Текст книги "Танцы теней"

Впереди, во втором дворе стоял неприметный серенький человек в теплой кепке, надвинутой на глаза, с мешком Дадашева в руках. Кира не могла его разглядеть – было слишком далеко.

Человек испуганно замер, глядя на Киру. От него исходил страх и непонятная угроза. Кроме них во дворе никого не было.

Кира, раздумывала, нащупывая в кармане теплую ребристую рукоять ПММа:

«Откуда он мне знаком? Я не вижу его лица… никаких черт… и все-таки он кажется мне знакомым. Походка? Голова? Фигура? Подойти поближе…»

Она сделала шаг вперед.

Человек встрепенулся, проворно засеменил к ближайшему подъезду и скрылся в темном дверном проеме. Идти за ним, имея на подстраховке стажера, было неразумно. Клякса не зря предупреждал.

И, в конце концов, может быть, цель поездки не эти дурацкие кости?

Может, их по пути забросили, собачке на корм?..

Кира встрепенулась и побежала прочь со двора, с каждым шагом чувствуя облегчение, будто серьезная опасность миновала ее.

Ролик самовольно влез-таки за руль.

Если бы он не сделал этого и не подъехал к самой арке, чтобы подобрать Киру, они грохнули бы Дадашева. Черная «Волга» была уже за углом, на проспекте Стачек. Стажер действительно неплохо водил и они без приключений протянули объект по набережной обводного канала на Лиговский, где машина Кубика остановилась возле дома 56. Дадашев, сопровождаемый водителем, спустился в подвальный ресторанчик «У Михалыча».

– Поезжай прямо, – сказала Кира, – в конце дома будет поворот во двор. Заезжай и сразу развернись... Молодец. Теперь немного подождем, а потом ты пойдешь, спустишься в ресторан и посмотришь, с кем сидит Кубик. Только одним взглядом, не пялься. Запомни одежду, общие черты – и все. Это твое первое самостоятельное задание. Если обратят внимание – попросись зайти в туалет или позвонить.

Стажер ушел.

Минуты потянулись одна за одной.

«И впрямь, старею. – невесело усмехнулась Кира. – Материнский инстинкт срабатывает, волнуюсь. Забавный мальчик…».

Она вышла из машины, походила взад-вперед по узкому гулкому двору, заваленному по краям сугробами. Вызывать Ролика по связи нельзя – в маленьком помещении кабачка будет слышно окружающим.

Кира прошла на улицу и осторожно спустилась по крутым ступенькам в заведение.

Пахнуло теплом, сигаретным дымом и ароматами кухни. У гардеробщика было какое-то странное выражение лица. Жестом дав понять, что не нужно беспокоиться, Кира осторожно заглянула в зал сбоку, так, что ей видна была лишь стойка бара.

За стойкой на вертящейся табуретке сидел, скрестив ноги, Ролик, курил, сосал пиво из банки и, размахивая рукой с сигаретой, что-то шумно рассказывал бармену. Он увидел Киру – и не увидел одновременно. То есть, он смотрел прямо сквозь нее, весь оставаясь в повествовании, в общении с собеседником.

«Хороший артист» – подумала она, направившись к выходу. Дадашев с водителем, по всей видимости, сидели в глубине зала и Ролик их контролировал.

Она поднялась по ступенькам безо всякой одышки и, выйдя на улицу, на секунду зажмурилась от света и снега, а когда глаза привыкли, сердце ее стукнуло и она поняла: началось!

– Эй-эй-эй! Что вы делаете! Куда вы ее тащите?!

Восемь бритых суровых громил, не выказывая особого напряжения на серьезных лицах, несли со двора на руках ее постовые «Жигули». Чем-то это напоминало переезд, когда грузчики несут рояль, или выход похоронной процессии с гробом.

– Молодые люди! Я вам говорю!

Кира была удивлена.

В ее богатой практике такое приключилось впервые. Она удовлетворенно отметила, что остается спокойной и холодной, даже чрезмерно холодной для такой пикантной ситуации.

