Текст книги "Дериват"

– К тому же, в соответствии с принятым на предыдущей неделе актом, всем подразделениям финансового регулятора в агломерациях сверху была передана команда на эмиссию новой валюты полиса, амеро: причем не на паритетном валютном соотношении к общеземному г’стоуну, а на более крепком, и не в пользу вашей валюты. – Два метра роста с раздуваемой шелк пиджака спиной придавали полисовому скауту такую же несгибаемую – хоть и в физическом смысле – мощь, как и у имеющихся на руках Мэго козырей в противостоянии с центром в Бордо, чрезвычайно опалым из-за иссекаемой убедительности своей политики.

– Вашей валюты? – в контраст Вуменхэттену, От Моби был непоправимо мал, как в физической, так и дискуссионной ипостаси, он из всех сил старался в последнем волевом мужестве сохранить достоинство главной политической фигуры планеты. – Мистер Вуменхэттен, вы что уже не относите себя к Осевому Полису? Мне, может, напомнить Вам закрепленные в должностных инструкциях обязанности полисового скаута?

– В конце осени мое назначение в Синклит северо-западной всегломерации от Осевого Полиса уже потеряет актуальность, так как Независимые Звезды Континента исключат какое-либо прямое участие Земного Объединенного Полиса в своих делах.

– Я уж было думал, отцы-основатели нового государства нарушили порядок причинности, одарив валюту собственным названием, но забыв его дать своей стране, – обида, граничащая с разочарованием, изливалась в грубых недипломатических колкостях всегломерационного советника. – Независимые Звезды Континента. Звучит очень громко. Так громко, что, может, у них и собственная планета есть, а?

– Завтра на внеочередном заседании финансового регулятора глава института объявит о внедрении амеро во внутристрановые расчеты, полностью пересчитывая г’стоуны на счетах резидентов в новую валюту. Для разрешения потенциальных проблем с трансграничными операциями уже подготовлены профильные группы из членов правительства и представителей бизнеса в целях последующих переговоров с экспортерами и нерезидентами. – С каждым дополняемым спокойную речь пунктом Далвин Вуменхэттен вбивал все более крепко поддерживающие фундамент автономии северо-западного полиса сваи.

– Я думаю, Вы осознаете, насколько непоправимый ущерб Вы понесли для своей карьеры?

– Скорее, центральная власть в Земном Объединенном Полисе оказалась глуха из-за своей принципиальности, а развитое общество моего полиса не будет на своих плечах нести стагнирующие экономики остальных членов Дуги. И, пожалуйста, избавьте меня от этой бестелесной мантры про бюджетную консолидацию – полис лучше какого-либо Осевого центра знает, что ему нужнее.

– Вы ставите под угрозу всю стабильность нашей планеты, – растерянный от стальной непроницаемости своего, по сути, подчиненного советник Моби, казалось, принялся взывать к непреложным истинам разума. – Если бы ни неприкосновенность скаутов, я бы давно Вас снял с поста. Как вы можете подобное…

– Это Вы с членами правительства в Бордо не слушали меня, когда я предлагал пути сохранения членства Мэго в спектре Оси, – перебил своего начальника Вуменхэттен. – А Вы что, мм? Мне напомнить? Выставили Общественному Надзору всех агломераций Осевого полиса рекомендационный вотум недоверия из-за того, что представители четвертой ветви власти, которая, напомню Вам, принадлежит, исключительно народу, импортировали из Мэго сельхоз продукцию выше установленной центром квоты.

– Ни один из земных полисов не может так самовольно выходить за установленные рамки торговых барьеров.

– Скажите-ка мне, мистер Моби, – голос Далвина стал пугающе тих, – до введения эмбарго, как следствия вотума недоверия, пострадали ли центрально-осевые производители от этой торговли? Падали ли их показатели основной деятельности?

– Какое это имеет отношение? – Моби едва сдерживал кипящий в нем гнев, но почему-то страшился неумолимого своей бесспорной критикой мастодонта, который, не взирая на занимаемый пост, однозначно, находился под пристальным контролем растворившихся в толпе телохранителей советника.

