Текст книги "Я всемогущий"

– Да, я вас узнаю. Ставить перед собой настолько невозможные цели, которые завораживают, – в этом вы весь.

– Мне нужен помощник.

Ирина мгновенно подобралась и быстро, словно боясь, что я ещё что-то скажу, проговорила:

– Я готова. Помощницей, секретаршей – кем угодно.

В её глазах мелькнул страх, что я передумаю. Что в качестве помощника мне нужен кто-то другой.

– Нет, секретарша мне, пожалуй, ни к чему. Если уж мы основываем новую религию, – я улыбнулся, – то тогда нужен сподвижник.

Ирина во все глаза смотрела на меня, как будто не веря своей удаче.

– Я готова.

– Ну хорошо. Корпорацию тебе есть кому передать?

Она на мгновение задумалась, потом кивнула:

– Найду.

Её поспешное согласие немного смутило меня. Правильно ли я делаю, что впутываю Ирину в сумасшедшую затею, в успехе которой я отнюдь не уверен? Как чувствовал себя Санчо Пансо, когда его спутник сражался с ветряными мельницами?

Но Ирина, казалось, уже была счастлива – безо всяких религий и философий. И я, отбросив сомнения, произнёс:

– Значит, договорились. И ещё. Раз уж мы теперь сподвижники, не называй меня, пожалуйста, на «вы» и по имени-отчеству, хорошо?

– Хорошо, – улыбнулась Ирина.

16

Трясло немилосердно. Хмурый водитель уже несколько раз останавливал дышащий на ладан «Лэндкрузер» производства ещё, наверное, прошлого века, и залазил под капот. Однако пока всё обходилось, и мы продолжали путь.

На сиденье переднего пассажира размещался Таши, наш проводник, похожий то ли на стареющего Чингачгука, то ли на измождённого Мао Цзедуна. Время от времени он поворачивал к нам коричневое лицо с редкой седеющей бородёнкой и что-то говорил. Слов не разобрать – может быть, из-за плохого английского Таши, а может – из-за надсадного воя мотора. Ирина забралась на сиденье с ногами и спала, а я обозревал унылые пейзажи.

До приезда сюда я думал, что Тибет – это вереница заснеженных горных вершин, парящих на недосягаемой высоте. Наверное, слишком большое впечатление произвели на меня в своё время картины Рериха. Оказались же мы на широком плато, покрытом невыразительными плоскими то ли горами, то ли холмами. Всюду преобладал коричневый цвет. Коричневая земля, коричневые дороги, коричневые камни. Редкие поселения с домами, вросшими в землю, тоже были коричневыми и потому неотличимыми от всего остального.

Горы, настоящие снежные гиганты, остались позади – в Непале, куда мы с Ириной прилетели неделю назад. Сразу из аэропорта Катманду, устав после многочасового перелёта из Москвы, мы отправились в отель. А наутро случилась беда.

Мы договорились встретиться в десять утра в холле гостиницы. Спустившись в начале одиннадцатого, свою спутницу я не застал. Это было удивительно – за годы совместной работы Ирина приучила меня к своей пунктуальности. Я набрал её телефонный номер, однако никто не ответил. Поначалу я решил, что она принимает душ, поэтому не слышит мобильник, но спустя ещё двадцать минут и три оставшихся без ответа звонка, я забеспокоился и поднялся к ней на этаж. На стук в дверь номера никто не ответил. Подозревая самое страшное, я забарабанил сильнее и уже собрался было поднимать работников отеля на взлом дверей, но услышал слабый звук шагов.

Дверь открыла Ирина, бледная до синевы, на лбу блестели бисерины пота, а губы отдавали голубизной. Увидев меня, она произнесла слабым голосом:

– Я опоздала, да? Никак не могла встать.

Отступив от двери, Ирина покачнулась и едва не упала. Я подхватил лёгкую девушку на руки.

– Кажется, я заболела, – прошептала она, глядя на меня снизу вверх.

– Что случилось? – Я был в замешательстве. Вчера вечером Ирина ушла в свой номер здоровой, цветущей, хотя и немного уставшей. Сейчас же она напоминала гоголевскую панночку. – Что у тебя болит?