– Да что же это такое, в самом деле?! – взвизгнула Кира, решив, что немножко истерики будет вполне уместно.

– Нишкни, тетка! – натужно просипел крайний. – Кипишь не разводи. Всё путем.

Они, наконец, преодолели угол тесных ворот, по очереди протирая тугими спинами кирпичный столб, и поспешно понесли машину вдоль улицы. Кира, забегая по сторонам, заторопилась за ними.

Пройдя метров десять вверх по Лиговскому, богатыри осторожно поставили машину на тротуар, не качнув, не скрипнув рессорами.

– Уф-ф! Хорошо, что сигнализация не сработала. – деловито сказал один из бугаев.

– Объясните мне, наконец!

– Тихо! Ваша тачка мешала нам проехать – вот и все.

Они заторопились назад, к воротам, в которые задом въехал фургончик-"мерседес", и скрылись во дворе. Только теперь Кира заметила, что у входа в ресторанчик прибавилось крутых машин, и поспешно села в салон.

– Ролик, немедленно выходи! Быстро!

– Я перезвоню попозже! – раздался в салоне нахальный, развязный голос стажера. Ролик, не таился, изображая разговор по мобильному телефону.

Кира ругнулась, достала пистолет, дослала патрон в патронник, положила оружие на переднее сидение.

Завела машину, в который раз поражаясь собачьему чутью Кляксы.

Ведь предупредил же!

Как в воду смотрел!

Развернулась и встала капотом ко входу в ресторанчик. Хлопнув дверцами, из роскошных иномарок одновременно вышли человек пять, гуськом спустились по ступенькам вниз. Они показались Кире странно знакомыми – но она не успела их как следует разглядеть.

Один верзила, посвистывая, остался на улице у входа, держа руку под курткой.

– База, ответь троечке! Прошу помощи! Ситуацию не контролирую. Видимо, попали в разборку группировок. На посту разведчик… стажер.

– Кто на связи?! – тотчас отозвался оперативный дежурный «кукушки».

– Кобра на связи!

– Где находитесь?!.. Ясно... Докладывайте обстановку! – Кира доложила. – Понятно... К вам пошел наряд Баклана. Десять минут, Кобра! Отыграй десять минут! Они на Суворовском.

Пока Кира докладывала, снизу из подвала, пятясь спиной вперед, нащупывая дрожащими руками перила, выбрался водитель Дадашева.

За ним медленно поднимался один из приезжих, приставив ко лбу чеченца пистолет с длинным глушителем.

«Беретта», модель девяносто три, эр<Беретта 93R – итальянский автоматический пистолет, способный вести огонь как одиночными выстрелами, так и фиксированными очередями по три выстрела. Калибр – 9 мм, масса снаряженного пистолета – 1 100 граммов, длина – 240 мм, длина ствола – 156 мм, начальная скорость пули – 375 м/сек., емкость магазина – 15 или 20 патронов 9х19, рабочая прицельная дальность стрельбы – 25-30 м.>, с фирменным пэ-бэ-эсом<ПБС – прибор для бесшумной стрельбы.>– Кобра автоматически определила марку оружия. – Дорогая игрушка..."

Стоявший на шухере браток волосатой лапой принял за ворот чужака, рывком развернул его к «Волге».

Пока водитель трясущимися пальцами отпирал замок, человек с «береттой» дважды выстрелил по колесам. «Волга» осела на правый бок. Стрелок почесал за ухом, обошел машину и еще два раза выстрелил – звук выстрела был неслышим, только лязг затвора и звон ударяющихся об обледеневший асфальт гильз выдавал работу оружия.

Похоже, ему нравился сам процесс. Он разглядывал пистолет и улыбался, как ребенок, получивший новую игрушку. Машина, качнувшись, выпрямилась и опустилась на диски, распластав пробитые шины по заснеженному асфальту.

Напоследок браток засадил две пули в радиатор, из которого тут же повалил пар.

Незаметно выставив из-под пальто объектив видеокамеры, Кира засняла этот акт вандализма над изделием отечественного автопрома.

Из ворот вывернул фургончик, притормозил.

