Текст книги "Дериват"

«… обучение своей воли морально-психологической дисциплиной для совершения в судьбоносный момент этого самого единственного поступка, в момент, когда разразившееся накопленным гневом богов небо, осветит финальный штрих. Отказавшись от личной выгоды, отказавшись от мыслящих подобий своего внутреннего слабого я – мгновенно, за счет натренированной интуитивности, – немедленно реализуй действо, к которому вела тебя сама судьба…»

– Прощай, Сиккэн… последний самурай. – Буси-до повторно оглянул переполох, коим он укрыл стол для аутопсии. «Крещение, какое странное слово. Что оно значит?» – были последними мыслями Крео Спри в охваченном кварцевым ультрафиолетом склепе.

***

Два глубоководных отверстия сверлили Крео Спри, тот, в одном шаге от нежданного усыпления, продолжал таращиться в эти угольные колодцы. Веки мужчины непроизвольно расширялись, вжав их кожные складки до самого предела; распахнутые настежь глаза почувствовали теплый поток воздуха – поверхность двух маленьких скважин дышала в лицо бусидо.

– Не надо так на меня смотреть, давай ка, уже привыкай, – Спри, хоть и загипнотизированный манящим коварством кожаной выпуклости, по-прежнему сохранял рассудок. – Я же как-то наплевал на аналогичные физиологические надобности.

Уходящие внутрь в виде кругловых сечений прорези вызывали у Крео образы архаичных двуствольных ружей: такие же горизонтальные стволы, за тем исключением, что вместо давно не употребляемой дроби была сплошная влага.

– Разумеется, вини меня, кого же еще, – самобичевание Спри звучало как наигранная драма, будто воображала из начальной школы жаждет оказаться в центре внимания по случаю поставленной им же трагедии. – Твой взор полон укора. А я-то что? Откуда мне было знать, что у тебя там в концентрационной зоне осталась подружка? Эх, бедняга, небось, сердце исходит слезами по ночам, когда вспоминаешь, как вы друг друга от блох вылизывали, мм?

Двуствольный клювик перевернулся и стал бокфлинтом, вместе с ним накренилась и сама недопонимающая мордашка.

– Да-да, я видел, как ты скрежетал лапами по стене, – бусидо от зависти принялся отчитывать четырехлапое создание, не утратившее желание растворяться в воздушной благодати любовных утех. – Это та кошка с пушистым задом на пол квартала, верно?

Пес заскулил: то ли от душистого аромата его соседки, навеки забившегося в ноздри, то ли от жалости к безнадежному хозяину, который взял с собой из концентрационной зоны четвероногое утешение от черствости, хотя мог бы завести девушку.

– Так ведь она не из твоего рода? – раскисший в высоком кресле мужчина подозревал, что ведет беседу уже сам с собой, когда-же пес стыдливо оплакивает безумство новоявленного человека. – Видать, ты там в концентрационной зоне за каждой юбкой бегал что ли… или что там у вас? Каждую шерстку успел изучить, а, хапуга? Не знаю, не знаю. Мисс Дитко навряд ли подпустит дворняжку, да еще и пса, к своей выхоленной пушистой графине с таким-то пышным хвостом.

Собака стала единственным из обнаруженных обитателей концентрационной зоны, которому посчастливилось покинуть место с исследователями. Изначально Спри противился такой опеке, но не в состоянии забыть, с каким размягчением и материнским чаянием Ханаомэ Кид умилялась псу, мужчина – впервые за долгое время – повелся на поводу у подтаявшего сердца. «Рокмакс» – кличка подвернулась под язык Крео сама собой в виде несвязанных частиц брутально звучащей белиберды.

– Хозяин, как такое возможно? – пасть собаки не дернулась, вопреки этому, вопросительная конструкция слов отчетливо процеживалась сквозь безобидные клычки.

Крео сжал, что есть мочи, створки век и усиленно проморгался. Он, не разливая обмельчавший виски, потеребил стакан, а затем заправился содержимым по самое дно.

