Текст книги "Правильное дыхание"

Глава 3: Принцесса была ужасная

«…подрабатываю еще слегка на стороне. Ничего аморального.»

26 марта – 9 апреля 1990 г.

Распланировали мы все так: суббота остается журфиксом, а на неделе я забегаю, как получится – главное, ближе к вечеру, так как у завуча даже в каникулы дел в школе невпроворот. Но человек, как известно, предполагает, а невезучесть располагает. В данном случае невезучесть имела вид бабки Селедки, с которой я встретилась возле нашего дома в воскресенье – взмыленная после очередного сеанса вождения с полным моим разоблачением. И как оно там по-разному урчит, не чувствую, и сцепление вечно отпускаю не вовремя, и гараж опять снесла подчистую… Бабка Селедка интерпретировала мой вымученный вид по-своему. Вот, – говорит, – все по митингам день и ночь шляешься да по сходкам вашим политисским – уже лица нету на тебе, нашла чем заниматься, еще годик-другой, и перестреляють вас всех с вашей демократией. (Это бабушка придумала мне такое прикрытие, рассудив, что более приближенные к правде версии будут слишком банальными и к тому же будут вызывать расспросы.) Я не выдержала – надо было на ком-то отыграться – и немножко сцепилась с б. Селедкой насчет политики. Слово за слово, и тут она мне выдает: Ты бы, чем по партсобраниям шастать, за Нюсей лучше следила, она вон уже который день на уколах своих-то экономит, только при тебе и делает, а ты в Лужниках торчишь.

Дома пришлось разбираться. Выяснилось, что лекарство кончается и бабушка его растягивает, так как не хочет тратиться на новое, к тому же и первую порцию еле достали через каких-то десятых знакомых участковой, а теперь, по словам той, их околомедицинскую контору прикрыли, и, где искать новые ампулы, непонятно – разве что втридорога в какой-то там приблатненной аптеке у черта на куличках. Что бабушка мне категорически запрещает делать, поскольку чему быть, тому не миновать, а те же копеечные нитроглицерин с валидолом ничуть не хуже этих дурацких уколов. Что было не совсем верно, так как в ампулках содержалось хоть что-то химическое, а в валидоле кроме мятного вкуса, действующим веществом было только самовнушение. У нас дома он использовался вместо конфет.

Долго ли, коротко ли – с понедельника отправилась на поиски. Деньги бабушка давать отказалась наотрез, но у меня уже было немного сэкономлено от репетиторства – да, значит, именно тогда я начала еще и этим подрабатывать, непонятно, когда успела. Зато помню у кого – у Коровушкиных – это мне Галина Сергеевна сосватала своих племянников-близнецов. Пацан и девочка – оба крайне плохо управляемые. Английский учить отказывались вообще. Рискнула поучиться на них полному погружению – когда по-русски вообще не слова. Сначала на стенку лезли все, включая меня, но потом кое-как пошло на лад.

Так что неделя каникул – не считая репетиторства и прочих моих видов деятельности – ушла на разъезды по аптекам и схожим злачным местам. Тогда где только что только не продавали. Какой-нибудь гнилой подъезд на глухой окраине, надпись над кожаной дверью «КГХЖЩЧ413» – а внутри дают, допустим, польские ходунки, швейцарские кастрюли и жалюзи – пойди пойми. «А ваше лекарство было, но как раз вчера ушло». Повезло мне только в пятницу вечером – и то относительно. Ещё в понедельник нам перезвонила драгоценная участковая с адресом того дорогущего заведения, но когда туда приехала – пообещали, что, может быть, будет только в пятницу, и посоветовали другое место. В другом месте было как шаром покати – голые стены и дверь на одной петле. По словам какой-то местной бабушки, на них как раз вчера наехали рекетиры, а милиция-то еще когда обещала прикрыть но, видать, струсила. В последующие заведения я заглядывала с куда большей осторожностью. Но все безрезультатно, а вот в пятницу лекарство действительно завезли в то первое место. И вот незадача: продавать они соглашались только всю партию – видимо, опасаясь все тех же бандитов, хотели ускорить денежный оборот. Получалось явно не по карману.

