Текст книги "«Рядом с троном – рядом со смертью»"

– Я скотину выводил, загон ей городил. Да на овине надо снопы сушить, зима-то в срок придёт. Ей, болел ты, аль на печи лежал, всё одно, спуску не даст, – огрызнулся мужичок.

– Поехали прочь. Горю тут мы не поможем, – скомандовал Бакшеев. – Объедем кругом подалее. До княжича эту моровую хворь ещё допустить не хватало, он-то щедринами ещё не мечен. Сжечь бы избу эту зразную. Да уж дюже жалко деток безгрешных, оставим их на Божье соизволенье.

Пуская шагом коня, самый опытный удельный воитель повернулся ко мне и произнёс:

– Не винишь, что без твово соизволенья решил? Ежели повелишь – запалим избёнку никчёмную.

– Да ты что! Как можно даже помыслить о сием! – слова я выкрикнул с ноткой истеричности. Сама мысль, что от меня могли ждать такой команды, казалась чудовищной.

– Молитесь за князя углицкого Дмитрия, доброту его помните, – обратился рязанец к закаменевшим крестьянам.

– Постой, Афанасий сын Петров, – остановил я двинувшегося в объезд военного советника. – Неужели у нас в отряде никто оспой не болел, и мы не можем оказать помощь этим несчастным? Вон я вижу двоих рябых, пусть один останется.

– Царевич Дмитрий, сделай милость, передумай, – наклонившись ко мне с седла, тихо произнёс уездный окладчик. – Где ж это видано, чтоб дети боярские по родству от дедов и прадедов ходили за детёнышами смердов. У тебя даже конюхи по родству служат, а не по холопству. Умаленье чести в том служивым великое, да и не токмо на себя позор падёт, а на весь род, внукам и правнукам аукнется.

– Хорошо. Есть ли у кого отметины от оспяной болезни? – мне пришлось зайти с другой стороны.

– Ести, – раздался нестройный хор голосов, откликнулось более половины состава отряда.

– Лошаков, Иван, ты уже болел этой заразой? – на лице телохранителя следов особо не было видно.

– В отрочестве, а что до щербин, то тем борода и хороша, что под ней, рябой али нет, не видно, – хмыкнул дворянин.

– Готов мне послужить? Помочь болящим детям? – вопрос был серьёзный.

– Прости, княже Дмитрий, невместно мне сие, уволь от этой службы. Також у меня и свои детки есть, за этими пригляди, а потом ещё и седмицу к людям не езжай, моровый дух жди пока изыдет, – наотрез отказался Лошаков.

– Кто своей волей пойдёт на сие дело? – Красноречивым ответом была гробовая тишина.

– Яз сделаю, что потребно, – к моему немалому удивлению, вперёд выехал черкес.

Однако, приглядевшись к нему, я поумерил энтузиазм от нахождения добровольца. Юное лицо вызвавшегося было абсолютно чистым от всяких следов прошедшей болезни.

– Страдал ли ты от оспенного мора? – это следовало прояснить сразу.

– Нет, с детства на мне заклятие, охраняющее от этакой напасти. Нет тут опаски никакой! – Самоуверенность в жителе Западной Кабарды водилась потрясающая.

То, что Гушчепсе с лёгкостью верит во всё сверхъестественное, было ясно давно, но тут он явно перегнул палку. Дремучая вера в силу оберегов и амулетов дико коробила сидевшего внутри углицкого княжича дипломированного врача.

– Спасибо тебе, но нет. Наш уезд не твоя родина, здесь твоя колдовская защита может не сработать. Попытка мягко отказаться не удалась.

– Защитит. Все, кто пережил обряд, могут оспы не бояться. Она боится их, – упёрся верящий в свою магическую защиту язычник.

– Ты ошибаешься. Не существует чародейства, надёжно защищающего от заразных болезней. Это сказки, в которые верят доверчивые люди, – пытался я переубедить черкесского уорка.

– Князь назвал меня лжецом, – почему-то в третьем лице заговорил обо мне Гушчепсе. – Если б яз с ним был одной именитости и в одних летах, то нам следовало бы решить спор саблей. Аз готов ждать, пока мой род не назовут княжеским, а тот, кто напротив меня, не войдёт в зрелые года.

Черкес стал стягивать с себя выданную ему перед поездкой кольчугу, после задрал рубаху и стал тыкать пальцем в разные места своего тела.

