Текст книги "Дериват"

– Что же вы тогда в противоположность одной абсолютизируемой свободе узурпируете другую? – прервала оратора теперь отчетливо видимая фигура, вместе с остальными ей подобными она образовывала одну сплошную линейку полисных политиков на балконной выемке. – Ваша сторона намерена опустить уровень приема беженцев с южный зон до скудных двух тысяч в год.

– Все верно, мистер Грейндж прав, – подхватил за сокомандником Топ Моул. Он по-прежнему не ощущал возврата непринужденной речевой твердости из-за недюжинной способности Вуменхэттена убеждать в объективности изгибаемой им линии – даже если ты возглавляешь стан его идеологических противников. Но специальный верховный скаут не позволил арьергардному бою собственных убеждений утонуть в отступлении – и тут он ударил: – Я напомню, мистер Вуменхэттен, что именно отказ соблюдать установленные центральным домом квоты по приему бедствующих обитателей южный зон был краеугольным камнем, заложенным в фундамент документа о независимости вашего государственного образования. Объясните мне природу таких двойных стандартов, господин министр по внешнедипломатическим вопросам.

– Я без зазрения совести отвечу, мистер Моул, – тут же, не торопясь, растягивая выговариваемые слова раскатами скалки по тесту, Далвин был, как никогда, предельно четок и откровенен; обычно сие качество служит менее опытному политику дурной славой. – Наши закрываемые перед беженцами врата мирного прибежища, по сути, символизируют неприятие той политики, коей Земной Объединенный Полис уже столетиями придерживается в отношении южных зона. Зачем мы отчуждаем людей от их дома, лишаем родословной не менее богатого культурой народа южный зон? Какой смысл в том, что самобытность народа будет растворяться в урбанизированных городах краевых всегломераций, где потопом рабочей суеты давным-давно смыта, приведена к единому знаменателю любая форма нац-идентичности? Разве вы не видите? – нехарактерный для уравновешенного темперамента Далвина резкий взмах руки в сторону потолка устремил взгляды политиков на указываемую цель. – Мы с Вами вместе сейчас пришли в это место с улиц беспощадно кибернезированной реальности… путем ввода тарифов на продукты творчества хороним тут последний оплот человеческой тяги чувствовать, тем самым еще более безотзывно отдаем людскую природу, почти потерявшуюся в непроходимых коридорах муравейника, на съедение цифровой пустоте.

– Прекратите сгущать краски, мистер Вуменхэттен, – чуть было не возмутился оппонент, но уперся в неостановимую машину активизировавшихся инстинктов Далвина: это были врожденные инстинкты разумного существа, взбунтовавшиеся от угрозы разлуки с кровным миром – их плотское волокно переплелось с аппаратным красноречием в композитный сложный колос и не отступало. Все знают, что делает загнанный в угол варварами зверь.

– Мы же, Независимые Звезды Континента, напротив, инициировали программу по направлению помощи и созданию промышленно-интеллектуальных хабов, призванных вернуть мир в южные зоны. Мы не станем абсорбировать не без того угнетаемый народ по причине проявления уважения к особенностям южных зон, о которых, видимо, центральный дом представителей ЗОП решил забыть.

– Особенности южных зон? – балконы, выступающие на стороне Топ Моула, вновь занервничали в нескрываемом возмущении. – Там, где перекочевавшие из концентрационных зон пустынные набежчики устроили рассадник вооруженных нападений, убийств, грабежа и тому подобных бесчинств? Вы об этих особенностях говорите, господин министр?

– Мы сделаем все, чтобы вернуть туда мир, – Вуменхэттен чувствовал, что патронташ аргументов иссекается. – С помощью Земного Объединенного Полиса или без. Теперь возвращаясь к недопустимой творческой зарегулированности и вытекающей из нее более серьезной проблематике социокультурной уживчивости с системами цифрового нейроэко– пространства, такого же неотделимого аспекта нашей с вами жизнедеятельности. Здесь власти нового независимого государства выступают только за равнодолевой баланс существования двух осей общественных координат – без перекосов в любую из сторон.

