Текст книги "Дериват"

– Ты слишком жесток к человеку, который час назад едва справился с трехсотлетним латом. – Еще один вздох бусидо, и настала пора покорять финальный пролет. – Просто скажи, как ты сумел сохранить свой образ.

– Чисто технически, Крео Спри, это ни коим разом ни лат и ни скайстер, а возраст автомобиля на порядок больше, чем ты сказал. К слову, на покинувшем языке название автомобиля – а именно такое обозначение релевантно транспортному средству – означает «дающего вызов». Тот, кто идет наперекор судьбе. Весьма поэтично и волнительно.

Крео, выслушивая патетическую хвалу безызвестному производителю авто, представил отелесненного Аполло: одетый с иголочки этот без двух минут сибарит сидел в великорослом кресле; широчайшую чашу бокала в его руке румянцем расписывал огонь камина, от которого, помимо расслабляющего тепла, проистекала поволока вечернего уюта. Воображаемый человек-робот поправил шейный платок-аскот и восторженно цокнул.

– Аполло, не тяни.

– Ты действительно сам не помнишь? – уже удивлялся Аполло.

– Что я не помню, малыш?

– Какой механизм предотвращает попадание вредного микроорганизма кровеносной системы в центральную нервную? Что, как пограничник, неустанно защищает мозг человека от распространения в нем посторонних недугов?

– Аполло, я не настроен сейчас играть в…

– Ты сам принимал участие в создании этого механизма, Крео Спри! – категоричность омнифрейма из абстрактной превратилась в адресную. – Вспоминай. Гомеостазное свойство гемато…

– Гематоэнцефалического барьера, – мужчина вспомнил, вспышка от взрыва сверхновой озарила его радужку. – Я помню, мы сделали тебе – сразу по факту развертывания машинных стоек в Дэн и Роботы – особый брандмауер, воссоздав его программно-аппаратные элементы по подобию человеческого ГЭБ. Там, где красные кровяные тельца пробивали себе путь из артерий к спинномозговой жидкости, мы поставили обманчиво прозрачный файервол, там, где нервная ткань воспринималась злонамеренными факторами иммунной системы как чужеродная, мы… – удушающий бессмысленный кашель разразил говоруна, – мы наделили твой защитный барьер, твой межсетевой экран, способностью мимикрировать под токсичный сетевой трафик. И когда…

– И когда опасный микроорганизм поступает по артериальным руслам, как вирус по протоколам сетевой модели, ГЭБ активизирует высокоселективный фильтр, пропуская к мозгу только полезные биоактивные вещества аналогично действиям брандмауера, который сравнивает сигнатуру входящего трафика с заданными шаблонами.

– Но это не наш случай, – лицо Спри протрезвело от зажатости бессильного организма, – твой ГЭБ мы усовершенствовали.

– Именно, – теплота слов из динамиков фотопластинки обдала рассудок мужчины бодрящими потоками звучания.

– Как ты и говоришь, обманчиво прозрачный файервол, а на деле же – зеркальный. То есть любой вредоносный организм принимал за чистую монету иллюзию межсетевого экрана, который с виду казался пораженным, но таким не был, и, не тратя время впустую, проходил мимо хитрого брандмауера. Твоя антивирусная система, вычислив приближающийся токсичный сигнал, тут же внешне переодевалась под данный вирус. Я вспомнил. Точно.

– Все верно, – подтвердил Аполло, – поэтому, когда организм-вирус под названием «Атлас» подступил к защитной границе моей локальной сети, куда я до этого мигом рванул после нападения, ему казалось, что он смотрел в зеркало. Но я маскировался, выискивал пути возвращения к тебе и уничтожения заразы.

– Я и почти ж то забыл о твоем искусственном ГЭБ. – Последняя ступень, и Крео Спри был у нужной двери. – Твоя локальная сеть же у нас в бизнес-центре, верно?

– Не только моя, и особой формы ГЭБ тоже встроен не только в мою систему, если ты не забыл, – Аполло поправил своего оператора.