И вот что делать? Бабушка как услышит про сумму, ясное дело, еще скорее предпочтет гордо помирать с валидолом. Продавать нечего, и так быстро не получилось бы. А они еще говорят, что вот мол у них намечается уже в понедельник другой перекупщик, и если не возьму до обеда субботы – всё, они закроются, а в понедельник лекарство уйдет. Понятно, что пугали, но я тогда была подоверчивее, и потом – кто их знает, на самом деле. Может, к понедельнику их тоже перестрелять успеют.

Пришла домой поздно, бабушке сказала, что мол, ладно, так и так, сдаюсь. Она уже было обрадовалась, но за ночь я обратно передумала и решила, что нет, еще не все перепробовала. Пойду, так и быть, к родителям – в конце концов, мамина мама, такой серьезный вопрос должен перевесить старые обиды. Тут бабушка издала саркастическое «Ха!», но сказала, что останавливать меня не собирается – авось такой опыт меня кое-чему научит. И на Никиту заодно посмотрю.

На Никиту удалось посмотреть одним глазком – вырос здорово, но как был шкодой, так и остался. Мама тут же: Никита, быстро иди с Элеонорой Забылакакоевной заниматься музыкой! Так что дальнейший разговор сопровождался рвущими душу аккордами и учительскими стенаниями – будем считать, что всё в честь моего прихода.

Разговор действительно получился предсказуемым: Бабушке она ничем не обязана, та всю жизнь думала только о себе и меня научила, семью вообще позабыли, обе законченные эгоистки, а как припекло, так сразу к ней, вот идите теперь и пляшите… На каком-то этапе я немного отключилась, так как подумала, что могла бы вот как раз сейчас навещать Сергей Николаича, а тут еще это пианино – трогательно, конечно, слушать Никитины издевательства, но с другой стороны, они по контрасту напоминали о тех редких моментах, когда получалось выпросить у Сережи немного музыки – только при его многочисленных условиях. Например, чтобы я пела, что, по-моему, было сомнительным удовольствием, но под его фортепьяно Марлен Дитрих или какой-нибудь мужской голос даже в моем исполнении звучали приемлемо – а еще тут удачно пригодилась наша хорошая память: он мог подобрать любую раз слышанную мелодию, а я так же с налету запоминала тексты, если были на мало-мальски знакомом языке, так что нас иногда здорово носило по разным…

А мама в это время: – Ты меня вообще не слушаешь! Что у тебя в голове вообще?! О чем ты вот вообще сейчас думаешь?!

О: – О сексе.

Пока мама пытается обрести дар речи:

О: – Да возраст такой. Гормоны, туда-сюда. Ладно, до свидания, всего доброго.

И ушла.

А уже почти на выходе из подъезда окликает меня папа – там два лифта было, так что быстро смог догнать. Я, – говорит, – мусор выношу. Действительно, мусор при нем, все честь по чести. Сколько, – говорит, – надо для бабушки? Тут же отсчитал, давай, – говорит, – раз надо по-быстрому. И никаких «потом отдам». Я: – Ну, конечно, большие все-таки деньги. Он: – Це ж разве деньги, щчо ты. Я: – Да ладно, это вам такие премии теперь что ли выплачивают? За то, что план по шпиенам перевыполнили? Он: – Каких тебе еще шпиенов, я ж работу поменял. Я ушам не поверила: – От вас разве уходят? Он только плечами пожал: Почему нет. Я: – А, то есть все равно внутри структуры, наверное, тоже какая-то госслужба? А вот и нет, – с достоинством сообщает, – начальствую теперь над безопасностью одного очень даже частного предпринимателя. Лет цать один наш отдел у него на хвосте сидел, но так и не словили – очень ловкая была бухгалтерия, как сейчас понимаю. А тут сам на меня вышел. Не верю я тебе, – говорю, – свои же к нему тебя, небось и подослали. Бывшие свои, – поправляет с некоторым холодком. И да – кто-то из них, возможно, именно так и думает. Ну дак пусть дальше думают. Тебе ж пора уже, нет?..

Пора мне было давно, более того, понимала, что на самом деле уже опоздала. Но все равно поехала – и таки успела за минуту до закрытия, но оказалось, что лекарство уже купил кто-то другой. Вот прямо сегодня, где-то час назад взяли и забрали. Нет, первое апреля только завтра. Сил и смысла не было с ними разбираться, так что поехала домой, размышляя, не забежать ли по дороге к родителям, чтобы вернуть деньги. Решила, что подождет, хотя в то, что лекарство вынырнет где-то еще, надеяться уже надоело.