– Не понимаю, – её голос становился всё слабее. – Голова… болит, кружится. Тошнит… Горло тоже… – Она зашлась сухим кашлем.

Я аккуратно положил девушку на кровать и схватил трубку телефона. С трудом разобравшись в индийской вязи букв, я попытался дозвониться до дежурного портье. Безуспешно. Ирина лежала на кровати и смотрела на меня.

– Я скоро, – пообещал я и выскочил в коридор.

Сонный непалец за стойкой в холле в ответ на мои крики испуганно лепетал: «Ноу доктор! Ноу доктор!» Отчаявшись выбить из него хоть что-нибудь, я бросился на улицу.

В нос мгновенно ударила смесь запахов – аромат специй, человеческих выделений, марихуаны, животных, жарящейся прямо на улице пищи и гниющих фруктов. Я огляделся, не понимая, куда податься. Моё замешательство не осталось незамеченным – и через несколько секунд я оказался в галдящем кольце таксистов, наперебой предлагающих услуги. Аборигены хватали меня за руки, пытаясь буквально силком оттащить к своим машинам. Я с трудом высвободился и помчался вниз по улице.

Красноватые, обшарпанные дома непальской столицы, столь непохожие друг на друга, казались на одно лицо. Я метался в переплетении узеньких улочек, натыкался на лотки торговцев фруктами, ронял стулья в открытых забегаловках, сшибал стойки с сувенирами – мне было страшно, а перед глазами – безжизненные, синего цвета губы Ирины.

Внезапно я мысленно сказал: «Стоп» и заставил себя остановиться и закрыть глаза. «Стоп, – повторил я, обращаясь к самому себе. – Успокойся. Ты чего, в самом деле? Сейчас тебе повезёт».

Где-то далеко пели мантры, доносилась мелодичная музыка.

Я открыл глаза. Прямо напротив того места, где я себя остановил, краснела дверь с надписью на двух языках, местном и английском: «Dr. Smirnov, qualified medical assistance». Я толкнул дверь.

Прозвенел колокольчик, я очутился в крохотной приёмной и столкнулся буквально лоб в лоб с полной молодой девушкой, одетой в ярко-красное сари. Она привстала из-за низенькой стойки и что-то спросила, то ли на непали, то ли на слишком плохом английском.

– Доктор! – крикнул я. – Мне нужен доктор! I need a doctor, please! Very, very quickly!

На шум выглянул приятный светловолосый мужчина славянской внешности.

– Я доктор, – сказал он по-русски. – Что случилось?

Кирилл Смирнов был родом из Новосибирска. Он с блеском окончил медицинский университет, защитил одну диссертацию, затем забросил вторую, предпочтя научной работе практику. В неполные тридцать пять он стал самым молодым главврачом ведущей больницы города, ему прочили блестящее будущее и активно манили в Москву, обещая всевозможные блага. Он серьёзно раздумывал над переездом, прикидывал варианты развития карьеры – и вдруг, в один прекрасный день всё это потеряло значение. Съездив по туристической путёвке в Тибет, Кирилл вернулся другим человеком. Одним махом он бросил всё, что строил в своей стране, спешно распродал более или менее ценные вещи, сдал на длительный срок просторную квартиру в Академгородке и уехал в места, совершившие в его душе столь серьёзный переворот. Поскитавшись два года по Тибету и Гималаям, он осел в Непале. На оставшиеся средства Кирилл открыл небольшую медицинскую практику в Катманду. Вкупе со стабильно приходящими на счёт деньгами за сдачу новосибирской квартиры, это позволяло чувствовать себя по местным меркам практически богачом. Когда вновь тянуло в горы, он закрывал врачебный кабинет в престижном квартале Тамель и на три месяца, и на полгода.

Всё это доктор Смирнов рассказал мне уже после. После того, как я шагал, не находя себе места, по гостиничному коридору, а он осматривал похожую на привидение Ирину. В конце концов он вышел из номера и, упредив вопросы, вынес вердикт:

– Ничего страшного. Высотная гипоксия, она же горная болезнь. Осложнено небольшим отёком легких. Девушка оказалась чересчур восприимчивой к недостатку кислорода, поэтому требуется акклиматизация, не менее трёх дней, пока симптомы не пройдут. Плюс, – он протянул мне листок бумаги, – ей нужно принимать вот эти лекарства. Я расписал здесь, когда и сколько принимать, а на обратной стороне указал адреса ближайших аптек, где это можно купить.

