Текст книги "Ангарский Сокол"

– Они вытащили сабли и пистоли. Испужался я за Марфушку, – вновь потекли слёзы из глаз Есения.

– Сопли убери свои! – приказал Грауль. – Где они сейчас, в светлицах?

– И Марфушка моя у них, – снова всхлипнул мальчишка. – А деда Фому побили.

– Пошли покажешь…

Но пойти не пришлось – с той стороны забора раздался треск кустов, яростная ругань Кабаржицкого, глухие звуки ударов и – всё стихло.

– Да что же это! И молчал о других, морда?! А ну, беги, подымай служек и дворовых, живо! – прорычал Еське на ухо Павел, притянув мальчонку к себе.

И, наподдав ему сапогом под тощий зад, для ускорения, рванул к лазу. Выскочив на закрытую с двух сторон глухими заборами тропу, Грауль, держа наготове кистень, вытащенный у одного из упокоенных им чужаков, устремился к месту, где он оставил Кабаржицкого. Впереди трепетал свет от факела, и Павел увидел, как Владимира за руки и за ноги тащили двое мордоворотов, а третий освещал им путь. У начала тропы, на дороге, их уже ждал возок.

Стиснув до боли зубы, Грауль кинулся на врагов. Ближайшего к нему мужика, державшего Кабаржицкого за ноги, он свалил ударом гирьки кистеня в момент, когда тот оборачивался на предостерегающий окрик своего товарища. Бесчувственное тело Владимира упало на тропинку – два бандита кинулись на Павла, и тому пришлось бы обороняться от пытающихся достать его дубинкой и ножом врагов, но внезапно со стороны терема грохнул выстрел «песца», а затем и второй. Послышались торжествующие крики, ругань, грохот мебели да звуки разбиваемой посуды. Противники от испуга заметно сдали, и Грауль сразу почувствовал прилив сил, тут же удачно влепив по челюсти одному из них выброшенным вперёд кистенём. Тот забулькал, выплёвывая зубы, открылся и получил ещё раз – по лбу. Оставшегося одного и растерявшегося противника капитан быстро заломал, проведя борцовский приём, и вновь хрустнул шейными позвонками врага. Этот вариант упокоения противников становился для капитана уже традицией. Потерявшего же координацию иноземца Павел оглушил несколькими мощными ударами в голову. И уже хотел было оттащить Кабаржицкого к лазу, как увидел ещё пару чужаков, спускающихся на тропу с дороги. Помимо факелов, в руках у них были пистоли – оружие посильнее дубинок и ножей. Грауль обречённо посмотрел на Владимира, распростёртого в пыли тропинки.

«Успею!» – билось в висках капитана.

Подхватив товарища под руки, он развернулся и, пошатываясь, потащил Кабаржицкого к забору. На счастье, из лаза показался Данила, один из нижегородцев, освещаемый светом факела со двора. Может, Есений его сподобил или само провидение, но Бога Павел поблагодарил искренне, когда на его прерываемый тяжёлым дыханием вопрос о наличии пистолета нижегородец быстро протянул ему «песец». Тяжёлый металл приятно тянул руку, и Грауль, переводя дух, пошёл обратно, сдав бесчувственное тело друга нижегородцу. Враги суетились вокруг места недавней схватки, освещая лица лежащих тел.

– Эй! – крикнул им капитан.

Один из окликнутых моментально разрядил свой пистоль в направлении Грауля. Капитан, предполагая подобный ответ, уже прижался спиной к забору и этим избежал ранения, уйдя с линии огня. И тут же оглушительные звуки выстрелов «песца» вновь раздались в ночном Замоскворечье. Не дожидаясь, пока враги подойдут на расстояние уверенного попадания, Павел начал стрелять. Вторым выстрелом он разворотил плечо одного чужака, другой же, выхватив саблю, кинулся на капитана. Грауль хладнокровно выждал пару мгновений и спустил курок. Враг, словно налетев на невидимую стену, на мгновение замер и завалился в траву. Голова его превратилась в кровавое месиво из костей и мозгов. Павел, не удостоив его взглядом, побрёл к воротам. Его обогнали нижегородцы и несколько человек из дворни постоялого двора, вооружённые дубинками.

– Данила! – позвал парня Грауль и указал ему на раненого иноземца. – Этого в нашу светлицу отведи, только не через ворота, а тайно. Только свяжи бугая.