– Отвечайте.

– Я не понимаю, что вы хотите?

– Межполисная торговля давала, минимум, десять процентов роста год-к-году центральноосевым производителям, – полисной скаут сделал лилипутский шаг назад: скорее даже скользнул, а не переставил ступню. – Вы же ввели эмбарго для, якобы, локализации центральноосевого производства, чтобы, в конце концов, больше налоговых поступлений оседало в бюджете осевого государства.

– То есть Вы предлагаете сгубить сельскохозяйственную отрасль центрального полиса?

– Она и так процветает, выгодно торгуя с остальными полисами, если Вам это неизвестно, – слова Вуменхэттена растворились в флегматичности его интонации и явились нравоучительным откровением для советника. – Вы же с единомышленниками хотите поставить экономику на рельсы экстенсивного развития, что, в свою очередь, очень горестно для Осевого полиса.

– Вам-то уже не печься о нем, – позволительная обида поверженного мудреца прогрессировала в глупую мальчишескую.

– В среду Комиссия по конституциональному устройству краевого полиса выставляет на рассмотрение Синклитом северо-западной всегломерации документ о независимости нового государственного образования, Независимые Звезды Континента. Прощайте, советник. Откиньте все дурные мысли, которыми я посмел Вас нагрузить в этот прекрасный вечер, и наслаждайтесь мюзиклом. Прошу прощения.

Пройдя мимо Спри, аккуратно убрав плечо, чтобы не задеть, Далвин Вуменхэттен направился в сторону выхода театра. Крео не удивился бы отказу скаута принять участие в наблюдательном сеансе расслабляющей драматической постановки, зная о его пресловутой неизлечимой особенности постоянно разгребать бесконечные сонмы кип с работой.

– А вы кто, извините? – советник Моби заставил вернуть глаза Спри с утопающей в толпе спины скаута на свое совершенно спокойное лицо, как будто бы ни сколько не омраченное, возможно, самым значимым упущением в своей карьере. – Я не помню, чтобы мы где-то виделись.

– Я… – не успел Крео представиться, как его тут же перебил втиснувшийся в пространство между ними нагловатого вида низкорослый мужчина.

– Всегламерационный советник Моби, мое почтение, – лысый невежа обливался потом: неприспособленность к суматохе людской массы на светских мероприятиях перемешалась с врожденным пороком натуры коротышки быть не по делу энергичным. – Поль Обнок, глава комиссии по трансконтинентальной нейробезопасности.

– Да, мистер Обнок, я помню Вас, – советник пожал руку мужчине и обратил внимание на Крео. – Я так понимаю, вы вместе?

– Да, – вновь беспризорно ворвался в не относящийся к нему визуальный контакт Поль Обнок, – это мистер Спри из «Дэн и Роботы», компания, чей компьютер будет помогать моей комиссии с изучением обнаруженной аномалии на юге относительно низшей границы центральной всегломерации.

– Как раз вчера я подписал согласие на предоставление транспортного средства с мыса Рыбная Голова. Ушлая у Вас сотрудница, мистер Обнок. Никогда не замечал за молодыми представительницами прекрасного пола такой пробивающей настойчивости, – выработанная опытом мультиканальность в рабочих процессах тут же подсказала советнику, что за люди перед ним. – Концентрационная зона… это опасно ведь, да, Мистер Спри?

– С учетом того, сколько людей гибнет в день у нас тут, я бы, может, поспорил, что в пораженных зонах менее безопасно, – Крео уважительно улыбнулся.

– Сотрудница? – тревога покрыла удивленную физиономии Обнока не рассеиваемым притуплением. – Совсем девица с ума сошла. Мы же должны были вылетать из Нового Дэнни с транзитом на военные самолеты в центральной всегломерации.

