Текст книги "Царь Димитрий. Загадки и тайны Смутного времени"

– Сие есть древнейшая стена Крома, что мыс кромский со рвом от посада отделяла. Зовётся «Персями»[27]27
  Перси – в древнерусском языке – «грудь».


[Закрыть]. Тут табе и ров, и вал насыпанный камнем, что изо рва взят и положен на раствор. А поверх каменного вала – каменна стена. А в стене этой – врата с «захабом»[28]28
  Захаб – проезд между двух высоких каменных стен, сложенных в плане виражом, и ведущих к воротной системе, или устроенный за ней внутри крепости. На стенах захаба располагались боевые ходы, для поражения противника, стремившегося овладеть воротной системой.


[Закрыть]. С этого места псковичи́ свой Кром и начинали делати. Позднее уже оне весь кромский мыс каменной стеной и стрельницами обнесли, да укрепили, – рассказывал старец, когда шли они через ворота и захаб.

– Да, хитро, устроены сии врата в Кром, – отметил юноша, осматривая высокие и сложенные по дуге стены захаба.

Всю зиму до весны жили они во Пскове, лишь изредка выезжая на молитву в соседние пригородные монастыри. Весной же, как подсохло, старец повёз юношу во Псково-Печерский монастырь.

* * *

В Псково-Печерском монастыре путешественников встретили особенно радушно. Наместник потчевал старца Феодосия и высокородного юношу за своим столом. Братия пела юноше «многая лета». На следующий день после литургии служили благодарственный молебен пресвятой Богородице. Следом жизнь вошла в свою череду церковных служб, чтения житий святых, изучения истории монастыря и Псковской земли, освоения древних языков – греческого и латыни. Здесь юноша узнал, что монастырь превращён в сильную крепость в правление государя Иоанна IV и играл огромную роль в пограничной жизни на северо-западном рубеже России. Он подолгу бродил по стенам и стрельницам крепости, оценивал умение мастеров, столь искусно сложивших сии сооружения, поднимавшиеся и спускавшиеся по крутым склонам оврага и горам, на которых располагалась неприступная для врага обитель. С любовью и вниманием осматривал он пушки на стенах и в стрельницах-башнях, боевое оружие, аккуратно сложенное в оружной палате. Беседуя с монахами, всё более убеждался он, что монахи – не только воины небесные, но и земные. Если придёт нежданно бранная пора, братия монастыря с молитвой легко возьмётся за оружие, чтобы защитить свою обитель.

В мае Феодосий повёз юношу в Иоанно-Богословский Савво-Крыпецкий мужской монастырь, что был тесно связан братскими монашескими узами с Псково-Печёрской обителью. Два дня добирались Феодосий и его сопровождение до Крыпецкого монастыря. Псков объехали стороной – севернее. Через Великую переправились на лодке почти у самого Псковского озера близ дельты реки и островов. Затем выехали на дорогу, что вела на северо-восток от Пскова через девственные леса. Стояла великолепная, тёплая и солнечная погода. Пели птички и зацветали фруктовые деревья в деревенских садах у лесных опушек. Ельники и светлые сосновые леса источали аромат хвои. Золотые стволы сосен, упиравшиеся своими корявыми корнями в песчаные почвы, сочились медовыми смолами. Длинные сосновые иголки нижних ветвей, словно посыпанные сахаром, покрыты были застывшей смолой. Молодые сосенки, оперённые свежей зеленью игл, тысячами прорастали из земли, украшая мшистую, усеянную ковром старых жёлтых иголок и шишек, землю. Пчёлы и шмели гудели в воздухе, порхали бабочки. Серебристо-серые и золотисто-чёрные змейки, ужи и ящерки скользили по мягкому покрову зеленовато-розовых мхов, среди густых трав и кочек, грелись на пнях и камнях. Тёплый воздух струился от земли к небесам и играл своими еле уловимыми человеческому глазу потоками. Так играет и слегка искривляет реальный мир старое стекло, когда смотришь сквозь него на всё окружающее. Таких тёплых, почти жарких вешних дней в году в Северо-Западной России бывает не так уж и много.

