры на стекле, было невозможно. И тем не менее, она там сидела. Не буду сейчас вспоминать, в какой это было день недели и что я там делала: добровольно школьным туалетом я бы вряд ли воспользовалась – в силу его неаппетитности и перманентного отстутствия туалетной бумаги мы все терпели до дома. Видимо, здорово перемазалась мелом у шестиклассников и пришла вымыть руки – так что можно предположить, что это был вторник.

А Капа мне сразу: – Ольга, удачно, что ты зашла (будто к ней в личный кабинет заглянула), как раз хотела с тобой поговорить. И деловито: – Ольга, ты на каком месяце беременности? Оля: – На минус стописятом, а что, уже так заметно? Капа: – Нет, незаметно, просто услышала и решила с тобой посоветоваться. Но раз нет, то извини, пожалуйста. До свидания.

И обратно себе рисует. Мое дело, конечно, сторона, но Капа на туалетном подоконнике – это как-то уж совсем неправильно. Может, – говорю, – и так что-нибудь присоветую? А она рисует и как будто не слышит. – Капитолина, – дергаю ее, – что с тобой? – Молчит. – Ты вовремя не сдала книжку в библиотеку. – Молчит. – Или, о! Правило буравчика выучила не в ту сторону – со мной однажды такое тоже приключилось, полгода перевыучить не могла. – Не реагирует. – Ну, не беременная же ты в конце концов.

Капа: – А что, незаметно?

О: – Нет.

Капа: – А так? – встает с подоконника.

О: – Тоже нет.

Капа: – А да, я живот забыла. Вот.

О: – Ой. А куда ты его до этого девала?

Капа: – Убирала. Танцевальная привычка.

О: – А. О. (без особой надежды) Капа, слушай, а ты точно знаешь, что это у тебя не авитаминозная дисфункция какая-нибудь? Ну и там вспухло чего на ее почве?

Капа: – Точно. Оно икает. И лягается. Вон, потрогай, не бойся.

Мне уже и трогать было не надо – помнила, какая мама ходила с Никитой в пузе. Но все равно потрогала – и таки да, из живота меня тут же приветственно лягнули.

О: – Капа – как же это ты – и того?! Это же ты!

Капа только плечами пожимает – мол, обычное дело.

О: – Но, но… (пытается подстроиться под Капин образ мышления) в твоем возрасте не положено!

Капа: – Про мой возраст ничего не читала. Это в пьяном виде нельзя – показывали в диафильме про вред спиртного на уроке биологии. Паспорт есть, значит, можно.

О: – А, еще вспомнила – до свадьбы не положено!

Капа: – Это мещанство. Оля, ты меня знаешь, я все делаю, как положено и довожу до конца. Влюбились – и что теперь, за ручку ходить два года? Если есть чувства, надо проявлять их как следует, иначе это пустая трата времени.

О: – (уважительно глядя на живот) Вот это да. До конца, так до конца. Основательный подход к делу. Я бы даже сказала, капитальный.

Капа: – Ничего смешного.

О: – Не, это я уважительно. Но расписываться-то все-таки собираетесь – с предметом чувств?

Капа молчит.

О: – Он не хочет жениться? (Капа только крутит головой.) Нет. Бросил тебя, когда узнал? Нет. Уже женат? Нет. Умер? Нет. Ты не знаешь, кто это был? Ну, больше ничего не придумывается.

Капа: – (вздыхает) Просто очень неудачно получилось, – морщится, так как словосочетание «неудачно получилось» в Капину картину мира вписываться не желает. – Веня уехал в октябре. Так что он ничего не узнал – я и сама тогда не знала.

О: – А куда уехал-то?

Капа: – (вздыхает) В Израиль. Навсегда. Но мы так договорились: он в армии отслужит, поступит там в университет, а я здесь на физфак, как запланировала. Оба как можно быстрее получим образование – Веня тоже умный, мы с ним (вздыхает) в шахматном кружке познакомились – нет-нет, на олимпиаде по химии, а в кружок он меня потом пригласил. Шахматы, конечно, не входят в школьную программу, но он меня убедил, что это крайне полезно для общего развития, а я как раз тогда несколько забросила фортепьяно… (на Олино тактичное покашливание) Да. Так вот, получим образование, и он меня постарается как-то туда тоже вытащить, обещал разузнать, как. (замечая Олин скепсис) У него были крайне серьезные намерения. Он не «из таких». Да, я понимаю, что, когда я так говорю, то получается, как будто он именно «из таких».

О: – Так, допустим, а связь вы как-то поддерживаете?

Капа: – Переписываемся. Сейчас, правда, в армию пошел, стал реже писать. Где-то раз в месяц.

О: – А раньше как часто писал?

Капа: – Два раза в неделю.