Выскочили двое, подхватили водителя, проворно обыскали и вбросили в кузов через предусмотрительно распахнутые задние дверцы. Один заглянул в салон «Волги», пошарил в бардачке, второй выговаривал человеку с «береттой» за простреленные шины и радиатор. Стрелок пожимал горбатыми от мускулатуры плечами, виновато разводил в стороны длинные, почти до колен руки.

«Уж не спецоперацию ли я снимаю?» – мелькнула у Киры шальная догадка.

Последующие события тотчас развеяли заблуждение. Из подвала послышался пронзительный поросячьий визг и возмущенный басовитый рев.

Визг не содержал ничего членораздельного, а владелец трубного голоса громыхал:

– Ментеныш поганый! Ты здесь зачем? Всё пасешь меня, да?! Колись быстро! Быстро!

Из подвала, из-под вывески решительными шагами поднимался на тротуар бритоголовый мордатый верзила со шрамом через всё лицо.

Теперь Кира безошибочно узнала неугомонного Стоматолога.

Рассвирепевший браток нес перед собой несчастного перепуганного Ролика, ухватив его за уши и щеки громадными ладонями. При каждом вопросе он встряхивал стажера и подносил его голову вплотную к своей покрасневшей от гнева физиономии, заглядывал в полные слез и страха глаза.

– Под стол спрятался, крысенок! Думал – не узнаю! Ну, блин, и что ты здесь делал?!

Бедный Ролик, чувствуя, что уши вот-вот оторвутся, не мог ничего ответить и только визжал от боли и обиды, вытягиваясь на цыпочках, вытанцовывая, брызгая на братка слюной.

Помощь базы явно запаздывала.

– Витенька-а!! Сыно-ок!!

Заполошный крик Киры резанул по ушам окружающим.

Еще в салоне одним движением растрепав волосы для пущего эффекта, она бежала, вытянув перед собой дрожащие руки. Оступилась, упала на колени, ухватила Стоматолога за ногу левой рукой.

– Отпустите! Бога ради – отпустите! Он не сделал ничего плохого! А-а-а!!.

Еще никогда героический пацан не был так близок к гибели.

Можно сказать, сама смерть цепко держала его за толстую мускулистую ногу.

Мощный ПММ, прошибающий на близком расстоянии бронежилеты, был зажат второй рукой в кармане пальто, и Кира сквозь ткань положила бы пятерых братанов за пару мгновений. Чихнуть не успели бы. Она мастерски выполняла подобные упражнения в стрельбе, ухитряясь выпускать от бедра по две пули в секунду – и все на поражение.

Восемь мишеней за три с половиной секунды – таков был ее личный рекорд.

И, в отличие от Кляксы, ее мало волновал исход операции в сравнении с жизнью мальчика. Честно сказать, совсем не волновал. Ее больше беспокоили те, кто сидел в фургончике – на всех могло не хватить патронов в обойме ПММа. Однако иногда выбирать не приходится…

Братков спасли только их человеческие качества.

Доброта спасла.

Четверо коллег по нелегкому ремеслу приведения сознания барыг в соответствие с нормами жизни осуждающе поглядели на Стоматолога.

Тот смутился:

– Че вы, в натуре… За них меня, блин, тогда и повязали! Еще рыжий был с ним… Где он, кстати? – браток еще раз встряхнул стажера. – Тетка, слышь, пусти ногу. Не ползай, а? Я ж тебе не фашист какой-то… Да, блин, забирай ты его на фиг!..

С этими словами он разжал могучие пальцы – и хлюпающий Ролик шмякнулся на колени рядом с Кирой. Кира убрала палец со спускового крючка, отвела ствол от живота Стоматолога, поддержала мальчишку.

Высвободившийся браток наклонился, отер пальцы о куртку стажера и повернулся к коллегам:

– Погнали!

Братки проворно расселись по машинам. Сияющая хромом кавалькада тронулась.

– Где Кубик? – спросила Кира хрипло, покусывая пересохшую губу.

– Они его… через кухню утащили… Он в фургоне, наверное…

– В следующий раз… морду набью. Не посмотрю, что маленький.