– Будет сделано, Павел Лукич, – отозвался Данила.

– И ещё, – перевёл дыхание капитан. – Во дворе двое мёртвых, притащите их сюда, свалите рядом с этими и всех обшарьте хорошенько. И быстрее, стрельцы сейчас набегут. Да лаз заделайте.

Москва, Варварка, палаты английского двора.

Июнь 7149 (1641).

За несколько дней до столкновения.

Отблески огня из открытого камина плясали на выбеленных стенах зала. Московская ночь была тиха и спокойна. Неторопливый разговор продолжался уже долго, за это время люди, сидящие за широким дубовым столом, успели съесть поросёнка и обсудить то, что они уже знали об обнаруженном московитами в Сибири княжестве, именуемом Ангарским. Они знали, что граничит это княжество с дикими кочевниками и Китайским государством. Значит, княжество это и торгует с китайцами. Сами англичане три года назад первый раз высадились на Китайской земле, заняв португальский форт. С тех пор корона приняла решение укрепляться в Китае. Однако проблема состояла в том, что путь до Китайского государства был очень далёк и труден. Приходилось огибать Африку, плыть в водах трёх океанов, для того чтобы достичь, наконец, Китая.

– Возможно, есть иной путь достичь Китая. Если эти послы достигли Москвы и не выглядят изнурёнными, то путь, стало быть, не так труден? – сказал пожилой сэр Томас Тассер.

– Так и есть, иначе отчего бы московитский царь отказал Меррику в открытии устья Оби? – воскликнул самый молодой из собравшихся англичан – Патрик Дойл.

– Известно, что река Обь вытекает из китайского озера. А это прямой путь до богатств, который скрывают от нас московиты.

– Так и есть! Джон Меррик, бывший посредником при заключении мира между московитами со шведской короной, слышал, как Барятинский сказал о том, что они-де дошли до Китая, когда шведы спросили их об этом по его просьбе.

– Только зачем он жаловался шведам, что московиты не пускают нас на Обь? Каков болван! – проговорил сэр Томас.

А за вечер до этого на Английский двор пришла весточка от прикормленного дьяка Посольского приказа. В ней он сообщал о прибытии из Коломенского ангарских людишек. И хотя на посольство эта группа ангарцев не тянула, так как и количество людей было малым, и одеты они были просто, даже бедно и однообразно, с собою у них было девять тяжеленных ящиков. Не иначе, сообщал осведомитель, в тех ящиках было золото или драгоценные каменья. Да и поселились они не при дворце царском, а на обычном постоялом дворе, хоть одном и из лучших в Замоскворечье.

– Думаю, такой вид послов говорит только о том, что они хотят сохранить свой приезд в Московию в тайне. Да и царь тоже этого желает, – сказал Патрик.

– В таком случае наша прямая обязанность – узнать, что в ящиках, и попытаться добиться сотрудничества с послами Ангарии, – решительно заявил глава торговой миссии в Москве.

– А что московиты привезли из Ангарского княжества в прошлый раз? Надеюсь, все помнят? – обвёл глазами всех присутствующих сэр Томас Тассер.

Да уж, такое не забыть! Тогда царю Михаилу из Сибири привезли великолепное зеркало в золотой оправе, творение, что было никак не хуже лучших венецианских мастеров. Был и мушкет невиданного типа, заряжаемый не со ствола, как всё европейское оружие, и также говоривший о наличии мастеров высокого уровня. А золотые монеты Ангарии! Чёткая чеканка, выдержанный вес, ребристая грань – они никоим образом не походили на убогие московские монетки. Стало быть, рядом с богатейшим Китайским государством находилось ещё и развитое в науках и технологиях княжество. Сам царь стрелял из ангарского ружья!

– Мушкет тот не требует засыпки пороха, и пулю в ствол вгонять не нужно. Говорят, что заряжается он одним движением и стреляет очень быстро – никакой европейский мушкет не сравнится с ним в скорострельности.

– Вы понимаете, что это значит?! – воскликнул глава московской миссии, воздев руки кверху.

– Вряд ли они пойдут на контакт с нами, – покачал головой сэр Томас. – Ведь они встречаются только с московитами и царём Михаилом. Да и оружие, которое у них есть, они будут продавать только ему, насколько я понял нашего осведомителя из Посольского приказа.