– Заканчивайте с этой софистикой! – все тот же голос с противоположной оратору галерки продолжать неистовствовать. – Ваши граждане, сами не осознавая этого, лишают себя привилегий Объединенного Полиса. А вы тут медоточивые фразы отвешиваете!

– Беспардонный наглец! – теперь галерея, оберегавшая тылы Вуменхэттена, обрушила волну критики на противоборствующие балконы. – Неудивительно, что именно отсутствие разума центрально-осевых синклитсменов направило решающим голосом корабли «Световых горизонтов» в путь, откуда нет возврата!

– Учитесь слушать! – поддержал кто-то другой из стана новообразованного государства.

– Как вы смеете упрекать нас во всеобще принятых директивах! – ответ не заставил себя ждать.

– Сидите и не вставайте лучше! – вступил в полемику другой.

– Какой позор!

– И это мы-то еще лишены разума?!

– Лучше бы и не приезжали, а сидели там – на своем медианном материке!

– Цирк тут устроили, понимаешь ли!

Парламентское помещение Синклита в Мэго превратилось во взбаламученный внутренними междоусобицами улей, где в ход шли самые острые жалящие упреки. Политические ястребы и волки обеих сторон сгущали панораму идеологической баталии разгоняемыми роями чумных словесных артобстрелов. В центре поля боя полководцы покорно отдались военизированному сполоху их гарнизонов, как бесчестные вожди, смирно наблюдавшие за отправленными ими на заклание детьми, что окрепли силой, но пока еще не умом.

– Хватит! Тишина! – голос председателя экстренной Земной комиссии по выходу отрезвил переполошенный дом политических деятелей. Эта безэмоционально приказывающая грубая громада поистине судейского волеизъявления дала бесноватой арене непримиримых интересов понять, что еще живо и долженствует беспристрастное око арбитра. – В легком недоумении нахожусь я от того, что восемьсот с лишним взрослых мужчин и женщин делают все возможное, чтобы их граждане, чьему благоденствию синклитсмены обязаны служить, остались с разбитым корытом. Сегодняшними слушаниями мы еще дальше ушли от фидуции. Только ее беспрекословное достижение будет являться гарантом соблюдения принципа существования института государства ради жизни его народа, не иначе! А Вам, мистер Моул и мистер Адамс, позор за то, что не обучили коллег, взявших ответственность нести в своих устах голос людей, манерам дипломатической вежливости и чиновнического профессионализма.

Словно выруганные мальчуганы и обиженные девицы, синклитсмены, все до одного, проглотили отсохшие от залпового перекрикивания языки. Далвин Вуменхэттен прочувствовал, насколько сильно он всех подвел неспособностью свести концы с концами и в каком галактическом отдалении по-прежнему он находится от грезимого идеала договора о выходе северо-западной всегломерации из состава Земного Объединенного Полиса.

– На этом текущая сессия официально объявляется закрытой. Надеюсь, в следующий раз вы будете думать, прежде чем что-либо сказать.

Барабанная дробь, занавес укрывает порнографический разврат оцепеневших от дискуссионной импотенции истуканов, где, вместо образованных ударами ядер воронок и слегших солдат в разворошенных латах, пророненный политиками всего мира стыд усеял мраморные полы парламента.

***

Узкая прорезь арочно-гравитационного сооружения лениво выпустила из шлюзового отсека широчайшее полотно катаракты. Могучая масса воды скользила по арке плотины и, подходя к основанию, обрушивалась на головы жителей Нового Дэ’Вона. Лат-скайстер Ишиму-Спроул попал под раздачу водоската, угодив точно под экстремальную точку несущегося сверху-вниз напора – машина будто бы заранее высчитала момент встречи с приливной канонадой. Тем временем дождь пробил очередную серию дробного разброса по внешней обивке транспортного средства. Именно характерные крупинки моросящего дождя, а не водопадный настил попал в лат-скайстер – не было никакой плотины…

Пространный сток феноменального викторианского водопада устремлял миллионы кубометров фотофоретических проекций прямиком в неоновые жерла мегаполиса: бьефом было петабайтное водохранилище, оно пропускало цифровые потоки видеоинсталляции через контрфорсы удаленных серверов. Типичная голографическая реклама какого-то гидроэнергетического концерна раскинулась во всё ста восьмидесятиэтажное здание, коими был усыпан светодиодный покров пульсирующего города, как блохами на шерсти дворняги.

