Текст книги "Иосиф"

Глава 2
Бесы

Он увидел склонившееся над собой лицо Лаврентия. В последние годы его верный наперсник заплыл жиром, глаза стали маленькими и превратились в буравчики. Теперь эти буравчики за стеклышками пенсне вкручивались в зрачки Иосифа в поисках ответа: жив или нет?

За свою жизнь Иосиф любил всего нескольких человек. Лаврентия он не относил к их числу. Но приблизил его к себе потому, что понял – этот имеет внутреннюю силу, ум и организаторские способности. Главное – не пропустить, когда он захочет предать. Предательство должно обязательно случиться, потому что Лаврентий не способен любить. Если человек способен любить, например, так, как его любит Клим Ворошилов, то можно не беспокоиться. Этот не предаст. Но если преданность обусловлена не любовью, а расчетом, то расчет однажды переменится. На Лаврентия нельзя было полностью полагаться. Только тогда, в 1937 году у него не было иного выбора, Он вынул стоящего в запасных рядах Лаврентия и поставил его на пост наркома внутренних дел. Ситуация требовала этого, потому что схватка с троцкизмом превратилась в кровавую вакханалию, которую нужно было кончать.

Поначалу, в 1928 году Иосиф надеялся, что выдворив Троцкого из страны, он одолеет троцкизм. Ведь армия сторонников Льва Давидовича лишалась вожака. Их было много, этих сторонников. Склонность русского бунтаря к скорой расправе давно известна. Именно этот соблазн в призывах Льва Давидовича привлек множество граждан бывшей Российской империи. Расправиться с мировым капитализмом одним махом, произвести мировую революцию и установить всепланетную власть трудящихся! Какой русский не любит такого размаха, какая молодая натура не услышит в этих призывах музыку приключений!? Но Иосиф, побывавший в гуще гражданской войны, и сам проявлявший беспощадное отношение к врагам революции, знал, как опасен этот соблазн для самой революции. Массовое опьянение кровью и насилием никогда не проходит бесследно. Нация превращается в скорпиона, который однажды ударит себя жалом в затылок. Троцкий талантливо внушал этот соблазн народу и сумел привлечь на свою сторону массу пылких революционеров. Хотя после окончания гражданской войны и провала восстаний в Германии и Венгрии стало ясно – мировой революции не бывать. Иосиф, будучи человеком от земли, быстро понял, что советской власти придется держать круговую оборону. И если она не справится, то погибнет. А вся неутомимая возня Троцкого предназначена для чего-то другого. Он слишком умен, чтобы не понимать, что идея перманентной революции приказала долго жить. Курс на войну с Европой был полной авантюрой, а идея создать трудовые армии для быстрой подготовки к войне выглядела издевательством над идеями коммунизма. Армия рабов вместо армии свободных людей! Это лишило Иосифа сна. Что задумал Троцкий? Куда направлены его усилия, почему он концентрирует вокруг себя еврейских функционеров?

Иосиф не мог не замечать, что после переворота огромное число евреев хлынуло на командные позиции в новой республике. Они заполнили наркоматы, ОГПУ, армию, образование, литературу и искусство и стали вездесущими. Выросший в многонациональной среде Иосиф никогда ранее не обращал внимания, люди какой национальности трудятся рядом с ним. Но в ту пору он с неприятным для себя чувством обнаружил, что Кремль стал похож на местечко из черты оседлости. Здесь жили с семьями и трудились множество ранее неизвестных товарищей, которых вытянули из глубинки их более влиятельные сородичи. По территории Кремля бегали дети, болтавшие на идиш, собирались кучками их мамы для женских разговоров, деловито сновали папы, одетые в костюмы советских служащих. Но главное заключалось в том, что весь этот сонм новых бюрократов концентрировался вокруг Троцкого. Иосиф начал понимать, что, оказывается, революционная идея может мутировать в какую-то особенную разновидность, не отвечающую чаяниям отцов революции. Он увидел, что у троцкистов есть свое сообщество, в котором правят свои законы и имеются свои секреты. Это сообщество быстро проникало во все щели государственного аппарата, организовывало сцепку и взаимопомощь для своих членов и прибирало к рукам не только ключевые позиции в стране, но и ее блага. Вскоре детский лепет в Кремле затих – семьи переехали в конфискованные квартиры бывших московских богачей, а сам Лев Давидович расположился в усадьбе Архангельское, окружив себя бесчисленными помощниками и секретаршами. Иосиф и оглянуться не успел, как увидел появление в РСФР новой знати, купающейся в роскоши. Ему, с детства усвоившему греховность стяжательства, это было отвратительно. Как-то не похоже все это было на призывы троцкистов установить власть трудящихся на всей планете. О каких трудящихся собираются заботиться эти новые баре, алчно упивающиеся захваченными привилегиями? Они не делятся этими привилегиями с трудящимися даже в России, а что говорить обо всей планете! Мировая власть нужна им только для себя! Как тут не вспомнить Ветхий Завет, предвещающий установление над миром власти народа израилева!? Для этих «революционеров» Троцкий был тем пророком, о котором мечтали ветхозаветные иудеи – посланцем Господа, несущим власть над другими народами. Иосиф понял, какую судьбу готовит России троцкизм. Горьким подтверждением этому стало воспоминание о том, что во время гражданской войны Лев Давидович своими руками расстрелял 20 дезертиров из числа отступивших частей 5 армии. Он знал разницу между приказом о расстреле дезертира и личной расправой над ним. Разница огромная.