Прихожу домой – и тихо застываю на пороге, так как из бабушкиной комнаты как будто ответом на мою беготню доносится под гитару: «…Игра не стоит свеч, а результат труда, но я сажаю алюминиевые огурцы – а-а – на брезентовом поле… Аня, только про белое колено я петь не буду, это совсем уже бред какой-то наркотический… Кнопки, скрепки, клепки…»

Мне понадобилось некоторое время, чтобы опознать голос, поскольку он не вязался как с пением вообще, так и – в особенности – с вот именно этим текстом. Последний факт возмутил меня настолько, что кое-как привел в чувство.

О: – (заходя в комнату и сначала немного посопев) А… а вот это: «Пункт 3. Ничего сочиненного после (условно) 1980 года, особенно на русском языке» – это как понимать? Тебя же цитирую.

СН: – (смущенно) Меня шантажировали. Иначе Аня не соглашалась на лекарство.

О: – Какое лекарство?

СН: – (пожимает плечами) Ты не приходила, я заехал, – делает жест рукой, что, мол, объяснять, дальше и так понятно.

Б: – Клещами из меня вытянул всё про лекарство, моментально съездил и привез. Но я сказала, что возьму, только если он мне споет.

СН: – (тихо ворчит) Я думал, вам романс какой-нибудь нужен…

О: – (автоматически) «Пункт 2. Никаких романсов».

Б: – Романсы у меня уже в печенках сидят. Мне такое вот больше нравится. Мы еще «Пачку сигарет» попробовали, но обоим сразу курить захотелось. Ну вот что ты, Олька, так взираешь? Пока ты там время убивала, человек все сделал, как ты сама и хотела. Теперь, так и быть, буду дальше колоть, раз уж спел.

О: – Спасибо, Серёж, – подходя к Сергею Николаевичу и вручая ему деньги.

Б: – Не может быть.

О: – Папа дал, безьвозьмезьно.

Б: – Кто бы мог подумать. (делая большие глаза) А вдруг меченые? Может, они так хотят выйти на нелегальную продажу лекарств?

СН: – (Оле) А я все удивлялся, в кого у тебя такая фантазия, – разворачивает одну банкноту и проглядывает ее на свет. Бабушка внимательно послеживает за тем, что он будет делать, так как вся мизансцена явно не соответствует ее представлениям о джентльменском кодексе. – Немаленькие деньги, Ольга Пална, даже по нынешним временам.

О: – Вот именно. Обратно не возьму, и не думайте. Откажетесь – отцу отдам.

СН: – (довольно кивает) Вот и отдайте.

О: – (бухтит в ответ на все еще присутствующий подтекст) Да не работает он уже ни в каком… Ушел к какому-то кооператору – тот и платит больше. И вообще – всё равно не возьмет.

Б: – (не выдерживает) Лучше бы мне на похороны оставили.

Оля и Сергей Николаевич закатывают глаза.

СН: – Фу на вас, Аня. Давайте мы на них лучше что-нибудь купим.

Б: – (быстро) Только тогда обязательно что-то непрактичное и вредное для здоровья!

О: – Нет, позвольте…

СН: – Мои деньги – что хочу, то и делаю.

Так что уже через пару часов мы с ним разбирали инструкцию, подключали провода и настраивали каналы, а бабушка в это время охала и ахала, что же она теперь скажет знакомым, пока не придумала свалить все на давнего полумифического поклонника-генерала – подарил, мол, по старой памяти к юбилею знакомства. И двойку, и кассеты – одна, помнится, называлась «Умереть тяжело, но достойно». Как тут же откомментировал Сергей Николаевич: «Не знаю, о чем там, просто подумал, что подходящее для нас с Аней название». Это кино сразу полюбили все бабушкины знакомые пенсионеры. Я всё пыталась объяснять, что название мало того, что отвратительно стилистически, так еще и меняет смысл оригинального Die Hard на противоположный, но в итоге сдалась под натиском «Что б ты понимала» и «Доживешь до наших лет, поймешь, что помирать – оно завсегда тяжело, а вот „достойно“ – никому не помешало бы». Новое название мне потом всегда казалось слабоватым. А в тот вечер как заснула в кресле под дядю с медведем и стрельбу с мордобоем – так и проспала до воскресного полудня.