– Что, прости? – Спри повернул ошарашенную физиономию боком и поднес ее к мокрому носу говоруна, будто отоларинголог с надетым налобным рефлектором принимал мохнатого пациента. – Ты что-то гавкнул?

– Я тебе не собака, Крео Спри. Я разумное существо без какого-либо искусственного алгоритма понимания. Ты разве забыл? – голос, сперва донесшийся будто из мордашки Рокмакса, акустически переформатировался в знакомую металлическую размеренность. Давненько Аполло не использовал такую комбинацию самых заунывных басов.

– Ах, это ты. Я уж было подумал… а ладно, пес с ним, – как всегда, наплевав на глупое положение, в которое он редко, но, бывало, попадал, Крео вернулся в прежнее положение: вжался широкими плечами в куда более могучую спинку кресла и продолжил утопать в нем.

– Ты же, случайно, не мог подумать, что с тобой вдруг заговорил представитель четвероногой формы жизни?

– Сколько раз я говорил тебе не называть меня «хозяином». Тот электрический импульс, которым меня долбанул чертов робот в подземелье, тебе тоже накостылял что ли?

– Прости, Крео Спри. – Вдогонку поникшей тональности омнифрейма пес опустил голову, его ушки непроизвольно качнулись. «Да вы, верно, сговорились все!» – распитие алкоголя в одиночку подгоняло наружу параноидальное зацикливание бусидо в виде ругательств. Крео вновь сдержался.

– Говоришь, как такое возможно?

– Не мог ведь мужчина распороть себе живот и…

– Совершить сэппуку, попрошу Вас тут, – чувство собственной беспомощности вместе с вызванными им гневом и отчаянием наполнили ледяной безжалостностью наполовину видимые из-под опущенных век глаза.

– Я не могу подобрать среди существующих – по результатам известных наблюдений – параметров физиологической сигнатуры в моменте шока, чтобы смоделировать схожую ситуацию, при которой человек, с выпущенными наружу висцеральными органами, смог бы спрятать в собственном теле такой длины меч дальневосходного типа.

Оператор омнифрейма не ответил на вопрос, так как сам был в замешательстве. В настоящий момент к отвратной кататонии примешалась едва сдерживаемая злость на неспособность отгородиться от внешнего мира ширмой эмоциональной глухоты. Еще сильнее его бесила легкая капитуляция перед дистиллятом из пшеничной смеси, вместе с которой он бы с удовольствием сжег свою стыдливую тушу в дубовых стенах ароматизирующих бочек. Таким он и сидел: угрюмым, свирепым, готовым обрушить грозовые небеса на не успевший отдышаться от утопления в ливне Новый Дэ’Вон. Гусиная кожа от сквозняка вместе с мышечными судорогами придавали жилистому телу большую оживленность, которая, в свою очередь, напрочь отсутствовала в застывшем гневе лица. Голый торс разграфляла жилистая укладка мышц: за минувший месяц Спри из крепко сложенного стал неузнаваемо поджарым – конечно, до высушенной рыбы ему оставалось еще очень далеко, однако на лицо было влияние дефицита сна и отсутствие сбалансированного питания.

В углу около панорамного остекленения висел древний сто дюймовый плазменный экран и транслировал злободневные сводки новостей: ведущий вечернего выпуска вестей вывел на экран лицо особо грозного выражения, все заросшее неуклюжими завитками, да и вообще с неопрятно сидящей бородой:

«Мы не допустим, чтобы власти Осевого Полиса пошли на поводу у так называемых Независимых Звезд Континента. Если утвержденный запрет на сообщение с южными зонами будет утвержден, то наш ответ не заставит себя ждать!» – то был лидер ультрарадикального крыла небольшого оплота государственности южных зон. Ман Би Жа – так звали непомерно вспыльчивую звезду вечернего выпуска. Хоть и выступая в составе хлипкого властного образования, этой фигуре, вне всяких сомнений, приписывали статус черной лошадки горячего материка: такое двусмысленное опознавание южной зоны закулисные игроки наносили на своих геополитических картах в бесконечной партии великого шахматного противостояния непримиримых императивов. Ряд журналистских расследований связывал Ман Би Жа с акциями безнаказанного геноцида, ему приписывали пренебрежение рамками вверенных полномочий, инкриминировали директивное управление террористическими ячейками западной части горячего материка. «Мой народ заслуживает не меньших прав и свобод, в частности, на беспрепятственное перемещение, чем любой из граждан Дуги столиц!» – красноречивый воображала мог лезть сколь угодно вкрадчиво из дипломатических штанов в попытках придать своему выступлению патриотическую осмысленность, однако тиранические подтяжки в виде неоспоримого компромата чересчур туго давили и не давали достаточной изворотливости, чтобы выскользнуть из-под натирающих удил средств массовой информации.

– Аполло, ты здесь?

– Конечно, я никуда не уходил, – обманчивая пауза перед утверждением своего присутствия выдавала стиль омнифрейма: персептронный организм ощущал себя ботаником, экспериментирующим с флорой.

– Отмотаем время чуток назад, а именно, к моему прыжку в Алгар До Корво после твоего неудачного заигрывания с беспилотным штурмовиком, – без двух минут алкоголик, думая, как бы взбодриться от хмельной завесы, энергично потер руки. – Именно так ты перевел с покинувшего языка название острова.

– Подтверждаю, Крео Спри. Хочу заметить, обошлось без жертв. Если бы экипаж следовал установкам инструкций безопасности, то не летал бы кубарем по грузовому отсеку.

– Я напомню тебе, что задача заключалась в том, чтобы на несколько минут отключить один из двигателей, но не взорвать его.

– Летательный аппарат оказался непригоден к полноценной боевой эксплуатации: манипулятор, управляющий запуском электро-магнитного устройства, подчинялся моим командам с ощутимым запозданием, поэтому…

– Заканчивай оправдываться. Все ошибаются, а роботы – тем более.

– Так я робот?

– Вызвать мир.

По команде хозяина жилья умная система управления дома тотчас пролила из подвесных светильников проекционные потоки: узкие металлические горлышки планок раскрылись по спирали, от чего спектр каждого светоотражающего диода стал на порядок шире – круглый шар битонального оттенка уперся в лоб Спри.

– Что у нас есть? – мужчина резкими движениями вращал планету вокруг оси, словно творец, повелевающий созданным им мирком. Непринужденным пируэтом пальцев бусидо подтянул поверхности Земли ближе к глазам и кивнул в сторону знакомой гряды островов, с которой выбрался на полуразвалившейся лодке. – Несмотря на явную связь мест, описываемых членом команды Голта в дневнике, с теми, что мне представились на острове – я уж молчу про корректность координат, упомянутых на страницах, – мне не удалось найти ни единого следа его пребывания по расписанным в книге территориям.

– Внесу небольшое уточнение: это не дневник одного из помощников Голта, это записи самого Голта, как будто составленные в виде наблюдений со стороны. Путешественник был слишком честолюбив, а его благородство выражалось в непомерной скромности, в связи с чем он докладывает нам, читателям, от третьего лица, но не от первого. Из-за подобного автобиографического ухищрения может создаться впечатление, что дневник заполнен не Голтом, а кем-нибудь из его подчиненных, – замечание омнифрейма ставило своей целью вызвать у единственного слушателя палитру искреннего воодушевление.

– Что-то ты больно елейный к господину Голту, – усмехнулся тот самый единственный зритель, чьим рассудком любое подобострастие априори отождествлялось с личностной безыдейностью. – Еще не перешагнул порог шхуны, а уже фимиам ему куришь. Даже не подозревал, что безжалостные пираты у тебя причислены к лику благородных.

– Так ты ведь тоже, по сути, пират. Разве я неправ?

Спри повторил смешок – теперь он был отяжелен грузом удавшейся критики. Буси-до привык к подсознательным поркам в виде колких самоиздевок – очередной выпад по свою душу он принял с не меньшей иронией.