Многочисленные коробки, фасады которых охватывали люминофорные рекламы, сменялись друг за другом на глазах у Крео Спри: ему казалось, что он пролистывал их, как вкладки сенсорного экрана. Сплошная вереница светлячков с небольшими прорезями темноты между ними оставалась позади скайстера, и, сколько бы сверкающих жучков летящий сквозь ночь лат ни миновал, конца им не предвиделось. Настоящая головокружительная акрофобия от утопающего в бесконечность пространства. Его несменные постояльцы красно-оранжевыми, лазурно-зелеными, вишнево-малиновыми, местами даже фиолетово-пурпурными на грани индиго – словом, самыми усыпляющими оттенками флуоресцентных садов цифрового греха – тенетами облепляли квадратное горло этого горизонтального колодца без дна.

– Значит, ваша экспедиция особым успехом не увенчалась? – Кюс-Лэх сидел на пассажирском сидении. Вместо надоевших пейзажей ночных улиц он изучал пилота, как будто впервые видел его. – Как ты говоришь называется это племя, Спри? О-Кама?

– Акама, – Крео прильнул к окну и включил автопилот. Огни зданий ускользали за корпус скайстера, как фотографии жизни, пролетающей перед глазами. Еще одна, казалось бы, заставляющая жадно дышать жизнью вереница событий в концентрационной зоне – однако по возвращению в привычную жизнь, оказывается, тебе уже миновало за тридцать, а ты все такой же беспомощный и одинокий. Твой единственный близкий – монолитное безмолвие, в стенах которого путевой календарь неостановимо лишается листков отведенных тебе дней, как береза своего сердоликового покрова осенью. – Такой народ в южный зонах.

– Я-то думал, вы полетели в концентрационную зону. А все оказалось намного проще. Эх, жаль. И что в итоге-то? Забытое кладбище радиоактивных отходов? Неудивительно, что люди массово бегут из южных зон. А у этих племенных бедолаг от эквивалентной дозы наблюдались физиологические аномалии? Лишний отросток или, куда феноменальнее, наличие телепатических наклонностей?

– Нет, никаких мутаций. Обычные бедняки из южный зон. – Вся экспедиционная команда договорилась, что информация об обнаруженных техногенных реликтах и связанных с ними наблюдений не выйдут за периметр комиссионных коридоров центрально-осевых властей. Шнур из самоуправляемого плазменного сгустка дейтериево-тритиевой изотопной смеси по-прежнему не был понятен даже привлеченным Ханаомэ Кид консилиумом самых живых умов по направлению ядерной физики. – Да и вообще просочившаяся в сеть утечка – ничто иное как газетная утка. В этом участке южной зоны на десять тысяч квадратных метров раскинулась свалка токсичного шлама. Кто-то сбросил туда фонящий мусор: может пустынные набежчики, а, может, обычные поселенцы южный зон. Они лучше знают, как утилизировать отходы у себя дома, – Спри изворотливо подбирал отгораживающие от истинны лукавства: он боялся, что прыткий ум юноши, на чью долю посыпались сетевые догадки и предположения, выдаст разоблачительное резюме. – Что ты имеешь в виду под «намного проще»? Знаешь, не каждый может даже и такое путешествие себе позволить.

– Будет тебе! Говоришь как почувствовавший надломы в спинном хребте старик. Вот те же дальневосходные мудрости о пути воина или как их там называли? Ты мне сам говорил.

– Бусидо.