– Спасибо…

– А понял, за что?!

– Понял…

Они поковыляли к машине. Оперативный надрывался по связи.

– База, отбой. – устало сказала Кира. – Мы справились. У нас похищение – Стоматолог похитил Кубика. Месть за покушение, я полагаю… Пусть Баклан, если может, примет их. Они на четырех машинах – синий «додж-дюранго», белый «ниссан-патрол», черная «тойота-хайлэндер» и белый фургончик-"мерс-вито". Номеров не разглядела, к сожалению. Старость – не радость…

– Кира, я тебя расцелую! – отозвалась база голосом начальника отдела.

– Они ушли по Лиговке к площади Восстания… Их человек двенадцать. Кубик с водителем – в фургоне. Тяните фургон.

– Баклан их примет! Он уже на площади! – крикнул Завалишин.

– Похищение я засняла… Все, пожалуй. Отдых.

Кира обессилено полулежала на водительском сидении. Прикрыла глаза, сбрасывала нервное напряжение. Ролик рядом шмыгал носом, осторожно трогал горящие распухшие уши.

– Что ты там делал? – спросила она бесцветным голосом, не поднимая век. – Приятеля встретил?

– Что вы, я его впервые видел… Все бармены похожи. Там Кубик встречался с евреем одним. Они сидели в кабинке… там такие кабинки со столами… Они сидели и спорили, и еврей что-то от Дадашева требовал. Так мне показалось… Мне не слышно было.

– А почему ты решил, что это еврей? – удивилась Кобра.

– Да поймете, когда увидите.

Кира открыла глаза.

– А куда он делся, кстати?

– Когда они вошли, то выстрелили в воздух. В потолок, то есть. Мы с евреем прятались под одним столом. А потом – я не видел…

– Это и понятно. Вон тот тип – не он?

– Он, он!

– Хм-м, действительно, еврей… Что ж, поехали за ним потихонечку… У нас сегодня насыщенный день.

Человек, о котором они говорили, выбрался из подвальчика, отбиваясь от разгневанного хозяина, который, судя по всему, требовал заплатить. Одет он был во все черное, на голове была круглая шляпа с маленькими твердыми полями. Вырвавшись из цепких хозяйских лап, он поспешно пошел, почти побежал, оглядываясь.

– Почему вы не едете?

– У него машина за углом. Он ключи на бегу доставал – разве ты не заметил? Вот, пожалуйста… Теперь поехали.

У нового объекта колеса были отечественные – неприметная голубая «девятка».

Кира вела, Ролик снимал. Руки у Киры еще дрожали, управлять было трудно. Но стажер был не в лучшем состоянии.

К счастью, человек с ярко выраженными национальными чертами в прическе и физиономии вскоре припарковался у скверика перед Александринским театром. Здесь он довольно долго сидел в машине, а когда вышел, Кира взглянула на часы.

Было ровно три тридцать.

Несмотря на морозец, человек оставил шляпу в салоне, зато обмотал горло белым шарфом, издалека заметным на фоне черного пальто. Гордо подняв красивую голову, украшенную гривой седых, мелкозавитых волос, горбоносый и пейсатый гражданин принялся прогуливаться вокруг памятника Екатерине Второй, сунув руки в карманы, поеживаясь от холода.

– О-о… – протяжно сказала Кира. – Это совсем другой коленкор…

– Что такое? Что такое? – забеспокоился Ролик, теперь заглядывающий в рот своей наставнице.

– Достань вторую камеру… Ты налево, я направо от памятника. Снимаем все подряд, панорамируем, понял? Влево-вправо, сколько обзора из машины есть. Лишь бы пленки хватило на всю его прогулку.

– А долго он будет гулять?

– Я думаю, не больше получаса. Ты снимай, снимай аккуратно. Нам потом все это просматривать, и не раз. Прохожих снимай, всех-всех прохожих… Машины тоже, так, чтобы номера было видно… Жаль, конечно, что нет второго поста… но вдруг нам повезет…

– Почему он не уходит? Уже замерз весь… вон, нос синий стал…

– Он, Витя, знак подает.