– Узрите знаки от обряда, – произнёс он, демонстрируя крестообразные рубцы. – Кто и теперь мнит, будто я завираюсь, пусть выйдет на бой немедля.

– Не спорь, княжич Дмитрий, водится промеж горских людей эдакое чародейство, – подал совет Афанасий. – Как заболеет человек в их аулах оспой, тащат к нему младенцев. Режут малых и в раны втирают гноище из язв болезного, а опосля тех крох выхаживают бабкитравницы знающие.

Поразительно, похоже, этот обряд есть какаято предтеча вакцинации. Никогда о таком обычае не слышал, в голову закралась мысль: может, я не один неведомой силой переселённый сюда в чужое тело?

– С каких времён так оберегаетесь от оспы? – вопрос стоило прояснить.

– С прадедовских, никто и не упомнит, откуда повелось сие, – с достоинством промолвил черкес.

– Прошу простить, что не поверил, Гушчепсе, – извиниться никогда не поздно, и я этим фактом воспользовался. – Оставайся тут, но служба тебе выйдет трудная.

Раз уж заговорили о вакцинировании, стоило довести дело до конца. Что вирус ослабляют на домашних животных, я помнил, на каких и как, предстояло выяснить благородному орку.

Получив краткие инструкции, откуда брать материал и как перезаразить крупный и мелкий скот, Гушчепсе взял от матери больных детей берестяную крынку с молоком и краюху хлеба и, ведя в поводу коня, направился к инфицированной избе.

Дальнейший путь я провёл в мечтах об успешной прививке от оспы всего княжества. Указанная уездным дворянином мельница действительно превосходила в техническом плане все виданные ранее. Плотина была бревенчато-земляной с хитроумно устроенным спуском излишней паводковой воды, колесо крутилось бившей сверху водой, внутри были не только жернова, но и передача движения на механическую дробильную ступу. По сообщению мельника, плотину ему строил заплотный творец из Ярославля с прозаическим именем Карпуня. Мастера стоило разыскать при первой же возможности, о чём я и сообщил Лошакову и Бакшееву.

В город мы прибыли во время вечернего богослужения. Воины у ворот, именуемые тут вратарями, предупредили нас об ожидающем возвращения малолетнего князя гонце – сеунче от слуги государева, конюшего, боярина Бориса Фёдоровича Годунова.

Глава 25

Пока дворовые слуги накрывали на стол к вечерней трапезе, не ездивший с нами по окрестностям Ждан кратко обрисовал личность гостя. Посетил нас московский дворянин Григорий Васильев сын Засецкий с прозвищем Темир, доверенное лицо царского шурина, да приехал он не с пустыми руками, а с собственноручно писанным посланием боярина.

За ужином разговор шёл о ходе Северной войны, приехавший придворный сообщил, что шведы разорили Кемскую волость [85]85
  Кемская волость – находилась на реке Кемь и имела выход к Кемской губе Белого моря, центр волости – Кемский острог.


[Закрыть] и пограничные земли Пскова, приступали и к Сумскому острогу [86]86
  Сумской острог – одно из самых древних поморских поселений. Расположено на реке Сума в двух километрах от Белого моря.


[Закрыть].

– Новую рать на свеев государь Фёдор Иоаннович собирать приказал, – сообщил гонец. – От Углича поеду к мурзам ногайским в Романов. Повеленье им повезу сбираться в поход, да звать подручных государю заволжских ногаев в подмогу.

– Тьфу, напасть, – огорчился Ждан. – Эти ежели во вражеских землях добычи не сыщут, то обратной дорогой наши станы разорят.

– Тако царь всея Руси приказал, и бояре приговорили, – повысив голос, твёрдо произнёс Темир. – У тебя ум слишком короток, да род худороден, чтоб о таковых делах языком трепать. Да и ныне великий государь жалует татарских царевичей, солтана кайсакской орды Уразмехмета испоместил в Бежецкой пятине [87]87
  Бежецкая пятина – восточная пятина Новгородской земли, центр которой располагался на территории современной Тверской области (Бежецкий верх) и прилегающих территориях Новгородской и Вологодской областей.


[Закрыть], где уж прежде и Маметкулу Кучумовичу поместье дадено. За те дачи верно служат они в полках великокняжеских.

– Эх, Бежич с землями приказывал государь Иоанн Васильевич на сына свово младшего. А теперича вона оно как, бесерменам понаехавшим земли раздаются, а старожильцев отчины лишают, – припомнил старые обиды Тучков.

