Текст книги "Танцы теней"

Тем временем Кира подсела за стол к Зимородку и его маленькой, тихонькой, как мышка, жене.

– Скучаете?

– Отдыхаем! Нине очень нравится твой салат. Поделишься рецептом?

– Непременно. А что еще?

– Так… все больше о божественном. Не могу понять, что делал Гога в ЛДТ, когда мы его «грохнули». Проверялся – или ждал кого-то?

– Костюмчик примерял. – хмыкнула Кира.

Ей неприятно было вспоминать свою промашку, хотя особых угрызений она не испытывала. Уже не стажерка, чай.

– Это вряд ли… Он ведь и «контрика» своего отпустил. Я думаю – у него была забита встреча с кем-то. Может быть, эта встреча и была целью его приезда.

– А может он специально отпустил «контру», чтобы мы расслабились! – возразила Кира.

Ей не хотелось соглашаться с мыслью, что она завалила важнейший момент операции.

– Это вряд ли…, – повторил Зимородок. – Ты, пожалуйста, прокачай в памяти всех, кого видела в зале, и я тоже, и Старый. Может быть, когда-нибудь всплывет… Завтра сядем и запишем словесные портреты, хорошо?

Жена Зимородка сидела отстраненно, сложив сухонькие ручки на острых коленях, обтянутых праздничным платьем. Странные разговоры мужа и именинницы не удивляли и не волновали ее. Она привыкла.

– Костя, у меня к тебе дело. – поманила Кира пальцем удивленного капитана.

– Да чего ты? Говори здесь, Нинка свой человек!

– Это здесь не могу. Маленький секрет праздничного пирога.

Они вышли на кухоньку. В малогабаритной двухкомнатной квартирке было не развернуться, но бездомному капитану и его жене и такое жилье показалось бы хоромами.

– Что случилось? – посерьезнел Клякса при виде особого, служебного выражения Кириных глаз.

– Пока ничего, но… Это все Лариска. Она приволокла этого… Василия. Я его первый раз вижу.

– Ну и что?

– Он мне не нравится.

– Дело вкуса… мне тоже. Но ты давай, все выкладывай.

– Понимаешь… он тут под шумок выспрашивал у моей девочки, не менты ли мы.

Зимородок вздернул брови, как-то весь тотчас заострился, почерствел скуластым, немного деспотическим лицом. Когда посторонние интересуются семьей разведчика – настораживается вся служба, подобно дикобразу.

– Что за человек твоя подруга?

– Так… семейная неудачница, как и я. Не надо, не говори ничего. Только я делаю свое дело… ращу зайчика, а она ищет женского счастья. Этот Василий у нее невесть какой по счету.

– Понятно… Припоминаю: он, когда вошел, осмотрел всю квартиру. Даже в спальню к вам заглянул. Я засек – но не задумался.

– Что будем делать?

– Для начала – сфотографируемся. Сегодняшний сабантуйчик просто необходимо увековечить. Для семейного альбома… и на всякий случай.

* * *

Когда после перекура с танцами все расселись за столом, и разомлевший от закусок и комплиментов Василий опять взял в ласковые руки Кирину гитару, Морзик по знаку узких губ Кляксы потребовал фотоаппарат.

Через некоторое время Клякса отлучился под благовидным предлогом, пошумел водой в туалете и, вернувшись, потирая влажные руки, шепнул имениннице на ухо с прикольной улыбочкой, но серьезным шепотом:

– У него липовое водительское удостоверение. Фотка переклеена. Работа грубая, халтура. Печать пририсовали – и вся недолга...

Кира покачала головой и прыснула, сузив глаза, будто от удачной шуточки.

– Да что ты говоришь! Как же мне теперь поступить?

– Предупредишь подругу?

Оба внимательно посмотрели на противоположный край праздничного стола, где на диване молодящаяся Лариса, с крашеными в платиновый цвет короткими волосами, льнула к плечу почти двухметрового красавца с героическим подбородком.

– Не думаю, что это выход…, – ответила Кира. – Попробуй вот это блюдо. Оно называется «козел в огороде». Я за тобой поухаживаю…

– "Козел в огороде"? Здорово. Как раз наш случай…

Некоторое время Зимородок чревоугодствовал, не поднимая глаз от тарелки.