– Сэр Томас, а вам не удалось поговорить с этим… Бек… ле Мишевым? Он же приехал из Сибири ранее самих послов ангарского князя.

– Нет, не удалось, – отпил испанского вина Тассер. – Он не желает говорить об Ангарии.

– Что ещё раз говорит о тайне московитов! Мы должны всё разузнать! На кону стоит многое! – снова воскликнул Дойл. – Если Московия получит множество ангарских мушкетов, она сожрёт всю Европу!

– Вот вы, Патрик, лично и займётесь этим делом. – Глава московской миссии тут же указал на него пальцем. – В крайнем случае вяжите ангарцев и тащите сюда. Постарайтесь сделать всё как можно тише. Наш дьяк из приказа поможет людишками.

– Вот только зачем им Московия, коли мехов у Ангарии вдосталь, как и золота?

Замоскворечье, постоялый двор.

Через некоторое время, когда уже светало, а страсти ночной схватки улеглись, прибывшим с ближней заставы стрельцам были предъявлены охладевшие трупы бандитов, наваленные там и сям на траве между заборами. И Павел, наконец, прилёг на застеленную лавку в своей светлице, тут же провалившись в глубокий сон. Широченную кровать занимал Кабаржицкий, который постепенно приходил в себя – негромко постанывал и всё пытался вялыми движениями дотянуться до шишки на голове, которая теперь, видимо, отчаянно чесалась.

Незадолго до появления стрельцов Павел договорился с хозяином двора о том, чтобы он и его люди умолчали про то, что часть иноземцев была внутри гостевого терема. Что, собственно, было выгодно им обоим. В руках у ангарцев оставалось трое нападавших. Из тех чужаков, что держали на прицеле Никиту с нижегородцами, в живых осталось только двое, остальных забила дубьём дворня да застрелил Никита, в суматохе сумевший освободить руки. К счастью, жертв у ангарцев, как и среди местных, не было. Если не считать разбитого лица Никиты да шишки, а возможно, и сотрясения мозга у Кабаржицкого.

…После позднего обеда Грауль задержал в трапезной всех, кроме стерегущего пленников Никиты. Подождав, пока служки уберут со стола и принесут горячего питья со сладостями, он начал говорить:

– Итак, мужики, мне нужно окончательно определиться. Вы все, – обвёл он глазами нижегородцев, – увидели, насколько опасна служба ваша…

Мужики загомонили: мол, да что мы, мордобоя, мол, не видали, и не служба это вовсе, а так – сущая безделица и объедаловка.

– Что же тут опасного, Павел Лукич? Разве что косточкой поперхнуться, – резюмировал за всех Данила.

– Хорошо, – кивнул Павел. – В таком случае важный вопрос: все ли из вас пойдут на службу в само Ангарское княжество, как было ранее уговорено?

– Все пойдём, не сомневайся! – воскликнул один из мужиков, остальные же одобрительно закивали, потрясая бородами.

– Что же, тогда завтра получите пистолеты, такие же, как и тот, из которого палил Никита, и я буду вас учить с ними обращаться. Караульную службу тоже будем постигать. А то вас, как баранов, схватили да под прицелом держали. Ладно, пока отдыхайте.

«Повезло им, что англы до оружия не добрались, сверху ящики с чугуном и железом наставили! Правильно Никитос перед нашим уходом идею подал, башковитый он парень, поднатаскать его надо. Ну ладно, я пока проведаю пленников». – Размышляя, Грауль встал из-за стола.

Когда Павел вошёл в светёлку, где Никита караулил чужаков, связанный иноземец враз потерял самообладание и нервно засучил ногами на полу. Двое московитов мрачно и равнодушно посмотрели на капитана. Они его, в отличие от сэра Патрика, в деле не видели.

– Ну что, граждане, кто хочет со мною поговорить по душам? Излить мне, так сказать, эту самую душу и очистить её от греха, – ласковым голосом проговорил Павел, посматривая на пленников мягко, почти что с нежностью.

Никита даже рот открыл от подобной обходительности капитана.

– А ты кто таков? – хмуро зыркнул на него московит, что был постарше.

– Голова ангарского посольства Павел Грауль, князь Усольский. А ты кто есть?