– Виагра? – Я поднял брови, увидев неожиданное название в списке незнакомых мне препаратов.

– Да, – улыбнулся доктор. – Мы используем её для улучшения периферического кровообращения, в том числе в области лёгких. Хотя знаменита она, конечно, другим своим действием.

Я кивнул, продолжая разглядывать листок.

– Если завтра ей не станет лучше, то я настоятельно рекомендую спуститься на более низкие высоты, например, переместить больную в Индию. Хотя я уверен, что уже к вечеру основные симптомы спадут, – он улыбнулся, но потом вновь стал серьёзным. – Ранее чем послезавтра никуда дальше не двигайтесь, особенно выше в горы. И вообще, если будете забираться на большие высоты, то аккуратно, с акклиматизацией на каждой новой тысяче метров.

Я снова кивнул. Тревога понемногу отступала.

– Да, и ещё, – доктор протянул мне визитную карточку, – послезавтра я навещу больную, но если вдруг ей станет плохо, то немедленно звоните, вот телефон.

Я взял визитку, украшенную тиснёными золотыми буквами на двух языках.

– Как она сейчас? – Я кивнул на дверь номера моей помощницы.

– Отдыхает, – ответил Смирнов. – Пока её не тревожьте. Я дал ей анальгетиков и нифединопол. Девушке нужно поспать хотя бы несколько часов.

Иногда мне жаль, что я не художник. Пусть редко, но порой увидишь такое, над чем хотелось бы замереть. Застыть самому, остановить всё вокруг – и не спеша, всласть, долго-долго рисовать. Не сфотографировать, не перенести на бумагу с хирургической точностью, а именно рисовать, вкладывая в рисунок свои чувства, своё настроение, своё ощущение мира.

Я думал об этом, сидя у постели спящей Ирины. Она была чуть бледнее обычного, однако от персонажа «Вия» в ней не осталось уже ничего. Тёмные волосы девушки спутались, разметались бессчётными мелкими колечками по подушке; черты лица разгладились, обрели созерцательное спокойствие; длинные ресницы лежали ровно и недвижимо, а дыхание выдавало себя лишь едва заметным трепетанием пушка над верхней губой. Сами же губы, слегка приоткрытые, казались такими мягкими, нежными и манящими, что я невольно подался, наклонился к девушке.

Ирина неожиданно открыла глаза и, увидев меня, залилась румянцем. А я почувствовал себя школьником, застигнутым за постыдным занятием. В надежде скрыть неловкость я попытался пошутить:

– Ты прямо как спящая красавица из сказки.

– А ты – принц, который пришёл меня разбудить? – спросила она едва слышно.

Это был идеальный момент для поцелуя. Момент, когда именно такой поступок стал бы самым естественным и гармоничным. Момент, когда всё остальное лишнее – нужно лишь наклониться и поцеловать девушку. Она протянет тебе руки, ты её обнимешь, «и всё, что это повлекло за собой», «и жили они долго и счастливо».

Но я отстранился – и волшебство мгновения ушло.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил я чужим голосом.

– Уже хорошо, – откликнулась Ирина.

Смирнов, пришедший осмотреть пациентку на следующий день, подтвердил, что акклиматизация прошла успешно. Он дал ещё несколько советов и прописал парочку профилактических средств. Кроме того, мы вновь выслушали его настоятельные рекомендации подниматься в горы с большой осторожностью.

– А мы и не собираемся совершать восхождения, – заметил я. – Двинемся дальше, в Тибет.

– Туристы? – В голосе Смирнова мелькнула лёгкая, едва различимая нотка пренебрежения.

– Можно сказать и так, – я не стал спорить.

Ирина, однако, поспешила уточнить:

– Вообще-то, мы хотим поговорить с тибетскими ламами. В монастырях.

– Поговорить о чём? – Доктор посмотрел на Ирину тем же взглядом, каким, наверное, во всём мире смотрят умудрённые старцы на неоперившихся неофитов.