Отправляться к Сергею Николаевичу вроде было совсем уже поздно, но все равно поехала – как-то это было правильно в свете всего предыдущего каникулярного безобразия. По пути твердо намеревалась заставить его устроить концерт теперь уже лично для меня, раз расщедрился для бабушки, – но, когда вошла, тут же передумала, так как решила, что есть вещи и поважнее. И прежде всего сразу изобразила то самое: руки на груди и хмурый вид. С места, – говорю, – не сдвинусь, пока хоть немного не проясните, откуда вы все это берете (продукты с рынка – это ладно, а вот технику тогда не так просто было достать).

СН: – Я буду говорить только в присутствии своего адвоката. Вот доучится Елизавета Андреевна на юриста… – вздыхает, так как Оля не меняет позиции, и вдруг прищуривается и меряет ее взглядом с головы до ног. – А ну-ка еще выпрямьтесь, – и выпрямляется сам. – А теперь медленно подходим, – приблизились друг к другу, стараясь и дотянуться носами, и не наклоняться. – Ну, всё.

О: – Это у вас просто нос длиннее.

СН: – Ничего подобного. То есть – да, но глаза-то, – она действительно смотрит на него чуть-чуть, но сверху вниз. – Где-то сантиметр разницы. Неделю назад так еще не было. Смотрите, если так и будете прибавлять по сантиметру в неделю, и если считать, что в восемнадцать рост прекращается, то дорастете до (прикидывает)…

О: – Двух с половиной?

СН: – Точнее до 274-х сантиметров.

О: – Скажите, а вы у всех учащихся дни рождения знаете наизусть?

СН: – Ваш легко запомнить.

О: – Хм… – спохватывается и опять принимает первоначальную позу, постукивая мыском. Сергей Николаевич опять устало вздыхает:

СН: – Просто места надо знать: рассказывал же вам, что подрабатываю на стороне – там же по случаю и достать можно много чего. С двойкой вообще повезло – давно самому предлагали. Всё легально (про себя: «уже»), ничего закрыто-государственного, обычное предприятие. Больше ничего не скажу. И так тоже не скажу, – Оля в это время опять подошла к нему поближе и взяла за лакцаны, притягивая к себе. Он как будто собирается ее обнять, но в последнюю секунду одним движением высвобождается и отворачивает ее от себя – успел кое-чему научиться. Тут же завязывается уже привычная потасовка – так как формулы ему учить было лень, без особых правил, просто кто на что способен. Кончались такие безобразия всегда плохо – тем же, что и танцы – только в этом случае всегда так увлекалась, что упускала момент переселения на диван.

СН: – (сонно) Оля, не засыпай – воскресенье.

О: – Черт. (потягиваясь) Вот другой бы завуч объявил по такому поводу лишнюю неделю каникул самодурским декретом, а тут…

СН: – (брезгливо) И вы бы захотели иметь с таким дело?

О: – Да боже упаси.

СН: – Ну вот именно, – но тут же начинает уже привычно медленно выдыхать. – Зачем вы опять всуе упомянули…

О: – А нечего было будить меня «воскресеньем», – тоже вздыхает, – ыыых, опять вся эта бодяга…

СН: – (продолжая выдыхать, бормочет аутотренингом) Всё хорошо… всё под контролем… Ничего, четвертая четверть короткая… продержимся легко… Зато хоть какая-то система, не то что с этими каникулами… всё расписано, всё по звонкам… журфикс… Ещё с физкультурой… и математика… В среду проверочная по стереометрии… – и спит. Причем без задних ног, видать, тоже набегался за неделю.

***

– Не стала, конечно, его будить, тихо смылась, оставив записку, вон, в тетради есть. Подумать только, какие-то ненужные бумажки всегда находятся, а отчет уже третий день ищу. И вообще всю бюрократию из-за вас запустила – до конца недели надо кровь из носу разобрать, так что не приставайте. Все равно теперь точно ничего не успеем, потом когда-нибудь… – мама с налетом отвращения перебирает стопки бумаг, конвертов и папок на письменном столе.

– Сама виновата: ползешь как черепаха, вон, уже который день школу закончить не можешь, – Маня роется в соседнем шкафу, вытаскивая и быстро просматривая альбомы с фотографиями. – А я где?.. А вот, но это почти новые считай… А из дома где? Вот бардак…

– (автоматически) Не выражайся при ребенке.

– Мам, давай я насортирую, я все знаю. Маня тоже поможет.

– Угу, так же как вы мне с дверью помогли.

– А что с двери? С дверей? Фу, с дверью? Отличная дверь.

– Она светится. Маня, дверь светится в темноте аки собака Баскервилей!

– (с честным видом) Я понятия не имела.

– Мам, ну это ж здорово! Это нам дядя подсоветовал, сказал, тебе обязательно понравится!

– Вот мерзавец. Приедет, сам будет перекрашивать, так ему и напиши… – мама в очередной раз с ненавистью принимается за бумаги, потом не выдерживает и обрушивает часть на дочку:

– На! На – вот ищи мне тут что-то, что начинается с «Quaterly Report…» – тогда буду рассказывать. Какая же морока, скорее бы кончались действительно эти каникулы… Маня! – та как раз с грохотом потонула под обвалившимися с полок альбомами.

– А шо сразу Маня? Понапихали кирпичей на полки хлипкие! Тьфу, собирать теперь два часа, вот уйду я от вас нафиг…

– Только попробуй теперь. Сиди и слушай, пока все не соберешь, – мама вдруг застывает, глядя на Маню в руинах. – А. Вот теперь точно всё вспомнила. Немножко я там раньше всё же напутала.

***

Потому что давать уроки начала именно с этой недели, а не раньше. С утра в понедельник подбежала ко мне Елена Прекрасная: подойди ко мне, мол, на перемене, поговорить надо, срочно. На перемене пошла ее искать, но тут меня саму нашла Галина Сергеевна, которая тут же и сосватала мне тех неукротимых близнецов, вместе с еще парочкой учеников немного улучшивших в итоге наш семейный бюджет. Елена Васильевна подошла – послушала, как мы обсуждаем Коровушкиных, и говорит: ладно, мой вопрос отпал. Но на почте-то ты работать перестала? – это обе уже уточняют. Да-да, – говорю, – натюрлих-яволь. А как же.

Но Коровушкины-Коровушкиными, это дело сторона. А вот в школе неделя прошла весело. Или не без странностей – как посмотреть. Началось всё во вторник: звонок с первого урока прозвонил раньше времени. Минут на пять. Со второго урока – то же самое. С третьего по пятый уроки народ уже держал пари – но звонило вовремя, так что я проспорила Светке щелбан. Когда через 15 минут после начала шестого урока вдруг затрезвонило и все радостно попытались рвануть к выходу, у Сергея Николаевича почти задергался глаз. Рявкнул нам сидеть, а сам умчался – по словам Светки, к Петровне. Петровну, ответственную за Нажатие Кнопки, любопытные успели навестить уже после первого акта саботажа. Она клялась, что «оно само». Я? Нет, вот тут я была совершенно ни при чем. Мне эти звонки только спать мешали.

В среду выяснилось, что Петровну определили на расчистку каких-то подсобок, а на ее место поставили гардеробщицу тетю Тосю. Первый урок кончился – а звонка нет. Просто тетя Тося забыла дома сильные очки. По рассказам, Сухарь был явно на грани, но взял черный фломастер и подрисовал на часах пожирнее то время, куда стрелка дойдет в конце урока. И сработало. Но только на один урок, потому что тетя Тося думала, что он сам перерисует меточку, а он – что она и без него сообразит. Так что звонок опять зазвонил за десять минут до конца урока. Люди, у которых завуч вел математику, говорили, что смотреть на него было больно.

В четверг Петровну вернули на место – и примерно до третьего урока все шло ничего. Звонок с третьего урока раздался четко по расписанию. И не прекратился. Звонило, как на пожар. К Петровне сбежались все – кроме Сергея Николаевича, которого, как удалось уловить, «оставили полежать в учительской». Оказалось, что кнопка запала. Вытаскивали кнопку всем миром. Пока удалось чьей-то пилочкой, многие слегка оглохли.