Для Иосифа вопрос об уничтожении этого кровавого сорняка русской жизни быстро превратился в дело спасения страны.

Впервые вопросы к Троцкому у Иосифа появились в мае 1917 года, когда тот прибыл из Нью-Йорка в Петербург для участия в революции. Иосиф вернулся из туруханской ссылки несколько раньше – в марте и был введен в состав редакции «Правды». Он активно включился в партийную деятельность и сразу увидел, что большевики не готовы к серьезному наступлению на Временное правительство. Ульянов еще находился в Цюрихе, позиции партии в местных советах были чрезвычайно слабы и главное – у нее не хватало денег на организационную работу. Ведь даже самые преданные агитаторы нуждаются в пропитании, газеты – в финансировании, а подпольные группы – в обеспечении оружием и снаряжением. И когда Ульянов со своими приближенными прибыл в запломбированном вагоне в Питер, его разговоры о курсе на вооруженное восстание мало чего стоили. Привезенные немецкие деньги еще нужно было пустить в работу через собственные организации, а организаций было недостаточно. Он опять фантазировал. Страна голодала, бурлила, захлебывалась бешеным криком от бессилия Временного правительства. В ней назревали беспорядки, но снова, как и в 1905 году, большевики не имели сил их возглавить.

К тому же, разногласия между большевиками и меньшевиками не только сохранялись, но и обострялись.

Поэтому Иосиф с удивлением узнал, что прибывший в Петроград в мае Троцкий явился к Ульянову, провел с ним переговоры и вскоре вступил в партию большевиков. За ним проследовали и его соратники – «межрайонцы». Необычное дело! Заклятый враг Ульянова, убежденный меньшевик, неожиданно меняет свою позицию и становится на его сторону! Но тогда Иосифу было не до разбирательств с этой странной историей. Готовилось июльское выступление, которое провалилось, затем последовал октябрьский переворот, а дальше грянула гражданская война.

Только гораздо позже, когда ОГПУ начало против Троцкого оперативную работу, стала проявляться подоплека той таинственной истории, да и то не до конца.

Загадки, связанные с приездом Троцкого в Россию, начались в Испании, где тот встречал Февральскую революцию без копейки денег в кармане. Эту революцию он, как и Ульянов, прозевал и ни каких заранее объявленных планов у него не было. И тут начинаются чудеса. Некто неизвестный покупает Льву Давидовичу и его семье билеты в каюте класса люкс на пароход до Нью-Йорка, а в самом Нью-Йорке снимает для них номер в самом дорогом отеле Astor на Таймс-сквер. Троцкий пробыл в США всего два месяца, но это было время, полное волшебных метаморфоз.

Начать с того, что Лев Давидович получил американский паспорт, подписанный лично президентом США Вильсоном. В США к тому времени количество еврейских эмигрантов едва ли поддавалось учету, но никто из них такой чести не удостаивался.