Тот молчал, тогда Павел перевёл взгляд на мужичка видом помладше.

– Давеча не молчали, а теперь будто в рот воды набрали. Вы же его хотели видеть, вот он и есть, – кивнул Никита на Павла.

Мужичок бросил быстрый взгляд на старшего.

– О, ясненько! Никита, выведи-ка этого хмыря. А то он разговору мешает нашему с товарищем.

Бородача вывели за дверь.

– Ну давай, говори, зарабатывай жизнь и свободу. А этого упыря аглицкого не бойся.

Иноземец, нервно сглотнув, посмотрел на своего подельника. А тот взахлёб начал сдавать с потрохами своих недавних товарищей. Как оказалось, только что уведённый пленный был одним из приближённых думного дьяка Посольского приказа. Он и якшался с англичанами.

– Он же, Патрик, – кивнул он на иноземца, – и ещё другие немцы хотели послов ангарских схватить и к себе на аглицкий двор отвесть для крепкого расспросу.

– А что им надо было узнать? – развязывая путы пленника, спросил Грауль.

– А того я уже не ведаю, – вздохнул мужик. – Они что-то про золото говорили и про мушкеты.

– Ясно, – удовлетворённо молвил Павел. – А сам глава Посольского приказа ведает о шашнях того хмыря с англичанами?

Пленник, потирая затёкшие руки, отвечал, что князь Львов, верно, ничего и не знает. И что этот подьячий делал всё келейно, втайне от прочих товарищей.

– Это радует. Ну ладно, вали отсель, да более на глаза мне не попадайся. Да! И не служи врагам отечества своего впредь, это опасно для здоровья.

– Ты меня отпускаешь? – изумился мужик. – А они как же?

– А их ты больше никогда не увидишь. Всё, ступай, ступай, – махнул рукой Павел и, проводив его до двери, приказал Даниле отвести его за ворота и отпустить на все четыре стороны.

А потом Грауль вернулся к сидевшему под окном связанному сэру Патрику Дойлу, представителю торговой компании английского двора в Москве.

– Патрик, мы остались одни. – Павел подмигнул опешившему от подобной вольности ангарца англичанину. – Тебе ничего не помешает рассказать мне, что подвигло вас на разбой.

– Но это не было разбоем, – с сильным акцентом возразил иноземец, опасливо поглядывая на ангарца.

– Уверяю тебя, в ангарском суде тебя судили бы именно за разбой и ты бы много лет провёл на угольной шахте.

– Но я не в Ангарии! – недоумённо возразил Дойл.

– Это почему же? – изобразил удивление Грауль. – Вы напали на нас на территории нашего посольства. А на территории посольства действуют наши ангарские законы. Значит, как глава посольства, я могу судить тебя, как обыкновенного разбойника.

Ангарец с улыбкой смотрел на реакцию англичанина. Импровизация Павлу явно удалась, и иноземец, кажется, начал понимать, что он серьёзно вляпался.

– Но я подданный английской короны! Меня ожидают мои друзья, они знают, что я здесь!

– И что с того? – рассмеялся Павел. – Они тоже разбойники. Пускай приходят, у нас есть чем их встретить.

Павел встал с лавки, подошёл к ящику, стоявшему у стены, и вытащил из него один из трёх карабинов, что остались у него после ухода группы Карпинского. Зарядив его и щёлкнув затвором, он приблизился к сидящему на полу англичанину.

– Ты же это хотел получить?

Патрик не сводил мрачного взгляда с ангарского мушкета, который так интересовал пославших его соплеменников.

– А ты не пробовал просто спросить? – продолжал говорить ангарец. – Постучаться в ворота и вежливо, как настоящий сэр, попросить меня уделить тебе немного времени, чтобы ответить на твои вопросы, а? Чего молчишь? А то напали, как презренные разбойники, да ещё ночью, прикрывая темнотой свои грязные помыслы.

Дойл продолжал молчать, он буквально онемел, не находя правильных слов, чтобы возразить этому ангарцу.

– Или, может, вас интересует наше золото? – Павел запустил руку в карман штанов, достав несколько червонцев. – Да что ты всё молчишь-то?

Было видно, что иноземец уже дошёл до кондиции и дальнейший разговор превратится лишь в истерику этого начинающего «торговца». Пора было переходить к следующей стадии общения с англичанином.