В пятницу все улеглось. Тишь да гладь, звонки по расписанию. На истории не присутствовала, опять что-то замещала, поэтому чтобы проверить, как там душевное состояние Сергея Николаевича, пришлось ждать до субботы. Но как только затронула тему, зыркнул на меня так, что стало понятно: травма еще слишком свежа, чтобы ее бередить. В отместку сразу сменил тему и стал гонять меня по ПДД, которые я опять до конца не дозубрила. В качестве штрафной работы нагрузил дополнительным материалом: какой-то иностранной распечаткой с мутными картинками – разбирайте, мол, Ольга Пална, с последующим практическим применением. Я сначала решила, что это какая-то очередная Хатхи-Йога с асанами и прана-как-их-там, тогда много ходило такого самодельного барахла. Я, – говорит Сергей Николаевич, – тоже сперва так и подумал, тем более текст был без титульного листа. Только вот картинки, если сильно присмотреться, призывают к менее здоровому и более разгульному образу жизни. Давайте, заодно и французский оба потренируем.

А у меня от французского – зачатки грамматики и пара текстов песен. Пришлось разбираться вдвоем. Надо сказать, французская камасутра подарила нам немало веселых минут – и в практическом применении в том числе. В отличие от танцев и самозащиты, которые почти всегда съезжали в… камасутру, тут все было наоборот: в процессе нас то пробивало на смех, отчего рушилась вся конструкция, то начинали спорить насчет значения какого-нибудь выражения или неправильного произношения и в итоге зарывались в словари с учебниками.

В понедельник история со звонками наконец прояснилась. Бежала, опаздывая на урок, и вдруг из своего кабинета навстречу Сергей Николаевич – хорошо, что вокруг уже никого не было. Вы куда, – говорит, – Ольга Пална, у вас же уроки уже кончились?

О: – Да вот Мышкина попросила заменить ее у 8-ого «А», опять давление. Я журнал забирала в учительской, опаздываю уже.

СН: – (явно на взводе) Безобразие. Алгебру, у восьмого класса – это уже чересчур. Полная безответственность. Дайте журнал, – берет у меня журнал, – я сам ее подменю, у меня больше нет уроков. А вы идите в мой кабинет и сидите там – перед звонком вернусь.

О: – Зачем сидеть?

СН: – Не зачем, а с кем, – и вот тут у него глаз точно начал дергаться.

О: – С кем?

СН: – С маленьким ребенком. У вас опыт есть – справитесь. И да, чтобы когда вернусь, порядок был полнейший. И не шуметь. Давайте, время не ждет.

О: – Какой такой ребенок?

СН: – Обычный ребенок. Дошкольного возраста. (не выдерживает) Ольга Пална, вам это кот начихал, а я маленьких детей не переношу, просите потом, чего хотите, – и немедленно умчался, подтолкнув меня к своему кабинету.

Вошла на слегка негнущихся ногах – то ли заразилась его фобией, то ли от приступа любопытства. Смотрю: за столом завуча сидит девочка. Лет пяти. Красавица – глаз не оторвать. Черные кудри в бантиках. Губки тоже бантиком. Ресницы длиннющие, глаза – на пол-лица. Ты кто? – говорит. – Я Оля. А ты кто? – А я Катя. А ты умеешь самолет делать? (на мой кивок) Сделай – сейчас дам тебе бумажку, – и выдирает исписанный лист из, видимо, важной общей тетради, тогда такие называли «амбарная книга».

О: – (сдавленно) Катя! Ты что ж делаешь?

Катя: – Самолетик.

О: – Катя! Положи! Нас же с тобой сожрут.

Катя: – Тот дядя съест?

О: – Нет, расстреляет у стенки прямо вон там.

Катя: – Автоматом, да? У него есть автомат.

О: – Чем бы это подклеить-то…

Катя: – Сейчас дам тебе лентоцку. Тут была, упала. Вот, (лезет под стол, бормочет из-под него) иди сюда, лентоцка, не липни. О, прилипла. Я прилипла стул к столику, так лучше, не упадет (вылезая). На, осталось вот еще, – смотрит, как Оля неловко вклеивает лист в тетрадь. – А почему у тебя рука красная?