– О счастье, – просто ответила моя спутница. Я мысленно аплодировал Ирине.

Смирнов, так и не дождавшись пояснений, проговорил:

– Хорошая тема. И в каких же монастырях вы хотите её обсуждать?

– Мы собираемся добраться до Лхасы, затем посетить монастырь Самъе, – начала Ирина, однако доктор её возмущённо прервал.

– Нечего вам делать в Самъе! – воскликнул он. – Да и в Лхасе только время потеряете! Не осталось там уже Тибета, одни лишь аттракционы для туристов.

– Кирилл, а вы можете посоветовать нам другой маршрут? – вкрадчиво спросил я. – Там, где не туристы, а всё по-настоящему?

Смирнов умолк и некоторое время сидел в задумчивости. Лицо его, побагровевшее после упоминания туристических мест, постепенно возвращало естественный цвет.

– О счастье… – пробормотал он. Посмотрел на нас и спросил: – А разве вы несчастны?

– Мы не для себя, – тихо сказала Ирина. – Мы хотим сделать счастливыми всех. Всех людей на свете.

Доктор удивлённо поднял брови. Усмехнулся:

– Как дети, ей-богу. Думаю, не родился ещё бодхисатва, которому под силу осчастливить сразу всех.

– Родился, – Ирина упрямо мотнула головой. – И звать его Платон Колпин.

– Платон Колпин, – произнёс Смирнов с улыбкой, потом вдруг оборвал себя и с изумлением повернул голову в мою сторону. У него был вид человека, встретившего призрака.

Я шутливо кивнул ему и приподнял воображаемую шляпу.

– А я-то думаю, откуда мне знакомо ваше лицо, – Кирилл справился с удивлением и вновь обрёл способность говорить: – Я слышал, что Колпин ушёл в отставку, но то, что вот так запросто встречу вас в нашем маленьком Катманду… Без охраны, телохранителей…

– Обхожусь своими силами, – сухо сказал я. – Давайте лучше вернёмся к теме о монастырях. Вы в самом деле можете нам что-нибудь посоветовать?

Смирнов, поколебавшись, кивнул.

– Есть один монастырь. Почти на самой границе с Бутаном.

Ирина развернула карту Тибета, и мы втроём склонились над большим листом, пахнущим типографской краской.

– Поедете по этой дороге, – Смирнов вёл пальцем по едва заметной линии. – До Лхаканга вы доберётесь легко, дальше будет немного сложнее. Дайте карандаш.

Примериваясь к карте то так, то эдак, доктор нарисовал две жирные точки.

– Здесь, – он показал на одну из них, – попробуете нанять кого-нибудь из местных. Он проведёт вас по тропе до самого монастыря. Если повезёт.

– Повезёт, – кивнул я.

– Достойная уверенность, – произнёс Смирнов. – Монастырь бедный, поэтому обязательно надо принести подарки, в основном, продукты. Я расскажу, какие и сколько. И самое главное… Попробую взять для вас рекомендательное письмо от одного человека. Если получится, то тогда вы, по крайней мере, сможете войти внутрь. А дальше – всё будет зависеть от вас.

Позади остался городок Недонг, покрытый коричневой пылью. Наш тряский джип вновь ехал на юг, навстречу встающим на горизонте снежным вершинам.

– Хималайя, – улыбнулся подгнившими зубами Таши, показывая вперёд.

Я с тревогой посмотрел на Ирину, умудрявшуюся дремать даже в таких условиях. Доктор Смирнов, отправляя нас в путь, уверял, что при соблюдении мер предосторожности рецидивы горной болезни не грозят. Он советовал купить палатку и переночевать на полпути от деревни к монастырю – этого должно быть достаточно для акклиматизации на новых высотах.

Таши на переднем сиденье опять начал что-то говорить, но мотор шумел так, что слов я разобрать не мог. Через несколько минут стало понятно, что проводник поёт. Водитель, всю дорогу просидевший с одинаково угрюмым выражением лица, не отреагировал и на этот раз, несмотря на то, что Таши, тряся всклокоченными седыми волосами, пару раз ударил его по плечу, словно приглашая присоединиться к пению.

