Текст книги "Музыка для спящего соседа"

И АВГУСТОМ ЖЁЛТЫМ…

– Понимаешь, Альберт, в песне самое главное это музыка, даже не музыка как таковая, а мелодия.

Мы шли по летнему солнечному городу. Я курил, Альберт тянул из бутылки купленное мной пиво.

– Возьми самый дерьмовый текст, положи его на красивую мелодию и на выходе получится хит. И какой отсюда следует вывод?

– И какой отсюда следует вывод? – повторил мой вопрос Альберт.

Он допил пиво и стрельнул у меня сигарету. Зажигалка у него была своя.

– Текст вторичен. Вот послушай внимательно.

Господа офицеры.

По натянутым нервам.

Я аккордами веры.

Эту песню пою.

– Поверь мне, Альберт – это не текст, а рифмованная белиберда. Такое впечатление, что Газманов был с жуткого похмелья. Но тем не менее – это хит, который гоняют по всем радиостанциям.

Альберт задумался прогоняя в голове процитированное мной четверостишие.

– Ну да. Бессмыслица какая-то, – произнёс он, -а я, если честно никогда и не замечал этого.

– В этом-то и вся прелесть! – воскликнул я, – удачная мелодия вытянет, приукрасит и добавит значимости любому провальному тексту.

Мы подошли к серой пятиэтажке, в которой жил Альберт.

– Ну, что заходим? – спросил я, – или покурим ещё?

Альберт нерешительно затоптался на месте.

– Слышь, Димон. Может, ты чекушку возьмёшь? А то пивом голову не обманешь.

– Тьфу ты! – в сердцах сплюнул я, – завязывал бы ты бухать, Альберт. Сколько можно? Даже я завязал.

– Плохо мне, – признался Альберт.

– Ладно, пошли, – сжалился я.

Мы развернулись на сто восемьдесят градусов и побрели к ближайшему магазину.

– А бывает наоборот, – продолжил я свой музыкальный монолог, – возьмёт человек какой-нибудь беспроигрышный текст, ну, например стихотворение того же Есенина, положит его на никудышную мелодию, и?

– И? – Альберт вопросительно посмотрел на меня.

– И Есенин переворачивается в гробу! – закончил я, – при плохой и блёклой мелодии и самые хорошие стихи поблекнут. И вообще, Альберт, песни надо писать не для десятка музыкальных эстетов, а для десяти тысяч простых смертных слушателей. По крайней мере при деньгах будешь. Мы зашли в магазин, купили чекушку и пошли обратно. Альбертовская квартира была стандартной двушкой, со смежными комнатами. У меня была точно такая же. Мебельная заставленность и хрущёвская теснота. Из письменного стола

Альберт достал рюмку и мелкое зелёное яблоко, какие во множестве растут в уфимских дворах. Налил водки и тяжело, с отвращением, выпил. Пару минут посидели, подождали пока уляжется.

– Ну, давай показывай, что ты там наваял.

Альберт снял со стены видавшую виды гитару, ещё советского производства, подстроил её и начал играть. Это был блюз.

– Ну, как? – спросил он, накрывая ладонью звенящие ещё струны.

– Пойдём покурим.

Мы вышли на балкон и закурили.

– Классный блюз! Мелодия хорошая, на уши ложится, а припев вообще гениальный!

– Серьёзно?

– Более чем, – я затянулся и выпустил струю дыма в нагретое солнцем небо, – а вот куплеты придётся переписать.

– А что с куплетами?

– Да говно куплеты. Их конечно можно оставить исходя из правила, что хорошая мелодия вытянет всё, но лучше переписать.

– Перепишешь? – спросил меня Альберт.

– А у тебя есть другие кандидаты?

– Нет.

– Тогда перепишу. Пошли, ещё раз сыграешь, да я до дома побегу.

Пятница. Вечер.

День позади.

Куртки на плечи.

Друг, заводи.

Хватит работать.

Хватит пахать.

Завтра суббота.

Время бухать!

Пенится пиво. Водка не пенится.

Мне в это верится и не верится.

Скорость сто тридцать.

Пыльный проспект.

Соски-девицы.

Машут нам вслед.

Шлите приветы.

Близким, родным.

Мы не за этим.

Мы за спиртным.

Пенится пиво. Водка не пенится.

Мне в это верится и не верится.

Это была первая и последняя наша совместная с Альбертом песня. Её много лет пел Димон Акимов, после Димона – Серёга «Петрик» Петров, сейчас её время от времени исполняет Олег «Батя» Казанцев. Всё. Никого не забыл?