Далее ОГПУ раскопало, что именно тогда началось снабжение Троцкого из авуаров банкира Джекоба Шиффа, главы банкирского дома «Леб, Кун и сыновья». Но помимо Шиффа за спиной Троцкого просматривались тени крупнейших американских финансистов Варбургов и других дельцов поменьше калибром. Из этих источников Лев Давидович получил необходимые ресурсы и подготовленную группу активистов для возвращения в Россию и подключению к революционному процессу. Тогда же был согласован и план перехода троцкистов на сторону Ульянова, потому что только большевики были способны осуществить решительный захват власти вооруженным путем. Время разговоров кончилось, наступало время поступков. Троцкий привез Ульянову триста агитаторов, оружие и ходячий кошелек, которого звали Чарльз Ричард Крейн. Этот американский бизнесмен взошел по трапу на пароход «Христианияфиорд» вместе с Троцким и вместе с ним же оказался в Петрограде. Не удалось установить, сколько именно денег получил от него «демон революции», но по наиболее достоверным сведениям Крейн имел полномочия выделить

Троцкому 20 млн. долларов через шведские банки. О том, что деньги поступили, Иосиф мог судить по увеличению тиража большевистских газет и активизации работы пропагандистов в казармах и на фабриках.

Тогда, в 1917 году Иосиф не придавал особого значения этим фактам. Марксисты никогда не брезговали деньгами сомнительного происхождения. Собственно говоря, «чистые» деньги в виде пожертвований у них появлялись крайне редко. С этой точки зрения альянс Троцкого с банкирами понятен. Ему нужны были деньги на организацию переворота. Но позже Иосиф задумался: а зачем еврейским банкирам большевистский переворот? Предводитель мировой революции Троцкий по определению должен быть их смертельным врагом. Ведь главный его лозунг – долой эксплуататоров. А эти эксплуататоры, вместо того, чтобы засадить его в какую-нибудь бруклинскую кутузку, снабжают его немалыми деньгами. Через голову Иосифа прошло множество вариантов, но он не пришел к какому-то единственному выводу. Скорее всего, решил он, финансовый интернационал сделал ставку на Иудушку исходя из простого размышления: лишь бы свергнуть Временное правительство и посадить там своего человека. А дальше как пойдет. Ведь идея Иудушки о мировой революции лежит совсем рядом с идеей мировой власти в руках избранного народа.

Потом, во время гражданской войны начались ожесточенные столкновения Иосифа и Троцкого по вопросам о боевых действиях. Теперь Иосиф на себе испытал высокомерие и непререкаемый стиль наркомвоенмора, который доводил его до бешенства. Не на того напал! Иосиф, будучи уполномоченным ЦК в Царицыне отказывался выполнять указания Троцкого и доводил дело до конфликтов. Их взаимная неприязнь росла, но со стороны Иосифа она стала особенно острой, когда он узнал, что Троцкий воздвигает памятники Иуде на освобожденных от белых территориях.

Сначала Троцкий открыл памятник Иуде Искариоту в городе Свияжске, предварительно расстреляв там всех священников и монахинь. Потом такие же истуканы были поставлены в Козлове, Тамбове и Омске. Кроваво-красный

Иуда, поднявший кулак к небу, а другой рукой сдирающий с себя петлю, должен был воплощать какой-то протест. Протест против чего? – думал Иосиф – протест против Христа? Но разве Иисус главный враг трудящихся, разве предавшего его человека нужно славить в первую очередь? Неужели больше некому ставить памятники? Сначала Иосиф думал, что памятники Иуде – это глумление над русскими людьми, которые поголовно были православными. Им нагло и открыто плевали в душу. Но потом понял: все гораздо сложнее. Русских православных людей начинают лишать памяти. Они должны проклясть все, что было раньше и пойти за иудеем – революционером Троцким. Опять кровавый соблазн! Ведь забыть и надругаться – означает дать в себе волю бесам. И вправду, на всех открытиях этих памятников Лев Давидович выступал с пламенными речами, призывающими порвать с прошлым и идти в будущее под его руководством. Иосиф был вне себя от гнева. Он знал, что Троцкий действует с согласия Ульянова и руководствуется «Планом монументальной пропаганды», но он слишком хорошо понимал душу русского человека, чтобы остаться равнодушным к происходящему. Сильнее скомпрометировать пролетарскую революцию в глазах народа не могло ничто. Троцкий этого знать не хотел и, видимо, удивлялся тому, что истуканы не выдерживали и двух недель. Везде они были разбиты в мелкие осколки, а Иуда в Свияжске просто исчез. Видимо, был утоплен в Волге.

«Волю себе дали, но рискуют зарваться – думал Иосиф».

