Текст книги "Царь Димитрий. Загадки и тайны Смутного времени"

– Граф, Вы внимательно изучали Следственное дело. Всем ли показаниям, по-вашему, можно доверять? – был задан следующий вопрос.

– Я бы не стал ставить вопрос таким образом. У каждого, кто ставил свою подпись под опросным листом, были собственные соображения и резоны. Взять, например, настоятелей Углицких монастырей – Воскресенского – архимандрита Феодорита. Его показания отличаются сдержанностью и осторожностью. Игумен Алексеевского монастыря – Савватий дает самые определённые и подробные показания. Игумен Покровского монастыря – Давид во всем вторит ему. Но вот что удивительно для меня, так это то, что нет показаний игуменьи Богоявленского женского монастыря – Анастасии, а ведь она должна была быть ближе всех к царице Марии Нагой.

– Граф, ведь священство, по определению, не может взять на себя грех клятвопреступления. Значит, все, что они говорят должно быть правдой! – возразил один из членов Общества.

– Да, но вокруг каждого из них наматывается клубок совпадений. Возьмем настоятеля Спасского собора протоиерея Степана, который, кстати, был духовником Григория Нагого. Он – высший представитель угличского духовенства и особенно почитался митрополитом Ростовским Варлаамом Роговым. В своих показаниях он раскрывает интересную ситуацию: он был послан Михаилом Нагим на подворье к Михаилу Битяговскому с тем, чтобы найти там и принести «палицу железную». Странная депутация за «палицей». Не производился ли таким образом осмотр двора Битяговского и его лошадей? А настоятель Царя-Константиновского храма священник Богдан подробно рассказывает и о гибели Битяговского, – пояснил граф.

– Граф, но мы говорим только о письменных источниках, но ведь бывают и другие! – возразил член Общества, первым начавший дискуссию.

– Конечно, например, устные. Я слышал от угличских старожилов, что от дворца к реке есть подземный ход, и он идет под Волгой. Для большей ясности необходим план Кремля Угличского и расчет расстояний…

* * *

Подслушанный разговор

Наезженная дорога вела через густой лес. В конце июля 190… года, лёгкий возок, запряжённый парой лошадей, катил в Тотьму – маленький город, по меркам начала XX века – крошечный, затерявшийся на просторах Вологодской земли. В пролётке кроме кучера сидели двое – солидный мужчина лет шестидесяти с клинообразной седой бородкой и усами, в дорогом светлом костюме и в светлой шляпе и дама лет сорока, не раз бывавшая в этих местах. Сведущую даму, в Тотьму тянула тайная связь этого города со Смутным временем. Знала она и то, что в этом городке родилась поговорка – «тотмичи – Расстригины затейщики…». Но объяснить её интерес до конца мог лишь человек, раскрывший в своих изысканиях его смысл – граф Сергей Дмитриевич Шереметев. Это он сидел рядом с дамой в пролётке и между ними шёл оживлённый разговор.

– Интересуясь не один год Смутным временем, я прочитала множество ваших работ по этой теме, опубликованных и неопубликованных, последних было гораздо больше. Вы, граф считаете себя дилетантом, но, всегда повторяете слова Писания: «Что скрыто от великих, то открыто малым сим…». Согласна, но вы знакомили со своими трудами профессиональных историков, хотя мало кто из них серьезно вникал в ваши исследования. Однако мне кажется, что глубже и шире, чем граф Шереметев, Смутное время не изучал никто, – восторженно излагала дама.

Тут возок слегка подбросило на кочке, и она на несколько секунд замолчала. Вековые деревья неторопливо проплывали мимо собеседников. Ямщик, погоняя лошадушек вожжами, не повернув головы, вероятно, даже и не прислушиваясь к разговору, что-то мурлыкал себе под нос. Шла вторая половина дня и солнечные блики золотили лишь верхушки елей справа от дороги.

– Знаете, сударыня, занимаясь самыми разными аспектами этого периода, я зачастую не раскрывался полностью, ограничивался лишь намеками, рассчитывая, не раз возвращаться к тем или иным своим наброскам, – промолвил Сергей Дмитриевич, слегка поправляя светлую шляпу на голове.