– С Анькой у меня проблемы, – жаловался Альберт.

Мы сидели на скамейки у Анькиного дома и ждали когда она выйдет.

– Раньше куда ни позову – со всех ног бежала, а сейчас – туда не могу, сюда – не хочу. А потом узнаю, что там она с подружками была, сям она с друзьями тусовалась.

Я докурил сигарету и щелчком запустил её в урну. Попал.

– Да твоя Анька ещё терпеливая девушка, – сказал я, – на её месте я давно бы тебя бросил.

– Это ещё почему? – удивился Альберт.

– Вы с ней сколько, два года уже встречаетесь? Два года. Она давно уже хочет замуж, только у неё с женихом беда. Свадебный костюм на него не налезает, трещит по швам. Понимаешь, о чём я?

– Димон, кончай метафорами говорить, ты же не стихи пишешь, – взмолился Альберт.

– Метафорами? Хорошо! Мои уроки не прошли для тебя даром. Ладно, скажу проще. Муж из тебя никакой и Анька давно это поняла, так что делай выводы.

– Почему это из меня муж никакой?

– Реально не понимаешь?

– Нет.

Я встал со скамейки, походил немного, разминая ноги.

– Ты не работаешь, у тебя никогда нет денег и ты бухаешь. Этого более чем достаточно, чтобы послать тебя куда подальше. Не знаю, может я ошибаюсь, но мне кажется, что она влюбилась не в тебя, а в твою игру на гитаре. А могла бы со временем и в тебя, если бы ты эту любовь подогревал. А ты даже заплатить за неё не можешь. Дошло наконец-то?

Альберт задумавшись молчал. Дверь подъезда отворилась и мы увидели молодую красивую особу со светло-пепельными волосами, голубыми глазами и другими роскошными девичьими достоинствами.

– Привет! – Альберт подскочил к Аньке и чмокнул её в накрашенные губы.

Они о чём-то пошептались, потом присели на скамейку рядом со мной.

– Димон, я тут подумал, – нерешительно начал Альберт, – может ты в Нугуш на поезде с Анькиными друзьями поедешь, а она с нами на Батиной машине?

Честно говоря я опешил, так как такого не ожидал услышать даже от Альберта. Впервые за два года я решил съездить на байк-шоу, куда группу пригласили для выступления, и на тебе!

– Ты охренел что-ли, Альберт? – возмутился я. Только присутствие молодой девчонки удержало меня от отборного мата, – почему я должен ехать с Анькиными друзьями, которых и не знаю толком?

– А что такого? – неподдельно удивился Альберт, – Федю ты знаешь, Ксению знаешь, с остальными познакомишься.

Поняв, что это бесполезно, я махнул рукой и обратился к Аньке.

– Ань, а ты почему со своими-то не хочешь поехать?

– Я хочу, – Анька покраснела и опустила глаза, – просто у меня денег на поездку нет.

Я уничтожающе посмотрел на Альберта, но тот и ухом не повёл. Я достал портмоне, вытащил из него несколько купюр и протянул их Аньке.

– Этого хватит?

– Хватит. Спасибо.

– Да не за что. Ты же не виновата, что у тебя такой заботливый парень, – и обращаясь уже к Альберту, добавил, – подумай над моими словами, хорошенько подумай.

И АВГУСТОМ ЖЁЛТЫМ… НУГУШ

До Нугуша мы доехали часа за три. Доехали и очень удивились. Не было ни обещанных комнат в местном санатории, не было бесплатной кормёжки, не было и самого водохранилища. Байкеры расположились на лесной поляне у небольшого озера. Мне вообще показалось, что нас здесь никто не ждал.

– И что делать будем? – обратился я к своим поникшим орлам, – обратно поедем?

– Тихо, тихо, – успокоил нас Димон, – сейчас схожу и всё узнаю.

Вслед за Димоном ушёл и Альберт, ему нужно было разыскать Аньку приехавшую накануне. Первым вернулся Акимов. С собой он принёс выданную ему палатку и с десяток бутербродов. Ну, хоть что-то. Вскоре появился и Альберт с Анькой и Ксенией, красивой рыжеволосой Анькиной подружкой. Батя подозрительно посмотрел на Альберта и принюхался. Тот, похоже, уже успел хоботнуть водочки.

– Ну, что, пошли подключаться? – Димон кивнул в сторону наспех сколоченной сцены.

– Пошли.

Пока музыканты подключались, я бродил по поляне и разглядывал мотоциклы. Поверьте мне, там было на что посмотреть. Двухколёсные, трёхколёсные, американские, японские и немецкие, многие из этих мотоциклов стоили как хорошие мерседесы. Были и наши «Уралы» и «Днепры» со снятыми колясками, была даже «Лада» восьмой модели на огромных, в человеческий рост колёсах. Ревя мотором, на поляну въехал «Фритлайнер», – американский седельный тягач без фуры. Просто авто-мото сюр какой-то!

Пока подключались и настраивались, завечерело. Ко мне подошёл Альберт.

– Димон, пока играть будем, за Анькой и Ксенией присмотри пожалуйста, -попросил он, – а то тут желающих много.

Я посмотрел по сторонам. По поляне туда-сюда сновали байкеры похожие на огромных кожано-джинсовых муравьёв.

– Ладно, сирота, посмотрю. Играй спокойно, ничего с твоей Анькой не случится.

– И с Ксенией! – напомнил мне Альберт.

– Ну, конечно же и с Ксенией.

Ронни отбил счёт и ударил в барабаны. Забыл сказать, что в Нугуш вместо Макса поехал некий Андрей Масленников по кличке Ронни. Ронни был драм машиной в человеческом обличье. Без всяких репетиций он мог играть с кем угодно, что угодно и где угодно. Просто барабанный монстр какой-то! Как оказалось, байкерам не понадобилось никаких предварительных музыкальных ласк и завелись они с первой же песни. Затопали и запрыгали так, что закачались деревья. Я было тоже взлетел, но Анькин котёночий писк вернул меня на землю.

– Дима!

Я обернулся. Молодой рослый байкер держал моих девчонок в своих железных объятиях. Я сплюнул, ухмыльнулся и ласково снял его руки с девичьих плеч.

– С руками аккуратней, братан! – крикнул я, – это мои девчонки.

– Что? – крикнул байкер и пальцем указал на своё ухо, – не слышу!

– Мои девчонки, говорю! – закричал я ещё громче, – теперь слышишь?

– А-а-а! – наконец-то дошло до парня, – извини, – сказал он и растворился в толпе.

– Ничего не бойтесь, – успокоил я девчонок, – папа с вами.

Димон приплясывал на сцене, Альберт поливал сольниками. Стемнело. «Фритлайнер» включил фары и осветил площадку. Нет, было реально круто!

– Дима!

Да в рот – компот! Та же самая картина, только байкер был покрупнее и постарше. Пришлось отшить и его. Больше я от Аньки и Ксении не отходил. Концерт продолжался.

Твои слёзы – это дождь.

Твои стоны – это ветер.

Сексуально-вкрадчиво выдавал Димон.

Ты ручьём немым течёшь.

Солнцем светишь.

Ты ломаешься стеклом.

Ты взрываешься молитвой.

Моё хрупкое тепло.

Режешь бритвой.

Вихри слов, кадры снов.

Всё сплелось в тугой клубок.

Стаи псов, треск костров.

Тайный смысл строк.

Лунный свет, твоё – нет!

Как стилет в тугую грудь.

Пьяный бред, боль побед.

Это сердце!

Я в лесах тебя искал.

В тёмных чащах и дубравах.

Находил и вновь терял.

В травах.

Ты смеялась надо мной.

Моя гордая царица.

Улетая вдаль стрелой.

Птицей.

– Твои слова? – спросила меня Ксения.

– Мои.

– Красиво!

Чья-то сильная и шаловливая рука схватила меня за задницу. Я аж подпрыгнул от неожиданности. Голубой байкер? Это что-то новое, и как он вообще выжил в такой брутальной компании? Но это был не байкер, это была байкерша. Высокая, широкая и мощная, в коже и других мото-причиндалах. Я бы даже сказал, что симпатичная.

– Хай! – улыбаясь и нисколько не смущаясь, крикнула она.

Я открыл было рот, но сказать ничего не успел.

– Ты попутала что-ли, сука! – услышал я голос Ксении, – ты чего нашего парня лапаешь?

Я удивился, как быстро она из маленького испуганного котёнка превратилась в молодую разъярённую кошку. На крик обернулась Анька. Они начали приближаться к чужачке. Продолжая улыбаться и ничуть не испугавшись, байкерша сделала шаг назад.

– Тише, тише, – начала успокаивать она девчонок, – я же не знала, что это ваш парень. На нём же не написано. А он у вас реально – один на двоих?

– Не твоё дело! – закричала Анька, на мгновение заглушая музыку, – тебя не касается. Иди давай!

– Повезло тебе, парень, – сказала байкерша, хлопая меня по плечу, – вон у тебя какие заступницы.

– Руку убрала от него!

Мото-амазонка исчезла в темноте.

– Ничего не бойся, – съязвила Ксения, – мамы с тобой.

– Один – один, – констатировал я, начиная приходить в себя, – спасибо за заботу, и это… готовьтесь.

– К чему? – девчонки вопросительно посмотрели на меня.

– К брачной ночи! Два – один!

– Тогда уж две – один.

– С вами на стрелки хорошо ходить, вас не перебазаришь.

Я лежал, завернувшись в палатку, и смотрел на проснувшееся небо. Утро. За ночь спина каменно затекла и я, вполголоса матерясь, перевернулся на бок. Поляна напоминала поле боя. Куда ни глянь, всюду стояли байки, похожие на понурых коней, терпеливо дожидающихся своих поверженных всадников.

Поставить палатку мы вчера так и не смогли, вернее, не с кем её было ставить. Олег на правах хозяина уснул в своей машине, Альберт ушёл ночевать в Анькину палатку, Димон где-то пил с новообразовавшимися поклонниками, а Костя вообще снюхался с какой-то девицей, и всю ночь шарахался с ней по окрестным лесам. Ронни после концерта я и вовсе не видел.

Первым появился Костя.

– Ну, как успехи? – поинтересовался я.

– Комары всю жопу искусали.

Я рассмеялся.

– Понимаю, но не сочувствую. За удовольствие надо платить.

Тряся чёрной лохматой головой из машины вылез Батя.

– Горбатого могила исправит, – философски изрёк он, – дорвался до молодой… – неформатное слово из пяти букв.

Костя терпеливо молчал. Откуда-то с юго-востока появился Акимов. Он шёл, равнодушно перешагивая через спящих байкеров, и что-то бормотал, не то молитвы, не то проклятия.

Пару раз споткнувшись об чью-то голову и ногу, Димон, наконец-то, добрёл до нас.

– На вот на бензин, – он достал из кармана несколько мятых денежных бумажек и протянул их Олегу.

– Откуда это?

– Организаторы выделили, – Акимов устало плюхнулся рядом со мной, – когда отъезжаем?

– Да хоть сейчас, – с готовностью ответил Батя, – собрать только всех надо.

Благородно урча мотором мимо нас проехал «Харлей».

За несколько следующих лет я ещё не один раз бывал на подобных мероприятиях, но ни одно из них не смогло переплюнуть нугушевское байк-шоу 2004 года.

И АВГУСТОМ ЖЁЛТЫМ… ФИНАЛ

Альберт погибал. Он пьяным колобком с большой скоростью катился по наклонной и в любой момент из колобка мог превратиться в лепёшку. После Нугуша у нас было ещё три выступления. И если на Дёмском байк-шоу Альберт ещё как-то соответствовал своему уровню и уровню группы, то на концерте в «Огнях Уфы», ему как, и Сиду Вишесу, впору было отключать гитару, чтобы не мешал играть. Та же самая картина повторилась и в московском клубе «Ниагара».

Альберт нигде не работал, репетиций практически не было и свободного времени у него было хоть отбавляй. С утра до вечера он бродил по району и частенько напивался. Бывало, вызванивал он и меня под предлогом прослушивания его новой песни. Но новой песни, конечно же, не было, и всё сводилось к выпрашиванию бутылки пива или чекушки. Апогеем такого образа жизни стала потеря гитары. Поздней ночью возвращаясь с какой-то гулянки, Альберт нарвался на шпану. Он был воспитан улицей и, несмотря на длинные волосы и кольцо в ухе, всегда мог сойти за своего и отбазариться. Но в тот раз у него это не получилось. Он проснулся утром со сломанным пальцем и долго не мог вспомнить, где его гитара. Гитара безвозвратно ушла. За пару лет до этого случая от Альберта ушла Анька. Нашла более серьёзного парня, вышла за него замуж и родила ребёнка.

А ведь я его предупреждал. Я думаю, что именно тогда Альберт потерял всякий смысл и пустился в ещё более тяжкие. В редкие «сухие» дни он сидел дома и играл на баяне.

В детстве он закончил музыкальную школу и, лишившись гитары, вспомнил про этот инструмент, пылившийся на антресолях.

Протопи ты мне баньку, хозяюшка.

Спел мне как-то Альберт песню Высоцкого.

– Хорошо, – похвалил я его, – в первый раз слышу Высоцкого под баян, – очень хорошо!

– А вот ещё, – похвастался Альберт.

Возвращаюсь раз под вечер.

Обкурившись гашиша.

Он один в один сыграл песню Фёдора Чистякова из группы «Ноль».

– А это вообще отлично. Молодец!

Но таких «сухих» дней было мало. Вскоре у Альберта появилась Лиана – симпатичная девушка примерно его возраста. На своё несчастье она влюбилась в Альберта, именно в Альберта, а не в его музыкальный талант. Поняв в чём дело, Лианка начала ожесточённую войну с Альбертовской болезнью и… потерпела сокрушительное поражение.

Альберт с бледным лицом и всклоченными волосами лежал на кровати. Я сидел напротив него. Картина была удручающе печальной. Не вставая со своего ложа Альберт, протянул руку к письменному столу, достал чекушку, рюмку и зелёное яблоко. Всё тот же натюрморт. Трясясь всем телом, он налил водки и через силу выпил. Я с жалостью смотрел на него.

– Димон, скажи честно, Акимов хочет выгнать меня из группы? – немного придя в себя спросил Альберт.

– Да какая группа! – воскликнул я, – Макс ушёл, в какой-то команде каверы играет. Костя вообще гитару продал. О какой группе речь? Не откуда тебя выгонять. И не об этом тебе надо думать. Ты посмотри в каком ты состоянии!

Так же не вставая, Альберт налил и выпил вторую рюмку.

– Ты где чекушку надыбал? – спросил я.

– У Рима вчера бухали. Он дал.

– Давненько я Рима не видел, как он?

– Нормально. Весь вечер ему на гитаре играл.

– А Юльки не было что-ли?

– Ну, как не было? Была. Ругалась на Рима, ну и мне, конечно досталось.

Водилось за Римом такое. Любил он под выпивку послушать игру Альберта. Альберт же, между тем, выпил третью. Выпил и как-то сник и обессилил. Он потерял ко мне всякий интерес и не скрывал этого.

– Димон, разморило меня что-то, – с тяжёлыми паузами проговорил он, – может, ты домой пойдешь?

– Да пойду, конечно, – я давно уже перестал обижаться на Альберта, – завязывай бухать, завязывай. Не можешь сам – кодируйся, вливайся, вшивайся! Иначе ты такими темпами до тридцати не доживёшь!

Через три дня мне позвонили и сказали, что Альберт умер.

ТРЕТЬЕ ПРИШЕСТВИЕ АКИМОВА

Акимов любил и умел сваливаться как снег на голову. Я не видел его несколько месяцев, и вот он появился, правда, пока ещё только в аудиоформате.

– Привет, Димончик! – кричал Акимов, – как твои дела?

– Привет! – ответно кричал я, – дела как в песне: «Хэй! Дом – работа – дом. Всё как по расписанью».

– Что за песня? – заинтересовался Акимов.

– Это ещё ненаписанная песня, но мы её обязательно напишем. Вот помяни моё слово.

– Твои слова да Богу в уши. Я что звоню-то, – спохватился Акимов, – Макс помещение под базу нашёл.

– Да ты что! Где это, интересно?

– Сорок первая школа, на Достоевского, – почти торжественно объявил Димон, – знаешь такую?

– Ещё бы не знать. Мы с пацанами из этой школы частенько закусывались.

– Короче, Димончик, – заторопился вдруг Акимов, – не могу долго разговаривать, – сегодня к семи подходи.

– Хорошо. Подойду.

Сорок первая школа находилась в метрах трёхстах от сорок четвёртой. Нам было выделено довольно просторное полуподвальное помещение с деревянным полом и низким потолком.

Это было даже лучше, чем я ожидал. Гораздо лучше.

– А что, мне нравится, – сказал Акимов и взялся за дело.

И взялся так резво, что мы еле поспевали за ним. В течение недели Димон завёз пенопластовые панели, крепёж и краску. За несколько дней мы обшили стены с потолком и выкрасили всё это в приятный светло-коричневый цвет.

– А что, мне нравится, – глядя на полученный результат, сказал Акимов и пропал. Пропал года на два. Нет, он не переехал в другой город, он не покинул страну, он был в Уфе и его как будто не было в Уфе. Я сам за эти два года видел Акимова раза три-четыре, не больше. Один раз при очень интересных обстоятельствах.

Мобильник пискнул, извещая о прибытии смс-сообщения. «Привет. Я не могу выйти из этого состояния. Мне плохо.» Это была Натка – моя молодая и запоздалая любовь. Набирая её номер, я вдруг вспомнил, что мы уже несколько дней с ней не созванивались.

– Алло, – услышал я в трубке усталый Наткин голос.

– Привет.

– Привет.

– Что случилось, из какого состояния ты выйти не можешь? – встревоженно спросил я.

– Из пьяного, – честно призналась Натка. – Третий день уже.

– Третий день! Ты с ума сошла, что-ли? А что у тебя там за шум?

– Это гости, – ответила Натка, – пацаны знакомые. Никак выгнать не могу.

– А какого хрена ты их вообще пустила?

– Я думала, что посидят немного и уйдут, а уже третий день пошёл. У меня уже все деньги кончились.

– Деньги кончились! – возмутился я, – они что, на твои деньги бухают?

– Да.

– Ну ты и дура!

– Я знаю.

После того, как я потерял Юльку, меня не покидало чувство вины перед всеми молодыми девчонками. А Натке было примерно столько же лет, сколько и Юльке в девяносто третьем.

– Короче, Нат, успокойся и ничего не предпринимай, – приказал я, – я скоро приеду и всё решу. Поняла?

– Поняла.

– Всё, жди. Кстати, сколько их?

– Трое.

Товарищей из девяностых мне подтягивать не хотелось, и я начал перебирать в уме имена местных бойцов. Таких было двое. Мой брат Лёха и Димон Акимов. Я позвонил Лёхе и вкратце обрисовал ситуацию.

– Ты в девяностых не настрелковался, что ли? – ругался Лёха, – сорок лет в обед.

– Думал, что настрелковался, а на поверку выходит, что нет, – пытался я отшутиться.

– Ладно, сейчас подъеду.

После Лёхи, я позвонил Акимову. Димона вообще не пришлось долго уговаривать. Он завёлся, как девственник перед первой брачной ночью.

– А Лёху ты зря подтянул, – сказал мне Акимов, – зачем его отвлекать? Что мы без него шпане морду не набьём, что ли? – Димон просто рвался в бой!

Порывшись в своём письменном столе, я вытащил кастет и нож-выкидушку – моё приданое из тех лет. Не думал, что эти приблуды мне ещё пригодятся. Понянчил их в руках. Выкидушку я положил обратно, а кастет засунул в карман. «Хватит с них и кастета». – решил я.

Через час подъехали оба бойца. Лёха сел за руль Акимовского «Блейзера» и мы отчалили. Минут через десять были на месте.

– Звони в домофон, – Димон прямо подпрыгивал от нетерпения.

– Не надо никуда звонить, – я достал пачку сигарет, – сейчас кто-нибудь выйдет, и мы зайдём. Возьмём их теплыми. Курим пока.

Не успели выкурить по сигарете, как дверь отворилась и из подъезда вышел какой-то дедок. Мы юркнули вовнутрь. Квартирная дверь была не заперта.

– Допились до того, что и про дверь забыли, – усмехнулся я, – бакланьё!

Лёха вытащил из-под куртки милицейскую дубинку, я нацепил на пальцы кастет. Димон ничего не вытащил и ничего не нацепил, он просто многообещающе улыбался. Добрый малый с тяжёлым кулаком. Мы ввалились в квартиру. Вся компания находилась на кухне. Натка, Лилька и трое молодых пацанов, лет двадцати – двадцати двух. Кухонный стол был заставлен пивными баллонами и кружками, в центре стола красовалась разломанная курица гриль.

– Здорово, парни! – приветливо улыбаясь, сказал я.

Испуганно и удивлённо вытаращив глаза, парни молчали. Натка с Лилькой от неожиданности вообще потеряли дар речи.

«Так было страшно, что у меня язык отнялся», – рассказывала мне потом Натка.

– У кого-то со слухом плохо? – спросил я, – с вами вроде поздоровались.

– Здрасти, – выдавил один из парней.

– Яйца к Пасхе покрасьте, – улыбка не сходила с моего лица, – тут до меня слухи дошли, что кто-то где-то загостился. Не вы случаем?

– А что, какие-то проблемы? – начал повышать голос тот, кто поздоровался.

– Тише будь! – осадил я его. – с тобой же нормально разговаривают. Зачем ты связки напрягаешь?

Пацан изумлённо замолк.

– В общем так, парни. Ничего личного, но вам лучше уйти, погостили и хватит. А мне надо с девушкой потолковать. И очевидцы, как вы понимаете, нам не нужны.

Парни опасливо покосились на кастет и дубинку.

– А можно мы пиво допьём? – второй паренёк – светловолосый и большеголовый кивнул на недопитые кружки.

– Можно, конечно. Пять минут.

Я был разочарован. Не понадобился ни кастет, ни дубинка. Обмельчала шпана, не то что раньше. Наверное, я начал стареть, то мне не так, это мне не этак. Ворчун чёртов!

В группу Димон вернулся только в 2010 году. Подтянул он, естественно, и меня.

– Делать надо всё быстро, – говорил он, – времени, мальчишки, у нас нет.

Мальчишки трясли лохматыми, седеющими головами и соглашались. Соглашались потому, что спорить с Акимовым было бесполезно. Сказано, что времени нет, значит, так оно и есть.

– А что делать будем? – задал я наивный вопрос.

– Песни, – безапелляционно ответил Акимов.

– Одна хитовее другой?

– Не без этого.

Начались регулярные репетиции, но как музыканты не мурыжили свои инструменты, ничего нового не получалось. Споры и раздоры были, а вот новых песен не было. Тут ещё обострился старый конфликт – Димон – Батя.

– Олег, хватит картошки на басу вешать! – призывал Акимов, – сыграй как-нибудь поинтересней. По-другому как-нибудь сыграй!

– Не буду я по-другому играть, – упорствовал Батя, – не нравится – ищите другого басиста.

Я смотрел на Батю, и с удивлением понимал, что он постарел. Раньше, он просто бросил бы гитару на пол и затоптал её ногами.

– Димон, ты всю песню поёшь на одной ноте, – шумел Батя.

– Ничего не на одной, – психовал Акимов.

– А я слышу, что на одной!

– А я слышу, что не на одной!

Милая сердцу картина, но результата она не давала. Но тут у меня начали получаться свои песни. Именно песни, с гармонией, мелодией и текстом.

Весёлые песни, о том, что мы вместе.

Печальные песни, о том, что мы врозь.

Нетрезвые песни, под сто и под двести.

Однажды ему написать довелось.

Но время летело – планета потела.

Но время летело – планета тряслась.

И всё, о чём пел он, ему надоело.

И жизнь вот такая совсем не сдалась.

Как вода из крана.

Хлещет кровь из раны.

Он ушёл не поздно.

Он ушёл не рано.

То было начало. В нём всё замолчало.

То было начало. Начало конца.

И муза его как-то вдруг заскучала.

И скрылась с другим прямо из-под венца.

Притихла гитара, он выбрал путь старый.

Он выбрал путь старый, как сам рок-н-ролл.

«Баян» со стаканом – опасная пара.

И августом жёлтым он как-то ушёл.

Как вода из крана.

Хлещет кровь из раны.

Он ушёл не поздно.

Он ушёл не рано.

Он ушёл не поздно.

Он ушёл не рано.

Не прибавив шагу.

Не сорвав стоп-крана.

– Да-а-а! Димончик, – протянул Акимов, – ты всем нам утёр нос. Классная песня! Я так понимаю – это посвящение Альберту?

– Правильно понимаешь, – ответил я, – но нос я никому не собирался утирать. Мне, если честно, не до ваших старых и сопливых носов. Мне за державу обидно!

– Классная песня! – повторил Димон, – будем её делать.

Вроде бы чего проще, взять готовую песню и спеть её. Хорошо поставленным, красивым голосом исполнить придуманную уже мелодию. Сто средних вокалистов так бы и сделали. Но не Дмитрий Акимов. Мы потратили несколько репетиций, и всё впустую. Песня не получалась. Димон перевирал мелодию, как будто у него вдруг разом пропал и слух и голос. Это всех раздражало, особенно это раздражало меня.

– Димон! Это же простая мелодия! – не понимал я.

– Простая, – подтверждал Димон.

– Так какого чёрта ты не можешь её повторить?

– Не знаю.

– Нет песни, – печально констатировал Костя после очередного прогона.

Включали диктофон с моим не ахти каким исполнением – песня была. Начинали играть – песня исчезала. Мистика какая-то! Я плевался и уходил домой.

В один из дней Акимов позвонил мне.

– Приходи сегодня на репу, – сказал он.

– Зачем? – честно говоря, я устал от пустых и бесплодных репетиций.

– Там увидишь.

– Неужели песню сделали?

– Говорю же, приходи – увидишь.

Костя поставил собранную на компьютере минусовку. Димон начал петь. Да, это была та самая песня, над которой мы столько бились. Та, да не та. Стала ли она лучше? Нет.

Стала ли она хуже? Не думаю. Она просто стала другой.

– Ну, как? – спросил меня Акимов.

– Даже не знаю, что и сказать, – развёл я руками, – мысли в кучу не могу собрать.

– Да что тут собирать, – встрял в разговор Батя, – первая половина куплета у вас звучит как куплет. Вторая половина звучит как припев. А сам припев у вас стал бриджем.

– Точно! – воскликнул я, – и этот самый бридж-припев у вас почему-то получился весёлый. Ни горечи, ни сожаления.

Позже мои опасения подтвердил один из слушателей.

– Похоже, вы не очень-то и расстраиваетесь, что у вас гитарист умер, – сказал он.

Песню оставили. Димон её хотя бы пел, а не мычал, как новорождённый телёнок. Потом я несколько раз проводил такой эксперимент. Посторонним людям я ставил Акимовское видение песни.

– Хорошо! Круто! Заводно! – говорили мне.

Я брал гитару и играл свой вариант.

– А зачем вы её переделали? – задавали мне один и тот же вопрос.

Ну, вот что я мог на это ответить?

В течение года я принёс ещё три песни, и их постигла та же участь. Я махнул рукой.

– Димон, если бы ты был профессиональным исполнителем, ты был бы очень бедным профессиональным исполнителем. Потому что ни один композитор больше одного раза с тобой бы не работал. Давайте по старой схеме. С вас гармония и мелодия, с меня текст.

И результаты не заставили себя долго ждать. Очень скоро мы написали песню. Ту самую песню, которую я обещал Акимову два года назад.

Сиротская зима.

Мороз сжигает лица.

Хрущёвские дома.

Окраина столицы.

Обрывки сонных фраз,

Сквозь кашель и зевоту.

Посредственный рассказ.

Работа. Дом. Работа.

Хэй! Дом. Работа. Дом.

Всё как по расписанью.

Здесь верится с трудом

В каноны из Писания.

Здесь смог сжирает даль,

И не порок здесь бедность.

Латунная медаль

И молоко за вредность.

Здесь рабочий район,

Здесь рабочий квартал.

Неприветливый понедельник.

Я, врастая в бетон

Выплавляю металл

Вот уж тысячу лет.

Здесь рабочий район,

Здесь рабочий квартал.

Татуированный подельник.

Я за смену вагон

Чугуна наметал,

И мне равных здесь нет.

Где-то бурлит море страстей,

Где-то шумит мир новостей.

Кто-то живёт, кто-то устал.

Мне недосуг. Плавлю металл.

Выступлений в ту пору у нас было очень мало. Группу порядком подзабыли, и мы элементарно выпали из обоймы. Да и мода на хард-рок давно прошла. Если уж такой монстр как «Парк Горького» утух и распался, то что уж тут говорить про какое-то «Тяжёлое время». Была у нас и попытка записи. Энрик – звукач из клуба «Белый ворон» увековечил две наши песни, а Акимова из этого клуба увезла «Скорая помощь». И не потому, что Димон выложился на записи так, что дало сбой его большое, доброе и рок-н-ролльное сердце, а потому, что его банально скрутил остеохондроз. До пенсии было ещё далеко, но ею уже попахивало.

Вскоре из группы ушёл Макс. Его всегда тянуло к более попсовой и коммерческой музыке. Он собрал кавер-группу, назвал её, если не ошибаюсь, «Домино», и стал худо—бедно зарабатывать какие-то копейки. Если после смерти Альберта мы даже и не пытались найти гитариста, то без барабанщика нам было никак нельзя. И через какое-то время он нашёлся. Нового барабанщика звали Артём – парень двадцати с небольшим лет. До Макса ему, конечно, было далеко, но он был молод и всё у него ещё было впереди. А очень скоро нас попросили покинуть помещение. Дело в том, что сорок первая школа, в отличие от сорок четвёртой, находилась в тесном соседстве с жилыми домами, и финал был так очевиден, что не стоит его и описывать. Снова всё то же разбитое корыто.