– Ну да ладно, до этого была лирика, а сейчас займёмся скучным бумажным делом. Давай, вставай с пола и сядь на лавку, успокойся пока. А мне нужно составить отчёт о вашем нападении.

– Какой отчёт? – пролепетал Дойл.

– Как какой? – изобразил изумление Павел. – Мне необходимо отписать своему князю о вашем нападении. И не только моему князю, но и в Посольский приказ Московии.

Патрик уронил голову на грудь.

– Прошу вас, не делайте этого, – глухо проговорил он.

– А ты что, боишься, что ли? Нападать на беззащитных послов ты не боялся? Короче, молчи пока, будешь говорить, когда я спрошу. Никита, приведи свидетеля – хозяина сего двора, надо подписать протокол.

Никита, похоже, начал понимать, что удумал капитан. Поэтому, ощерившись белозубой улыбкой, он быстро исчез за дверью.

– Итак, твоё полное имя и место рождения?

– Патрик Дэвис Дойл, рождён в Плимуте, двадцать четыре года от роду.

– Чем занимаешься в Москве?

– Торговый агент Московской компании.

– Кто послал тебя на это преступление?

– Сэр Томас Уильям Тассер, мой… начальник, – понуро качнул головой Патрик.

Допрос продолжался ещё некоторое время, Грауль описал на бумаге действия англичан и их подручных и дал прочитать Дойлу. После капитан составил второй экземпляр, а за ним и третий. Один экземпляр Павел решил отдать англичанам – пускай маковку почешут, подумают. Иноземец подписал все три экземпляра протокола стандартной фразой: «…с моих слов записано верно, Патрик Дэвис Дойл».

– Ну всё, молодец, Патрик. Теперь свидетель подпишет и будешь свободен. А в Посольский приказ, так уж и быть, бумагу я посылать не буду.

– Ты меня отпустишь, как того московита? – обрадовался англичанин.

– Да, Патрик, сейчас ты пойдёшь к своим товарищам. Скажешь, что если их ещё что-то интересует, то пускай приходит один человек, знающий русский язык, со списком вопросов. А тебя чтобы я больше не видел, если увижу – точно пошлю на угольные шахты. Всё, проваливай!

Англичанин недоверчиво, на подгибающихся ногах попятился к двери. Капитан приказал Даниле проводить иноземца за ворота и отпустить.

До обеда к ангарцам приходили и с Земского приказа, что в Москве оказался прообразом органов внутренних дел, а также с Посольского приказа, прибыл человек и от Беклемишева. Приказным дьякам ангарцы все, как один, твердили о том, что, мол, кто напал – мы не ведаем, людишки какие-то лихие. Хотели пограбить загулявших на царском пиру хмельных до изумления послов, да вот дворня и слуги выручили их. Побили всех злодеев, кто сбежать не успел. Вона, даже дед Фома, местный истопник, поколотил одного, хоть и сам битый оказался. А лихие люди даже возок свой оставили. Послы же сейчас в лёжку лежат, битые. От присланного вскоре Михаилом Фёдоровичем лекаря-немца ангарцы не отказались, дали себя осмотреть. Вежливо выслушали его причитания по поводу шишки на голове Кабаржицкого, обязались следовать его советам. Напоили-накормили, дали монетку и выставили пребывающего в полной уверенности своей значимости лекаря вон.

Вечером.

А вечером к постоялому двору подкатил расписной возок красного цвета с богато выряженными ездовыми и эскортом из дюжины стремянных стрельцов. Из возка вылез князь Григорий Васильевич Львов, голова Посольского приказа, собственной персоной. Пройдя в терем и отведав горячего сбитня, он вскоре раскланялся, сетуя на отсутствие свободного времени, и передал Павлу ответную грамоту московского царя, адресованную ангарскому князю Соколу.

Проводив до возка князя Львова, Павел вскрыл грамоту уже за воротами, с удовлетворением отметив полное титулование Соколова, а особенно то, что царь назвал князя Ангарского и Амурского Вячеслава Андреевича Сокола своим любезным другом. Право ангарских купцов торговать в порту Архангельска также было царём Московским дано, но оговаривалось оно ежегодной золотой или серебряной пошлиной. Мягкая рухлядь уже не столь сильно интересовала государя Руси, как благородные металлы.

«Придётся на Витим посылать больше людей, золотишка сейчас в Московию поплывёт немало», – подумал Грауль.

Глава 17

Архангельск. Конец августа 7149 (1641).

ПЁТР КАРПИНСКИЙ, АНГАРСКИЙ ПОСОЛ.

В один из последних дней лета мы достигли наконец отправной точки нашего пути в Европу. Отсюда начинался наш путь в Датское королевство. Но до того как попасть в этот единственный полноценный русский морской порт, нам пришлось изрядно потрудиться, чтобы сохранить инкогнито. Никакого ангарского посольства не было и в помине, а лишь небольшая группа приказчиков и холопов архангельского купца Тимофея Кузьмина. Оставив покуда отца Тимоши в Москве – поправлять его дела, платить скопившиеся долги, в общем, восстанавливать доброе имя, мы ушли телегами на Ростов. Оттуда речным ходом, включая Волгу и небольшой волок, попали в реку Кострому. Шли мы специально малоиспользуемым путём, стараясь пореже попадаться на глаза иным торговцам или таможням в городах. Из Костромы на дощаниках мы попали на небольшую речку Лежу, которая впадала в Сухону недалеко от Вологды, а там уже прямой путь до Архангельска. Весь наш груз можно было уместить на одном дощанике, поэтому особого внимания наш отряд не привлекал. Правда, я опасался, что в Архангельске от досмотра наших судёнышек мы не отвертимся, но и тут всё прошло удачно.

Отправленный договориться насчёт подвод от складов до двора купца Ложкина, Данила вскоре привёл к берегу Двины Матвея – приказчика самого Савватия Петровича. Тот тут же организовал четыре телеги, моментально узнав в Кузьмине будущего зятя купца. И вскоре наша честная компания покатила от складов, разбросанных по берегу Двины, в архангельский посад. Так мы оказались перед высокими резными воротами, за которыми был виден терем, украшенный фигурками и цветными вставками. Ложкин мне понравился сразу – купец встретил нас очень радушно, будто самых дорогих и желанных гостей. И хотя сам Тимофей мне рассказывал про бедственное финансовое положение будущего родственника, мне показалось, что всё же Савватий Петрович был искренен. Нас Тимофей представил купцу как своих компаньонов из Сибири, чем немало удивил Ложкина.

– Так вона ты где был в прошлом годе! – воскликнул тогда Савватий. – Эка тебя закинуло! Нешто нашёл лучшую торговлишку?

– Нашёл, тестюшка, – елейным голосом протянул Тимофей. – Да и тебе тоже нашёл оную, заодно будем торговлишку вести. Ежели ты супротив не будешь.

– Коли выгода есть, зачем же родному человеку отказы чинить? – отвечал купец.

У меня от их сладко-медовых речей вскоре заныли зубы, а будущие родственнички всё продолжали умасливать друг друга, уж и до свадьбы добрались.

Может, так и надо, ну там традиции и всё такое. Хотя было видно, как Тимоша круто берёт Савватия в оборот своими ласковыми речами. А тот на что-то надеется. Ага, точно, про приданое разговор всё же завёл.

– Доченька-то у меня единственно, что и осталось. А дела мои в совершеннейшем запустении и разорении. Да те двести рублёв серебром, что Орешкин у меня стребовать хочет, так хомутом и висят, – сокрушался Ложкин.

Я решил всё-таки влезть в их междусобойчик, дабы прояснить для себя ситуацию наших дальнейших действий:

– Савватий Петрович, а датские корабли в гавани стоят?

Купец с полминуты смотрел на меня, силясь вспомнить моё имя и ответить на вопрос, заданный мною посреди важного для него разговора. Наконец он проговорил, что надо пригласить его приказчика, Матвея, вот он точно знает.

– А я на реке ужо и не бываю.

Послали за Матвеем. Приказчик появился в доме примерно через час, сразу же отозвав купца в сторонку для личного разговора. Не знаю, что он там ему говорил, но плечи Ложкина явственно опустились, да и вообще Савватий как-то сник.

– Матвей, вот у нашего гостя немалый интерес учинился. Желает он знать, нет ли данских кораблей в Архангельске? – указал на меня подошедший после неприятного разговора купец.

– Было четыре данских корабля, третьего дня ушёл один, двенадцатого дня – второй. А тебе с коим умыслом дан нужен? – прищурился приказчик.