Его мышка-жена Нина уже догадалась, в чем дело, и ничем не мешала, не привлекала к мужу чужого внимания. Когда-то давно, в молодости она ревновала капитана к работе, даже грозилась уехать к маме, но, посидев на шифровках и делах службы контрразведки, приняла, как закон, простые истины: без этоговсе погибнут, и этонельзя делать иначе, чем делает ее героический Костик. Ничего не получится, лучше и не пробовать.

С тех пор у Кляксы не было друга надежнее и беззаветнее, чем собственная жена. Такое еще встречается в природе русских женщин, и, к счастью, не редкость. Они и есть, наверное, тайный оплот государства.

– Попрошу Мишу прокачать этого жирафа через МВД. – вздохнула Кира. – Надеюсь, он не серийный маньяк, а всего лишь аферист-многоженец… Как мне это надоело – шпионы, маньяки, террористы…

– По роже подходит. – буркнул Клякса с набитым ртом. – Ты расстроилась… Этот гад испортил тебе день рождения.

Он призадумался на минуту, вытер рот цветастой салфеткой, решительно смял ее жесткими пальцами.

– Забей на это, как выражается мой старший. Хорошее словечко, верно? Вчера из Черноморска вернулся Маэстро с ребятами… Сегодня их дежурство, так что должны быть на месте, если их на очередной захват не сорвали... Не будем ждать до завтра. Я для тебя сейчас устрою персональный спектакль. Ты только подругу успокой, чтобы ее припадок не хватил.

Глаза Киры неподдельно округлились от удивления.

– Костя! Ты ли это? Ты собираешься воспользоваться личными связями со спецназом, прибегнуть к неконституционным методам? А кто нам мозги полоскал все эти годы? Про кодекс разведчика? Про закон о негласных методах работы? Изучать заставлял! Конспектировать!

Зимородок, сложив руки на округлившемся животе, отдувался после сытной еды.

Хитро улыбнулся:

– Я же ваш начальник. Мне положено. Впрочем, если ты меня осуждаешь, я могу ничего не предпринимать. Пусть твою Лариску в очередной раз облапошат, раз ты такая чистюля.

– Что ты! Я просто удивлена до онемения! Ты, случаем, не выпил лишнего? Я думала, инструкция и ты – близнецы-братья!

– Так оно и есть. Но сегодня может случиться исключение, подтверждающее правило. Персонально для тебя. Иногда страсть как хочется отвести душу, поучаствовать в установлении справедливости... Но если ты будешь орать, как стажер-первогодок, спектакля не получится. Продолжай праздновать и предоставь все хлопоты шефу.

– Ты – золото! – разулыбалась Кобра. – Нина, у вас замечательный муж! У меня даже настроение поднялось. А Лариска – она хорошая, только бестолковая какая-то… Всякое дерьмо из вас, мужчин, к ней липнет. Так всегда было, еще со школы...

– С этим не ко мне. – отмахнулся Зимородок. – Это к психологам, в отделение психокоррекции! Попроси Лехельта передать мне телефон.

– Да я сама принесу!

Кира с легкостью встала и направилась в прихожую.

Проходя мимо Ларисы и Василия, она одарила удивленного красавца-мужчину своей неотразимой беспощадной улыбкой.

* * *

Через два часа застолье завершилось. Молодежь попарно сбежала гулять дальше, а «старики» неспешно пошли в метель по широким питерским проспектам к метро. Кира подхватила под руки Ларису и Нину.

– Девочки, я хочу вам что-то показать! Нет-нет, мужчинам нельзя!

– Иди, иди. – кивнул жене Зимородок. – Мы с Васей тут покурим.

Возбужденно хохоча, будто под хмельком, Кира затащила женщин за угол. Необузданный бес вседозволенности проснулся в ней.

– Девчонки! Я хочу с вами сходить в мужской стриптиз! Вот прямо сейчас!

Они стояли у входа в ночной клуб «Сафо».

Нина молчала. Она подозревала, что все это не просто так, и боялась помешать. У Ларисы глаза на лоб полезли от удивления. А Кира и сама не могла уже сказать, играет ли она, или говорит всерьез.

– Ну, что вы? Пойдемте! Мужики там себе постоят! Мы быстро!

Такое бывало в ее жизни, когда ее несло безудержно, но все это было давно. Сейчас она с некоторым сожалением чувствовала, что вполне себя контролирует. Ей просто надо было продержать женщин за углом некоторое время...

Когда они вернулись, на перекрестке попыхивал огоньком сигаретки одинокий Костя Зимородок.

– А где Вася? – дрогнувшим голосом женщины, привыкшей к неприятным сюрпризам, спросила Лариса.

– Вася? – неподдельно изумился Зимородок. – А, Вася!.. Он какой-то странный! Вдруг сказал, что все осознал, что ему нужно срочно изменить свою жизнь – вскочил в такси и умчался! Это вы на него так подействовали, Лара? Впервые вижу, чтобы женщина так могла завести мужчину!

– Да будет вам! Куда же он уехал?! Может, домой?

– Вы знаете, где он живет?

– Он живет у меня!

– А вы дали ему ключи от квартиры?

– Ну, да…

– Вы давно знакомы?

– Давно… две недели… Вы на что намекаете?!

– Я бы на вашем месте побыстрее поехал домой и проверил, все ли на месте. Ей богу, всякое нынче случается…

– Это собаки и лошади случаются! – отрезала огорченная донельзя Кирина подруга. Она преподавала на филологическом.

Они посадили отчаявшегося устроить личную жизнь филолога в маршрутку. Кира расхохоталась. Жена Зимородка посмотрела на нее с осуждением.

– Где он?! – жадно спросила Кира.

Зимородок показал пальцем за спину, на знакомый белый микроавтобус РССН, неприметно стоящий у ларьков. Из микроавтобуса доносились чьи-то приглушенные вскрики.

На переднем бампере боевой машины ГрАДа сидел меланхоличный Гусар и покуривал.

Завидев Киру, спецназовец привстал, приветливо взмахнул затянутой в штурмовую перчатку рукой и снова сел.

– Я хочу на него посмотреть! Кляксочка, ну пожалуйста! Одним глазочком! А то подарок будет неполный!

– Исключено, Кируша. Ты устала. Да и люди пока работают. Маэстро, вон, так раздухарился, что пообещал получить с Васятки полную признанку. Даже с Тюленем поспорил, что управится за десять минут. На литруху «Сабадаша»... Так что пойдем, мы проводим тебя. Проветримся. Нам всем надо немного проветриться... Не осуждай нас, Нинулька. У нас работа нервная…

* * *

Кира, перемыв посуду, уже спала тяжелым, беспокойным сном, когда зазвонил телефон. По ночам звонили только ей.

Подруга Лариска рыдала в трубку.

– Кирочка, какой благородный мужчина! Я, кажется, нашла свое счастье!

– Поздравляю…, – без энтузиазма ответила Кобра. Запал ее уже прошел, уступив место раздражительности. – Вещи-то на месте?

– Все, все на месте! То есть, он собирался, видимо, меня обокрасть, всё ценное уже в два чемодана упаковал, но я на него так подействовала! Я просто перевернула всю его жизнь!

– С чего ты взяла? Он что – звонил тебе?

– Да, звонил! Ты не поверишь, какой это благородный и честный человек! Он плакал в телефон! Он просил прощения за то, что ранил мне сердце! Он сказал, что во всем раскаивается и идет в милицию! Он во всем признается… он тут, оказывается, обокрал вот так пятерых женщин… но теперь с этим покончено! Он обещал вернуться ко мне после тюрьмы! Честным! Кирочка, я буду его ждать! Я его найду и поеду за ним! Представляешь, какое счастье?!

– Поздравляю…, – вяло повторила Кира. – Я же говорила тебе, что все еще устроится. Только ты его лучше сейчас не ищи.

– Почему?!

– Ему сейчас трудно. Он будет чувствовать себя униженным. У него гордость будет страдать. А ключи от квартиры он тебе вернул?

– Представляешь – приехал какой-то бородатый милиционер, здоровый такой, бритый еще наголо, похожий на чеченца, и оставил под дверью конверт с ключами и копией Васиной явки с повинной. Я побоялась открывать, потом забрала, когда он ушел... А что же мне сейчас делать?

– Спать! – буркнула Кира и положила трубку.

Она лежала на спине с открытыми глазами и улыбалась.

Тяжелое нервное напряжение последних месяцев отступило и Кира вновь обретала спокойствие, равновесие и веру в правильность окружающего мира.

ГЛАВА 5
ПОЧЕТНЫЙ ГРЫЖЕНОСЕЦ

Лехельт провожал Марину вереницей знакомых улиц. Прошли мимо памятного парадного с дырой в филенчатой двери.

Маринка фыркнула:

– Помнишь, как это ты… с горбиком?

– А ты как визжала с лопатой? Прямо как самурай!

– Я не могу понять одну вещь, Андрюша…

– Какую? – насторожился Лехельт. Он ожидал новых расспросов о работе.

– Почему мне с тобой так спокойно? Так спокойно-спокойно, будто ничего плохого не может случиться? Я за тобой себя чувствую, как за каменной стеной.

– Ну… – зарделся в темноте разведчик Дональд, – на стену я мало похож. Больше – на симпатичную оградку...

Она повернулась, обняла и поцеловала его, и они неспешно двинулись дальше.

– Ты знаешь, – продолжала Марина, – сегодня я впервые за весь вечер не слышала ни слова о деньгах! Ни разу! Ты обратил внимание? У тебя классные ребята, и шеф твой мне понравился. Жалко, что жена у него какая-то… ни рыба, ни мясо. Только фирма у вас странная… неделовая какая-то. Я думаю, вы так скоро прогорите, в такой милой компании. Как жить будешь, Андрюша?

– Мама была права. – засмеялся Лехельт. – Ты очень здравомыслящая девушка.

– Разве это плохо?

– Что русскому здорово, то немцу смерть. Кому-то плохо, кому-то хорошо…

– А тебе?

– Я тебя люблю. Но я не такой здравомыслящий.

– А какой ты? Как твои ребята?

– Клякса… это мы шефа так дразним, Кира, Дмитрий Аркадьевич – они все хорошие люди, но они уже другие. Не такие, как мы с Вовкой. Но я иногда чувствую, что это неотвратимо. Это судьба.

– Ну… с Кирой все ясно… истеричка в начальной фазе климакса.

Андрей нахмурился, но сдержался.

– А судьбы не существует, Андрюшенька. – продолжила Марина. – Судьбу мы сами творим.

– Ты в это серьезно веришь? Некоторые варианты судьбы меня определенно не греют.

– А что тебя греет? Прозябание на жаловании?

– Я тоже когда-то так думал. – сказал Лехельт. – Тут есть кое-что помимо денег... В деньгах не измеряемое. Это разные вещи, они не заменяют друг друга. Хорошо бы совмещать их, да не всегда удается. Мне жаль будет это все потерять. Но моя фирма не прогорит, не волнуйся. Это исключено.

– Чем-то надо жертвовать. Ты, по-моему, излишне все усложняешь.

– Рома зато все упрощает.

– Рома чересчур все упрощает! До чистого фрейдизма, до зоологии! Но в одном он прав – надо стремиться жить достойно.

– Осталось только понять – что значит «жить достойно».

– Например – это не тащиться пешком по ночным улицам, а ехать на машине. Не обижайся! Ты сегодня ночуешь у меня. С родителями я уже договорилась. Не всегда же нам будет так вести с защитниками, как в прошлый раз...

«Что ж, разведчик Дональд! – подумал Андрей. – Вот и близится твой роковой час! Не зря Волан говорил: ты уйдешь со службы, как только захочешь жениться – или не уйдешь никогда».

– Дай хоть университет закончить! – брякнул он в голос и Марина немо изумилась.

* * *

Тем временем Морзик с Людмилой, до одури напрыгавшись на досках танцевального клуба в ДК Ленсовета, отполировав коктейлями выпитое и съеденное у Киры, дважды подравшись с какой-то нечистью, благополучно достигли Вовкиной холостяцкой квартиры, за поднаем которой он отдавал, не жалея, половину зарплаты.

В случаях, подобных этому, затраты окупались.

– Только чур! Никаких Вермаров! – сказал Морзик заплетающимся языком. – Ты извини, у меня папа простой шофер. Я этого всего… ну-у…, – он повертел пальцами перед глазами для большей убедительности, – н-не люблю! Я вот это люблю!

И он поцеловал вконец обалдевшую Людку взасос, да так долго, что у нее захватило дыхание, после чего вдруг злобно зашипел и выпустил девушку из медвежьих объятий.

– Что такое?! Что такое?! – затарахтел испуганный Пушок, тараща блестящие глазки.

– Руки, блин, болят!.. Мозоли!.. Я гадом буду – а докопаюсь, зачем они роют эти треклятые ямы!

– Потом... После...

* * *

Тем временем Дональда и Морзика с ностальгической нежностью, как родных, вспоминал стажер Ролик, корчась в тоске и печали на переднем сидении холодной постовой машины, затаившейся на тротуаре у гатчинского домика дознания.

Миша Тыбинь с легкостью показал стажеру, кто в машине хозяин...

Не вдаваясь в объяснения, он покинул место наблюдения у рынка, где они торчали с обеда, и безошибочно пригнал машину по темноте на этот пятачок тротуара за кустами, едва не переехав по пути лежавшего навзничь посередине дороги злобно сопящего во сне подполковника милиции Шишкобабова, обряженного на сей раз в темно-синее трико, огромные, размера эдак пятидесятого валенки с калошами и старый серый тулуп, и оттого почти сливающегося по цвету с асфальтом. Издалека начальника гатчинского ОБЭПа можно было легко принять за «лежачего полицейского», ограничивающего скорость при проезде мимо школ и иных учреждений.

– Мы разве не домой? – недоуменно спросил Ролик, вертя спросонья головой, еще побаливавшей после сотрясения.

– Нет. – философически ответствовал Старый.

– А мы разве не у Кубика должны дежурить? Они никуда не смоются?

Получив в ответ такое же содержательное «нет» из регистра нижней октавы, стажер обиделся и «увял», а именно это Старому и было нужно. Он был очень рад тому факту, что стажер продрых все дежурство и не пытался вступать с напарником в дружеские контакты. Он также не желал объяснять зеленому Ролику источник своей уверенности в том, что сегодня до самого рассвета лидеры местной чеченской диаспоры не тронутся с места.

Уверенность эта базировалась на некоторых действиях, которые с наступлением сумерек Михаил Тыбинь произвел с замками теплого гаража, в котором объекты держали своих «железных коней».

Едва стемнело, он, никем не замеченный, воспользовавшись крепчавшим морозцем, забил замочные скважины жевательной резинкой и залепил подтаявшим в ладонях снегом.

Этому, конечно, нельзя было научиться по учебникам оперативной подготовки. На курсах повышения квалификации такого тоже не преподавали. Вмешательство в личную жизнь граждан официально строжайше запрещалось, и педант Клякса устроил бы Тыбиню головомойку за подобные художества.

Но Старый и не спешил делиться ни с кем своими «ноу-хау». Он знал их в великом множестве, чему обучило его богатое ментовское прошлое. Бывший опер Вильнюсской уголовки имел за плечами огромный жизненный опыт.

В девяносто втором тот самый жизненный опыт, да небольшой чемоданчик с двумя экземплярами личного дела, сменой белья, свитером, шерстяными носками и половинкой жаренной курицы составляли все его достояние, с которым он ступил на перрон Витебского вокзала Ленинграда. В Вильнюсе осталась могила убитой литовскими националистами жены, разграбленная квартира и ордер на арест за преступления против молодого демократического государства – ничуть не менее идиотский, чем ордера на ребят из рижского ОМОНа.

Нервная система мрачного мосластого мента была изрядно расшатана, что и повлияло благотворно на его последующую судьбу.

Ночуя все на том же вокзале, в обществе бомжей и одного бездомного капитана первого ранга, он не стал отводить глаза в сторонку, когда пятеро подвыпивших челноков попытались затащить в уголок за баулы небогато одетую молодую женщину.

Челноки, помогая друг другу, похромали в травмопункт, а Михаил с Кирой пошли в гости к Кляксе, чей наряд вел в то время наблюдение за транзитом недоброкачественного спирта из Прибалтики. Уже через месяц, после соответствующей проверки, Михаил обрел новое место жительство, новую фамилию и новую службу.

Рассказывать об этом кому бы то ни было, а особенно желторотому стажеру, Тыбинь считал ниже своего достоинства.

Также не желал он объяснять Ролику, что, пока тот дрых, почмокивая, привалившись щекой к обивке сидения, Старый «прослушал» по радиоканалу сходку напуганных рыночных сержантов. Местечко они выбрали неудачное – на складе, прямо под «жучком», поставленным Кляксой.

Среди них отсутствовал сержант Шамшаров, задержанный опером Багетдиновым по подозрению в подельничестве с Урюком. Еле откупившись от насланных на них корыстолюбивых сотрудников ОРБ, сержанты мучительно искали спасение от новой, более серьезной напасти. Видимо, Шамшаров не один трудился на кровавой автомобильной ниве.

Вердикт сборища предсказать было нетрудно.

Опера Багетдинова решено было "вогнать в доску<Вогнать в доску – убить (жарг.).>" сегодня же. Поэтому Старый и поставил свой автомобиль под кустами неподалеку от освещенного окна кабинета веселого татарина.

– А печку включить можно? – жалобно проскулил Ролик, поеживаясь в стынущей машине.

– Нет.

– А музычку?

– Нет.

– А в туалет выйти?

– Нет.

– А узнать…

– Нельзя.

– Блин, но я писать хочу!

Старый оставил этот возглас без комментариев.

Хотеть не вредно.

Освещенное окно вдруг погасло. Тотчас Тыбинь, как будто и не сидел целый день в машине, проворно наклонился и чем-то клацнул у полика салона.

– Помоги-ка…, – попросил он стажера.

Ролик наклонился, сунул вниз руку. Наручник защелкнулся и стажер увидел себя пристегнутым к раме переднего сидения.

– Это чтобы ты никуда не влез. – поспешно пояснил Старый, и, пока стажер «догонял» ситуацию, прихватил короткую, но увесистую шоферскую монтировку и беззвучно вышел из машины. Он умел открывать дверцы без щелчка и скрипа.

Миша был уверен, что стрелять сержанты не станут.

Представят все дело пьяной дракой.

А здесь опыт и сила были на стороне Тыбиня. И тяжелые металлические предметы в случае необходимости он пускал в ход без колебаний, что называется, в полную дурь. Без привычки это не так-то просто.

Опер, утомленный писаниной, устало брел домой, к переезду, кутаясь по самый нос в шарф, натягивая на уши кепку, не оглядываясь и не надеясь на местный транспорт.

Тыбинь шел за ним, держась в тени, стараясь быть поближе.

Багет оглянулся раз, другой – и прибавил шагу.

Старый озлобленно сплюнул, поспешая за ним. Татарин прибавлял прыти, все внимание обратив на загадочного преследователя, и нападение спереди застало его врасплох. Выскочившие из-за темных голых кустов фигуры ударили его чем-то тяжелым по голове и уже примерились добивать, когда Тыбинь, перейдя на бег, громко засвистел в милицейский свисток.

– Я тебе щас его в задницу вобью! – испуганно заорал один нападавший.

Тыбинь, выплюнув свисток, висевший на веревочке на его толстой шее, закрываясь левой рукой, ударил с разбегу плечом и головой, и одновременно – монтировкой внизу, по колену.

Хруст, громкий вой и падение тела обозначили его успех.

Дальше он только успевал вертеться, отмахиваясь, и раз за разом попадая стальным «припасом» по конечностям противников. Он не старался дотянуться до голов и туловищ, так как сам был короткорук.

Однако удар трехкилограммовой железякой по руке выводит неподготовленного человека из строя так же эффективно, как и по голове.

Невероятно проворный, защищенный толстым ватником и шапкой-ушанкой, Старый бился, как средневековый воин в пропитанных солевым раствором полотняных доспехах. Сержанты же притащили с собой свои казенные дубинки, не пробивавшие ватник со спины и боков. Правда, один удар сбил с головы Тыбиня шапку.

Позабытый у обочины Багетдинов, придя в себя, перевернулся набок, достал пистолет и трижды выпалил в звездное морозное небо. Нападавшие молча сыпанули по сторонам, подхватив покалеченного первым ударом монтировки товарища. Вскоре топот ног их стих и слышно стало лишь утомленное сопение Тыбиня, искавшего в потемках шапку, да стоны раненого опера.

– Слышь…, – слабо позвал Багетдинов. – Ты кто?

– Водитель с автобазы. – буркнул Тыбинь. – А ты кто?

– Дед Пихто! – злобно отозвался опер и заскулил от боли.

Голову ему разнесли крепко.

– Ты никого… из этих… не узнал? – жалобно спросил Багет, пересилив страдания.

– Я их пометил всех… вот этим инструментом! Сам завтра узнаешь. – успокоительно сказал Старый, отдуваясь, подходя к оперу. – Ну, тебе неотложку вызывать, или как?

– Я где?.. – жалобно спросил Багет.

Его неожиданно вырвало на снег обочины.

– Да здесь ты… на Достоевского. У тебя, видать, сотрясение…

– Догадливый, черт… Посмотрел бы я, что у тебя было бы, если так звезданут… Не видишь там… башка-то целая? Не вытекли мозги-то?

– А они есть? – ухмыльнулся Тыбинь.

– Повыступай мне… Вон… напротив… железнодорожная больница… Постучи туда, скажи – сотрудника милиции ранили…

– То-то я смотрю – ты с пистолетиком, – Михаил заметил, что Багетдинов клонится вбок. – Но-но-но! Ты смотри, держись! Я живо!

– Ничего… я полежу… мне так легче… Слышь, эй!..

– Ну, чего? – недовольно обернулся Тыбинь, зашагавший уже на огонек приемного покоя.

– Повезло мне, что ты шел… Спасибо…

* * *

Когда Старый вернулся к своей машине, доведенный до отчаяния стажер, свесившись из салона за борт, справлял малую нужду в забавной и неудобной позе.

– Ну где вас носит! – зскулил он, изогнутый в три погибели. – Я все Кляксе расскажу!

– Не шуми. – примирительно сказал Тыбинь. – Помогал одному коллеге по работе… уладить мелкие неприятности.

– Ага, вижу! – стажер сбавил обороты. – Это мелкие неприятности пописали вам ножами весь бушлат?! Вон, с боков вата торчит! И из пушки палили...

– Ух, ты! – Старый ощупал ватник. – Я и не заметил…

– Потом насмотритесь! Давайте, отстегивайте меня! Я не герой! Я домой хочу.

* * *

Нестерович сидел за своим рабочим столом, тупо глядел в стену, ел шоколадные конфеты и запивал горячим чаем.

Стопка ярких фантиков росла на углу стола.

Когда приходилось много думать, капитан пожирал сладкое в потрясающих количествах.

У него не «срасталось». Операции на «Аметисте», в ГОИ и в ЛОМО не принесли результатов, хотя на этот раз работали с изюминкой, разделив стандартную «чистку» на три фазы.

Сначала работники режимных органов, подчиненные одному из отделов управления, в соответствии с производственным циклом и порядком прохождения готовой продукции очертили круг проверяемых.

Длиннющие списки в сотни фамилий по возможности утрясли, подсократили, выбросив из них самых старых и заслуженных, ветеранов и патриотов военно-промышленного комплекса. Этим занимались специалисты управления по кадрам, числящиеся на скромных должностях делопроизводителей и контролеров.

Потом была проведена первая, подготовительная фаза проверки. По информации специально нацеленной агентуры установили контакты и круг общения сотрудников секторов и лабораторий, занимавшихся экспериментальной тематикой.

Вторая фаза – демонстративная – призвана была вспугнуть подозреваемых, а затем успокоить, убедить, что гроза была – и миновала. На завод, в конструкторское бюро и институт нагрянули дотошные, но «бестолковые» комиссии, набранные из сотрудников управления ФСБ по Министерству обороны. После их отъезда по цехам и комплексам поползли специально подобранные слухи на шпионские темы – один нелепее другого. За внешней нелепицей скрывались, однако, определенные указания на тот или иной сектор, заранее плотно взятый под наблюдение. Обычно в этом секторе работал агент управления.

Каждый из работников, проявивший излишний интерес к происходящему в этой научной группе, тотчас брался на заметку и попадал в круг вторичной проверки. Это была уже третья, заключительная фаза.

Но и она не принесла результатов.

Операцию, подобную этой, можно считать удачной, когда список подозреваемых умещается на одной страничке. В пластиковой же папке Нестеровича по прежнему лежали десятки исчирканных листов по каждому предприятию. Провести оперативную разработку такого числа людей силами питерской «наружки» было нереально.

Наступал тяжкий час анализа: по своему разумению, чутьем, опытом, божьей милостью надо было выделить из списка не больше двадцати фамилий и выдать по ним задание ребятам Шубина. Если брать с закрытыми глазами – шанс угадать меньше десяти процентов.

В компьютере капитана существовало по крайней мере пять версий упорядочения списков.

Во-первых, по возрасту: молодые наиболее опасны, ибо наименее подготовлены к защите от психологического давления и довольно легко относятся к возможности заработать лишние деньги, коих, как известно, никогда много не бывает.

На этом постулате настаивал его коллега Дмитриев.

Во-вторых, по возможности совершить задуманное. С этим у самого Нестеровича еще не было ясности.

В третьих – по степени квалификации.

В четвертых – люди, проявившие интерес к происходящему в третьей фазе операции.

В пятых – люди, внешне не проявившие никакого интереса.

А можно было еще придумать и в-шестых, и в-седьмых...

Программы сортировки и сравнения уныло показывали, что первые два десятка фамилий любой версии почти нигде не совпадали с другими четырьмя. Преодолевая страстное желание малость подкорректировать списки для скорейшего получения результата, Нестерович сидел и ел конфеты, пачкая губы и пальцы шоколадом.

Перед ним под стеклом лежали разрисованные фломастерами схемы производства экспериментального варианта «Иглы».

* * *

Коронид получала пятая лаборатория ГОИ со своего химического производства в Сертолово. Из него по заказам заведующих секторами экспериментальный заводик прессовал элементы будущих оптических систем и устройств.

– А они не являются секретными изделиями! – заявил Нестеровичу первый заместитель генерального директора. – Это наша интеллектуальная собственность и мы не собираемся топить ее в трясине государственных секретов! Ваше ведомство и без того режет нас без ножа, не дает публиковать и продавать результаты. Мы на вас в суд подадим! Опричники! Сатрапы!..

Зам был высоким толстым мужчиной, в блестящем костюме от Бриони, с огромной золотой булавкой поперек синего двухсотдолларового галстука.

"Цепи золотой ему не хватает, граммов на пятьсот. – подумал Нестерович. – И печатки с брюликами... Как раз был бы клиент для СЭБа <СЭБ – служба экономической безопасности УФСБ.>...".

Учет, однако, в ГОИ был на высоте.

Все детали из коронида, выпущенные заводиком для собственных нужд института, оказались в наличии. В цехе горячей прессовки капитан внимательно изучил производственный процесс и даже блеснул эрудицией перед начальником участка, правильно назвав полосу ультрафиолетового излучения в ангстремах, и дав понять, что знает характеристики спектра солнечного света.

– Вас нынче хорошо готовят. – сказал седой, как лунь, начальник участка.

– Я закончил матмех.

– Я тоже… Что же человек, закончивший матмех, делает в особом отделе?

Нестерович ходил по цеху в составе комиссии особистов.

– Он делает свою работу. Скажите, можно ли при наличии исходного композита изготовить обтекатель на другом подобном производстве?

– На другом? Вот вы куда ведете… Видите ли, мы применяем точные прессовочные формы, полученные экспериментально. Надо добиться минимальной толщины, чтобы избежать потерь излучения, и в то же время сохранить запас прочности с учетом абляции. Нашего обтекателя хватает на один полет – он стирается от скоростного напора воздуха. Кривизну еще нужно сохранить… А впрочем – все это блохи. На любом предприятии, оснащенном горячим прессом, можно сделать это, коллега. Не столь прецезионно – но работать будет. Вам этого официально никто не подтвердит, из рекламных соображений, но вы уж мне поверьте. Все они здесь прошли вот через эти руки…

И старик показал Нестеровичу темные морщинистые ладони.