Текст книги "Музыка для спящего соседа"

РОК-Н-БЕРТ

Валерка Нищий недолго пробыл у нас на должности гитариста. Может быть год, может чуть больше. После того, как он покинул группу, я всего один раз его видел. Встретились случайно на улице.

– Куда путь держишь? – спросил меня Нищий.

– К Димону Акимову. Договорились бухануть чуть-чуть.

– А мы уже на-на-нахлобучились, – весело заикаясь признался Валерка.

Потом я от кого-то слышал, что Нищий довольно успешно продолжил нахлобучиваться, и в конце концов спился. Если это правда, то очень жаль. Не знаю, живой ли он сейчас?

Вслед за Нищим ушёл и Андрюха Шеф. Занялся более серьёзным делом, чем рок-н-ролл, а именно кладкой каминов. За это, по крайней мере, платили.

Косте не впервой было тянуть лямку за двоих. И на репетициях и на концертах, он довольно спокойно совмещал ритм и соло, но всё равно, для полноты картины нужен был второй гитарист. И однажды он появился.

На одну из репетиций Леонидыч привёл кучку разнокалиберных подростков.

– Мои ученики, – представил их Леонидыч. – Вы посмотрите, может кто-то из них чего-то стоит в плане музыки.

Отказывать Леонидычу было нельзя, но и заниматься прослушиванием нам тоже не хотелось, поэтому мы дали им включенную гитару, а сами вышли в соседнюю комнату, покурить.

Каково же было наше удивление, когда после неоднократного, неумелого и корявого бренчания, мы услышали вдруг довольно приличные запилы а-ля AC/DC. Побросав недокуренные сигареты, мы выскочили из курилки.

– Это кто сейчас играл? – строго спросил Акимов.

Подростки притихли и стали похожи на стайку испуганных воробьёв.

– Альберт, – ответил самый смелый.

– Где он сейчас?

– Домой пошёл.

Не говоря больше ни слова, Акимов бросился в погоню. Подростки удивлённо разинули рты.

– Вы играйте, играйте, – успокоил их Костя, – всё нормально будет.

Акимов вернулся минут через пять.

– Догнал, – выдохнул он, – на следующую репетицию придёт.

Альберт оказался небольшого роста, аккуратно подстриженным пареньком, семнадцати лет от роду. Ему вручили гитару и, как Шарапова, попросили «показать себя». И он показал. Это было то, что нужно. Почти не целясь, Альберт попал в десятку.

Начались репетиции. Альберт довольно легко разучил старые песни группы, а немного осмотревшись и попривыкнув, стал приносить свои. Причём приносить готовые вещи с мелодиями, текстами и сольниками. Музыкантам оставалось только сыграть их, а Акимову спеть. Димону даже не приходило в голову переделывать мелодии, что само по себе было большой редкостью. Уж больно он любил всё перекраивать под себя. Пацанские тексты Альберта были, конечно, далеки от идеала, но почти в каждом из них я находил по две, по три неплохие строчки. У Альберта был стихотворный потенциал, и со временем из него мог бы выйти неплохой текстовик. Но этим нужно было заниматься, а заниматься было некому и некогда. С приходом Альберта прибавилось у нас и фанаток, что не могло не радовать. Молодой, общительный и симпатичный, своими сольниками он сводил с ума приходивших на концерт девчонок. Особенно было много визга, когда он начинал имитировать Ангуса Янга. Но я забежал далеко вперёд.

Первый концерт с Альбертом в качестве гитариста прошёл в ДК «Юбилейный». Нас пригласили на очень приличный фестиваль с участием местных команд и пары приезжих немецких. На этот фестиваль я попал не в составе группы, а в компании Юльки. Ей порядком надоело тусоваться то в приёмке, то в пивнушке, и она начала капризничать.

– Давай сходим куда-нибудь, – канючила Юлька, – милый, ну давай же куда-нибудь сходим, блядь! Я уже провоняла пивом, а твои пустые бутылки мне по ночам снятся.

Если Юлька начинала неформатно выражаться, значит её реально всё достало. Так что фестиваль был как нельзя кстати.

Договорились встретиться в приёмке, за два часа до начала концерта. Юлька была пунктуальной девушкой и пришла вовремя. Одета она была в красивое, чуть ли не вечернее платье, на ногах туфли на высоком каблуке.

– Классно выглядишь, – похвалил я, чмокая её в губы.

– Спасибо, – заулыбалась Юлька.

– Только Юль, ты не обижайся, но это немного не то.

Улыбка Юльки мгновенно сползла с лица.

– В смысле, не то?

– Для такого мероприятия нужен другой прикид.

– Где я тебе другой прикид найду? – заголосила Юлька, – не хочешь брать с собой, так и скажи.

У меня аж сердце защемило от жалости, да ещё я не к месту вспомнил, что за два года нашего знакомства я ей никогда и ничего не дарил. Разве что сигареты и деньги на мелкие расходы.

– Погоди, погоди, не реви, – зачастил я, – сейчас всё решим. Чего ты?

Я порылся в карманах. Деньги были, но на всякий случай я прихватил ещё, из кассы.

– Сейчас только пацанов предупрежу и пойдём, – закрывая приёмку пообещал я Юльке.

В пивнушке был Вовка, Пантелей, и ещё человек семь знакомых парней. Все трезвые, что само по себе выглядело странным.

– Чего это вы? – удивлённо спросил я.

– А ты не в курсе что-ли? – в свою очередь спросил Пантелей, – у нас стрелка с братьями Хафизуллиными.

– По поводу? – встревожился я.

– Они Жорику челюсть сломали. Мы их вчера выцепили, они стрелу на сегодня перебили. Каких-то двух черниковских урок подтягивают. Мы Виле отзвонились, сказал, что будет.

– Охренеть! А я и не знал! Ну, тогда ладно, тогда я…

Чья-то сильная рука схватила меня за шиворот, и не успев договорить, я вылетел из пивнушки. Конечно же это была Юлька.

– Ты что творишь? – закричал я, – Жорику челюсть сломали, а ты…

– Я сейчас ТЕБЕ челюсть сломаю, милый.

Я купил Юльке кроссовки и джинсы. Дома, куда мы заехали переодеться, нашёл футболку с Шевчуком и бандану с черепами.

– Вот теперь ты похожа на настоящую рок-н-рольщицу, – удовлетворённо сказал я.

А в это время, в двух остановках от нас, начиналась тихая паника. Восходящая звезда русского рока, надежда и опора группы, супергитарист Альберт не явился в назначенное время. Самое печальное, что никто не знал где он живёт, а до мобильников оставалось ещё лет пять как минимум.

– Дебил! – возмущался Батя, – у чувака первое в жизни выступление, а он…

Конечно парни могли сыграть и без него, играли же как-то до этого, но без его сольников музыка многое теряла, поэтому все сидели в машине и терпеливо ждали. Время между тем поджимало. Альберт появился тогда, когда пропала всякая надежда его увидеть. Лицо его было опухшим и сонным.

– Ты где был? – заорал на него Батя.

– Я проспал.

– Проспал!? Какого… ты вообще ложишься спать перед концертом? Устал сильно?

Альберт виновато молчал.

– Ладно, всё. Заходим, – скомандовал Акимов.

Мы с Юлькой тусовались в вестибюле ДК. В её широко открытых глазах было удивление и немой восторг. Такой колоритной публики она, похоже, никогда в жизни не видела.

– Ты что, никогда не была на концертах? – спросил я.

– А кто бы меня на них водил? – вопросом на вопрос ответила Юлька.

– Ну, не знаю.

– Вот и я не знаю.

Странно, но из всего фестиваля я запомнил всего две группы – «Тяжёлое время» и «Аннигиляторную пушку». То ли ничего интересного для меня там больше не было, то ли я слишком часто прикладывался к фляжке с водкой. Практически не помню немецкие команды, ни названий, ни музыку, какую они играли, а вот Альберт удивил. Удивил и меня, и всех остальных. Как только он заиграл соло, десятка два девчонок вскочили с кресел и бросились к сцене. Крики, свист и визг наполнили зал. И игрой и движениями он напоминал юного Ангуса Янга. Потом мне рассказывали, что в гримёрке немцы очень нахваливали его, разве что «дас ист фантастиш» не говорили.

Объявили «Аннигиляторную пушку». Я толкнул Юльку в бок.

– Ты заметила сколько народу ломанулось к сцене, когда «Тяжёлое время» выступало?

– Ну, человек десять-пятнадцать.

– А теперь смотри сколько на «Пушку» выскочит.

Асгар палочками отбил счёт и ударил в барабаны. Гитаристы во главе с Женькой Напалмом рванули струны и на сцене появился Андрюха Матвеев по кличке Бред. В простенькой кепке и майке-алкашке он напомнил мне Петра Мамонова. «Раз Буратино, раз!» -завопил он картавым фальцетом. Толпа шумно выдохнула, человек пятьдесят вскочили с кресел и ринулись к сцене.

– Ничего себе! – восхитилась Юлька.

С Бредом мы несколько раз пересекались на совместных концертах, а вот конкретно познакомились в месте совсем далёком от музыки, а именно в приёмном пункте стеклотары, где я работал. Была моя смена, я стоял в водочном отделе и разменивал деньги. Бред появился неожиданно. В меру обросший, с бородкой и блажными глазами, ни на кого не глядя, он направился к аптечному киоску. Меня он не заметил, и я решил понаблюдать за ним. Бред долго рылся в карманах, пересчитывал мелочь, и наконец-то купил пузырёк с какой-то спиртосодержащей дрянью, что-то вроде боярышника или пустырника. «Ах, вот в чём дело!» – осенило меня.

– Андрюха! – окликнул я его.

Бред вздрогнул, начал озираться по сторонам и увидел меня.

– Димон! – зафальцетил он, – «Тяжёлое время»!

– Тяжёлое, очень тяжёлое. Ты что здесь делаешь?

– Да я тут… – Бред неловко замялся.

– Ладно, пошли, помогу твоему горю. Роза, дай мне одну ноль пять и одну чекушку.

Бред округлил глаза и сглотнул слюну.

– Пошли в приёмку.

Мы хорошо с ним посидели, много говорили и расстались почти друзьями. Провожая Бреда, я вручил ему чекушку.

– Вечером отходники начнутся, поправишься.

– Спасибо, Димон. Ты человек!

– Ладно, ладно. Ты, если кто наезжать начнёт, говори, что ко мне пришёл. Контингент здесь ещё тот. Понял?

– Понял, понял, – заверил меня Бред, бережно пряча чекушку.

– Ну, бывай.

С тех пор Бред довольно часто заглядывал ко мне в приёмку. Он много пил и ещё больше опохмелялся, а денег у него, естественно, не было. Это Бред познакомил меня с Савелием Фёдоровым, известным в узких кругах поэтом, как писали про него местные журналисты. Савелий задолго до Сергея Шнурова начал использовать в стихах ненормативную лексику и применял её довольно успешно. Савелий был хорошим поэтом, и его стихи мне нравились.

Бред появился у меня перед обедом.

– Это Савелий Фёдоров, – представил он своего попутчика.

– Слышал о тебе, – сказал я, пожимая Савелию руку, – и даже кое-что читал.

И чтобы не быть голословным, процитировал.

Скрипач на сцену вышел резво.

Настроил скрипочку любя.

И так он ёбнул по диезам.

Что охуел аж от себя.

– Моё. Был грех, – признался Савелий.

Довольно быстро выпили первую бутылку. Я достал вторую, прочитал пару своих стихотворений. Савелий молчал глядя на стаканы, потом произнёс.

– Запиши мой номер телефона.

Я достал блокнот и записал продиктованные цифры.

– Знаешь, – продолжил Савелий, – я в последнее время много общался с местными стихотворцами, они называют себя поэтами-авангардистами. Так вот, никакие они не авангардисты, и тем более не поэты. Я бы им…

Савелий снова замолчал, видно подыскивая слова.

– Номер своего телефона не дал бы, – закончил я за Савелия.

Мы пьяно и громко засмеялись.

После «Аннигиляторной пушки» мы с Юлькой посмотрели ещё пару команд и решили, что на сегодняшний день музыки нам хватит. Мы покинули стены ДК, и отправились по своим, любовно-приключенческим делам. Погода была хорошая, под стать погоде было и настроение.

– Ну, ты убедилась, что рок-н-ролл жив? – спросил я Юльку.

– А он что, был при смерти?

Несмотря на то, что мы приобрели неплохого гитариста, этот год был неудачным для «Тяжёлого времени». Музыка нас не кормила, поэтому каждый зарабатывал как мог. Все, кроме меня, шабашили. Это и подвело Акимова. Димон перекрывал крышу детского сада, и упал с высоты. Слава Богу, он остался жив, хотя поломался изрядно и несколько месяцев провалялся в больнице. Не знаю, что с ним случилось, но после выписки он как-то охладел к музыке и перестал приходить на репетиции. Вслед за Димоном перестал приходить и я, не особо, впрочем, жалея. Я продолжил работать в приёмке и окончательно запутал свою и без того путанную жизнь.

ДЯДЯ РИМ

Ну что ж, пришло пришло время рассказать и о Риме Шарафутдинове, чьё имя я так часто упоминал в предыдущих главах. С Римом мы познакомились аж в восемьдесят втором году. Мои родители сменили место жительства, и мне поневоле пришлось сменить место учёбы. Поначалу мы с Римом не замечали друг друга, но однажды, на уроке то ли алгебры, то ли геометрии оказались с ним за одной партой. Я с рождения был гуманитарием, и точные науки были для меня как вертолёт для неандертальца – чем-то непонятным и недостижимым. Скажу больше. Я ненавижу точные науки, будь они прокляты! Так вот, сидел я на уроке то ли алгебры, то ли геометрии, слушал и ни черта не понимал преподавателя, и что-то вяло записывал в свою тетрадку. Рим сидел рядом, и в отличие от меня что-то резво чиркал в своей. «Наверное, хорошо рубит в этом предмете», – без особой зависти подумал я. Каково же было моё удивление, когда я увидел, в чём так хорошо рубит этот парень. На листке в синюю клетку я увидел нарисованного волка из мультсериала «Ну, погоди.» Причём нарисованного так, что невозможно было отличить от оригинала. Вот это да! На перемене мы с ним разговорились, и разговариваем до сих пор. В стране сменилось четыре генсека, три президента, страна умылась кровью трёх войн, социалистический строй сменился на не пойми какой, а мы всё разговариваем. Рим любил читать книги, я тоже обожал это занятие, Рим слушал Высоцкого, я тоже грешил этим. Это ли не повод для дружбы? Вспоминаю, что именно Рим подтолкнул меня к литературной деятельности. В классе седьмом или восьмом, он в домашних условиях начал выпускать рукописный журнал. Подозреваю, что идею с журналом Рим позаимствовал у героев книги «Республика ШКИД». Издание было красочным, со множеством рисунков, иллюстрирующих наши корявые и неумелые произведения. Свои пёрлы в нём публиковали и младший брат Рима-Марат, и Альберт Загиров – парень из параллельного класса, и еврейский мальчик Костя Дэл, естественно отличник и умница. Подключился и я, пацан с Кумертауских окраин. Я в свою очередь подтянул Рима к занятию дзюдо. Улица Айская и тёмные дворы Советского района не терпели слабаков и слюнтяев, там запросто можно было остаться с разбитым носом и без денег выданных родителями на кино. Я показал Риму простейшие гитарные аккорды, и он с азартом взялся за их освоение. Высоцкий, Розенбаум, Новиков, Токарев и ранний акустический Шевчук – вот наш репертуар того времени. Прошло пять лет, и настала пора отправляться в армию, что я с успехом и проделал. В то время от армии никто не косил, да и слово то это не имело такого широкого распространения. Разве что в воровской и уголовной среде. Рим остался на гражданке доучиваться в техникуме. Встретились мы с ним только через полтора года, когда я, гвардии сержант-разведчик, прибыл в краткосрочный отпуск. На следующий день, выпрыгнув из шинели и запрыгнув в своё старое пальто, я отправился к Риму. Проходя мимо родной школы, увидел я младшего Шарафутдинова – Марата. На него наезжала кучка агрессивно настроенных подростков, не то местная шпана, не то злобные одноклассники. Я скривил губы особой сержантской улыбкой, и в два счёта разогнал этих салабонов, избавив Марата от светивших ему побоев.

– Здорово! – приветствовал я его.

– Привет, – облегчённо выдохнул Марат.

– Рим дома?

– Был дома.

– Я вас, уродов! – погрозил я кулаком маячившим в стороне шпанятам, -только троньте его!

И походным шагом отправился дальше.

В письмах я предупреждал Рима о своём скором приезде, но всё равно он был очень удивлён, увидев меня в дверях своей квартиры. Откуда-то из-под дивана Рим выудил тубус для чертежей, в котором вместо чертежей оказалась бутылка.

– Спирт. – важно объявил Рим, – с завода вынес. Сейчас отметим твой приезд.

На письменном столе быстро оказался графинчик с разбавленным напитком, рюмки и хлеб, котлеты и квашенная капуста. Выпили, и пошло-поехало. Рим раскрыв рот слушал мои армейские рассказы, а я с таким же разинутым ртом слушал в Римовском исполнении песни Шевчука, Кинчева, Цоя. За полтора года я безнадёжно отстал в плане рок-н-ролла.

Особенно меня поразила песня «Террорист».

– Круто! Ничего не скажешь! – восхищался я.

– Что ты! – восклицал Рим.

Выпили ещё, потом ещё.

– А что у тебя с армией? – спросил я Рима, – У меня дембель через полгода, а ты ещё и не уходил.

– Да не пойму ничего, – неподдельно огорчился Рим, – практически всех одногруппников забрали, и Весёлого и Гогу, а мне ни одной повестки.

– Я завтра в военкомат иду, – сказал я, с удовольствием закусывая котлетой, – Надо на временный учёт встать. Пошли со мной, там узнаем почему тебя игнорируют.

На следующий день, выпив по рюмке спирта, мы отправились в военкомат.

– Подойди к любому военному, вон хотя бы к тому старлею, – напутствовал я Рима, – Скажи: я – такой-то, такой-то, хочу в армию. Дальше можешь молчать, они всё сделают.

Я не ошибся. Старлей выслушал Рима, завел его в один кабинет, потом во второй, из третьего Рим вышел уже с повесткой. До сих пор помню дату. Одиннадцатого декабря тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года явиться с вещами и т. д и т. п. Оказалось, что личное дело призывника Шарафутдинова завалялось где-то в шкафу, и про него забыли. Хорошо, что Рим сам напомнил о себе, а то бы нашлись его документы лет через пять, и закрутился бы Рим как уж под вилами. Через неделю я отправился в свою часть дослуживать, а через месяц Рим, погрузившись в поезд, поехал стойко переносить тяготы и лишения воинской службы. Дух бесплотный.

Встретились мы с ним только осенью девяностого года. Рим пришёл из армии, вроде живи и радуйся, но не тут-то было. По знакомству его устроили в РОВД, то ли электриком, то ли связистом, но его художественная душа не лежала к такой работе. Он откровенно скучал, хандрил, и любую свободную минуту использовал для рисования. Много лет спустя, Рим говорил мне, что в конце концов бросил бы работу в которой он не смыслил, и скорее всего оказался бы в студии Виталика Мухи, но судьба задала ему немного другое направление. Бродя по улицам города, Рим случайно наткнулся на объявление о наборе абитуриентов на курсы художников-мультипликаторов. Это был шанс. Я бы даже сказал – шансище! И Рим этим шансищем воспользовался. Опущу подробности, но на курсы Рима приняли, и он в компании таких же молодых людей, отправился в Алма-Ату постигать азы мультипликационного ремесла. Сейчас Рим – это известный в своих кругах режиссёр анимационного кино. Работает он на киностудии «Башкортостан» и выдаёт в год по мультику. Скажу больше, он исполнил свою детскую мечту. В начале двухтысячных он с Алексеем Котёночкиным – сыном легендарного создателя сериала «Ну, погоди» – сделал две новые серии этого бестселлера. А у меня на стене висят четыре сюрреалистические картины с подписью автора – «Дядя Рим».

ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ АКИМОВА

Пятеро парней лет восемнадцати-двадцати подошли к массивным кованым воротам городской психбольницы. На калитке висел замок.

– Закрыли уже, козлы, – сказал один из парней и с силой пнул по воротам. Остальные последовали его примеру. Ворота скрипели, замок бился об прутья, но оставался непоколебим. Через минуту мне надоело смотреть на это избиение, и я вышел из помещения на дверях которого красовалась вывеска «Охрана».

– По голове своей попинайте, – посоветовал я.

Парни замерли и некоторое время недружелюбно меня рассматривали.

– Чего хотели? – спросил я.

– Слышь, открой, – потребовал самый наглый из парней, – нам в наркологию надо пройти.

– А ты кто такой, чтобы я тебе открывал? Главный нарколог города?

– У нас друг там лежит.

– Вот и пусть себе лежит. Не стоит его беспокоить, уж поверь мне.

– Слышь, ты не понял, – угрожающе зашипел второй.

– Слышь, давай без «слышь», – посоветовал я.

Парни были явно ужаленные, и уж точно не местной башкирской пчелой.

– Ты чё так базаришь? – снова влез в разговор первый.

– А как я базарю?

– Выйди сюда, чё ты там из-за ворот мычишь.

Что меня всегда отличало, так это дурость. Не смелость, а именно дурость. Мыслимое ли дело выходить одному против пятерых? С перекошенным от злости лицом я открыл калитку, и зажав в руке замок на манер кастета, выскочил наружу. Парни даже отскочили на пару шагов, такой у меня был вид.

– Ну, вышел. Что дальше?

– Слышь, мы по любому зайдём, – начал снова первый, – не в этом, так в другом месте через забор перелезем.

– Перелезай, тебя здесь быстро примут.

– Ментов вызовешь?

– Проверить хочешь?

– Базаришь как пацан, а чуть что, ментов вызываешь? – спросил второй.

Я демонстративно повернулся к парням спиной, зашёл в калитку и повесил замок на место.

– А я не по понятиям живу, и мне через ментов решить не западло. Пусть отрабатывают свои деньги.

Из кандейки с дубинкой в руке уже выходил Гена, мой долговязый напарник, а с другого поста поспешали ещё двое охранников. Парни нерешительно потоптались на месте и двинулись восвояси.

– Подросла шпана, – сказал я Гене, – на старших уже гавкать начинают.

– А что ты хотел? Закон жизни. Это не тебе там машут?

Я обернулся. За воротами маячили Костя Бобров и Дмитрий Акимов.

Мы стояли, курили. С Димоном я время от времени встречался, а вот с Костей мы не виделись уже несколько лет. Он мало чем изменился, разве что живот стал немного больше. За время нашего отсутствия группа сделала и даже записала несколько песен, а в основном играли каверы AC/DC.

– С чем ко мне, други мои? – спросил я своих гостей.

– Я решил в группу вернуться, – начал Акимов, – вот приехал тебя пригласить. Время идёт, двухтысячный уже, и нам по тридцатнику и больше, а мы после себя ничего не оставили. Да и текста лучше тебя никто не напишет.

– А кто у вас всё это время пел? – спросил я Костю.

– Олег в основном.

– Музыкой будем зарабатывать, – продолжал Акимов, – и забудешь ты эту охрану.

Я бросил окурок и берцем растёр его по асфальту.

– Ты мне то же самое говорил когда я в приёмке работал. В результате приёмку закрыли, но музыкой я зарабатывать так и не начал. А охрану я и так брошу, вот только кончится условка.

Я всё-таки доигрался до условного срока. Дали мне год, по статье 213 часть первая-хулиганство, а реально за драку. И в охране я прозябал только из-за того, что нужно было выплачивать за судебные издержки, и потерпевшей стороне за моральный ущерб. Но честно говоря, мне было лестно предложение Акимова. Я соскучился по творчеству. Хотелось писать, выслушивать фантазии Димона, спорить с Костей, перешучиваться с Альбертом, и ругаться с Батей. Если во взглядах на жизнь мы с ним сходились, то в творчестве мы были непримиримыми оппонентами.

– Ну и когда решили собраться? – спросил я.

– В следующий понедельник.

– В понедельник не могу, – я в уме подсчитал свои смены, – давайте в среду.

– Договорились. В среду к семи.

База за время нашего отсутствия изрядно обветшала. Ткань, которой были обтянуты стены, истрепалась и засалилась, плакаты держались на честном слове, картонные контейнеры из-под яиц местами отклеились и обречённо свисали с потолка. Я с грустью смотрел на выцветший панковский знак, который несколько лет назад собственноручно нарисовал. Время выбило из состава группы барабанщика Олежку Цитовича. Река творчества, не подпитываемая финансовыми ручейками, неминуемо пересыхает. А на голом альтруизме долго не продержишься. Репетировать без барабанщика было можно, а вот выступать никак нельзя. Опять нам кого-то не хватало.