Я смотрел на этих людей, ещё вчера мне незнакомых, и думал о том, какая философия, какая идея сможет враз сделать счастливыми и их, и, например, Ирину. Насколько универсальными должны быть «таблетки для счастья», чтобы подойти и Солодовникову, и какому-нибудь африканскому крестьянину. Не замахнулся ли я в самом деле на что-то, что мне не по силам?

И там ли я ищу разгадку? Если тибетские ламы не смогли сделать счастливым даже собственный народ, сможет ли их учение осчастливить весь мир?

Это трудно было назвать даже деревней – я увидел лишь несколько хижин. Грязные лачуги, казалось, были вылеплены из того же коричневого материала, что и весь Тибет – и оттого полностью сливались с пейзажем. Последние километры мы преодолевали по голой каменистой равнине с едва отмеченной колеёй. Дальше дороги не было вообще – только горы.

Деревня казалась безжизненной. От неё веяло археологией. Было ощущение, что мы оказались не в месте проживания людей двадцать первого века, а в раскопанном мёртвом поселении вроде итальянской Помпеи или крымского Херсонеса. Тем не менее Таши, проворно выпрыгнув из машины, пошёл договариваться о проводнике. А я вспомнил слова доктора: «Если повезёт».

Проснулась Ирина. Я накинул на неё тёплую куртку на ячьей шерсти, и мы вылезли наружу размять затёкшие от долгой поездки ноги.

Было зябко. Дул холодный ветер.

– Какой-то лунный пейзаж, – заметила Ирина, оглядевшись вокруг.

Я тоже осматривался, пытаясь угадать, в какой стороне находится монастырь. Деревня лепилась к склону пологого холма и находилась как будто на границе двух миров. Там, откуда мы приехали, насколько хватало глаз, расстилалась коричневая равнина, окаймлённая невысокими красноватыми горами и придавленная тёмно-синим небом, по которому низко-низко над землёй волочились облака. За деревней же начинались предгорья, постепенно уходящие всё выше и выше. И над всем этим простирались заснеженные вершины, глядя на которые трудно было представить, что находятся люди, способные забраться туда, на самый верх.

Со стороны деревни показался Таши. Рядом с ним шагал низкорослый парень, почти подросток, смуглый и плосколицый. Мы с Ириной переглянулись – проводник до монастыря у нас всё-таки будет. Парень остался чуть поодаль, а Таши, улыбаясь во весь рот, подошёл к нам.

– Тэн рублз, – сказал он, растопыривая две пятерни, чтобы мы лучше поняли. – Мани фёст.

Я молча достал из бумажника десятку, но Таши показал на более мелкие купюры. Я понимающе ухмыльнулся – кажется, нашему новому проводнику достанется меньше денег, чем запросил у нас Таши. Впрочем, здесь, в холодном и безлюдном месте, спорить не хотелось.

Мы выгрузили рюкзаки из багажника «Лэндкрузера», ещё раз подтвердили договорённость об обратной дороге и подошли к смуглому подростку.

– Как хоть зовут-то его? – спросил я у Таши после бесплодных попыток объясниться с нашим проводником.

Тот воспроизвёл набор сложных, почти птичьих звуков.

– Ладно, – махнул рукой я, не чувствуя в себе сил это запомнить. – Будешь просто Колей. Ну что, Коля, пошли?

Подросток подхватил рюкзак Ирины, и мы двинулись в путь, по едва заметной тропке, уходившей наверх, к горам.

Идти оказалось неожиданно трудно. Нет, путь не был сложным – не приходилось ни карабкаться по скалам, ни балансировать над пропастью, ни соскальзывать с камней – обычная тропа, как будто нарочно проложенная в обход всех мало-мальски опасных участков. Но чем выше мы поднимались, тем тяжелее становился рюкзак за плечами. Сердце колотилось в учащённом ритме, а дышал я так, как будто бегом взобрался по лестнице в свою московскую квартиру на последнем этаже небоскрёба.

За себя я, впрочем, не волновался. После того что случилось в Катманду, мне было гораздо тревожней за Ирину. Однако она, освобождённая от рюкзака, не выглядела усталой, хотя и дышала чаще, чем внизу. Проводник же шёл спокойно и размеренно, как будто прогуливаясь по улицам родной деревни. Глядя на него, я даже немного позавидовал.

Миновав очередной подъём, мы с Ириной вскрикнули от удивления – прямо перед нами, рукой подать, стоял монастырь. Каким-то непостижимым образом к скале прилепились два ярко-белых здания, раскрашенные цветными узорами. Наверху, на чуть приподнятой по краям кровле кирпичного цвета, возвышались пристройки, стоящие друг на друге, как уменьшающиеся по размерам детские кубики – каждая накрыта своей крышей, словно яркой жёлтой шляпой с загнутыми углами. Всё вместе это было похоже на большой праздничный торт – и встретить такое цветастое великолепие посреди унылой коричневости Тибета, казалось невероятным.

Теперь, когда цель стала так близка, двигаться будет гораздо веселее. По моим прикидкам, до монастыря осталось всего минут тридцать-сорок ходьбы. Я поправил лямки рюкзака и приготовился продолжать путь, однако Коля сошёл с тропы в сторону небольшой ровной площадки и стал освобождаться от поклажи.

– Что случилось? – спросила Ирина. – Монастырь совсем рядом, давайте уж и дойдём до него сегодня.

Проводник, понявший по жестам, что от него хотят, помотал головой и молча указал на закатное солнце, висевшее низко над горной грядой. Я нехотя скинул рюкзак. Ирина, поглядывая на монастырь, достала и принялась расправлять палатку.

Темнота наступила внезапно. Ещё мгновение назад всё вокруг было видно – и вдруг, как будто где-то щёлкнул гигантский выключатель; наступила ночь. Я мысленно поблагодарил нашего юного проводника за то, что он не поддался уговорам продолжать путь немедленно. В такой темноте горная тропка, безопасная днём, стала бы непроходимой.

Коля, раздобыв редкие в горах дрова, развёл костёр, и палатку мы поставили при свете. Наскоро поужинав китайской ветчиной и непальскими лепёшками, мы легли спать. Проводник от угощения отказался, ограничившись несколькими кусочками вяленого мяса из своей сумки. На ночлег он устроился у постепенно гаснущего костра, который он время от времени ловко ворошил прямо руками.

В палатке было холодно. Поворочавшись в замерзающей темноте, я предложил Ирине сделать из наших спальных мешков один общий. Мы легли и обнялись, согревая друг друга. Стало тепло, и я почти уже провалился в сон, когда почувствовал, что девушка тихо, почти беззвучно плачет.

– Ты что? – шепнул я.

– Нет, ничего, – уняв всхлипы, ответила Ирина. – Просто никогда не думала, что буду так близко к тебе.

Утром мы быстро собрались и продолжили путь. К нашему с Ириной немалому удивлению, через полчаса монастырь не стал ближе. Не дошагали мы до него и ни за час, и ни за два. В прозрачном горном воздухе расстояния скрадывались, а тропка, судорожной змейкой извивавшаяся среди скал, была гораздо длиннее, чем казалось вечером.

Дверей обители, от которых открывался головокружительный вид в пропасть, мы достигли лишь после полудня. Коля ударил по крашеному дереву ворот и гортанно выкрикнул несколько слов. Изнутри послышались негромкие шаги, и двое монахов в красных одеяниях отворили дверь. Перекинувшись парой фраз с проводником, они молча воззрились на нас с Ириной. Я, не мешкая, протянул им записку, добытую с помощью доктора Смирнова ещё в Непале. Один из монахов, более молодой и совершенно лысый, взяв сложенный вчетверо листок, устремился в глубь территории монастыря. Второй же, складками бронзовой кожи напоминающий бульдога, церемонно пригласил нас войти.

Я отдал служителю привезённые продукты, получив короткий благодарный взгляд в ответ. Тем временем вернулся молодой монах и на неплохом английском позвал нас с Ириной пройти в помещение для служб. Оставив рюкзаки на попечение Коли, мы пошли за монахом.

Он привёл нас в большой зал, освещённый тусклыми лампами. В неясном свете я увидел несколько десятков послушников, слаженно исполняющих протяжную ритмичную песню.

– Вам нужно подождать, – шепнул наш сопровождающий. Я кивнул.