О: – Похоже, таки не «из таких». И ты его держишь в курсе? По поводу, – кивает на Капин живот.

Опять напряженная пауза.

Капа: – Я не могу его этим беспокоить. У него армия, будет институт, он должен сосредоточиться на работе и учебе. Все равно вернуться он сейчас не может – будет только напрасно переживать.

О: – Капа, это страшно разумно с твоей стороны, но так нельзя. Ребенок-то и его тоже. Во-первых, он имеет право участвовать в его жизни – ну там, нервно курить около роддома, менять подгузники, подбрасывать до потолка – некоторые папаши, понятное дело, к такому равнодушны, но кто его знает. А во-вторых, он должен нести за него ответственность – как ты одна-то справишься?

Капа: – Родители помогут.

О: – А родители знают?

Капа: – Еще нет.

О: – Во дают.

Капа: – Их просто постоянно нет дома.

О: – А, они ж у тебя вроде геологи, да? Неужели у нас до сих пор шлют экспедиции?

Капа: – Шлют, только без денег. Поэтому они полгода проводят в горах, а полгода в Китае. Или в Польше. Это называется «челночный бизнес».

О: – Ага. И как это они тебе будут помогать, если все время мотаются черт-те где?

Капа: – Мы что-нибудь придумаем. Еще есть дедушка – он профессор в университете, но как раз собирался переходить на полставки.

О: – От будет профессору теперь, чем дома заняться.

Капа: – (нахмурившись) Меня на самом деле куда больше беспокоит школа.

О: – Срок-то когда?

Капа: – Я посчитала по книжке – получается в мае. Могу не успеть до выпускных экзаменов, – для Капы это, вестимо, куда большая катастрофа, чем даже ни о чем не знающий Веня, который, небось, еще и отстреливается сейчас от кого-нибудь на Голанских высотах. – Поэтому, когда я услышала, что все учителя понимающе отнеслись к твоему случаю, я решила посоветоваться с тобой насчет формы подачи. Рассказывали, что в какой-то другой школе девочку даже исключили – или оставили на второй год? Оба варианта для меня неприемлемы. Мне нужно быть максимально убедительной, чтобы в крайнем случае мне разрешили сдать экзамены досрочно. Ладно, еще подумаю сама.

И, видимо, подумала. Я, правда, подкинула пару идей – прежде всего упросив ее забыть про «я все сделала, как положено» и «чувства надо доводить до логического конца». Учителей такая точка зрения явно бы не обрадовала. Так что…

О: – …вот, Сергей Николаевич, дальше ваша очередь рассказывать. А то самой интересно, как все сработало в итоге.

А что рассказывать? Как будто сами не знаете. Ах, вам во всех подробностях. Нет уж, увольте, по второму разу такое переживать.

Но так и быть. Учительская, четверг, конец занятий, всё как всегда, открывается дверь, входит многоуважаемая Капитолина Константиновна: хотела бы поговорить с Нинель Андреевной, можно и прямо здесь. Та расцветает. Капитолина Константиновна – это для любого учителя как глоток свежего воздуха после общения с поросятами.

«У меня для вас очень плохая новость, – говорит Капитолина Константиновна, – мне, видимо, придется уйти из школы».

Тут все, кто не сидел, конечно, дружно сели.

«Я, – продолжает Капитолина Константиновна, – больше не имею права учиться в таком образцово-показательном учебном заведении. Мое присутствие в нем несовместимо с уровнем морали и нравственности, который всегда был ему присущ».

Так и сказала: «присущ». И далее, несмотря на слабые учительские «Капочка, да что ты», а также совсем тихое «Неужели дала кому-то списать?» от я-вам-не-буду-говорить-кого:

«Я поступила крайне непорядочно и несообразно с образом комсомолки, а также примерной и прилежной ученицы. Поэтому я прошу меня отчислить – прежде всего, чтобы оградить мою родную школу от всего со мной связанного. Я очень дорожу ее репутацией. Нет, я бы предпочла не говорить вам, в чем дело. Я бы не хотела разделять с вами за него ответственность. Я сама во всем виновата и сама за все буду отвечать, чего бы мне это ни стоило. К тому же это настолько вас ужаснет, что я – я просто не могу вам такого причинить».

Однако сдалась на мольбы и причинила. Я, Ольга Пална, много чего видел в жизни, но чтобы человек вот так взял и за секунду очутился на седьмом месяце беременности – нет, до сих пор глазам не верю.

Пара секунд шокированной тишины – и коллектив взорвался. Лейтмотивом звуковой волны – насколько его возможно было выловить – шло: «Капочка-бедняжечка, да мы его сами выкормим, лишь бы ты в школе оставалась, и разве можно из-за этого так переживать! Это же счастье, девочки!» – после чего все девочки утонули в слезах умиления. Не утонула лишь железная Капитолина Константиновна, а также забытая всеми Нинель Андреевна, которая могла только хватать ртом воздух. По счастью, рядом нашелся стакан с водой.

Когда выяснилось, что рожать Капитолина Константиновна собирается не прямо сейчас, а только в мае, состояние большинства присутствующих приблизилось к эйфорическому. В итоге – без участия находящейся в ступоре заведующей воспитательной работой – коллективно было принято решение 1. освободить Капитолину Константиновну от обязательного присутствия в школе на всю четвертую четверть – благо, весенние каникулы уже через пару дней; 2. предоставить ей возможность сдавать выпускные экзамены в любое удобное для нее время в течение четвертой четверти – и если понадобится, то даже прямо на дому. Мне удалось покинуть высокое собрание в процессе обсуждения захватывающего вопроса о поступлении на физфак с грудным младенцем, а на следующий день – я думаю, вам это уже можно сообщить, хоть и строго конфиденциально, – на столе директора уже лежало заявление Нинель Андреевны об уходе из школы в связи с переходом в РОНО, а также с вконец расстроенными на вредной работе нервами. Вторую по счету заведующую воспитательной работой теряем по вашей милости, Ольга Пална. А по чьей же еще? И кстати, все эти «оградить родную школу» и «несообразно с образом» – тут явно чувствовалась рука профессионала. У Капитолины Константиновны извилины не так работают. Зуб даю, надиктовали ей весь текст целиком, а она вызубрила и отрепетировала. Что, нет?

О: – Я буду говорить только в присутствии своего адвоката.

Сергей Николаевич молча вздыхает, с тоской взирая на ее недопитый бокал вина.

О: – (загибая пальцы) Это что же получается: не будет одной математики, одной физики и одного заместителя. А вот скажите, мне тут Све… вернее, одна птичка напела, что и Кира Казимировна в Израиль собирается, неужели правда?

Сергей Николаевич, прикрыв глаза, качает головой.

О: – Так все-таки не собирается?

СН: – (горько) Не в Израиль. В Кливленд, штат Огайо. Дети уже год назад переехали, по внукам соскучилась.

О: – (продолжая загибать пальцы) И одной биологии. И директора. Но смотрите-ка, как все едут. Лизина тетка – помните Лизу Закревскую, у вас когда-то училась? Аж в Австралию махнула, знаете?

СН: – Нет. А когда это было?

О: – Да с год уже назад, если не больше. Может, и нам с тобой, Серёж? Ну ее, эту школу.

СН: – А куда нас возьмут? У тебя вон только Фима – и тот без фамилии.

О: – Зато у тебя…

СН: – А что у меня? Если вы Марка Францевича Штайнмица имеете в виду, то учтите, что он переквалифицировался в евреи только в середине 30-х, когда почувствовал, что немцем быть опасно. По большому счету, это ему не очень помогло, но хоть меня родить успел.

О: – А в Германии, говорят, медицина на уровне.

СН: – Во-первых, поезд уже ушел. Во-вторых, свои «немецкие» документы он все равно уничтожил – знала только мама. А в-третьих, я не собираюсь никому доказывать, что Николай Сергеевич Сухарев не мой отец – потому что в моих глазах это неправда. Нет, мне и тут хорошо: интересно и, главное, недолго. А вот вы, Ольга Пална, у нас еще попутешествуете. Только не торопитесь. Доучитесь, там и границы наверняка совсем откроют – будете ездить, куда захотите, осмотритесь и спокойно выберете, где лучше жить. И где директора школы списывать дают.

Тут он опять задумался – мысленно вернулся к грядущим поискам директора и прочей братии.

О: – А вы сами пойдите в директора. Светиться не хочется? Понятно. Тогда Галину Сергеевну сделайте директором.

СН: – Что значит, «сделайте»? (игнорируя Олин недоверчивый взгляд) Кого назначат, тот и будет. А Галина Сергеевна у меня займется воспитательной работой, в самый раз.

О: – Она вас убьет.

СН: – Нет, а то ей придется брать на себя еще и учебную часть. Войдет в положение, никуда не денется – физика, математика – биологией пока обойдемся одной, если потянет… Ох, – качает головой, потом некоторое время просто сидит и задумчиво смотрит, как Оля пьет. – Суббота, Ольга Пална, а мы с вами тратим время на какую-то ерунду.

О: – Вы первый начали, – берет второй бокал, наливает в него много воды и символическую каплю вина, – так пойдет?

СН: – За что пьем?

О: – За то, что у меня вот нет никаких дисфункций. (с удрученной миной) Все работает, как часы.

СН: – (стоически) Ну, так это же прекрасно. (чокаются) По крайне мере с одной стороны. А с другой – впереди все равно еще неделя каникул.

А я-то и забыла, что у нас весенние каникулы.