– Дневник намеренно заполнен в письменном формате на бумаге – вдруг вся техника накроется, а память бортового самописца деинсталлируется, – Спри вращал головой под брюхом голографического глобуса. – Мы знаем, что след Френсиса Голта обрывается в этом Алгар До Корво. Верно?

– Судя по дневнику, запись о данном местонахождении была последней у славного контрабандиста.

– По-прежнему проявляешь уважение к исторической личности, тем более мертвой уже какое столетие?

– С чего ты взял, что мертвой?

– Потому что люди не живут столько, Аполло. У тебя мозги набекрень сползли после концентрационной зоны, – Спри угрожающе посмотрел в невидимое присутствие омнифрейма. – Почему вдруг никак не связанные свидетельства Голта о поисках Отправного Леса оказались в такой географической близости с местом не меньшей значимости? Может, так называемый объект «Отправной Лес» находится в тесной связке с плазменным шнуром, да и вообще со всем подземным комплексом по управлению термоядерным синтезом. Аполло?

Молчание. В уравновешенность жилой акустики вмешался гудеж октокоптеров за панорамными окнами: беспилотники находились при исполнении стандартного межфазно-суточного мониторинга.

– Аполло-2, ты молчишь? Что-то не так? – перебежкой от повисших на пути планок жалюзи по лицу Крео прогулялись отсветы сканнеров. Восьминогая каракатица уплыла по велению соосных винтов куда-то вверх.

– Ничего, хозяин, ничего, – рафинированная томность речевого синтеза, скорее, выражала индульгенцию, чем прямо отвечала на четко поставленный оператором вопрос.

– Твое мнение, Аполло?

– Я думаю, эти вещи не связаны, Крео Спри. Будь Голт у реактора в месте, которое ты назвал муравейником, наше открытие бы накрылось медным тазом. Мир давно бы о нем знал.

– Допустим, его убил взбесившийся киборг, мм?

– Искусственный организм, постигший самоосознание живого субъекта, – укор придал ответу омнифрейма речевую искрометность.

– Хорошо, Аполло. Ты прав. Живой субъект, ставший таковым после того, как пожрал изнутри мозг единственного чающего о его сущности друга. Как скажешь, Аполло. Могу заверить: наша чуть не обернувшаяся катастрофой диверсия на Новых Фронтирах, целью которой было изучить последние координаты Голта, потеряла весь предполагаемый смысл, так как остров мертвецки пуст, как и разбитое корыто на сером побережье той замшелой деревни. Совершенно случайно силами чиновничьих домыслов мы лихо оказались втянуты в нечто более грандиозное.

– Откуда ты знаешь, что Отправной Лес содержит меньше тайн, чем раскаленный сгусток нуклонной энергии – шнур токамака?

– Да что мы вообще знаем об Отправном Лесе и авантюре Голта разыскать намеренно скрытую от любопытных глаз могилу вселенского умалчивания? Ничего, кроме найденного в новодэвонской национальной библиотеке фолианта мемуаров авантюриста с сомнительным послужным списком, да и древней аудиозаписи Голта, где треска и лязга зажеванной пленки больше, чем речи пирата.

– Отправной Лес – многократно упоминаемая конспирологами страна, ушедшая под воду в прошлом тысячелетии, что можно охарактеризовать не иначе как вымысел вышедшего в тираж издания или иной формы информационного потока. Также словосочетание редко использовалось поборниками школы общечеловеческой идентичности: один из авторов их декларации Великой Памяти Мира, Пьет’Ро Мау, также стоит за написанием трактата об изгнанных культурах – одна из них закрепляла фундамент идеологических аксиом о мироустройстве сводом неоспоримых жизнеописаний из катехизиса. Мировой сети до сих пор остаются неясными термины, прямо или косвенно относящиеся к оным жизнеописаниям: среди прочих особо выделяются такие самостоятельные синтаксические единицы покинувшего языка, как «Хадисы», «Евангелие», а также «Отправной Лес» – конструкция, по мнению все того же Пьет’Ро Мау, обуславливающая когезию теологических процессов.