– Уже нет, – появившийся из неоткуда Гек Клем в куртуазной любезности прикоснулся к предплечью взбудораженного Поля Обнока, дабы успокоить вспыльчивого начальника Ханаомэ Кид. – Ваши подчиненные, сказали, что мисс Кид, имея Вашу электронную доверенность, вправе выбирать наиболее пригодные для экспедиции виды транспорта и технического оснащения.

– Где ее черти носят? – крутя маленьким шаром для боулинга из стороны в сторону, Поль не унимал казавшуюся уже нелепой бедственную суматоху от вышедшего из под его контроля аспекта вылазки в концентрационную зону.

– Как я помню, мисс Кид сказала, что Гон и Клинтрек вполне компетентны описать советнику Моби и заместителю председателя медианного комитета, Ба Нео, основные пункты нашей научно-исследовательской экспедиции с позиции государственного департамента, – Гек Клем кивнул в сторону проследовавших за ним коллег Ханаомэ Кид, за их щуплыми фигурами сияла в отблесках мраморного пола смуглая кожа Нейрэк, ее обнаженные части тела ненасытно поглощали отсветы плитки: секретарь Бэжамина Дэна также была приглашена в центральный дом поэтов для помощи Крео Спри. Раздавшийся удар гонга, информирующий гостей о начале мюзикла-балета, как будто бы усилил до неестественной лучезарности загорелые ноги девушки: этой грациозной композиции длин каждого из участка конечностей позавидовала бы любая балерина, что наверняка в настоящим момент, где-то в гримерной, дрожащими от волнения ручонками укладывает замученные стопы в пуанты.

– Она не пришла? – откинув все мысли прочь, Крео почти умоляюще смотрел на Гека. Он до последнего надеялся, что встреча с женщиной поможет притупить рассекаемый мечами вечерней мясорубки разум и раздуть огонь в сердце – то по-прежнему было сковано льдами скотского равнодушия за человеческую жизнь.

– Она, кажется, говорила, что сразу же пойдет в зал, – почесал затылок Гек.

– И неукоснительно следовала своему слову, – в вольной походке гедониста, наслаждающегося приятным колыханием колосьев пшеничного поля, по которому тот плывет, к группе разнородных специалистов подходил Жан Ба Нэо, человек, замыкающий состав запланированной дискуссии. – Я видел минут десять назад, как мисс Ханаомэ Кид в роскошном красном платье предоставила честь дому поэтов пустить ее в зрительный зал.

– Откуда вы ее знаете, если не секрет? – помимо ситуативных собеседников, неожиданности заданного Крео вопроса удивился он сам.

Заместитель председателя Медианного комитета одобрительно усмехнулся и продолжил закидывать в рот небольшие горсти соленого арахиса.

– Положение зампреда Ба Нэо обязывает его знать много какой информации, – аккуратно вставил мистер Моби свое объяснение в ненароком всплывшую паузу. – Здравствуй, Жан.

– Такую как, например, сколько ломтиков чинерской ветчины просит положить в пиццу Ваша жена. Добрый день, советник, – Жан Ба Нэо добросердечно улыбнулся и с особой обходительность, не сочетающейся с его тяжеловесным постом, стал пожимать каждому руку. – Мы, кажется, с вами виделись на недавней конференции Федерации университетов. Гек Сойер, верно?

– Клем, – осторожно поправил зампреда медианного комитета молодой геолог, – Гек Клем.

– Ах, значит, это был другой молодой оборванец с не менее неутолимыми порывами молодой души все доводить до идеала, – прикрывая обаянием невинной улыбки оскорбительные по сути обозначения, Ба Нэо коварством лисы располагал к себе. – В Вашей работе, посвященной вопросу сланцевых залежей, на меня произвел неизгладимое впечатление артиллерийский залп критики в отношении наиболее применимых методов эксплуатации природных пластов. Весьма похвально для столь молодого специалиста.

– Спасибо, мистер Ба Нэо, – скрывая накопленную слухами и ребячески напущенную неприязнь к одному из самых высоко почтенных чиновников Земли, Геку не удалось подавить пережиток юношеского самодовольствия за личный успех: ответной реакцией он соскочил с его уст в форме искренней благодарности.

– Прошу простить меня. Я, пожалуй, проследую в зал, раз представление уже начинается. Мисс Нейрэк выскажет официальную позицию «Дэн и Роботы». – Крео хотел скорее увидеть девушку в обещанном ею же красном платье, и поэтому, воспользовавшись волной взаимных любезностей собеседников, направился к распахнутым роскошным дверям-гигантам, они вели в зрительный зал: там внутри, во мраке творческого уединения, постепенно гас свет, он в беззаботной щедрости передавал эстафету полного энергией искусства в нерешительные руки душ, созерцающих из-под темного омута зала. В некоторых прискорбных случаях этими душами оказывались ларвы, в свое время отрекшиеся от прекрасного.

– Постойте, ну куда Вы? – Поль Обнок думал нагнать Крео, но было уже поздно – фигуру бусидо поглотил вакуум чрева, непроницаемую черноту которого озаряли редкие вспышки фотокамер или настройки софитов вдали.

– Интересно, какую должность ему предложили в этих новых Независимых Звездах Континента? – задумался советник Моби, бессознательно смотря под ноги уходящему сотруднику «Дэн и Роботы», но думая о проигранном поединке.

– Вы об этом смелом молодом человеке? – зампред Ба Нео указал раскрошенной арахисовой шелухой на вход зрительного зала.

– Нет, я говорю об упертом мерзавце Вуменхэттене. Его непробиваемым космополитизмом можно только восхищаться. Кстати – мисс Нэйрек, верно? – расскажите-ка мне о Вашем коллеге, мистере Спри.

***

Штанги декорационных подъемов, обрызганные вороной аэрозолю, разбросали над сценой астеризмы небесных светил – пульсирующее свечение софитов то сжималось, то растягивалось. Штанкетники, искусственным магнитным полем удерживающие софитную ферму, в свою очередь, висели на наитончайших нитях, выпущенных невидимой паутиной из желез колосники, – образовывалась эдакая живая лестница поддержки, как будто гимнаста, придающего баланс растянутой в грече партнерше, удерживал другой ловитор

Крео аккуратно шел по центральному пробору зала, минуя амфитеатр и попадая в партер. Перед ним на авансцене безудержно рукоплескал силуэт, обведенный штрихами бьющегося из-под рампы света. Из-за характера освещения зрелище выглядело поистине инфернальным: будто бы конферансье служил подземным силам смерти, а уста его говорили слогом Фаланда.

Дугообразная перекладина уже была готова распахнуть антрактный занавес и обнажить перед зрителем нулевой план сцены. Электромеханические лебедки, удерживающие все штанкетные подъемы, в старческом одиночестве родителя томились противовесом в сыром трюме сцены и, несмотря на скрипящее страдание, гордо взирали сквозь паркетные расщелины на недосягаемые высоты своих детей.

Крео, извиняясь каждый раз, стоило ему едва коснуться коленей сидящих на ряду людей, робкими боковыми шагами добирался до середины, где вжавшись плечевым поясом в кресло сидела Ханаомэ Кид со вскинутыми вверх бровями: девушка не вызволяемо погрузилась в действо.

Арьерсцена, хранящая реквизит к текущему репертуару, была почти пуста: все манекены стояли раздетыми, а с их голов были сорваны парики. Единственное, что укрывало их, был падающий сгусток теней от актеров, которые уже готовы были ринуться в бой, достойной схватки… последней на их век… они жили и умирали ради эмоций зрителя… жили и умирали ради памятника их подвигу в глазах эстетов, дрогнувших от проливаемых слез.

– Отец всегда считал дом поэтов в Мэго самым честным и искренним с его посетителем театром, – не отрывая блестящие огоньками софитов очи со сцены, Ханаомэ Кид будто бы восприняла появление Крео само собой разумеющимся событием, ей за несколько верст предугаданным. – Он говорил, что вся архитектура Нового Дэ’Вона или того же Бордо насильственно подгонялась под прокрустово ложе изувеченных неоновыми небоскребами мегаполисов, где транспортные потоки на всех высотных эшелонах чумным роем затеснили живое дыхание естественной среды человека. Но только не центральный театр Мэго, нет, – последнее слово девушка намеренно растянула, чтобы подольше смаковать нахлынувшее восхищение. – Каждый дом в высоту не превышает шести этажей, районы же спрягаются улицами-аллеями из сплошной лиственницы, везде парки и прочие зоны отдыха. Крео, Вы представляете, тут даже летный режим запрещен – только наземное перемещение, и то со стоимостью парковки, которая влетит тебе в копеечку. Не город, а самая настоящая сказка.

– Мда, если бы не Ваш пропуск, чую, свой скайстер мне бы пришлось искать на штрафстоянке, – найдя комфортную позу в кресле, Спри наконец-то мог насладиться мюзиклом-балетом.

– Я бы с радостью состарилась и умерла в Мэго, а труп мой разложился бы в почве окружающей земли и вплелся в благородные корни этого святого места.

– Тссс, – раздалось угрюмое замечание с задних рядов, на которое Бэа снисходительно отреагировала, обернувшись в сторону источника негодования и пронзив непомерно строгую даму бальзаковского возраста холодным взглядом помилования.

– Кто же Ваш отец? – Крео накренился в сторону соседки в роскошном красном платье.

– Да так… закостенелый патриот нашей цивилизации, – Ханаомэ Кид едва сдержала вздох, приперший грудную клетку. – На ходу подметки режет, когда нужно добиться угодного человечеству результата, ни одно препятствие ему не помеха… как он меня задолбал этим своим идеализмом.

Постановка принялась разворачиваться на глазах аудитории во всем своем многообразии и помпезности, специально маскирующей истинные посылы режиссера. Мюзикл-балет повествовал о конфликте двух враждующих семей, противостояние имело место два века тому назад: клан Рам-Пи, создавший империю подпольной торговли запрещенных бензиновых двигателей, и клан Фис-ба, пронзивший бутлегерской сетью тогда еще незаконного хайдрокваалюда весь Ниспадающий Этш. Когда-то этот город входил в Осевой Полис – вскоре его настигла участь пораженной зоной.

Обе противоборствующие стороны не могли мирным путем разделить зоны влияния, из-за чего под перекрестный огонь зачастую попадали невинные граждане речного городка. Главные герои – Эомор, сын босса Рам-Пи, и Тал Жэ’Тьуд, дочь главы Фис-ба, как две дождевые капли, разделенные буйствующими циклонами, осмелились слиться в одно сплошное целое в момент битвы однородных, по сути, стихий. Молодые познакомились на одном из торжественных ужинов, организованном семьей Фис-ба в честь избрания главаря клана, отца Жэ’Тьуд, в Общественный Надзор региональной агломерации; Эомор обманом проник на пиршество бесчестия. И именно тогда, ночью, перед Эомором, молящим небесный мрак об освобождении одной из своих ярчайших звезд, предстала Жэ’Тьуд. Если с поверхности иной планеты можно было бы наблюдать карту обозримой вселенной, то ни одно светило не источало бы столько фотонной страсти, сколько ее исходило из прильнувших друг к другу губ влюбленных. Одним словом, безудержно всполохнул могущественный серебряный фонтан, он ослеплял каждый уголок мироздания и провозглашал власть чувств двух крохотных созданий над пространством и временем. Но счастье их не могло длиться долго – тогда прежде движимый синхронными приливами адажио балета обратился в хаотичный бедственный танец. Обманутый результатом сделки по совместному освоению зарубежных потоков нейронного кваалюда, изначально призванной смирить представителей клана, Римкоце, самый близкий друг Эомора, был подло убит двоюродным братом Жэ’ Тьуд, Ронмо. Не найдя в себе оправдания простить палача Римкоце, Эомор расправляется с Ронмо, заставляя зрительный зал громко ахнуть, когда голографические пиксели бутафорной крови вырвались неостановимыми струями на фронтовые ряды аудитории.

– Сегодня на меня напали, – почти на ухо девушке сказал Крео, не сводя глаз со сцены. – Вооруженные до зубов убийцы в непробиваемой броне вырезали всю школу дальневосходных боевых искусств Ё О Ну Мэ. Меня самого спас… – бусидо резко остановился для выбора последующих слов, – меня спасло умение управлять мечом тати.

– Когда? Почему Вы здесь? – в отличие от Крео, девушка тотчас же перевела глаза на спутника, стараясь наиболее приглушенно говорить, чтобы не привлечь развешанные уши особо любопытных гостей. – Разве вы не должны быть в департаменте полицейского контроля для свидетельствования или в больнице? Вы не ранены? – утонченность в аккуратно последовательной речи, на манер флегматичного аристократа, тут же сменилась тараторящей девчачьей заботой: от взволнованности она мельтешила вокруг подвергшегося риску мальчишки. – Я сейчас же сообщу службам безопасности, чтобы уровень Вашей охраны был повышен.

– Все в порядке, – не менее взволнованный вспыхнувшим неравнодушием девушки Крео поспешил успокоить мечущегося от тревоги зверька. – Мне думается, кто-то из учеников моей школы был заказан богатеем, раскошелившимся на элитных ассасинов с огненными шлемами. Навряд ли это касается меня. Тем более,…

– Я не сказала тебе, – еще более нервно вздохнула Ханаомэ Кид, – но моего помощника, Джуллиана Рефа, жестоко убили в забегаловке одной из пустынь Разлом-Сити, когда тот возвращался с отдыха вместе с девушкой.

– Кто это сделал? Зачем?

– Джуллиан должен был передать мне анализ первичных геологоразведочных данных, которые в кустарных условиях писались патрульными гексокоптерами в концентрационных зонах. Этот заучка Клем попросил меня об этом. Сказал, что ему необходимо в общих чертах хотя бы представлять характер материнской породы, на изучение которой мы направляемся… но Джуллиан убит, его облачное хранилище пусто, а мозг взболтан, словно перемешанный винегрет, – Ханаомэ Кид проронила тонкую нить слезы, разделившую щеку девушки сверкающей дорожкой и каким-то чудным образом подсветившую персиковый пушок, окаймляющий ее скулу, – а его девушка… нет, в такое зверство просто нельзя поверить, – Ханаомэ сдержала взрывной всхлип, – была удушена с утробным ребенком под сердцем. Эти паскуды убили беременную девочку.

– Мне очень жаль, правда, – Спри, пораженный недопустимо зверским описанием, не шелохнувшись смотрел на подавленное лицо девушки: бусидо испытывал сочувствие, скорее, не к молодой паре убитых, а к предрасположенности соседки на столь сверхчеловеческое переживание за брошенные в небытие души – словно она, мать-природа, чувствовала, как каждую травинку ее почвы вырывает невежественный к любому живому организму бездушный рок. – Объясни, с чего ты взяла, что нападение на меня связано с убийством Джуллиана?

– «Огненный шлем» – так ты сказал, – строгость к проявлению эмоциональной слабости вновь возобладала над Ханаомэ Кид. – Спрятавшийся за поленепроницаемым стеллажом официант говорил, что всех присутствующих растерзал великан в демонических доспехах, а его алый шлем исчеркала кракелюра от адской сухости окружающей пустыни.

– Послушай, я за себя смогу постоять, – теперь он смотрел аккурат в ее глаза. – А вот ты обязательно окружи себя дополнительной охраной. Кто бы что ни пытался предпринять, мы, все равно, завтра уже будем в воздухе на пути к этой загадке, отмеченной тремястами миллионами градусов ионизирующего излучения.

– Хорошо, но ты тогда не лезь в разговоры с представителями Медианного комитета – они тоже нам постоянно палки в колеса вставляют.

– Ты про Жана Ба Нео? – бесхитростно задал вопрос Крео, хоть и знал давно ответ, так как данная политическая фигура зачастую обрастала противоречивыми диффамациями, доводить до следствия которые не решалась ни одна силовая структура.

– И про него в том числе, – девушка сильнее прежнего вжалась в спинку кресла и продолжила следить за ходом мюзикла, какие бы устрашающие выводы ни произрастали из их с Крео откровений. – Значит, умение управлять мечом спасло тебя?

Крео выдержал визуальную паузу, в растяжимой утробе которой внутренний взор явил ему Матнуса Онеро: незваный спаситель вынимал раскаленную горячими внутренностями катану из углеродного волокна, кровавая прорезь расположилась между металлическими пластинами панциря ассасина:

– Да, я лично расправился с этим огненным шлемом.

Своими завораживающими полетами танцевальной мысли балет буквально уносил в головокружительных экстаз, аккомпанируя истории, к которой едва ли возможно было оставаться равнодушным. За день до своего побега из Ниспадающего Этша во избежание преследования Эомор тайно обвенчался с лучом его жизни, Жэ’ Тьуд. Однако недолго он пребывал в изгнании – мерцающие искусственными молниями софиты в дуэте с графической инсталляцией ночного ливня освещали нулевой план сцены: до следующего взмаха занавесом он служил непохожим на обычные храмы местом, куда так называемая «паства» приходила на безызвестную своей задачей духовную службу. Эомор вернулся в речной город, узнав о разгневанном женихе Жэ’ Тьуд, Мисерабле, определенного ей родителями и готового проучить девушку за непозволительную свободу чувств.

Внимательно изучая каждого из персонажей, Крео впадал в панику от обилия образов вроде бы солидного возраста, но оставшихся в могильнике не расцветшего осознания любви, когда же освежающий аромат каждого распрямленного соцветия взаимных чувств Эомора и Жэ’ Тьуд невидимой аэрозолю оседал на уязвимые струны зрительской эмпатии, точно бальзам на душу. Кто все эти проходимцы? Кто все эти неудачники, не имеющие никакого морального права на навязывание своих выхолощенных представлений о мнимом уюте? Когда-то ведь они сами обрекли себя на бесплодную глухоту. Кто такие эти отцы и матери семейств Рам-Пи и Фис-Ба, вошедшие в брак по расчету? Кто такая эта богобоязненная кормилица, учащая Жэ’Тьуд следованию прогорклых примет угодных лишь всевышнему, чтобы диктовать воле влюбленных? Но смелый мальчишка и не менее отважная девочка остались верны себе, даже в самый последний миг их короткой жизни.

Все эти насыщенные карикатурностью образы, вся эта лежащая на поверхности проблематика в признании взрослым поколением священности невинных чувств их детей, да и будоражащая зрительные центры мозга визионерская ловкость не могли не быть реализованы средствами искусства раннее. Почему театральная знать или когорта писателей с кинорежиссерами не пришли к столь очевидному идеалу драмы о том, как беспечное общество обугленным окурком испепеляет шанс двух неиспорченных предрассудками молодых людей жить друг другом? Для Крео эта творческая близорукость, сопутствующая искусству на протяжении долгих веков, была непростительным упущением.

Встретившись с Мисераблем, Эомор подумал, что дикая львица, которую подлец, покусившийся на принадлежащую только Эомору любовь, выгуливал по храму, растерзала его возлюбленную: пропитанный багровыми пятнами платок, подаренный Эомором Жэ’Тьуд в их первую ночь, лежал в лапах озверевшего животного, которое своей хищной расчетливостью возымела наглость использовать хозяина как приманку. Одолев обоих извергов, Эомор, не найдя в себе сил жить дальше без любимой – судьба несправедливо отняла ее у него, – вонзил в себя острие выхваченного у одной из статуй клинка. Театральное пиршество визуального апофеоза, доселе недосягаемое ни одним видением художественной выразительности, обрело еще более возвышенный передел. Волна незримой, но слышимой энергии песни подняла дыбом волоски на загривках очевидцев, проникнутых драмой.

Теперь он хочет просто проснуться,

Чтобы доказать, это – только мечта,

– Обязательно все должно кончаться так трагично? – загипнотизированная зрелищем Ханаомэ Кид обратилась за надеждой к Крео.

Спри лишь молча посмотрел на Бэю, сдерживая свою поганую, им дико ненавистную, но экзистенциально неумолимую убежденность в тщетности общечеловеческой погони за счастьем.

Руки Эомора ослабли, кисти разжали рукоять вошедшего в живот кинжала – юноша был мертв.

Потому что она – ангел, наверняка

Но это пока еще неизвестно,

– Крео, если ты не покинешь дом поэтов через пятнадцать минут, то не успеешь в новодэвонскую национальную библиотеку, чтобы подтвердить мои расчеты об Отправном Лесе, – слышимый только Спри Аполло мог пересказать наперед, чем закончится мюзикл-балет, но не стал это делать из-за процессируемой жалости к чистоте эмоций своего оператора. – Лететь от Мэго до Нового Дэ’Вона при оптимальном воздушном эшелонировании приблизительно двадцать семь минут.

На сцене появляется Жэ’ Тьуд, потерявшая дар речи от увиденного бездыханного тела любимого. Выходит, она спасалась от немилости Мисерабле, безуспешно пустившего на ее поимки скверного зверя. Юное создание, подаренное этому миру красотой природа, не нарушая данный любимыми друг другу завет, схватила проклятый клинок и нанесла удар точно в сердце.

Потому что Бог дал, бог взял,

Автомобильная авария стоит у него перед глазами,

Крео и Бэа образно провожали в последний путь намучившиеся в этом гнусном мире сердца: им суждено было воссоединиться на отрезке куда более длительного, но, возможно, менее ожесточенного, и наверняка даже приятного путешествия. Как только Жэ’Тьуд намертво упала подле Эомора, Крео и Бэа, забывшие про их беды в реальной жизни, обменялись улыбками: они как будто выражали утаиваемое обоими понимание.

– Так, значит, ты все-таки хочешь лететь в это место концентрационной зоны? – речь девушки в красном, неподдающейся мужской властности, была нанизана на неконтролируемую дрожь. – Невзирая на риск непоправимых последствий?

– Да, была одна причина, по которой я собирался туда со всеми вами, – опустил голову Крео, а потом вновь поднял ее и обратил к Ханаомэ Кид. – Теперь их, кажется, две.

Держит его привязанным к его мечте,

И только она может освободить его.

***

Лат-скайстер, весь в грязи и пыльных разводах, выбрался из-под покрова ночи и тут же лишился ее маскирующей сени, когда остановился у кромки пробуждающегося заревом пирса. Упершись руками в заградительные перила причала, мужчина в деловом костюме провожал привычную ему среду, его единственный живой глаз был залит горечью. Он нехотя, придерживаясь угрюмого безмолвия, встречал жизнерадостную белизну утра, уже оторвавшего на горизонте крошечную часть небесного века.

Шарниры доводчика подняли дверь-крыло мускул кара, роскошного даже под толстым слоем грязи – неизвестный гость пожаловал на самобытную аудиенцию. Из машины вылез дородный мужчина во вздутом бушлате; верхняя одежда прикрывала фибробласты литой брони. Жилы его накачанной шеи вибрировали от пляски каротид, а следы от снятого шлема обрамляли затылок кровоподтеками.

Прилетевший солдат приближался к мужчине, пока тот созерцал грезимый край мира. Казалось, пирс был естественным продолжением гранитной окаменелости утеса, который, словно марсианский пограничник, провожал монументальную флотилию крейсеров в долгое и, возможно, неутешительно безвозвратное плавание – их долгом было найти спасительные для человечества зоны обитания.

– Меч с тобой? – мужчина с одним человеческим глазом не отрывался от игры морских приливов на нулевом плане движимой сцены.

– Мы нашли Ё О Нэ Ми последним, – боец прислонился к перилам. – Он успел вскрыть себе вены – совсем не по кодексу бусидо. При этом, меча нигде не было.