– Какой знак? Кому?

– Какой? Я думаю, то, что он без шляпы и с белым шарфом – это и есть знак. Знак может быть каким угодно. Цвет зонтика, например… или портфель… В общем, что-нибудь из одежды, или просто прогулка в определенное время в определенном месте. А вот кому… я не знаю, кому. Я даже думаю, мы с тобой нескоро это узнаем, если вообще узнаем. Нам надо постараться. Вдруг повезет? Этот кто-то – он будет здесь рядом… он должен знак увидеть. Он может и на троллейбусе мимо проехать, тогда нам не светит ничего, но может и сам лично заявиться… просто мимо пройти вдалеке. И если мы его зацепим… чисто случайно… сегодня, да завтра Баклан заснимет, да послезавтра Клара… потом сможем увидеть на просмотре – понимаешь? По совпадению… мы вычислим его в толпе по совпадению…

– Это что – шпионаж?!

– Догадливый мальчик… Не все мозги из тебя добряк Стоматолог вытряс… Не люблю я работать по бандюгаам… с шпионами куда приятнее… Вот видишь – нагулялся, к машине бежит… Ровно пятнадцать минут гулял. Очень похоже, очень… Все по классике делает, как в школе учили… старается…

– Он уезжает, поехали!

– Нет, Витенька. Мы останемся. Тот, кому он подавал знак, человек умный… очень умный… Он сейчас сидит где-нибудь и смотрит, какая машина за этим «идишем» поехала. Он тоже нас вычисляет по совпадению… только он один, а нас много…

– Мы же его потеряем!

– Ну что ты! У нас есть номер его машины. Ездить на машине – это все равно что гулять с номером паспорта на лбу. Я сейчас сброшу номер на базу – и через десять минут мы будем знать личность и домашний адрес этого гражданина, если он хозяин.

– А если не хозяин?

– Значит он друг хозяина, или арендатор. Ты же не думаешь, что он к резиденту на краденой девятке ездит? Это был бы верх наглости. Профессионалы не любят смешивать жанры, запомни!

ГЛАВА 8
ЛЮДИ И УРОДЫ

В древности один молодой человек, увидев меч Александра Македонского, воскликнул: «Мне уже двадцать пять – и еще ничего для истории!».

В новое время другой юноша в чине лейтенанта, наблюдая, как чернь штурмует королевский дворец, сказал: «Будь у меня лишь одна батарея – я бы накормил всех картечью и правил спокойно».

У обоих было богатое воображение.

Оно сыграло с ними злую шутку, заставив каждого стать тем, кем мечталось.

Первого звали Юлий Цезарь, второго – Наполеон Бонопарт.

Волан, конечно, не мечтал стать бомжем, но сила его воображения разделяла сознание, как нож яблоко, отдавая тело во власть типажа. Сам Дима Арцеулов был при этом как бы рядом, бесплотным духом, наблюдая со стороны жизненные перипетии своей телесной оболочки. Чтобы вновь обрести власть над ней и заставить тело доложить обстановку по связи, требовалось обычно некоторое волевое усилие.

Такое расположение души давало забавное ощущение неуязвимости: ведь все происходило не с ним вовсе, а с типажом. Сам Волан был человеком мягким, веселым и уступчивым, а типаж мог быть каким угодно.

Главное было – не заигрываться: пулю в лоб или пику в живот при плохом раскладе получал бы все-таки реальный Дима, а не вымышленный им бестелесный персонаж.

Клякса, инструктируя Волана, велел ему не заходить вглубь заднего двора и всегда иметь возможность отступить в торговые ряды, ведущие к главному входу. Сам Зимородок взял этот сектор на себя и вяло торговал на углу у ворот поношенной кроличьей шапкой Тыбиня, пытаясь «сшибить на бутылку».