– Цыц, – всерьёз уже стукнул кулаком по столу Засецкий. – Ты, что ль, толстомордый, всего так лишился, что исхудал весь? Татары служилые каждый год в войске бывают, воинское дело изрядно справляют. Вот что только угличских сотен в войске который год не видели? Зажились тут за жёнками, на печках сидючи, обабились.

Сообразительный Афанасий постарался предотвратить назревающий конфликт, переведя разговор на другие темы.

– Тот ли это Уразмехмет, коего совместно с другими сибирскими волостителями биеем Сейдяком да мурзой Карачой воевода Данила Чулков поймал?

– Верно, тот самый, имал его хитромудрый устроитель Тобольска прямо на пиру посольском, да царю всея Руси отослал с остальным полоном, – довольно улыбнувшись, поведал московский дворянин.

– Нашего корня, рязанского, хитрован сей, – в свою очередь ухмыльнулся, гордый за земляка, Бакшеев.

– Что же такого сделал воевода, как правителей сибирских пленил? – заинтересовался я.

Темир Засецкий начал увлекательно рассказывать.

– Послал он людей своих к правителям сибирским, приглашать в град Тоболеск для переговоров о мирном поставлении, чтоб жить мирно, а не воюя. Приехали царевич Уразмехмет, князь Сейдяк, да Карача со свитой в город, пригласил их сей муж на пир, а оружье повелел у входа оставить. Как сели за стол, предложил он им испить чашу заздравную за великого государя Фёдора Ивановича. Кубки же выбрал вельми велики, да налил туда двойного крепкого вина. Не смогли испить поганые те чаши чисто, в гортани у них поперхнулось, не привыкши бесермены к таковому питию. Воевода Чулков на них и укажи, мол, зло на нас измышляют, смерти хотят, сам Бог то обличает. По его зову казаки и стрельцы начальных татарских людей повязали, а прочих насмерть побили. Вот каковое ловкое дело сотворил три года тому назад тобольский голова.

Мне показалось, что такой поступок достоин скорее конкистадора в Америке, чем сибирского воеводы, о чём я в аккуратных словах и поведал ужинавшим.

– Мал ты исчо, княжич, – ответил посланец из Москвы. – Данила Чулков царёву службу сослужил – мятежных тайбугинских татар под высокую руку подвёл, да людей своих целыми сохранил. Что ж до поганых, то поделом им, мало ли они с нашим племенем злых шуток сыграли? Вот и получили плату той же монетой. Да и креста им воевода не целовал, а даже б и дал клятву, то обещанье иноверцу нарушить не великий грех, от него любой поп очистит.

Вскоре вечерняя трапеза завершилась, и меня проводили в опочивальную палату, где я после кратких молитв, к которым уже привык и совершал автоматически, наконец-то добрался до постели. Наутро, в обстановке, приближенной к торжественной, Темир передал мне письмо от Годунова и, пожалованный связкой каких-то шкурок, отбыл по своим сеунчским делам.

В послании, писанном крупными печатными буквами, боярин спрашивал о здоровье, желал долгих лет и в конце кратко интересовался, не ждать ли бед или удач каких на северных и южных рубежах. Следовало бы что-нибудь ответить, но, к сожалению, о грядущих событиях я не имел никаких представлений. Единственной надеждой был Бакшеев, и именно у него следовало искать совета. Начал я расспросы с выяснения его мнения насчёт будущих событий на северном театре военных действий.

Афанасий задумался.

– Воинское счастье переменчиво. Вроде всё измыслишь, а не сподобит Господь, и не будет победы. Мню, больших успехов ждать не след, токмо ежели свейские немцы оплошку какую допустят. Рать-то у них не больно велика, на прямой бой выйдут тока по дурости начальных людей. Сам я городов тех не видел, но от видоков слыхивал, будто ограды у них каменные и прочные, башен много, не овладеть теми крепкими местами нашим полкам. Опять же время зимнее для осад непригоже, вот если изгоном или хитростию какой, тогда да, может удача случиться.

– Ну а дальше? Потом как война пойдёт? – сведения из пятидесятилетнего воина, по местным меркам старика, приходилось тащить как клещами.

– Кабы аз умел на грядущее ворожить, так уж сам бы попользовался, – отшучивался ветеран. – Мыслю, ежели татар сбирают, то по Корельской [88]88
  Корельская земля – этно-территориальное образование, которое сформировалось вдоль Вуоксы, входило в состав Корельской половины Водской пятины Новгородской земли.