Гранд-скайстер дальнобойщика всплыл перед мужчинами на расстоянии пятнадцати метров – тормозной путь был куда больше.

– Давай об этом не сейчас, хорошо? – горестно заметил Спри. – Мы на месте, да?

Безликая, как и тысячи других, дверь отделяла бусидо от искомой квартиры. На ней не было ни зрачка, ни звонка, лишь позолоченная ручка, да и то лак на ней потрескался и потускнел, придавая дверному аксессуару болезненно бело-желтоватый вид. Обитатель квартиры будто не хотел, чтобы его кто-то беспокоил, будто он решил изолироваться от всего мира. Спри постучал по металлической конструкции. Ответ не заставил себя ждать.

Дверь отворил широкоплечий мужчина средних лет, редкая седина аккуратными прутьями переплеталась на его острых висках.

– Чем могу помочь Вам, мистер? – тут же спросил владелец квартиры.

– Я… эм, как бы сказать, – замялся в словах Спри: скорее, это слабость говорила в нем, нежели смущение. – Постойте! Это же вы! Да-да, я Вас видел в одном из учебников, по которым мы учились в приюте. Кажется, что-то из астрономических дисциплин. На вклейке под названием параграфа были Вы и еще какие-то инженеры. Кажется, там шла речь об успешных тестовых запусках левитирующего космодрома лет двести тому назад. Это Вы были на том фото, никто другой, – Крео не верил своим глазам. В мгновение скомканность мысли распрямил поток точечных воспоминаний из детства. Как правило, в такие моменты человек гадает, принадлежит ли эта вспышка прошлого ему настоящему или его будущей реинкарнации. – Этого не может быть.

– Не хотите ли Вы зайти внутрь? – незнакомца ничуть не смутили бредни гостя, по внешнему виду приближавшегося к копии мертвеца.

Спри не шелохнулся: он не был уверен, стоит ли продолжать этот тернистый путь к шокирующей правде. Может, оставить и так прогрессивные представления о мире в текущем состоянии, не переворачивать понятийный распорядок с ног на голову одной лишь аномалией? Однако Крео не в состоянии был удержать острую нужду обладать всеми знаниями вселенского устройства.

– Аполло? Что скажешь? – бусидо совершенно растерянным тоном взывал к подсказкам друга.

– Я считаю, нас приглашают, и мы не можем ответить отказом, – устной подначкой омнифрейм толкал неуверенного человека в спину, как носом подталкивает зверь своего неумелого детеныша.

«Здравствуй тьма, мой добрый друг…66
  Simon & Garfunkel – The Sound of Silence (автор песни – Пол Саймон, 1964 г.)


[Закрыть]» – из глубины квартиры доносилась приятная, спокойная музыка, ее словами можно было замещать тексты колыбельной.

Обычная, даже больше, чем обычная, – предельно заурядная интерьерным наполнением квартира раскрывалась с каждой пройденной комнатой взволнованному Крео Спри. Таким был дом человека-загадки: он парадоксальным образом выделялся своей хрестоматийной скучностью среди подобных ему жилых коробок, а скромность владельца подчеркивал экономным использованием пространства путем строгой компоновки мебели. Странно, но эта визуальная простота вселяла в помещение источник неподдельного уюта.

Они проследовали в гостиную, где владелец квартиры предложил гостю присесть на диван, а сам опустился в кресло напротив. Под шквалом непонятных чувств бусидо забыл об одолевающей его усталости: Крео Спри задыхался от мыслей о характере ответов, готовящихся на его неоднозначные вопросы. Имел ли он вообще право знать?

«… а видение, что укрылось в моей голове, по-прежнему принадлежит …»

Широкоплечая фигура сидела ссутулившись, груз обмякающей усталости ломил в плечах; ладони бессильно трепались у колен, как вывешенное на леске для сушки белье. Слипшиеся от копоти локоны волос местами пигментировали в серое; залитые фиолетовым островки на лице говорили о кровоподтеках, о сопутствующем ущербе, подкожными гейзерами он разбил сеть болезненных всплесков сквозь огрубевшее плато физиономии. Крео Спри, изучив свой потрепанный вид, наконец поднял голову и спросил:

– Так кто ты такой?