– Верно, бусидо. Вот там по-настоящему поразительные рассказы, и никакого тебе «намного проще»! Так вот одна из историй, которую Ваш покорный слуга вычитал из проспекта школы Ё О Ну Мэ. Ты же сам должен знать такие вещи! Она повествует о самоотверженном подвиге буси, вступившим в бой с пылающими пастями многоголового пожара, чтобы спасти историю господина. Это была схватка не на жизнь, а на смерть.

– Теперь понятно, почему девчонки толпами тебе на шею вешаются. Ты с таким же пылом объясняешься им в чувствах? – Спри кинул одухотворенному жеребцу безобидную улыбку.

– Ой эти девчонки. Ну давай о чем-то менее утомительном! Так вот, – юноша перевоплощался на глазах: вот он вскипел извергающим пары чайничком, как уставший от половодья женских восхвалений в свой адрес ловелас; вот он, буквально за секунду, вновь предстает умудренным вопросами богоборчества бардом, а колыхание пламени в выдающих его неподдельную юность глазах задает ритм древнему рассказу о самопожертвовании буси – как будто сперва были глаза, а только потом сам подвиг воина.

– Да, прости, конечно. Продолжай.

– У воина был господин. Не мудрее других вельмож, но и не глупее ему подобных. Богатый, добрый, местами простодушный, но искренне любящий свою семью и чтящий родословную среднестатистический дворянин. Но вот применительно к служащему в его дворе войну любая словесная конструкция с частицей «средне-» покажется уничижительной, зная, что ни один поэтический фортель не вместит в себя масштабы проявленной им преданности. В имении господина всполохнул адский пожар.

Крео вспомнил пересказываемый Кюс-Лэхом подвиг, но он не остановил мальчишку. Еще он вспомнил ту злосчастную ночь, когда они вместе с Кюсом ехали по шоссе на колесной тяге лата под неслышимое дыхание электродвигателя, а заснувший за рулем левитирующего на магнитной подушке гранд-скайстера дальнобойщик всплыл перед мужчинами на расстоянии пятнадцати метров – тормозной путь был куда больше. Об этом Крео тоже не сказал: ни ехавшему с ним со спортивных состязаний по гимнастике сонному мальчишке, ни его отцу, мистеру Бэжамину Дэну, сжимающему кулаки перед трансляционным экраном, каждый раз, как под мертвым хватом его сына проминалась перекладина, а магнезия создавала облака аэрозоли, ее сухость чувствовалась даже через полупроводники дисплеев.

– Буси без колебания бросился в плавившийся на глазах дом. Когда-то поддерживающий конструкцию брус капал жгучими углями ему на плечи, дрова же для топки, укрывавшие воина теплым одеялом в непогоду, вцепились удушающей дланью угарного газа ему в глотку. Но он нашел библиотеку, выглядел фамильную книгу его господина. А затем…

Он понял, что бежать некуда, буси оказался заперт в кроваво-желтых стенах пламени дракона: Спри, про себя, следовал за пересказом Кью.

–… Он осознал погибельную участь своего имени, враг застал воина врасплох. Бежать было некуда: огнедышащее чудище воспламенило все вокруг, кольцо пожара съедало нетронутый островок, с каждым отхваченным куском пола приближаясь к воину. У него был только меч и клятва, данная господину, клятва – превозмогающая любую боль и страх…

Он вытащил тати из сая, посмотрел в будущее нереализованной жизни с так и ненайденной любимой, смирился с жертвенной необходимостью и… – Крео намеренно ждал, когда Кью дойдет до вычерчиваемого в собственных чертогах памяти рокового поворота. Он не торопил события – он растягивал наслаждение от каждого мгновения в предвкушении напрашивавшейся жертвы.

–… Он вытащил тати из сая и распорол себе живот, куда спрятал родословную господина и, тем самым, спас от беспощадной стихии огня священную для оберегаемой им семьи книгу.

Смирился с жертвенной необходимостью и… разорвал петлю.

–… Когда тело нашли, не сразу выяснилось, что книга располагалась внутри обугленного трупа. С тех пор ту родословную называли Кровавой.

«Находилась внутри трупа» – вслед за юношей Спри безмолвно закончил историю на общей кульминирующей точке.