– Ты будто удивлен этим знаниям. Мы не раз их обсуждали.

– И правда, каждый раз – как первый. Словно погружаешься в чан со святой водой и пробуждаешься от окружающей тебя глухоты, – с восхищением мальчишки, завороженного мерцающими контурами небосвода, омнифрейм вновь отстранился в потусторонние миры, скрытые от человеческого взора флером кремния.

– Поэтому я считаю, нам надо копать в сторону…

– К Вам посетитель, – умная система дома, нарушив подытоживающее коммюнике Спри, предвосхитила неминуемый приход незваного гостя, чей легкий стук кулачком о дверь тотчас последовал за уведомлением голосового дворецкого.

Крео выжидающе смотрел в сторону входной двери: думалось, еще несколько секунд и нарушитель холостяцкой вечери с виски сам по себе испарится на месте. Кулак не промедлил со второй попыткой обозначить желание войти внутрь – стук стал напористее.

– Снять замок, – одной подкашиваемой ногой в полупьяной истоме, а второй, более-менее устойчивой, в неутраченном здравомыслии хозяин подошел к стальной арке. Щелчок – дверь открылась.

Блеск мокрых волос питал коридор большей энергией, чем инсталлированные в эллипс натяжного потолка плафоны. Их манера насыщать звездной пылью тусклый фон была вторжением на порядок более вызывающим, чем тот же витиевато ломанный деконструктивизм протяжного этажа. Ханаомэ Кид подняла глаза, один из которых галантно прикрывала прилипшая от дождя прядка.

– Мне кажется, Вы забыли зонт, – Крео вытянулся за порог и, дразня девушку, оглянул потолок коридора в поисках набухших влагой туч. – Тут, бывает, сверху вода протечет или еще что-нибудь…

– Я могу войти? – осуждающая невосприимчивость чиновницы к легким шалостям мужчины, мягко размазанным в словах теплотой алкоголя, оштрафовала полуголого дилетанта за невинное заигрывание.

– Конечно, прошу, – он расстелил ладонью воображаемую дорожку гостеприимства и, дождавшись, когда Ханаомэ Кид зашла внутрь, приказал голосовому управлению запереть двери.

Девушка не стала снимать пальто. Она сделала три нерешительные шага в сторону центра апартаментов и обернулась ровно в тот момент, когда промчавшийся за окном полицейский скайстер озарил комнату багрово-синей акварелью. Пигменты от сирены выразительно блестели на одежде Ханаомэ Кид, они на мгновение обволокли ее наитончайшим слоем сверкающего глянца.

– Когда был заложен фундамент… – девушка осеклась так же резко, как и секундами ранее она прошмыгнула внутрь квартиры. Будучи настроенной на беседу с обвинительным приговором в конце, она не смогла не споткнуться об инстинктивную любопытность, присущую любой молодой женщине: наглый мерзавец – прямо перед ее носом – посмел выставить иссушенный мышцами торс в ночном блеске уличного неона. Глаза опустились следом за очередным отблеском, разгуливающим за окном – среди себе подобных – по известной только ему причине: от прорывающихся наружу пучков грудных мышц и вдоль идеально прямой дорожки меж стальных сухожилий живота. Заблудившийся световой разряд гиперболизировал мышечную ткань до скульптурной схожести – не такой объемной, как у дородных детин из камня, но, куда более рельефной.

– Все хорошо? – Спри шагнул в сторону потерявшейся посреди собственной речи девушки; та, не мудрствуя лукаво, незамедлительно ответила двумя ретирующимися отступами. Буси-до не посмел двинуться дальше.

– Вы знаете, что было заложено в постамент памятника Героиням-жокеям Огненной ночи, когда его возводили на проспекте Висящих Садов в Мэго? – Бэа спрятала руки в глубокие карманы плаща, при этом мокрые перчатки она так и не сняла.

– Я не так силен в истории столицы северо-западной всегломерации, – Спри скрестил руки и облокотился об бетонную колонну. – Что-то там о пожаре, унесшим жизни многих людей.