– Чтобы разгадать один из ребусов, граф, я специально пригласила вас ехать в Тотьму. Ваше сиятельство, почему же все-таки Тотьма? – с интересом спросила собеседница.

– А Вы внимательно читали следственное дело по Угличу? Там слишком много фамилий тотемских выходцев. Вряд ли это было случайностью… Например – Огурцов – фамилия тотемская. Она встречается и в писцовых книгах, и в купчих… – отвечал Сергей Дмитриевич.

– Огурцов – это тот самый «вдовый поп Федор Огурец», который «бухнул в колокол соборный», то есть первым ударил в набат в Угличе майским днем 1591 года? – вновь спросила дама.

– Да. А вот и его показания из Следственного дела: «Как царевича не стало, а он в те поры был дома… и как он, Огурец, прибежал к церкви, к Спасу, к нему навстречу бежит стряпчий кормового двора Суббота Протопопов, велел ему у Спаса в колокол звонити, да ударил его в шею… а сказал, что ему велела звонить царица Марья…» Какая предусмотрительность со стороны женщины только что потерявшей сына! – с лёгкой иронией подметил граф.

– Невероятно! Убийственная логика, – восхитилась собеседница. – Судя по всему, царица Мария была женщиной с сильным характером, проявления которого иной раз бывали, мягко говоря, неуместными. В одной из Ваших работ я прочитала, что она, услышав истошные крики и выбежав из терема, схватила полено и начала лупить Василису Волохову, вместо того, чтобы броситься к ребенку!

– О, этот майский день в Угличе таит много загадок… Взять хотя бы слова, которыми говорят свидетели о происшествии: кормилица сказала – «не уберегла»; тот самый Огурец – «не стало»; только Андрей Нагой прямо заявляет – «убили», – констатировал Сергей Дмитриевич.

– Граф, и все-таки, зачем надо было отправлять Огурца на колокольню? – после минутного раздумья задала вопрос дама.

– Ведь это же очевидно! Отвлечь от площади, где лежал убитый. Кстати, 15 мая много детей погибло в общей свалке и кровопролитии. Это «избиение младенцев» скрывает след ребенка, на которого указывали, как на погибшего царевича… – промолвил Сергей Дмитриевич и перекрестился.

– Боже мой! Какая страшная беда случилась в Угличе! – также крестясь, промолвила дама. – А что еще можно «выудить» из Писцовых книг? Что может дать этот источник, только фамилию и род занятий?

– Позволю себе напомнить Вам… Род занятий дает богатую пищу для размышлений. Вот, жители Тотьмы – Меншиковы из поколения в поколение были «сытниками». Что это значит? А то, что заготовленные в северных областях съестные припасы они отправляли в крупные города, в том числе и в Москву. А это, в свою очередь, означает, что путь от Архангельска до Москвы был им хорошо знаком! Разве это не наводит на размышления? – заметил Сергей Дмитриевич.

Тем временем пролётка выехала на развилку двух дорог. Кучер остановил на минуту-другую лошадей, как бы вспоминая в какую сторону ехать…

– Что, братец, дороги не помнишь? – спросил граф.

– Не упомню, простите, барин, – отвечал мужик.

– Бери правее! – велел Сергей Дмитриевич.

Кучер тронул лошадей вожжами, и пролётка снова покатилась по наезженной лесной дороге…

* * *

После совета в Сийском монастыре летом 1591 года старцы и священство решили отправить таинственного высокородного отрока и лишь троих человек из его окружения уже не посуху, а речным путём на берег Студёного моря в малоизвестную, но хорошо укрытую и укреплённую Чирцову пустынь. Пустынь та угнездилась на берегу Мезенского залива близ устья реки Мезени.