О: – Диатез.

Катя: – У нас в садике тоже диатез у мальчика одного. Знаешь, что лучше всего помогает? Надо на это место напИсать. Вова написал, но не прошло, потому что слишком мало было. Тогда я сказала, чтобы мы все написали, по очереди – а воспитательница ругалась потом…

О: – А чего ты сейчас не в садике? Выгнали, небось? Положи дырокол на место.

Катя: – Вот и нет, там труба лопнула.

О: – Ты продырявила?

Катя: – (обиженно) Я даже не знаю, где эта труба. Только очень воняло. Нас закрыли на неделю, а сегодня открыли – но вдруг бац! И опять нас прорвало. Это воспитательница продырявила. А я не дырявила, я была у тети Даши. Потому что бабуля женилась на дяде и уехала в Питер. Знаешь Питер? Это такой город на костях. И там все бледные, и старушку дядя убил топором – мне бабуля рассказывала. Она не хотела ехать, а то со мной сидеть будет некому, но дядя ее уговорил. Это он старушку топором убил. Но уже давно.

О: – Погоди, не рисуй на этой бумажке, вон на той – нарисуешь, сделаю самолетик. А тетя Даша – это Дарья Петровна?

Катя: – Не знаю. Это тетя Даша. У нее швабра есть и чайник. И ключиков много красивых. Она мне сама дала поиграть. Всеми-всеми ключиками. Только с доски их трудно было снимать, доска цеплючая и высоко, но я на стул встала и тазик еще подставила. Красивая корона? Это принцесса. Как я, такая же, только я красивше. Это тетя Даша сказала: «Ой, какая прынцесса, любочка-красавица, конечно, посижу с ней, раз больше некому!» А потом сразу «злыдня», когда ключики все начала собирать по полу, а еще потом вообще «крокодилой» меня обозвала, а так нельзя обзываться! Я, может, помочь хотела!

О: – Ключики собирать?

Катя: – Не дала мне, пожалела. Через пять минут, говорит, звонок, а мне ключи по всей подсобке собирай. Собирает, а я подумала: пять минут-то прошло давно! Знаешь, как до кнопки трудно было лезть!

О: – Опять стул с тазиком?

Катя: – Нет, там труба такая – я умею лазить, знаешь, как здорово! А тетя Даша сразу: «Крокодила! Обезьяна!» И в шкаф меня спрятала, а потом говорит дяде этому: «Ликситричество чудит». Дядя ей и поверил. А я, когда второй раз нажала, она и не видела, а потом опять: «Крокодила!» А я говорю: «Это не я же! Это ликситричество чудит!» А она мне не поверила, представляешь! Сама же сказала, что чудит!

О: – А зачем второй раз нажимала?

Катя: – Красивые цветочки, да? Сейчас еще принцесса придет одна. И собачка такая. А потом на самолетике все полетят.

О: – Катерина. Зачем потом нажимала?

Катя: – Тетя Даша сказала, что еще раз нажму – к маме отправит, и мама меня налупит. Вот я жала, жала – мама и пришла потом наконец-то.

О: – И налупила?

Катя: – Нееет, деток же бить нельзя, ты что. А бабуля меня однажды как шлепнула! И сидит теперь на костях своих… (шмыгает) Бросила меня…

О: – Как же тетя Даша за тобой не следила?

Катя: – Не следила. Только к столу потом привязала. Ей пол надо было мыть, там красная тушь пролилась.

О: – Сама пролилась?

Катя: – Как будто это кровь, да? Бац, бац! Комиссар Катани всех пострелял – лежат в луже крови и истекают, а тут мафия пришла, вот, прямо на цветочки…

О: – Сама ты мафия.

Катя: – Я не мафия, я капитан. Вот, кораблик сейчас нарисую – «Скажите, капитан, куда уходит ваш кораблик…» Бац, бац, мафия лежит – из пушки их всех капитан убил. Я узелки тоже любые развязываю морские – бабуля меня вязать научила спичками – узелок тети-Дашин развязала, позвонила – и мамочка пришла! Ура! Салют! Вот, делай самолет теперь.

О: – Больше-то тебя тетя Даша брать не согласилась?