– Доброе утро, Ваши сограждане уже по-другому называют полис. Да и вообще Независимые Звезды Континента теперь полисом и не считаются. Неважно. В общем, какими только восхвалениями не баловали скульптора, подарившего жителям Мэго такую животрепещущую работу из трех скачущих сквозь адское пламя женщин. Тронутая публика окрестили его долгожданным пришествием с небес; говорили, что в его руках заключен дух всевышнего – ведь только божественный замысел мог подобрать геометрию монумента, чтобы она воспринималась естественным продолжением лесных массивов в центре города Мэго.

– Очень познавательно, мисс Кид, – не дав довершить мысль, Крео ехидно закатил глаза. – Но, если бы я хотел провести вечер за анализом культурных достопримечательностей столицы – как там Вы назвали их – Новых Звезд, то я бы без постороннего шума попросил Аполло подготовить справочную информацию и, однозначно, не стал бы заливать себя виски.

Ханаомэ Кид в высшей форме возмущения уставилась на бессовестного хама.

– Простите, – шедший впереди мозгов язык не нашел оправдания несносной распальцованности, даже когда поникшие от стыда очи принялись искать несуществующее алиби на деревянных планках паркета. – Я, видимо, сказал не совсем то, что хотел. М-да.

– В постамент автор скульптуры заложил, как он сердечно заверял общественность, оригинал хрестоматии мастеров-каменщиков, посвященный их ремеслу. Эта книга относится к гильдии строительных артелей, созидательному творчеству которых было позволено существовать без границ. Любой проект, за который бы они ни брались в период Великого восстановления, для них был особым набором индивидуальных черт, будь то территориально-географического или этнокультурного значения. Вместить эти абстрактные черты в сосуд физически осязаемого изваяния составляло главенствующую цель многовековой деятельности мастеров-строителей. Миновали столетия с тех пор, как о работах гильдии уже никто не слышал: некогда сильная контагеозная сеть свободных каменщиков растворилась в масштабах общечеловеческого развития, а сведения об искусных работах их членов, максимум, нашли свое отражение в незатейливых исторических сводках.

– Ближе к делу, пожалуйста.

Ханаоэм Кид, презирающая запальчивость людей, прочувствовала, как сама была близка сорваться и изменить своим принципам.

– Хрестоматия мастеров-каменщиков в виде многостраничного труда около двух ста лет тому назад была беатифицирована научным сообществом как догматика непреложных положений об архитектуре, обнаруженная в целостности на руинах невосполнимых знаний. И такая книга, вдруг, обнаруживается в руках скульптора. Более того, наглец заявляет, что краеугольным камнем закладывает фолиант в фундамент памятника Героиням-жокеям Огненной ночи.

– Наглец? – удивленно переспросил мужчина.

– Выяснилось, что оригинал священных для строителей положений находится вовсе не на Земле, а на Марсе, вместе с представителями архитектурного бюро юго-восточной всегломерации. Это же бюро подрядило строительно-монтажную бригаду марсианской экзомерации для того, чтобы закопать данную книгу в кремнеземе красной планеты – в знак безграничности созидательной мысли человека, которая, как выходит, уже бороздит просторы космических полотен.

– Я по-прежнему не понимаю, что ты имеешь в виду, – Крео угрожающе близко подошел к Бэе. Та бесстрашно продолжала пожирать его глазами, даже когда мужчина был на расстоянии вытянутой руки и ей пришлось сместить угол зрительной атаки немного выше.

– Того лжеца, что возвел Героинь-жокеев Огненной ночи, осудили за низость придать памятнику экзистенциальную первостепенность среди всех других земных работ посредством жалкой копии, что можно взять за пять г’стоунов в любом захудалом музее. Он обманул людей, утаив от них меркантильный умысел нажиться под притворством благих намерений нести дух новаторства и одновременного сосуществования творческой натуры с природной гармонией, что было присуще свободным каменщикам.

– Ты что-то хочешь сказать этим? – Крео Спри боялся, что если девушка шагнет дальше, то он потеряет так долго им оберегаемую ширму идентификационной засекреченности.

– Что такое Отправной Лес? Говори сейчас же! – девушка сдерживала разъяренное нутро, как только могла, – и не смей вешать мне лапшу на уши по поводу научной важности открытий в концентрационных зонах. Какой был твой истинный замысел всего участия? Еще раз спрашиваю: что такое этот Отправной Лес?

Тяжелый вздох мужчины явился знаком чиновнице, что правдивость ее догадок бесповоротно пронзила дезориентирующую ткань полную хитроумных переплетений: на протяжении всей экспедиции они служили прикрытием Спри держаться вне радаров подозрения.

– Я не понимаю, о чем…

– Хватит! Либо ты сотрудничаешь со мной, либо я сдаю прокуратуре Земного Объединенного Полиса одного из бандитов, наживающихся на разграблении культурных объектов концентрационной зоны. Напомню тебе, что среди этих разыскиваемых преступников, наибольшее желание у властей посадить за решетку имеется в отношении так называемого Нат Соло, разгромившего охраняемый на осколочных островах (38-23) от пустынных набежчиков дом дорического искусства. Позолоченная маска царя иной цивилизации, кажется, да? Ее ведь по результатам ежегодной инвентаризации не досчитались специалисты из комиссии базисного контроля концентрационных зон, так?

– Бэа, слушай…

– А вот этот – Розовый хвост-усы пантеры. Боже, видимо, совсем на ум человеку прозвище адекватнее прийти не смогло. Метеоритный кристалл фобосного камня, отвалившегося от астероидного объекта с марсианского кольца. А, может, вот этот – Зикги Грейсплэнет: увел из-под носа северо-восточного всегломерационного аукционного дома прозрачную вакуумную камеру, где, судя по аннотации к выставляемому на торги лоту, хранился так называемый «бозон бутылки шампанского». Ну и, конечно же, сам Перученцо Веруджа.

– Ты все не так поняла, – Спри уяснил, что как бы умоляюще он ни выставлял ладони перед грозным обвинителем, Ханаомэ Кид уже нельзя было остановить.

– Да, конечно, совершенно не так. Зато удивления полисной прокуратуры будет полные штаны, когда они узнают, что пойманный ими лиходей подпадает под идентификационные улики всех бандитов сразу. Я думаю, они отыграются знатно за твою изворотливость, с которой ты обводил их вокруг пальца. Я это не так поняла, да, Крео? Или мне называть тебя Розовый хвост-Соло?

– Да нет же, – спокойствие и легкая корка инея в тоне – единственное, что оставалось пойманному, хоть и не с поличным, простофиле. – Перученцо Веруджа совсем другой, со мной не связанный тип. А Розовый хвост-усы пантеры, между прочим, очень многозначное прозвище! Не надо так грубо насмехаться над ним. То есть, черт… и как ты это докажешь?

– Я же упертый бюрократ, забыл? – она прожигала его слизистую оболочку электрифицируемым холодом несгибаемой прямоты. – Направила неравнодушному коллеге из силовых структур запрос на извлечение потерянной техники из шельфового участка близ медианного материка.

– Какой еще потерянной техники?

– Ты можешь сколь угодно тонко сжимать от наигранного недопонимания веки, сколь угодно умело играть на моих… обманывать меня с весами капсул, которые необходимо скинуть с судна, чтобы спастись. Но ты ни за что не сможешь избавить корпус беспилотника от серийной гравировки. Крео, со мной связались спасательно-аварийные службы и сказали, что обнаруженный беспилотник – да-да, тот самый, что оказался в подозрительной близости от Новых Фронтиров, когда его экспедиционная группа добиралась до точки назначения, – принадлежит внучатой структуре периметра Дэн и Роботы, то есть твоего босса – мистера Бэжамина Дэна.

Крео закусил губу и, как истукан, не спускал отупевшие глаза с бойкой девицы, заломившей обе его руки в ходе изобличительной беседы.