Сийский монастырь выделил для путешественников самый лучший дощаник с парусом и предоставил для сопровождения и управления ладьёй шесть человек из монахов и трудников – людей опытных и хорошо знавших речное и морское хождение. На восьмой день, пребывания в монастыре, когда ладья была уже хорошо просмолена и нагружена разным припасом и тёплой одеждой, путешественники тронулись на вёслах вниз по реке Двине. Утром, на второй день хода, дощаник с отроком и его людьми прошёл Волочёк, а к вечеру следующего дня был уже на Усть-Пинеге. Здесь монахи-мореходы завели ладью в реку Пинегу, и пошли по ней до реки Кулой. По Пинеге и по Кулою шли они на вёслах семь дней до Мезенского залива Белого моря. Затем мореходы вывели ладью уже под парусом на воды Лукоморья[16]16
  Лукоморьем в старину в русском языке называли морской залив.


[Закрыть] и привели её к устью реки Мезень, где стояла Чирцова пустынь. Близ Чирцовой пустыни Вася Недорезов на время распрощался со отроком и его спутниками. Уже в Чирцовой пустыни, пропали, не простившись, словно испарились, слуги Юрий Петров Огурец и Власий Меншиков, сопровождавшие отрока вместе с Недорезовым от самого Углича. Так высокородный отрок оказался на берегу Белого моря, где ему предстояло расти и учиться несколько лет под бдительным присмотром монахов и старцев.

Но с приходом осени Вася Недорезов объявился в пустыни, и упросил монахов показать отроку, как бьют рыбу острогой. Монахи дали добро, разрешив отпустить мальчика с Васькой, с одним из старцев, и двумя трудниками. Однажды вечером отрока привезли на берег Кулоя к одной из тихих заводей и показали, как идёт «лучение».

Охота с острогой начинается осенью, когда обычными способами рыба ловится плохо, а то и вовсе не даёт себя поймать. Водоросли, буйно растущие летом на дне реки или водоема, уже полностью ложатся на дно осенью, и вода становиться исключительно чистой и прозрачной. С давних пор занимались «лучением», как рыбаки, так и охотники, которым короткие осенние дни не позволяли вволю бродить по лугам и болотам. «Лучение рыбы» – старый способ охоты, связанный с ловкостью, умением и рачительностью охотника. Три непременных условия для успешной охоты с острогой это – тёмный безлунный вечер или ночь, чистая прозрачная вода, что чаще всего встречается на озерах, старицах, затонах или заводях рек со стоячей или медленно протекающей водой, и совершенно тихая погода. Время идеально соответствующее всем этим условиям на Севере – сентябрь – начало октября месяца. Лодка должна быть с глубокой осадкой, но легка, вертлява, и хорошо послушна веслу. Главным орудием в этой охоте является острога, а вернее даже две.

Рожон (наконечник) остроги ковался из доброго метала, имел от пяти до семи зубьев с жалами на концах, как у рыболовных крючков. Насаживался он на деревянное сухое и легкое древко – обычно березовое. На другом конце древка остроги крепилось металлическое кольцо, куда продевалась крепкая бечева, что привязывалась к лодке. Как правило на охоту, брали две остроги. Одна острога имела длину около двух саженей, другая – и того более. На корме лодки устанавливали железную решетку, где разводили костер, предварительно нарубив тонких сухих лучин (отсюда и название охоты – «лучение»). Что же увидел тогда высокородный отрок?

Октябрь, первые заморозки, черная как смоль ночь, а на ночной реке полыхал и двигался огонь. На воде слышны были еле уловимые всплески весел. Впереди на носу лодки в напряженной позе застыл «боец» (так называли охотника, орудующего острогой) – коим был Вася Недорезов. В одной руке древко остроги, а другой он еле уловимым движением руки указывал кормчему-труднику, куда вести лодку. Вдруг предупредительный жест, лодка замерла и после резкого, молниеносного удара острогой под воду Вася с усилием поднимает пронзенную и трепыхающуюся рыбину. Через миг опять тишина, и лишь челн беззвучно скользит по глади воды, озаряя немногое пространство воды вокруг себя ореолом огня и света. В ту ночь Вася добыл двух сомов, трёх больших стерлядей и одну царь-рыбу.

Отрок пришёл в восторг и долго упрашивал Васю Недорезова и трудников дать ему острогу и попробовать поохотиться. Однако Васька, строго охранявший отрока от всяких напастей и запальчивости, уговорил его не делать того, ибо крупная рыба могла сдернуть отрока с лодки и утащить его за собой на глубину.

– Не пришли исчо твои лета охотиться на большую рыбу, государь мой! Но как возрастеши, дак сам привезу тебя на озеро, научу тобя тоей хитрости и поохотимся с тобою, – убеждал Васька отрока.

После уговоров тот согласился.

* * *

Тем же летом поражение татар под Москвой обрекло на неудачу наступление шведов на Новгород и Псков. Многочисленная армия шведского фельдмаршала Флеминга подступила к стенам крепости Гдова в Псковской земле. Несмотря на ожесточённый артиллерийский обстрел, защитники устояли и отбили приступ. Отдельные шведские отряды вышли и к Новгороду. Они подвергли страшному разорению все окрестности города и порубежные уезды. Этим и ограничились успехи королевских войск. Столкновения на русско-шведской границе продолжались ещё в течение года. Затем военные действия уступили место мирным переговорам.

Восточная и южная политика России также отмечены были немалыми успехами. Отразив нападение татар, Россия приступила к укреплению безопасности южных рубежей. Ещё до прихода Казы-Гирея были выстроены пограничные крепости – Воронеж в 1585 и Ливны в 1586 годах. Сразу после разгрома крымских татар под Москвой была отстроена новая Елецкая крепость, законченная постройкой в 1592 году. Затем к 1596 году отстроили новые крепости в Белгороде, Осколе и Курске. Оборонительная, пограничная линия – «порубежная черта» была частично отодвинута на 200–300 вёрст от Тулы – Зарайска на юг – в «Дикое поле». Вследствие этого очередная волна переселенцев из коренных уездов и волостей России хлынула на необжитые просторы и чернозёмы южной лесостепи и степи. Вслед за казаками и сторожевыми отрядами, вслед за потоками служилых людей – дворян и детей боярских, получавших на новых землях поместья, в «Дикое поле» шли плотники, мастеровые, крестьяне-землепашцы, заселяя новые города-крепости, образуя посёлки и сёла. Уходили с насиженных мест легко. Шли всеми правдами и неправдами, законно, полузаконно и незаконно. Их движение действительно скорее напоминало волну, развёрнутую по всему фронту наступления на юг и юго-восток.

В конце 1580-х – в 1590-е годы Российское государство смогло выделить более крупные силы для колонизации и освоения Сибири. Знаменитый поход Ермака послужил лишь толчком для широкого продвижения русских в Сибирь. Стрелецкие отряды, посланные за Урал в 1584–1585 годах, не смогли закрепиться там. Между тем сибирский хан Кучум потерпел поражение от одного из своих соперников Сеид-хана. Последний овладел столицей ханства – Кашлыком (Искером). В 1587 году русские выстроили неподалёку от Кашлыка город-крепость Тобольск. В столкновении с татарами русские войска взяли в плен Сеид-хана. Старая татарская столица запустела. Следом, в 1590-е годы русские воеводы возвели на Оби множество острожков. В далёких таёжных местах на перекрестках речных и сухопутных путей поднялись укреплённые городки: Берёзов, Обдорск, Нарым, Тара. Перед русскими первопроходцами – промышленными людьми, казаками, крестьянами открылись пути в глубины неведомой, необъятной, сказочно-богатой Северной Азии – «земли Сибирской». Их движение на восток напоминало скорее бурное течение весенних ручьёв и речек ибо, зачастую, они уходили в Сибирь тайно, малоизвестными дорогами и тропами. Там – в Сибири рассеивались они по всему её необъятному лику, колонизируя и преображая этот лик.

* * *

После углицких событий миновал год. День поминовения по царевичу 15 мая 1592 года прошёл в Угличе совершенно незаметно. Ни сам государь Феодор Иоаннович, ни кто из его ближайшего окружения на том поминании не присутствовал. Не было там никого из родни царевича Димитрия и по материнской линии. От царя Феодора, известного своей набожностью, искренней любовью к младшему единокровному брату, не поступило ни одного заупокойного вклада на помин души отрока Димитрия. В то же время крупные вклады были сделаны на помин души убиенных Битяговских. В том же 1592 году произошло открытие мощей св. Романа Углицкого и это событие также оттенило память о кровавом событии 15 мая 1591 года, переключило на себя внимание многих.

Не исключено и то, что углицкое дело в замыслах царя и правящей элиты на некоторое время отступило на второй план. Дело в том, что через год после событий в Угличе у царя Феодора Иоанновича родилась дочь, которую нарекли Феодосьей. Она стала возможной преемницей власти угасающей династии московских Даниловичей. Однако традиция преемственности, наследования власти и престола, обычаи России, не позволяли ей в будущем, при обретении совершеннолетия, царствовать самостоятельно. Едва Феодосье исполнился год, как московские власти озаботились созданием условий, которые позволили бы царевне стать в будущем царицей.

* * *

Солнечным летним июньским днём 1593 года по Рождеству Христову в одной из небольших сводчатых палат царского дворца в Кремле собрались шестеро мужей, сидевших за большим столом. Судя по одеяниям, манерам и высказываниям это были самые именитые и влиятельные персоны Московского государства. На столе, крытом тёмно-синей скатертью дорогого венецианского бархата, стояло несколько серебряных кубков. Посреди них располагался большой серебряный кувшин, налитый красным вином. Солнечный луч, пробиваясь сквозь узкие, высокие оконца, закрытые рамами с цветными стёклами, играл на серебре кубков и драгоценных камнях, слегка слепил глаза. Неярко горела лампада пред образами в красном углу.

Во главе стола на возвышении восседал довольно пожилой муж с седеющими висками и бородой, с мягкими чертами лица и приятными голубыми глазами. На голове его красовалась небольшая, лёгкая шапочка, напоминающая монашеский клобук. Но тяжёлая золотая цепь с наперстным золотым крестом, изящный посох в деснице и лёгкая соболья накидка, наброшенная поверх дорогого кафтана, почтительное отношение к нему всех присутствующих свидетельствовали, что это – первая персона государства Российского. Справа от него сидел тёмнорусый человек менее преклонного возраста, с умными, цепкими серыми глазами. Лишь только первые нити седины тускло высвечивали у него на висках. Он носил густые, почти чёрные усы и явно, не в пример другим, брил бороду. Голову его покрывала высокая меховая шапка, боярского покроя. Одет он был не менее богато, но с почтением взирал на председателя стола. Левее председателя сидел средовек[17]17
  Средовек – мужчина средних лет.


[Закрыть], с русой ухоженной бородой и усами. Синие внимательные, проницательные глаза, манера вести себя свидетельствовали о природном уме и врождённом благородстве. Манера поведения его выдавала в нём опытного воина и воеводу. Его голова также была увенчана высокой шапкой. Трое других были явно менее влиятельны, чем трое первых. Одеты они были богато, но не выделялись столь значительно. Эти трое также сидели в шапках, несмотря на летнее тепло. Такова была уж древняя традиция, что завелась у русских князей и бояр ещё со времён Золотой Орды. (Там и перед ордынским царём шапку не ломали, а вместе с мурзами, беками и батырами ордынскими в шапках на советах с царём восседали).

– Ныне же пришед срок, помыслити нам, братие, содруги и бояре, како потрудити ся в деле наследования царского стола и власти законным чадом нашим – царевной Феодосией, – спокойно, вкрадчиво, но твёрдо произнёс глава стола.

– Благослови тя Господь, батюшка наш, великий государь, уж немало перемолвили и помыслили о том. Имеем высказать те, государь, замыслы своя, – произнёс сидевший вторым слева от главы стола, худощавый, невысокий человек почтенного возраста.

Это был первый дьяк Московского государства, хранитель государственной печати (по сути – канцлер) Андрей Щелкалов.

– Позволь, государь наш, молвити? – испросил разрешения говорить средовек, сидевший непосредственно слева от председателя стола.

Тот одобрительно склонил голову и воззрел на спросившего.

– По разумению и по обычаю нашему от дедов и прадедов положено и ясно, что царевна без царя царьства не приемлет. Но коли быти царевичу-отроку из древнего царского роду и христьянской веры, то почему бы не приять такового к нам и не обручить с царевной нашею. Тем временем, как войдёт в возраст царевна, и царевичу тут бы возрасти и язык русский узнати, и веру и закон наши прияти, да уразумети. А как возрастёт царевна Феодосия, так венчать царевича на царьство и выдать замуж за него царевну, – с достоинством изложил муж.

– Верно сказываешь, брате Феодоре, – изрёк тот, кого все называли «государь».

– Позволь, государь? Есть, царь наш батюшка, тут разномыслие промежи нас. Християнских царьств и государств много среди полуденных соседей наших, но нету таковых, чтобы православную, апостольскую веру блюли. Потому и спорили мы, государь, куда взоры свои обратити и в какую сторону посылов направити за рубеж, – рассудительно произнёс черноусый, сидевший справа от государя.

– Вели молвити, государь, – с долей нетерпения произнёс, слегка нервничая, первый дьяк. – Потому, государь наш, шурин твой Борис Фёдорович и мыслит так, что не знатностью рода и происхождением избранника руководствоваться надо ти в деле сем. А надо избрати нам отрока из королевского рода – из такого государьства, где сила промышленного люда видна, где торговля и хозяйство налажены, где города у моря с гаванями и причалами стоят, где корабли морские во множестве имеются. Только думается нам, что хоть и приимем мы такового, и обретéм многая, но ещё более потеряем во многом. Ибо не найдем там соузников себе против крымскаго царя и турскаго султана.

– Государь мой, дозволь молвить! Нам к Студёному, да к Полуденному-Варяжскому морям[18]18
  Полуденное (Западное, Варяжское) море – Балтийское море. Полуденные моря – западные моря Европейского континента – восточная акватория Атлантического океана.


[Закрыть], батюшкой твоим, государем Иоанном Васильевичем путь ещё проторён. И на тоем пути у нас два соузника – Англия да Дания. В Дании, государь, живёт отрок – Великий князь Иоганн (герцог Ганс Датский), а в Англии – сродники королевы Елизаветы, то ж отроческаго возраста. А королева дружбы нашей ищет, – привёл своё доказательство усатый и безбородый – царский шурин Борис Годунов.

– Государь наш, вели довести. Разумно было бы нам с Великими князьями Литовскими, иль лядскими королями[19]19
  Лядские (ляшские) короли – короли Польши.


[Закрыть] породниться, ибо татары с турками и нам, и им исконные недруги. Да и твои прародители не раз с Великими князьями Литовскими роднились. Вот и прабабка твоя – Софья Витовтовна родом от литовских князей. Другое опасно здесь – многие порубежные земли спорные межи нами и Литвой. И с той поры, как приняла Литва унию[20]20
  Уния 1386 года (Кревская уния) – военно-политический союз, объединение в одном государстве Великого княжества Литовского и королевства Польского, создание государства Речи Посполитой. Одним из условий унии было крещение литовцев по римо-католическому обряду и установление господства римо-католической конфессии, как государственной религии. Последнее повлекло ущемление прав православных малороссов и белорусов, составлявшего почти половину населения Речи Посполитой.


[Закрыть], нелегко там стало православным християнам. Зато есть ино государство, с коим не имеем мы сопредельных земель, и государство то – давний недруг Бахчисарая и Истамбула – Римское царьство. Нынешние Римские кесари из древнего немецкаго рода Габсбургов. А войско у них зело многочисленно и обучено добре ратному делу. Есть там и отроки кесарьскаго происхождения, – в противовес Борису Годунову вещал муж, сидевший слева от государя, которого царь называл братом Феодором.

– Позволь, отец и царь наш? – спросил, привстав со скамьи, сидевший крайним справа пожилой, дородный боярин Фёдор Мстиславский. – Ты, Фёдор Никитич, тогда уж бери выше. Чего бы нам гишпанского королевича не избрать и не пригласить? Гишпанские короли – прямые потомки Габсбурговского рода. Только у Римского кесаря ни морского берега, ни гаваней, ни кораблей нет. А у гишпанских королей и войско первейшее, и кораблей не счесть, и владений намного поболе, чем у кесарей, что в Старом, что в Новом свете.

– Это ты поторопился, князь Фёдор! – довольно громко укоротил Мстиславского государев шурин. – Аглицкая королева Елизавета – союзница наша, и с Гишпанским королём к войне готовится. Воевать будут за Полуденные моря и морские торговые пути. И не достоит нам с Англией мир и согласие хоронить. Торговать надо ти с Англией. Аглицкие торговые и промышленные люди давно к нам по Студёному морю путь в город Архангельский проложили.

– Великий государь наш, Феодор Иоаннович! Дозволь и мне, – слуге твому, – слово произнесть, – сказал пятый доселе молчавший, востроносый боярин с жидкой светлой бородёнкой и хитроватыми голубыми глазами. – Прав, государь, слуга царский и конюший твой Борис Годунов. Немочно нам ныне с Англией ругати ся. Но и Дания, как и Англия суть – помощники нам толико в войне со Свейским королевством[21]21
  Свейское королевство – королевство Швеция. «Свея», «свеи» – древнерусское наименование шведов.


[Закрыть]. Хотя короли у них из достойных родов и семейств. Но может нам о свейском королевиче поразмыслити? Да и до сей поры ведь со свеей мира мы не обрели.

– Бог с тобой князь, Василий Иванович! Захотят ли свеи родниться с нами? С ими, как и с ляхами, да и с литвой бед не оберешси. И волости порубежные не отдадут свеи. А и супротив татар и турок никогда свейские короли нам не помогут. Не прав князь Василий Шуйский, государь! Верно молвил боярин Фёдор Никитич Романов. Оборотити взор свой надо нам всё ж на Римских кесарей. Они родовитее других, да и чин кесарьский выше королевскаго. По чину своему кесари, как и цари Российские, толи ко веры православной не держат ся. Но зато под их державою православные народы обретают ся: тут тебе и сербы, и влахи! Да и посол кесарский Варкочь ныне на Москве пребывает. С им бы и разговор вести, – спокойно и твёрдо произнёс дьяк Щелкалов.

– Твой, государь, первый дьяк Андрей Щелкалов лутче бы о мире со свеями поболе заботился. А то, тово гляди, вновь война зачнётся! – в отместку Щелкалову запальчиво выпалил Василий Шуйский, тряся жидкой бородой.

– По разумению, Великий государь, ежели нам с крымским царём, да с турским султаном воевать и Засечную Черту[22]22
  Засечная Черта – линия оборонительных, пограничных укреплений по Оке и южнее Оки.


[Закрыть] крепить и на день отодвигать[23]23
  На день отодвигать – продвигать на юг.


[Закрыть], то уж, конечно, тут надо с Римским кесарем роднить ся и дружить, – вновь высказался Годунов.

Страсти в палате то и дело накалялись. А государь Всея России самодержец, молча и со вниманием выслушивал каждого и пока не прерывал никого. Наконец, когда страсти стали сами по себе понемногу утихать, а бояре представили все свои доводы, государь Феодор Иоаннович несильно стукнул посохом по полу и этим прервал прения. Следом негромко, неторопливо, но твердо молвил:

– Выслушал вас сóдруги и бояре. Разумно есть с кесарем Римским нам о престолонаследии разговор вести. Большому же думскому дьяку Андрею Щелкалову велю с посылом кесарским объяснити ся, дабы тот отписал кесарю о заботах наших. Быти по сему.

* * *

Тёплое лето пришло в июне 1593 года на берега Белого Моря. Белые ночи превратились в сияющий солнечными бликами, немеркнущий приполярный день. Одетый в тёплый полушубок поверх сорочки, но без шапки русый, зелёноглазый отрок лет десяти стоит на песчаном берегу Мезенского залива и радуется жизни. У самого берега то там, то сям из песка проступают камни и валуны. Рядом с отроком согбенный старец-монах в длиннополой сряде и в клобуке, присевший на одном из нагретых солнцем камней. Прошла долгая, тёмная и источившая все внутренние силы души, зима. Отрок пытается охватить оком необозримую, сияющую и играющую под солнцем морскую гладь. Простор и приволье! Ласковый ветерок треплет золотистые вихры на голове мальчика и тому кажется, что никогда уже не придёт тёмная холодная, стужа, что всегда отныне будет лето и этот немеркнущий приполярный день. К берегу катит и плещет, не умолкающая летняя прибойная волна. Волны то бьют, то лижут прибрежные камни и валуны. Вдруг спокойная и, казалось, гладкая, как зеркало поверхность залива вскипает на всём протяжении вдоль берега мириадами серебристых блёсток, около них показываются чёрные головы каких-то морских зверей.

– Что сие, дядя? – с удивлением вскрикивает отрок.

– Сие – морской зверь, зовомый серком[24]24
  Серки – особый вид тюленя, известного на берегах Белого моря под разными именованиями, смотря по возрасту.


[Закрыть], – отвечает монах.

– Отчего ж серки те за един из глубин вод поднялись? – с непреходящим восхищением спрашивает мальчик.

– Серки, сыне, на сельдей охоту ведут. Они за един собираются, да плывут в море. В море набредают на косяк сельди и гонят его к берегу. А дле берега всплывают из глубин и бьют сельдей на мелководье, – с любовью и заботой в голосе наставляет и объясняет старец.

– Мудрено! Дядя, кто ж обучил серков охоте таковой? – всё спрашивает отрок.

– Сие – премудрость Божия! Токмо един Господь и разумеет, как устроено сие. Но одно явно – Творец наш Небесный не токмо род человеческий, но и морское зверье не оставляет, а наставляет его к жизни устроению. А серко энтот в Белом море для сельдей то же, что и кит в окияне, – рассказывает старец.

Неотвратимо наступает отлив. Вода уходит и обнажает близ берега громадных размеров подводные камни-скалы.

– Что сие, дядя Афанасий? – вновь спрашивает мальчик у старца, указуя на поднимающиеся из воды, обросшие тёмными водорослями глыбы.

– Сие – подводное камение, «лудами» зовомое. Как ходит на море большой взводень, и которые из этих каменьев выступают из-под вод, так в тёмную пору опасны оне для рыбаков и мореходов-трудников.

Рассказывает старец отроку и о том, что почти в двухстах верстах от Мезенского берега там далеко в заливе лежит большой каменный остров «Моржовец». От того берега отстоит остров на 28 вёрст. В окружности остров вёрст до сорока имеет. На том острову текут две реки с пресною водою – Золотуха и Рыбная. В начале ноября у берегов острова показываются льдины, а в ноябре – «торосы». Как становятся «торосы», то прекращается мореходство аж до месяца маия. Однако остров тот – единственное спасение для промышленных людей, унесённых льдинами, ибо льдины к острову тому течением несёт. А восточнее «Моржовца» лежит много песчаных высыхающих мелей, называемых «чайками», ибо много морской птицы кормится и живёт на тех мелях.

И отроку видится сказочный гранитный остров, поднимающийся из глубины вод, залитый потоками света, на котором спасённые люди радуются жизни и молятся Богу.

– Мелеет наше Белое море, государь мой, – продолжает рассказывать старец. – Когда молод был аз грешный, «чайки» те, намного меньше были.

– Отчего мелеет море? – спрашивает отрок, зевая, потирая глаза и крупную родинку у десного глаза на переносье.

– Господу угодно, что бы воды его в другое место ушли, а человекам острова дали, – отвечает монах, и внимательно посмотрев на мальчика, добавляет, – Ты, сыне, очеса то менее три, а то родинку сорвёшь!

Мальчик согласно кивает головой в ответ.

Час проходит за часом, но вечера всё нет, ибо стоит день. Отрок и монах, не замечая времени, всё бродят вдоль берега, обнажившегося из-под воды, и ведут разговор. И тут приходит прилив. Он наступает быстро и стремительно. Мезенский прилив – стихия! Вода катится валом высотою до 7–8 локтей – раза в два выше человеческого роста. Бурлящей водой мгновенно заливает все отмели и низменные берега рек.

Отрок с удивлением взирает на стихию.

– Отчего вода приходит, дядя Афонасий? – спрашивает он.

– Господом так устроено, сыне. Воды морския то приходят, то уходят, то собираются вместе, как воздух в персях человеческих, то разбегаются, егда воздух из персей исходит. Море живёт своею жизнею – словно дышит тако. Потому исчо и «Дышащим» зовётся наше Студёное море.