Он никогда не был националистом и тем более антисемитом. Мог сотрудничать с евреями и направлять их на полезные дела. Но к коллективному еврейству, озадачившемуся эгоистическими целями, был нетерпим. Как и к любому другому национализму. С момента прихода Троцкого на пост второго лица в советском руководстве и стягивании вокруг него единоверцев, он стал подозревать, что эта группа действует в своих узконациональных интересах. Намерена стать кастой хозяев в России. Иосиф всем своим нутром воспротивился этому, однако быстро понял, что открытой политической дискуссии здесь быть не может. Ведь они быстро распознали в нем врага и ополчились на него всей многочисленной ратью. Он благодарил судьбу за то, что смог во время занять должность Генерального Секретаря РКП (б) и соответственно, взять под контроль органы печати, а потом и ОГПУ. Тогда, в самом начале, эта должность не давала много власти, но кое-что он уже мог. Если бы не это обстоятельство, то его затравили бы, не дав развернуться.

Однако Иосиф вскоре обнаружил, что его влияния не хватает. Революционный радикализм проник глубоко в сознание передовых трудящихся, и троцкисты с успехом использовали это обстоятельство. Страна жила в атмосфере подготовки к революционно-освободительной войне, к нападению на Европу.

Его преследовала мысль о необходимости установления железного контроля над партией, чтобы не допустить окончательного скатывания ее к идеям мировой революции под руководством троцкистов.

Это можно было бы сделать с помощью большинства в партии, но такого большинства у него не было. Партия так и не сделала вывода после катастрофического поражения в польском походе, который был инициирован самим Ульяновым. Польша не просто дала отпор армии Тухачевского. Она показала, что идеи мировой революции ее не прельщают. Ведь против красных солдат выходили крестьяне с вилами и цепами.

Но как установить железный контроль в условиях России? Можно ли это сделать с помощью гражданских законов, в стране, пережившей братоубийственную гражданскую войну? Судебная машина медлительна и неэффективна, конспиративные организации всегда ее обыграют. Значит, без машины насилия, действующей подзаконно, не обойтись. Против врагов, работающих конспиративно, нужно действовать также конспиративными способами. С помощью сильной политической охранки. Такое решение Иосиф принял 1926 году. Он уже мог оказывать влияние на руководителей ОГПУ и его стало закручивать в омут ожесточенной и беспощадной борьбы с троцкизмом. За 12 лет этой схватки он временами впадал в бешенство и терял над собой контроль. Окровавленные лица бывших соратников приходили к нему в ночных кошмарах. Но он знал – в этой драке с потомками ветхозаветных покорителей мира пощады быть не должно. Он победил невероятной ценой, и маховик насилия нужно было останавливать. Лаврентий оказал ему в этом неоценимую помощь.

Глава 3
Одиночество

Лаврентий, на сей раз, не уходил из кабинета. Он пододвинул стул к дивану и присел рядом с телом Иосифа. Глубоко задумался, закрыл глаза. Иосифу показалось, что из под его пенсне выкатилась слеза. Все может быть. У Лаврентия тонкая душа. Переменчивая. Сегодня как мед, завтра как лед, послезавтра как яд. Такие могут плакать. Много мы вместе сделали. Очень много. Он долго верным был. А теперь хряк Хрущев сожрет его. Он по-мужицки хитрый и решительный. В государственных делах дурак, но набрал большую силу. С визгом на Лаврентия пойдет. Лаврентий ему мешает. Но сам Лаврентий в драку не полезет. Не приучен к первым ролям. Только вид у него такой грозный. На самом деле он исполнитель. У Хрущева планы наполеоновские. Он Лаврентия сожрет. И превратит во врага народа.

Лаврентий в Бога не верил, Святого Писания не читал. Не знал, что обновление не бывает бескровным. Пока люди с бесами дружат, сами их в себя впускают и бесовщиной наслаждаются, очищение всегда будет принудительным. Если нужно – с кровью и тюрьмой. Сколько наших товарищей получали власть и превращались в бесочеловеков! Сколько чистых душ от вседозволенности почернело. Только смрадом пахли! Ленинградское дело мне в упрек ставят! 200 партработников пострадали, руководителей расстреляли! Крик на весь мир – после такой победы снова Иосиф кровь льет! А в Питере тогда еще блокадный голод не забыли, а тут голод сорок седьмого года добавился. Бывшие блокадники на улицах издалека видны – суставы отекшие, кости деформированные, лица как у покойников. Голод на всю жизнь печать поставил. Вознесенский же, которого я даже себе на замену прикидывал, в жульничество пустился. Одолел соблазн. Организовал сбыт нереализованных товаров со складов на 5 миллиардов рублей. Пустил в обход торговой сети без разрешения Центра. Привлек дружков из Грузии и других республик. Когда дело наружу вылезло, поспешно торгово-промышленную ярмарку объявил, да поздно было. Проверки показали, что на питерских складах огромное количество неучтенных товаров спрятано. Мы для народа товары наконец-то производить стали, карточную систему отменили, а они эти товары прятали. С целью наживы. Не уголовники, не подкулачники – партийные и советские руководители! Пришлось суд закрытым делать. Потому что позор для всей партии. В первую очередь для меня. Это я так все устроил, что лучшие партийцы жуликами оказались. Политические статьи им присудили, стыдно было народу правду сказать. В гневе был, смертную казнь восстановил. Я жуликов не могу выносить. Расстреляли кое-кого. Вот и Лаврентий испугался. Не понимает, что другого пути не дано. В пролетарской партии бесочеловеков должно быть меньше, чем чистых душ. Это закон выживания. Если бесочеловеки захватят власть, то партии конец. Они превратят партию в антинародную клику. Когда-нибудь в будущем чистые душой станут большинством. В это верю, иначе, зачем я все затеял? Но сейчас другим способом с бесовщиной не справиться. Скорее, она справится с тобой.

Христос заповедь «не убий» завещал. Его самого убили, хотя он Бог. Но он своей жизнью великое дело оплатил – мировую религию Спасения. Необъятное наследие оставил, на все века. А я что оставил бы, если бы меня в 33 года убили? Ничего. Разве что посмеялись бы надо мной, глупым. Господь царствие небесное людям открывал. А я царствие земное дерзнул построить. Не отдавать себя на распятие первым встречным бандитам вроде Свердлова, а задуманное делать. Вопреки всему. Христианского смирения, выходит, лишен? Не могу себе даже представить, что со страной стало бы, если бы я ее смиренно троцкистам на поживу отдал. Надо Страшного Суда дождаться. Тогда и станет ясно, по– божески я поступал, или нет. Знаю, гордыня это, непомерная гордыня. Но ведь и промысел Божий. Не зря же с юности в себе дерзость чувствовал, весь мир переделать. Не каждому такая дерзость дается. От поповской морали ушел, церковь меня разочаровала, и в марксовой науке тоже разочаровался. Не получалась в России революция по Марксу. Пришлось все по-своему делать. Все свое изобретать. И религию свою пролетарскую, с Иосифом-богом, и социализм свой советский, доморощенный. Может я и не хотел бы такой судьбы, но вела меня какая-то невидимая рука. Писал кто-то на небе мой земной путь. Знаю, писал. Сколько тайных метаний было, сколько слабости и неуверенности в себе чувствовал, какие тревоги и страхи пережил! А оглянешься – чеканный почерк у товарища Иосифа. Тоже, ведь, не случайно….

Лаврентий не уходил, сидел, пригорюнившись, и чувство жалости защемило душу Иосифа. Несчастный он, этот грузин. Много ему Господь дал. Организаторский талант, светлый ум и много всяких способностей. Но попал в жернова большой власти, изломался, извратился. Подлым стал, лицемерным. Не узнать того Лаврентия, который умел все точно и добросовестно выполнять. Он ведь, был одним из немногих, о которых можно сказать – этот идет путем служения. Лишь такие, как Лаврентий могли решать не решаемые задачи. Советская атомная бомба лежит за пределами возможного. Добиться такого в разоренной войной стране мог только подвижник. Он добился. Много жизней это стоило. Без заключенных ГУЛАГа ничего бы не смогли. Это Лаврентий такую адскую кухню организовал. Секретные города и атомные объекты построил. Силами заключенных. Страшное жертвоприношение. По моей воле сделанное. Скоро спросят меня на Страшном Суде за это жертвоприношение. Что мне ответить? Был ли иной путь создания ядерного оружия в то время?

Уже сегодня мои враги твердят, что если бы не советская тирания, то Запад не стал бы делать атомной бомбы. Мерзавцы и негодяи! Если бы не наша тирания, страшными муками создавшая свою бомбу, то США испепелили бы нас еще по плану «Дропшот». Потому что их ненависть к нам не в 1917 году зародилась и не завтра закончится.

Наконец, Лаврентий встал, как-то неуклюже потоптался у дивана и быстро вышел.

А он углубился в прошлое, в те времена, когда начиналось втягивание в борьбу, превратившую его, молодого романтика революции в беспощадного прораба пролетарской стройки.

Иосиф не входил в большевистский синклит очень долго. Даже летом 1917 года, когда Ульянов бежал от Временного правительства к финнам, а он остался руководителем Партийного центра по вооруженному восстанию, его быстро оттеснили в сторону два небывало энергичных деятеля – Троцкий и Свердлов. Оба появились в Питере как чертики из шкатулки. Оба никогда не состояли в руководстве партии, но энергично вмешались в подготовку восстания и вскоре держали все нити в своих руках. И делали все возможное, чтобы не допустить Ульянова в Смольный накануне октябрьского переворота. Иосиф мало знал Троцкого и был лишь шапочно знаком со Свердловым по ссылке. Тот вообще не числился в РКП (6) до 1917 года, но, примчавшись в Питер из Екатеринбурга, сразу стал вести себя как завзятый вождь. Будто за ним стоит какая-то сила, о которой ни Ульянов, ни другие товарищи не знали. Лишь много позже Иосифу стало известно, что два брата Свердлова тесно сотрудничали с теми же еврейскими финансистами в США и с французским правительством. То ли поэтому, то ли по какой-то другой причине, но Свердлов вел себя так, будто завтра возглавит партию. После переворота все начало развиваться в удивительном для Иосифа направлении. Сначала Председателем ВЦИК был избран Лев Каменев, который пробыл на своей должности всего две недели. Потом, этого, довольно покладистого человека увольняют с формулировкой «за дезорганизаторскую политику и неподчинение ЦК» и тут же Ульянов неожиданно для всех, предлагает на пост председателя ВЦИК кандидатуру Свердлова. Почему из всего руководящего состава он избрал никому неизвестного, но предельно наглого и бесцеремонного пришельца, о котором было лишь известно, что царская полиция разыскивала его за организацию массовых беспорядков, сопряженных с убийствами и грабежами? Кто вынудил Ульянова к этому шагу? Те же силы, которые прислали в Питер Троцкого?

С этого момента Свердлов приобрел фактически равное положение с Ульяновым, а в каких-то вопросах, безусловно, обладал большей властью.

А Иосифа задвинули в задние ряды и назначили комиссаром по делам национальностей. Не самая важная должность в момент революционной ломки! Но он понимал, что является чужаком для прорвавшихся в ЦК новичков. Уже давно появившееся у него чувство одиночества стало усиливаться. Точно также, как когда– то в Таммерфорсе, Иосиф понимал, что снова не допущен в святая святых партии.

Все это нужно было осмыслить, но обстоятельства не позволяли. Иосифа непрерывно бросали на критические участки гражданской войны и единственное, что он мог себе позволить – это возить с собой сундучок с философской и политической литературой. Читать он не прекращал никогда. В 1918 г. он обеспечивал центр хлебом, удерживая для этого Царицын от захвата белыми; его посылали комиссаром на все фронты, где большевикам грозило поражение. Он отдалялся от дел в руководстве, но, бывая в Москве, видел, что Свердлов ведет себя как диктатор, проявляет такую же жестокость, как и Троцкий. По распоряжению Свердлова был начат «красный террор» против врагов новой власти, который вылился затем в террор против крестьянства и казачества. В мае 1918 года Свердлов инициирует начало братоубийственной войны в деревне. В своем докладе «О задачах Советов в деревне» он говорит:

«Мы должны самым серьезным образом поставить перед собой вопрос о расслоении в деревне, вопрос о создании в деревне двух противоположных враждебных сил, поставить перед собой задачу противопоставления в деревне беднейших слоев населения кулацким элементам. Только в том случае, если мы сможем расколоть деревню на два непримиримо враждебных лагеря, если мы сможем разжечь там ту же гражданскую войну, которая шла не так давно в городах, если нам удастся восстановить деревенскую бедноту против деревенской буржуазии, только в том случае мы сможем сказать, что мы и по отношению к деревне делаем то, что смогли сделать для городов…Я нисколько не сомневаюсь в том, что мы сможем поставить работу в деревне на должную высоту».

И работа «на должную высоту» была поставлена: в деревнях начались невиданный произвол и насилие.

Иосиф не удивился, когда узнал, что Свердлов дал приказ уничтожить семью Николая Второго в июле 1918 г. Он уже понимал, что на Россию опускается ветхозаветная месть за ее верность христианству, а Свердлов и Троцкий олицетворяют собой тех «ангелов смерти», которые выполняют эту миссию.

Но почему Ульянов никак не отреагировал на это убийство? Ведь подобные решения не должны приниматься без коллективного решения вождей. Они чреваты страшными последствиями. Мнение Ульянова просто проигнорировали. Кто он для этих «ангелов смерти», подставная фигура? Если эти ветхозаветные ангелы решили просто задавить русский народ террором, то Ульянов должен понимать, что на одном терроре не выедешь. Но Ульянов молчал, и у Иосифа возникло подозрение, что он запуган. Свердлов явился к Ульянову как темный посланец инфернального мира, крепко обнял его, и тот понял, что смертельный поцелуй вот-вот случится. Неукротимый вождь русской революции был парализован страхом. И эти кошмары не обманули его.

Через месяц после расправы в Екатеринбурге эсерка Фанни Каплан стреляла в Ульянова. Для Иосифа это тоже не стало неожиданностью. Господь дает зрению верующего человека особый хрусталик. И когда Иосиф узнал, что расследование покушения на Ульянова Свердлов поручил палачу царской семьи Якову Юровскому, то в его зрении все стало на свое место. После расправы над царем Юровский прибыл из Екатеринбурга в Москву и получил новое задание. Спешил Яков Свердлов, очень хотел прорваться к власти как можно скорее. Видно, черти ему пятки жгли. Да вот подслеповатая Фанни на его беду дала промашку. За что и была сожжена

Юровским в железной бочке на территории Кремля практически сразу после покушения.

«Ветхозаветная жестокость – подумал тогда Иосиф, – они безмерно жестоки. Убьют, не моргнув глазом».

Иосиф редко испытывал страх. Он вырос в народе, который умеет сражаться с врагом лицом к лицу, глаза в глаза. Среди грузин удар в спину считается подлостью, и они боятся удара в спину. В душе Иосифа появился холодок. Ощущение занесенного за спиной ножа поселилось в нем надолго. Этот страх лишь укреплялся по мере схватки с «ними» и наступит время, когда он начнет сводить Иосифа с ума.

Но тогда «им» было не до него. Они организовывали массовое уничтожение служителей церкви, ученых, офицеров, дворянства – всех тех, что нес в себе просвещенное русское сознание. Иосиф считал, что с православной церковью можно было договариваться. Ведь она могла признать всякую власть властью от Бога. Но они не захотели договариваться. Вал насилия начался сразу после переворота, указом о конфискации церковных ценностей и в январе восемнадцатого года патриарх Тихон провозгласил большевикам анафему. Это означало, что церковь официально становится на сторону врагов Советской власти. И без того тяжелый конфликт перешел в крайние формы.

В марте 1919 г. Свердлова смертельно ранили орловские рабочие во время митинга, и этот источник зла перестал фонтанировать. Но троцкизм продолжал набирать силу под руководством Иудушки, который радовался, когда его называли «демоном революции». Русский народ подвергался соблазну насилия, и этот соблазн оказался для него привлекательным. Иосиф видел, что русские перестали бояться крови ближнего своего. Война закончилась, но жестокая радость насилия проявлялась повсеместно. Красноармейцы под водительством Тухачевского карали восставших в Кронштадте и крестьян на тамбовщине с беспредельной жестокостью, хотя еще вчера были православными. Деревенская молодежь радостно крушила храмы и глумилась над священством. «Классовые враги» в городе и в деревне были запуганы и загнаны в угол обстановкой всеобщей ненависти. «Что нынче невеселый, товарищ поп!?»» – декламировали на митингах стихи Блока. Появились первые концлагеря и колонии.

Эта атмосфера была на руку Троцкому, ведь он лучше всего умел использовать в собственных интересах человека с ружьем. Троцкий готовился к генеральному наступлению и имел все основания рассчитывать на успех. Иосиф хорошо почувствовал внутренний настрой этого человека – для него победа над белыми была всего лишь этапом в тайных мечтах. Всем своим поведением, непререкаемым отношением к подчиненным, безмерной жестокостью к противнику Троцкий демонстрировал желание стать новым Бонапартом. Не случайно он взял на себя организацию Красной Армии, возглавил ее и прививал ей собственный культ военного диктатора. «Демон революции» готовил под себя самый надежный инструмент захвата власти – вооруженные силы.