Настроение у всех было приподнятое и доброе. Даже всегда сдержанный и осторожный Феодосий, крестясь от раза к разу, улыбался и благодарил Бога за такую ласковую и приветливую погоду. Но особенно радовался высокородный юноша. Он смеялся, задавал нелепые вопросы, спрашивал у Феодосия, как звучат на латыни слова: «солнышко», «цветение», «пчела», «бабочка», «ящерка» и тому подобное. За полдень проехали они деревню Подборовье и двинулись по дороге к деревне Крипецкое. Не доезжая Крипецкого, путники свернули лошадей на лесную дорогу и версты три ехали по сосновому бору. Наконец лес расступился, и они увидели большую поляну среди леса, на которой обосновалась обитель. Каменный храм и бревенчатые постройки монастыря окружены были рублеными стрельницами и стенами. Это была немалая и добрая крепость – «монастырь-сторожа» на дальних подступах ко Пскову со стороны Новгорода. Но в сравнении с мощным каменным градом Псково-Печёрского монастыря эта «сторожевая» крепость не была рассчитана на долгую осаду. Юноше сразу понравился лёгкий и сказочно-красивый облик монастыря.

Игумен и братия давно уже ждали путников и после благодарственного молебна сразу сели с гостями за трапезу. Пили сладковатое и крепкое, красное фряжское вино. После трапезы путники вели разговоры с братией и отдыхали. Для них истопили баню. Легко перекусив, воспитанник Феодосия не хотел париться в бане в столь тёплый вечер и спрашивал у братии, нет ли поблизости реки, чтоб искупаться. Ему отвечали, что до большой реки Псковы вёрст пять-шесть, а близ монастыря лишь малая речушка, что течёт в озеро. В версте же – другой от обители три великолепных озёра с песчаными отмелями и берегами. Тут юноша упросил Феодосия отпустить его купаться. Старец разрешил. Один из молодых послушников взялся проводить воспитанника к самому глубокому и красивому из этих озёр, прозываемому Большим.

В тот вечер юноша с удовольствием плескался и плавал в согреваемой жаркими лучами солнца чистой, переливающейся потоками света, озёрной воде. Накупавшись, он вышел на песчаное мелководье и в мокрых исподних портах долго в тишине бродил вдоль берега, наблюдая за тем, как мелкая рыбёшка и мальки играют и носятся стайками по отмели. В сопровождении послушника он возвратились в обитель лишь поздно вечером, когда солнце село за кромку леса и последние светлые блики скользили по макушкам сосен. Отужинали они быстро, и юноша скоро попросился спать. Феодосий, благословляя его ко сну, заметил, что тот совершенно счастлив и доволен своим приездом в Крыпецкую обитель.

За время своего двухмесячного пребывания в Крыпецком монастыре воспитанник стал заметно тяготиться учёбой. Но старец наставлял и поучал его. Тот слушался, но как только заканчивалась учёба, юноша уходил на озёра, или седлал коня и ехал туда верхи. Он исходил и изучил берега всех трёх озёр – Большого, Кривого и Ширицкого. Смело переплывал он их посредине – от одного берега к другому. Порой плавал на лодке и рыбачил то с небольшой сетью-бреднем, то с удочкой. Молодой послушник часто помогал ему закидывать и вытаскивать бредень. Хороший улов сопутствовал им почти каждый раз, и они приносили на монастырскую поварню то полное ведро, а то и корзину крупных карпов, окуней и лещей. Тогда для братии варили добрую уху и монахи, поминая юношу добрым словом, молились за него. В отношении с братией воспитанник был приветлив и открыт. Монахи отвечали ему тем же.

Великолепные, тёплые и светлые дни конца мая и первой половины лета, глубокие озёра с прозрачной водой, богатые рыбой, берега из белого песка, прогретого солнцем, воздух, напоённый сосновой хвоей, безлюдные сосновые леса – стали для юноши местом тихой и светлой пристани и радости на жизненном пути. Ему, с детских лет бесконечно странствующему по городам и весям России, навсегда запомнилась Крыпецкая обитель. Её светлые озёра и леса погружали его в мир зыбких, радужных фантазий, надежд и мечтаний. За эти месяцы он загорел, подрос и раздался в плечах, как-то повзрослел, стал серьёзен.