– До столицы датской добраться. Матвей кивнул, более он вопросов не задавал, лишь оговорившись, что не всякий капитан возьмёт чужаков на борт.

– А ежели деньгу посулить?! – воскликнул Ложкин. – Возьмёт!

– Взять-то возьмёт, но довезёт ли? – вздохнул Матвей, пожав плечами.

– Матвей, как тебя по батюшке? – спросил я приказчика.

Ага! Как же они удивляются, если спросишь об отчестве любого незнатного или небогатого человека. Вот и он растерялся на мгновение.

– Степанов сын я… Ну а теперь быка за рога.

– Матвей Степанович, может, ты мне поможешь в разговоре с капитаном? Я-то не силён в такого рода переговорах.

– Сего дня желаешь разговор-то учинить с данами? – спросил приказчик.

– А чего время тянуть? – отвечал я, вставая с лавки.

Тогда Матвей, деловито забрав со стола пару пирогов, предложил мне следовать за ним. Вскоре мы выехали из ворот верхом, направляясь к гавани.

– К Пудожемскому устью пойдём, – сообщил мне Матвей. – Там данцы были и анбары ихнеи там же.

По мере того как моя кобылка перебирала копытами, всё явственней чувствовалось приближение моря. Мы проезжали по берегу одного из рукавов Северной Двины, вдоль реки стояли высокие и не очень амбары, склады с тянущимися в воду мостками, к которым были причалены баркасы, попадались и кочи со скатанным парусом. Мужики в некогда белых рубахах и в казавшихся войлочными островерхих шапках с грохотом катили бочки да, покряхтывая, таскали тюки. Приказчики следили за перегрузкой товара, внимательно учитывая каждый тюк. С моря порывами дул прохладный ветер, приносящий волнующий меня запах морской соли. Впервые за долгие тринадцать лет я оказался у моря, у настоящего моря. А там, через Двинскую губу да Горло, лежит мой родной Кольский полуостров. Но ни Мурманска, ни Североморска там нет и в помине, лишь промеж устьев рек Кола и Тулома стоит Кольский острог, да, может быть, кочуют неподалёку лопари.

– Монеты есть на оплату? – спросил вдруг Матвей, поглядывая на меня.

– В достатке, – попытался я важно кивнуть.

– Всё одно – все монеты не держи в одном месте и не показывай враз. Жди тут, – ответил он и направил своего коня к высоким амбарам или складам – пойми тут разницу, – что стояли несколько обособленно от иных.

Не было его примерно с час, а может, и больше. Я уже присел на небольшой пригорок близ дороги, ожидая приказчика. Стрёкот кузнечиков, свежий ветерок да нежаркое, но приятно ласкающее кожу северное солнце уже заставляли меня искать местечко, чтобы прилечь. Сморило малость, да и не так давно поел. Я уже привязывал кобылу к деревцу, когда появился Матвей. Критически осмотрев мои потуги привязать животное, он заметил:

– Стреножил бы, и делов… – Неопределённо показав рукой на стоящие у него за спиной склады, он продолжил: – «Ягтунд» уходит не скоро, через пару седмиц. Шкипер поведал, что он идёт до Оденсе. Ганс Йенсен, капитан «Хуртига», сказал, что уходит через два дня. Но он идёт до Кристиании, это небольшой городок близ крепости Акерсхус.

– Ясно, Матвей Степанович. Спасибо тебе за труды твои, возьми уж, не побрезгуй, – протянул я приказчику золотой ангарский червонец.

Матвей, казалось, узнал монетку, по крайней мере, мне так показалось.

– Видел уже такую? – спросил я его.

– Приходилось, – нахмурился приказчик. – Мне такую единожды поморы со Святицы давали за припасы. А опосля поморов тех и не видно стало, люди бают, что и деревня ихнея опустела. А они токмо мне товар свой и давали. – Ишь ты, что получается! Стало быть, начало банкротству купца Ложкина было положено нами? Занятно. А что Матвей, догадается? – Так вы, стало быть, с ентого Ангарска и есть? – проговорил приказчик, пряча монету в складки одежды.

– Угадал, Матвей, – ответил я.

Он кивнул и принялся объяснять мне местные реалии. Поскольку Архангельск, по сути, единственный полноценный русский порт, то и таможенный погляд тут соответствующий. Просто так не уплыть, тем более на купце. И хотя грамотки у нас имеются, но доверить их проверку какому-нибудь местному поручику Крыкову покуда желания мало. Мало чего удумает ретивый таможенник, вычислив чужаков на торговом корабле.

– Или же ховаться крепко в трюме. Но опасно се, однако, – покачал головой приказчик.

– Так что же делать, Матвей Степанович?! – воскликнул я.

А выход завсегда есть. Если в бывшее наше время тотального контроля при желании, подкреплённом возможностями, всегда можно было решить любые вопросы, то что говорить о старине седой?

– Оформить в Посольском приказе выездную грамотку надо было. Так оно лучшей всего выходит, – отвечал приказчик. – Но можно сделать и так…

Оставшееся время до отплытия корабля капитана Йенсена морпехи и Белов гоняли нижегородцев по теории работы с оружием, включая и штыковой бой. Практику мы себе сейчас позволить не могли. Вокруг нас были тысячи людей, а местной ярмарке ещё только предстояло затихнуть в начале осени. Самое главное – быстро снаряжать и готовить оружие к немедленному бою, а равно как и заботиться о нём ко дню отъезда мужики более-менее уже могли.

Тем временем Матвей ходил к датчанину ещё раз, сговорившись с ним в цене нашего проезда. Всего на две дюжины человек с четырьмя ящиками груза и своими съестными запасами капитан запросил тридцать пять рублей серебром. В этом смысле наш вояж до будущего Осло обошёлся не столь обременительно для нашего бюджета, хотя Матвей утверждал, что датчанин заломил высокую цену.

Кстати, нам удалось, наконец, увидеть зазнобу Тимофея Кузьмина. Ну что сказать? Ладная девица, статная, разве что чуть полновата, но это скорее признак хорошего здоровья и достатка. Именно поэтому наши переселенцы с Руси поначалу шептались о немногочисленных женщинах из экспедиции – мол, богатые да худые, не иначе как хворые. Только со временем, когда переселенцы втягивались в ангарский социум, тогда и замечали, что у девушек совершенно нет времени сидеть дома да потихоньку заниматься рукоделием, женишка ожидаючи. Лишь старшие из крестьян, бывало, с укором посмотрят на свою дочурку с распущенными волосами, щеголяющую в мужских портах, доходящих лишь до колен, с исписанными и изрисованными листами бумаги под мышкой.

– Эвона, кровинушка-то наша совсем обусурманилась. Иной стала, яко же и княжьи ближнеи люди, – скажет крестьянин, на подобное непотребство взирая.

– Может, и к лучшему се, – ответит ему жена. – Всё одно порядки Соколом, самим Христом нам даденным, установлены. Худа не будет.

В тот день едва рассвело, когда мы погрузились на телеги, окружным путём отправившись к беломорскому побережью выше двинских рукавов. Там мы должны были дождаться торговый корабль «Хуртиг», что по-нашему означает «Быстрый». Когда вышло солнышко, мы уже были на месте – на берегу близ устья небольшой речушки. Обещанный Матвеем коч уже стоял на якоре недалеко от берега. Завидев нас, с поморского кораблика к нам отправили две лодки. Погрузившись на коч, мы отошли немного мористее и встали на якорь, ожидая датчанина. Тот показался лишь ближе к обеду. Как только я его увидел, так у меня стало тоскливо на душе. Я не то чтобы боялся покинуть родную землю и практически родную страну, но сейчас это мне показалось настолько серьёзным испытанием, насколько я смог себе вообразить. То, что поначалу казалось там, в Ангарии, чем-то вроде приключения, здесь становилось практически подвигом. Иначе я сказать бы не смог – мы отрывались от последней ниточки, что нас связывала с остальными товарищами. Стесняться громкости подобного определения я не желал. Круглобокий «Хуртиг», постепенно вырастая в размерах, приближался к нам. Якоря на датчанине были выброшены, а паруса свёрнуты. Ну всё, оглядываю мужичков с коча, как бы прощаясь Русью, и сползаю в лодку – принимать первый ящик с карабинами и золотом. На море было лёгкое волнение, поэтому я переживал за ящики, может, даже больше, чем нужно. Ведь утопи один – и всё, можно ехать обратно. Без тех же карабинов соваться в Европу просто опасно.