[Закрыть] и Каянской [89]89
  Каянская земля – область, прилегавшая к Ботническому заливу, к северной границе Водской пятины, к поселениям корел и к Северному Ледовитому океану.


[Закрыть] земле в загон войска пойдут.

– Это как? – детали местной военной тактики меня очень интересовали.

– Малыми станицами, по-татарски бешбаш называемыми, да сторожками россыпятся по всему краю, все запасы конями потравят, деревеньки выберут да сожгут опосля.

– Что значит выберут?

– Жителей всех в полон сгонят, – разъяснил людоловский термин Афанасий и продолжил: – От такого разора воевать свейским немцам станет труднёхонько, долгое время на разорённых землях большому войску не прокормиться. По прошлому году наши полки Ругодивскую землю опустошили, так что, видать, перемирие свейские немцы спрашивать станут на год аль два.

– Местное население укрыться может и запасы сберечь, – такое мной было выставлено возражение.

– Лютой зимой без крыши да очага долго не укроешься, – наставлял Бакшеев. – Чем ждать, пока семья твоя от гладу и мразу вымрет, лучше уж самому на лошадёнке с припасами под присмотром в полон пойти. Пахарю где поле – там и хорошо. Вон на ногайских мурз литовские люди, с прошлой войны выведенные, пашню пашут и жизнью не жалуются.

– Всё равно можно уберечься, запасы припрятать, – согласиться я с Афанасием не мог, поскольку твёрдо знал, что партизанские отряды по лесам прятались и выловить их не могли.

– Ежели напёред знаешь, что будет, то возможешь сие, – рязанец твёрдо стоял на своём. – А так загоны никого не предупреждают загодя, сыпятся как снег на голову. Прятать корма в лесу? Как их от польского зверя сохранить, мышей всяких? Да на скотинку волки быстро соберутся.

– Зарывать в яму и деревом укрывать надо, – очередные контраргументы из меня выталкивало природное упрямство.

– Княжич, не в обиду, ты ж сроду земелькуто не копал. Вот наступит зима, съезди в сельцо ближнее, возьми у огородника лопату его наилучшую из доброго дуба да твёрдым железом окованную. Вырой там хоть малую ямку, а уж опосля сызнова о сём спорить учнём, – съехидничал рязанец.

– К нам зимой татары приходят? Каким образом бережёмся? – мне оставались неясными некоторые моменты.

– По осени на шляхи и сакмы сторожи выезжают, траву жгут на сотни вёрст в глубь Поля. От того татарам затруднение выходит в набег идти. Да басурманин не тот пошёл, что в дедовские времена, ему ж добыча нужна, а по зиме и полон выводить и скот отгонять неудобь. Малые чамбулы – бешбаши вовсе в холодную пору не являются, они как рубеж перейдут, так следы путают, чтоб поворовски людей скрадывать. По снегу же конную торную тропу с некованым знаком не скрыть.

– Так явятся татары следующей весной? – на этот вопрос также следовало найти ответ.

– Раз о замятне из Крыма не слыхать, так жди по первой траве, – Бакшеев в сказанном был вполне убеждён.

Для проформы навестив вместе с Габсамитом пленного мурзёнка, поговорил и с ним об ожидаемом на весну набеге. Тот ничего конкретного сообщить не мог, но в то, что ГазиГирей попробует перед окончанием торга о размере поминок – тыша заново испытать, крепка ли защита русских рубежей, верил всерьёз. Стремительный и хитрый крымский хан по прозвищу Бора являлся для пленного татарчонка объектом восхищения и подражания. Пользуясь полученными сведениями, сел писать ответ, держа образцом полученное письмо. Казалось, что проще поручить это какому-либо подьячему, но делать суть переписки известной широкому кругу населения я не собирался. Закончив за пару часов этот труд по выписыванию буковок с завитушками, вышел во двор, привлеченный громким голосом Ждана, опять распекавшего какого-то растратчика.

Бранил Тучков немого кузнеца Фёдора и, похоже, изрядно в этом перегибал палку, тот уже порывался уйти, возмущённо размахивая руками.

– Что за свара, о чём пря? – я попытался выяснить причину скандального спора.

– Да вот, коваль жалится, мол, старые горшки для железа закончились, а новые в печи от жара бьются, – разъяснил Ждан. Как он смог всё это понять из жестикуляции нашего кустарного производителя стали, осталось загадкой. – Надобно розыск учинить, чьим небрежением такой убыток сотворён, – доложил своё видение ситуации дядька. – Мню, тут Федорка кривыми своими руками напутал чего, аль горшечники нарочно товар портят.

– Гончарам-то на что порча сия потребна? – лично я причин для саботажа не видел.

– Куплей чтоб больше было, им-то с того прибыток, – открыл мне глаза на коварство артели глиняных дел мастеров Тучков.

На улицу изготовителей глиняных тиглей выехала представительная делегация. Гончары клялись и божились, что никак технологию не меняли, и от саботажа отрекались. Полностью отрицал свои ошибки и возможность отступления от рецепта кузнец Акинфов. Для выявления виновных решили приступить к натурным экспериментам. Под моим личным присмотром были изготовлены новые ёмкости для изготовления стали, причём я их специально пометил для бережения от подмены. Через день в эти горшки под внимательными взглядами загрузил тонкими слоями железо и толчёный уголь металлург Фёдор. Через два часа из двадцати тиглей лопнуло восемь. Испытания решили проводить на максимальный срок науглероживания. На третий день к полному охлаждению целыми остались лишь четыре горшка.

– Освятить бы наново печку да наряд струментный для глиняных дел, – предложил своё решение проблемы Ждан, уже нахватавшийся от меня непонятных словечек. Как я ни сдерживался, слова из лексикона прошлой жизни всё-таки влезали в мою речь и часто перенималась окружающими, зачастую в исковерканном виде.

– Хуже не будет, – растерянно пробормотал мальчик, в иномирной своей ипостаси дико потешавшийся над религиозными предрассудками.

Следующие два дня меня терзали мысли депрессивного характера. Провал идеи с металлом ставил под угрозу весь маломальски появившийся технический авторитет маленького князя. Да и любая программа улучшения условий жизни упиралась в проблему материалов. Ну и конечно – деньги. Растрата крупной суммы, в размере цены небольшого села с населением и угодьями, у окружения никак не вызывала желания потворствовать княжичу в новых придумках.

На третий день у палат удельного княжича появился кузнец Акинфов со своим старшим сыном, который представился Петром.

Паренёк лет четырнадцати-пятнадцати предлагал следующее:

– Мы с родителем покумекали и решили по одному испытывать горшки. Пробу брать с одной крицы, с угля из единственного дерева, с глиной с единого места, да и пачкающий камень отбирать особо.

Мысль казалась здравой, но уж больно кропотливый и долгий труд тут предстоял. Однако уже на второй день новых испытаний забрезжила надежда. Зоркий глаз Петьки, сына Кособокого, как его кликала уже вся округа, заметил различия в кусках применяемого графита. Путём постукивания, определения веса кусков в плошке одного размера, проведения черты на бумаге минерал разделили на три неравные кучки. Материал представили на опознание всем, кто мог хоть как-то помочь в определении, а именно красильникам, серебренникам, кузнецам. Один из образцов опознал как свинцовый блеск мастероловянщик, изготавливающий и чинящий посуду. Вызванный на расспросы закупщик сырья оправдывался тем, что проверял качество лишь по следу на бумаге, если яркую черту оставляет, значит, и товар добрый. Однако отсеянная свинцовая руда составляла лишь меньшую кучу из собранных трёх. Заново проведённые опыты помогли определить в качестве графита второй из отсортированных минералов. По третьему точки зрения разделились, некоторые считали его худым свинцом, некоторые неполноценным карандашом. Тайну состава этих камешков открыть никто не сумел, но хотя бы научились их отсортировывать.

К этому времени собрались назначенные к смотру и переписи уездные дворяне. Выборы окладчика прошли довольно мирно. Избрали двоих – Бакшеева и прежде занимавшего эту должность сына боярского Нефёда Баскова. Новые старшины удельного дворянского полка тут же устроили придирчивый осмотр людского и конского составов вместе с защитным снаряжением и оружием, демонстрируя друг другу принципиальность и осведомлённость в тонкостях проверки вооружений. Собственно, меня эта процедура интересовала мало, я ещё в первые дни после перерождения насмотрелся на такое разнообразие различных доспехов и видов оружия, какое не сыщешь ни в одном музее из прошлой жизни.

