Текст книги "Дериват"

– Мистер Клем, вы не совсем правы, – не позволяя вспенившемуся от злобы на несправедливость безадресному гневу, как у Клема, проявиться, Бэа спокойно продолжила. – Тут работают механизмы совсем другого государственного органа. Я бы даже сказала самого что ни на есть общественно-государственного органа власти. Такого как Общественный Надзор.

– Ой, да брось, Кид, – встрял Клинтрек. – Это – бесконечный спор, что было первым: яйцо или курица, корабль Праотца Сима или варп элементы? Оставь это… и вы, мистер Клем, лучше выспитесь – нас ждет тот еще денек.

– Что значит оставь, Клинтрек? – все-таки позволила себе возмутиться Ханаомэ Кид. – Не веди себя как безответственный ребенок. Общественный Надзор, прежде всего, ставит перед собой цель социально-экономического благополучия гражданского общества, полноценно отвлекаясь на потребности человечества сегодняшнего дня и огульно забывая о их характере в ближайшем будущем. Мистер Клем, мои коллеги, да и вообще весь правительственный аппарат любой всегломерации закован в кандалы почти всеобъемлющего вольнодумия самого близкого обществу представителя его голоса – четвертой ветви власти, Общественному Надзору. Те самые, как вы выражаетесь, толстые от показной важности руководители кафедр институтов, – уже адресовала она Геку, – не от хорошей жизни ведут себя так непрофессионально по отношению к светочам науки – они вынуждены изворачиваться, как только могут, в тесных кожухах крошечного финансового вспомоществования. Нынче повар, обученный кулинарными ухищрениями, ценится больше, чем физик, опоясывающий межпланетарными коммутаторами судьбу человеческой цивилизации в космическом пространстве. Иерархическая вертикаль целеполагания дала сбой, из-за чего обрекла человечество на риск деградации, отняв у специально выученных специалистов на верхушке власти право распоряжаться бюджетными средствами.

– Так ведь такие же специалисты и занимают места в Общественном Надзоре, – единственной и, по сути, безапелляционной фразой ворвался в разговор Крео, словно забытый родственник, появившийся в прихожей перед членами семьи.

Бэа показала Спри безотзывную улыбку – в соответствии с необъяснимой взаимностью тот ответно подобрал губы.

– А я говорил, что это бесконечный спор, а? – Клинтрек не мог не съязвить при своей начальнице, место которой он всегда, в глубине души, мечтал занять.

Мит-Суг МэвеПит не стал делать песню тише, не взирая на замечания особо тревожного гео-сервисного рабочего.

Watching in slow motion

As you turn my way and say

Take my breath away

Судно Новые Фронтиры не спеша преодолевало, казалось, бескрайние просторы срединного океана. Пока автопилот примерно следовал заданной МэвеПитом неспешной манере перемещения, большинство членов экспедиции, дабы не ударить лицом в грязь во время предстоящих полевых исследований, мирно спало, набираясь сил, – но не Крео Спри. Тот, буквально, прилипнув к иллюминатору лбом, сломленным первыми морщинистыми штрихами преждевременного старения, целенаправленно выглядывал что-то по ту сторону стальной оболочки, как будто предвосхищая неминуемую встречу с известным на протяжении всей жизни вестником погибели.

– Ты уже пять часов как жирный блин прилип к окну. – Бэа тоже не спала. Проведенные сутки в сонном плену постели после опустошающей все силы духа и мышц оперы-балета Эомор и Жэ’Тьуд насытили девушку запасом сил, достаточным чтобы сдвинуть тектонические плиты. – Все водяные крупинки дождя насчитал?

Крео сдержано улыбнулся, одобряя не просто дружеские подколы, лишенные даже крупинки грубого умысла, а смягчающий всю будничную серость оптимизм девушки – ее непререкаемую авантюру ходить по кромке святости души, бескомпромиссно оберегая себя от падения в раскисшее от сластолюбия лежбище ларв.

– Ты за всю дорогу промолвил лишь пару слов, – повернулась к мужчине Ханаомэ Кид. – Тебя что-то тревожит?

– Тебе не кажется, что в последнее время подозрительно часто попадаются песни на покинувшем языке? – его тревожит, еще как тревожит и одновременно восхищает, как после кровавой расправы над ее коллегой, которую она, наверняка, ни раз стыдливо рисовала в голове во всей багровой экспрессии, девушка сохраняла неукротимое мужество и даже смела ехидничать. Он не позволит, чтобы с ней что-либо случилось. – Капрал вот ставил перед отлетом что-то такое, эм, как бы выразиться…

– Заводное? – Бэа оборвала мечущегося между неказистым подбором слов мямлю. – Такое… заводное, способное искушать романтической томностью.

Ему ничего не оставалось, как со все той же покорной улыбкой пораженчески кивать в манере собаки-головойкачаки перед точной трактовкой раннее пронесшегося музыкального волнения.

– Разбираешься еще, смотрю, в реактивных двигателях, помимо кулинарии? – окончательно перевел тему Крео – девушка это, все равно, заметила.

– Есть такое, – как-то грустно и совсем тихо ухмыльнулась Ханаомэ Кид. – Наверное, как и во всем остальном, очень по-дилетантски – всего, да понемножку.

– Я слушаю. Лететь нам еще прилично, а для сна – ты довольно бодрая.

Ханаомэ Кид оглянулась по сторонам. Вместимый грузовой отсек, исполненный в милитаристской строгости, на время превратился в усыпляющее ложе; громоздкие военные сумки были взбиты необходимым снабжением, полки левитировали на магнитах. Хоть убаюкивающие причудливым покачиванием лежанки визуально и притягивали, все путешественники прикорнули на нижнем уровне: кто на сидениях, кто на гамаках. Удивительно симметричное расположение кучки спящих первопроходцев образовало идеальную фигуру вокруг стального ящика с пневмопушкой, неподкованным глазом его запросто можно было принять за погребальный саркофаг. Мифологическое подобие ритуального сосуда, запломбированного электронным заклятием, как будто бы собрало у своей жертвенной сущности преданных пилигримов, которые, прикрыв реликвию льняным полотном, прокладывали свой путь по ее зову.

– Я думаю, ты наслышан об Аэксинавре Бесконечной, мм? – Теперь Бэа лишилась и тени сомнения, что уснет.

– Ты, конечно же, о невзрачном критике третьесортной еды, который в последний раз умял столько куриных булок с говяжьей котлетой, что складывалось ощущение, будто у него черная дыра внутри.

– О да, разумеется. Смотри, мне уже стало плохо – придется разбудить коллег звуком рвотных позывов.

– Да, я знаю об Аэксинавре Бесконечной, – успел восстановиться в правах серьезности Крео. – Помимо неудавшегося артиста, так еще назвали самый быстрый межзвездный крейсер.

– Верно, – Бэа все-таки не могла снять гримасу умиления от детских глупостей Крео, хоть и всегда презирала эту порочную незрелость в мужчинах. – Еще в «Терпла и Логан» я работала над внедрением практики использования транспланетарных нейрокорреспонденсов как обязательной заводской комплектующей. Даже продавила через правление, чтобы профильная комиссия полиса выпустила предписание, обязующее все подрядные судостроительные верфи, законтрактованные по внепланетарной программе «Световые горизонты», включать в технический паспорт крейсера комплект железа для гипермощного нейрокорреспонденса.

– Кажется, на Аэксинавре стоял самый мощный варп-элемент двигателя.

– Почему стоял? Стоит, и этот ювелирный труд человеческого гения будет продолжать нести флотилию неугасаемых искр к нашему новому дому. Так вот.

– Да, продолжай. Прости, – Спри весь во внимании нахмурил брови.

– На Аэксинавре я установила модуль нейрокорреспонденса, и теперь… – девушка на мгновение замолкла, – и теперь собранный из кусочков плоти нашей планеты корабль несет в своих отсеках частицу меня – единственное возможное средство, через которое наконец достигшие цели астронавты могли бы сообщить нам, что у нас все получилось… Но, как ты наверняка знаешь, мои расчеты и расчеты тысячи таких же, как и я, ученых, дали брешь. Все упования на прорывной характер технологии оказались…

– Ты все-таки выдала себя, замешкавшись в ответе, – по-товарищески прервал бесполезное самобичевание девушки Крео Спри, увидев в предполагаемом завершении ее мысли лишь возможность губительной утраты самых последних надежд. – Частица твоего духа и ума в виде средства связи ведь не просто придает крейсеру неуязвимость к глухоте, но и символизирует нечто большее, верно? На корабле летит кто-то, кто очень дорог тебе, я прав?

– На двигательной установке я лично удостоилась права оставить свою метку, – мерцание разряда молнии обнажило неразличимый под искусственными сумерками грузового отсека блеск слезливой паутинки: не послушавшись хозяйку и ее легированного строгостью несгибаемого нрава, она спустилась по скуле.

– Наверняка, это позволил тебе сделать тот самый человек, кто сейчас за сотни астрономических единиц отсюда? Я имею в виду ту метку на двигателе.

Аккуратно захлестывая одну ногу за другую, Ханаомэ Кид озиралась по парадоксально приземистым размерам машинного отделения и с незатейливо прикрытым увлечением непрерывно взрыхляла осевшую пыль на корпусе двигательной установки, успокаивающе проводя указательным пальцем борозду по металлической поверхности.

– На двигателе я написала «Sic parvis magna», – транслировала прямиком из воспоминания онемевшая от почти уже призрачного кадра прошлого девушка.

– Что-то на покинувшем языке, – Спри посмотрел на собеседницу.

– Латынь… эта вариация покинувшего языка называлась учеными латынью, – прогорклый характер улыбки был выцеженной через бледную кожу трагедией почти забытого прошлого. Невзирая на все попытки захоронения, оно сохранилось в потаенных уголках страдальческой неугомонности девушки. – Великое начинается с малого, так гласит эта фраза.

– Откуда взято?

Девушка отняла руку от силовой варп-установки с зажатым в ней ионно-плазменным карандашом, ознаменовав триумфальное завершение поэтического труда. Фраза витиеватым узором была нанесена на облаченного в никелевый жаропрочный сплав безмолвного зверя, что преобразовывал топливо в кинетическую мощь так же легко, как и заяц, использующий пружинистые задние лапы для сверхатлетичного прыжка. Наслаждаясь простотой девчачьего счастья, охватившего Бею, мужчина в адмиральском кителе космического класса с не менее чистым от предрассудков взглядом восхищался влюбленной в его корабль художницей.

– Из какой-то детской книжки, которую, чудесным образом, сама же и откопала.

– И кто же тот щедрый пилот?

Бэа с взывающей к навигационной помощи растерянностью уцепилась за распростертые пониманием глаза Крео:

– Тот, кто восемь лет назад пообещал мне, что я буду первой, с кем он выйдет на связь, когда под своим командованием доведет судно до готового нас принять нового дома.

Реактивный крейсер бесшумно несл пилигримов в сторону медианного материка. Ландшафтный предел эпилептического буйства океана теперь устремился к бесконечности – казалось, всю планету захватили перемещающиеся рьяным баттерфляем морские волны.

– Так почему именно эта бандура? – Клинтрек, скорчившись в три погибели, заглядывал под днище лежащего на подставке ящика с оборудованием, словно турист, который выглядывает в самых неприметных местах экспоната потаенный знак, ускользнувший от внимания музея. – Выглядит внушительно для геофизической игрушки.

– Оборудование, под юбку которого Вы пытаетесь заглянуть, вовсе не относится к ГИС. – Гек Клем вел беседу с любознательным чиновником, пока остальные потихоньку пробуждались ото сна. Клем замечал за Спри странную манеру постоянно озираться на иллюминатор.

– Почему?

– Потому что пневмопушка А41М1 характеризуется как инструмент для осуществления сейсмических исследований, а не геофизических.

– Сейсмика регистрирует отражаемые от поверхности волны, Клинтрек, а геофизика это – по сути, спускаемый в породу навороченный зонд, – зевнула Ханаомэ Кид и, пока они все не прибудут на материк, про себя зареклась больше не ввязываться в надоедливые разговоры мужчин, напоминавшие топтания на одном и том же месте.

– Верно, мисс Кид, – Клем поддержал неожиданное появление отличницы, перечитавшей от корки до корки в свое время всю школьную библиотеку. – То есть пневмопушка осуществит пневмовзрыв, который нисходящей волной промчится по всем пластам, последовательно изучив их свойства и формы.

– И как же она этого добивается, ну волна?

– Да легко. Возбужденные серии взрывов выпустят волны, которые, достигнув каждого пласта, отразятся от него с определенной скоростью в зависимости от внутреннего наполнения его породы. Именно регистрация – при помощи установленных на корпусе пушки высокочастотных гидрофонов – величины скорости волны, уже отраженной от подземного пласта, и даст нам точное представление пространственной протяженности скрытого резервуара.

– Мы ее сразу же увидим, эту интерпретацию сейсмических данных?

– Для этого здесь мы, – глазами Крео Спри был поглощен пленяющими видами титанических морских хребтов, снаружи севших на хвост корабля «Новые Фронтиры»: их оскоминная рябь выдавала себя даже периферийному чутью. – Вы же слушали брифинг, мистер Клинтрек, и наверняка все сами знаете. Не будет же ответственный исполнитель из рабочей группы накануне важной экспедиции вращаться в сладкоголосых кругах элиты и делиться впечатлениями о театральной постановке, мм?

– О чем это Вы, Спри? – с укоризненным подозрением чиновник протяжно выпустил из себя первые признания в обидчивом уязвлении на почве допущенного непрофессионализма.

– Забудьте. Просто слушайте Клема. Он Вам все расскажет.

– Так вот, – хваткими ручонками острого лекторского искусства Клем перехватил внезапную эстафету роли рупора, – омнифрейм Аполло-2, получая от гидрофонов регистрируемую ими телеметрию, в режиме реального времени будет выстраивать пространственно-геологическую модель в максимально возможной – насколько позволяет его вычислительная сила – четырехмерной динамической детализации.

– То есть ни три-дэ, ни подавно два-дэ с их одиночным или объемным примитивом, – удивлялся каждому всплывшему в памяти слову из новостных строк Клинтрек и произносил их так, словно сам придумал, – а полноценный четыре-дэ.

– Четыре-дэ поможет увидеть временную динамику изучаемой полости, – сказал Спри. – Такой поток передаваемой через спутники информации с гидрофонов только…

– Да знаю я, знаю, мистер Спри, – издав неуклюжее кряхтение, Клинтрек встал с корточек и повернулся к Крео, – только Ваш супермощный компьютер сможет справиться с таким потоком данных. Сколько там, в модели, ячеек, получается, будет, а, мистер Клем? На каждый год – не менее чем пятнадцать-двадцать миллионов?

– Аполло-2, как я уже сказал мистеру Спри…

– А вы нам теперь скажите, – невежественно перебил Гека беспокойный Клинтрек, давным-давно потерявшийся в коридорах беспричинной агрессии.

– Так, может, позволите ему сперва закончить, прежде чем выставлять на показ свои чиновничьи мускулы? – исподлобья взглянул на словесного обидчика Спри.

– Безусловно, – в наскоро поддельной кротости отступил Клинтрек. – Прошу прощения, мистер Клем. Продолжайте.

– Вы и так все знаете. Что я буду докучать Вам уже известным материалом о пространственно-временных моделях, – сухо выдал Клем.

– Еще раз, временной ряд каждой оцифрованной ячейки породы будет охватывать какой диапазон? – Спри расстался с иллюминатором и накренился в сторону саркофага.

– Я рассчитываю, как минимум, на двести лет. Если Вы позволите, то я задам Аполло-2 установку на больший временной горизонт визуализации динамики изменения породы. Чем больше горизонт изучения, тем больше вероятность узнать природу ионного излучения в три сотни миллионов градусов. Если бы не трагедия с подопечным мисс Кид, мы бы сейчас не были слепыми котятами, летящими к непонятному источнику энергии. Парень в общих чертах успел изучить примерную композицию породы, и даже был чему-то удивлен. Верно, мисс Кид?

Бэа ухмыльнулась про себя, услышав употребление слова «трагедия», что ни в коем разе не соотносилось со стенами закусочной, выкрашенными в темно-красные оттенки венозной крови, где воскресшее тело намеренно изувеченного Джуллиана говорило с девушкой, являясь в недавних снах. «Юноша попал под горячую руку сумасбродных наркодиллеров из какого-то картеля, подобравшего под себя пригородные пустоши Разлом-Сити» – именно так новостные сводки окрестили безжалостную расправу над молодым стажером правительственной комиссии. Бэа просто не могла найти подходящих слов.

– В общем, – продолжил Гек, уловив серьезность намерений девушки оставаться вне разговора, – у меня не было времени, чтобы заново провести аналогичные расчеты. Поэтому будем все делать на месте.

– Что за чертовщина? – один из инженеров «Пласто» указал на неугомонно приближающийся к судну объект.

Крео, беззвучно чертыхаясь на самого себя, приник к иллюминатору – его зрачки, словно ведомые автопилотом, машинально следовали за траекторией неопознанного летающего объекта:

– Все, живо на пол! – Спри схватил за плечи Ханаомэ Кид и, прикрывая собой, повалил на металлический пол отсека.

Судно изрядно тряхануло, центр тяжести неконтролируемо переместился на левую сторону вмиг опьяневшего крылатого гиганта из стали. Комнатный свет заменили огни нескольких настенных ламп, пускающих по окружности, будто перевернутые с ног на голову маяки, аварийное сияние автоматизированной тревоги. Попытавшийся ухватить ногами равновесие десантник двумя длиннющими шагами добрался до окна. Не успел он выглянуть наружу, как Ханаомэ Кид усмотрела в его глазах нарастающее чувство сковывающего страха.

– Левый двигатель отказал! – рявкнул военный.

Еще двое из пассажиров постарались разглядеть турбореактивный мотор, пораженный беспилотным средством.

– Черт, он просто замер! – Клинтрек оттолкнулся от иллюминатора, его спину наклоняло предательское пьянство «Новых Фронтиров», бесхребетно отдавшееся неумолимой гравитации. Преодолевая пускающую под откос дискоординацию судна, Клинтрек добрался до ушной гарнитуры, чтобы связаться с лейтенантом Мит-Сугом.

Энергетический фонтан радужной струи потух – сквозь турбины огнедышащего дракона пламя больше не поступало на сопло движка, все еще по инерции оно сужало жаростойкую никелевую чешую, словно испытывая фантомную боль. Бэа высматривала в парализованном агрегате хоть какую-то зацепку на причину случившегося и порядочно удивилась безмятежности Крео в предпринимаемых им рассудительных действиях, абсолютно свободных от панического мельтешения.

– Эми-атака, – громко оповещал группу заставленных врасплох компаньонов Крео сквозь параллельно трещащие успокаивающей речью пилота динамики. – Нужно сбросить балласт.

– Что, как? Кто это был? – недоумевал Клинтрек.

– Может, пустынные набежчики? – шатаясь, предположил один из гео-сервисных инженеров.

– Откуда они здесь в такой дали от материка? Это было что-то другое, – Ханаомэ Кид не спускала глаз с Крео, который, видимо, получал инструкции от омнифрейма, гарантирующие их выживание. С неустрашимым спокойствием пантеры тот, не осекаясь, ступал по теряющему осевую ориентацию полу, как по всплывшим из болот головам аллигаторов.

– Мне кажется, я видел беспилотник. – Десантник надавил на гарнитуру: – Шэф, сколько нам до земли?

– Совсем ничего, – пилота опередил Крео, которого, кроме как Ханаомэ Кид и Гека Клема, никто не услышал.

– Еще несколько сотен километров, – раздалось из динамиков. – Сейчас будем пролетать группу островов.

– Ханаомэ Кид, – крикнул Спри, – помоги мне.

Мужчина – единственный, кто успел надеть противорадиационный костюм с вольфрамовым покрытием – взял девушку за руку и подвел к отсеку со спасательными челноками, придерживая ее всякий раз, как только конструкция проседала под неудержимым весом.

Воздушные двери шлюза автоматически распахнулись, стоило паре добраться до них. Судно накренилось еще сильнее. Позади Крео и Бэи раздался матерный ор – все хватались за что только можно было. Девушка не могла понять, почему они тоже не попадали кеглями вслед за коллегами, пока не услышала пневматический привод подошвы Спри, которая вонзила бессмертные, даже перед эрозией, зубцы обуви в непробиваемую лезвием смертного мужа гортань самолета.

– Отстыковываем все шлюпки, – Спри накинул на себя висевшую на настенных магнитах армейскую куртку с баллистической тканью из самоуплотняющегося геля. Его глаза лихорадочно бегали в поисках панели управления: – Черт, да где она?

– Какой допустимый остаточный вес нужен? – девушка нашла подходящую панель, у каждого мини-челнока она была своя.

– Мало. Нужно отстыковать все челноки. МэвеПит, через сколько мы будем над западными островами?

– Минута, не больше, – динамики шлюза работали с большей чистотой звучания, – но мы не долетим до материка. Придется сажаться.

– Даже не думай, – молниеносно указал Спри, – держи курс на прежние координаты. Я сбрасываю все челноки.

– Ты что охре… – неизвестный импульс оборвал связь с кабиной пилота.

Крео не отпускал руку девушки. Та, вытянув свободную пятерню, щелкала по экранам систем запуска спасательных шлюпок. Четыре летные единицы были отстегнуты и резким нырком скользнули в воздушную пропасть, оставляя за собой раскаленный шлейф на спусковых рельсах. Еще несколько заученных в состоянии аффекта хитрых росчерков кисти – и уже пять челноков полетели восвояси.

– Еще один, – Ханаомэ Кид толкнула большего, чем она, где-то в полтора раза Спри в сторону крайней шлюпки. Крео, держа два пальца на раковине уха, продолжал принимать команды омнифрейма. – Ну что там? Этого достаточно, чтобы тяги оставшегося двигателя хватило? – Бесстрашная укротительница балластовых отложений на брюхе грузового самолета занесла руку над панелью последнего придатка, отягчающего движение кряжистой стальной птицы. Запястье Бэи тут же обхватил Спри.

– Нет, этого будет недостаточно, – Спри был категоричен. Как он мог по-прежнему оставаться таким методично отрешенным, недоумевала девушка. – Сколько требуется еще сбросить груза с учетом выпускаемой шестой капсулы, Аполло?

– Не меньше девяносто килограмм для гармонизации положения судна в оси тангажа, – как будто намеренно, еще более пугающей хладнокровностью заключил омнифрейм по громкой связи. – Либо сейчас, либо никогда.

– Я знаю, как. Постой, – Бэа оторвалась от Спри и уже почти вышла из шлюзового отсека, как вдруг услышала за спиной опустившийся люк шестого челнока. Девушка закричала: – Нет, стой! Ты же погибнешь! Маска, возьми маску!

Еле удерживаясь на ногах, Ханаомэ Кид, все равно, повело и почти подкинуло вверх, но та сноровисто ухватилась за брусья, вмонтированные на крышке люка, что отделял корабль от его пилотируемых капсул. По ту сторону оградительного окошка на нее смотрели не потерявшие прежнюю решимость глаза Крео: хромированная прочность в их непоколебимом фокусе была настолько прочна, казалось Бэи, что ей можно было легировать те же самые стальные брусья, так яростно удерживаемые девушкой.

– Что ты делаешь? Не смей! – Будь у нее силы, чиновница бы вскрыла люк, как консервную банку, но она – всего лишь представитель человеческого рода, жалкий своей немощностью перед несгибаемостью металла. – Я сброшу оборудование из грузового отсека.

– Пять секунд, – Ханаомэ Кид слышала обратный отсчет, который выщелкивал бесстыжий омнифрейм с безэмоциональной пустотой холостого выстрела. Девушка никогда еще не ощущала себя настолько беспомощной – ей хотелось взвыть от остервенения над собственной убогостью, так как она, позволившая безликому страху сломить ее, вот-вот потеряет что-то на редкость светлое в ее жизни.

– Не успеем. Прости меня, пожалуйста. Ничто не должно вставать на пути твоей миссии. Все будет хорошо. Отстыковка.

– Хотя бы маск… – Бэа не успела полностью выговорить обозначение средства, которое могло бы продлить жизнь ставшему ей вмиг дорогим отщепенцу.

Перед ней предстала сплошная пустота, та, плавно уходя вниз по безбалластным рельсовым путям, открывала вид на еще более глубокое равнодушие морского рокота; изоляционное стеклом глушило звуки стихии. Карусель аварийных огней – оттенки красного попеременно мчались по лицу Бэи – прекратила осевое вращение, ее одичалое пунцово-малиновое беснование выжгла простота дневного освещения, которое искусственно поддерживалось в отсеках судна. «Новые Фронтиры», слегка пошатываясь от бьющегося в лоб вихря, вновь принял устойчивое положение в системе координат полета. Оставшаяся сила тяги правого двигателя пустила импульс прежнего равновесия и мышечного тонуса стальных частей по скрытым в фюзеляже клеткам пуркинье.

Единственное, что оставалось безжизненным, был хвост судна, где зависшая в прострации девушка пыталась уговорить себя смириться с непозволительной утратой мужчины, триумф мирового открытия с которым в пораженной зоне она надеялась разделить.

***

Силуэт женщины срастался с композицией монолитных построек, расположенных вдали чуть ли ни у самого горизонта. Такие же позабытые, как и времена ушедшей в небытие эпохи, они стояли совсем одни. Столетиями не видавшие ремонта каркасы зданий проседали от старческой убогости, над ними в виде фонарных столбов-переростков уходили ввысь терравосстановительные вышки. Все члены гильдии преобразующих станций, точно обездвиженные вниманием хирурги в ходе аутопсии, наблюдали за анатомическими особенностями железобетонной мускулатуры трупа, обнаженной гниением. Где-то среди остолбеневших учеников, наверняка, стоял и сам доктор Тульп.

Девушка нащупала на рукоятке удерживаемого ею крупного подавляющего средства кнопку спуска, но нажать на пластиковый бугорок не решалась. Она продолжала смотреть вдаль: грусть лишенных собственной истории детей, погребенных «слепой яростью» в земле пораженных/концентрационных зон, взяла в плен Ханаомэ Кид и не отпускала.

Да, именно так все и было. Отец ни раз рассказывал ей историю великого мученичества, когда в редкие для него дни свободного от работы времени он забирал на рыбалку маленькую дочь, горящую энтузиазмом всезнания.

Около четырех ста лет тому назад значительная площадь полярных льдов растаяла. Таившаяся под мертвыми снегами рать смертельной заразы чумным роем окутала значительную часть срединного материка, чудом миновав центральную всегломерацию, – все, что было южнее ее, перестало существовать. Когда, казалось, непобедимый штамм был повержен бодрствующей днями и ночами биоинженерией, а в подвергнутых заражению зонах развернулись санитарные лагеря с фармацевтической надеждой на исцеление больных, человечество внезапно сотрясло зловещее бедствие, явившееся биологическим отмщением за своих вирусов-предшественников: «слепая ярость» обращала людей в лишенных сознания живых мертвецов – она была тем самым вовремя незамеченным естественным биологическим оружием природы, которое вознамерилось отомстить людям за надругательство над ее пятью стихиями-детьми. Зараженные лишались зрения, их речь становилась бессвязной, в итоге опускаясь до обезьяньего уханья; волокна мышц укреплялись язвами безжалостного вируса и толкали больных на неконтролируемое насилие. В конце концов, человек, когда-то собиравший сферу Кубира за двадцать секунд, обезумел и стал бросаться на людей, растерзывая в лоскуты мяса любого попавшегося под руку. Население большой части срединного материка либо обратилось в зомбированных паразитов полярного происхождения, либо пыталось выжить в подверженных риску биологической угрозы зонах, не имея возможности покинуть территорию, так как военные силы центральных земных властей установили карантинную зону по ее протяжному периметру: ничто живое или мертвое не имело право пересекать строго прочерченную научным благоразумием линию, отделяющую людской род от неминуемой погибели.

Когда сдерживание было признано слишком затратным и, по сути, всего лишь отсрочивающим десяти процентную вероятность проникновения заразы через кордон, совет комиссии по военным делам, минуя заседание Синклита Осевого Полиса и слушания Общественного Надзора, схватила руку всегломерационного советника – теперь его имя едва вспомнит самый прилежный современный школьник – и нажал ею на запуск ядерных снарядов. В отличие от планетарного лидера, ракетоносители с их немой от железной непробиваемости категоричности, как ни крути, нельзя было посадить на стул перед оскорбленным лицом человеческой нравственности и придать общественному дознанию.

Небесные световые шоу созвездий, сверкавших в глазах космологов, или пролетавшие мимо Земли болиды-путешественники заменило серией режущих отблесков ядерных грибов. Многое в ныне называемой концентрационной зоне тогда было стерто в порошок: людские надежд испепелялись с примесью рассеянных на ветру тел. Люди, пережившие ядерную бомбардировку, продолжали выживать, из раза в раз безрезультатно пытаясь сбежать из пораженных зон. Каждая ночь же для них была как последняя: после того, как лучезарный посланец прощался с пустынными набежчиками, ускользая путеводным множеством рук за горизонт, люди, превозмогая грузность век, блюли  ночной дозор. Под покровом ночи пустынных набежчиков (а их так стали называть жертвы грабежей, по року судьбы попавшие в пораженную зону) терроризировали мертвецы, эволюционировавшие под воздействием ионизирующего излучения: кровожадные, смыкающиеся на сонной артерии зубы только лишь укрепляюще забагровели от спущенной на них эквивалентной дозы.

Люди в этих местах выживали как могли, средства существования теперь потеряли границы морально допустимого и непозволительного: все, что добавляло день на календаре, лишенном в апокалиптическом беспорядке счета суток, смиренно оправдывалось, даже если сам акт спасения был достигнут неприемлемо гнусной, в понимании обычного жителя Земли, бесчеловечностью. Поэтому, по злому умыслу, невезучие оказаться в пораженной зоне попадали на уязвимое со всех флангов место между молотом и наковальней – на крики о помощи никому так и не приходил немногословный воин дорог, сохранивший трезвость суждения о добре и зле.

Странный звук раздался из кустов.

Огненная струя жидкости выбросилась из брандспойта огнемета: габариты оружия не уступали крупнокалиберной винтовке. Смесь загущенного металлами напалма нарисовала пламенную дугу, ее горящий занавес почти закрыл захватывающий вид на древние дома-могильники вычеркнутого времени. Для большей уверенности в непогрешимости внутреннего вычислительного ориентира Бэа посмотрела на индикатор заряда фотовольтаического элемента, заряжающего насос для подачи драконьего коктейля. С поправкой на облачную непроглядность, энергии оружия все равно еще хватило бы на две минуты непрерывного пользования.

То, что мгновение назад посмело шевельнуться за толщей листвы, теперь наверняка лежало обугленным с хрустящей корочкой для одичалых собак, которых Ханаомэ Кид также приметила, когда «Новые Фронтиры» приземлился на контрольную точку.