Монахи сидели на широких деревянных скамьях, скрестив под собой ноги. Их бритые затылки покачивались в такт, задаваемый стариком с редкими седыми волосами, облачённым в такую же тёмно-красную робу, что и остальные. Запах благовоний, заунывные звуки, приглушённое освещение – всё это создавало особую обстановку, в которой я с удивлением почувствовал себя не чужим, а сопричастным. Моя внутренняя суета, поиски, стремления, обстоятельства, само время – казались сейчас далёкими и неважными, смешными в своей незначительности. Захотелось закрыть глаза, но мешал незнакомый мне ранее страх – страх потеряться, ускользнуть из этого мира и не найти дорогу назад.

Через какое-то время я обнаружил, что монахи уже закончили чтение мантр и выходят из зала, бросая на нас с Ириной быстрые любопытные взгляды. Я стряхнул с себя оцепенение и приблизился к ламе, который ждал меня, сидя на прежнем месте. Старик взглянул мне в глаза – и я увидел живой, умный взгляд человека, свободного от каких-либо шор или догм. Одним лишь взглядом он перевернул моё представление о том действе, свидетелями которого нам только что довелось стать. Похоже, что мы увидели не дань традициям, а сознательную практику, цели которой, впрочем, оставались для нас – но не для её участников – туманными.

– Скажите ему, – обратился я к монаху, приведшему нас, – что мы рады выразить своё почтение.

Не дав перевести ни слова, лама неуловимым движением руки отправил молодого монаха прочь.

– Он будет не говорить, а показывать, – шепнул мне послушник и поспешно удалился.

Мы остались втроём. Впрочем, на Ирину старик не обращал никакого внимания – его глаза были прикованы ко мне. И стоило мне всмотреться в эти глаза, как я вдруг ощутил, что Ирины нет. Есть только я и лама – и мы бредём с ним по пустынной тибетской равнине. Красное одеяние монаха колышется на ветру и удивительно гармонирует с красно-коричневым пейзажем. Горы, до которых мы несколько часов ехали на джипе, остались лишь полоской на горизонте.

Некоторое время мы просто молча шли, а потом отдельные детали пейзажа стали пропадать. Исчез ручей, вдоль которого мы шагали, пропали кусты на гребне холма, растворился в воздухе большой валун впереди. Одна за другой беззвучно испарились далёкие горы. Потом пришёл черёд неба – его как будто неторопливо стёрли ластиком в некоем гигантском фотошопе. Осталась лишь плоскость земли – и мы с ламой, прогуливающиеся по ней. Наконец не стало и земли, и мы повисли в пустоте.

Сколько это продолжалось – я не знаю. Времени здесь не существовало. Не существовало вообще ничего, даже моего тела – не было ни биения сердца, ни стука крови, ничего, за что можно было бы даже несознательно зацепиться и взять за координатную точку – во времени ли, или в пространстве. Наконец, через несколько секунд – или через вечность – лама повернулся ко мне и вопросительно взглянул.

Понимание было совсем рядом. Понимание уже почти находилось во мне. Но что-то мешало. Какая-то мелочь. Я попытался отыскать эту ерундовину, эту надоедливую мошку, не дающую сосредоточиться и, наконец, осознать то, что показывал мне лама. И сразу же нашёл её. Это был я. Достаточно убрать меня – и вообще всё стало бы понятно.

Лама смотрел на меня, взгляд его изменился, но по-прежнему как будто что-то спрашивал. Не успел я подумать, о чём же он спрашивает, как почувствовал, что с нами рядом кто-то ещё. Я обернулся, ожидая увидеть Ирину и уже заранее зная, что это будет не она. За спиной стоял человек, преследовавший меня во многих снах, – бортпроводник с пулковского самолёта. тот самый, что когда-то отдал мне парашют. Странный человек вновь появился во всё том же форменном костюме, так же, как в нашу памятную встречу, пристально посмотрел мне в глаза и произнёс спокойным, чётким голосом:

– Он спрашивает, хочешь ли ты знать, кто ты.

– Нет! – быстро сказал я. Ответ получился рефлекторным, подсознательным, я отказался от знания раньше, чем успел даже подумать о заданном вопросе.

Бортпроводник медленно наклонил голову, принимая мой ответ. Ещё через мгновение исчезло всё.