Пока я искал способ незаметно и деликатно отбыть прочь в кремль с поля перед городом, Афанасий со своим напарником приступили к смотру уже знакомого мне Гриши Отрепьева, с ним прибыл паренёк, видимо его брат Ваня. Пока окладчики распекали его за неустройство в снаряжении, грозя урезать земельный оклад, у меня в голове билась мысль, что имя мне его очень хорошо знакомо, причём узнал я его точно в иной ипостаси. Озарение пришло так внезапно, что я чуть не заорал. В пятнадцати шагах от меня находился самозванец, собиравшийся в ближайшем будущем присвоить моё здешнее имя и с его помощью ввергнуть страну в смуту гражданской войны. К счастью, желание кричать «хватайте подлеца» быстро прошло. Во-первых, этот дворянин в текущей реальности мог и не совершать тех ужасных поступков, что создали ему дурную славу в моём мире. Во-вторых, внимательно за ним понаблюдав, я пришёл к выводу, что самозванцем мог оказаться и другой, полный тёзка угличского Гришки Отрепьева. На эту мысль меня натолкнул возраст предполагаемого организатора иностранной интервенции, он выглядел старше моего местного тела лет на восемь – десять. Да и изрядный шрам на щеке боярского сына Григория служил слишком качественной особой приметой, чтоб у него получилось легко выдавать себя за другого.

После того как Бакшеев и Басков закончили проверку готовности возможного участника и в какой-то мере организатора будущей смуты к воинской службе, к нему подъехал князь его уезда.

– Гриша, а у тебя родственники в Польше есть? – таков оказался первый вопрос к явившемуся на смотр новобранцу.

– Неведомо мне о том, вроде много где из нашего рода проживают, а об том, чтоб в Польской земле кто-то обретался, не слыхал, – ответил ошарашенный таким приветствием удельный дворянин. – Аль извет на меня какой поступил? Тогда с доводчиком меня лицом к лицу поставьте, так вся правда и сыщется. Яз на пытку взойду, не побоюсь.

– Может, друзья-товарищи там у тебя? Грамоты какие шлют, ты им отвечаешь? – продолжал я беседу на интересующую меня тему.

– Помилуй Бог, с чего мне с литовскими да польскими людишками сдруживаться? Какие грамоты, княже? Аз книжной премудрости вовсе не учён, токмо подпись ставить умею. Кого хошь спроси – подтвердят сие, кто ж на меня такое довёл-то? – оправдывался неизвестно от какого обвинения этот новоповёрстаный новик, и тут его тоже осенило: – А-а-а, верно, это с губной избы весть такая пришла! Аз прошлым годом в селе соседском изловил скотского татя, что у людей с пастбища скотину уводил. Пожалел пёсьего сына, не повёл к губному старосте ухо резать, плетей дал да выгнал. Тот поди вдругорядь попался, да на меня поклёп строит, чтоб с дыбы свели. За государевым словом хочет от казни отсидеться, веди меня к нему, пущай троекратно пытают на истину.

– Ладно, верю тебе, Григорий, нет на тебе никаких вин, – поспешил я отъехать от распереживавшегося молодого воина.

Однако если не он, то кто? Нужного Гришку Отрепьева стоило держать под присмотром, это обеспечило бы защиту от неприятных неожиданностей. Позвав Ивана Лошакова, уже привыкшего к странным поручениям, попросил его опросить свежезаписанного в десятню новика на предмет местонахождения его родственников и однофамильцев. Взять несколько людей, да проехать по указанным городам и острогам, если они, конечно, не в Сибири. Там искать мальца, может, на пару лет меня младше, может, старше лет до шести, прозванием Гриша Отрепьев, а найдя, привезти или одного, или с семьёй сюда. Да везти только того, кто хоть с десяти шагов со спины со мной схожим может казаться, слепых, хромых и прочих увечных никак не забирать.

– Ты не худое что задумал, княже? – слегка встревожился мой телохранитель.

– Нет, весть мне была. Нужен сей отрок, – в детали посвящать верного охранника не стоило.

– Коли так, справно службу сделаю, – ответил Лошаков. – Когда выезжать?

– Сразу как сможешь. С семьёй простись, серебро получи, расспросные речи с дьяком каким запиши, да в путь, Иван, – дело, на мой взгляд, отлагательств не терпело, бережёного Бог бережёт.

За этими заботами с намечавшимся крахом удельной металлургии, да с военными смотрами пролетело почти три недели с момента нашего маленького путешествия по землям Угличского уезда. Вернулся от ногайцев и увёз письмо в Москву сеунч Темир Засецкий. Уже по ночам падал снег, а черкеса Гушчепсе всё не было, где же он затерялся, чёрт возьми?