– Кстати, вот здесь мне и надо выйти, – гимнаст-романтик, а по совместительству еще и дьявол сладкоречия, показал рукой на желаемое место посадки. Спри покорно дал крен вправо.

Ишиму-Спроул почти опустился на асфальт.

– Не надо, я сам, – проследовавшее подмигивание Кью хлестнуло по водителю своенравием сорвиголовы. «Хотел бы я взять этого парня в концентрационную зону и показать те чудеса потерянных в истории эпох» – проскочило в голове у Спри. – Люблю высоту, знаешь ли.

Девятнадцатилетний мальчишка спрыгнул с трехметровой высоты и поднял голову в сторону открытой двери, откуда только что вылетел.

– Не забывай про наш уговор, Спри! – не успевая прикрывать глаза от усердно пробивающихся к лицу осадков, Кюс между выкрикиваемыми отрывками слов глотал хлопья огрубевшего дождя. – Надеюсь, ты будешь болеть за меня… а когда я выиграю земное первенство… а ты будешь сидеть на трибуне среди ликующей толпы, все так же неустанно переживая за мои успехи… я снизойду и, только, – бард, переместивший свои пламенные речи на улицу, не выдержал и прикрыл лицо рукавом насквозь промокшей куртки, -… последний зритель покинет арену… подойду к тебе, хвастаясь полученным трофеем, и разрешу перестать за меня болеть.

– Потому что все уже будет позади, и мы с тобой станем победителями, – Спри высунулся из кабины со стороны пассажирского сидения; его мироощущение как-то умозрительно пошатнулось. – Аккуратнее там!

– До встречи, Спри!

Лат-скайстер оставил позади себя площадь вместе с самим Кюсом, но мысль о том, что парень, кажется, с точностью воспроизвел – в идентичном порядке – раннее обращенное в операторской тому же бусидо пожелание, вцепилась в периферийные мыслительные процессы Крео, и не желала отступать.

«Он вытащил тати из сая и распорол себе живот», Спри крепче сжал руль Ишиму-Спроул, думая, что тот вслед за ушедшим из-под ног миром выскользнет у него из рук, и направил скоростной крейсер в стиснутые неоном лабиринты сырого муравейника.

***

Едкая пустота покалывала руки Спри. Ощущение, когда при себе не оказывается непременного атрибута, неотступно тревожило бусидо в манере истеричной женщины. Оно донимало и пилило мужчину за неуклюжую растерянность, коей залилось его лицо до момента просветления. Кочевник – как он мог забыть о тати бусидо, его ангеле-хранителе последней инстанции.

Ковка меча являлась особым искусством, требующим отточенного самообладания, ну а Кочевник был сотворен самыми безмятежными руками невоспетого кузнеца в печах Пяти Лепестков: его стальное лезвие безупречно легировали наиболее прочными металлами – в отличие от неряшливых мозгов Спри, в память которым примешались опилки да солома.

Крео вспомнил, что тати был отдан им же на хранение мертвому в настоящий момент мастеру Ё О Нэ Ми.

Буси вытащил тати из сая и распорол себе живот.

Лунный свет уполовинила лестница в цокольное помещение: хрупкая полоска отсеченного лучика подсвечивала путь в подвал морга, прокладывая бледно-голубую дорожку вдоль кафеля. Естественная помощь светила обрывалась у распахнутых вширь дверей, где искусственное освещение кварцевых ламп перенимало странника у лунных проблесков и провожало в подземное пристанище терапевтического ультрафиолета.

Крео Спри медленно шагал по плиточной мозаике, не озираясь на, казалось бы, подозрительные шумы, доносящиеся с лестницы. От лоснящейся белизны кафеля, к которой, ко всему прочему, примешивалась строгая текстура почти бесшовной кладки резало слизистую глаза; вдобавок синева электромагнитного излучения ламп сдавливала виски.

Буси-до преодолел гнетущий антураж вытянутого коридора и завернул за угол. Одна из секционных, примыкающих к длине грядой равноудаленных помещений, выделялась на фоне остальных: свет от процедурных ламп изливался через стекло на коридор. Яркость лучей подавлялась фильтром заслонявшей их по ту сторону окна ширмы, от чего откидываемые на пол тени судебно-медицинских экспертов, трудящихся за столом, казались зловещими куклами под управлением черта-чревовещателя. Только эта секционная выбивалась в световые ориентиры во мраке прохода, сзади разбавляемого ультрафиолетовым отсветом предыдущего коридора.

– Опять мальчишка, нашли на берегу бухты, – сказал один из живых представителей ночных постояльцев крипты. Это был, по всей видимости, высокий, надрессировавший себя хладнокровием медсотрудник. – Примерно, тот же район Бухты Ныряльщиков.

– Сколько ему? Опять меньше двенадцати? – второй коллега обладал менее сдержанной натурой – возможно, новобранец в судебно-медицинском стане.

– Десять исполнилось на прошлой неделе. Сегодня на опознании мать, зажав крошечную пятку сына, говорила об этом. В итоге, не устояла. Кропп еле успел уберечь бедняжку от падения.

– Твою мать… Какой же это уже по счету за последний квартал?

Спри не дождался ответа, отстранился от окна и проследовал вглубь тоннеля, света в его конце не предвещалось – напоминающий о неотвратимости своего применения морг без сантиментов знакомил будущего транзитера с условиями временной остановки. Будь воля смерти, она бы прямо там всучила Крео в его пока не обледеневшие руки ключи от апартаментной камеры с видом на тупиково-черное ничто. Буси-до решил, что, подавшись мыслям, можно свести себя в могилу раньше положенного срока и пошел дальше.

… распорол себе живот, куда спрятал родословную господина.

– Аполло, камеры наблюдения надежно дезориентированы? – Буси-до стоял напротив очередного зала для вскрытия тел, куда, по его требованию, омнифрейм, путем многослойной аферы с больничными службами новодэвонской агломерации, поместил тело убитого учителя дальневосходного боевого искусства. Номерное обозначение двери было таким же масло-масленым обозначением, как и слабый шлейф фенола в морге, тянущийся из занятой сотрудниками секционной. Одно только успокаивало Спри: он – не без помощи находчивого Аполло – не позволил бальзамирующему средству добраться до мастера-Сикэнна Ё О Нэ Ми.

– Подтверждаю, хозяин, – с небольшим лагом отозвался омнифрейм. Его нехарактерный подбор синтезированных голосов показался Спри странным. – В соответствии с дежурным расписанием, по пятницам медицинский персонал освобожден от исполнения осмотра всего больничного заведения. Один андройд-синтетик и рой управляемых ИИ роботов-медсестер меняются с людьми по графику два через два – так постановил профсоюз занятых в медицинской отрасли при Общественном Надзоре Нового Дэ’Вона.

– Хозяин? – отделался легким удивлением Спри. – Никогда не замечал за тобой столь кротких манер. Роботы ведь не явятся сюда?

– Упс, – еще более незнакомо прозвучал Аполло.

– Упс? Так ладно, поговорим о твоем поведении, когда вернемся.

Мужчина прикрыл за собой дверь. Он обогнул операционный стол, после чего жестом пальцев правой руки надул сферический комок, на что аукнулась умная система освещения и в плавном нарастании подала слабенькую тусклую подсветку по боковым панелям зала. Спри встал у черной оболочки, под которой был скрыт до сих пор не подвергнутый аутопсии Ё О Нэ Ми.

Буси-до хотелось, чтобы пакет зашелестел, а тело его учителя освободилось от стигийских кандалов. Впервые за столь длительный срок проявленное сочувствие, задался вопросом Крео. Или по-прежнему неугасший импульс чувств, усиленный предсмертными признаниями мужчины и женщины в комнате обслуживания под вопли Атласа. Возможно, украдкой он замаскировался под иные эмоции. Импульс, которому он упрямо противился инерцией бесплодного волчьего одичания.

– Он ведь будет изрядно попахивать, да, хозяин? То есть, Крео. – Пока омнифрейм блуждал в трех соснах, подбирая ответ, Спри снял магнитную ленту с прорези и распахнул сумку с человеческим телом.

Омнифрейм не удосужился рассказать своему оператору о том, что родственники Ё О Нэ Ми, в частности, его сын, какую неделю уже не могли отыскать тело старца. Аполло тщательно усыпал песком бюрократических неурядиц каждый шаг по перемещению покойника из отделения в отделение, запутывая тропинку из следов непонимающим менеджерам медкорпорации. Если бы Спри уделил минутку логическому мышлению, он бы с несказанной легкостью обнаружил столь очевидный факт как наличие родственников и их заинтересованность в церемонном погребении Сиккэна – однако мужчина слишком сильно отстранился от института житейский забот. Невосполнимо велик был разрыв между ним и мирским бытом, где домашний очаг наделял энергией любви членов семьи: рассудок этого жалкого получеловека оборвал все артериальные пути к увещевающему принять его тепло сердцу. Поэтому, с первого взгляда, обыденный, но при этом императивно первостепенный союз кровных уз являлся для паразитирующей черты Крео все теоретизировать не больше, чем социальным конструктом. Спри поклялся сам себе и чести связывающего его с Сиккэном искусства, что попрощается с учителем первым.

– Разумеется, он будет пахнуть, – Спри смотрел вглубь Сиккэна, хоть и его распоротый поперек живот был сшит бригадой скорой помощи или кем-то другим на месте. Безуспешные попытки спасти заранее продумавшего свой символичный уход мастера. Внутренний взор Крео явил картину самоумерщвления. Вот оно то самое сэппуку, неоднозначность которого неоднократно поднималась в ходе их бесед. – Значит, ты все-таки решился на это, старик.

– Это все, что ты хотел сделать? – Аполло звучал невежественно и словно куда-то торопился.

Спри пришел сюда, во-первых, чтобы проститься с учителем а, во-вторых, узнать судьбу Кочевника: послушник дальневосходной школы занес руку над веками мастера (он не прикасался пальцами глаз, боясь попасть впросак от возможной дактилоскопический экспертизы) – первый пункт ночного визита можно было заштриховывать грифельными зигзагами. Выполнено. К сожалению, успехом не увенчались поиски тати; глухой вакуум парализовал центры мышления Крео, мозг бусидо отказывался распознавать в ситуации намеки на связь с местонахождением холодного оружия.

Буси без колебания бросился в плавившийся на глазах дом. Что-то всколыхнуло на закромах абстрагированного отрешения, пока мозг Спри отмокал в ванне дедуктивного разбора. Он нашел библиотеку, выглядел фамильную книгу его господина. Что-то витало в воздухе и удушливо напрашивалось на каприз быть замеченным. Спри продолжал отметать одну теорию за другой не в состоянии выложить из блестящих камушек очевидный рисунок мозаики. И вдруг рассказ Кюса-Лэха взял его за руку и повел по непротоптанной дороге, окаймленной колышущимися на ветру горящими злаковыми полями из той самой истории.

Он осознал погибельную участь своего имени, враг застал воина врасплох. Бежать было некуда.

– Ты сильно занизил пульс. Что-то не так, хозяин? – заботы омнифрейма остались без внимания.

Что-то, действительно, было не так. Что-то не так было с телом: грудь парадоксально острыми бугорками выпирала кверху. Что-то совершенно незнакомое читалось в опущенных веках мертвеца: Сиккэн будто бы торжествовал и, как монументальная эффигия на надгробье рыцаря с золотым сердцем, благодарил судьбу за то, что она отпустила его с миром. Что-то шершаво-неровное было с текстурой мешка: полиэтиленовую черноту будто на миг рассеяла рука из мира живых, а поглощенный тканью смерти нежить должен был исполнить заключительное предназначение.

… огнедышащее чудище воспламенило все вокруг, кольцо пожара съедало нетронутый островок… Крео Спри почти вплотную встал у стола… с каждым отхваченным куском пола приближаясь к воину.