Типаж у него был подходящий – озлобленный похмельным синдромом пролетарий, угрюмо глядящий на мир из-под отяжелевших за неделю запоя век, готовый ввязаться в драчку по любому поводу и мечтающий о появлении на обозримом пространстве эмиисаров от какой-нибудь радикальной левой партии, от которых и на флакон получить можно, если с плакатиком постоишь, и поговорить «за жисть».

В таком типаже Костя мог, не вызывая подозрений, вступиться и за Волана, и за Дональда. Ведь ремесло скрипача не предполагает отточенных навыков боевых искусств и пистолета за пазухой.

* * *

Беспричинная тревога, раздиравшая с утра Зимородка, передалась и Волану, и поначалу он держался избранной тактики, не теряя пути отхода под прикрытие Кляксы, до которого было всего метров полста.

Хорошо зная нравы криминалитета, он сознавал, что его персонаж имеет на рынке дурную стукаческую репутацию, ничего хорошего ему не обещающую. Однако глупое ощущение неидентичности с ролью свело на нет все предосторожности.

Когда два милицейских сержанта поманили его типаж пальцами, тот покорно, боком подошел, угодливо приседая. Молодые парни глядели на него серьезно, даже сочувственно, видя перед собой беспаспортного базарного побирушку. Арцеулов же, незримо витая рядом с типажом, отстраненно удивился такому вниманию, но, поскольку бомж должен был оставаться тупым и послушным, не вмешивался.

Сильный, без замаха, удар концом дубинки в живот мгновенно вернул его в родное тело, скорчившееся от боли.

– Да-а, мужик, – задумчиво протянул красивый темноглазый сержант, как будто это не он только что двинул Арцеулова в солнечное сплетение. – Тебе капец… Стукачи у нас долго не живут… климат не тот… Да они, собственно, совсем не живут...

В тот же миг кто-то подошедший сзади, незаметно, засопев от злости, коротко и сильно обрушил дубинку на затылок склонившегося разведчика.

– Плохо, видно, тебя жизнь учила, – продолжил говорливый страж порядка. – Седой уже – а понятий не знаешь… Ничего, поправим…

Диму ударили снизу коленом в лицо.

– Твой опер скопытнулся… и тебе туда же дорога… Шагай, шагай… не падай!

Его пнули тяжелым ботинком-берцем в копчик так, что Волан пробежал несколько шагов вперед, вглубь двора.

В голове гудело.

Он мог вызвать Кляксу по ССН, но это непременно заметили бы сержанты, полукругом идущие позади, в двух шагах, как загонщики. Им ничего не стоило обыскать его – и обнаружилось бы тотчас, что под грязной дерюгой на нем вполне приличный свитер, теплое нательное белье… На пандусе склада стояли охранники Нахоева, курили, смотрели… нельзя было раскрываться.

Никак нельзя...

Без стеснения заорав дурным голосом, Волан метнулся к забору, поближе к калитке, за которой находился пост Дональда. Сюда слышна была его скрипка.

Сержанты почему-то не пошли за ним.

Продолжая кричать, Дима Арцеулов тащился на руках вдоль чугунной решетки, перебирая толстые ледяные прутья голыми ладонями, чувствуя, как липнет кожа к студеному железу. И он не видел происходящего за спиной.

Музыка смолкла.

Андрей Лехельт сделал несколько шагов от калитки навстречу. Сквозь решетку на него глянуло искаженное болью, залитое кровью лицо Волана. Бросив смычок, рука Лехельта рванулась за пазуху, к пистолету.

– Нет, Андрюха, нет, – в голос сказал Волан, пользуясь тем, что лица его не было видно преследователям, и покачал головой.

Губы плохо повиновались ему, ноги отказывались идти, и он медленно опустился на землю возле забора, пятная белый снег крупными каплями крови из разбитого носа.

– Помогите! – в ужасе закричал Лехельт. – Кто-нибудь! Человека убивают!

Волан понимал, что кричит он в ССН, для Кляксы.

«Почему же убивают? Пока только бьют…» – хотел пошутить он, но не успел.

Кто-то сильный сзади навалился на шею, пригнул голову к земле и с резким хаканьем вогнал ему под левую лопатку длинную заточку.