Катя: – Ты неправильно самолет делаешь. Не так сгинаешь совсем.

О: – Потому что это Ту-134. А ты планер делать начала.

Катя: – Хочу планер. Но Ту-134 ты тоже делай, из другой бумажки.

О: – Не из этой! На, вот еще одну – рисуй.

Катя: – А тут печати есть? Мы с тетей Дашей когда пособку убирали, там много было печатей. На книжки школьные, такие печатки все красивые. Я аж вся опечаталась. Тетя Даша мне домой не разрешила взять. Совсем наругалась на меня, а я даже не звонила, маме потому что обещала не звонить. И там еще тетя другая сидела под кнопкой.

О: – А за что тетя Даша ругалась?

Катя: – За то, что я ручки мыть пошла. Все ручки были в печатках, надо было вымыть! Там еще в раковине такой кораблик был – мыльница такая желтенькая, а на ней карандаш в дырке – мачта такая…

О: – И куда же он уплыл?

Катя: – В море. Ты была на море?

О: – Совсем маленькой была, не помню.

Катя: – И я маленькая совсем была, в прошлом году. Там волны такие – бац, бац! Только затычка нужна для раковины, тогда вообще море получится настоящее, и соль, а соли не было, я искать пошла, и вода перелилась немножечко совсем… Море когда не соленое – не считается. Зато был водопад Нигаравский. Но потом мы с тетей Дашей помирилися. Я пол тоже вытирала, стала вся промоклая, тетя Даша меня укутала, и я не простудилась вообще потом. А еще совсем потом говорит: «Ты, Катя, сегодня такая хорошая девочка-принцесса, так что так и быть, будешь звонить один раз в звоночек». Но только когда я скажу! Вот. И я очень, очень хорошо звонила, такая молодец, хорошая девочка. Только кнопка раз – и не хочет вылезать! Звонок дурацкий. В шкафу опять сидела из-за него. Потом совсем уже дядя опять пришел, сказал, что достанет автомат. Отдаст свою тридцатую заплатку, но поставит.

О: – Автомат?

Катя: – Бац, бац, будет из пулемета вместо звонка стрелять! Максимка, держись! Давай еще патроны! Чапаев тонет! Вот, сейчас кораблик мой его вытащит… А потом сегодня мама ему говорит: «У меня для вас одна хорошая новость и одна не очень. Не надо доставать автомат… автоматскую систему – это вот кто во всем виноват». А я не виноватая ведь совсем! И что опять прорвало тоже, и что я у мамы опять на голове, а тете Даше она уже в глаза смотреть не может…

О: – А плохая новость какая?

Катя: – Это дядя тоже спросил. У мамы английский, а у дяди уже ничего нету, а все равно тут сидит, а меня оставить некому. Делайте со мной что хотите, но у меня выхода нет, – и убежала сразу. Давай уже, тетя Оля, запускай самолетик! Неправильно ты запускаешь, смотри, как надо!

О: – Ага. Вот так и надо – прямо на шкаф.

Катя: – Доставай!

О: – Вот еще.

Катя: – Самолёёёт! Такой самолёёёт! Там мафия! И капитааан! И собачка!!!

О: – Тихо ты!

Катя: – Самолетичек мой!

О: – Да не долезу я туда все равно.

Катя: – На стул встань.

О: – (вставая на стул под завывания насчет самолетика) Подозрительный какой-то стул… Не получается. Видишь, там папки стопками? Он за одну стопку залетел. Мне даже со стула не достать.

Катя: – Возьми меня на ручки, а тебе достану. Тетечка Олечка, пожалуйста…

О: – Только осторожнее, папки не сдвинь.

Катя: – Чичас-чичас, уже зацепился…

ЕВ: – (войдя в кабинет) Так, а что это тут происходит?

Катя: – Мама, не мешайся, мы самолетик важный достаем.

О: – Черт, Катя, папки не толкай! – но Катя их, разумеется, случайно толкнула – в тот самый момент, когда стул не выдержал нашего общего веса и с треском подломился.

О: – (в обломках, печально) Бац, бац.

Катя: – Ой, сколько бумажек! Сейчас будут еще самолетики!

ЕВ: – Оставить самолетики! Собирай их немедленно! – Оля в это время безуспешно пытается починить стул.