Вот уже как минуту Крео Спри, не шелохнувшись, изучал эту неподдающуюся разгадке фигуру, до такой степени скупую на слово, что она даже не удосужилась выдать в адрес бусидо полагающее гостеприимному хозяину приветствие.

– Почему ты молчишь? – было видно, что Спри едва держится – еще несколько минут безответной позы потенциального собеседника могли усыпить валящегося с ног Крео. – Почему ты не ответил, кто…

– Потому что изучал тебя, – внезапный ответ незнакомца, без преувеличений, мог показаться ядрёнее нашатыря – Крео Спри тут же оживился. – Так что ты хотел узнать?

– Я даже не знаю, что хочу узнать, – усмехнулся собственной растерянности бусидо. – Во-первых, я не совсем понимаю, что происходит.

– Что именно ты не понимаешь? – этот голос не мог принадлежать окружающей реальности: столь искусной гармонии ритмов, переливающихся журчаньем ручья из одного морфологического сосуда в другой, не достоин был мир. Потому что именно прокаженное человечество – без задней мысли о прекрасном – с распростертыми объятиями, словно вусмерть пьяный барон, без разбору принимало вульгарное вторжение кибербытовых протезов.

– Как ты можешь быть,… существовать здесь? – Спри видел перед собой живой, но так и незамеченный людьми веры тотем: будто он незримо вел своих земных братьев всю их жизнь, легкой поступью идя следом и наставляя благодатной дланью – а они даже не подозревали о его существовании. – Кто или что ты такое? Вечен ли ты?

– Ничто не вечно, друг мой. Даже вселенная.

Спутать его было невозможно. Не изменяя своим привычкам даже после перерождения, Аполло вновь оказал честь бусидо несравненной точностью теории и безукоризненной складностью убеждать самого прожжённого скептика.

«…в момент, когда мои глаза пронзила вспышка неонового огня…» – музыка то прерывалась, то вновь воспроизводилась, оставляя отличительные зазоры между напеваемыми строками.

Крео, абстрагируясь, представил панорамную нить фотовспышек из архивов памяти: на каждом из снимков проявлялось лицо человека, что сидел сейчас напротив него. Это был тот самый мужчина в скафандре космонавта, с благоговением внимающий словам забытого всеми оратора. Его сварочные очки и потасканный свитер, под которым красовался кусок символики бренда, тут же всплыли перед внутренним взором – не с проста Аполло как-то раз на работе вывел на рабочие экраны Спри это древнее изображение. Тот же самый мужчина идентичным образом смотрел со страниц учебника и на лицо юного Спри, когда последний еще будучи юным воспитанником приюта благородного Гомера коротал время за чтением научной литературы: документальному снимку из раздела учебника, посвященному типу стартовых площадок под межзвездные полеты, было двести двадцать пять лет.

– Как я и сказал, я видел Вас на одной из старейших фотографий. Также мой коллега по работе ни раз…

– Что сейчас с Вами, верно? – незнакомец на опережение обезоружил сконфуженного Спри.

– Простите? – не совсем понял Крео.

– Коллега. Вы имеете в виду искусственную нейронную сеть, что через фотопластинку у Вас на руке поддерживает постоянную связь.

– Д-да, – бусидо не понимал, какое направление принимает эта беседа. Стоило ли вообще ее продолжать?

– Все верно, мистер Гратчвитчк, – омнифрейм, узнав о своем скоропостижном разоблачении, немедля ворвался в диалог. – Я и мой друг-человек, Крео Спри…

– Подожди-подожди, малыш, – но сейчас Аполло уже бесполезно было приказывать. Тут Крео заметил за напарником, что омнифрейм действует вне установленных алгоритмов, чье побудительное принуждение к подчинению он без конца проклинал. Где-то на закромах сердечной области, за несколькими тысячами слоев души, мужчина ликовал.

– Мы лишь хотим знать, – продолжал Аполло, – как Вам удалось выжить за столь неправдоподобно длительный срок? Почему ни одно полисное бюро ни сном ни духом не ведает о Вашем существовании?

Мужчина смиренно ухмыльнулся: похоже, его личность раскрыли, а уютный шалаш стал камерой допроса двумя самозваными дознавателями – плохим и неживым, но хорошим полицейскими.

– Знаешь, а я тоже помню тебя и твое лицо, в частности, – хоть и с толикой подозрения, но по-прежнему дружелюбно изучал своего гостя незнакомец. – Пять лет назад, на Марсе, верно?

– Не понимаю, о чем Вы, – Спри чуть было не забыл об афере, с блеском реализованной на красной планете.

– Я прилетал в составе инженерного корпуса, принимавшего участие в создании ИЕУВ-сканнеров для омнифрейма Пылающий Дж’К.

– Слышал о таком, да.

– Я и еще несколько моих коллег по сверхдатному консорциуму из Ута-Лампу представляли в рамках экзамерационной конференции продвинутую литографическую лазерную установку, и Вы, как мне помнится, выполняли роль помощника модератора мероприятия.

– Все верно, – чертыхнулся про себя бусидо: его вновь чуть было не раскрыли. – Так помогал совсем по мелочам.

– Правда, потом сканнер пропал. Никто так и не установил личность вора. Говорили, что партизанские шпионы, кажется, ответственны за кражу.

– К сожалению, я далек от этих криминальных интриг, – Спри лукавил изощрено, его бесчестному умению могла поучиться даже кукушка, намеренно подкидывающая собственные яйца в чужие гнезда. – Так это правда? Вы тот самый трехсотлетний человек, на след которого мой омнифрейм вышел несколько недель назад?

– Ну что же, – мужчина выпустил сгустки тягости из грудной клетки, словно предваряя театральной прелюдией рассказ длинной в собственную жизнь, – кому-то я должен был, в конце концов, поведать нескончаемую историю моего пути. Но могу ли я доверять Вам? И, вообще, заслуживаете ли Вы этой весьма интимной истории? Кто Вы?

Губы покрылись сухой коркой, Спри украдкой облизнулся, но этого было явно мало – хотелось есть и вновь клонило в сон.

– Меня зовут Крео Спри, я помогаю властям и правоохранительным органам Нового Дэ’Вона в поисках пропавшего мальчика восьми лет, Мишэ Моула. Возможно, Вы слышали об этом громком деле. Мой напарник – самый умный омниф… – бусидо вовремя осек заигравшийся с болтовней язык, – самый умный искусственный человек на Земле. Мы пытаемся найти ребенка политика, пока, не дай Бог, не случилось нечто непоправимое.

– И вместо того, чтобы выискивать мальчишку, Вы явились ко мне? – язвительно улыбнулся незнакомец.

– Прошу, мне надо знать.

– Чем я могу помочь Вам в поисках ребенка, мистер Крео Спри?

– Вы же бессмертный человек, в конце концов, – едва не вспылил бусидо. – Вам, наверняка, известна та сторона города, которая еще не была застроена текущими поколениями жителей. Вы же должны знать всю изнанку мира! – Спри бессильно откинулся на спинку дивана, он больше не мог повелевать почти обесточенным рассудком. Его тело раскисало. – Простите, я вспылил, не имел права. Но я сейчас в тупике, и…

– Я понимаю.

– И не знаю, куда идти дальше. Да, вы правы. Мы здесь совершенно случайно, расследование о пропаже, в принципе, никак не связано с визитом. Просто так получилось, что мы узнали о Вас во время поисков. Но не мог ведь я упустить возможность первым встретиться с человеком, чей жизненный срок не вмещается в законы логики и, тем более, анатомии.

– Вы, безусловно, не первый, с кем я встречаюсь, я же ведь тоже человек и как любой разумный вид имею тягу к общению, – улыбнулся незнакомец. – Однако Вы один из немногих, кто увидел перед собой не случайного прохожего с типичным набором казуальных ценностей и бытовых забот, а человека с очень опасным секретом, хранимым им с особой тщательностью от посторонних глаз и ушей. Могу ли я спросить кое о чем?

– Я не вправе Вас хоть как-то ограничивать, – тут же ответил Крео.

– Вы же ведь не на основании лишь двух странных фото вышли на мой след? Иначе бы мой дом давно окружил гарнизон стрингеров, и каждый бы хотел отнять от меня по кусочку. Вы ведь так их теперь называете, да? Стрингеры?

– Да.

– Двадцать шесть архивных улик, а также выписки из облака ряда финансовых домов, по которым я составил Вашу карту платежей и вычислил предполагаемое место временного жилья, – Аполло теперь раскрыл и свою тайну.

– Хорошо, – согласный с раскладом незнакомец кивнул, скорее, собственному отражению тени на полу, чем бусидо, – я расскажу Вам свою историю. По ее окончании вы оба сможете задать любой вопрос, но навряд ли он прямо или даже косвенно прольет свет на судьбу Мишэ Моула. Имя Гратчвитчк – одно из многих выдуманных. Такими документарными вехами я отделял отрезки существования в мире. Свое первое имя я не помню, второе, третье также почили в бозе беспамятства, однако одно я запомнил навсегда, оно отчасти характеризует мое предназначение.

– И каково Ваше предназначение? – Спри собрал волю в кулак и вновь сел ровно.

– Я называю себя Чейндмэном, – обреченно утвердил свое истинное имя временной странник.

Спри внимательно слушал, он никогда не перебивал собеседника, если даже и проскальзывала такая мысль – сейчас же он и в помине забыл о существовании такой некультурной манеры.

– Вы спросили меня, Крео Спри, сколько мне лет, подчеркнув предполагаемую цифру. Триста, верно? – Чейндмэн терпеливо подводил слушателей к кульминации.

– Да, эту цифру я назвал. Возможно, погорячился.

«… В наготе дневного света видел я…»

– Мистер Спри, я служил честным советником при царских дворах, на моих глазах пала не одна монархия вслед за оброненным рукой убитого тирана самоцветным скипетром. – С каждой новой описываемой эпохой громогласность в словах укреплялась бушующими пассажами. – А до этого столько цивилизаций смело ветрами времени прямо у меня под ногами, словно горстка песка осыпалась сквозь пальцы. Одна кровопролитная война за другой: задетая гордость нерадивого самодержца как закулисный антагонист неусыпно следовала по пятам человеческой истории, и когда утешение за посрамленное достоинство не приходило, сильные мира всего вновь заставляли нас браться за мечи и секиры и направлять их острие друг на друга. Только вот исход был всегда один – не восстановленное реноме властителя, нет, а лишь кружащие по кругу коршуны и бескрайнее поле, усеянное их бездыханной едой, обманутыми режимом детьми, мужьями, женами, отцами и матерями.

«… их десятки тысяч лиц, а, может, ста…»

– Сколько бы поучительных витков на грани энтропии история нам не преподносила, мы все равно продолжали в лес глядеть. Хотя и были моменты возможного просветления, но они тут же сигали во тьму тщеславия сильных мира всего, к которым стали примыкать и те, кто бок-о-бок со мной отстаивал гражданские права и стремился построить свободное от личностного унижения государство. Но мы продолжали бороться, в частности, я: и на полях законодательной власти и посредством сотрудничества с остатками рассудка в правительственных структурах. Не мог же Ваш покорный слуга позволить холокосту повториться или не защитить зеленый покров Амазонии с лесами Сибири… а как же Штаты, откалывавшиеся по кускам из-за неразумных доз использования многостадийного фрекинга в добыче углеводородов. Были лишь пустые извинения с баснословными посулами все исправить каждый раз, как представитель провинившейся стороны оглашал ее официальную позицию… столетие за столетием.

«… разговаривают люди монологами…»

– Холокост? – неуверенно переспросил Крео, однако его запрос остался не востребованным.

– Для других же сладкоголосие сильных мира всего воспринималось строго как отказ, – несся сквозь многовековую бурю прожитых эмоций Чейндмэн, – но и сами они не сделали и шага на встречу к конструктивному диалогу.

«… слушают люди только самих себя…»

– Меня же так никто и не слушал.

«… а написанные ими песни непрочитанными канут во тьму,

и никто не посмеет потревожить…»

– А потом пришел момент, когда у нас у всех и вовсе отобрали культуру и язык. Многие также лишились родных и близких. Тот мужчина постоянно у меня перед глазами: в руках он держит убитого импульсным ударом сына, слезы его падают на опустевшие глаза ребенка – он с ним в самый последний момент жизни. Тогда я еще не понимал всю скорбь потери собственного дитя, хотя жизненный опыт и делился со мной талмудами проекций потенциальных чувств – однако, ни одна книжка, фильм или модуль воссозданной реальности не заменит живого касания любимой твоих седеющих с возрастом волос. Тогда мне, кстати, и показалось, что я наконец-то стал стареть. Однако с любой радостью неминуемо приходит и утрата.

– Что же произошло? – не сдержался Аполло. Спри посмотрел на фотопластинку и удивился, насколько он солидарен с омнифреймом по данному вопросу.

– То, что происходит, с любым отцом, смотрящим на своего умирающего ребенка и не способным как-либо ему помочь, – глаза временного странника обмокли: их блестящий флер нес отражение всех слез, которыми он усеял воспоминания о близких. – Уже много столетий спустя – когда змеевидные гиганты, задолго до этого пикировавшие с небес, чтобы вспороть Землю, утонули в бесконечных песках Руб-эль-Хали – я продолжал существовать, и все благодаря им – моей семье… семьям.

Спри тяжело вздохнул, след полусонной завесы простыл в держащей на острие повествования автобиографии.

– Когда мы с моим сыном ринулись на спасение бедствующего в орбитальном пространстве шаттла, случилось непоправимое. Тогда я спас всех, кроме самого себя – своего будущего. Кинан, мой старший сын… трос вспорол ему живот, он корчился и страдал, а я беспомощно метался рядом с ним, не зная, как помочь… что сделать. В тот момент зависнув на невидимой плоскости геостационарной орбиты, подсвечиваемой снизу живым сиянием дома, я почувствовал себя тем мужчиной, что удерживал сына в его последние мгновения. Но только если тот отец был настолько рядом со своим ребенком, что его слезы падали мальчишке на опущенные веки, то мои слезы предательски бились о непроницаемый визор шлема – никогда я не был так ужасающе далек от сына и беспощадно ничтожен перед природой. Скажите мне, мистер Спри, доводилось ли Вам оказаться в ситуации, когда скорчившийся от артрита престарелый ребенок спрашивает Вас, все такого же молодого, свежего и амбициозного, как при его рождении, отца: как такое возможно, пап? Почему я не такой, как ты?

Видение, в котором молодая воспитательница приюта заменяет Спри мать, заполнило пространство квартиры натуральными красками: благородная воспитательница подарила весь мир мальчику, брошенному на улицу стечением необъяснимых обстоятельств. О ее смерти директор воспитательного заведения сообщил только спустя две недели, пока ничего не подозревающий Крео был на Марсе.

– Нет, не доводилось, – глаза моргнули в такт очередному куплету музыки.

«…люди приклонились и воздели руки к небу

к неоновым бликам божества, что они придумали…»

– В тот самый день я проклял судьбу за этот губительный дар, – веки Чейндмэна дали старт двум волнистым линиям, они наперегонки помчались по морщинистому лицу, истрепанному неоднократными семейными трагедиями. – Я представил себя бесцельно плетущимся по пустынным руинам когда-то человеческой цивилизации, оставленный самому себе, наедине с горем прошедших веков нетленного существования. Вы спрашиваете, сколько мне лет, мистер Спри, Аполло – простите, если неправильно употребил Ваши имена, – так вот я Вам отвечу. Две тысячи лет я брожу по глухим коридорам этого мира – он не слышит меня, а я с каждым пройденным годом перестаю слышать себя, своих детей, которых у меня было тридцать четыре, любимых жен и любовниц, исчисляемых такими же десятикратными порядками. И сколько бы я ни бился о дно бездны разбитым в кровь лбом с требованием к той стороне ответить, какого же мое место в это мире – я не получил ровно ничего. Только несколько прожитых семейных узлов и горькая память о впредь неповторимом счастье.

– Вы одни сейчас?

– Я не имею права обрекать на муки непонимания и безумия окружающих людей. Я понял, что не принадлежу их миру, – Чейндмэн опустил голову, взгляд в прострацию этого мужчины говорил о потерянности его сущности в системе координат времени и пространства. – Тот снимок из учебника, посвященный типу стартовых площадок под межзвездные полеты, о котором Вы говорили: фотосессия случилась, кажется, на какой-то научной конференции, спустя лет пять, как я похоронил последнюю супругу.

Крео было жаль этот живой монумент человеческой истории. Он не стал тратиться на сочувствующую учтивость, принятую в кругу повседневных тяжб, – и так все было понятно.

– Почему не пустить заряд в голову? – так же хлестко, как он обычно отметал и эмоциональные позывы, Спри пронзил собеседника чуть ли ни в лобовую.

– Я боюсь, не имею права.

– Боитесь?

– Не физической боли, нет. Боюсь упустить тот самый единственный случай, к которому Всевышний подводил меня на протяжении тысячелетий. Что если то самое предназначение уже вот-вот готово наступить, а я подведу его мягкотелым поступком, вышибив мозги? Уризен не простит мне этого.

– И Вы готовы к этому?

– Я нес два тысячелетия, а сейчас уже третье эту ношу непостижимого смертному уму бессмертия, и готов нести дальше, если это – моя судьба.

«Отказавшись от личной выгоды, отказавшись от мыслящих подобий своего внутреннего слабого я – мгновенно, за счет натренированной интуитивности – немедленно реализуй действо, к которому вела тебя сама судьба…» – слова Ё О Нэ Ми с прыткостью, как у прыгающей из воды касатки, разразили пелену личностной отчужденности, что до этого выделила Спри лишь пассивную роль в настоящем диалоге.

– А что если нет никакой цели? – Крео возненавидел себя за впущенный им в разговор оттенок мрачности. – Что если все… все взывания к силам свыше вязнут в кромешной тьме небосвода, так и не попадая по адресу?

– Тогда я окажусь самым круглым дураком во всей вселенной и только новый большой взрыв, которого я непременно дождусь, избавит наш мир от этого галактического недоразумения на ряду с иным космическим мусором.

Оба мужчины сделали паузу. Чейндмэн вжался в кресло, переводя дух от продолжительной сессии с сомнительным нравоучением, Крео – принялся подбирать вопросы адекватные произошедшему в его присутствии откровению.

– Не ожидали, верно? – Чейндмэн кинул грустную ухмылку гостю. – А я Вам говорил, что навряд ли буду в состоянии дать ответ на возможную судьбу Мишэ Моула. Перед Богом даже самый умный человек на свете является не большим сосредоточением знаний, чем сплюснутый под собственным весом термит.

Ни один подводящий к подсказке вопрос не выскребывался из парализованного нескончаемым бодрствованием чана. Спри не мог взять в толк, что любой запрос окажется бессмысленной потугой маленького человека объять необъятное, человека, проживающего отрезок настоль незначительный для вселенной, что он будто бы и не случался.

Спри поднялся и направился к выходу, его тут же притормозило напутствие Чейндмэна:

– Единственное, что я Вам посоветовал бы, это – быть внимательным к словам полисных властей, ведь то, что они утаивают от всех нас, может сотрясти весь мир.

– Что же они утаивают? – Спри спросил первое, что пришло в голову. – Что-то связанное с комиссией базисного контроля концентрационных зон?

– То, что передается из поколения в поколение. То, что одна семья управленцев этой планетой передает другой, повзрослевшей и получившей доступ к самому большому обману в истории Земли.

«…слова пророка украшают стены подземок, да гетто,

и раздался шепот в звуках тишины»

Спри позволил еще на секунду другую задержаться дома у двухтысячелетнего человека:

– Эта песня… она ведь на покинувшем языке, верно?

– Да, именно. Многие не знают этот язык, ни в одном известном университете его больше не преподают. Но я его помню.

Буси-до был у входной двери. Ноги тянули его как можно быстрее в постель, но жажда знаний вцепилась в них и тащила назад к страннику.

– Вы, случайно, не знаете, что такое ОЭ или где это? – Спри встал подле дверного косяка.

– ОАЭ, Вы, наверное, имеете в виду.

– Да, точно – ОАЭ, – глаза бусидо адски слипались.

– Интересно, что Вы спрашиваете об этом… даже поразительно, – Чейндмэн шел позади, он подтянул штаны и посмотрел на наручные часы. – Так раньше называлось одно из мест в нынешних южных зонах. Бархат песка там настолько обманчив, что люди ужаснулись бы узнав, что скрыто под ним.

– Южные зоны?

– Да, ее южная область, близ песчаного рога горячего материка. Детям о нем даже в школьных учебниках не говорят.

– Песчаный рог, значит.

– Верно. – Конец душераздирающей истории настал несколько минут назад, но с лица мужчины не сходила неподъемная обычным человеком грусть всех уголков вселенной.

– Спасибо, – поблагодарил Крео и вышел из квартиры. – Не беспокойтесь о Вашей тайне, я и мой друг Аполло не позволим, чтобы Ваша история стала достоянием общественности.

– Премного благодарен, – уж было принялся закрывать дверь Чейндмэн, но тут же остановился. – А что касается мальчика, я бы не стал ограничиваться посылом о политическом заказе, как об этом без конца трещат по телеэкранам. На Вашем месте я бы обошел все улицы, все темные переулки Нью-Йо… то есть, Нового Дэ’Вона, куда мог по детской неопытности попасть мальчик.

***

Залив горестно скорбел вместе с серой пеленой горизонта. Где-то вдали, у городского порта, стреловые краны, выстроившись рядом королевских гвардейцев, встречали прибывающие суда. Рассветный туман облекал стометровые полноповоротные конструкции своей белесой субстанцией, сквозь которую они обретали облик мифических чудищ, прорвавшихся в Наше измерение.

На фоне пугающих пейзажей, близ самого океана, плелся то ли мертвец, то ли полоумный бедняк по прогулочной тропинке. Ковыляющей фигурой, конечно же, был полуживой Крео Спри. С трудом добравшись до одной из местных лавок, мужчина свалился на твердое сидение и радостно вздохнул.

– Зачем ты спросил у мистера Гратчвитчка про песню? – спросил Аполло, параллельно считывая в сети прогноз погоды на ближайшие дни. – Ты же так и так не знаешь даже основ покинувшего языка.

Спри поднес ладонь кверху: на грязную и истертую в кровь кожу нежно оседали редкие белоснежные хлопья.

– Знаешь, Аполло, – закрыл глаза Спри, но потом вновь их открыл, – не встреться сегодня с этим человеком – если его так вообще можно назвать, – я бы подумал, что это осадки промышленной копоти, но нет – это самый настоящий снег. Нечто божественное, невозможное, как и сам он, – временной странник.

– Крео Спри, насколько бы убедительным, с точки зрения оброненных слез, ни был рассказ мистера Гратчвитчка, так же известного как Чейндмэн, я не могу принять за истину то, что он из себя представляет. Ни при каких химически активных воздействиях передовой биоинженерии невозможно продлить срок жизни больше, чем на…

– Да-да, конечно… будь любезен пригони сюда Ишиму-Спроул. Скайстер стоит где-то в Роуверри, – не придавая значения рациональным доводам омнифрейма, Крео улегся на деревянное покрытие из нескольких планок и поджал ноги, – а я пока что немного вздремну здесь.

Теперь сопротивляться было бесполезно – настрадавшиеся веки сомкнуло, непрерывный сап тихо нарушал спокойствие пробуждающегося мегаполиса.