Лама уходил. Несколько неторопливых шагов, беззвучно открылась и закрылась дверь – и мы с Ириной остались одни в пустом зале. Догорали палочки с благовониями.

– Почему он ушёл? – Ирина с удивлением посмотрела на меня. – Он же так ничего и не сказал, просто посмотрел на тебя и ушёл.

Я прислушался к себе. Всё было на месте – сердце стучало, кровь пульсировала, ноги ныли после похода по горам.

– Нет, он всё сказал, – я шагнул к выходу и кивнул Ирине, чтобы она шла за мной. – Всё, что я мог… или, наверное, что я хотел понять.

– Ты мне… расскажешь? – Девушка с надеждой посмотрела на меня.

– Если получится, – кивнул я. – Ты же моя сподвижница, помнишь? – Я улыбнулся.

Словно в фильме, который пустили задом наперёд, перед нами проплывали те же пейзажи, что мы видели по пути к монастырю, – но в обратном направлении. Там, за задним стеклом джипа, исчезла в клубах пыли деревня, прилепившаяся к склону. На том конце дороги остался и наш немногословный Коля, которому я, тайком от Таши, выдал чаевые. Вот уже и Гималаи, столь грозные вблизи, постепенно превращались в игрушечную декорацию горизонта.

– Да, он знает, что такое счастье.

Я говорил, делая длинные паузы, пытаясь перевести в слова те ощущения, что мне передал лама. Ирина терпеливо ждала.

– Счастье – это… это пустота… Нет ни желаний, ни страстей, ни привязанностей… Если у тебя ничего нет и тебе ничего не нужно, значит, у тебя есть всё, что требуется… Я непонятно говорю, да?

– Говори, говори, я постараюсь понять, – успокоила меня Ирина.

– Высшее удовлетворение жизнью, идеальное состояние – это когда ты настолько доволен всем, что тебе больше ничего не нужно. Значит – счастлив. Это полный, абсолютный покой. Похоже на… смерть?

Джип тряхнуло на кочке. Таши повернулся к нам, чтобы что-то сказать, но, увидев, что мы беседуем, вновь уставился в лобовое стекло.

– Такое вот у них странное счастье, Ира. Но ведь счастье же – и не поспоришь. Только нужно ли мне такое счастье? Хотел бы я его проповедовать? Принести, подарить миру?

Я покачал головой. Моя спутница задумчиво кивала – то ли соглашаясь со мной, то ли просто из-за того, что машину трясло на ухабах.

– Может быть, многим и нужно такое счастье, – продолжил я. – Может быть, это хороший, достойный путь. Но не мой. Не мой, понимаешь? Нужно искать дальше.

– Значит, будем искать, – согласилась Ирина.

Сразу после возвращения в Москву мы развернули кипучую деятельность. Ирина при моей поддержке организовала всемирные поиски религий, философий и просто групп людей, заявляющих, что они смогли постичь сущность счастья. В это время я почувствовал, насколько знаменит и известен в большинстве стран. Моё имя открывало любые двери, в которые мы стучались, нас принимали везде, куда бы мы ни приехали.

За короткое время я встретился с патриархом всея Руси, Папой Римским и верховным муфтием Саудовской Аравии. Из Эр-Рияда, не заезжая домой, мы помчались в Иран, где я устроил философский диспут с зороастрийскими мобедами. Затем посетили даосистские монастыри в Китае, пообщались с последователями Ошо в Индии и, метнувшись в Европу, зашли в церковь раэлитов в Женеве, ненароком попав на демонстрацию свидетельств мудрости внеземных цивилизаций. В самолёте над Атлантикой я проштудировал подготовленные Ириной выдержки из трудов Кастанеды – и совершенно случайно, из-за погодных условий, «Боинг», летящий в США, приземлился в Мехико, и мы смогли встретиться с мексиканскими магами. После этого я почти неделю проникался духом растафарианства на Ямайке, в то время как Ирина готовила встречу с верховным жрецом церкви Сатаны в Нью-Йорке и набег на штаб-квартиру сайентологов. Вылетев в Россию через Тихий океан, мы по пути сделали остановку в Сибири, где я побеседовал на тему счастья с местными шаманами.