* * *

В Новгород Великий старец Феодосий в сопровождении воспитанника и своих слуг возвратился к исходу июля 1597 года. В Новгороде все готовились к большому торжеству – к открытию мощей св. Антония Римлянина и прославлению этого святого. Весь город, включая белое духовенство и монашество, воеводу, бояр, детей боярских, простых мирян и нищих ждал приезда патриарха Иова из Москвы. Патриарший поезд встречали с большой честью. Десятки тысяч новгородцев из обеих частей города и из пригородов собрались у острожной каменной воротной башни, проезд через которую вёл на Знаменскую улицу Торговой (восточной) стороны города. Когда патриарший эскорт проехал через башенные ворота, новгородцы стали кланяться проезжавшим и креститься. Беднота, что стояла в отдалении, оттеснённая стрельцами и слугами митрополичьего двора, ликовала, подбрасывала шапки вверх, что-то кричала во всё горло.

Феодосий и его воспитанник находились при свите митрополита Варлаама. Старец был в скромном монашеском одеянии. Юношу обрядили алтарником. Когда патриарший возок остановился на площади близ Знаменского и Спасского храмов, то всё присутствовавшее на встрече новгородское духовенство и клир вплотную окружили патриарха Иова, вышедшего из возка благословлять новгородскую паству. Патриарх что-то негромко произнёс, увидев столь огромное стечение народа, следом осенил новгородцев большим напрестольным крестом на все четыре стороны. Затем, обращаясь к возлюбленной пастве и новгородскому священству, произнёс несколько приветственных сердечных слов. Приветствуя, почти незаметно, перстом подозвал молодого, крепкого с виду служку в монашеской сряде из своего окружения. Когда закончил приветствие, что-то шепнул служке на ухо и, сев в возок, продолжил свой путь к мосту через Волхов. А молодой служка-монах с родинкой на переносье близ правого ока юркнул куда-то, исполняя поручение патриарха. Феодосий заметил это и обратил на то внимание своего подопечного.

На следующий день 3 августа в Софийском соборе служили литургию, и совершалось открытие мощей святого Антония Римлянина. Служил сам патриарх вместе с митрополитом. Огромный собор с трудом вместил патриарший клир, высшую иерархию новгородского и псковского священства, монашество, знать и воеводскую администрацию. Многие новгородцы остались за стенами святой Софии и слушали литургию стоя у открытых восточных и западных врат. Доступ к открытым мощам после литургии разрешён был всем. У церковных порталов образовались немалые очереди. Следом народ шёл ко Кресту и под благословение самого патриарха. Вот тогда святейший вновь позвал к себе служку-монаха с родинкой у переносья. Тот быстро вынырнул из среды клира, выслушал святейшего, поклонился ему и растаял. Через минуту-другую в окружении патриарха появился владыка Варлаам, вышедший из врат дьяконника. С того момента под благословение святейшего Иова пошли новгородские монахи и священство.

– Следуй за мной, сыне, – тихо промолвил Феодосий, увидев сие.

Юноша встал за спиной старца, и они медленно двинулись под благословение. Феодосий заметил, что близ владыки Варлаама встал монах с родинкой. Очередь медленно, но неуклонно продвигалась от раки с мощами святого Антония к солее, где располагались патриарх и его окружение. Когда старец и юноша подошли ко Кресту, владыка Варлаам, что-то шепнул на ухо Иову. Святейший внимательно всмотрелся в лицо старца, и, словно узнав, вспомнив его, улыбнулся ему, склонив главу в знак приветствия. Старец поклонился святейшему поясным поклоном, принял благословение, поцеловал Крест, отступив на шаг назад и левее. И тут уже воспитаннику Феодосия пришла очередь получать благословение патриарха. Иов поднял Крест в деснице, поднял очи к небесам, тихо прошептал молитву, а затем пристально всмотрелся в лик юноши. Казалось, патриарх на несколько мгновений отрешился от всего происходящего в соборе. Длилось это всего несколько мгновений. Но люди, стоявшие близ святейшего заметили, что Иов от волнения сначала побледнел, затем покраснел, словно не зная, что сказать или сделать. Затем поманил юношу к себе поближе, что-то шепнул ему на ухо. Тот, также покраснев, утвердительно отвечал святейшему. Иов с облегчением вздохнул и благословил юношу Крестом, а затем достал из складок своих одеяний большую просфору и передал благословлённому. В ту же минуту владыка Варлаам что-то шепнул служке-монаху с родинкой и тот внимательно, с улыбкой воззрел на юношу…

Когда закончились все богослужебные дела и приглашённые к праздничной трапезе, оставляя собор, последовали в митрополичьи покои, монах-служка подошёл к юноше и с разрешения Феодосия отозвал его в сторону. Старец осторожно последовал за молодыми людьми. Они встали у стены владычного двора. Юноша смотрел на монаха выжидающе-настороженно, монах же – с улыбкой, смело.

– Поставлен яз служить табе и в помочь, государь мой! – с лёгким вызовом в голосе произнёс патриарший служка, затем склонился в поясном поклоне, тронув перстами землю.

– Како же зовут тя, брат? – спросил юноша, краснея и отвечая лёгким поклоном.

– В иночестве зовут мя Григорием. А до пострига звался Юрьем, – отвечал монах. Немного помолчав, негромко добавил – Отрепьевы мы – дети боярские. Служить табе, государь, княжеского роду человека видишь, не нашлося.

– Чаю, видел тебя ранее где-то, Григорий, – прошептал юноша.

– Верно чаеши, государь. Облик мой знаком табе. Аз в юные года такой же был, как ты один в один, – отвечал Отрепьев.

Стоявший рядом с молодыми людьми Феодосий, внимательно всматривался в их лица и с удивлением шептал:

– Святый, Боже! Святый, Крепкий! Святый, Бессмертный! Како же сотворил таковое еси? Воистину похожи оне. Толико один – вьюношь, другой – мóлодец!

* * *

В середине августа старец двинулся со своим воспитанником и слугами в Вологодскую землю. В Вологде гостили всего несколько дней и поехали путешествовать по северным вологодским монастырям. В течение конца лета, осени и к началу зимы побывали они во многих обителях. В Белозерском крае посетили Ферапонтов Богородицкий монастырь. Здесь Феодосий показывал своему воспитаннику чудные фрески собора Рождества Пресвятой Богородицы, что принадлежали кисти зело искусного изографа Дионисия, расписавшего собор без малого сто лет тому назад. Затем поехали они к берегам Кубенского озера. И там уже привёз старец своих людей на небольшой каменный остров, где в древности еще воздвиг Белозерский князь Глеб Василькович Спасо-Каменный монастырь – первую каменную обитель на Русском Севере. Следом Феодосий направился в Спасо-Прилуцкий монастырь. Тут уже удивился юноша огромному каменному граду – монастырской крепости, охраняющей подступы к Вологде с северо-востока.

Далее путники двинулись ещё восточнее – в Тотьму. Феодосий устроился в Тотьме в Спасо-Суморином монастыре, расположенном в городе на продолговатом мысу между речками Песья Деньга и Ковда. В 1554 году основал сию обитель старец Феодосий Суморин. Поставил на свои деньги собор Преображения Спасителя, а затем поселились возле него монахи. Так и сложилась обитель. Гостили в Тотьме недели две, ибо принимало их местное священство, монахи и гражане тотемские с особою честью. Более других жаловали гостей тотемские промышленные люди Меншиковы и Суморины. Они снабжали приезжих всем необходимым, дали хороших лошадей, и пожаловали Феодосию немалые деньги для дальнейшего странствия.

Из гостеприимной Тотьмы уехали только в декабре и направились на юго-запад в Свято-Троицкий Павло-Обнорский монастырь. Обитель та, основана была 180 лет тому назад учеником Сергия Радонежского преподобным Павлом Обнорским. И там старца Феодосия и его воспитанника принимали с большой любовью и почётом. Тайная монашеская почта работала безотказно и весть о именитом старце и его высокородном воспитаннике быстро разлетелась по северным монастырям России. Уже зимой в Свято-Троицкий Обнорский монастырь пришли тревожные вести из Москвы. Совсем плох был государь Феодор Иоаннович. Из Павло-Обнорской обители старец решил направить стопы свои «восвояси» – в родной Кириллов-Белозерский монастырь.

Глава 2
Междуцарствие 1598 года
Великая болезнь Российской державы

События прошлых лет

Истоки извечной российской проблемы, связанной с крепостнической политикой правительства с одной стороны и широкомасштабным колонизационным движением русского населения на юг, юго-восток и восток с другой, корнями своими уходят в середину XVI века, а возможно и в более раннюю эпоху. Так или иначе, но именно в указанное время потребности дальнейшего развития России диктовали более активную внешнюю политику на Востоке. В повестку дня московские правители поставили решение насущной национальной задачи: ликвидацию осколков Золотой Орды. Овладение волжской дорогой сулило многие выгоды – усиление торговых, культурных связей с восточными и южными странами, по ее берегам лежали плодородные, «подрайские» земли, ждущие земледельца. Казанцы из года в год нападали на Русские земли. Разоряли города и селения, уводили в полон жителей. Только на территории ханства томилось более 100 тысяч пленников. Многих из них ожидала незавидная судьба – быть проданным на рынках рабов в Крыму, Средней Азии, Северной Африке. За спиной татарских ханств, в том числе и Казанского, стояла могущественная Османская империя (Турция).

Уже с 1545 года Иван IV организовал походы на Казань. Весной 1551 года при впадении реки Свияги в Волгу, недалеко от Казани, построили крепость Свияжск, которая стала базой для действий против ханства. В июне следующего года из Москвы выступила 150-тысячная армия во главе с самим царем. В нее входили стрелецкие полки, отряды донских казаков, вспомогательные мордовские, чувашские и даже татарские отряды.

Крымский хан Девлет-Гирей, помогая казанцам, повел свое войско к Туле. Но у засек за Окой и на Оке русские отряды отбили крымскую рать. В конце августа началась осада Казани. Приступ, проведённый 2 октября 1552 года, закончился взятием города. В 1556 году к России было присоединено и Астраханское ханство. Еще год спустя российское подданство приняла Большая Ногайская Орда, кочевавшая между Волгой и Яиком. Часть ногайских улусов ушла на Кубань и составила Малую Ногайскую Орду. Эти улусы приняли вассальную зависимость от Крыма. Но Волга с истоков до устья стала великой русской рекой.

В те же 1550-е годы Москва организовала ряд походов против Крымского ханства. Даниил Адашев дошел со своими полками до Крыма. Туда же совершили поход запорожские казаки во главе с князем Дмитрием Вишневецким, находившимся на службе у царя. Но сил, чтобы занять Крым, из-за чего пришлось бы начать большую войну с Турцией, у России еще не было. И этот факт был трезво и объективно оценен Иваном IV и его правительством. Для защиты от набегов крымских татар, опустошавших южнорусские уезды, началось строительство Тульской Засечной Черты – погранично-оборонительной линии крепостей, острогов, лесных завалов (засек) в 50–80 верстах южнее реки Оки. Позднее на 100 верст ещё южнее были построены новые засечные линии. По берегам Оки и к югу от неё регулярно, из года в год, выставлялись сторожевые полки для обороны от набегов крымских татар.

Победы в Поволжье, оборонительно-наступательные мероприятия на юге заметно укрепили государство. Но самым главным итогом присоединения огромных территорий на востоке и юго-востоке стала произвольная широкомасштабная колонизация русским населением незаселённых степных просторов Дикого Поля и Поволжья. В Поволжье и на юге в середине – второй половине XVI века царскими воеводами и казаками строились города-крепости: Алатырь, Данков, Ливны, Ряжск, Шацк, Темников, Чебоксары, Уфа, Воронеж, Самара, Царицын, Саратов, Раздоры и другие. Уже в первой трети XVI века (хотя возможно и ранее) в ходе противостояния с Крымским ханством и Ногайской Ордой на границах России в низовьях и верховьях Дона стали произвольно складываться и формироваться военизированные казачьи общины, давшие начало Донскому казачеству. Во всяком случае, исторические источники ярко свидетельствуют о становлении Донского казачество именно в это время. Численность донских казаков росла с каждым десятилетием. Ряды его пополнялись десятками тысяч крепких, решительных, пассионарных, молодых людей, не желавших нести государственное тягло, и своевольно ушедших из своих городов и сёл на юг за Засечную Черту.

С того времени история России явно пошла по схеме развития, характерной, естественной для мировой державы, по схеме, отличной не только от стран и государств Западной и Центральной, но даже стран и государств Восточной и Юго-Восточной Европы. Великорусский народ стал неуклонно разрастаться в российский суперэтнос, идущий на сближение со степными народами Азии в противовес западноевропейскому суперэтносу, зажатому в пределах культурно-исторических, географических и природно-климатических границ Европы. Отныне и у царской администрации появилась ещё одна очень важная проблема – взять под контроль темпы и масштабы колонизационного процесса. В условиях этого широкого колонизационного движения местные малые народы сохранили свои земли, платили ясак (налог), меньший по размеру, чем налоги, взимаемые с великороссов.

В середине и даже в 60-е – 70-е годы XVI века, русский крестьянин-землепашец мог уйти с помещичьей, боярской или монастырской земли в течение двух недель после 20-го ноября (Юрьева дня)[29]29
  Юрьев день – в Православной Церкви день памяти св. Георгия Победоносца.


[Закрыть]. Это была традиция, закреплённая законами[30]30
  Предшествующими законами – Судебником 1497 года государя Иоанна III и «Царским» Судебником Иоанна IV 1550 года.


[Закрыть], предшествующей эпохи. Предварительно крестьянин обязан был заплатить хозяину земли особую пошлину за уход – рубль «пожилого»[31]31
  Пожилое – плата за то, что крестьянин и его семья жили во владениях и пользовались пашнями, покосами, лесом, рекою, колодцами и пр. недвижимым имуществом помещика, боярина или монастыря.


[Закрыть]. Рубль по тем временам был немалой суммой.

В конце XVI века в жизни русского крестьянина и посадского человека (всего тяглого населения) наступили резкие перемены. Крестьяне стали утрачивать ту свободу, которую гарантировал им Юрьев день. Архивные свидетельства и первые упоминания о «заповедных летах»[32]32
  Заповедные годы – приблизительно 1582–1588 гг.


[Закрыть] появились в делах, относящихся к правлению Бориса Годунова. Число их невелико. Архивы сохранили описание новгородских поместий (Деревской пятины), составленные в те самые годы, которые в исторической науке были названы «заповедными».

«Заповедь» касалась, прежде всего, налогоплательщиков города и деревни и функционировала как система временных мер. Эта система не привела к полному прекращению крестьянских переселений и выходов. Заповедь распространялась лишь на дворовладельцев, ответственных за подать, но не касалась их младших братьев, сыновей, племянников.

Правительству и администрации не хватало времени на теоретическое осмысление спонтанно рождающихся проблем и процессов широкомасштабного уровня. Российская власть в центре и на местах лишь успевала решать самые насущные, необходимые вопросы и потому действовала эмпирически, шла путём проб и ошибок. Так разворачивался бурный процесс формирования молодого Великорусского государства и в качественном и в территориальном отношении.

* * *

Видный отечественный историк Р. Г. Скрынников по поводу заповедных лет подметил: «Правительство использовало „заповедь“, когда это требовали интересы государственной службы. В 1592 году Андрей Щелкалов направил в южные уезды указ о наборе жителей на казачью службу во вновь построенные пограничные крепости. Набору подлежали крестьянские дети… не платившие государеву подать. В казаки шли и отдельные тяглые крестьяне, сумевшие приискать и посадить на свой тяглый участок замену. Самый факт их выхода подтверждал сугубо финансовый характер наметившегося прикрепления. Документы относительно казачьего набора проясняют обстоятельства, при которых произошло рождение нового режима».

К сожалению, указанный исследователь прозорливо отметил и отразил только одну сторону нарождающегося процесса. «Казачий набор» выявлял не только «сугубо финансовый характер» «наметившегося прикрепления» и «рождения нового режима». Ведь по словам того же исследователя: «Южные помещики буквально завалили Поместный приказ исками о возвращении их крестьян из казаков. В итоге Щелкалов послал воеводам новую инструкцию, строжайше запрещавшую брать в казаки каких бы то ни было крестьян „с пашни“ даже при условии замены…»

Как же проявилась другая сторона процесса, связанная с «заповедными летами»?

Ответ примерно таков; эпоха 1550-х – 1590-х годов открыла потенциально свободному великорусскому населению коренных уездов России дорогу на простор южнорусских и поволжских степей, за «Уральский камень». Лёд тронулся тогда, когда русские войска взяли Казань в 1552-м, затем Астрахань в 1556-м году. Продвижение на юг замедлилось в ходе Ливонской войны[33]33
  Ливонская война – 1558–1583 гг. Война России против Ливонского Ордена, Швеции и Речи Посполитой за земли Прибалтики и утверждение на побережье Балтийского моря.


[Закрыть], но и то лишь в 1570-е годы. Ибо в 1571 году крымский хан Девлет-Гирей неожиданно прорвался через укреплённый рубеж на Оке и сжёг Москву. Но вторая его попытка закрепить свой успех в 1572 году обернулась жестоким поражением крымского войска в Молодинской битве на реке Лопасне. Уже в 1576 году правительство вынуждено было издать «Уложение о сторожевой и станичной службе» казаков и служилых людей на южных и юго-восточных рубежах. Затем в 1581–1582 годах казаки донского атамана Ермака завоевали Сибирское ханство, и русские неуклонно потянулись на вольное житьё в богатую землю Сибирскую. Завершающим актом XVI века, ускорившим и усилившим волну миграции русского населения на юг стал разгром крымско-татарского-турецкого войска под Москвой в июле 1591 года. Процесс движения великорусского населения на юг и на восток был явлением долгожданным, радостным, закономерным, выстраданным в вековой борьбе русского промышленного и земледельческого населения с кочевыми ордами Дикого поля, Поволжья, Приуралья и Сибири. Народ двинулся из насиженных веками городов и весей нечернозёмной, лесной полосы, холодной зоны рискованного земледелия на плодородные чернозёмы, в тёплые края, к берегам южных рек и морей, на необъятные просторы – в леса и степи Сибири.

Правда и государство было заинтересовано в колонизации, в освоении этих территорий. О «подрайских землицах», лежавших на восточных и южных рубежах страны мечтали тысячи дворян и детей боярских, стремившихся получить там поместья и обеспечить землю рабочей силой. Однако неуправляемый колонизационный процесс шёл в разрез с задачами возрождения пошатнувшейся финансовой системы и проб «заповедных лет». Русское правительство еще не выработало той универсальной формы управления, которая могла бы сочетать и учитывать все факторы этого формирующегося процесса. Традиции и законы быстро устаревали в новых условиях. Правительство было не готово к этому и спонтанно искало выход. Грядущее во всей полноте рождало и являло эту проблему перед правящей элитой молодой России. И это тоже стало одной из причин нарождавшейся Смуты.

Но жизнь брала своё. Система прикрепления крестьян к земле, а посадских людей к своим дворам (закрепощение) оказалась недостаточно гибкой. Из года в год число «заповедных лет» неуклонно росло. Вместе с тем множились и споры из-за крестьян. Клубок тяжб запутывался. Разлад внутри феодального сословия усиливался. Приказный аппарат оказался перегруженным. Однако неконтролируемый властью отток пассионарной части работоспособного населения на южные и восточные окраины растущей страны давал выход накопившемуся недовольству простого народа, несшего на своих плечах нелёгкое государственное и помещичье тягло. И это замедляло, отодвигало в грядущее всплеск недовольства и приход Смуты.

«То, что учёным не удалось отыскать закон об отмене Юрьева дня, нисколько не удивительно, – писал маститый историк Р. Г. Скрынников. – Значительная часть архивов XVI в. исчезла бесследно… Эта странная неудача может иметь лишь одно объяснение: разыскиваемый указ, по-видимому, никогда не был издан… Но своим Судебником Иван IV подтвердил Юрьев день, на его время пришлись последние десятилетия крестьянской „воли“.

* * *

Сыграть зловещую роль крепостника суждено было Борису Годунову. Авторы исторической справки 1607 года утверждали, будто благочестивый царь Фёдор закрепостил крестьян „по наговору“ Бориса. В действительности всё произошло несколько иначе. Сместив фактического соправителя дьяка – Андрея Щелкалова, Борис присвоил плоды его многолетних усилий. Через три года после отставки дьяка Годунов облёк установления Щелкалова о пятилетнем сроке сыска крестьян в форму развёрнутого законодательного акта. Издание закона 1597 года означало, что система мер по упорядочению финансов окончательно переродилась в систему прикрепления к земле. Таким был механизм закрепощения многомиллионного русского крестьянства».

Р. Г. Скрынников неоднократно встаёт на путь однозначного толкования становления системы крепостнических отношений. В объективе его умозаключений исключительно крестьянство. Неужели система крепостнических начинаний не коснулась других сословий? Почему он забывает о сотнях тысяч представителей посадского люда? Почему он не упоминает о сложностях положения десятков тысяч служилых, боевых холопов? Почему не задаётся вопросом об условиях и трудностях государевой службы, нуждах и обязанностях сотен тысяч казаков, стрельцов, детей боярских, дворян? Ведь все эти торгово-промышленные и военно-служилые сословия были вовлечены в общий, новый, широкомасштабный водоворот колонизации южных и восточных окраин страны, напрямую связанный с рождением крепостнической системы.

Крепостнический курс, несомненно, доставил Борису Годунову широкую поддержку со стороны поместного дворянства. Закон от 25 апреля 1597 года превращал в кабальных людей довольно широкий слой «добровольных холопов» – военных слуг, служивших у именитых и богатых дворян, бояр. «Боевые холопы» – этот военный люд, служивший «без крепостей» больше полугода, отныне терял право свободного ухода от своего хозяина. Следом правительство царя Феодора опубликовало указ о сыске беглых крестьян 24 ноября 1597 года. Крестьяне, бежавшие от своего помещика «до нынешнего году за пять лет» подлежали возвращению «по суду и сыску с женами и детьми и со всеми животами» на прежнее место жительства. Новые дела о побегах, имевших место до переписи 1592 года, не подлежали рассмотрению. Хотя крепостной закон 1597 года и был издан от имени последнего представителя уходящей династии, современники отлично знали, от кого исходил именной указ. Правда, государь Феодор Иоаннович доживал тогда свои последние дни.

* * *

Царь Феодор умер 6 января 1598 года. Он не «совершил» по себе «духовную»[34]34
  Духовная – завещание.


[Закрыть]. Борис Годунов не исполнил устную волю покойного относительно царицы Ирины и попытался закрепить за ней царский венец. Тотчас после кончины мужа Ирина издала закон о всеобщей амнистии. Из тюрем и острогов без промедления выпустили всех опальных изменников, татей, разбойников и прочих «сидельцев». И это сильно обострило внутреннюю ситуацию в стране. Патриарх Иов, поддерживающий Бориса, стремясь обеспечить спокойствие в стране, разослал по всем епархиям указ целовать Крест царице. Текст её не был вполне понятен народу, ибо призывал принести клятву на верность патриарху Иову, православной вере, правителю Борису и его детям. Но в Москве многие «важнейшие не захотели признать Годунова великим князем», да и в уездах не все целовали Крест «новому великому князю».