– Вот дебил, а! – Спри импульсивно описал разворот на сто восемьдесят градусов и испустил пар прямиком в потолочную область. – Я же говорил тебе, надо было брать малобюджетные, кустарные беспилотные аппараты. А ты мне что? Крео Спри, никто ведь не будет искать на морском дне обломки неопознанного объекта – так ты сказал!

– Непозволительно глупо для авантюриста планетарного масштаба, мм?

Буси-до повернулся к ней:

– Ну не совсем планетарного, – разоблаченный бандит помялся на месте, покачал головой от подсознательно рисуемых последствий губительного фиаско, и, в итоге, заставил себя свыкнуться с мыслью, что единственный путь к сохранению тайны – сотрудничество с молодцеватой пройдохой, прямо сейчас перед ним наблюдавшей за его падением. – Помнишь ту историю с пропавшим лет пять назад ИЕУВ-сканнером на Марсе?

– Тот, что делали в Ута-Лампу по заказу властей юго-восточной всегломерации для пылающего Дж’К?

– Ну, технически, делали его, да – для своего марсианского омнифрейма, так как пикометровые транзисторные элементы, согласно расчетам комиссии по внепланетарным делам, должны были усилить вычислительные мощности пылающего Дж’К, в том числе и для увеличения эффективности программы «Световые горизонты». – Спри недоумевал, как ей сейчас может быть не стыдно за шквал применяемых в его счет обвинений, зная, через что только они вместе прошли совсем недавно. Вот он держит ее за плечи, уверяя в том, что мир никогда не развалится, а также заслоняя спиной от прорывающегося к ним киборга-убийцы. Но он не станет говорить ей об этом вслух: огласись, подобная обида означала бы выраженным в пандан плаксивому мужчине признанием ущемления. Если ее совесть не затерялась на закромах аппаратной вседозволенности, то пусть чиновница сама разорвется от стыда в момент осознания неуместности превышения полномочий.

– То есть, просто-напросто, спер, верно?

– Ну я бы хотел, чтобы это выглядело как невинное заимствование с последующим возвратом переписанного ноу-хау, но… да, проще говоря, я спер его.

– Так еще и промышленный шпионаж, Крео Спри. За тобой уже криминальный шлейф размером с астрономическую единицу тянется, – видно было, что она наслаждалась ролью полисного обвинителя. – В общем, ты мне все рассказываешь или я сдаю тебя. Не важно, насколько неоценима была твоя помощь во время экспедиции и то, что мы с тобой едва спаслись, главное – от закона тебе не улизнуть. Даже если ты найдешь корабль Праотца Сима, объединенно-полисные силы все равно достанут тебя и надолго упрячут в тюрьму. Я думаю, ты прекрасно знаешь, как там сажают на бутылку, и на сей раз навряд ли твой зад улизнет так же изощрено, как он это делал в ходе всех авантюр, любитель прибрать чужое руками.

– Хватит а! – Спри не помнил, когда в последний раз вспылил похожим образом, – и к черту этого Праотца Сима, сколько можно уже. Как пластинка, понимаешь ли, заела у всех!

– Что? Испугался, представив, какого это – обронить мыло в тюремной душевой, мм? – чиновница оскалила зубы и позволила подступить к без двух минут преступнику, в мыслях сейчас брезгующему скользких полов.

Он навис над ней грозной статью, однако доброта по-прежнему не думала сходить с его глаз:

– Может, присядем?

– Да, давай, – Ханаомэ Кид все же дрогнула: не от риска нарваться – нет, она всегда знала, что он только будет заслонять ее от угроз, как несокрушимые стены бастиона. Она испугалась, не слишком ли круто перегнула палку.

Спри выложил ей все, как есть, не увиливая околичностями и вымыслами: каждый шаг, сделанный им с момента вступления на борт «Новых Фронтиров», был доходчиво объяснен. И то, как они, сообща с омнифреймом, организовали подложную атакую на самолет, которая должна была закончиться всего лишь электромагнитной атакой, но никак не взрывом одного из двигателей: