Текст книги "Дериват"

Дмитрий Олегович Котенко
Дериват

Посвящается Зи Ла Се

Пролог

Человек без имени от отчаяния неутешительного провала своих скитаний, изначально имевших обведенную абрисом инфернальных искр форму, прищурил глаза. Он отчаянно пытался придать им резкость, невзирая на ослепляющее неистовство спектральных линий звезды, что силой бессовестного гиганта Гаргантюа по-узурпаторски обрушила фотоны на местное царство песка. Откуда оно тут нависло, с этим злым укором сплошного желтка, с этим человеконенавистничеством в своем единственном оке? Непонятно.

Солнце ли это на пике существования? Звезда в апофеоз своей длящейся на протяжении десяти миллиардов лет партитуры? Ее кантата из обжигающей сонаты гелия и сгорающего в нем вокала водорода затуманивает глаз. И как только последняя частица газа окунается в небытие ядерной реакции – словно капля масла, пробивающая на своем пути пространство, достигает чуть вязкого блаженства дистиллята, эффектно разбрызгивая в сторону себе подобных, или вовсе растворяющийся в последнем звоне струны виолончели кульминирующий фальцет, способный пробудить в чутких сердцах экзальтирующую реакцию, – изотермическое гелиевое ядро титаническим обелиском заполоняет все сущее.

Но его, Солнца, здесь не может быть. Разве в своих глубочайших снах, в ниспадающих жерлах мечтаний человек не покидает на безызвестный срок область своего существования, чтобы босыми, отдающими необъяснимо голубым свечением ногами явственно пройтись по поверхности Terra Nova11
  Новая земля (англ.)


[Закрыть] и наблюдать события столь быстрые, что они практически не случались вовсе. Что же это, может, Альдебаран или родная Альфа Центавра, а то и потерянная в десятках световых лет звезда Арктур? Иного обоснования мертвому властвованию охристо-багрового безмолвия в несуществующих долинах ослепленный Aгасфер не находил.

Человек без имени очерчивал глазами контур смыкания небосвода с краем земли, вырисовывая четкие линии обзора поверх знойного воздуха, бурлящего вдали этого засаленного края бесплодия. Будто насквозь заржавевший, но еще не отслуживший срок жизни перископ, которым были глаза Aгасфера, со скрипом в жилах описывал воображаемые дуги своим взором, так и не цепляясь ни за что, что могло бы явить собой искомое: ни высыхающие по десятому кругу кактусы, могильными камнями орошающие свое мертвецкое призвание по песочным хребтам дремлющего безумия, ни громадные тени грифовых крыльев, веером из остриев бороздящие невидимые полосы по земле. Внезапно он прозрел – словно сами погребенные с незапамятных времен мертвецы, чьим постоянным пристанищем стала стигийская почва этого котла преисподней, обезумев от шумливого топота Агасфера по жесткому суглинку, служащему проклятым душам покрывалом, вырвались на поверхность и дугой окружили его, приговаривая на ухо то, что он боялся принять как данное. Уставившись в растянутый до бесконечности обоих краев аквариум небесного мира, человек без имени наконец признал, что все это – и палящий Красный карлик, и бесплодные земли с караулящими их крылатыми невидимками, а также доносящиеся из-под земли неистовые вопли о помощи, вибрация которых заставляет трястись полные яда кактусы, – все это давным-давно стало одним единым, слилось в пронизывающее каждую частицу сплошное зло. Даже на секунду мелькнувшее у горизонта очертание человека в черном, преследуемого все это время Aгасфером, не разуверило его в подлинности вездесущего зла – оно хотело обмануть странника, показать, будто бы только человек в черном есть его конечная цель расправы, утаивая, что жаром замыленная вдали фигура – лишь один из многих ликов зла.

Под ярмом столь внезапного волевого опустошения человек без имени не успел даже осознать свое нынешнее положение, как смердящие мраком щупальца бездонного рока расползлись у Агасфера под ногами, уже готовясь схватить героя в царство мук и отчаяния. Но тут все мироздание сотряс Взрыв.

Земля под ногами мужчины всколыхнулась – она никогда не была так жива; все, что обитало в пластах породы, забурлило и растеклось по жилам геологических ловушек – оно никогда не чувствовало себя живее. Шпарящая волна поднятой пыли рябью пронеслась по пустыне, ведя за собой явление неописуемой, но фатальной красоты: стена непонятной магматической субстанции заполонила все вокруг. Мерцающие огни протон-протонного цикла легким бризом ласково колыхали волосы Aгасфера, Aгасфера, нашедшего окончание своих скитаний – поверхность солнца. Прикоснувшись к этому природному чуду рукой, человек без имени перестал существовать, как и все случившееся. Наступила тьма.

***

Пустота… всеобъемлющее черное ничто, куда погружается умерший, настрадавшись от бесноватого танца на смертном одре в попытках зацепиться за необратимо ускользающее мгновение вдохнуть живую энергию в уже неживой опалый сосуд. Но там, где заканчивается жизнь, там, где организм впадает в немилость энтропии и все сущее погружается в слепое смятение, в самый неожиданный момент рассеянный сгусток энергии, осязая гравитационные приливы сквозь непроницаемую стену браны, подает первые признаки перерождения. Будто услышав отголоски сигнала пробужденного пульса, нарушившего однополосный ритм электрокардиограммы, изящный вальс энергии новорожденного космосом дитя забил ключом. Извилистые блуждания нескольких ручейков барионной материи грациозно впадают в устье бездонного колодца. Он захватывает в вихрь своего коловращения потоки горячего намагниченного газа и устремляет их к горизонту, горизонту, нещадно разлучающему дружбу в миллиарды лет двух не чающих души в друг друге компаньонов: магнитного поля и газа – и если первому черная дыра уготавливает роль лучезарного мученика, освещающего своим величием вселенную в оба конца нашей браны, то второго она бросает в пучину многомерной неизвестности, растягивая на световых скоростях в продольные нити и, в конце концов, расщепляя, стоит летящему потоку изувеченного тепла едва увидеть отдающую все оттенки белого игру световой палитры бликов. Приливные силы гравитационной сингулярности делают жизнь любого атома бесследной.

Часть 1. Благородный вор

Глава 1. Кочевник

You all, everybody.

Сквозь плотную пелену непроглядной дезориентации, навеянной утренним похмельем, напористо прорывался куплет знакомой, но по каким-то причинам померкшей в полузабытом сознании задиристой песни. Однако обрушившаяся, словно исполинская волна на мол, тяжесть век с успехом парировала атакующий маневр безызвестного в этом мире рок-певца, желавшего во что бы то ни стало сокрушить бастион непоколебимой тишины грез человека без имени.

You all, everybody.

Человек, не имеющий имени, вечный странник, преследующий сам себя, – такими именами величало во сне мужчину обезумевшее от эскапады гипногенных центров сознание.

Тело, обездвиженное временным параличом, нелепо распластавшись на кровати покорно лежало и тихими вздохами приветствовало утро. Он склонил голову к полу и принялся угадывать, ему ли принадлежат свисающие с кровати ноги, которые только что покинули тепло неостывшего от плоти одеяла.

Acting like you're stupid people,

Wearing expensive clothes

Всего лишь видение, думал он, как и любое иное, забываемое при первом же прыжке в воду повседневной рутины, будь то рабочей или житейски-бытовой. Однако пророческая, грозно отрезвляющая интонация безмолвной стихии, поглотившей Aгасфера миллиардом килотонн ионизированной плазмы, лишила самовнушение о незначительности пережитого кошмара силы убеждения. Раздираемый двумя переменными разных полярностей, герой, прорезая мыслительными приемами затвердевшую корку льда сонливости, выбрался из ее оков. Так он оставил свою безымянность на дне неизведанной бездны. Крео Спри, подобно величавому фонтану веток мирового дерева, расправил плечи.

You all, everybody.

За окном апартаментов на тысячу квадратных километров раскинулся ночной мегаполис, палитра неоновых светотеней освещала его бесконечные улицы. Источниками этого грандиозного представления были самые несочетаемые по фактуре, самые контрастные своей гаммой и самые несговорчивые предписанным профилем излучения. Фасады зданий взнуздали вездесущие блики органических светодиодов, раскинувших активную матрицу транзисторов под флерами рекламных дисплеев напротив. Самым примечательным среди этого моря красок был безудержный нрав всех излучений воздыматься ввысь, лишь иногда упираясь в карнизы и, словно распространившееся по масляному полу пламя, подсвечивая их изнутри. Однако в наблюдаемой разобщенности цветов каждого слоя города, абстрагируясь, Крео Спри находил неподвластную разумному обоснованию эклектичность, гармонизирующую структуру ландшафта.

Находясь внутри коробки апартаментов и смотря через прозрачную ткань стеклопакета, полусонному телу казалось, что весь мир сконцентрирован в его ладонях – испещренный шардами муравейник простирается под его ногами. Подумав о геометрии относительности наблюдаемых объектов, он с неподдельным трепетом осознал, что его мания величия – не что иное, как очередной самообман, навеянный наполовину дремлющим состоянием. Крео Спри сразу же представил себя мечущимся животным в одной из тысячи клеток тех самых шард, составляющих плато небоскребов: за ним запросто мог наблюдать любой другой нездорово бодрствующий от губительной бессонницы житель мегаполиса, на секунду возомнивший себя богом. Крео, щелкнув пальцами левой кисти, приказал механизированным жалюзи опуститься – домашняя система активизировала интегрированный модуль распознавания жестикуляции и плавным движением прикрыла вид на город штабелем серых планок.

Продолжала играть музыка. Крео, прорезав насквозь просторный зал лофта, встал спиной к разделочному столу и почувствовал, как едва осязаемый луч встроенного над окном кухни мини-проектора клубится иссиня-голубыми частицами светового потока над макушкой его головы. Мультимедийный прибор выводил голографическое отображение цифр в объеме, оставляющих небольшой зазор между своей три-дэ визуализацией и стеной. Четыре часа, семнадцать минут – указывала картинка.

Музыкальный фон почему-то в этот раз казался неуместным звеном в общей цепи утреннего пробуждения, хотя, как правило, он высоковольтной мощностью энергетика всегда наэлектризовывал мозг мужчины – для Крео это был взрывной импульс от хорошо отвешенной пощечины. Смущенный от потери хватки над собственной бытовой действительностью скиталец резким жестом левой руки описал в воздухе дугу с длинной чертой под ней – музыка тотчас же испарилась, не оставив даже гулкого эха, обычно ниспадающего в водоворот ушной раковины. Воцарилась тишина: комната погрузилась в глухоту вакуума.

Вновь уставившись на строгие своей формальной фактурой цифры, Крео все равно было необходимо нащупать, пусть незначительную, но относящуюся к звукам его мира акустическую тональность хоть какого-то предмета. Вспарывая световое нутро циферблата, глаза дезориентированного космонавта не могли позволить себе шелохнуться. Синтезированный микро-сабвуфером щелчок часов, слышимый только при строгом фокусе слуха, явился индульгенцией мученику, и тот наконец дал глазам моргнуть – крошечный по значению звук был спасительным шелестом земной листвы для снявшего скафандр космонавта после заточения в космосе.

Вернувшись к стеклянной панораме с кофе в руках, Крео Спри свободной рукой раздвинул две пластинки жалюзи. Нахмуренные брови внезапно обдало бледно-голубым свечением сканера октокоптера, плавно скользившего по спроецированной траектории изящной фигурой ската. Межфазный-суточный мониторинг объектов жилого или инфраструктурно– коммуникационного назначения входил в ежедневный программный функционал дрона в соответствии с установленными регламентами муниципалитетов в отношении районов, числящихся в городском реестре как неблагополучные/с социально необеспеченным населением.

Достаточно было первого глотка согревающего напитка, как сквозь организм Крео прошел высокоскоростной состав бодрости.

Улицы мегаполиса в пограничное между ночью и утром время нельзя было назвать опустевшим местом – напротив, встречались скопления людей, заспанных, бормочущих бог весть что под нос, находящих свои собственные пути пробуждения. Кто-то, застолбив место в очереди, мирно дремал в ожидании общественного транспорта, первая единица которого, будь то электробус или маглев, прибывала к посадочной площадке не раньше проблеска зари – чтобы не сжечь последние нервные клетки от лавинообразных утренних столпотворений, превращавшихся по ходу действия в языческие оргии людской массы, особо стойкие жители города в ущерб здоровью от недосыпа приходили пораньше на остановку. Была и другая категория обитателей светодиодного царства, обратная рядовому жителю мегаполиса – работающие под покровом ночи люди, находящие в ней либо ослабление оков правопорядка, либо спасение от укоряющего взора родных и друзей, которые, если увидев, чем занимается их знакомый или знакомая при дневном свете, впоследствии не жаловали бы их уважением. Проституция; видеоигровой ряд дополненной реальности с сомнительным содержанием, даже не пытающийся сокрыть напоказ выставленные рекламные голограммы едва достигших зрелости нимфеток со спущенными бретельками оголяющих бедра неглиже; бесконечные малопиксельные табло обирающих до нитки казино выстраивались в линейный порядок, словно стражи легитимированной девиантности. Наблюдаемые вариации сервисной подпитки тяги к сластолюбию стали все чаще подниматься из шурфов ночной жизни и вторгаться в повседневный распорядок рабочего времени: когда-то постылые для непоколебимого духом человека вещи теперь поглощались им наравне со свежевыжатым соком или уроками танцев с несведущей об этих грешках второй половинкой. Граница благопристойности была смыта приливом бурлящего жаждой наживы корпоратокративного лоббизма – он вынудил снять удила морального суждения с механизма федерального целеполагания, всучив ему в бьющиеся конвульсией руки демпфер, по которому гнилые личинки осознанного политического неведения оставляли скользкие потеки общественного разложения.

Крео Спри, укутавшись в теплоту поднятого ворота, шагал по чреву бодрствующего даже в ночное время гиганта. Мысли об истоках, медленно топящих Новый Дэ’Вон в помоях невежества и первобытной агонии, давно не заботили его. Что вынудило молодую школьницу в век технологического превосходства трансгуманизма, навязчиво проникающего в каждый живой уголок, пойти на поводу у природных инстинктов и выставить себя на панель мультимедийного пространства, преимущественно состоящего из околопорнографических откровений? Может, ограниченность родительского понимания? Может, лишение ребенка убеждения в том, что он по своей натуре личность, а отговаривающие его от непреклонности перед стадным мышлением – всего лишь жалкие трусы, которые закопали идеалы о гуманности разумного эгоизма под толщей сырого, как их жизни, чернозема покорности? Причина, по которой подающий надежды в космической инженерии мальчишка повернулся спиной к академическому монолиту просвещения и прогресса, но отдался на безжалостное растерзанием улицам, переварившим его и выплюнувшим в виде нечто неизлечимо зомбированного и личносто-потерянного? Эти вопросы уже как несколько лет назад ушли с передовой неравнодушия Крео, а бесконечные мысли о необратимости сужения кольца человеческого достоинства под гнетом неутолимого раблезианства заменила обезличенная тактом суровой дисциплинированности монотонная походка, говорящая за человека о его отрешенности от забот утратившего надежду, скудного мира.

Две стройные ночные бабочки, порхая на крыльях нейронного кваалюда, попытались выхватить идущего, словно сгорбившийся андройд, Крео, выставив напоказ подправленные хирургическим вмешательством бюсты: под кожу были введены системотехнические узоры схем с явной претензией художника на признание в культуре ультрабытового киберпанка. Стоит неискушенному потребителю попасть под чары реплики продукции последнего писка мод (владелец публичных домов не мог позволить закупку оригинала для своего гарема дамочек-искусительниц), подкожные свечения от электронных полосок тут же придавали груди опьяняющие оттенки, от чего шаткий мужской рассудок в конец терял опору в системе равновесия. Отвергая любую показную вульгарность, Крео холодно миновал пылающих изнутри неоном девушек и все так же безучастно продолжал преодолевать длину квартала.

Однако все же что-то коробило разум мужчины: еще на кухне его апартаментов он почувствовал, что неизвестное семя саднящего беспокойства не даст ему спокойно дойти до работы. Крео Спри тут же остановился, по инерции слегка пошатнувшись вперед. Его глаза были устремлены на лужу, ленивой кляксой распластавшейся на проезжей части. Безрамная субстанция захватила в своей утробе слепящее свечение, источником которого было что-то доселе неведомое Крео. Методично подняв голову вверх, он сузил глаза от яркости объекта, которого вчера еще здесь не было: новый баннер из наномиллиметровых светодиодов расположился около перекрестка с рекламой бренда самого популярного издателя контента воссозданной реальности, НетаРо. Баннер такой же новый и, с первого взгляда, казалось, нарушающий пейзажный распорядок, как и нетипичное для Крео дугообразное движение рукой утром, когда он остановил воспроизведение композиции неизвестного творца. Что было более странным: эта жестикуляция или причина ее использования – куплет из слов забытого столетиями языка?

Промчавшийся по магнитной рельсе ударной стрелой маглев поднял в воздух разбросанные из-за неактуальности новостные газеты вчерашнего дня – но сверхскоростной вихрь, порожденный трехсотметровой сквозной вагонеткой, не способен был отвлечь Крео от внутреннего кипения котла размышлений. Одна из газет, маятником ниспадающая на землю, покрыла правый ботинок мужчины: «Предсмертный вздох Земного Объединенного Полиса: Синклит северо-западной всегломерации (40-73), вслед за фискальной автономией, абсолютным большинством принял во втором чтении акт об автономной денежно-кредитной политике» – гласил подзаголовок гнущегося сверхлегкого дисплея.

***

Стеклянный пол, под прозрачным чревом которого водные потоки циркулировали по внутреннему контуру системы охлаждения, протянулся строгим линейным коридором по машинному залу. Минуя одну стойку процессорного оборудования за другой, он упирался в блоки хладоцентра, словно блуждающему среди каменных плит археологу наконец являлся Город из золота. Многочисленные мерцания датчиков внешнего контура жидкостного охлаждения плавно потухали и вновь загорались в такт с бултыхающимися лазурно-голубыми переливами теней, что откидывали на стены помещения подпольные водные каналы. Волшебная красота лагунной акварели наполняла спокойствием тьму, в которой до конца своих дней обреченно обитал суперкомпьютер; двухмиллиардной ядерной умиротворенности также способствовал едва слышимый гул воздушных потоков, заботливым дуновением обхватывающих стойки с оборудованием. Еще одним обитателем электронного царства гармонии была ультра-розовая проекция дракона, подобно небесному телу, прецессирующего по залу с постоянным угловым моментом и искривляющегося при каждом столкновении с лентами серверов. Огнедышащее чудовище выполняло функции сторожевой системы, сигнализирующей о необходимости подачи инергена в случае возгорания, подспудно же являя своим мифическим пламенем символический оксюморон в чертогах техногенной уязвимости к мельчайшему огоньку.

За стеклянной перегородкой располагалась операторская, усеянная вычислительной аппаратурой и вмонтированными в стены мониторами. На столе могильной неподвижностью стояли часы и живым дыханием проецировали время: семь утра. Раздался сигнал биометрической аутентификации, магнитный замок щелкнул – дверь открылась.

Крео Спри спокойно оглядел каждый угол своего рабочего пространства, не забыв бросить через плечо доверчивый взгляд на дверь, которую только что миновал, – будто бы мысленно бросая ее непроницаемой натуре дружеский кивок, гарантирующий, что механизмы не оставят его здесь в погибельном заточении. Таким же гарантом Крео почувствовал и себя в отношении техногенного супертела, живущего за перегородкой в дремучей чаще кремния. Коснувшись стекла ладонью, хранитель поприветствовал безобидное дитя.

Сводки всех информационных агрегаторов, едва вмещавшихся на экране, бурлили политически выгоревшими публицистическими заголовками, к ним в третьесортном оформлении подмешивались ссылки не менее надоедливых чад желтой прессы, там же обитали постоянные уведомления о готовящихся спортивных соревнованиях и ниспадающие столбцы матриц, держащих свои цифровые руки на пульсе рыночной конъюнктуры. Каждый раз Крео кормил собственное «я» посулами оптимизировать интерфейс в разрезе отображаемых новостных каналов, но дальше ежедневного напоминания самому себе дело не зашло.

Перед тем как скрыть лишние окна, наблюдатель окинул взором весь представленный спектр ресурсов и задумался: «они добились того, к чему стремились» (реклама реалити-шоу на экзотичном острове, где любой житель трущоб, используя инвазивные устройства, мог бы купаться в лучах ослепляющего нейроинтерфейс солнца); «очередное лицо – лихой задел которого уже прочитан не единожды – вновь, как и его предшественник, высокопарно утверждает о значимости предлагаемых социально ориентированных программ, не понимая, что заблуждается даже в существенности своей жизни» (резидент некоммерческого института Независимого Межконтинентального Космополитизма с оттенком стальной уверенности в глазах рассказывал журналисту о том, что грант от правительства северо-западной всегломерации (40-73) будет потрачен на теоретические работы по вопросу устранения критического социального расслоения); «сладкоголосый болтун топит в краснобайстве наивных овечек, с детским упоением позволяющих вешать на свои уши лапшу» (политолог в рамках очередного ток-шоу давал длительное поэтическое обоснование плюрализму, хоть и тема для обсуждения называлась «деструктивное влияние заградительных пошлин на импорт силовых установок типа «Варп» в отношении цепи производственной кооперации»). На каком-то из окон внимание Крео привлек мужчина, стоявший в толпе и внимательно слушавший неизвестного оратора: мужчина был словно космонавт в скафандре, инопланетянин, очутившийся в кагале людей, – настолько бунтарским выглядел его наряд. Сварочные очки и потасканный свитер, под которым красовался кусок символики бренда, – вымершая комбинация в моде.

Все ненужные табло закрылись мгновенным щелчком по соответствующей иконке. Спри был рад наступлению цифрового штиля: портящие вид отбросы информационного поля смыло несколькими кликами – они оказались погребены под бурлящей пучиной фильтра. Горстка окон продолжала отображать видео поток, на одном из них корреспондент с места преступления с фанатичной точностью пересказывал заключение полицейского-стрингера – Крео меланхолично перевел глаза в нужную область. Сообщалось о поразительном сходстве убийства с рядом расправ, произошедших на территориях так называемой Дуги столиц: кривая линия, проведенная от столицы северо-западной всегломерации, Мэго (43-79), вниз до административного центра юго-западной всегломерации, Чиркулум Чинере (0-78), а от нее до гордости любого выкованного либерализмом объективиста, сердца Дальнего Восхода – так называют юго-восточную всегломерацию, – Ута-Лампу (3-101), и вверх до столицы северо-восточной всегломерации, Хайшэнь (43-131). На телах обнаружены проникающие, рубленые раны: кто-то, сдавшись без раздумий, обошелся одним фатальным ударом, кто-то, вцепившись за жизнь, за последние остатки уважения к себе как к индивидууму, в попытках сопротивляться подвергся нескольким атакам кровожадного лезвия. Холодным оружием, использованным убийцей, предварительно установлен меч тати с наэлектризованной сеткой тю-о: плоть в местах проникновения была обуглена. Жертвы – белые воротнички по направлению корпоративных финансов. Ни одна камера не смогла захватить в объятия облачных баз данных ассасина, ни одна линза октокоптера не оказалась хоть на йоту расторопной, чтобы зацепить край ускользнувшей в лабиринты мегаполиса тени. Один лишь случайный зевака, в неподходящее время возжелавший опробовать аддитивный сканнер каннабиноидов, краем обкуренного полушария приметил из своей лоджии озаренный красной люминесцентной лампой капюшон с таящимися под ними двумя рубинами – неизвестный тут же испарился. Мало ли что могло прийти во взбудораженный психоактивными веществами рассудок наркомана? Удивительно, что очевидец не закончил свое свидетельство описанием того, как из-под накидки чужака выросли рога, а его силуэт очертило инфернальное пламя, с надменностью посудил Крео.

Размышления героя были прерваны третьим за день щелчком магнитного замка – в операторскую зашел Бэжамин Дэн, владелец бизнес-центра, в котором уместился суперкомпьютер, а также единственный инвестор этой мощной машины. Иные площади здания предприниматель сдавал в аренду среднему и крупному бизнесу, оставляя под свою профильную деятельность в части Сверх-Даты два этажа. Его едва уловимая слухом поступь контрастировала с могуществом достигнутых высот: эти свершения были выгравированны на теле Нового Дэ’Вона в виде ряда научно-исследовательских институтов биоинженерии, небольшого числа общественных библиотек, а также двух крупнейших в северо-западной всегломерации спортивных состязательных арен. Но любое его достижение меркнет перед важнейшим процессинговым гигантом мегаполиса – Аполло 2. Суперкомпьютер служил истой цифровой аортой, которая питала вычислительной кровью органы Нового Дэ’Вона.

Мистер Дэн отличался кротостью, вниманием, но проявлял скупость на доверие, стоило кому-то приблизиться к нему. Одному лишь человеку он мог делегировать всю свою бизнес-империю, и это был не его единственный из оставшихся родственников сын, Кюс-Лэх, отцовско-покровительственная любовь к которому не знала границ, – этим верным стражем был Спри. Но, знай Мистер Дэн одну сокрушительную тайну, которую от него скрывал Крео – как считал последний, во благо самого же Бэжамина, – крепкая дружеская хватка закрытого человека тут же растворилась бы, как слезы под дождем. Крео это понимал, поэтому не мог позволить себе подвести старика даже в самых малейших вещах. То ли из-за угрызающего чувства вины от жалости к мистеру Дэном, несведущего о зле, что было причинено по его душу, то ли из-за клубка противоречивых видений его собственной натуры – схватки физиса с этосом.

– Доброе утро, – располагающая речь пожаловавшего будто была обращена к стойкам с оборудованием, а не к Крео. – Не понимаю, почему ты продолжаешь упрямиться и не позволяешь нанять хотя бы одного внештатника, чтобы он разгребал за тебя накапливаемую в течение дня тягомотину?

Крео умоляюще посмотрел ему в глаза в надежде наконец-то пробудить в начальнике ноты подозрения: «пусть это буду не я, – желал Спри, – кто первый сдвинет тектонические плиты молчания по первородному злу, о последствиях которого мистер Дэн даже не мог знать». Крео ждал необъяснимого переворота механизмов существования вселенной, который бы снизошел наитием на сознание Бэжамина – но этого озарения не происходило и не могло произойти. Крео вздохнул всей глубиной своей грешной души:

– Никогда не слышал поп-ударную музыку на покинувшем языке? Такой, знаешь… раньше еще на центральном материке отыскивали фолианты научно-исследовательских работ, исполненных на нем.

– Ты капал в глаза? Вид заспанный, – деловито приподняв брови, мистер Дэн с вниманием офтальмолога уставился на неестественную палитру бушующих волн в роговицах Спри. – Похоже, я без лишних консультаций с тобой должен попросить Нэйрек взглянуть в университетские эп-листы. Думаю, на кафедрах Сверх-Даты учащиеся порвут друг друга за возможность притронуться к Малышу 2.

– Прекрати ты хоть на секунду, – гложущую вину тотчас же смыла чуть раздраженная спешка. – Я никогда не слышал его. Не знал, что из себя представляет фонетика тех языковых единиц в музыкальном исполнении, но она – прекрасна.

– Ладно-ладно, парень. Как я помню, столетия назад на центральном континенте какие-то общности могли употреблять в быту отголоски того древнего языка. Что тебе это покоя-то не дает?

Еще один протяжный вздох оператора был воспринят мистером Дэном как негласное одобрение завершить бесполезный дайвинг в осадочную толщу достояния далекого прошлого.

– Два случая 3-16Д, результаты нейро-оцифровки инвазивных электродов переданы в департамент полицейского контроля новодэвоновской агломерации. За ночь осуществлено до двухсот контрольно-полевых сетевых пробегов, – полным отрешенности голосом декларировал Крео Спри. – Вновь мелкое хулиганство, временное нарушение зон цифрового контента и трехсекундные задержки зависшего вне парковочной плоскости лат-скайстера. Все также зафиксировано и передано в профильные органы новодэвоновской агломерации. Снова замечу, 3-16Д могли бы полностью передать в ведение ПКДА.

– Исключено, ни раз тебе говорил об этом, – томная непроницаемость мистера Дэна словно и не заметила гроссмейстерскую решительность Спри, скрываемую спокойствием устного доклада. Хозяина цифровой цитадели привлекло одно из окон правого экрана. – Вновь 26-17Д?

Дисплей с нанопиксельной точностью воспроизводил запись разыгравшейся драмы: там, по обратную сторону экрана, трансляцию захватил настоящий распад человеческой личности. Все произошло на помосте вручения свидетельства о присвоении научной степени: юноша с разбросанными в стороны, словно сгусток змей, длинными волосами барахтался на паркете; в бреду он повторял «Полярная звезда постепенно растворяется в небе, полярная звезда постепенно растворяется в небе». С каждым повторением фразы тон речи все более явственно проявлял некую неживую постоянность – могло показаться, что оступившегося на кульминационной ступени выпускника подменил обездушенный двойник, синтезированный искусственным интеллектом.

– Какой это уже инцидент подобного характера? – не отрывая глаз от бедного юноши, спросил мистер Дэн для удостоверения собственной правоты. – Как минимум, я помню случаев семь за последний месяц.

– Четырнадцать, учитывая этот, – бескомпромиссная категоричность в ответе подбила уверенный полет мысли бизнесмена в область показавшейся конспирологии. – Обычный баг в вирусной программе какой-нибудь дешевой сети. Сетевым маркетологам столько не платят, чтобы они каждый свой третьесортный продукт отшлифовывали до безукоризненного блеска. И, все же, ты непреклонен по вопросу делегирования 3-16Д органам, потому что…