* * *

Клякса услышал первый крик Волана – отдаленный, едва уловимый в базарном гомоне. Он сделал несколько шагов в сторону и сразу побежал, петляя между рядами, расталкивая народ.

Он всю смену ждал чего-то подобного.

Когда по связи закричал Лехельт, Зимородок уже выскочил из рядов на чистое пространство двора. Прошло всего секунд десять. На его глазах бритый воровской бригадир ударил заточкой сникшего у забора Волана в спину и побежал прочь, в калитку.

Сержанты, отвернувшись, глядели в стороны, на бегущего Зимородка.

Один даже с дурацкой ухмылкой попытался подставить ему подножку, но Костя, не отвлекаясь, перепрыгнул откляченное милицейское копыто.

Потом, твари, все потом…

Дима недвижно лежал на боку, поджав колени, стиснув пальцы в кулаки у груди.

Дыхания не было слышно, лицо покрывала синеватая бледность, рот был судорожно открыт, нос заострился. Из спины страшно торчал криво обмотанный синей изолентой тупой конец вытесанной из напильника заточки.

– Пацан, скорую быстро! – заорал Клякса оторопевшему за оградой Дональду.

Даже в эту минуту он не назвал его по имени.

– По мобиле, дурак, по мобиле! – продолжал кричать он, видя, что Андрей растерялся.

Лицо Лехельта приняло осмысленное выражение, он схватился за мобильник у пояса.

– Не говори, что бомжа, не приедут! Говори – милиционера ранили! Иди сюда, стань к нему… никого не пускай, понял?! Я его знаю, это мой кореш… Ничего, я достану того гада! Никому не давай его трогать, слышишь?! Только врачам! Эта хреновина у него в спине хрупкая, не дай Бог обломится<Напильники делаются из твердой, но плохо гнущейся высокоуглеродистой стали, поэтому опасения Зимородка достаточно обоснованы.>...

Сержанты и охранники стояли шагах в двадцати и молча смотрели, не вмешиваясь.

Дело было сделано.

Клякса рванул затертый бушлат так, что посыпались пуговицы, остался в сером водолазном свитере.

– Я сейчас… сейчас…

Не касаясь рукояти, он прикрыл плечи и голову Димы Арцеулова, вполголоса сказал подбежавшему Дональду.

– Доложи на базу! Пусть звонят по больницам, в ГУВД! Пусть поднимут вертолет, если смогут! Нужна серьезная операция, иначе амба… Опиши ранение, понял? И никого к нему! Хоть костьми ляг, всё разрешаю! Только доктора! Мусора подойдут – вали их на хрен! – белый как мел Лехельт сунул руку под куртку, поближе к рукояти ПССа.

Вокруг них уже собирались зеваки.

Кто-то потянулся потрогать торчащий из спины конец заточки.

Невысокий Зимородок с силой всадил локтем в любопытную толстую харю, со злой радостью отметил, как промялась верхняя губа жирного придурка и как из-под нее на подбородок вывалились обломки передних зубов, не стал дожидаться даже падения тела – и побежал.

* * *

Бежал капитан по-особому, чуть пригнувшись, частыми шагами, так, что ноги мелькали, откинув в сторону неподвижную правую руку. Он бегал так много лет, всю юность свою на границе, сжимая в правой руке автомат.

Автомата не было – а привычка осталась.

И еще осталась привычка бежать вот так часами, по горам, по песку, по снегу, по траве, бежать до полного изнеможения. Бывали случаи, когда им приходилось поочередно тащить на руках обессилевшую овчарку…

Когда Клякса выскочил на площадь к желтому собору с зелеными куполами, вор улепетывал во все лопатки в метрах трехстах от него. Костя устремился за ним с неумолимостью робота. Никакого беспокойства он не испытывал, только нетерпение. Исход погони был предрешен.

Часто дыша, молотя подошвами по скользкому тротуару, Зимородок не чувствовал ни боли в раненом когда-то плече, ни потянутого сухожилия…

Прежде чем скрыться за поворотом, бритый верзила в кожаной куртке, за которым в зоне закрепилось ласковое имя Ириша, удовлетворенно оглянулся. Потеряв его из виду, Клякса еще прибавил прыти, перескочил через бабкину тележку, перегородившую путь, прыжком перелетел через капот выезжающего со двора автомобиля… Ничто не могло его остановить.

Когда он вывернулся из-за поворота, разрыв между ним и бритым «петухом» сократился метров на сто.

Тот снова оглянулся и обеспокоенно помчался во всю спортивную дурь, накопленную до зоны, когда он брал призы на коротких дистанциях.

Но еще спартанцы хорошо знали разницу между воином и атлетом, запрещая согражданам заниматься чистым спортом… Клякса дышал часто и сильно, не отрывая взгляда от мелькающей спины и затылка.

С полминуты разрыв увеличивался, потом некоторое время они бежали в одном темпе.

Вор оглянулся еще раз, и еще…

Вторая попытка спурта также оказалась безрезультатной. Зимородок бежал, будто заведенный. Он, подобно гончей, не знал в эти мгновения ни боли, ни усталости. Это была затянувшаяся стометровка.

Бритый, оглядываясь, сбил в сугроб прохожего и потерял скорость.

Сжав кулаки, он рванулся через проспект в заснеженный пустынный парк, окружающий величественный дворец Павла I. Клякса удовлетворенно и зло улыбнулся, вихрем пронесся мимо упавшего, перепрыгнув через раскинутые в стороны подшитые желтой кожей валенки. Капитан был легче на ногу, это становилось очевидным. Не раз и не два он видел спины преследуемых, и всегда это заканчивалось одинаково.

«Психуешь, гад!» – холодно подумал Зимородок.

Теперь они бежали вдоль замерзшего озера по рыхлым заснеженным дорожкам – и разрыв сокращался неумолимо.

Переднему бегущему приходилось ступать по целине, преследователю было легче – ненамного, на самую малость – но и этого было достаточно. Только тут Клякса почувствовал усталость – много раньше, чем в былые годы. Глаза заливал пот со лба, морозный воздух обжигал горло, и нога все-таки болела…

Подняв голову, он увидел, что бритый остановился и ждет его в конце цепочки своих следов на снегу, расставив в стороны длинные руки. Это был здоровый детина, под два метра ростом. Место вокруг было безлюдное, хоть неподалеку за оградой шумели моторы машин на проспекте.

Вор улыбался, тяжело дыша.

– Что, придурок, догнал? – спросил он. – Ну иди сюда, раз догнал… Обтолмачь хоть, зачем гнался… фуфлыжник… – и, внезапно по-звериному заорав, он кинулся на Зимородка.

Достать из кобуры на поясе пистолет Костя не успел.

Он перебросил противника через себя, тут же откатился в сторону и вскочил. Заломать молодого здорового верзилу в партере было ему не по силам.

На какой-то миг Клякса дрогнул – слишком силен был враг. Ничуть не смущенный первой неудачей, вор сразу же кинулся к Зимородку, сознавая свое превосходство.

– Ракам на корм пойдешь, легавый!

Неподалеку от берега посреди льда темнела, парила полынья.

Блок-перехват-удар-бросок...

Приемы боевого самбо приспособлены для схваток в одежде, в тяжелой неудобной обуви, на неровной поверхности.

Вор кубарем покатился по тропинке, не дав Кляксе возможности провести удар на добивание.

Вскочил, уже не тратя сил на слова и крик, молча кинулся на маленького жилистого капитана.

Блок-перехват…

Рука у Кляксы сорвалась с толстого запястья, захват не вышел. Могучие лапы схватили его за открытое горло. Опустив подбородок к груди, отжимая пальцы от кадыка, капитан судорожно рвал кверху края свитера, закрывшие кобуру с пистолетом. Голова вздулась от кровяного давления, в ушах зазвенели тысячи колокольчиков.

Выдернув пистолет из кобуры и привычно опустив большим пальцем флажок предохранителя, Зимородок приставил ствол слева к широкой груди под локтем верзилы и поспешно нажал на курок.

И сразу стало легче дышать...