– Да, малыш, тут что-то действительно есть. То, что Ё О Нэ Ми должен был сохранить только для меня, не нарушив уложения бусидо, которым он всегда мечтал жить, но не имел на то морального права.

«Когда воин, буси, понимает, что его честь осквернена, он совершает сэппуку» – из оков памяти посыпались воспоминания о последнем разговоре с учителем. «Что это из себя представляет?» – переспросил Крео. «Не имеет значения, бу Спри. Как ты видишь, ни я, ни мой сын не смогут следовать бусидо. Но я испытываю гордость за то, что не чужой мне человек близок стать тем, о чем я теперь не посмею и мечтать в сумерках ночи. Я лишь имел наглость преподавать ремесло.»

У него был только меч и клятва, данная господину, клятва – превозмогающая любую боль и страх.

– Что ты собираешься делать, Крео? – омнифрейм мешался, как те сгорающие от любопытства озорные мальчишки, которые недостаточно высоки, чтобы – даже подпрыгивая – усмотреть за спинами взрослых обсуждаемый секрет.

Спри не ответил, он взял слившийся с глянцем миски скальп и навис над воином, спящим в глубокой тьме. Буси-до слышал сквозь время, как ассасины мчались к кабинету Сиккэна, обнажая клинки с мыслью отхватить наибольший кусок. Возможно, было все так, а, может, и по-другому: Спри не знал наверняка, как «уходил» Ё О Нэ Ми, поскольку сам в тот момент бился за собственную жизнь.

Он вытащил тати из сая и распорол себе живот, куда спрятал родословную господина и, тем самым, спас от беспощадной стихии огня священную для оберегаемой им семьи книгу.

Крео прошелся лезвием хирургического инструмента по шовному следу – стенки человеческой плоти распахнулись, и взору мужчины явились сверкающие нагромождения внутренних органов. Спри поднял глаза на обездвиженное тело, выпрашивая у намертво сдвинутых век разрешение сделать то, что было необходимо – однако глаза Сиккэна, казалось, благословили грешника еще задолго до того, как он явился в секционную. Ё О Нэ Ми ушел из этого мира с лицом, одобряющим ужасающий замысел, разгадать который он доверил своему последнему ученику.

Спри окунул руки в кровавый сосуд. Скользкие мешочки с рыхлостью, цепочки сырых округлостей – что только не попадало ему в руки. Крео намеренно отвел глаза. Он по-прежнему смотрел точно в закрытые очи учителя, его руки сами по себе гуляли внутри тела. Где же то, что налетом легкого наития мельком показалось Спри среди строк крутящейся по кругу истории о сгоревшем воине?

Как гром среди ясного неба, правая кисть Крео, отодвинув очередное склизкое препятствие, почувствовала неорганическую твердость. Рука нащупала знакомые выемки. Буси-до без лишних раздумий ухватился за стальной рудимент и с ювелирной строгостью потянул рукоятку на себя.

Руки вынырнули из алого бассейна, вместе с ними из утробы выбрался и сам Кочевник. Вооруженный мечом грешник перебрал грани цука и уставился на свое искаженное лицо, по его искривленной лезвием физиономии скатывались кровавые потеки. Спри вспомнил, как он давал клятву избавить меч от его губительного реноме – известности переходить из рук в руки чаще, чем солнце восходит на востоке.

Когда тело нашли, не сразу выяснилось, что книга находилась внутри обугленного трупа. С тех пор ту родословную называли Кровавой.

– Это просто невозможно. – Алый ручей окончательно смыл лицо Спри с моноути.

Может, на этот раз после того, как тати был облит кровью таинства, судьба проявит благосклонность к нему? Может, грехи за столько забранных жизней были отпущены клинку, как и духу Ё О Нэ Ми за исполненный долг? Меч был крещен в сосуде своего прежнего хозяина, но навряд ли это освободит его от первородного греха, все-таки постановил Спри. Перед ним вновь предстало предзнаменование Сиккэна, неизбывным грузом втиснувшееся в подкорку: